Текст книги "Паутина из шрамов"

Автор книги: Энтони Кидис

Соавторы: Ларри Сломан
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц)

Прямо в начале тура я знал, что наши отношения с Джеком не сложатся. Мы набивались в синий минивэн, ездили из города в город, вообще не зарабатывая денег. Фли рвал струны на басу каждый вечер, а басовые струны довольно дорогие. И он сказал:

– Я бы хотел обсудить кое-что. Мне приходится менять струны на басу перед каждым концертом, это слишком много в день, и я думаю, это должно быть общим расходом группы.

Джек затрезвонил:

– Это не расходы группы. Ты выбрал этот инструмент. Я не буду скидываться на басовые струны.

Фли почти напал на него там в фургоне.

Во время тура случалось много странностей. Мы играли в Гранд Рапидсе, и старый друг моего папы Алан Башара был промоутером. Он организовал нам концерт в месте под названием Громовой Цыпленок где-то на окраине. Это была большая провинциальная лачуга, где обычно проходили концерты кантри или кавер-групп REO Speedwagon. Даже то, что вся моя семья и родственники были там, не останавливало нас в нашем привычном шоу. Тем вечером Фли выпил пару бутылок пива перед концетом, а также он не совладал с ликёром, поэтому прямо на сцене он вынул свой член из штанов. Это было не просто высунутым из штанов членом, это было восклицательным знаком в конце песни. Но родители закрыли детям глаза, и люди ринулись к выходу.

Мы уехали из города, и на следующий день в местной газете появилась статья с огромным заголовком: «ЕСЛИ БЫ У МЕНЯ БЫЛ ТАКОЙ СЫН, Я БЫ ЕГО ЗАСТРЕЛИЛ». Все местные церковники только и говорили о том, насколько ужасными мы были, что мы были дьявольским семенем. Моя мама так это не оставила. Она ответила с горячим материнским сердцем и написала письмо редактору: «Вы не знаете моего сына. Он один из лучших людей на Земле. Его способность сострадать и помогать его ближнему выше всего, что вы делали в жизни. Я настаиваю на том, чтобы вы взяли назад все негативные слова, которые вы сказали о моём мальчике».

Спустя пару недель в дороге, стало ясно, что Боб был не самым ответственным водителем в мире. Поэтому Линди нанял парня по имени Бен, и ещё один человек втиснулся в синий фургон. И Бен, и Боб получали что-то около двадцати долларов в день на еду, и Боб заключил с Беном сделку. Он отдавал ему половину его дневной зарплаты, если Бен выполнял все его обязанности в дороге. А оставшиеся деньги Боб тратил на пиво.

И наркотики. Каждый вечер мы по возможности что-то принимали. У меня не было героиновой зависимости, но была постоянная тяга к кокаину, особенно когда я был пьян. Спустя ещё немного времени в дороге, я превратился в радар по поиску наркотиков. Мы играли в каком-нибудь замшелом клубе, и я находил человека, который, по-моему, должен был быть дилером или хотя бы должен знать дилера. Люди, принимающие наркотики, найдут их по запаху даже в пустыне, если нужно. И они найдут кодеиновый сироп от кашля или человека, у которого есть рецепт на то, что больше всего напоминает наркотик. Это странно, но я оставался в живых и очень хотел быть частью жизни, в то время как разрушал эту жизнь внутри себя. У меня была эта двойственность: убивать себя наркотиками, а потом есть действительно хорошую пищу, упражняться, плавать и стараться быть частью жизни.

Иногда у нас были наркотики, но не было шприцов, чтобы вколоть их. Мы остановились на безумной окраине Кливленда однажды, и я ужасно не хотел выходить из мотеля, чтобы найти наркотики, поэтому я послал Боба. Прошёл час. Два часа. От Боба ни звука. Я вышел в ту страшно холодную ночь и спросил прохожего, где кто-нибудь может найти наркотики в Кливленде. Он направил меня в работающую всю ночь кофейню около трёх кварталов оттуда. Вдалеке я увидел неоновый свет, и это был маяк надежды. Я вошёл и осмотрел помещение. И точно. Там за одним из задних столиков сидел Боб в рваном пиджаке, со спутанными волосами, с двумя сумасшедшими большими чёрными девками.

