Текст книги "Огонь в затемненном городе (1970)"

Автор книги: Эно Рауд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

Было ужасно холодно. Я подумал, что не стоило бы тратить столь крепкий мороз на воскресенье: в будни при такой погоде можно не пойти в школу и устроить по этому случаю праздничек. Уже на полдороге к Олеву я стал тереть нос рукавицей, чтобы не отморозить. А потом я подумал: как теперь там, на войне. В тепло не спрячешься. Сиди в окопе или лежи на поле боя. А вокруг свистят пули.

Немецкая молниеносная война провалилась. Фашисты больше не продвигаются вперед ни на шаг. Сидят на растянувшейся линии фронта и ждут лета. Но до лета еще далеко. Оккупационные газеты взывают о помощи: вяжите для солдат кашне и перчатки, такие перчатки с двумя пальцами, чтобы можно было стрелять! Да, этого они не учитывали, составляя планы молниеносной войны, что придется воевать еще зимой. С Наполеоном было точно так же. Сначала маршировал, как на параде, а потом не хватило разгону. И тогда французы повернули назад. Но до дому добрались лишь немногие. Фрицы тоже обязательно повернут назад тем же путем. И еще не известно, сколько из них доберется до дому.

Предаваясь таким раздумьям и потирая нос варежкой, я подошел к двери дома Олева.

Олев сам впустил меня. Он уже почти поправился.

– Мать и отец на работе, – сказал он.

Это было очень кстати. Присутствие посторонних при таком важном мероприятии, как составление предупредительного письма, весьма нежелательно.

Мы уселись за стол и стали обсуждать.

– Предупреждение должно быть коротким и бьющим точно в цель, – сказал Олев. – За большим количеством слов главная мысль не будет звучать ясно. Нам надо придумать одну-единственную, но зато сильнодействующую фразу.

Через полчаса мы записали уже около двадцати вариантов предупредительного письма. Вот некоторые из них:

«Не доверяйте Иуде – Велиранду!»

«На языке Велиранда мед, а в душе – немецкий яд!»

«За смиренной маской Велиранда таится кровожадный хищник!»

«Велиранд – немецкая ищейка».

«Велиранд действует под знаком свастики!»

«Берегитесь сладкоречивого Велиранда, имя его близнеца – Смерть!»

Но вскоре мы поняли, что взяли слишком высокопарный тон. Предупредительное письмо должно было быть хотя и коротким, но деловым. И мы решили написать просто так:

Велиранд провокатор.

Теперь надо было еще продумать, какнаписать это письмо. Премудрости, почерпнутые нами из книги Ф. Витлиха «Почерк и характер», еще не испарились из нашей памяти. Если следовать требованиям конспирации, нельзя было ни в коем случае писать обыкновенным образом. А вдруг наше письмо попадет в руки самого Велиранда?

– Можно воспользоваться системой четырех рук, – сказал Олев.

– А как? – спросил я.

– В этом случае пользуются печатными буквами, – объяснял Олев. – И делается это так: ты пишешь одну букву правой рукой, следующую я левой рукой, потом ты – левой и в свой черед я – правой. Я читал об этом в каком-то детективной романе.

Но мне тоже вспомнился один способ, вычитанный из какого-то детектива.

– Уж лучше вырезать буквы из газеты и наклеить на листок бумаги, – возразил я Олеву.

– Годится, – согласился Олев. – Надо только не оставить на бумаге отпечатков пальцев. Уж если конспирация, то полная.

Естественно, я тоже был за полную конспирацию.

– У моей матери есть резиновые перчатки, – продолжал Олев. – Она надевает их иногда, когда чистит картошку. Резиновые перчатки лучше всего.

Он пошел в кухню и вернулся с материнскими резиновыми перчатками.

Я с восхищением надел их. Они были мне в самый раз; настоящие, взаправдашние резиновые перчатки. Честно говоря, никогда еще я не видел таких.

– У нас должно быть тут где-то несколько старых газет, – сказал Олев, шаря по комнате.

– Старые не годятся, – сказал я. – На них полно отпечатков пальцев. Я сейчас схожу в резиновых перчатках и куплю новую газету.

Давай, – согласился Олев. – Пусть будет конспирация до конца. И не забудь купить новый конверт.

Вскоре мне стало ясно, что варежки резиновыми перчатками не заменишь. На морозе пальцы начали сразу страшно мерзнуть. Пришлось пожалеть, что оставил варежки у Олева. Сунуть руки некуда – у моего зимнего пальто не было карманов. Его перешили из старого маминого пальто. Пальцы так закоченели, что у киоска мне с большим трудом удалось достать кошелек из-за пазухи.

