Текст книги "Круги судьбы"

Автор книги: Энн Саундерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

– Мои мама и папа. Только последний вагон и пострадал. И только моя мама осталась жива. Мой папа, Шейла Мастерс, так звали сестру Эдварда, и ее муж Джон погибли на месте.

– Значит, Эдвард уже много лет является другом вашей семьи, если я правильно понял?

– Это случилось за месяц до моего рождения. Мама тогда меня носила под сердцем.

– Эдвард намного старше вас?

– Ему сорок один год. На девятнадцать. Он разыскал маму, чтобы разузнать у нее о своей сестре. Они с сестрой очень любили друг друга, и он тяжело пережил ее смерть.

– Бедная Анита! Вы никогда не знали отца.

– Я знаю, о чем вы подумали, но это не так.

– Нет?

– Нет. – Она никогда не задумывалась о том, что Эдвард годился ей в отцы.

– Ну, пошли, – сказал Фелипе, вставая из-за стола. – Я хочу сделать вам подарок, чтобы он напоминал обо мне.

– Но ведь магазины, наверное, уже закрыты?

– Магазины открыты до тех пор, пока на улице есть хоть один потенциальный покупатель.

Он держал ее за руку, как ребенка. Анита чувствовала его сильные пальцы, стискивающие ее ладонь, и думала о гвоздиках, лунном свете и всей той романтической чепухе, которая приходит на ум любой девушке в такие минуты. Выбранный Фелипе магазинчик торговал недорогими вещицами: кастаньеты, тамбурины, музыкальные шкатулки, веера. Но ведь не для туристов же? Совсем немногие из них знают о существовании этого острова; наверное, все это разнообразие предназначено для служащих экспортных компаний. Пончо, шали, солнечные очки в экзотических оправах… Куклы, одетые в крестьянские костюмы, или в цыганские платья, или в наряды танцоров фламенко.

Какие прелестные вещицы! Аните стало любопытно, что выберет Фелипе ей в подарок, и она волновалась, как маленькая девочка. Она пыталась бороться с волнением, начав разглядывать товары, пока он выбирал, и вот наконец Фелипе вручил ей бумажный сверток.

– Когда я смогу посмотреть, что там? – спросила Анита уже на улице.

– Можете сейчас.

Она надорвала с одного бока нарядную обертку. Подарком оказалась кукла-матадор. Ей не понравилось.

– Спасибо. – Аните удалось выдавить мрачноватую улыбку.

– Вам не нравится? – Фелипе нисколько не удивился. – Вы не восхищаешься этим маленьким храбрецом?

– Меня не восхищает то, чем он занимается.

– Матадорам нужно зарабатывать себе на жизнь.

– Но не таким кровавым путем. Я бы лучше умерла с голоду или пошла просить подаяние.

– Матадор тоже нужен.

– Боюсь, бедный бык так не считает, – пробурчала Анита.

Фелипе поджал губы.

– Он удовлетворяет людскую жажду крови. Все люди – агрессивные животные. Они приходят на бой быков, чтобы избавиться от агрессии. Если бы у них не было такого выхода, как коррида, они били бы жен, приходя домой, и обижали тех, кого любят. Количество преступлений возросло бы, и в женских сердцах поселился ужас. Все-таки лучше так, как есть, да и бык, в конце концов, имеет свой шанс.

– Я никогда не соглашусь с вами. Никогда!

– Это не столь важно, – произнес он по-испански и пожал плечами, чтобы продемонстрировать полное безразличие к ее мнению. – Нам не обязательно соглашаться по всем пунктам. Должны же у нас быть по каким-то вопросам и разные мнения.

– Да, – соврала она так же неубедительно, как и он.

Анита сунула куклу в карман. Лучше ее не видеть.

Уже у себя в отеле она не могла удержаться, спросив:

– Мы с вами еще увидимся?

И тут же пожалела о сказанном – слишком горячо это у нее вырвалось.

Фелипе ничего не ответил, а немного спустя сказал:

– Человек чести не станет целовать невесту другого. – Вздернув подбородок, он глянул ей в глаза. – Что бы вы сделали, если бы я поцеловал вас?

– Не знаю.