Я подошёл к ним и увидел, что одна из этих огромных девок сидела по другую сторону стола. Похоже, она взяла Боба в оборот. Я подумал, что она выглядит как чёрный кливлендский трансвестит. Но позже я присмотрелся и увидел за всей этой помадой, ресницами и светящейся одеждой серьёзную мускулатуру, и понял, что она точно чёрный кливлендский трансвестит. А потом я увидел, как она вся была на Бобе, положила руку ему на член, соблазняя его. Я закричал:

– Отвали от моего друга! Отвали от моего друга!

Я уже готов был полезть в драку, но увидел, что Боб улыбался, ему было хорошо. Они сидели там часами и покупали ему выпить. А мы так и не достали наркотики в ту ночь.

Но мы нашли их в Чикаго. Мы играли в полном зале, и я вышел на сцену в колпаке палача, который я носил в клипе True Men. Затем я снял маску и нырнул в зрителей, в то время как пел. Группа отлично зажигала, а одна сексуальная, миниатюрная, клубная девочка, которая была безумно симпатичной, схватила меня, бросила к своим коленям, сдёрнула мои штаны-стретч и начала делать мне минет прямо там. Я оценил этот шаг, но у меня не было времени и намерения заниматься сексом именно тогда. Я хотел круто зажечь в этом месте.

Мы закончили шоу, и каким-то образом Боб сумел достать внушительное количество кокаина. Мы остановились в маленьком огороженном районе Трэйвлодж в старой части города c колючей проволокой вокруг. Но нам было всё равно, потому что у нас был кокаин, таблетки и немного пива. Мы пошли к себе в комнату и начали принимать огромные количества купленного в клубе кокаина. Бедный Бобби постоянно был в кокаиновом психозе и постоянно говорил, как он должен остановиться, потому что полицейские вертолёты шли на посадку за окном. Он приклеился к окну, уверенный, что видит вертолеты. Я точно не помню, были ли вообще вертолёты, но если бы они были, им было бы наплевать на двух парней принимающих кокаин в Трэйвлодж.

Боб просто обезумел и был готов побежать на стоянку и сдаться полиции. Я пытался его успокоить. Он вроде собирался, но потом снова начинал: «Они идут. Они идут снова». Он часами сжимался от страха, пока кокаин не закончился, как это обычно выходит. Потом мы проснулись в пять утра, и наш мозг требовал ещё допамина. Мы нашли немного выпивки, выпили и загнали себя в эту полусонную палату пыток, где птички Сатаны поют за окном. Это было далеко не весело. Одно из самых угнетающих ощущений, известных человечеству, приходит в этот утренний ад, когда кончается кокаин, и ты находишься в каком-то захудалом отеле, а солнце поднимается, и нужно куда-то идти. Несколько раз в том туре, я проводил эту ночь наркотиков и потом садился в фургон, спал на полу под сидениями всю дорогу до места концерта, а когда нужно было вставать и как-то находить силы для шоу, чувствовал себя как восковая фигура с ядром из пенополистирола.

Прошёл месяц тура, когда мы приехали в Нью-Йорк, и для Боба это было слишком. Мы остановились в отеле «Iroquois» на Таймс Сквер, которая была в шаге от роскошного отеля. Фли, я и Боб жили в одной комнате, и я пошёл к пожарному выходу, чтобы прорепетировать песни, потому что это был Нью-Йорк, и я на самом деле хотел сделать всё в лучшем виде. Я собирался показать в Нью-Йорке новый имидж: женская шапочка для купания, реально большие солнечные очки, моя привычная пэйсли-куртка, и надувной жилет для шоу в клубе «Pyramid» который я украл, когда летел в Детройт. В нужный момент я включил патроны с углекислым газом и надулся.

