Текст книги "Скандал на Белгрейв-сквер"
Автор книги: Энн Перри
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
– Нашли что-нибудь? – с любопытством взглянул на него сержант.
– Еще один список, – ответил инспектор. – Оказывается, у мистера Уимса была и другая клиентура.
– Знатные господа? – быстро догадался Иннес.
– Похоже, – согласился Питт. – Эти имена я уже где-то слышал, да и по адресам видно, что это господа. Не могут же это быть их слуги. Откуда у слуг такие аппетиты – ведь деньги немалые, коли на то пошло. К тому же ни один ростовщик в здравом уме и рассудке не даст слуге в долг более нескольких шиллингов.
– Что-то важное? – поинтересовался Иннес и стал далее перебирать бумаги.
– Весьма. – Томас еще раз пробежал глазами список. – Большинство из указанных в списке, однако, выплатили свои долги; остались всего трое должников: Эдисон Карсуэлл с Керзон-стрит, Мэйфер; Сэмюэл Урбан, Уайтфилд-стрит, Блумсбери; Кларенс Латимер, Бофорт-стрит, Найтсбридж. – Он вдруг остановился и вздрогнул, словно от удара. Сэмюэл Урбан! Это имя почему-то ему знакомо. Неужели совпадение? Или это он, инспектор полиции Урбан с Боу-стрит? Но он не может быть должником такого ростовщика, как Уимс! Да и этот долг, превышающий его двухлетнее жалованье… Это невозможно.
– Что случилось? – Выражение лица Иннеса было вполне невинным; очевидно, имена в списке ничего ему не говорили.
– Один из должников – мой коллега, работаем в одном участке, – медленно произнес Питт. – К моему великому удивлению.
Это сообщение, видимо, потрясло сержанта. На его выразительном лице появились одновременно растерянность и сожаление.
– Вы хотите сказать, что он один из нас? Сколько же он задолжал?
– Мне пришлось бы работать два года, чтобы заработать столько, – убито произнес Томас. – Он в том же чине, что и я. Полицейский детектив.
– О господи! – Иннес все еще не мог прийти в себя. – А двое остальных, вы их тоже знаете?
– Нет, но нам следует их проверить.
– Вот почему вам поручили вести это дело, – понимающе сказал Иннес, состроив гримасу. – Не только помочь господам, но и почистить наши собственные конюшни.
– Возможно. – Инспектор сложил листок вдвое и сунул его в карман. – Но это еще не все.
– Вы нашли что-нибудь о господине, из-за которого это дело передали вам?
– Пока нет, – ответил Питт, открывая следующий ящик. – Скажите мне, если найдете еще какой-нибудь список, только не хозяйственных расходов покойного.
– Слушаюсь, сэр, – ответил Иннес, возвращаясь к прерванному занятию.
Три часа спустя в кабинете процентщика был проверен каждый клочок бумаги, осмотрены его спальня, кухня, ванная комната, перевернуты все матрасы и подняты ковры. Обыск закончился, не дав более ничего интересного. Завершили они его в кухне, мрачно созерцая мертвую плиту.
– Теперь понятно. Готовя завтрак на кухне, экономка заметила свет в кабинете хозяина и решила, что тот уже встал. Она крикнула ему, что завтрак готов, и вскоре преспокойно ушла. Экономка недолюбливала своего хозяина. Будучи из местных, она знала все, что о нем думают люди.
Слушая размышления сержанта, Питт тем временем гадал, следует ли ему тоже допросить эту женщину, но пришел к выводу, что не стоит. С этим неплохо справляется сам сержант, и не следует перепроверять его. Это может задеть самолюбие Иннеса.
– Да, – рассеянно ответил он, глядя на кухонный шкаф с рядами белых с голубым тарелок на его полках.
– Выходит, теперь нам не остается ничего иного, как заняться теми, кто в списке, – сказал Иннес, глядя на Питта.
– Я тоже так полагаю – во всяком случае, пока. – Томас решил было еще раз проверить содержимое всех ящиков в кухне, но тут же отказался от этого. Он уже проверил их дважды.
– Нашли что-нибудь о вашем джентльмене? – с беспокойством спросил сержант.