– Тогда я должен это выяснить. – Он обнял ее. Его губы коснулись ее губ, сначала нежно, испытывая ее желание, и, только дождавшись молчаливого ответа, сладость вспыхнула страстью.

– Теперь мы оба знаем, – прошептал он, выпуская ее.

Предполагалось, что теперь Анита поднимется в свою комнату, разденется и ляжет спать. Поспав, встанет и позавтракает с Эдвардом, словно ничего потрясающего не случилось.

Глава 3

– Сегодня ты выглядишь лучше. Свежее. Я же говорил, что хороший сон тебе на пользу.

– Да, Эдвард.

– Чем бы ты хотела сегодня заняться? Взять машину? Может быть, покатаемся по острову? – Он, как маленький мальчик, очень хотел доставить ей удовольствие.

– Я бы хотела посетить мамин дом. Хочу увидеть Каса-Эсмеральда.

– Конечно. Полагаю, ты подумала над моими вчерашними словами. Могу спорить – ты вчера легла спать и думала только об этом.

– Нет. Совсем о другом.

– Ты меня дразнишь. Ты же сама знаешь, что я подал отличную идею, и ждешь не дождешься, когда можно будет взглянуть на виллу, чтобы посмотреть, можно ли переделать ее в отель.

– Ты очень торопишься, Эдвард. Мне просто хочется увидеть дом.

– И ты его увидишь, моя дорогая. Увидишь! – Она уже заметила за Эдвардом раздражающую ее привычку повторять несколько раз одно и то же.

Вилла Каса-Эсмеральда находилась недалеко от города; к ней можно было добраться двумя дорогами – по опасной горной или по живописному шоссе вдоль берега. Было очень приятно ехать по прибрежному шоссе, опустив окна, и ощущать ветер на разгоряченных щеках. Местные жители считали климат своего острова умеренным, но по английским стандартам было жарко.

Эдвард водил машину осторожно, немного медлительно, обладая запасом терпения, рассчитанным на десять человек. Он не вышел из себя даже тогда, когда часть пути им пришлось тащиться за тяжело груженным осликом. На голове у ослика сидело сомбреро с прорезями для длинных шелковистых ушей, а когда они наконец его обогнали, Анита заметила, какое печальное выражение на морде животного.

Эдвард затормозил у ворот в форме огромного колеса. Над воротами виднелось название дома.

– Вот.

Он уже хотел следом за ней выйти из машины, когда Анита тронула его за рукав:

– Ты не возражаешь, если я пойду одна? – Эдвард, кажется, обиделся, поэтому она прибавила: – Не подумай, пожалуйста, что я тебе не благодарна, что ты! Может быть, не стоит этого говорить, но не знаю, как бы я прожила эти последние месяцы без тебя. Однако сейчас мне надо побыть одной. Я даже не знаю, понравится ли мне или, наоборот, будет страшно. Знаю только, что я должна пойти туда одна. – Он не поймет этого, устало подумала Анита. Но она ошиблась.

Эдвард все понял. Он шутливо вытолкнул ее из машины и надвинул себе на глаза новую соломенную шляпу, словно собрался вздремнуть минут сто.

Ей не сразу пришло в голову, что, наверное, она ведет себя подло: ведь годами слушая воспоминания Инез, он тоже хотел бы теперь посмотреть на дом. Подумав наконец об этом, Анита обвинила Эдварда в том, что он никогда никак не проявлял своих чувств, укорила за то, что он флегматичен, невозмутим, за то, что он – Эдвард.

Дорожка повернула, и вдруг сад словно поглотил ее целиком. Как раз на повороте Анита обернулась. Эдвард, сидевший в машине, показался ей большим и крепким. Эта мысль как-то успокоила Аниту, и она стала рассматривать то, что ее окружало.

Ей вспомнились истории о заколдованных местах и уголках потерянного рая. Анита шла по украшенным арками дорожкам, тут и там встречая уединенные местечки со скамейками, солнечными часами и фонтанами в мраморных бассейнах. Где-то Анита читала, что арабу приятны три звука – музыка, голос женщины, которую он любит (это, наверное, музыка, приятная для любого мужчины?), и звук текущей воды. Арабы кое-что понимали в этом, они знали, какие звуки доставляют наибольшее удовольствие их чувственным натурам. Анита провела бы в саду гораздо больше времени, если бы дом не обладал своим собственным притяжением.