Тем вечером у нас была самая фантастическая публика – смесь из оттягивающихся королев, хиппи, конченых наркоманов, г отов и панк-рокеров. Мы зажигали и выполнили нашу миссию, а потом пошли на разные вечеринки. На следующий день мы собрались пред нашим отелем, рядом с фургоном. Мы должны были играть в «Maxwell's» в Хобокене, Нью-Джерси. Боб не спал всю ночь, и для него эта история реально подошла к концу. Он толкал свой чемодан по тротуару, ударяя ногами землю, вопил и орал:

– Со мной не будут так обращаться!

– Обращаться как? Ты ешь три раза в день, тебе дают жильё и платят. Бен делает всю работу за тебя, и всё, что тебе остаётся делать – только пить, а ты всё равно куда-то пропадаешь. Так как мы к тебе относимся? – спросили мы.

– Это всё насмешки. Разве вы не знаете, кто я? Я ничего не смогу, если Бен будет здесь. Я ухожу. Я ухожу из этого из этого грёбанного тура, – сказал он.

– О'кей, отлично, а нам нужно ехать, в общем увидимся в Лос-Анджелесе.

– Нет, я действительно больше не поеду с вами, – настаивал он.

Нам стало порядком свободнее, когда он ушел. Мы всегда заботились о нём, наслаждались анархией его общества, но к тому времени, когда мы приехали в Нью-Йорк, это перестало быть веселым. Поэтому мы уехали и оставили его там. Он орал, кричал и шипел всё время, что мы уезжали. Мы поехали заканчивать наш тур, а он остался в Нью-Йорке и стал работать дилером наркоты, чтобы как-то жить, до возвращения в Лос-Анджелес

Когда принимаешь много алкоголя или кокаина, мышление становится искажённым и хочется делать много вещей, которые ты бы обычно не делал. Хотя не знаю, из-за наркотиков ли я спал с разными девушками более чем половину тура, пока любовь всей моей жизни была где-то в Лос-Анджелесе. В то время моей жизни у меня вообще не было морали. Даже при том, что я никогда не переставал любить Дженнифер, думал о ней каждый день и звонил ей при любой возможности, я легко ей изменял. Это стало импульсом. Если ты не ищешь женщин активно, ты теряешь этот импульс, и даже если ты передумываешь и думаешь, что не прочь, был бы заняться сексом, становится уже сложно. Но если так происходит каждый вечер, и ты в этой зоне, это становится лёгким, особенно если ты в центре внимания. Это как раз то, чего я хотел на тот момент в моей жизни.

Все изменилось спустя несколько лет. В один момент эта энергия изменилась, и не нужно было усилий, чтобы заняться сексом с девушками, потому что я был в известной группе. Это и стало моментом, когда я перестал хотеть заняться с ними сексом. Когда мы были панк-рок группой, о которой никто не знал, я хотел завладеть вниманием людей и показать им кто я. Это было весело, в этом был смысл, и я не видел в этом ничего странного. Конечно, я говорил Дженнифер, что был верным, так что я не просто изменял, я ещё и лгал. Но я был бесконтрольным эгоистичным эгоманиаком, всегда хотевшим получить своё утром, днём и ночью.

Иногда требовалась хитрость, чтобы получить своё, особенно, когда нас селили хотя бы по двое в комнату. Нужно было быть изобретательным. Иногда можно было использовать ванную за сценой или комнату на вечеринке после шоу. Когда я жил с Линди, от случая к случаю не было проблем. Однажды вечером я столкнулся с одной девушкой из Небраски. Ирония в том, что Небраска – кукурузный штат, а её лобковые волосы напоминали точную структуру кукурузного шёлка. В жизни встречал много разных лобковых волос: густые, длинные, короткие, бритые, какие угодно. А у этой девушки рос чёрный кукурузный шёлк на лобке. Она была милой, кроткой, не девкой, не шлюхой, не какой-то девкой, слоняющейся за кулисами. Я привёл её в нашу комнату, а Линди был невозмутим. Он просто лежал в кровати, вставил затычки в уши, надел маску на глаза и отключился.

