Текст книги "Круги судьбы"

Автор книги: Энн Саундерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Не «Где вас высадить?» – подумала Анита.

– Подвезите меня, пожалуйста, к отелю, если не опаздываете на работу, – подчеркнуто сухо сказала она.

– Мне вдруг расхотелось работать.

– Но мне не расхотелось спать. Эту ночь я совсем не спала. Я только что приехала.

Он наклонился вперед и посмотрел на тени, появившиеся от недосыпа у нее вокруг глаз.

– Да, тетя! Я буду хорошим мальчиком и поиграю один, если вы пообещаете мне награду.

– То есть вы отвезете меня сейчас домой, если я пообещаю провести с вами вечер?

Он сложил губы трубочкой:

– Обычно девушки любят гулять со мной.

Некоторое время она смотрела на него, склонив голову набок.

– Хорошо. Согласна.

Клод Перриман включил первую передачу, и они поехали.

– Не самое горячее согласие, – пожаловался он.

– Я буду рада провести с вами вечер, – поправилась Анита. Она и сама не понимала, почему пошла по линии наименьшего сопротивления. Это было нечто большее, чем просто любезность в ответ на то, что ее подвезли.

В этот раз с ней не было ни Эдварда, ни Кэти, да и Фелипе далеко, а вечер, когда снисходит задумчивое и унылое настроение, надо было как-то занять. Кроме того, нельзя не принять во внимание и обычное любопытство. Клод мог рассказать о том, как обстоят дела с поисками драгоценностей его покойной жены. Может, поэтому она так быстро и капитулировала? Может быть, это был конец ее поисков? Может быть, Аните надо встретиться с Клодом, чтобы разузнать все о Фелипе, ведь его самого здесь нет, значит, и рассказать ей он сам о себе ничего не может?

Спросить сразу, значит, все испортить. Клоду, как и любому мужчине, нужна долгая подготовка, и, как его гостья, Анита не сможет лишить его такого удовольствия. Если в разговоре ничего не выплывет, она сама затронет эту тему, но очень осторожно, выбирая подходящий момент.

Клод остановил машину у отеля:

– Девять часов не поздно? Я привык работать по вечерам, но если это поздно, я мог бы изменить свое расписание.

– Нет, не надо. Девять вполне подойдет. Мне надо поужинать? Или вы что-то планируете?

– Не ужинайте. К несчастью, здесь не такой выбор ресторанов, как в лондонском Вест-Энде, но все же есть кое-что интересное.

Вечер прошел достаточно приятно. Наверное, в предыдущий раз она была груба и он тоже, и их взаимная грубость родила ощущение противостояния. Однако полгода сделали свое дело, и весь вечер Клод оставался одинаково приятным мужчиной, который подвез ее днем.

Они совершили нечто вроде набега по барам. Под его руководством Анита напробовалась морепродуктов, а также отведала копченой свинины, которая хорошо шла под местное вино. Потом они поехали вдоль берега по освещенной луной прибрежной дороге.

Клод остановил машину, чтобы покурить, а Анита любовалась блестками огней на спокойном море. От луны бежала дорожка, она казалась такой плотной, что по ней хотелось пройтись, а тишина и покой ночи наполнили ощущением покоя. С тактом, которого Анита в нем не подозревала, Клод молчал, не желая нарушать хрупкого равновесия, пока Анита не сказала:

– Поехали, – и только тогда завел машину.

И снова он остановился у ее отеля. И опять Анита не спросила его ни о чем, просто сказала:

– Как-то ко мне заходил человек из страховой компании. По поводу драгоценностей Моники… – Ой, нет, это слишком прямо! Она хотела начать как-нибудь постепенно. – Ну, я и подумала, может быть, что-нибудь стало известно?

– Вещи так и не нашлись. Вы это хотели узнать?

– Да, это. Потом… ну… Кэти говорила, что Фелипе Санчес – главный подозреваемый.

– Ну и словечко, – резко бросил Клод. – Единственное, что ему можно предъявить, так это деньги, в происхождении которых он не может отчитаться.

– Да, я об этом знаю. – Анита вздохнула. – Но разве это его деньги? А не Пилар?

– Да, Пилар.

