Текст книги "Скандал на Белгрейв-сквер"
Автор книги: Энн Перри
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Глава 4
Поскольку проверка первого списка ничего не дала, пришло время заняться вторым списком Уимса. Питт как можно дольше оттягивал неприятную необходимость проверять значащегося в списке коллегу и поэтому решил начать с Эдисона Карсуэлла. У него уже был адрес судьи, так что предстояло только решить, с чего начать.
Самой показательной и уязвимой стороной человека Томасу представлялась семейная жизнь. Многое могут рассказать о фигуранте его дом, вкусы, бюджет, позволяющий жить так или иначе; то, как он распоряжается своими деньгами и на что их тратит. Наиболее точному представлению о последнем может помочь встреча с женой и знакомство с обязанностями главы семьи перед близкими.
Поэтому Питт решил направиться в Мэйфер. Кэб быстро ехал по залитым солнцем оживленным утренним улицам навстречу экипажам, коляскам, ландо, в которых сидели спешащие по своим делам дамы. Наносить светские визиты было еще рано – это обычно происходило пополудни, – а сейчас самое время отправиться к портнихе или по другим делам, что и делали лондонские дамы. Проезжали повозки, груженные товаром, экипажи везли джентльменов в Сити, редко ходившие омнибусы были набиты до отказа. Мужчины, женщины и дети неподвижно сидели на скамьях, игнорируя друг друга, в ожидании своей остановки.
На Керзон-стрит Питт, расплатившись с возницей, вышел. Это были красивые места, и он, с удовольствием посмотрев вдоль нее, подумал, что в истории этой богатой улицы есть свои тайны. Если у Эдисона Карсуэлла имеются финансовые трудности, то его проживание здесь в немалой степени способствует этому.
Подойдя к двери, Томас чуть помедлил, мысленно приведя в порядок все, что приготовился сказать, и дернул за шнур старинного медного подвесного звонка.
Дверь открыла горничная в темном платье, в накрахмаленной кружевной наколке и таком же фартуке. Рослая, она была хороша своим здоровым деревенским цветом лица и блестящими чистыми волосами, какой и положено быть горничной в респектабельном доме. Эдисон Карсуэлл, видимо, придавал значение внешности прислуги, или это было заботой его жены. Чаще всего женщин беспокоит этот вопрос.
– Да, сэр? – промолвила девушка с хорошо скрытым удивлением. Питт, видимо, не был похож на тех, кого обычно принимали в этом доме.
Инспектор попытался улыбнуться самой приятной улыбкой, что, впрочем, ему всегда удавалось, хотя он этого и не замечал.
– Доброе утро. Миссис Карсуэлл не ждет моего визита, но у меня весьма деликатное дело к ней, и она может мне помочь. Я буду вам весьма обязан, если вы доло́жите обо мне и я буду принят. – Он полез во внутренний карман сюртука и достал свою визитную карточку. На ней были лишь имя и фамилия, без указания его звания. Эту экстравагантность он впервые позволил себе несколько лет назад – и до сих пор с удовольствием пользовался возможностью вручать свои визитные карточки.
Горничная с недоверием взглянула на визитку и, несмотря на отнюдь не элегантный внешний вид гостя, оценила по достоинству его приятный голос и прекрасное произношение. Сделав собственные заключения относительно Питта, девушка тоже ответила ему улыбкой.
– Конечно, сэр. Если вы подождете в гостиной, я доложу о вас миссис Карсуэлл.
– Благодарю, – ответил Томас.
У Питта не было времени окинуть взглядом вестибюль, но когда он почти на десять минут остался один в гостиной, то наверстал упущенное и все внимательно изучил. Поскольку осмотр дома был, пожалуй, главной целью визита – если миссис Карсуэлл откажется его принять, он сможет удовольствоваться и этим знакомством с жилищем судьи.
Гостиная была меблирована вполне в традиционном стиле и казалась скорее уютной, чем модной. Мебель изготовлена из прочного дуба, с изобилием резьбы, что несколько покоробило Питта, но достаточно дорогая и в отличном состоянии, без единой царапины или изъяна, что не допускало и мысли, будто она приобретена по дешевке или что в доме не умеют беречь вещи. На кушетке и креслах недавно сменили обивку, вышитые салфетки на спинке и подлокотниках были безукоризненной чистоты.