Он оказался не зеленым, как можно было предположить, а белым, и каждой мелочью удивительно совпадал с тем образом, который она себе не раз мысленно рисовала. Да, мама часто его описывала, но увидеть и сравнить – это особая радость. Дом оказался совершенен в каждой детали.

Анита позвонила и прислушалась к настойчивым призывам звонка где-то в глубине дома. Дверь открыла женщина, которой было немного за пятьдесят. Приятное лицо, красивое не то чтобы чертами, но своим выражением. Округлое и мягкое, оно вполне соответствовало ее округлой невысокой фигуре. Рост ее вряд ли превышал пять футов, и ей пришлось немного откинуть голову, чтобы взглянуть на Аниту. Лицо не выразило интереса, и только в наклоне подбородка читался вежливый невысказанный вопрос.

Мяч оказался на поле Аниты, и она не знала, как отыграть его. Заметив чуть подобострастное выражение во взгляде женщины, Анита спросила:

– Ваша хозяйка – дома?

Крошечные ноги в домашних туфлях на мягкой подошве сделали три торопливых шага назад, прежде чем женщина, с удивлением и легким негодованием, ответила, словно сама еще не привыкла:

– Я и есть хозяйка. – Она усмехнулась. – Вы, может, думаете, это глупо, но я словно в прошлое вернулась на время. Я ведь служила семье Кортесов много лет, и мне трудно было представить, что сын арендует виллу на мое имя. – Испанцы люди темпераментные, и, если уж эта дочь Испании заговорила, ей не скоро захочется остановиться. Да Аните это и не нужно было.

– После смерти доньи Инез дом перешел к ее дочери, англичанке, которая не хочет здесь жить, и вот… – Женщина запнулась, сообразив, что делится секретами с посторонним человеком, да и девушка на пороге очень походила на англичанку. Анита, сделав собственные выводы, едва не подпрыгивала он восторга.

– Вы, наверное, Пилар. Мама часто о вас говорила, но я никак не ожидала встретить вас здесь. Я думала, вы уехали с виллы, когда дедушка умер. Мне очень приятно.

Старая служанка взглянула на Аниту:

– Но вы совсем англичанка! Ничуть не похожи…

– Я знаю. Совсем не похожа на Инез, – перебила ее Анита, не в силах сдерживаться. – Но я тем не менее, ее дочь.

Недоверие Пилар сменилось горячим восторгом, и, не зная, что делать – то ли промокнуть глаза краешком белого передника, отвесив Аните поклон, то ли прижать ее покрепче к своей обширной груди, она как-то ухитрилась сделать все сразу. И вот уже Анита идет за Пилар в прохладную прихожую; даже здесь слышится нежный звук текущей воды. Анита удивлялась этому, пока не заметила маленький домашний фонтанчик. Пилар остановилась, чтобы взглянуть на портрет испанца с темными печальными глазами и гордыми, застывшими чертами лица.

– Ваш дедушка, – сказала она Аните сдавленным от обуревавших ее чувств голосом.

Конечно, настроение Пилар не имело никакого отношения к портрету: она была тронута приходом Аниты, и Анита поняла, что ее собственное удивление не может сравниться с удивлением старой служанки. Это не те чувства, от которых можно избавиться в мгновение ока. Анита взглянула на портрет.

Портрет изображал человека, которому, наверное, еще только должно исполниться сорок, значит, он был сделан, когда дочь еще не вышла замуж, и все же на лице проглядывали и печаль, и разочарование. Значит, печаль вошла в его жизнь раньше предательства (что ж, другого слова не подобрать) матери Аниты. Этому человеку пришлось немало перестрадать, ведь он познал и горячие привязанности, и сильные страсти.

Анита остановилась, захваченная новой мыслью: Фелипе очень походил на ее дедушку на портрете. И, задумавшись над этим, Анита испытала шок. Конечно, многие испанцы выглядят похожими – черные глаза, бархатные брови, высокомерные лица. Оба мужчины были очень красивы, и между ними не могло не быть сходства. Тем более, что с прошлой ночи Фелипе неизменно занимал ее мысли и, пока Анита не взяла себя в руки, ей представлялось его лицо всюду, куда бы она ни посмотрела. Впервые в своей жизни она влюбилась. Ей хотелось снова и снова пережить каждое мгновение прошлой ночи, полюбоваться каждой драгоценной секундой. Но не сейчас. Не теперь.