– Нет… – медленно, как бы раздумывая, произнес Питт. – Ничего. И это очень странно, потому что он был уверен, что я обязательно что-то найду. Ведь именно за этим он и послал меня сюда. Уимс недвусмысленно дал ему понять, что записывал все касавшееся их сделки для собственной же безопасности. – О письме Томас, однако, умолчал.
– Следовательно, тот, кто убил Уимса, унес все с собой, – мрачно заключил сержант и сжал губы. – Я не завидую вашему джентльмену, сэр.
– Если он получил все, что ему нужно, зачем ему понадобилась наша помощь? – резонно заметил Питт. – Не вижу смысла.
– Может, он не уверен, что получил все? – высказал предположение Иннес.
– И тогда он позвал нас и сказал о характере своей связи с убитым? – Питт покачал головой. – Этот человек не так глуп. Он просто избавился бы от документов, а к нам обратился бы лишь в том случае, если бы возникли осложнения. Нет, он был уверен, что мы найдем его имя в списках.
– Может, он искал сам, но ничего не нашел, – не соглашался Иннес, видимо не очень сочувствуя пострадавшему.
– Разве здесь видны следы тщательных поисков? – возразил Питт.
– Нет, не видны, – согласился Иннес. – Или тот, кто искал, знал, где найти. Поэтому все шито-крыто.
– Итак, или здесь вовсе не было компрометирующих материалов, или же убийца знал, где их искать, нашел и унес с собой.
– Иного не получается, – нахмурился сержант. – Все очень странно, говорю я вам, сэр. Очень странно.
– Нам предстоит еще долго разбираться в этом. – Томас выпрямился и посмотрел на дверь. – Лучше займемся-ка теперь клиентами Уимса.
– Хорошо, сэр, – послушно согласился Иннес. – Бедняги, мне их жаль.
Глава 2
Хлопот было столько, что Шарлотта Питт буквально сбилась с ног. Ее сестра Эмили, год спустя после смерти мужа вновь вышедшая замуж, теперь ждала ребенка. Это было огромной радостью для нее и ее мужа Джека Рэдли. Он совсем недавно выдвинул свою кандидатуру в члены парламента, и нынешнее довольно болезненное состояние его жены доставляло всем немало беспокойств. Первую беременность несколько лет назад от брака с Джорджем Эшвордом Эмили перенесла относительно легко; теперь же ее мучили головокружения и тошнота, часто не позволявшие исполнять роль хозяйки на непременных многочисленных приемах и встречах, что было совершенно необходимо, если они хотели, чтобы Джек был вы-двинут в кандидаты.
Поэтому Шарлотте пришлось уступить просьбам сестры и на предложенные ею деньги нанять для себя еще одну служанку, купить пару новых платьев и позаимствовать у Эмили кое-что из драгоценностей, которыми щедро одаривал ее первый муж, имевший не только титул, но и состояние. Такой обмен за драгоценное время Шарлотты Эмили считала вполне справедливым и уговорила сестру присутствовать вместе с ней на приемах или заменять ее, если это окажется необходимым.
Сегодня был именно такой день. Эмили лежала в своей спальне, чувствуя себя отвратительно, тогда как вечером предстоял бал, на который она пригласила нескольких очень важных персон, могущих помочь Джеку. Выдвигая себя кандидатом, он претендовал на место в парламенте от сильного либерального крыла, и если ему удастся попасть в список кандидатов, он, без сомнения, сможет победить даже при сильной конкуренции. Место, на которое претендует Рэдли, в последние десять лет ни разу еще не доставалось консерваторам.
Вот почему этот прием был так важен для Джека. Эмили, почувствовав недомогание, уже утром послала к сестре слугу с запиской. И теперь Шарлотта, беспокоясь, какой уже раз пересекла холл, наведываясь то туда, то сюда, проверяя, все ли идет как надо. От волнения у нее порой перехватывало горло. Сейчас ей надо было проверить, доставили ли цветы на лестничную площадку, ведущую из холла в гостиную, хорошо ли расставили вазы с цветами на столе в столовой. Немало нервов отняла сервировка стола, хотя обо всем распорядилась сама Эмили и, соответственно, проинструктировала повара и прислугу. Но Шарлотта все равно считала, что, в конце концов, ответственность за все лежит на ней.