Ужасное долгое молчание.

– Ну, ладно, не говорите. Я и так проявляю слишком много любопытства.

– Женщина, которая признает, что сует носик не в свое дело, – с притворным восхищением заметил он, – к тому же прелестный носик! – Он шутливо дернул ее за нос и слегка коснулся ее щеки тыльной стороной указательного пальца. – Не волнуйтесь, я ничего не испорчу. Чисто платонические отношения лучше, чем вообще никаких.

– Спасибо, Клод.

– За что?

– За то, что поняли – это то, что мне нужно. Мне кажется, и вам нужно именно это. А еще мне кажется, Моника оставила в вашей душе гораздо более глубокий след, чем все думают.

– Вы не правы. Может, я шокирую вас, но знаете, сейчас я сделаю ужасное признание – я рад, что она погибла, вы слышите?

– Слышу, Клод, но не верю вам.

– Тогда я объясню, а потом вы. Я был рад, что она не достанется никакому другому мужчине. Что вы на это скажете?

– Скажу, что вы, похоже, слишком много выпили. Боюсь даже, что вы не сможете доехать домой. Почему вы смеетесь?

– Я смеюсь над вами. Вы самая непредсказуемая женщина из всех, кого я знаю. Когда я стараюсь вам понравиться, вы воротите нос. Но как только я стал гадким и противным, вы начали ходить вокруг меня кругами.

– Мне и в голову не приходило так об этом подумать, но, пожалуй, это верно. Я так и чувствую себя. Но не потому, что вы гадкий и противный, а потому, что вы перестали обманывать себя. А теперь мне пора. Может быть, вам вызвать такси?

– Нет, я в порядке. Мы встретимся с вами завтра? Вдруг у меня появятся какие-то новости.

– Вы так говорите, словно я поехала с вами только для того, чтобы выяснить, как идут дела, – нахмурилась Анита.

– А разве нет?

– Нет, конечно, – горячо возразила она.

– Значит, мы с вами еще встретимся? Да, кстати, я так и не знаю, откуда у Пилар взялись деньги. У нее есть письменное подтверждение, что это ее деньги. Пилар показывала документ моему адвокату, но, конечно, он не сказал, кто ее благодетель.

– В то же время?

– Что?

– Завтра, в девять?

К тому времени, как Анита добралась до постели, было уже очень поздно, но из-за того, что она долго спала днем, сейчас ей спать не хотелось. Клод сказал, что она ходит вокруг него кругами, а теперь Анита не была уверена, что он не делает того же – убаюкивая ее нежными словами, подкармливая ее любопытство намеками и взывая к ее материнскому инстинкту. В деловом мире Клод не может не быть хватким предпринимателем, а дома оказывается обиженным и недоумевающим ребенком. Все знают, что неблагополучный ребенок – это не непоседа, а тот, чья домашняя жизнь дала трещину, а он не ведает, отчего и как.

Ясно, откуда Пилар взяла деньги. Отец Фелипе оказался достаточно предусмотрителен, чтобы обеспечить ей будущее. Никто не говорил, но у Аниты сложилось впечатление, что он уже умер. С одной стороны, решила Анита, хорошо, что это выяснилось, для Фелипе хорошо, то есть в том случае, если раньше он ничего не знал о деньгах. Ему приятно будет думать, что Пилар любили и о ней позаботились, а не выбросили, использовав… И вдруг она почувствовала, что устала… очень устала…

Не то чтобы Анита не хотела встречаться с Клодом. Она ощущала его понимающие взгляды и резко обрываемые разговоры, когда они подошли к группке знакомых Клода.

– Они говорят о нас, – сказала Анита Клоду.

На это Клод предложил:

– Мы вполне можем проводить вечера у меня дома.

Брови Аниты поползли вверх.

– Тогда уж всем им точно будет о чем поговорить.

Некоторым образом Анита говорила за него – ей было все равно, о чем подумают люди, но ее беспокоило, как будет чувствовать себя Клод, и подумала, что его чувства слегка изменились.

– Да, – согласился он. – Будет.

Тут Анита поняла, что приятное время закончилось. Больше она не должна встречаться с Клодом.