Анита думала, что найдет здесь нежилой мертвый дом, потому что новый жилец не знает частностей жизни прежних хозяев. Но вместо этого встретила Пилар, женщину, которая знала и любила и мать Аниты, и ее дедушку, женщину, которая помнила их слабости и странности. Знала, отчего они смеялись и плакали, что их сердило, что расстраивало. Пилар была человеком сентиментальным, в чем можно было убедиться, только взглянув на ее лицо, и она не посчитала вопросы Аниты вмешательством в частную жизнь. И Аните вдруг показалось, что вилла скрывает какой-то секрет, наверное, потому, что ее мать не хотела возвращаться сюда. Теперь, увидев лицо дедушки на портрете, это нежелание матери показалось Аните еще более странным.

Да, он был человеком непоколебимых принципов, и в то же время ему были ведомы тепло и слабость плоти. Анита не могла бы объяснить, почему она так подумала: она просто знала это. Он был мужчиной, и грехи, вполне терпимые для представителей его собственного пола, оказались непростительными, когда грешницей стала его дочь. Плохо потерять один палец, но, в конце концов, у вас остается еще четыре. Настоящее бедствие – потерять всю руку. У дона Энрике была всего одна дочь. Величайшей печалью его жизни было то, что жена не родила ему сына. Так что во всем мире не нашлось бы такого принципа, который нельзя было поколебать ради единственной дочери. Он мог бы оставить ее при себе, послав к черту и принципы и сплетников.

Тихий вздох заставил Аниту глянуть на Пилар. На добром лице проступила печать какой-то обреченности.

– Пойдемте в зал. Там нам будет удобнее. Вы спросите меня обо всем, что хотите узнать.

Трудно было решить, с чего начать. Пропасть между поколениями, благодаря которой Пилар могла ответить на вопросы Аниты, не дала девушке задать личные вопросы.

Анита начала с человека, который по необъяснимой причине занимал ее мысли совсем недолго.

– Вы, наверное, знали моего отца. Пожалуйста, расскажите о нем. Они с мамой очень любили друг друга?

– Он был англичанин. Очень добрый. Она была совершенно очарована им. Но, наверное, вы это уже знаете. Разве ради него не отказалась она от дома, доброго имени и блестящей партии?

– О, Пилар! – воскликнула Анита, всплескивая руками. – Вы, как все, смотрите только на факты. Мне же нужны чувства. А потом, разве мама не взяла доброе имя отца? И разве их брак не был бы блистательным, если бы отец был жив? Мне надо знать, любила ли мама отца, или же он был просто меньшим из двух зол, потому что мама не переносила человека, за которого семья заставляла ее выходить замуж. Может быть, она просто бежала от жизни, которая ей не нравилась? Мне она давала полную свободу, и я все время думала, что это, наверное, оттого, что ее саму всячески стесняли и сдерживали.

– Стесняют и сдерживают птичку в клетке, – ответила Пилар. – Если откроешь клетку, птичка улетит. Но погибнет. С другой стороны, воробей рожден свободным. Он погибнет, если его держать в клетке.

– Пилар, вы очень мудрая. Я родилась на свободе, а мама еще нет. Наверное, она чувствовала ужасную беспомощность, когда умер отец. Почему же она не вернулась домой?

– Может быть, я чего-то не знаю. Но моя Инез была птичкой в позолоченной клетке. Ее никуда не пускали одну, как и всех благородных испанских девушек, потому что скандал в нашей стране – дело очень серьезное. Она никогда не сопротивлялась пристальному надзору или считала его не очень обременительным, насколько мне казалось, потому что понимала – это делается для ее же блага и родители пекутся только о ее счастье. Ее мать, ваша бабушка, родила только одного ребенка, вы же знаете.