На каминной доске стояли семейные фотографии в серебряных рамках. Питт с интересом вглядывался в них. Самая большая из них была семейным портретом: мужчина в принятой на таких фотографиях позе, высокий воротничок, застывшее лицо; рядом с ним – красивая дама с пышной грудью и гордой, высокой, как колонна, шеей, в нарядном платье; тут же – молодой человек, похожий на даму, и три юные светловолосые девушки с изумленными глазами, неотличимо похожие друг на друга. Четвертая девушка, темноволосая, как мать, сидела на полу, как бы завершая продуманную композицию портрета. Позирующие были напряжены, но их семейное сходство и очевидную привязанность друг к другу не смогла скрыть даже мертвая фотография.
В других рамках были фото отдельных членов семьи в разные периоды их жизни. Присутствовало и изображение застывшей в неловкой позе престарелой пары. Они были явно напуганы видом фотоаппарата – сжатые губы, настороженный взгляд. Видимо, это были родители мистера Карсуэлла или же миссис Карсуэлл.
Питт подошел к окну и посмотрел на благоухающий цветами сад с яркими пятнами рано распустившихся розовых кустов и клумб с уже отцветающими тюльпанами. В гостиной Карсуэллов тоже имелись тяжелые длинные занавеси на окнах, ниспадающие на пол. Все это инспектор уже видел и в других домах и улыбнулся про себя. Отойдя от окна, он стал рассматривать картины на стенах.
Однако здесь его ждал приятный сюрприз: полотна были действительно ценные. В своей профессиональной деятельности Питту нередко приходилось заниматься расследованием хищений предметов искусства, что научило его отличать подлинник от подделки, узнавать художника и даже прикидывать предположительную стоимость картины. Его слабостью были акварели, Томас любил их за изящество и игру света. Увидев кое-какие акварели в гостиной Карсуэллов, он угадал, что это работы современных художников, и самого высокого качества. У кого-то из семейства Карсуэлл был отличный вкус, и денег он не жалел, если украсил этими работами мало используемую комнату. А может, судья Карсуэлл решил коллекционировать предметы искусства, и у него есть свой опытный советчик. Интересно, что он подобрал для парадных комнат дома – например, для большой гостиной?..
Питт все еще любовался небольшим пейзажем с затененной аллей, когда в комнату вошла Регина Карсуэлл. Он сразу узнал даму с семейного портрета, темноволосую, с открытым лицом. Время, наложив свои следы, милостиво обошлось с ней, оставив ее лицо таким же открытым и спокойным.
– Мистер Питт? Горничная сказала мне, что я чем-то могу быть вам полезна. Что же это, скажите?
– Доброе утро, миссис Карсуэлл. Благодарю, что вы великодушно готовы уделить мне ваше время, – поторопился сказать Питт. – Надеюсь, я не затрудню вас. Я из городской полиции, веду расследование последних похищений произведений искусства, совершаемых весьма хитроумными способами. Воры представляются джентльменами, страстными коллекционерами предметов искусства, собирающими их для выставок в небольших провинциальных музеях – разумеется, за соответствующее вознаграждение. Они убеждают владельцев, что берут картины на небольшой срок, месяца на два или три, а затем картины будут возвращены…
– Не вижу в этом ничего плохого, – простодушно сказала миссис Карсуэлл.
Питт улыбнулся.
– Если не учитывать одного обстоятельства, – заметил он. – Никаких музеев, собирающихся устраивать выставки, на самом деле нет. Взяв у вас подлинные картины, они потом возвращают вам искусные подделки. Лишь при очень внимательном изучении вы сможете определить, что это подделка. А поскольку картина возвращена в вашей же раме и вы не сомневаетесь, что имеете дело с порядочными людьми, вы, пожалуй, не станете особенно проверять картины и просто снова повесите их туда, где они висели.
Миссис Карсуэлл насторожилась.
– Но к нам не приходили подобные джентльмены, мистер Питт. Мне очень жаль, но я ничем не могу вам помочь.