– Бедный мальчик, – сказала подслеповатая старушка киоскерша, подавая мне «Ээсти сына» и почтовый конверт. – В такой мороз бегаешь с голыми руками. Даже перчаток для детей у нас теперь нет.

И вдруг за моей спиной раздался грубый мужской голос:

– Ваше дело продавать газеты, – а не агитировать!

Даже не взглянув на этого мужчину с грубым голосом, я испуганно заторопился прочь. Этот угрожающий голос вернул меня на землю. Мы с Олевом слишком увлеклись, будто играли в то, что собирались сделать. Разве не игра, что я побежал на улицу в резиновых перчатках? Варежки тоже не оставили бы следов. И вся наша великая конспирация тоже превращалась в игру. А жизнь – не игра. И там, где подкарауливает смерть, игра годится меньше всего. Нашему письму предстояло отправиться туда, где караулит смерть, а мы, словно для собственной потехи, придумываем всякие фокусы. На такие размышления навел меня грубый окрик: «Ваше дело продавать газеты, а не агитировать!»

Странным образом за время моего отсутствия у Олева возникли точно такие же мысли.

– Давай быстрей наклеим, – сказал он. – С таким делом не годится слишком долго тянуть. Балуемся тут, словно стенгазету делаем. А ты подумай, что значит наше письмо для Хельдура и его матери.

Вечером, когда уже стемнело, я пошел туда, куда приглашал меня заходить Хельдур. На Парковую улицу в дом номер четырнадцать во дворе, квартира пятая. Но я не постучал в дверь. Только опустил письмо в ящик.

СЛЕЖКА

Пожалуй, мы целый час простояли с Олевом на Солнечном бульваре шагах в двадцати от дома, где жил господин Велиранд.

Всякий, кто проходил мимо нас, должен был думать, что встретились тут случайно два приятеля и обсуждают какие-то ерундовые, каждодневные мальчишеские или школьные дела, И каждый прохожий мог услышать обрывок примерно следующего разговора:

– А ты на завтра уже выучил?

– Более-менее. Только это стихотворение никак не могу запомнить.

– Я вообще не люблю забивать башку стихами. Не знаю вообще, зачем это надо!

– Черт его знает.

– Завтра гимнастика, надо бы не забыть дома тапочки.

– Ты, собственно, куда направлялся?

– К одному приятелю, тут неподалеку.

Но стоило только прохожему удалиться, наш разговор принимал совсем другое направление.

– Может быть, Велиранд сегодня и не выйдет из дома?

– Подождем еще. Хотя бы полчаса.

– Ведь он же дома.

– Точно. Из-за шторы затемнения видна полоска света.

– А что мы будем делать, если он пойдет в нашу сторону?

– Останемся на месте. Он нас все равно не узнает.

Действительно, в затемненном городе вечером не так-то легко узнать кого-нибудь. К тому же небо было в облаках. Только снег белел. Правда, время от времени мимо проезжали машины, но их фары сквозь маскировочные щели недалеко бросали свой синеватый свет.

И тут скрипнула дверь. Это дверь велирандовского парадного. Скрипнула и со стуком захлопнулась.

Мы напряженно прислушались. Шаги. Медленные, спокойные шаги, явно приближающиеся к нам.

На всякий случай я повернулся к приближающемуся человеку спиной, потому что мое лицо могло сказать Велиранду гораздо больше, чем лицо Олева.

– Черт его знает, что такое! – сказал Олев не своим голосом.

– Завтра гимнастика, надо не забыть дома тапочки, – сказал я.

Мы оба старались изменить свои голоса насколько возможно.

– Ты, собственно, куда собирался?

– К одному приятелю, тут неподалеку.

– Ладно, я провожу тебя, у меня все равно уроки на завтра сделаны.

– А это стихотворение ты выучил?

– Конечно, оно так легко запоминается. Мне вообще нравится заучивать стихи.

Мужчина, который прошел мимо нас, оказался Велирандом. Его рост. Его походка. Только свою велюровую шляпу он сменил на меховую шапку. Он даже не глянул на двух беседующих мальчишек. Но если бы он догадался…

Олев посмотрел на часы. Они показывали четверть двенадцатого.

– Начнем, – сказал Олев.

И по пятам за Велирандом последовали две тени.