Иногда я объединял мою страсть к наркотикам с девушками. Мы только что отыграли в Южной Каролине, я был немного пьян, и поэтому сразу отправился на охоту за кокаином. Бармен в клубе нашёл для меня полграмма, и я быстро с ним расправился. Поэтому я был бесконтрольно возбуждённым, когда одна толстая девушка подошла ко мне. У неё был где-то пятьдесят третий размер, с необычной короткой формой. Её талия была довольно большой, а груди как огромные ракеты, которые располагались от локтей вверх до конца рук. Она была симпатичной, хотя вовсе не тот тип, на который я когда-либо западал. Но у неё был наш альбом, и она сказала мне, что я её любимый поэт всех времён. Она дала мне письмо, в котором среди прочего говорила, что мой член – это дельфин, а её киска – океан, и что я должен поплавать в этом океане. Она также написала, что поклоняется даже земле, по которой я ходил, и что она – мой слуга и сделает всё, что угодно для меня.

– Можешь найти для меня кокаин? – спросил я.

Конечно, она могла. Нам просто нужно было поехать в трейлер её дяди в соседний район. Мы приехали туда, там были пушки, пивные бутылки, сигареты, карты для покера, это было настоящей прибежище белой швали в трейлерах. Она достала кокаин, мы пошли в её маленькую квартирку и сделали абсолютно всё. Когда закончился кокаин, вся одежда слетела с нас сразу же, и у меня был лучший секс в туре с наименее вероятным кандидатом. Потому что она не была типично сексуальной, не было давления, случилось то, что случилось. И мы занимались этим всю ночь с её большой, красивой, похожей на подушки грудью и её безумными экстра-большими формами. Всё время, что мы трахались, она говорила мне, что её мечта сбывалась и к тому же в самом лучшем виде. Позже я обнаружил, что она положила в письмо для меня двадцать таблеток кислоты, так что я смог обменять их в следующем городе на немного кокаина.

К нашему приезду в Новый Орлеан тур уже сворачивался, но уровень удовольствия и взволнованности возрастал. Мы играли в одном из зданий старой Мировой Ярмарки, и у нас были шикарные комнаты за кулисами, с душевыми, кроватями и коврами от стены к стене. Мы уже закончили сет, когда прекрасная молодая женщина зашла в нашу гримёрку. У неё были обесцвеченные белокурые волосы, красные как пожарная машина губы и гигантские ресницы, которые делали её похожей на перевоплощённую южную версию Мерилин Монро. Так как я был склонен заниматься этим всё время, я сделал первый шаг до того, как кто-либо с ней заговорил. Я схватил её за руку, завёл в ванную и спросил, не побудет ли она рядом, пока я принимаю душ.

Как только я начал принимать душ, она стала безупречно исполнять роль Мерилин, поющей Happy Birthday Джону Кеннеди. Я вышел из душа, готовый начать. Она тут же сбросила одежду, и мы занялись любовью на полу. Я знал эту девушку пять минут, но был уверен, что привязался к ней. Мы провели ночь вместе, и я узнал больше о ней, включая то, что она посещала Католическую школу (позже она станет вдохновением для песни Catholic School Girls Rule [24]24
  (англ.) Католические Школьницы Правят.


[Закрыть]).

На следующий день мы поехали в Батон Руж, и, конечно, она поехала с нами. Когда мы спустились со сцены, она подошла ко мне и сказала:

– Мне нужно тебе кое-что сказать. Мой папа – шеф полиции, и весь штат Луизиана ищет меня, потому что я сбежала. О, и кроме того, мне всего лишь четырнадцать.

Я был не очень испуган ее признанием, потому что даже если бы она сказала шефу полиции, что влюблена в меня, он не застрелил бы меня ни за что. Но я очень хотел отправить её домой ко всем чертям. Итак, у нас был секс ещё раз, и она сделала мне интересный комплимент, который я никогда не забывал. Она сказала:

– Ты занимаешься со мной любовью как профессионал.

Я сказал, что ей надо поразмыслить над этим, потому что ей особо не с чем сравнить. Я посадил её на автобус и отправил назад в Новый Орлеан.