Томас ждал этого.
– Во всяком случае, миссис Карсуэлл, будьте осторожны, – сказал он небрежно. – Если кто-нибудь из них обратится к вам с подобной просьбой, не соглашайтесь и немедленно сообщите мне в полицейский участок на Боу-стрит. – Он окинул взглядом стены. – Я вижу у вас несколько прекрасных работ, которые могут привлечь подобных мошенников. Надеюсь, что все окна и двери у вас надежно закрываются? Может быть, вы разрешите мне проверить?
– Если хотите… Но уверяю вас, мой муж очень следит за этим. Он мировой судья и прекрасно осведомлен как обо всех случаях преступлений, так и об их характере.
– Охотно верю, мадам. Но если вы позволите… – Питт умышленно не закончил фразу, в душе надеясь, что она не позволит ему уйти так сразу. Томасу во что бы то ни стало надо было осмотреть дом.
– Конечно, пожалуйста, – милостиво разрешила миссис Карсуэлл. – Я велю Гибсону показать вам все окна и двери на нижнем этаже.
С этими словами хозяйка дома позвонила в колокольчик. Когда появился дворецкий, человек небольшого роста с роскошными бакенбардами, она объ-яснила ему просьбу Питта и ее причину.
– Конечно, мэм. – Дворецкий повернулся к Питту. – Я провожу вас, сэр. – В голосе его сквозила холодная вежливость. Он не одобрял появления полиции в доме и хотел дать Питту понять, насколько ему неприятно то, что тот собирается делать, но он вынужден подчиниться.
Инспектор снова поблагодарил миссис Карсуэлл и последовал за удаляющейся фигурой Гибсона.
Как и ожидал Томас, все задвижки и запоры на окнах и дверях были в полном порядке; кроме того, дворецкий заверил его, что на ночь все они проверяются, как только последний слуга отправляется спать. Питт и не ждал многого от Гибсона. Его больше интересовало убранство комнат.
Гостиная была достаточно большой, но из-за обоев в густых узорах казалась меньше; мебель современная, с чистыми простыми линиями, но с инкрустацией, что заметно портило ее. Занавеси из тяжелого тисненого бархата, подхваченные все теми же золотыми шнурами.
Томаса начала угнетать эта помпезность, но он отлично понимал, что стиль всех этих домов – свидетельство не только состоятельности, но и социального положения. Он повидал немало мраморных каминов с пилястрами, резьбой и позолотой, каминных часов из позолоченной бронзы и фарфора. Но в доме судьи он увидел тяжелую вазу в стиле нового рококо с роскошным букетом. Она показалась ему пределом уродства, но он отлично знал, что многие считают ее красивой, а главное – дорого́й.
Ему больше пришлись по вкусу бокал из красного богемского стекла, сувенир Всемирной выставки 1851 года [9]9
Это была первая Всемирная выставка в истории. Проходила в Лондоне, в Гайд-парке.
[Закрыть], и лакированная шкатулка с изображением Хрустального дворца.
Для правдоподобности Питт проверил под бдительным оком Гибсона, надежно ли закрываются окна. Во всяком случае, дворецкий не казался простодушным и мог заподозрить, что настойчивый полицейский столь же недобросовестен, как и те воры, от которых он так предостерегал госпожу. Гибсон следил за каждым его шагом, похожий на охотящегося кота. Томас улыбнулся про себя и мысленно похвалил верного слугу.
Столовая оказалась столь же роскошной, а столовый фарфор – отличного качества. Питту бросился в глаза избыток китайских ваз, на которые в то время пошла мода, но эти были бело-голубого фарфора, и лишь одну из них Томас определил как довольно старинную, эпохи Мин, и даже еще древнее, если это не копия. Случись так, что Эдисону Карсуэллу внезапно понадобились бы деньги для срочных нужд, он легко нашел бы, что продать, причем на сумму, намного превышающую его долг ростовщику.