Бабушка? А что за бабушка у нее была? О бабушке Анита вообще никогда не вспоминала. Всегда только о маме, отце и дедушке. Наверное, поэтому ей никогда и не удавалось сложить вместе все части этой истории – чего-то важного всегда недоставало.

Анита не умела быть ни крайне осторожной, ни лицемерной, но сейчас что-то подсказывало ей, что нужно непременно воспользоваться тем или другим. О хозяйке Пилар заговорила столь же ровным голосом, и только взгляд стал немного холоднее.

– А брак бабушки и дедушки? – неуверенно начала Анита.

– Все было по традиции, – отрезала Пилар. – И не отмахивайтесь от этого. Родители вправе употребить всю свою мудрость в таком деле.

– Мне бы показалось это слишком навязчивым, – сказала Анита, но так тихо, чтобы Пилар ее не услышала и не возмутилась. Испанка бы ее не поняла.

– Что могут знать юноши и девушки о таких делах? Они рассуждают глазами и сердцем, а не головой. А когда страсть проходит, остаются лишь узы, потому что семья в моей стране не может быть разрушена. Некоторые браки по расчету тоже не лучше. Иногда один из супругов умирает, но часто случается, что уже слишком поздно. – Пилар проницательно на нее посмотрела. – Поэтому я ничего не скажу вам о дедушке и бабушке.

Наоборот, подумала Анита, вы, Пилар, уже многое мне сказали. Чем ей это поможет, она пока еще не подозревала, потому что загадок становилось все больше. Вместо объяснений ей предлагались намеки, будто существовала некая тайна. Конечно, может быть, она просто фантазирует. Во всех семьях есть свои секреты, о которых не говорят даже тем членам семьи, с которыми они напрямую не связаны. Может, этот секрет и ее никоим образом не касался.

По настоянию Пилар они перекусили, но комок, стоявший в горле Аниты, не проходил. Потом Пилар сказала, что Аните надо осмотреть виллу. Вилла сдавалась со всей мебелью, и все эти ценности принадлежали Аните. Инез решила, что она не сможет ограбить Каса-Эсмеральда, считая, что дом полон чудесных вещиц. Да и платить за перевозку в Англию и страховку пришлось бы очень много. Тем более, полностью обставленная вилла стоила гораздо дороже.

Анита почувствовала интерес. Она считала спальни и отмечала, какие гардеробные можно было бы переделать в ванные. И была в восторге. Из виллы может получиться отличный отель. Потом она подумала о том, сколько придется потратить на реконструкцию, и восторг ее несколько поумерился.

Эдвард дожидался ее все в той же позе, в которой она его оставила. Кажется, он пошевелился только один раз, чтобы отогнать от носа докучливую муху.

– Ну? – только и спросил он.

– Она прекрасна! – Анита хлопнула в ладоши. – Тебе надо было ее посмотреть! – И тут же рассмеялась, вспомнив, что сама не дала ему этого сделать. – Просто замечательно! – продолжила она.

– Да?

– Я встретила Пилар.

– Пилар?

– Да ты знаешь ее. Наверное, слышал, как Инез о ней рассказывала. Она служила Кортесам всю жизнь.

– А, хорошо. Рад, что новые жильцы решили ее оставить. И считаю, что все могут остаться довольны, потому что она знает, что нужно делать в доме, где лучше делать покупки и все такое, а в ее возрасте трудно найти работу.

– Эдвард, ты не понимаешь. Сама Пилар и снимает виллу.

– Пилар! Боже правый! Неужели она может платить за аренду?

– Она не может. За нее платит сын.

Эдвард задумчиво прикусил нижнюю губу.

– Откуда у крестьянского сына столько денег?

– Эдвард, не будь таким снобом. Классы давно уже ничего не значат.

– Все же у него должна быть хорошая работа, чтобы платить за такую виллу.

– Не так уж это необычно, чтобы мальчик из бедной семьи разбогател. Он, наверное, молодец.

– Потому что разбогател?

– Потому что Пилар теперь богата.

– Одно вовсе не означает другое.

– Они были счастливы вместе, – произнесла Анита, явно следуя своим собственным мыслям.

– Кто?

– Мои папа и мама. Иначе, почему мама осталась верна его памяти?