А с Джеком Шерманом всё дошло до предела предыдущей ночью в Новом Орлеане. Мы прошли через все круги ада с ним по всей стране, и он несколько раз почти уходил. Но тогда мы играли довольно хорошо, и шоу становились лучше и лучше. Всякие шутки между песнями были огромной частью наших выступлений. Это было в порядке вещей для нас, выделять время на разговор со зрителями. Эти перерывы бесили Шермана. В Новом Орлеане Фли порвал струну во время первой песни, и я начал дурачиться. Джек бросал на меня злобные взгляды или говорил продолжать шоу, в общем, высказывался негативно. На это я ответил, вылив на него несколько кувшинов ледяной воды, пока он играл соло. Это не было актом ненависти, это было больше театрально, то есть то, чем ты занимаешься, если ты вокалист.

Джек в шоке посмотрел на меня и схватил свой микрофон:

– Я хочу, чтобы вы все знали – это историческое шоу, потому что это последний вечер, когда я играю с Chili Peppers.

Затем я подошёл к микрофону:

– Я хочу, чтобы вы все знали, что это шоу исторических пропорций, потому что это последний вечер, когда нам нужно играть с этим засранцем.

По-настоящему театрально. Зрители были в наших руках. Они гомонили: «Это часть шоу? Все по правде?». И все молчали. Джек и я уставились друг на друга. Он подошёл к микрофону и сказал:

– Я думаю, ты должен передо мной извиниться, чувак…

Ещё одна пауза, и потом я наклонился к микрофону:

– Я думаю, это ты должен извиниться, чувак.

К тому времени Фли сменил струну, он вернулся, и мы продолжили играть. Но это была одна из самых зрелищных взбучек, потому что она вызвала суматоху и сделала из этого шоу-бизнес.

Джек был крайне прямым человеком, ну просто очень прямым. Он это даже не играл. Это и было тем, что нравилось в нас людям. Отзывы после шоу были такими: «Музыка действительно интересная. Мы отлично потанцевали. И вы, парни, самые забавные из всех, что мы видели».

Да благословит Бог Джека за то, что он не оставил группу в подвешенном состоянии. Несмотря на то, какими нелепыми, враждебными и озлобленными были наши с ним отношения, это время было важно для нас. Даже на том бесконтрольном туре каждый раз, когда я спускался со сцены, я чувствовал себя на подъёме. Это было самым лучшим кайфом. Не играло роли даже то, что на улице холодно, а нашим закулисьем был открытый внутренний дворик. Мы всё рано шли в этот холод, истекая потом и говоря: «Вы можете в это поверить? Им понравилось. Давайте выйдем на бис и сыграем новую песню».

Мы вернулись из этого тура, имея около пятисот долларов на брата, поэтому Дженнифер и мне пришлось покинуть дом в Лексингтоне. Дженнифер пошла жить к своей маме, а моей целью в жизни стало скорее накачаться наркотиками. Я всё больше и больше пристрастился к спидболам. Весь смысл спидболов в том, что ты идёшь в двух направлениях одновременно, и это безумно божественное чувство. Вместо чистого, лёгкого, белого кокаинового эффекта ты также получаешь мягкий героиновый эффект, поэтому это не просто супер-прозрачное кристальное чувство, в этом есть и что-то от тёмного логова опиума. Ты получаешь лучшее из обоих миров; ваш серетонин и ваш дофамин высвобождаются одновременно.

Когда мы вернулись из тура, мы поняли, что нужно отпустить Джека Шермана, и это было грустно. Мы знали насколько трудно для любого человека, который находится на разных с нами страницах, было пройти через всё. Но мы также знали, что настало время вернуться к чему-то более жёсткому, что было привычным для нас.

Итак, мы втроём пошли на квартиру к Джеку в Санта Монику, где он жил со своей новой женой. Фли и я спорили снаружи.

– О'кей, кто это скажет? Я думаю, ты должен говорить.

– Почему я должен? Я говорил в прошлый раз.

По-моему, в итоге Фли взял на себя обязанность сказать донести эту новость. Но сначала нам нужно было пройти по длинной дороге к дому Джека. И как только мы пошли с точным намерением, мы начали истерично смеяться от волнительного возбуждения и острых ощущений рассвета новой и незнакомой нам эры. И чем больше мы понимали, что нужно быть серьёзными, отрезать всё начисто и двигаться дальше, тем больше смеялись и не могли остановиться.