Будуар хозяйки был устроен совсем в другом стиле. Возможно, вкусы миссис Карсуэлл значительно отличались от вкусов родителей ее мужа, от которых супруги унаследовали этот дом. Питт обратил внимание на картины прерафаэлитов – печальные и страстные лица на портретах в темных, сочных тонах, персонажи из легенд в благородных позах, сюжеты из известных сказаний, навевавшие приятные воспоминания о чем-то знакомом. Мебель изготовлена по чертежам модного тогда Уильяма Морриса – простые линии, отличное качество. Возможно, здесь присутствовали и подлинники, а не только имитации.
На стенах комнаты разместилось немало рисунков и портретов дочерей – трех белокурых девушек в красивых позах. Портреты были стилизованы под работы модных художников – подчеркнуто огромные глаза, нежный рот. Но лица были старательно лишены живых человеческих страстей – если они, конечно, были присущи моделям, в чем Питт сомневался. Художник пожелал изобразить девушек чистыми, как дети. Таковы были законы рынка невест.
Портрет старшей дочери, темноволосой, как мать, сохранил черты индивидуальности, словно художник, рисуя, не испытывал давления или контроля над собой. Питт заметил на ее тонком пальце обручальное кольцо. Улыбнувшись, он проследовал дальше.
Остальные комнаты, как и ожидал инспектор, были так же добротно меблированы в традиционном стиле, без особой выдумки, – но уютны, со множеством безделушек, картин, ковриков и сувениров разных поколений. Здесь ощущалось постоянное присутствие живущих в них людей и их чувства гордости за единственного сына, за вышивки дочерей, когда они были совсем юными. И еще – поражало разнообразие книг.
К тому времени, как Питт достиг кухни и комнат прислуги, находившихся на нижнем этаже, он уже имел достаточно полное представление об этой дружной буржуазной семье, не знающей ссор и скандалов. Неприятности, как и успехи, не выходили здесь за рамки семейного круга и могли быть самыми разными: удачно прошедший званый ужин, приглашение в гости, приход или неприход жениха, испорченное портнихой платье или напрасное ожидание письма.
От слуг Питт узнал о том, кто бывает у Карсуэллов: портнихи, модистки, друзья, в основном дамы, приглашаемые на чаепитие или наведывающиеся с коротким визитом, чтобы оставить свою карточку. И, конечно же, о светских развлечениях семьи. Здесь любили ходить в гости. Вот и сейчас получено приглашение в ответ на недавний бал, данный Карсуэллами.
Томас покидал дом судьи, так ничего и не узнав о смерти Уимса. У него осталось приятное впечатление об образе жизни милой семьи из обеспеченного слоя среднего класса, где любят друг друга и хранят тепло семейного очага, где считается правильным искать приличных женихов, способных материально и социально обеспечить будущее дочерей. Это Питт уловил сразу же. Он улыбнулся и подумал, что от Шарлотты не ускользнула бы и глубинная подоплека всего этого, и мелкие, но важные детали, о которых сам он мог лишь догадываться. Но ничто из того, что он узнал, не привело его к выводу о том, что судья Карсуэлл мог серьезно задолжать ростовщику или же стать жертвой его шантажа, как это случилось с лордом Байэмом. В жизни семейства Карсуэлл на первый взгляд не было ничего, что выходило бы за пределы возможностей человека, занимающего должность мирового судьи. К тому же у миссис Карсуэлл могли быть пусть небольшие, но свои деньги, чем, возможно, и объясняется наличие в доме прекрасных картин.
Питт шел по солнечной Керзон-стрит, засунув руки в карманы, глубоко погруженный в раздумья, не замечая проезжавших мимо экипажей с лакеями на запятках. Он мог бы наведаться к коллегам Карсуэлла и задать им вполне банальные вопросы под тем или иным предлогом, но что это ему даст? Ну, узнает он, что судья балуется картишками, – так что из этого? Друзья не выдадут, даже если он и сильно проигрался в последний раз. Джентльмены не выдают друг друга в таких случаях.
Питт свернул на Саут-Одли-стрит и по Сэнхоп-стрит вышел на Парк-лейн.