На следующий день она узнала, что возвращается Фелипе. Она зашла в лавку, чтобы купить шампунь. Это была одна из тех интересных лавочек, где продается все, от бананов до пляжных вещиц, и, заплатив за шампунь, Анита не ушла, а остановилась поглядеть на вечернее шелковое платье, когда услышала, как хозяйка магазинчика говорит молоденькой продавщице:

– Лучше поторопись с этим заказом для Каса-Эсмеральда. Сегодня утром звонила сеньора Санчес и сказала, что ее сын приедет завтра, а ей понадобилось кое-что заранее, чтобы подготовиться к его приезду.

Анита была так рада это слышать, что в знак благодарности купила платье.

К невероятному удивлению персонала, она вышла пообедать в ресторан отеля – все предыдущие вечера она обедала с Клодом. Оттуда ее позвали к телефону.

– Анита, мне надо с вами увидеться.

– О, Клод! – сказала она, скрывая явное разочарование, хотя как ей мог позвонить Фелипе, если он только завтра приезжает? – Мы же все обсудили и договорились, что нам не стоит больше встречаться.

– Договориться, значит, прийти к согласию. Вы сказали, что нам не стоит больше встречаться, и я неохотно подчинился. По моему мнению, это не соглашение.

– Хорошо, Клод. Я должна идти.

– Не выслушав, что я хочу сказать?

– А что вы хотите сказать?

– Появился неожиданный поворот в этом деле с украшениями Моники.

– Да?

– Но это не по телефону. Я заеду за вами. Минут через десять вас устроит?

– Через полчаса. После того, как я пообедаю.

Испанский обед не предназначен для того, чтобы его проглатывали в полчаса, но, пропустив несколько блюд, Анита все же ухитрилась сделать это и уже ждала на крыльце отеля, когда подъехал Клод Перриман. Она села в машину, и он отъехал, не спросив, как обычно это делал, куда они отправляются. И только когда фары высветили виллу на холме, Анита сообразила, что он привез ее к себе домой.

– Сегодня у слуг выходной. Мы можем поговорить наедине, – объяснил он.

– А это необходимо?

– Мне нужен ваш совет.

Она, вздохнув, подчинилась, и Клод проводил ее в дом. Во всем происходящем ощущалась какая-то мрачная неизбежность, словно все предыдущие события вели именно к этому моменту.

– У вас чудесный дом, – сказала Анита, стараясь, чтобы голос звучал не очень фальшиво.

– Вы правда так считаете? Я сам помогал оформлять его. Архитектор показал мне планы, а я внес изменения, чтобы все соответствовало моим вкусам.

Анита заметила, что он говорит немного нечетко, словно в легком опьянении.

– Так вы расскажете мне об этой неожиданности?

– Сейчас. Сначала выпьем. Что вы будете?

– Пожалуйста, кофе. Может, я сама сделаю?

– Да, пожалуй. Потому что мой пить невозможно.

– Можете со мной не ходить. Меня очень привлекает идея потеряться в вашей суперсовременной кухне.

Анита сварила крепкий черный кофе. Ей показалось, что Клод злоупотребляет алкоголем, и она решила, что это его немного протрезвит.

Она неохотно покинула кухню, чтобы вернуться к Клоду. Он сидел в компании большого стакана с бренди. Анита забрала у него бренди и дала чашку кофе, легкомысленно заметив:

– Обмен – не грабеж.

Он сморщился.

– Выпейте! – посоветовала она.

Клод послушно глотнул кофе:

– И она так говорила.

– Кто?

– Моника. Она заставляла меня пить черный кофе, когда думала, что я слишком много выпил.

– Как долго вы были женаты?

– Пятнадцать лет.

– Вы не можете все позабыть за пять минут, – мягко сказала Анита.

– Уже полгода прошло.

– Все относительно. Полгода ничто по сравнению с пятнадцатью годами.

Клод Перриман глянул на нее. По его лицу нельзя было понять, что он собирается сказать или сделать.

– Идемте со мной, – одним движением он поставил свой кофе, вскочил на ноги и грубо схватил Аниту за локоть, заставив и ее встать. Он не заметил, что у нее в руке чашка. Чашка подпрыгнула на блюдце, выплеснув обжигающую жидкость. Анита вскрикнула, когда кофе проник сквозь ее платье и обжег ее. Но он этого словно не замечал, с силой таща ее прочь из комнаты, распахивая по пути двери, или комментируя цветовую гамму в комнате, или описывая ту или иную перспективу.