Мы не видели Велиранда, но мы слышали поскрипывание снега у него под ногами. С Солнечного бульвара он свернул на улицу Звезды, а с улицы Звезды – на Еловую аллею. Конечно, под нашими подошвами тоже скрипел снег – мы должны были соблюдать осторожность. На всякий случай мы шли в такт с Велирандом. Вдруг он остановился, и мы тоже сразу остановились затаив дыхание. Почему он остановился? Заметил, что за ним следят? Нет, наверно, у него просто развязался шнурок, потому что несколько мгновений спустя он продолжил свой путь.

Затем Велиранд свернул на Терновую улицу. Эти повороты вообще доставляли нам наибольшее беспокойство. Если он все-таки что-нибудь заметил, то мог спокойно подкараулить нас за углом и неожиданно схватить. Жутко было даже представить себе такое. Он бы отвел нас в полицию и попросил бы обыскать нас как подозрительных личностей. Что же нашли бы тогда у нас? Только крохотное письмецо, такое же, как то, что я опустил в почтовый ящик к Хельдуру: «Велиранд – провокатор».

Велиранд свернул на Терновую улицу.

Что, если он действительно поджидает нас за углом? Но пока мы стояли бы и советовались, как быть дальше, мы могли потерять Велиранда из виду.

– Вперед! – шепнул Олев.

Мы двинулись вперед. Даже немного прибавили шагу. Дошли до угла Терновой улицы. Конечно, никакой Велиранд нас не подкарауливал. Просто наши нервы были слишком напряжены.

Но примерно на расстоянии до следующего от нас телеграфного столба мы увидели голубой лучик специального военного карманного фонарика, которым можно пользоваться и во время затемнения.

Луч начал шарить по стене – кто-то явно старался рассмотреть номер дома. Не было сомнений, что это Велиранд.

Затем хлопнула дверь. Он вошел в подъезд.

Мы бросились вперед. Да, вот этот дом. Олев осторожно приоткрыл дверь. Но в подъезде была кромешная тьма, мы ничего не видели.

Мы напряженно прислушались. Шаги. Они доносились с лестницы. Мы беззвучно проскользнули в подъезд.

Шаги остановились. Стук в дверь. Долгая тишина. Повторный стук. Наконец дверь открыли. И вдруг прозвучал неприятно знакомый голос:

– Господина К ярвета, случайно, нет дома?

– Его нет, – ответил тоненький голосок. – Мы ничего о нем не знаем.

Каждое слово ясно доносилось до нас. По голосу можно было судить, что Велиранд говорит с девочкой примерно нашего возраста.

– Как? – спросил Велиранд. – Что с ним случилось?

– Он пропал в начале войны, – ответили ему.

– Ужас! – сказал Велиранд. – Просто ужас! Ах да, простите. Я школьный товарищ господина Кярвета, когда-то мы были добрыми друзьями. А вы, очевидно…

– Я квартирантка. Я ничего не знаю о господине Кярвете.

– А его супруга, случайно, не дома?

– Она вернется не раньше, чем через час.

– Ах, так. Извините. Я, может быть, зайду еще раз вечером попозже.

Дверь захлопнулась, и шаги стали спускаться по лестнице.

Мое сердце бешено колотилось. Выскочить из подъезда – поздно. Велиранд безусловно это заметит. А что, если хлопнуть дверью и пойти ему навстречу, словно мы только что вошли с улицы? Это годилось бы лишь в том случае, если бы у Велиранда не было карманного фонарика. Но ведь мы знали, что у него естькарманный фонарик. Он бы непременно меня узнал.

Шаги приближались. Вот-вот Велиранд спустится с лестницы. И тогда?..

Вдруг я почувствовал, что Олев дергает меня за рукав. Я тихонько придвинулся к нему. Он потянул меня дальше. Куда?

Олев нащупал лестницу в подвал. Мы осторожно спустились на несколько ступенек. И успели сделать это в самый последний миг. Из своего убежища мы видели, как мелькнул синий луч фонарика. Затем хлопнула парадная дверь.

Мы стояли неподвижно еще около минуты. Потом Олев шепнул:

– Ушел.

Мы выбрались из своего укрытия, и я зажег спичку. На стене висели в ряд почтовые ящики. На одном из них была прицеплена табличка: «Кярвет». Мы попробовали дверку почтового ящика – она оказалась крепко запертой; можно было безбоязненно опустить в ящик наше предупреждение.

Я усмехнулся. Велиранд еще только начинает расставлять в этом доме силки, а в почтовом ящике уже лежит предупреждение, что он провокатор! Теперь супруга Кярвета догадается, что надо быть с ним осторожной. Мы-то ничего не знаем об этой госпоже Кярвет. Ничего, кроме того, что Велиранд интересуется ею. Мы предупредили ее. Может быть, мы никогда и не узнаем, насколько помогло наше предупреждение, но мы сделали что смогли.