Карсуэлла могло что-то беспокоить в последнее время. Если он и поведал кому о своих заботах, какой шанс у Питта, человека постороннего, узнать об этом, даже если он скроет, что является полицейским инспектором? К тому же заботы судьи вполне могут быть связаны с убийством Уильяма Уимса. Да мало ли что беспокоит его – собственное здоровье, не-удачный кавалер, ухаживающий за одной из дочерей, или, что еще хуже, полное отсутствие такового; наконец, трудный судебный процесс или необходимость вынести решение, которое ему не по душе… А может, тревога за друга, попавшего в беду… И на худой конец, просто несварение желудка.
Мимо проезжали красивые экипажи с дамами, укрывающимися под зонтами от солнца. В своих огромных шляпах они еле кивали друг другу в знак приветствия. Вдали легкий ветерок чуть колыхал густые кроны деревьев в Гайд-парке.
Возможно, у судьи в последнее время появились дурные привычки? Если так, то он их умело скрывает.
Пришло время, решил Питт, встретиться с ним лично и задать ему вопрос о его долге Уимсу. Надо дать ему шанс сказать, где он был в момент смерти ростовщика, и возможность доказать свою непричастность к этому делу.
Питт взял кэб и велел везти себя к зданию суда на Боу-стрит. Карсуэлл будет там. Поездка в восточную часть Лондона при сильном движении на улицах заняла полчаса. К тому времени, как Томас расплачивался с высадившим его возницей, он уже чувствовал, что раздражен. Простой инспектор не мог просто зайти и добиться разговора с такой важной персоной, как мировой судья.
Помещения суда производили мрачное впечатление; здесь все были заняты своими делами, спешили куда-то по коридорам с охапками бумаг. Питт коснулся галстука и слегка ослабил узел, чем привел его в еще больший беспорядок. Одернув сюртук, зачем-то переложил что-то из одного кармана в другой, словно для равновесия. Лишь после этого он подошел к судебному клерку и, представившись, спросил, где можно найти мистера Эдисона Карсуэлла, когда тот будет свободен в перерывах между заседаниями.
Пока Питт ждал, он невольно прислушивался к обрывкам разговоров со всех сторон – то ли между помощниками, то ли между свидетелями и публикой, – надеясь что-либо услышать о судье. И неожиданно ему повезло.
– У вас есть шанс, старина, – говорил остролицый щуплый человечек, со свистом втягивая воздух сквозь зубы. – Он не такой плохой парень, этот Карсуэлл. Не злой и не мстительный, как некоторые.
– Все судьи одинаковы, – мрачно возразил его собеседник. – Разве он поверит, что я не мошенник? Все равно засадит, уж я-то знаю.
– Держи язык за зубами, и он ничего не узнает, – посоветовал кто-то сердито. – Не болтай лишнего, что бы он ни говорил.
– Может, мне надо заплатить старому крючкотвору…
– Нет, и не думай даже. Говорю тебе, он не из таковских. Только держи рот на замке…
Затем разговор перешел на срок, который получит кто-то из их общих знакомых. Они не сомневались, что того обязательно признают виновным.
Чуть подальше адвокат утешал молодую девушку в сером, с бледным лицом. Он был невысок ростом, со светлыми волосами, его адвокатский парик неловко съехал на одно ухо. Лицо его выражало искреннее желание помочь.
– Я прошу вас, миссис Уилби, успокойтесь. Мистер Карсуэлл человек очень последовательный в своих действиях. Он не гонится за красивым словом. Его действия, как судьи, можно предугадать. Я никогда не видел, чтобы он выходил за рамки правил.
Женщина всхлипнула, вытерла носовым платком нос и снова уставилась в пол. Было ли это преувеличением расстроенного молодого юриста, пытающегося успокоить клиентку, или судья Карсуэлл действительно не был способен на неверные решения и поведение его было достойно примера?
Питт увидел еще одного адвоката, по-видимому искавшего клиентов в коридорах суда, и решил задать ему несколько юридических вопросов, якобы от имени друга, которого ждет суд.
– Простите, – осторожно начал он.
Адвокат подозрительно взглянул на него.
– Да?
– У меня есть друг, ему предстоит встретиться с судьей Карсуэллом, – пояснил Питт, пристально глядя на юриста – на тот случай, если выражение его лица скажет ему больше, чем слова. – Вы не скажете, какой он, этот судья, и какие шансы у моего друга?