По центру стола, по всей его длине, высилась композиция из цветов и фруктов, а вокруг располагались изысканные закуски и десерты: печенья, торты, сласти, фруктовые муссы и суфле, кремы и желе разных цветов, бисквит, пропитанный вином, со взбитыми сливками. Далее следовали запеченные в тесте устрицы, салат из омара, холодная телятина, лососина, пирог из дичи и сама дичь, жареная и отварная, заранее нарезанная и искусно скрепленная тонкой атласной лентой для сохранения формы, что, однако, не мешало легко взять любой приглянувшийся кусок. Из горячих блюд предполагался лишь бульон в чашках. И – вина в широком ассортименте: херес, бордо, легкие игристые, сухие белые и в изобилии шампанское.
На балу будет играть специально приглашенный венгерский струнный оркестр, который уже прибыл и подкрепляется на кухне. Лакеи в ливреях и напудренных париках, у парадного подъезда сияют золотисто-розовые фонари, а сад украшен разноцветными китайскими фонариками – на тот случай, если гостям захочется подышать свежим воздухом.
Шарлотте, по существу, нечего было беспокоиться, но она не могла позволить себе хотя бы на минуту присесть или расслабиться. Время близилось к десяти, и она пока еще не ждала прихода даже ранних гостей, которые, возможно, еще заняты своими делами и намереваются прибыть не ранее чем через час.
Джек в смокинге, полностью готовый к встрече гостей, удалился в кабинет, чтобы привести в порядок информацию в своей памяти, полученную о политических пристрастиях, связях и влиянии тех или иных персон, которые пожалуют сегодня к нему в гости. У Шарлотты вполне было время, чтобы подняться наверх и повидать Эмили, еще раз успокоить ее, сказать, что все идет хорошо и что гости поймут и извинят ее отсутствие. Вечер пройдет с успехом, ибо Эмили все отлично предусмотрела и спланировала.
Медленно поднимаясь по широкой лестнице и предусмотрительно подхватив юбки, чтобы не наступить на подол, Шарлотта минула украшенную цветами лестничную площадку. Через какой-нибудь час она будет стоять на ней и вместе с Джеком встречать гостей, объясняя каждому, почему она это делает, а не Эмили. Господи, лишь бы запомнить все их имена, которые будет громко объявлять швейцар в холле! Куда проще было бы благовоспитанным господам самим представляться хозяевам и называть себя.
Поднявшись на второй этаж, Шарлотта свернула в коридор, ведущий в спальню сестры, и, постучавшись, вошла. Эмили лежала в постели в просторном бледно-голубом с зеленым пеньюаре, светлые волосы свободно рассыпались по плечам. Лицо ее было очень бледно и заметно осунулось. Она слабо улыбнулась сестре, когда та присела на край ее постели.
– Как ты, дорогая? – ласково справилась Шарлотта. – Вид у тебя неважный, мне очень жаль.
– Это пройдет, – заверила ее Эмили больше с надеж-дой, чем с уверенностью. – С Эдвардом, когда я его носила, ничего подобного не было. По утрам меня если и подташнивало, то уже к часам десяти или одиннадцати все проходило. А у тебя как было с Джемаймой и Дэниелом? Если ты тоже себя плохо чувствовала, то стоически все переносила. Хотя я не замечала, чтобы ты в это время недомогала.
– Да, со мной ничего такого не было. Наоборот, я никогда не чувствовала себя лучше, чем в первые два-три месяца беременности. У тебя еще очень маленький срок; плохое самочувствие продлится не более нескольких недель, поверь мне.
– Недель! – Голубые глаза Эмили были полны упрека. – Но мне столько надо сделать! Сезон только начинается, я должна устраивать балы, приемы, бывать на скачках в Эскоте, на регате в Хенли, на крикетных матчах в Итоне и Хэрроу! А бесчисленные завтраки, обеды и чаепития? – Она глубже опустилась на подушки, плечи ее поникли. – Джек не пройдет в кандидаты, если будут думать, что у него больная жена. Конкуренция очень высокая. Герберт Фитцгерберт – вполне подходящий кандидат, и за его внешним обаянием, мне кажется, скрывается и ум тоже.