Во всяком случае, похоже, что матери Хельдура мы принесли пользу. Уже на следующий день после того, как я отнес на Парковую улицу предупреждающее письмо, Хельдур на перемене отозвал меня в сторону.

– Ты помнишь, я говорил тебе об этом человеке, о Велиранде? – спросил он.

– Да, помню, – ответил я.

– Тогда читай, – сказал он и вынул из кармана наше письмо.

Я прочел письмо, которое изготовил сам вместе с Олевом, и теперь на бумаге остались отпечатки моих пальцев.

– Разве твоя мать сама ничего не замечала? – поинтересовался я. – Разве ничего не показалось ей подозрительным в этом Велиранде?

– После этого письма многие вещи действительно стали казаться странными, – сказал Хельдур. – Во всяком случае, мама теперь знает, что надо быть осторожнее.

Я вернул ему наше письмо.

– Как ты думаешь, кто мог послать это нам? – спросил Хельдур.

– Конечно, друзья, – ответил я, глядя мимо него.

И Хельдур сказал задумчиво:

– Я и не знал, что у нас здесь есть друзья.

Может быть, госпожа Кярвет тоже вскоре станет ломать голову, кто это послал ей предупреждение. И, наверно, она поймет, что это были друзья.

Мы с Олевом шли домой.]

Небо слегка прояснилось. Подмораживало.

– Завтра у нас действительно гимнастика, – сказал Олев, – надо не забыть дома тапочки.

У ЭЛО АРЕСТОВАЛИ ОТЦА

Читатель, может быть, еще помнит маленькую девочку Эло и ее замечательного мопса, который бесстрашно сражался с собаками нашего домовладельца. В этой главе я должен снова вернуться к Эло и ее мопсу, хотя мне и придется рассказывать о совсем грустных событиях.

Однажды солнечным утром я отправился в магазин выкупить хлебный паек и на углу Садовой улицы встретил Эло, Она стояла в воротах своего сада, одетая в поношенное зимнее пальто, и всхлипывала. Она плакала так безутешно и лице у нее было таким несчастным, что я сразу же остановился и спросил, что случилось.

– Они застрелили Мистера, – сказала Эло сквозь слезы.

Я ничего не понял.

– Какого мистера? Кто застрелил?

Эло заплакала еще пуще.

– Ну… эти люди… Они застрелили Мистера. Мистер умер. Разве же ты не помнишь Мистера? – всхлипнула Эло. – Ты же знал его…

Наконец я уразумел, что Эло говорит о своем мопсе, которого обычно все звали просто Митси.

– Что за люди застрелили Мистера? – поинтересовался я.

– Мужчины, которые приходили к нам ночью, – сказала Эло. – Мистер был в сенях. Он залаял и укусил одного из них за ногу. И тогда они застрелили Мистера из револьвера, совсем насмерть.

У меня зародилось страшное подозрение, и я спросил:

– Чего хотели от вас эти мужчины?

– Я не знаю, – ответила Эло. – Я спала и проснулась только тогда, когда Мистер залаял и раздался выстрел. И папа ушел с этими мужчинами.

Теперь мне все стало ясно. У Эло арестовали отца. Но эта маленькая глупая девочка ничего не поняла и оплакивала только своего мопса, не догадываясь, что произошло на самом деле.

У меня в горле странно защипало, и я вдруг почувствовал сильное желание чем-нибудь помочь Эло.

– Мистер уже похоронен? – спросил я.

– Нет, – сказала Эло. – Он лежит в саду под сосной. Но он совсем мертвый.

– Хочешь, я выкопаю ему могилу? – предложил я Эло. – Выкопаю ему могилу и сделаю красивую могильную насыпь и все, что надо. И тогда ты сможешь приносить на могилу цветы.

Эло перестала всхлипывать и сказала:

– Хочу, хочу, чтобы ты выкопал Митсу красивую могилу.

– Вместо креста мы можем положить на его могилу большой камень, – предложил я.

– Конечно, – согласилась Эло.

Мы пошли в сад.

Для того чтобы выкопать могилу, требовалась лопата. Но лопата находилась в сарае, а на двери сарая висел большой замок.

– Я пойду возьму у мамы ключ и принесу, – сказала Эло и побежала к дому.

Она уже совсем повеселела, эта маленькая Эло. Она была рада, что я выкопаю для ее мопса красивую могилу. И она не догадывалась, что случилось с ее отцом.

Эло вернулась вместе с матерью.