Мы подошли к двери, безуспешно пытаясь подавить смех. Мы вошли и сказали ему:

– Всё кончено. Мы увольняем тебя. Ты больше не в группе.

Он был ошеломлён и зол. Мы развернулись и ушли.

Однажды после того, как мы уволили Джека, Фли спросил меня:

– Что бы ты подумал, если бы Хиллел захотел снова вернуться в группу?

Я знал, что Фли не предложил бы такого, не поговорив с Хиллелом. Я сказал ему:

– Что бы я подумал? Да я бы своего первенца отдал за то, чтобы вернуть его в группу. Без вопросов. Пошли.

Глава 7
Год Сурка

О записи Freaky Styley, формировании нового звука, Джордже Клинтоне и наркотиках

Когда в 1985 году Хиллел вернулся в группу, в воздухе витало уверенное чувство того, что мы снова на своей волне. Наконец-то у нас появился гитарист, который знал, какие песни нам подходят, и какие песни я могу петь. Плюс Хиллел был нашим братом. И, как подобает брату, он волновался о количестве наркотиков, которые я принимал. Я часто опаздывал на репетиции, а иногда вообще не приходил. В то время я жил на Кауенге бок о бок с Голливудским Шоссе в квартире с двумя спальнями, принадлежавшей маме Дженнифер. Да благословит Бог её маму за то, что она приняла меня, несмотря на то, что я был абсолютной развалиной. Я был ужасным парнем-нахлебником без цента в кармане, жил в её доме, ел попкорн на её кухне и никогда не переставлял ничего с места на место, потому что не имел никаких прав.

Я исчезал на долгое время в свои кокаиновые загулы, а потом возвращался, как побитый щенок, и пытался тихо прокрасться в дом, чтобы немного отдохнуть. Но Дженнифер не собиралась это терпеть. Однажды она открыла мне дверь, и у неё в руке была пара ножниц для резки кожи, которые она использовала для дизайна одежды. Я знал, когда она блефовала, а когда была готова влепить мне, как следует. В тот раз она бы с радостью вонзила ножницы в мой череп, если бы я подошёл поближе.

– Где ты был? С кем ты спал? – кричала она мне.

– Шутишь? Я ни с кем не спал. Я только искал наркотики. Ты меня знаешь, – умолял я.

В итоге я упросил её впустить меня в дом.

Чем больше Дженнифер подсаживалась на героин, тем легче мне было попасть в дом. Ей нужен был напарник, который прикрыл бы её, а мне были нужны её деньги. Она не противилась тому, что я принимал наркотики, потому что когда я это делал, я был спокоен. В эти моменты мы могли быть вместе, таять в объятиях друг друга, и запутанные в блаженную и смертельную эйфорию опиума, расслабившись, смотреть старые чёрно-белые фильмы в четыре утра. Но она ужасно ненавидела, когда я употреблял кокаин. Тогда я превращался в безумца и исчезал. Конечно, я не хотел принимать только героин. Поэтому, когда мы употребляли героин в её комнате, я тихо выходил, чтобы принять дозу кокаина. Но она всё замечала своим орлиным взглядом. «Нет, постой. Отдай мне кокс. Давай сюда шприц. Ты не будешь колоть кокаин!»

Я выдумывал всякие обманные пути, чтобы уколоться. К тому времени у меня были очень длинные и спутанные волосы, я прятал шприцы прямо под них и соглашался на полный досмотр остального тела. Раньше я прятал кокаин в коробке из-под кукурузных хлопьев на кухне, поэтому сломя голову бежал вниз вколоть его до того, как Дженнифер, её сестра или мама приходили домой. Я даже не могу представить, какие эмоциональные страдания я причинял этим людям. Я потерялся в своей зависимости. И становилось всё хуже и хуже.

Я абсолютно не сознавал, насколько стал зависимым от героина. Его источник, казалось, был бесконечным. Все эти странные дилеры заполнили весь Голливуд. Был русский дилер, который жил в отвратительной квартире со своей русской женой и с трудом говорил по-английски, зато у него всегда был китайский порошок. Был дилер-мулат из Голливуда на углу Бульвара Сансет. Было пять или шесть разных французов, и мой старый друг Фаб-рис и Доминик, и Франсуа, и ещё пять их знакомых.