– Не следует уже сейчас пророчить себе неудачу, – попыталась успокоить ее Шарлотта. – У мистера Фитцгерберта тоже есть свои проблемы, просто мы о них ничего не знаем. Но и нам не следует вести себя так, чтобы он узнал о наших. Мы должны сделать все, чтобы этот вечер удался. А через неделю тебе станет намного лучше. Все в порядке, дорогая, стол напоминает натюрморт кисти фламандских мастеров, даже жаль его трогать.
– А как оркестр? – встревоженно спросила Эмили. – Музыканты уже прибыли? Хорошо ли они одеты, трезвы ли?
– Конечно, они уже здесь, – заверила ее Шарлотта. – Одеты безукоризненно, в черных костюмах, сюртуки отделаны голубым шнуром. И, кажется, вполне трезвы. Один из скрипачей показался мне чересчур веселым, но он ведет себя вполне прилично. Тебе не о чем беспокоиться, уверяю тебя.
– Я так тебе благодарна… Прошу тебя, Шарлотта, будь мила и приветлива со всеми гостями. – Эмили взяла Шарлотту за руку. – Какими бы глупыми и надменными они тебе ни казались и какие бы глупости ни говорили. Мы не должны никого обидеть, если хотим, чтобы Джек прошел. Самые неприятные люди, увы, бывают и самыми влиятельными.
Шарлотта прижала руку к сердцу.
– Обещаю быть воплощением любезности и внимания, не высказываться бестактно или говорить невпопад, когда моего мнения никто не спрашивает; обе-щаю ни над чем не смеяться, кроме очевидных шуток. – Она с удовольствием заметила, как постепенно успокаивается Эмили и сомнения ее сменяются улыбкой и смехом. – Я никому не скажу, что мой муж полицейский, – продолжала Шарлотта. – Я знаю, как это может напугать – если, конечно, он не офицер самого высокого ранга и не джентльмен по рождению, как Мика Драммонд. А поскольку мой Томас ни то ни другое из того, что требуется в глазах света, я буду лгать, как цыган, продающий лошадь.
Отец Питта служил простым егерем в поместье. Своим безупречным английским его сын обязан тому, что обучался вместе с сыном хозяина, был вхож в дом и стал товарищем по играм юного джентльмена. Томас не был благородного происхождения и не разделял взглядов знати.
Шарлотта, родившаяся в семье, принадлежащей к среднему классу Англии, – не относящейся к аристократии и тем не менее достаточно состоятельной, чтобы не зарабатывать на хлеб собственным трудом, – выйдя замуж, относительно легко научилась обходиться одной служанкой и приходящей прислугой для большой уборки два раза в неделю. Она сама готовила, штопала одежду, экономно делала покупки, хорошо вела дом – и даже получала от всего этого удовольствие.
Эмили, выйдя замуж, не пришлось обременять себя заботами о доме – огромном особняке в фешенебельном районе Лондона – или о поместье Эшворд-хилл, куда она наезжала в конце недели и где проводила какую-то часть летнего сезона. Она всегда была тщеславной, что касалось положения в обществе, и, будучи способной и умной, быстро усваивала все и училась. Она любила блеск и изысканность приемов, поединки злословия и остроумия и не прочь была проверить силу своего женского обаяния. Она заработала довольно прочную репутацию в обществе, не пострадавшую даже от того, что так быстро снова вышла замуж после смерти первого мужа. Теперь Эмили намеревалась сделать все, чтобы помочь Джеку достичь новой цели, ставшей еще ближе после разоблачений, связанных с убийствами в Хайгейт-райз.
– Обещаю тебе, что буду тактичной со всеми твоими гостями, – торжественно поклялась Шарлотта. – Даже если от усердия у меня лопнет корсет.
Эмили хихикнула.