Адвокат поморщился.
– Зависит от дела. Вообще-то, судья довольно справедливый парень, не лучше, но и не хуже многих других. Есть вещи, правда, которые ему не нравятся… Кстати, ваш друг не сводник?
– Почему вы спрашиваете? – обеспокоился Томас.
– Он на дух не переносит сводников, – объяснил адвокат. – И еще не любит тех, кто продает непристойные открытки. Ну и тех, кто оскорбляет женщину. Он жалеет женщин.
– Мой друг обвиняется в краже, – поспешил объ-яснить Питт.
– Тогда ему нечего бояться. На небольшие кражи он может посмотреть сквозь пальцы, только если без насилия. Да, вот еще: Карсуэлл не любит, когда обкрадывают стариков и очень бедных людей. Вам нечего беспокоиться. Он справедливый судья.
– Спасибо, сэр, – горячо поблагодарил адвоката Питт, и ему вдруг захотелось, чтобы Эдисон Карсуэлл был невиновен в убийстве ростовщика.
Наконец он увидел, как к нему торопится с развевающимися фалдами сюртука и озабоченным лицом судебный клерк.
– Мистер Питт, судья Карсуэлл может принять вас сейчас. Я надеюсь, вы не задержите его слишком долго – у него много дел, и было бы нежелательно, чтобы он опоздал. Вы сказали, что это срочное дело и вы из полиции; я поверил вам на слово, сэр.
– Так оно и есть, – успокоил его Томас, пряча улыбку. Вспомнив обезображенное лицо Уимса в морге, он заставил себя вернуться к реальности и предстоящему разговору с судьей. – Не беспокойтесь, я не отниму много времени у мистера Карсуэлла.
– Хорошо. В таком случае следуйте за мной. – С этими словами клерк повернулся и почти побежал по коридору.
Инспектор быстро зашагал за ним и уже через две минуты был в комнатах, куда судья Карсуэлл уходил на короткий отдых, когда объявлялся перерыв между заседаниями. Питту некогда было осматривать комнату, в которую он вошел, однако Томас не мог не заметить, что все стены ее уставлены стеллажами с томами судебных уложений в кожаных переплетах. Единственное окно выходило в тихий двор, и солнце освещало старую каменную стену напротив. Большой стол был пуст, если не считать серебряного подноса с бутылкой мадеры и двумя стаканами.
Карсуэлл, стоявший спиной к стеллажам, выглядел величественно в судейской мантии, полный сознания своей значимости. В зале суда, всего в нескольких шагах отсюда, его власть над простыми смертными была безграничной. Но если снять с него мантию, подумал Питт, он станет самым обыкновенным человеком со своими заботами и проблемами. У судьи был уютный красивый дом и хорошая дружная семья, придерживающаяся единых взглядов в религии и политике, прочное положение в обществе, пока не лидирующее, но многообещающее. Во всем остальном Карсуэлл был человеком ординарных целей и амбиций; возможно, с личными мечтами, которые, впрочем, останутся сугубо личными – и не более чем мечтами.
– Да, я вас слушаю, мистер… э-э-э… мистер Питт? – с интересом спросил он. – Чем могу быть полезен? Я весьма ограничен во времени.
– Могу я прямо перейти к делу?.. Спасибо. Ответьте мне, пожалуйста, где вы были между восемью часами вечера и полуночью во вторник на прошлой неделе?
Карсуэлл на мгновение задумался, слегка покраснев.
– Есть причина, почему я должен ответить на этот вопрос?
– Это помогло бы прояснить некоторые обстоятельства, о которых кое-кто говорит неправду, – уклончиво ответил Питт.
Карсуэлл прикусил губу.
– Я ехал в это время в кэбе из одного места в другое. Куда – я думаю, это вас не должно интересовать. Я не был свидетелем чего-либо особенного на своем пути.
– Где вы проезжали, сэр?
– Это мое личное дело.
– Вы знакомы с мистером Уильямом Уимсом? – Питт не сводил глаз с лица Карсуэлла, отмечая любые изменения, но ничего, кроме сосредоточенности человека, пытающегося что-то вспомнить, не заметил. – Он жил в Кларкенуэлле.