Если я покупал у Фаба, то мог прийти к нему домой с пятьюдесятью баксами и получить дозу, которой мне хватало на день, примерно одна десятая грамма. Но если мне приходилось идти к русскому парню, который был довольно скуп, то я давал ему пятьдесят баксов, и этого хватало только на один укол. Конечно, я не шёл туда с пятьюдесятью баксами, а брал двадцать два и просил дать мне пятидесятидолларовую дозу, предлагая взять мои кроссовки. Русские не любили торговаться, но я продолжал преследовать их, просить и спорить. Я сидел там и выводил эту суку, чтобы он начал страдать ещё раньше, чем я.

Другие французские парни были напыщенными высокомерными бессердечными ублюдками. Хотя с ними не было особых препирательств. Они тоже употребляли наркотики, поэтому знали, что означала эта потребность в небольшой дозе для улучшения состояния. Но если ты не был девушкой, и у тебя не было денег, удачи и до свидания. Поэтому мне приходилось искать всевозможные подходы. Бывало, я даже приходил к ним с копией нашего первого альбома.

– Не знаю, видели ли вы этот диск, но это моя группа. Да, да, это я. У моего менеджера сейчас как раз есть пара тысяч долларов для меня. Я позже свяжусь с ним. Не знаю, захочешь ли ты пойти на наш концерт на следующей неделе. Конечно, мы будем рады видеть тебя и твою девушку.

Любое жульничество, любая ложь и всякие дерьмовые увертки, не важно. Это было ужасное и чрезвычайно унизительное положение.

Каким-то образом я ещё мог держать себя в форме, писал музыку и приходил на репетиции чаще, чем обычно. Но я не замечал, как жизнь покидала меня. Я стал худым как швабра. Затем копы схватили старого Фабстера, и его бизнесу пришёл конец. Он перестал быть дилером, зато научился вдыхать громадные полоски кокаина. Он привык к тому, что наркотиков всегда не хватало, не было денег, покупателей, и появилась сильная зависимость. Следующей новостью для меня было то, что Фаб связался с молодым мексиканским парнем. Я называл его Джонни Дьявол, потому что он был настоящим воплощением дьявола на планете Земля. У Джонни был шарм, побуждающий тебя тусоваться с ним, и вместе с этим достаточно ума и притворства, чтобы ты видел и другие его маски. Но он мне нравился. Он никогда не подводил меня, был честен, благороден и добр в своих злых дьявольских происках.

Моя зависимость становилась всё хуже и сильнее, а деньги стремительно исчезали, поэтому мне приходилось обращаться в ломбард. Каждый день я просыпался чем позже, тем лучше, потому что знал, что мне будет плохо. Я просил у Дженнифер двадцать долларов. Никаких двадцати долларов я, конечно, не получал.

– Ну, может быть, мы можем что-нибудь продать? – умолял я.

– Мы уже всё продали.

– Мы можем продать эту картину? А этот огнетушитель? А коврик? Может быть, есть какой-нибудь старый радиоприёмник, которым никто не пользуется?

Я все ходил и ходил в ломбард со всем, что мог найти для того, чтобы получить двадцать или тридцать баксов. Затем я шёл к нужному человеку, был ли это русский, француз, или парень-мулат. Я покупал всё что нужно, и шёл к маленькому холму у Аргайла и Франклина, с которого открывался вид на шоссе. Там я насыпал наркотики в ложку, добавлял воду и сразу принимал их. Когда эффект настигал меня, я чувствовал себя иссушенной губкой, на которую выливалась вода. От больного, несчастного, слабого и безжизненного состояния я переходил к игривому и разговорчивому. После дозы я сразу возбуждался, и мне хотелось заняться сексом с Дженнифер прямо в тот самый момент. Но она злилась на меня из-за всей этой процедуры: достать, купить, продать, сдать и получить.