– И будь особенно мила с лордом Энстисом, прошу тебя! Он самая важная персона на этом балу. – Шутливость исчезла, и Эмили стала серьезной. – Если кто-то будет испытывать твое терпение, остановись и подумай, прежде чем что-то сказать. Вспомни убогое жилище, куда как-то привел тебя Стивен Шоу, маленькую изможденную женщину и десятки тысяч таких же, как она, больных, голодных и холодных, терпящих всё только потому, что хозяин отказался починить крышу или прохудившиеся водосточные трубы, а бедняку некуда больше податься. В таких случаях поблагодаришь даже дьявола, если он поможет.
– Я все сделаю так, как ты просишь, Эмили, – пообещала Шарлотта, наклонившись и убирая рукой с ее лба прядку упавших волос. – Поверь мне, я не такая свое-нравная и недисциплинированная, как ты думаешь.
Эмили ничего не сказала, лишь опустила глаза и с облегчением по-настоящему улыбнулась.
Оставшиеся полчаса сестры болтали о моде, светских сплетнях, о том, кто придет на бал и кто им нравится, а кто нет и почему. Затем Шарлотта заботливо поправила постель Эмили, разгладила смятые простыни, взбила подушки, снова заверила сестру в том, что все готово к приему гостей, поклялась еще раз, что будет образцом внимания и тактичности, и наконец покинула спальню, чтобы подготовиться к приез-ду гостей.
На лестнице она встретилась с Джеком. Ее зятя нельзя было назвать красивым в общепринятом смысле этого слова, но он был обладателем необыкновенно красивых темно-серых глаз в таких пушистых ресницах, которым позавидовала бы любая женщина, и незабываемой улыбки. Впервые увидев его, сестры решили, что он слишком привлекателен, чтобы заслуживать доверия. Однако постепенно настороженность сменилась уважением, а вскоре и настоящим доверием, когда он, как истый друг, проявил смелость и трезвость суждений в невыносимо трудные дни испытаний после того, как муж Эмили погиб от руки убийцы, а сама она оказалась под подозрением. Эмили не сразу поняла, что полюбила, но теперь в этом не было сомнений. Всякий раз, думая о них, Шарлотта радовалась.
– С ней все хорошо, – быстро ответила она. – Все это пройдет.
Джек старался скрыть свою тревогу.
– Вы готовы? – наконец спросил он, оглядывая ее новое платье, подарок Эмили.
У Шарлотты никогда не хватило бы денег на такое дорогое платье, да и повода для этого тоже не было. Платье густого голубого цвета шло к ее темно-каштановым волосам и тронутой загаром золотистой коже. Естественно, будучи подарком франтихи Эмили, оно было декольтированным, с красивой асимметричной вышивкой по подолу, что лишь только-только становилось принятым. Турнюр был почти незаметным, ибо модницы уже меняли его на элегантный шлейф.
Джек, человек достаточно светский, не мог не следить за модой, поэтому он сразу оценил новое платье Шарлотты – не только потому, что оно должно было произвести впечатление, но и потому, что весьма шло его невестке. Шарлотта подозревала, что от него не укрылось также и то, как она чувствует себя в нем. Им обоим были знакомы моменты в жизни, когда приходилось ограничивать себя не только в одежде, но и в чем-то большем из-за скудости средств.
Лицо Джека расплылось в понимающей улыбке. Слова сейчас были бы неуместны.
Когда они вместе достигли пролета лестницы, ведущей в холл, на улице уже послышался цокот копыт. Начали собираться гости. Вскоре двери распахнулись, впустив шумную и веселую группу первых из них. Послышался шорох снимаемых плащей и накидок, стук каблуков по мрамору пола, шелест шелка и тафты широких юбок, задевающих балюстраду лестницы. Гости поднимались по ней, здоровались и проходили в зал, несколько смущенные тем, что оказались первыми, а это считается дурным тоном. Но отступать было поздно. А впрочем, кто узнает, что они были первыми?
– Сэр Реджинальд, леди Уэст, как я рада видеть вас! – воскликнула Шарлотта, сияя улыбкой. – Я миссис Питт, сестра миссис Рэдли. Какая жалость, что она прихворнула и не может приветствовать вас лично, но я счастлива, что эта честь выпала мне. Разумеется, вы уже знакомы с моим зятем мистером Джеком Рэдли.