– Я бы сказал, что человек, у которого за спиной есть один счастливый брак, обязательно попробует счастья еще раз. А те, кому не повезло, больше не пытаются. Не надо так удивляться тому, что твои родители были счастливы все то недолгое время, которое провели вместе.

– Откуда ты знаешь?

– Я как-то спрашивал у Инез.

– Как просто.

– Я так и не понимаю, как это у него получилось, что он снял виллу…

Анита рассмеялась:

– У каждого свой пунктик. Не беспокойся, Эдвард. В свое время узнаешь.

– Что узнаю?

– Кто сын Пилар и как он зарабатывает деньги. Когда узнаешь, расскажешь мне. Если его деятельность по эту сторону закона, я, так и быть, поучаствую в бизнесе. Против таких денег я не возражаю. Насчет дома ты был прав. Его действительно можно превратить в отличный отель. Но переделки потребуют больших затрат.

– Я знаю человека, который интересуется инвестициями. Может, поговорить с ним?

– Да, но пока лишь намеками. Я еще не решила окончательно. Может быть…

– Что?

– Ничего. – Не могла же она сказать: «Выйду замуж за испанца, поселюсь в доме, где дверь увита виноградной лозой, разведу кур на заднем дворе, нарожаю пухлых черноглазых детишек с оливковой кожей». Эдварду такого говорить не стоило. Хотя бы пока она носит его кольцо.

– После ленча в отеле Анита поднялась к себе, чтобы полежать. Девушка наполовину испанского происхождения должна привыкнуть к сиесте. Но уснуть она не могла, как ни старалась. Поэтому она встала, надела платье, заранее достав его, чтобы оно разгладилось, и пошла звать Эдварда на прогулку. Анита постучала в его дверь, но ответа не последовало. Скорее всего, он ушел. Какой зануда! Сегодня в десять вечера наверняка опять захочет спать! Эдвард, в отличие от нее, принадлежал к тем медлительным типам, которым обязательно надо выспаться.

Анита не торопясь побрела через площадь, наугад выбрав одну из боковых улочек. Улочка вывела ее на другую площадь. Анита храбро вошла в бар и заказала кофе, думая, как это странно – заказывать кофе у стойки бара. На нее смотрел кудрявый молодой испанец. На нем был красный свитер и черные брюки. Анита кокетливо опустила ресницы.

– Осторожно, дорогая! Здесь девушку могут изнасиловать и за меньшее, – раздался высокий женский голос.

– Вы, конечно, по своему опыту знаете, – не осталась в долгу Анита.

– Да ты, отказывается, остра на язык. Мне это нравится. Подожди, пока я получу омлет и жареную картошку, и тогда сяду с тобой.

Так Анита повстречала Кэти Грей.

Когда Кэти села, они познакомились. Кэти поставила тарелки на стол, но есть не начинала.

– Ты ведь настоящая? – спросила она. – Ты не мираж? Ты не представляешь, что это для меня значит – говорить по-английски с человеком, который только что приехал из Англии. Здесь все говорят по-испански. Такая скука!

– А ты здесь давно? – с улыбкой спросила Анита, наблюдая плещущие через край эмоции своей новой знакомой.

– Полтора года. Я работаю у Клода Перримана, экспортера. И, знаешь, это самая лучшая работа, какая у меня когда-либо была. Может, зарплатой и не похвастаешься, зато здесь, на острове, все дешево. Но если бы ты знала, как мне хочется послушать, увидеть, потрогать кого-нибудь или что-нибудь из старой доброй Англии! – Кэти посмотрела на тарелку. – Я заказываю жареную картошку со всеми блюдами, чтобы чувствовать себя хоть на минуту дома. Но это все равно не то.

Клод Перриман, подумала Анита. Интересно, как он переживает гибель жены? Бедняга.

– У тебя настоящая ностальгия. Почему же ты тогда уехала?

– Здоровье. У меня слабые бронхи, а я еще и курила, чтобы побыстрее загнать себя в гроб. Ты куришь?

– Нет.

– Молодец! И я бросила. Вот только думаю: не поздно ли спохватилась? Раньше вместо еды я предпочитала чашку кофе с сигаретой. Кашель – Бог с ним, но когда у меня перед глазами начали плавать красные и зеленые крути, я решила, что хватит, Кэти, детка!