Однажды я проснулся, и все шкафы были буквально пусты. Я взял велосипед у сестры Дженнифер. Я не хотел сдавать его в ломбард, я просто безумно хотел хотя бы что-то достать. У меня не было времени ехать на окраину города к дому Дьявола обычным уличным маршрутом, поэтому я понадеялся на то, что доберусь туда одним стремительным рывком. Я выехал из жилого района, по крутому подъёму поднялся на Голливудское Шоссе в правую линию движения и направился из Голливуда на окраину Лос-Анджелеса.

Наконец, я добрался до Джонни Дьявола, но деньги у него были на исходе, наркотики тоже заканчивались. Сначала мы попробовали растопить немного капсул туинала в ложке и принять это, но как только порошок соприкоснулся с водой, он начал пениться. Мы попытались затолкать немного этой пены в шприц, чтобы хоть немного облегчить своё состояние, но не сработало.

– Мы с тобой обязательно что-нибудь найдём, – пообещал он.

Мы сели в его машину и отправились в долину Сан-Бернардино. Мы остановились в районе, который, казалось, был перенесён сюда из беднейших кварталов Тихуаны. Везде стояли одноэтажные лачуги с грязными дворами. Повсюду стояли пылающие огнём мусорные баки. В домах не было ни окон, ни дверей. Было похоже на Бейрут военного времени.

Джонни припарковался и вышел их машины.

– Жди здесь и не двигайся, – сказал он и исчез в этом лабиринте улиц и домов.

Я был настолько слаб, что не смог бы пошевелиться даже если бы захотел. Я сидел там и был уверен, что кто-нибудь подойдёт, прикончит меня, сядет в машину и уедет. Наконец, Дьявол появился из тени, намного дальше того места, где он вошёл в район. Он подошёл своей целенаправленной походкой и сел в машину.

– Ты достал? Достал?

Он взволнованно посмотрел на меня:

– Расслабься, всё будет нормально. Ни о чём не спрашивай.

Было очевидно, что он в плохом настроении. Я не знал, может быть он пошёл туда и убил какую-нибудь семью из-за этого дерьма, он вёл себя очень странно. Но как только мы выехали из района, он достал из плаща что-то напоминающее по размеру бейсбольный мяч. Это был чистый героин «чёрная смола». Он оторвал от него кусок размером со жвачку и передал его мне, а остальное убрал в карман.

– А ты собираешься всё остальное оставить себе? Это ведь довольно много, – предположил я.

– Как раз столько, сколько мне нужно, – ответил он.

Мы поехали в Голливуд, в дом какой-то девушки, и он стал плавить этот чёртов бейсбольный мяч укол за уколом, пока он практически не закончился. Всё время он ни разу не забывался, не передозировал и не терял рассудка. Он просто растворился в своей демонической неге. Несколько дней спустя он исчез, и я никогда больше не видел его и не слышал о нём.

Несмотря на мою наркотическую зависимость, написание песен для второго альбома шло полным ходом. Я смотрел, как Хиллел и Фли играли вместе, и понимал, что музыка вызвана их телепатической связью. Так, как будто ты стоишь рядом со своим близким другом с гитарой в руках, а он с басом, и ты знаешь, о чём думает этот парень, и можешь общаться с ним с помощью игры на инструменте. Хиллел определённо вырос как гитарист за то время, что он не играл с нами. Он начинал под влиянием Kiss и некоторых элементов прогрессивного рока. Затем он экспериментировал с ранними Red Hot Chili Peppers, и, наконец, он вернулся в группу с особым насыщенным стилем. Это был не просто безумный синкопированный фанк, в его стиле было нечто мягкое и текучее.

Во время нашего пребывания на репетиционной базе EMI на Сансет, нам позвонили и сказали, что легендарный продюсер Малкольм Макларен хочет поговорить с нами. Макларен был человеком-тайной, который создал Sex Pistols и Bow Wow Wow. Теперь он искал новую сенсацию, и если нам повезёт, то создатель звёзд осыплет нас своей пылью. Он пришёл на репетицию с несколькими своими друзьями, и мы сыграли для него пару наших сумасшедших запутанных песен, быстрых, хаотичных, плотных и многослойных, без рифм и смысла, зато с большим чувством и фанком.