– Здравствуйте, миссис Питт, – довольно холодно ответила леди Уэст, неприятно удивленная, что видит перед собой не ту сестру, которую ожидала. – На-деюсь, с миссис Рэдли не случилось ничего серьезного?
– Разумеется, нет! – горячо опровергла ее Шарлотта. Конечно, было бы бестактно объяснять причину, но что-то сказать следовало. – Одно из тех неизбежных временных недомоганий, которые нам, женщинам, остается лишь достойно переносить.
– О, конечно, я понимаю. – Леди Уэст наконец овладела собой и сделала попытку улыбнуться. Она была раздосадована тем, что растерялась и допустила глупость, выдав себя, поэтому была недовольна не только собой, но и Шарлоттой – за то, что та это заметила. – Передайте сестре мои пожелания скорейшего выздоровления.
– Непременно, это так мило с вашей стороны. Эмили будет рада.
Чета Уэстов, проследовав дальше, поздоровалась с Джеком, который тут же провел их в освобожденный от мебели зал, предназначенный для танцев. А внимание Шарлотты уже было занято следующей парой – худосочным молодым человеком с рыжей шевелюрой и девицей в розовом. За ними следовала еще одна пара, успевшая освободиться от верхней одежды и уже готовая подняться по лестнице.
Но прошло не менее получаса, прежде чем появились гости, которых Шарлотта знала и без подсказок Эмили, а минут через пятнадцать, бросив взгляд в холл, она с огромной радостью увидела знакомую высокую и прямую, сухощавую фигуру леди Веспасии Камминг-Гульд. Она была теткой первого мужа Эмили, и уже много лет Шарлотту связывала с ней тесная дружба. Веспасия, Шарлотта и Эмили не раз вступали в тайный сговор, чтобы помочь Питту в его расследованиях, и нередко смело брали на себя роль детективов или же, с меньшим успехом, реформаторов, пытавшихся сделать социальные законы более справедливыми в тех случаях, когда те особенно возмущали их.
Если бы можно было пренебречь правилами этикета, не вызывая всеобщего конфуза, Шарлотта, не раздумывая, сбежала бы вниз навстречу тетушке и сама помогла бы ей снять накидку. Но вместо этого она расточала банальные комплименты величественной даме, которая рядом со своим мужем казалась серой перепелкой, ибо грудь его перехватывала лента со множеством орденов и медалей. Шарлотте оставалось лишь бросать через их плечо взгляды на Веспасию, которая уже медленно миновала поворот лестницы. Ее седую голову украшала драгоценная диадема; вместе с перламутрово-серым платьем, расшитым бусинами горного хрусталя, она сверкала и переливалась в свете люстр. Входивший в моду шлейф платья леди Камминг-Гульд был безукоризненно рассчитанной длины, дюйм в дюйм.
– Добрый вечер, Шарлотта, дорогая, – спокойно поздоровалась она с миссис Питт, достигнув площадки. – Как я понимаю, тебе досталась роль Эмили?
– Боюсь, она не в лучшей форме сегодня, – торопливо посвятила ее в положение дел Шарлотта, присев перед ней в реверансе. – Она будет ужасно огорчена, что не смогла встретить вас лично. Я счастлива, что мне так повезло.
Веспасия, явно довольная ее словами, улыбнулась, кивнула и, сказав что-то приятное Джеку, проследовала вместе с другими гостями в первую гостиную. При ее появлении там воцарилась благоговейная тишина, все головы повернулись в ее сторону, а затем послышался шепот восхищения. Все знали леди Камминг-Гульд. Полвека назад она была первой красавицей Англии, и даже сейчас, несмотря на свои восемьдесят лет, она со своим точеным лицом и великолепной прической вызывала зависть у молодых франтих. Веспасия казалась еще более хрупкой, чем год назад, но по-прежнему гордо несла голову, а ее холодный взгляд мог привести в трепет любого несчастного, позволившего себе замечание, недостойное джентльмена или леди.
Шарлотта испытывала огромную радость и гордость, провожая ее взглядом, пока тетушка не смешалась с толпой гостей. Ее появление придало вечеру особый тонус и значение. Все ждали чего-то особенного.