– Да, Клод! – почти в отчаянии повторяла она. – У вас чудесный дом.

Он дернул ее за руку вверх, на лестницу второго этажа, и снова, таща по коридору, распахивая на ходу двери справа и слева, показывал ей комнату для гостей, отделанную в голубых тонах, невообразимо роскошную персиково-золотистую ванную. Они оказались в главной спальне, огромном помещении со встроенными шкафами и большим трюмо. Кровать, изголовьем повернутая к окну и имеющая в ногах комод, терялась в этой просторной спальне.

– Все… просто прекрасно, Клод. У вас хороший вкус и потрясающая интуиция.

Безумие его вдруг прошло, он словно протрезвел, ссутулился.

– Да? У меня все это есть и в то же время нет ничего. Смотрите! – Он откатил в сторону раздвижную дверь, и консервативная персиково-бежевая гамма комнаты обогатилась новыми тонами. Синие, зеленые, ярко-розовые и бледно-розовые цвета. Шелка, бархат, блестящие и матовые материи, жесткие и мягкие, прозрачные и плотные. Никогда Анита не видела так много платьев и такого разнообразия расцветок и фактур. Клод толкнул другую панель, и открылась перспектива меховых накидок и боа.

– Вы бы подумали, что женщина, у которой такой гардероб, не может не быть счастлива, не так ли? Возьмите что-нибудь, что привлекает ваше внимание, – сказал он. – Примерьте! – Он заметил на ее платье пятно от кофе. – Ой, какая же вы неловкая девочка! Ничего, сейчас в этой куче мы что-нибудь вам подберем. Ну-ка, посмотрим. Немного подумав, он вытащил длинную узкую бархатную юбку и белую кружевную блузку с широкими рукавами.

– Это вам пойдет. Моника только раз его и надела, – уговаривал он.

Анита подумала, что с его стороны это очень великодушно – предлагать вещи, почти не ношенные его женой. Но мысль о том, чтобы надеть хоть что-нибудь из принадлежавших умершей женщине платьев, вызвала у нее отвращение.

– Ничего, – похлопала она по все еще дымящемуся пятну на испорченном платье. – Уже высыхает.

– Все это могло бы быть ваше, – сказал Клод. Во взгляде его светлых глаз появилось что-то гипнотическое.

– Что вы имеете в виду, Клод?

– Я хотел бы жениться на вас.

Анита сглотнула.

– Спасибо, Клод. Это удивительный комплимент, и, если бы он был искренний, я бы могла поддаться искушению и согласиться, – ответила она, пытаясь помягче отказать ему.

– О чем вы? Я говорю совершенно искренне. Я хочу жениться на вас.

– Понимаю, Клод. Но причина у вас не та. – Анита с трудом подбирала слова. Они все у нее были, но ей не хватало не то возраста, не то мудрости, чтобы произнести их без усилия. – Почему-то судьба решила сплести наши жизни. Из-за того, что я была с Моникой, когда она погибла, из-за того, что перед этим она решила открыть мне свое сердце, в ваших глазах я крепко с ней связана. Мы с вами не были знакомы, и поэтому у меня сложилось свое мнение на ваш счет. Я получила живой портрет Клода Перримана таким, каким его представляла Моника, картину пятнадцати лет спокойной семейной жизни. Я знаю вашу нежность и вашу силу, ваши достоинства и недостатки. Я знаю вас так хорошо, что вполне могу занять место Моники, не испытывая ни малейших затруднений, потому что я уже знаю, чего ожидать от вас.

– Вы говорите так, словно это очень плохо.

– Это так и будет. Сейчас вам кажется, что вы предаете Монику. Вам надо, чтобы кто-то ее заменил, и вы убедили себя, что судьба послала меня вам именно для этого.

– А разве нет?

– Нет. Просто наши дороги однажды пересеклись. Вот и все.

– Но мне так хорошо с вами.