– Не помню, – после паузы сказал Карсуэлл. – Это касается одного из дел, которое я веду?
– Не думаю. – Питт совершенно не был уверен, знает ли судья об Уимсе как о ростовщике или как о жертве недавнего убийства – или искусно притворяется.
– Мне не приходилось бывать в Кларкенуэлле, мистер Питт, – нахмурился Карсуэлл. – Простите, но вы не столь прямолинейны в своих вопросах, как меня предупреждали. Я не знаю никакого Уимса. Кто он и где он? Почему я должен его знать?
– Он был ростовщиком, сэр, и вы числитесь в списке его должников. Долг на немалую сумму.
Степень удивления судьи и весь его вид представили бы собой в иных обстоятельствах довольно комичную картину.
– Долг?! Это невероятно! У меня нет долгов, мистер Питт. Если бы я нуждался в деньгах, то никогда бы не пошел к какому-то ростовщику в Кларкенуэлле, а обратился бы к своим банкирам, которые охотно помогли бы мне преодолеть временные трудности. – Он хмурился все сильнее по мере того, как осознавал всю абсурдность подобного предложения. – Уверяю вас, я поступил бы только так, но ничего подобного со мной не случалось. Наконец, у меня есть много ценных вещей, с которыми я мог бы расстаться, чтобы не попасть в лапы ростовщика. В силу своей профессии я слишком хорошо знаю, к каким трагедиям это приводит. Через суд прошло много таких дел, и я никогда бы не позволил себе столь отчаянный поступок.
Казалось, Карсуэлл не допускал и мысли, что Питт может не поверить ему. Возможно, он был абсолютно убежден в том, что его слова легко доказать, и даже не представлял, что в таких случаях кто-то скажет неправду. Разумеется, судья не знал, что инспектор побывал в его доме и сам убедился в наличии у него ценных вещей, которые можно продать за любую нужную сумму, если возникнет такая необходимость. То, что судья более не пытался убеждать его в своей непричастности, заставило Питта задуматься о том, что Карсуэлл не похож на виноватого человека. Он глядел на инспектора широко раскрытыми удивленными глазами, в которых был скорее гнев, чем страх или напряженность.
– Мое имя, возможно, оказалось у него совсем по другому поводу, – пожав плечами, сказал Карсуэлл. – Например, в связи с моей деятельностью. Я довольно хорошо известен многим темным личностям с сомнительной репутацией. Может случиться, что кто-то из клиентов ростовщика проходил по какому-либо делу в суде.
– Вполне вероятно, – согласился Томас. – И тем не менее в его записях есть ваше имя и большая сумма денег, а также дата, когда вы взяли ее в долг, и, что интересно, дата выплаты долга. Это не просто случайная запись.
Брови Карсуэлла слились на переносице, почти прикрыв глаза.
– Странно, очень странно. Уверяю вас, мистер Питт, это неправда. Я в своей жизни еще ни разу не брал деньги в долг. – Его голос, обычно весьма приятный, теперь звучал резко. – В этом не было необходимости. Я более чем обеспечен и мог бы вам это доказать, если бы мне захотелось, но я предпочитаю не делать свои финансовые дела достоянием общественности. Не вижу причины отступать от этого правила и сейчас – только потому, что вам попался ростовщик с извращенным чувством юмора.
Он несколько отступил назад, прямо глядя в лицо Питту.
– Возвращайтесь к мистеру Уимсу; скажите ему, что мне очень не нравится то, как он обращается с моим именем, и посоветуйте ему впредь говорить правду, или это плохо для него кончится. Я могу привлечь его к ответственности за попытку намеренно опорочить репутацию честного человека.
– Вы никогда не встречались с мистером Уимсом?
– Нет, сэр. – Голос судьи стал еще более резким; Карсуэлл начинал терять терпение и, похоже, более не испытывал прежней тревоги. – Мне кажется, я выразился достаточно ясно. Если это все, что вы хотели мне сказать, я попрошу вас дать мне возможность использовать остаток моего перерыва для отдыха. Мне надо собраться с мыслями, выпить чего-нибудь прохладительного…
Питт внимательно следил за лицом судьи, но увидел на нем лишь вполне справедливый гнев человека, чье время столь беспардонно использовали для того, чтобы бросить тень на его доброе имя.