Но внимания Шарлотты уже требовали подошедшие мистер Эдисон Карсуэлл и его супруга. Эмили предупредила ее, что судья Карсуэлл – человек, заседающий в одном из главных судов в центре города. Внешне он ничем не выделялся – среднего роста, несколько располневший, уже начавший лысеть, но прядь тусклых темно-русых волос все еще падала на лоб, а на тщательно выбритом лице выделялась узкая полоска усов. Обмениваясь с ним несколькими общепринятыми любезными фразами приветствия, Шарлотта успела разглядеть волевые складки у рта и проницательный умный взгляд. Выражение лица судьи тем не менее показалось ей спокойным и доброжелательным.
Миссис Карсуэлл, дама плотного телосложения с красивыми чертами лица, прямым носом и спокойными умными глазами, всем своим обликом и манерой держаться излучала покой и удовлетворение. Светские рауты, видимо, не были ее любимым развлечением. Пожалуй, она являлась человеком, который не сразу найдется, как ответить колкостью на колкость, на которые так скоры светские женщины, но и не считает эту способность столь уж важной для того, чтобы чувствовать себя счастливой, и отдает приоритет дому и семье.
Вслед за родителями следовали четыре дочери Карсуэллов, по очереди представившихся Шарлотте. Старшая из них, Мэри Энн, была с мужем, Элджерноном Спенсером, грубовато-добродушным увальнем со слишком отросшей не по моде шевелюрой, но во всех других отношениях он был неплохой партией для Мэри Энн, чего она не собиралась скрывать, как, впрочем, сделала бы любая старшая сестра, вышедшая замуж, как положено, раньше младших.
Ее младшие сестры, мисс Мод, мисс Маргарита и мисс Мэйбл, были белокуры, розовощеки, довольно милы, но ужасно похожи друг на друга, так что узнать их порознь было трудно, как и запомнить каждую в отдельности.
Они грациозно присели перед Шарлоттой, бросив на нее взгляд из-под полуопущенных век, выражавший умеренный восторг, и проследовали за родителями в зал, в послушном ожидании, когда матушка соизволит представить их тем, кому сочтет необходимым, или втянет в светский разговор, когда можно будет щебетать ни о чем, но с приятностью. Девушки были хорошо обучены матерью, как и когда наивно вскидывать глаза, вежливо отвечать на вопросы, небрежно обмахиваться веером и, грациозно изогнувшись, подбирать шелковые трены юбок. Без сомнения, в течение двух сезонов даже самая младшая из них найдет себе жениха, что совершенно необходимо, ибо высший свет дает юным леди лишь два сезона и в случае неудачи сбрасывает их со счетов.
Разумеется, на сестрах были одинаковые белые платья, и различать их стало еще труднее.
На сей раз их не сопровождал брат – мистер Артур Карсуэлл предпочел для себя иной прием, где можно было встретить некую молодую леди, чьей руки он хотел добиться.
За Карсуэллами Шарлотта с радостью увидела Сомерсета Карлайла. Его светящееся любопытством, насмешливое и необычайно характерное лицо было полно искреннего интереса – не столько к данному событию, сколько к личностям, в нем участвующим, к столкновению характеров и амбиций. Он много лет заседал в парламенте. Начав с верного проводника идей своей партии, затем Карлайл, увлеченный реформаторскими идеями, постепенно стал независимым парламентарием. Шарлотта впервые познакомилась с ним, когда активность Сомерсета каким-то образом привела его к событиям, связанным с расследованием убийств на Ресуррекшн-роу, происшедших несколько лет назад. Он очень понравился Шарлотте, и она разделяла его убеждения. Уже тогда Карлайл стал ее другом и много помогал ей вместе с тетушкой Веспасией. Именно эти двое убедили Джека баллотироваться в парламент.
Обрадованная Шарлотта с восторгом приветствовала его.
– Я могу быть чем-то полезен Джеку? – тут же справился Карлайл, глядя на нее с улыбкой. – Мне нужен союзник в парламенте.
– Как вы считаете, какие у него шансы? – понизив голос и посерьезнев, спросила Шарлотта. Она не хотела, чтобы их слышали.