– Конечно. Так же хорошо вам было бы с матерью или с сестрой. Я просто вас знаю. Вы не сможете ни удивить, ни шокировать меня. Так что ищите утешения у кого-то другого, а потом женитесь. Женитесь просто потому, что вы без ума от девушки и ни на секунду не можете с ней расстаться. Она наверняка где-то здесь, эта девушка. Нужно только поискать… Ну, а каков же был ваш сюрприз?

– Сегодня утром украшения Моники анонимно подбросили в лондонский офис страховой компании.

– Это действительно сюрприз! – По Аните было видно, что она нисколько не удивилась, ожидая все время чего-то вроде этого.

– Нет, – сказал Клод. – Мы оба знаем, кто их отправил.

– Что вы собираетесь делать?

– Делать? – Кажется, он пришел в замешательство. – Ничего.

– Ничего? Никакого миротворческого жеста?

– То есть?

– Разве вы не поняли, что я сказала? Вы можете сделать кому-нибудь добро, избавившись в то же время от своего комплекса вины. Ну, скажем, отправьте сестре Моники и ее мужу билеты, пригласите их сюда в оплаченный отпуск.

– Не знаю… Вы думаете, я должен?..

Анита оставила Клода размышлять над этим. Она вышла из дома и из его жизни. Он даже не заметил, как она это сделала.

Она ощущала себя свободной, ничем не связанной. Плывя с приливом, она распутывала все запутанные линии судьбы. Завтра приедет Фелипе, и Анита не могла дождаться этого, заранее сгорая от счастья и восторга.

Она была счастлива, потому что не знала о том, что случилось до ее рождения. Новости все еще лежали под спудом времени. Но ее приезд разворошил старое, давая жизнь ростку, который пока только проклюнулся.

Круги судьбы сплетались в новые узоры.

Глава 12

Анита вышла из дома Клода, не очень хорошо представляя, как вернется в отель. Идти пешком было не только очень далеко, но и опасно. Обочина дороги была очень узкой. Луна пряталась за облаками, и стояла полная темнота.

Свет из кабачка мигал, словно маяк, и Анита с чувством облегчения направилась было к нему. Она спросила хозяина, нельзя ли воспользоваться его телефоном, и, с его разрешения, заказала по телефону такси. Она решила, что ждать машину просто так глупо, и сделала то, что сделала бы Кэти на ее месте – взяла себе джин с тоником. Но, не в пример Кэти, Анита не стала допивать его, когда прибыло такси. Оставив на стойке почти целый стакан, подгоняемая какой-то непонятной тревогой, Анита вскочила в машину.

На первом же перекрестке из-за тучки выглянула луна, пребывающая, должно быть, в весьма кокетливом настроении. Идущая навстречу машина имела преимущество, и водитель такси терпеливо притормозил. Машина пронеслась мимо, обдав их ветром, и сердце Аниты сжалось – она успела разглядеть знакомый профиль. Но она была в таком состоянии, что не решилась доверять собственным глазам и не поверила, пока шофер не сказал:

– Наш герой вернулся.

– Это был Фелипе Санчес?

– Вы его знаете?

Сердце ее гулко стукнуло.

– Да, я его знаю. – Анита наклонилась вперед.

– Поезжайте за ним. Если вы его догоните, я заплачу двойную цену и двойные чаевые.

– Si, сеньорита, – ответил шофер, резко опуская ногу на педаль газа.

Машина Фелипе была мощнее, но у него не было вдохновения в виде двойной оплаты и двойных чаевых. Не было у него и шести голодных ртов на иждивении, и он не тратил каждую песету еще до того, как она заработана. А Анита тем временем уже сожалела о своем поспешном обещании – такси брало повороты на двух колесах и собиралось взлетать с каждого ухаба. Оставалось надеяться, что она все же останется в живых, чтобы выполнить свою часть договора с водителем.

Каким-то чудом им удалось все же догнать Фелипе, еще большим чудом – прорваться вперед и, сигналя ему гудком, виляя по дороге из стороны в сторону, заставить его остановиться, встав самим так, чтобы загородить ему проезд. Анита расплатилась с водителем такси. Фелипе выскочил из машины с видом крайнего гнева. На полдороге они встретились.