– И ты взяла и бросила? Ну и сила воли!

Кэти осторожно огляделась:

– Вообще-то нет. Иногда я жульничаю. Надо бы, чтобы какой-нибудь мужчина взял меня в свои железные руки. Это мое единственное условие. Он может быть любого роста, возраста и веса.

– Ты безнадежна.

– Нет, всего лишь чертовски одинока. Я рада была познакомиться с тобой, Анита.

– И я рада, Кэти. Послушай, давай встретимся еще? Хоть этим вечером?

– Ты здесь одна?

– Нет, мой друг остался в отеле.

Кэти кивнула на кольцо на пальце Аниты:

– Это он тебе подарил?

– Вообще-то да.

– Тогда нет, не встретимся. Если так, не стану вам мешать.

Анита вздохнула:

– Это совсем не так. Приходи. Кстати, я была знакома с покойной женой твоего начальника. Я летела вместе с ней на самолете Рока Беннета, и мы попали в аварию при посадке.

Глаза Кэти потемнели.

– Это ужасно!

– Как он?

– Он в страшном горе, почти не в себе. Знаешь, они очень любили друг друга.

Анита нахмурилась. Нет, она знала другое. Они вот-вот должны были расстаться. Когда Моника Перриман поехала к сестре, Клод Перриман не мог не знать о ее настроении – женщина не умеет скрывать такие вещи. Кроме того, Моника намекала, что между ними постоянно возникали мелкие ссоры, а однажды они поругались всерьез. С другой стороны, он знал и теперь живет с мыслью, что не сделал жену счастливой, а мог бы. Он ведь, наверное, должен был позволить себе какой-то компромисс. И теперь ему только хуже от того, что он ничего не сделал. Откровенность Моники Перриман стала не просто ее секретом, а священной тайной. Анита никогда никому не скажет ничего, что могло бы причинить еще большую боль Клоду Перриману.

– Смешную девушку я сегодня встретила, – сказала Анита Эдварду. – После обеда она зайдет к нам в отель выпить. Она тебе понравится, – с надеждой и сомнением прибавила Анита.

Удивительно, но Эдварду Кэти действительно понравилась. Наверное, сработал закон притяжения противоположностей. Кэтрин, или Кэти, как она просила ее называть, извергала эмоции фейерверком. У нее были рыжие волосы; не удивительно, что люди всегда ощущали ее присутствие, как ощущается комета или молния в грозу или что-нибудь такое же яркое и взрывное. С Кэти каждый день был праздником. Она не притворялась тем, чем не была, но всегда словно носила маску, так что никогда нельзя было сказать наверняка, о чем Кэти думает или что ее мучает. Ей шел тридцать шестой год, и природа была милостива к ней, прибавив несколько льстящих ей морщинок на лице, однако время от времени в ее взгляде мелькала грусть.

Они втроем вышли из отеля, чтобы заглянуть в какой-нибудь бар. Появились какие-то знакомые Кэти, и она отошла поговорить с ними. Анита и Эдвард, воспользовавшись этим, провели время вдвоем.

– Что ты о ней думаешь?

– Она… ни на кого не похожа.

– Эдвард, – проворчала Анита. – Не надо осторожничать. Она просто очаровательна, и ты не можешь отвести от нее глаз.

Он как-то глупо улыбнулся.

Анита потрогала кольцо на своей руке:

– Может, закончим с этой загадкой? Это ведь никогда не было предложением в истинном смысле слова. Мне кажется, ты просто хотел меня защитить, ну, признайся, Эдвард? Ну, а теперь я хочу защитить тебя. Нельзя, чтобы Кэти поняла нас неправильно.

– Если… заметь, я ничего не обещаю, но, если придет время, я все расскажу Кэти. Может быть, ты и сама не хочешь носить кольцо?

– Может быть.

– Тогда сними его. Носи на другой руке или совсем спрячь. Оно не может принадлежать никому другому. С этим кольцом связана одна история, когда-нибудь я расскажу тебе ее.

– Когда-нибудь? – Подняв руку, Анита откинула волосы со лба. – Только не надо напускать туман, я и сама неплохо это умею. Я завидую Кэти. Она живет сегодняшним днем. А я застряла между вчерашним и сегодняшним.