– Что ж, его главным соперником будет Фитцгерберт, – ответил Карлайл. – Остальные не в счет, я думаю. Но Фитц известен и весьма популярен. Он пока еще не женат, но помолвлен с мисс Оделией Морден, у которой хорошие связи. – Быстро подняв глаза, он встретился взглядом с Шарлоттой. Этот взгляд многое говорил ей. – Ее матушка – третья дочь какого-то графа или что-то в этом роде – я, признаться, забыл, – но у них много денег. – Он вдруг озорно повысил голос. – Не больше, чем у Эмили, однако у Эмили они уже есть, а Оделия то ли получит их, то ли нет, да еще и неизвестно когда. К тому же Эмили умна и знает, как следует вести себя жене политика. А еще нам хорошо известно, что никто, как Эмили, не умеет столь быстро постичь многое и адаптироваться почти в любых обстоятельствах, если ей только того захочется. Она может быть чертовски остроумной, модной и необыкновенно обаятельной.
– Кажется, мистер Фитцгерберт еще не приехал, – раздумывая, заметила Шарлотта, припоминая имена уже собравшихся гостей. – Он тщеславен? Каковы его убеждения, что его интересует?
Улыбка на лице Карлайла стала еще шире.
– Не думаю, что у него есть то, что ты называешь убеждениями, дорогая. Он не общественный деятель, преданный идее, а просто приятный светский человек, который решил, что работа в парламенте может стать для него более интересным занятием, чем что-либо другое в настоящий момент. – Сомерсет еле заметно пожал плечами. – Он займет свое место в нем, используя свой ум и обаяние, а этого едва ли можно от него ожидать – если, конечно, в его жизни не произойдет чего-либо такого, что разбудит в нем потенциальные способности, которые, возможно, у него имеются. – Он все еще улыбался, но глаза были серьезны. – Его не следует недооценивать. Именно такой человек наиболее удобен лидерам партий: популярен среди избирателей, не опасен ни своими пристрастиями, ни умом, а главное, легко поддается воздействию.
У Шарлотты упало сердце. Опасения, что Джека может постичь неудача, становились реальностью, и было обидно за те идеи, ради которых он и Эмили затевали эти приемы и встречи. Она сама искренне верила в правоту побуждений Джека. Перед ее глазами вставали картины трущоб, о которых он рассказывал, и становилось жаль жертв нищеты. В душе Шарлотта лелеяла надежду на легитимные меры, новые законы, которые ограничат власть спекулянтов, укрывающихся за вывесками различных коммерческих фирм, всякого рода налоговых инспекторов, менеджеров и адвокатов – людей в сером, с холодным взглядом и непроницаемыми лицами, вечно строчащих различные бумаги.
– Многое в значительной степени, увы, зависит от протекции какой-нибудь влиятельной особы, – продолжал Карлайл, на этот раз понизив голос до шепота. – Что бы ни говорили политики, но если вам удастся привлечь на свою сторону лорда Энстиса, успех на отборочных выборах будет обеспечен. Его влияние и власть гораздо значительнее, чем полагают многие. А попасть в список кандидатов – это уже победа. Тори с незапамятных времен не одерживали ее в этом округе.
За спиной Карлайла уже теснились подоспевшие гости. Своим чрезмерно долгим разговором с ним Шарлотта невольно задержала всех и этим грубо нарушила правила гостеприимства. Поймав взгляд Сомерсета, она увидела в нем сочувствие и понимание. Он тут же быстро поклонился и проследовал в танцевальный зал, полный цветами, шелестом шелковых шлейфов и блеском драгоценностей и медалей.
Шарлотта еще ничего не знала о новом расследовании, которое начал ее муж, поэтому имена лорда и леди Байэм ничего ей не говорили. Гости все прибывали, и она, встречая эту пару, смогла только ослепительно улыбнуться и сказать, что счастлива их видеть. Мысленно она, однако, отметила, что у лорда Байэма живое умное лицо и красивые глаза, а леди Байэм была полна спокойной сдержанности и достоинства, словно заранее знала, чтоее может ждать на этом отнюдь не оригинальном приеме. Шарлотта всегда ценила в женщинах подобные качества.