Гнев на его лице сменился удивлением, и на миг Аните показалось, что вот сейчас он схватит ее в объятия и обрушит на нее шквал поцелуев. Фелипе шагнул вперед и остановился. Лицо его приобрело вежливое и безразличное выражение.

– Ну, и что это такое? – спросил он, словно она вела себя как не очень умный ребенок.

– Честное слово, не знаю. Какой-то глупый порыв.

– Он мог выйти тебе боком. Вот возьму и не повезу тебя в отель или где ты остановилась.

– Там же, где и раньше. Но я и не прошу, чтобы ты подвозил меня.

– Глупышка! – Он взъерошил ей волосы, прощая детскую шалость. – Садись.

Она послушалась, глотая слезы. Его немного преувеличенное легкомысленное обращение выбило ее из колеи. Словно не было между ними прежнего глубокого взаимопонимания и тепла. Анита даже вдруг подумала: а не выдумала ли она эти объятия, поцелуи, чудо взаимной любви? Поэтому и рассердилась:

– Нет, Фелипе Санчес. Не сяду.

И тут Анита увидела, что под его вежливостью спряталось напряжение. Его глаз задергался в нервном тике – странное проявление нервозности для человека, чья храбрость на арене рядом с быками производила впечатление не совсем нормальной.

– Скажи мне, – Анита начала с того единственного предмета, который хорошо знала, – это из-за твоей работы?

– Не настаивай, детка. Я не могу тебе лгать, и поэтому лучше, чтобы ты ничто не знала.

– Это твоя работа? – требовательно повторила Анита. – Потому что я тогда сбежала? Если так, пожалуйста, забудь о моей трусости и помни только, что я вернулась, став старше и сильнее, и постараюсь…

Осторожно он закрыл ей рот пальцем.

– Перестань, Анита. Не унижайся. – Он тяжело вздохнул. – Да, другого выхода нет. Я должен тебе все рассказать. – Он откинулся на спинку сиденья и начал: – Как ты считаешь, судьба – это линия или круг?

– Линия, – не задумываясь ответила она. – Она ведет через широкий океан, который иногда спокоен, иногда в шторме. Иногда появляются препятствия. Иногда нет.

– Красиво, но неверно. Судьба – это бесконечный круг, без начала и без конца. Он начинается задолго до твоего рождения и кончается намного позже твоей смерти, смерти твоих детей, внуков и правнуков. Он крутится, как хочет, и может случайно остановиться, и ты никогда не предполагаешь, какая тайна из твоего собственного прошлого или из прошлого твоих родителей вдруг откроется. По твоей теории получается, что у каждого из нас независимая судьба, но это не так. Человек может стать королем, если в нем течет королевская кровь. Нужен всего лишь один поворот круга…

– Не понимаю, какое это имеет к нам отношение.

– Сейчас поймешь. Пожалуйста, послушай и обещай не перебивать меня, если даже сначала тебе покажется, что это не важно. – Он дождался ее согласия и продолжал: – Ты знаешь, что моя мать много лет служила твоим дедушке и бабушке. Но мне кажется, ты их совсем не знала.

– Нет, я не знала ни дедушку, ни бабушку. Конечно, ты-то знал, если вырос в том же доме. Ой, извини! Я тебя перебила?

– Я тебя прощаю. Да, я знал их.

– Расскажи мне о них.

– Расскажу, если ты помолчишь. Энрике Кортес был прекрасным человеком, человеком высоких принципов, обладавшим и юмором, и теплотой, и силой, и слабостями.

– А бабушка? – перебила Анита.

– Довольно строгая. Сильная женщина, не умеющая прощать. Суровая подруга, думал я, когда еще не начал понимать подобные вещи, для моего любимого сеньора. У нее был единственный ребенок, твоя мама, и больше иметь детей она не могла. Может быть, несправедливость природы заставила ее чувствовать себя неполноценной женщиной. Поэтому она в одночасье утратила всю нежность и совершенно охладела к твоему дедушке. Конечно, это все случилось задолго да того, как я родился, и с моей стороны это все догадки. Я знал его как терпеливого человека, и думаю, он был очень терпелив, очень нежен со своей женой, надеясь, что время все исправит. Но ничего не вышло. Потом он встретил другую женщину.