– Мистер Уимс умер, – тихо сказал Питт. – Его убили неделю назад.
– О! – Карсуэлл был ошеломлен, но не испугался. – Прошу извинить меня, я не хотел говорить плохо об умершем. Но, боюсь, я ничем не могу вам помочь. Я также не знаю, каким образом и почему в его записях оказалось мое имя. По-моему, это сделано с умыслом. – Он нахмурился, и в его голосе снова зазвучала тревога. – Возможно, это какой-то заговор, мистер Питт? Вы говорили о ком-то, кто лжет. Сначала вы спросили, где я был, а теперь объявляете, что убит ростовщик. Вы считаете, что подозреваемый мог быть в это время в моем обществе?
Питт улыбнулся, но это была невеселая улыбка.
– Я, как и вы, предпочитаю не разглашать мои маленькие секреты, сэр. – Он постарался, чтобы это не прозвучало слишком невежливо. – Благодарю вас, что вы уделили мне столько вашего времени. Я сам найду дорогу. До свидания, мистер Карсуэлл.
– До свидания, – ответил судья, глядя на удаляющегося Питта. Голос его был тих, словно он о чем-то задумался.
С друзьями и коллегами Карсуэлла не было смысла беседовать. Это привело бы лишь к широкой огласке того, что полиция расспрашивает о судье. Сам же он решит, что его подозревают в убийстве Уимса. Карсуэлл был слишком искушен в таких делах, чтобы поверить, будто у Питта есть другая причина тратить на него свое время. Это, безусловно, насторожит судью и едва ли поможет Томасу. Надеяться на то, что кто-то из друзей судьи обмолвится о чем-то полезном для инспектора, не приходилось.
Итак, оставалась кропотливая и скучная слежка – день за днем, если понадобится, – чтобы изучить распорядок дня судьи, узнать, на что он тратит деньги, полученные от Уимса; выведать, наконец, ту тайну, из-за которой судью шантажировали, – или же убедиться в том, что ничего подобного нет и в помине. Последнее означало бы, что Карсуэлл знает об опасности и достаточно умен, чтобы скрывать свои слабости и пороки, – или же, наоборот, придется убедиться, что их у него нет. В таком случае Питт все равно должен будет выяснить, почему имя судьи значится в списке Уимса.
Томас был занят днем и ночью в течение недели. Карсуэлл весь день находился в суде, разве что в полдень отлучался на ланч. Питт, разумеется, не мог находиться в здании суда и проверять, с кем встречается судья. Он не хотел, чтобы тот заметил, что за ним следят, – это насторожило бы его и осложнило наблюдение.
Инспектор терпеть не мог, когда кто-то или что-то определяло за него его часы и место работы. Это было неприятным ограничением его свободы, от чего он счастливо избавился, получив повышение. Право самому решать, что делать, без докладов начальству, было теперь одним из завидных преимуществ его нового положения полицейского детектива. В душе Томас посмеивался над собой за то, что такая малость могла так угнетать его, и порой осуждал себя за это.
Карсуэлл, Урбан и Латимер были главными подозреваемыми, если исключить Байэма, о чем Питт пока старался не думать. Ему также ужасно не хотелось, чтобы подозрение пало на кого-либо из главного списка должников – на бедняков, доведенных до отчаяния голодом и горем, будь это женщины или мужчины. Если убийца окажется среди них, Питту нелегко будет удержаться от соблазна добиться, чтобы дело объявили закрытым. Ему не хотелось потом страдать от угрызений совести. Свое решение он мог бы оправдать состраданием и гневом против тех, кто наживается на горе других, отнимает у людей надежду, достоинство и оставляет лишь право выбора между смертью и голодом для себя и своих детей, а это ведет к насилию. Если заставить человека выбирать между физической гибелью и гибелью души, как можно обвинять его в том, что он сделал неправильный выбор?