– А завтра что будет?

– И завтра то же! – Анита засмеялась. – Я такая… туманная блондинка.

Он посмотрел на нее своим строгим эдвардианским взглядом:

– Девушка, это был ваш последний коктейль.

– Я что-нибудь пропустила? – спросила Кэти, вернувшаяся как раз в этот момент.

– Мы думали это делать завтра, – сказал Эдвард. Он говорил так раскованно и мило, что Анита даже заморгала от удивления.

– Завтра все будет ясно. – Кэти села и устроила свой острый подбородок на сплетенных пальцах. – Завтра фиеста. Вам повезло, что вы приехали именно в это время. Это на острове большой праздник. Он начинается в половине пятого с боя быков, потом торжественная процессия, танцы на улицах и, конечно, фейерверки. Без фейерверка ни одна фиеста не может быть хороша.

– Все здорово, – сказала Анита. – Кроме боя быков.

– Вы должны обязательно пойти, – возразила Кэти. – Это же главное событие года. Люди приезжают отовсюду, они фрахтуют катера и самолеты, чтобы посмотреть на корриду. Остальное – просто так, сопровождение.

– Я не могу. Мне очень не нравится коррида. Я ненавижу убийство в любой форме, и мне кажется, что бой быков – самый жестокий, самый садистский способ. Как мужчины и женщины могут смотреть на это, не говоря уже о том, чтобы аплодировать…

– Хорошо, – сухо, но сочувственно произнесла Кэти. – Ты высказалась. Я не стану с тобой спорить. Я никогда не спорю насчет политики, религии и корриды. Поэтому и не ссорюсь с друзьями. По крайней мере, процессия тебе понравится. Все, начиная от младшего сына сапожника до приходского священника, наряжаются в карнавальные костюмы. Ну, может, приходской священник и не наряжается. Но все остальные, кто может купить кусок ткани и умеет шить ровно, приходят в костюмах.

– А у тебя какой будет?

– Мне не стоит говорить, но раз уж вы все равно пойдете со мной, я буду императрицей Жозефиной. А ты можешь взять мой прошлогодний костюм, – предложила Кэти Аните. – В прошлом году я была арабской невольницей. Тогда я еще не очень хорошо управлялась с иголкой, поэтому сделала простенькое платье до лодыжки, навела черные тени и надела на руки и на ноги браслеты рабыни. Извини, что тебе не могу ничего предложить, – сказала она, с улыбкой обращаясь к Эдварду. – Ты не моего размера. Я представляю тебя Геркулесом. – Аните показалось, что первые три слова Кэти произнесла, сделав особое на них ударение.

Прежде чем расстаться, они договорились встретиться на следующий день.

– Значит, после боя быков? – спросила Кэти, проникновенно глядя на Аниту. И ничего не добилась, потому что Анита ответила:

– Конечно после.

– А я, – вмешался Эдвард, – не разделяю причуд Аниты. И не собираюсь пропустить событие года. Я зайду за тобой, если ты скажешь, где живешь, а потом, после корриды, мы заберем Аниту из отеля. Договоритесь, где вы будете переодеваться.

– Чего тут договариваться, – сказала Кэти. – Мы вернемся ко мне и переоденемся. И не надо будет возить туда-сюда костюмы. – Она еще прибавила, что семья, у которой она живет, не возражает против гостей во время фиесты, да и в любое другое время тоже.

В эту ночь Анита долго лежала в постели, дожидаясь, пока ее возьмет сон. Тело было расслаблено, но ум продолжал интенсивно работать. День был полон сюрпризов. Как хорошо, что она встретила Пилар и поговорила с ней.

Какая милая Кэти. И Эдвард так думает. Может быть, у них что-нибудь получится?

Ее глаза начали закрываться, пальцы, сжимавшие грубую простыню, разжались.

Как плохо, что они… любят бой… быков.

Матадоры – не спортсмены, подумала она, совсем уже засыпая. Они кровожадные создания, лишенные тонких чувств, и убивают ради неприкрытой выгоды.

Глава 4

Кэти сидела рядом. Им удалось купить отличные места в тени, рядом с президентской ложей.