– Твою мать?

– Я ждал, что ты об этом спросишь. Спасибо, что спросила.

– Ты давно знаешь, что Энрике Кортес был твоим отцом?

– Я никогда и подумать не мог, что он мой отец. На людях он и мать никогда не проявляли чувств по отношению друг к другу. Их добрые отношения укладывались в традиционные представления о хороших отношениях между хозяином и служанкой, которая давно живет в доме. О том, что там было нечто большее, я узнал только перед отъездом в Мадрид. Появились обстоятельства, которые заставили мать рассказать мне об этом.

– Деньги на покупку дома?

– Да, но об этом потом. Моя мать приехала в Каса-Эсмеральда совсем юной девушкой. У нее всегда был ровный веселый характер, и, наверное, ему очень нравилось смотреть, с какой радостью она выполняет обычную ежедневную работу – готовит еду, убирает дом. Они оба были такие люди, которые хотят идти по жизни легко. Они не стали бы намеренно причинять кому-то боль.

– Ты говоришь про бабушку. Она знала?

– Думаю, да, иначе она бы уволила мать. А она оставила ее и позволила мне жить в Каса-Эсмеральда.

– Интересно почему? Это никак не вяжется с тем, чего можно было бы ожидать от холодной женщины, не умеющей прощать.

– Разве я не сказал, что она была горда? Слишком горда, чтобы рискнуть оказаться в центре скандала. К тому же ей надо было защитить твою мать. Инез в то время была впечатлительным четырнадцатилетним подростком. Так что, принимая все это в расчет, твоя бабушка осторожно пустила слух, что Пилар бросил какой-то заезжий джентльмен. Это, конечно, выставляло мать в невыгодном свете, но она не стала возражать.

– А деньги? Дедушка оставил что-нибудь твоей матери по завещанию?

– Он не оставил завещания. Поэтому поместье естественным образом перешло к наследнице.

– К моей маме?

– Нет, к его жене.

– Но бабушка умерла раньше.

– Я не сказал, что к твоей бабушке. Я сказал – к его жене. Энрике Кортес женился на Пилар Санчес за полгода до своей смерти. Но я и этого не знал, – ответил он на вопрос, который Анита не задала.

– Тогда почему моя мама унаследовала Каса-Эсмеральда?

– Ну, по словам моей матери, это получилось так. Она вышла замуж за Энрике Кортеса не из-за выгоды. Она так ему и сказала и попросила его составить завещание в пользу Инез. Он признался, что постоянно переживает за дочь, и, если всех устроит, он оставит матери виллу, а дочери – деньги. Мать сказала, что ей ничего не нужно, и заметила, что если он оставит ей виллу, то это вызовет ненужные толки. Она была счастлива выйти замуж за сеньора, но не хотела бы, чтобы все об этом узнали, не желала, чтобы ворошили несчастливое прошлое. Сеньор Кортес очень хотел оставить матери что-нибудь. Они договорились, что он завещает Инез виллу, а матери оставит достаточно денег, чтобы она могла купить себе жилье.

– Но ты сказал, что он не оставил завещания.

– Нет. Он умер, не успев сделать этого. Мать передала нотариусу его волю и подписала бумаги, согласно которым вилла и вся обстановка на ней переходили к твоей матери, а также немного денег. Мать жалела, что не может сделать больше.

– Понятно. Так что, получается, Пилар выкупила свой собственный дом?

– Она так не считает. Ты же знаешь, она очень любила Инез. Ей очень хотелось, чтобы Инез получила то, что полагается ей по закону.

– Мне кажется, я должна вернуть деньги.

– Ты очень обидишь мою мать, если сделаешь это.

– Что же мне делать?

– Поезжай домой. И забудь обо всем, – посоветовал Фелипе.

– А как же мы?

– Я вижу, ты не совсем поняла, – с мрачной обреченностью сказал он. – Судьба сыграла с нами злую шутку. Мы встретились и полюбили друг друга. Может быть, это была не любовь. Может быть, мы спутали любовь и естественную привязанность, которую человек испытывает к родственному ему человеку. Поэтому нельзя говорить «мы» в том смысле, в каком ты сказала. Может быть, со временем мы сможем видеться, встречаться, спокойно говорить об этом, даже смеяться. Не забудь обо мне, когда придет время крестить твоего первенца. Я знаю, что эта привилегия иногда дается брату матери девочки.