Я немного растерялся, не знал, как вести себя и что сказать матери Эло. Если у кого-нибудь умирает близкий родственник, то этому человеку выражают сочувствие. Но как поступают в случае ареста? Я решил, что, очевидно, тоже надо выразить сочувствие, потому что арест иногда даже хуже чем смерть.

Эло пошла к сараю отпирать замок, и мы с ее матерью остались вдвоем.

– Ты знаешь, что у нас произошло? – спросила мать Эло.

– Догадываюсь, – ответил я. – Сочувствую вам…

Мать Эло улыбнулась. Это была очень усталая улыбка.

– Я и так вижу, что ты нам сочувствуешь, – сказала она, помолчав. – Прошу тебя, не говори об этом с Эло, – продолжала женщина. – Она еще маленькая и не все может понять.

– Я знаю. Она думает, что отец просто ушел с этим людьми.

– Ты хороший мальчик, – сказала мать Эло.

Затем она ушла назад в дом.

Эло принесла лопату, и мы пошли под сосну – копать могилу.

Земля сильно промерзла. Копать было очень трудно. По правде говоря, это было никакое не копание, а долбежка, борьба за каждую горсть земли.

– Мистер был хорошим псом, – сказал я, чтобы нарушит молчание.

– Да, – сказала Эло. – Дядя Велиранд тоже всегда говорил, что Мистер очень хороший и умный пес.

– Дядя Велиранд? – У меня по спине побежали холодные мурашки. – Чего он от вас хотел?

– Дядя Велиранд ходит к нам слушать радио. У него самого нету, – объяснила Эло. – Они слушают заграничные передачи, но об этом нельзя говорить – это тайна.

Я молчал.

Он приходил слушать радио!..

Уж мне-то очень хорошо было известно, какой мощный радиоприемник стоит у Велиранда дома в углу.

Все было ясно.

Здесь мы с Олевом уже не могли помочь.

Я знал отца Эло. Я всегда с ним здоровался, когда он шел мне навстречу, и он обычно отвечал каким-нибудь шутливым замечанием или спрашивал, как у меня идут дела в школе. Значит, теперь он арестован!

Людей арестовывают… Что это значит? По-моему, это означает, что оккупанты боятся. Если бы они были уверены в себе, если бы они сами верили, что их дело святое, правое и непобедимое, тогда им не нужно было бы никого арестовывать. Но, очевидно, они боятся. Они боятся отца Эло. Боятся еще многих других. Чем больше людей арестовывают, тем, значит, сильнее страх оккупантов. Потому что какая еще причина может заставить их арестовывать мирных людей?

Так раздумывал я, копая яму в промерзлой земле, которая должна была стать могилой храброму мопсу Эло.

Наконец яма стала достаточно глубокой, и я кончил копать.

– А что теперь? – спросила Эло.

– Теперь положим Мистера на покой в могилу.

Но когда я стал засыпать могилу, Эло снова ударилась в плач.

– Мы сделаем ему красивый холмик, – утешал я девочку.

– Мы сделаем ему красивый-красивый холмик, – повторяла Эло, но продолжала плакать.

У меня тоже увлажнились глаза. Правда, не из-за мопса. Мне не давало покоя, что Эло так безутешно плакала, не зная того, о чем ей действительно следовало бы плакать.

Как я и обещал Эло, мы положили на могилу большой камень. Глядя на это надгробие, Эло наконец перестала плакать.

– Не уходи еще, – сказала она. – Поиграем во что-нибудь.

Но я должен был идти за хлебом, а потом должен был пойти в школу.

– Я приду как-нибудь в другой раз.

– Ты ведь не придешь.

– Обязательно приду. И тогда принесу Мистеру на могилу цветы.

– Теперь ведь нет цветов.

Мне вдруг вспомнился тот случай, когда Мистер дрался с Гектором и Тоди. Тогда мне тоже пришлось утешать Эло.

И тогда я пообещал иногда приносить кости ее собаке, если случится, что у нас к обеду будет мясо. Но ни разу так и не принес, хотя однажды, когда дядя в деревне заколол свинью, у нас несколько дней было к обеду мясо. Теперь мне стало ужасно жалко, что я никогда не принес костей Мистеру.

Может быть, тогда я столкнулся бы тут с Велирандом. Может быть, тогда удалось бы предупредить родителей Эло? И сейчас все было бы иначе? Мне даже не хотелось думать об этом.

– Если цветов не будет, – сказал я Эло, – принесу какую-нибудь зеленую ветку. И поверь, я обязательно приду.

– Хорошо, – сказала Эло. – Тогда принеси какую-нибудь зеленую ветку.