– Ой… я…

Не стоит подробно описывать мучительные мысли Аниты. Несколько последующих дней она была погружена в молчание, более горестное, чем слезы.

Анита дала телеграмму Эдварду, и он встречал ее в аэропорту. Если он и был удивлен ее поспешным возвращением, то никак не проявил этого. Ничего не сказал он и о том, что она переменилась.

Лицо осталось прежним, но вместо теплой плоти, округлых щек с намеком на детское обаяние, классического рисунка носа и женственной полноты губ оно теперь, казалось, все было вырезано из холодного мрамора. А шея выглядела слишком тонкой для того, чтобы держать тяжелый узел волос на затылке.

Он повез Аниту не к ней домой, а к Кэти, хотя жилище Кэти предназначалось для временного проживания и было неуютным и неудобным. Там было очень тесно, но Эдвард решил, что Аните так будет легче. Он не знал, почему она вернулась так быстро и с такой болью во взгляде. Несомненно, придет время и она все расскажет. А Кэти повела себя просто удивительно. Она бросила приготовления к собственной свадьбе, отложив церемонию на неопределенное время, до более счастливых времен, и все время без остатка отдала Аните. Аните, которая не делала ничего, чтобы как-то отблагодарить за такое участие, а каждое проявление участия встречала холодно и отстраненно.

Кэти проявила бесконечное терпение и выдержку, спокойно, не обижаясь, перенося приступы плохого настроения Аниты и отмахиваясь от ее едких замечаний и придирок, как от случайных капель воды.

Пришла весна, и, казалось, в одночасье появились нежные зеленые ростки, все вокруг заиграло красками весны – зелеными, желтыми, лиловыми, розоватыми. Все это время Анита не могла говорить о том, что произошло. Всякий раз, делая попытки начать рассказ, она давилась от отвращения. Невинная, она чувствовала себя грязной, виновной в чем-то ужасном.

Но однажды утром она проснулась и ощутила голод. Было утро яичницы, жареного хлеба, подъема и действий. Утро для дел, а не для бесплодных размышлений.

– Кэти, как, ради Бога, тебе удавалось со мной мириться все это время? Не отрицай – я была просто невыносима!

– Ты говоришь в прошедшем времени? Может, мне это записать? – радостно воскликнула Кэти.

Анита чувствовала себя лучше. Она рассказала свою печальную историю Кэти и Эдварду. Потом решила, что надо включаться в жизнь. Она возобновила контакт с Флер Фрезер, молодой учительницей, которая заменяла ее в тот день, когда ее вызвали к телефону, и Флер познакомила Аниту со своими друзьями. Среди них был и молодой человек по имени Стив Роклиф.

Ей никак не удавалось избавиться от воспоминаний. Иногда, после целого дня успешной борьбы с ними, они накатывали с ночной темнотой тем мраком, который не рассеивается ни уличными фонарями, ни звездами. Ночью всегда становится хуже.

Сначала ее не интересовал сам Стив. Анита принимала его, как принимают аспирин против сильной головной боли, предпочитая его компанию воспоминаниям, которые никак не хотели ее покинуть. Стив отличался от других мужчин. Те уставали от ее совершенного безразличия и быстро переносили свой интерес на более отзывчивых особ. Стив же был несколько заинтригован и поддался причудливому желанию разбудить Аниту от летаргии и возродить ее прежний характер.

С внешней стороны он преуспел. Анита стала менее безразличной, более энергичной, словно желая сжечь всю накопленную энергию. В благодарность она приветствовала Стива теплой улыбкой, а прощаясь, улыбалась неохотно.

Только тот, кто знал Аниту раньше, понимал, что она лишь притворяется счастливой. В эти дни Анита не чувствовала покоя. Ее руки редко находились без движения, она то и дело резко поворачивала голову, словно ожидала, что сейчас кто-то войдет, в глазах ее вспыхивало ожидание чего-то хорошего. Но свет гас, когда дверь так и не открывалась.