Текст книги "Опасное очарование"

Автор книги: Энн Мэтер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)

Глава 12

Следующие две недели Джулия провела в плену агонии, словно не он, а она была за рулем в тот злополучный день.

С места аварии Мануэля спешно доставили в Стаффордширский медицинский центр в Сан-Франциско. Пролом черепа и множественные ушибы и порезы не предвещали ничего хорошего. Тут же известили семью, и вскоре через Филиппа Джулия узнала, что Мануэль, оказывается, еще легко отделался, угрозы его жизни уже нет. Слушая Филиппа, она кивала, а сама не могла простить себя, считала все случившееся исключительно своей виной. Если бы она не убежала с вечеринки так внезапно, если бы Мануэль не решил во что бы то ни стало разыскать ее, если бы она не взвизгнула, увидев абсолютно безобидного оленя, и не вынудила его броситься под колеса проезжающего автомобиля, ничего бы не случилось! Как много разных «если»!

На этот раз она не решилась поделиться переживаниями даже с Самантой, хотя та догадывалась, что чувствует ее лучшая подруга. Она намеренно оградила Джулию от забот и полностью взяла на себя Тони, давая ей возможность распоряжаться своим временем, как она пожелает, и Джулия все дни напролет проводила в Морском мемориальном госпитале с Филиппом. До отъезда оставалось немногим более десяти дней, и девушка всерьез пала духом. Все ее мысли были о Мануэле. Рядом с ним она согласна жить где угодно, хоть на Северном полюсе или в тропических лесах Амазонки. Нет больше сил себя обманывать – она его самозабвенно любит.

Когда Бен и Саманта вернутся домой в Англию, они продолжат свою прежнюю размеренную жизнь, а она, что будет делать она? Работать в парфюмерном магазине? Дружить с Полом?

Казалось, ее жизнь трещит по всем швам, и она не могла слушать щебетания своей счастливой подруги о том, как, в конце концов, хорошо оказаться дома, прочитать настоящую английскую газету, выпить настоящего английского чая и что там какая-то Калифорния! Для Джулии Калифорния стала теперь пристанищем всех ее надежд.

Филипп – вот единственный человек, который ее понимает. Добрый, отзывчивый, он готов часами говорить о Мануэле, лишь бы утешить ее. Он каждый день навещает брата и, будучи врачом, сам следит за состоянием его здоровья. Кроме членов семьи, только Долорес посещала Мануэля, а как Джулии хотелось очутиться на ее месте! Конечно, Долорес может приходить к нему, она полностью восстановила свое место в его сердце, если когда и теряла, в чем Джулия сильно сомневалась, а вот она…

– Мануэль спрашивал о тебе, – однажды между делом бросил Филипп, будто отвечая на ее немой вопрос. – Он думает, что покалечил тебя, ты ведь стояла совсем недалеко, за соседним деревом?

– Да. О Господи, я во всем виновата, только я!

– Не казни себя, он свернул, чтобы не сбить оленя. Ты ничего не могла сделать.

– Я виновата, я! – Джулия затряслась в рыданиях. – Это я спугнула животное. Филипп, что мне делать? Я так виновата!

Уже не первый раз Филипп становился свидетелем подобных срывов, и девушка боялась, что до смерти утомила его своими истериками, но она ничего не могла с собой поделать. Неминуемый отъезд в Англию и страх никогда не увидеть Мануэля лишали ее последнего здравого смысла.

А тут еще Саманта, проявляя невиданную сдержанность, ни разу не поинтересовалась причиной ее внезапного исчезновения с вечеринки. Это настораживало Джулию, она находила тому единственное объяснение: все тот же Филипп как добрый ангел-хранитель оградил ее от вопросов, поведав семейству Барлоу кое-что из предыстории случившегося. Он же рассказал Джулии о переживаниях Пайлы.

– Она винит себя так же, как и ты. Думаю, вам обеим стоит встретиться и хорошенько поговорить.

Джулия вздрогнула, как от удара:

– Вряд ли затея оправдает себя. Нам абсолютно не о чем говорить.

– А жаль. Вы могли бы здорово помочь друг другу.

Филипп явно не собирался сдаваться, однако и не показывал, что у него на уме. К концу недели, когда Мануэль пробыл в больнице уже восемнадцать дней и значительно поправился, Филипп пригласил Джулию поужинать у себя дома.

– Скромный домашний ужин, только ты и я, хорошо? Думаю, сейчас тебе не хочется идти в ресторан, а перемены нужны нам обоим.

И она согласилась. Более того, она с нетерпением ждала предстоящей встречи, когда можно расслабиться и не скрывать своих чувств. Для ужина она выбрала простую бирюзовую блузку, волосы оставила распушенными и пустилась в путь.

Филипп жил в большой, со вкусом обставленной квартире, но все же не такой элегантной, как у Мануэля. Он признался, что давно собирает предметы старины, однако не они привлекли внимание Джулии. На небольшом диванчике в полутемном углу сидела девушка и пристально смотрела на вошедших. Джулия обернулась к Филиппу, как бы протестуя, затем передумала и поздоровалась. Пайла Кортез – а на диване сидела именно она – смущенно ответила. В почти пуританском шелковом темно-зеленом платье с длинными рукавами и юбкой ниже колен она выглядела непривычно молодо.

– Дядя Филипп решил, что мы должны познакомиться поближе, – поднимаясь навстречу Джулии, довольно холодно пробубнила она. Прежние наглость и надменность исчезли из ее облика, уступая место невинной детской угрюмости.

Джулия немного растерялась:

– Филипп… Почему… почему вы не предупредили меня?

– Потому что иначе ты бы не пришла, – просто ответил он. – Пайла, налей Джулии выпить, а я пойду посмотрю, все ли в порядке на кухне.

– Сядьте, я не укушу вас. Что вы хотите?

– Шерри. – Джулия поджала губы и отвернулась. «Почему все Кортезы ведут себя так, словно они хозяева жизни?» – подумала она.

Отхлебнув принесенный напиток, она все же уселась и даже приняла из рук Пайлы сигарету. Обе молчали, и Джулия принялась с притворным интересом изучать комнату. Пайла же тупо смотрела в пол, видимо собираясь с мыслями, и наконец выдавила:

– Полагаю, я должна извиниться перед вами.

– Совсем не обязательно, я не пострадала.

И снова воцарилось неловкое молчание. Джулии было искренне жаль девочку. Та нервно ерзала на диване, машинально чертя на полированной поверхности столика какие-то узоры. Вдруг ярко-красный ноготь застыл.

– Да, пострадал отец.

– Как… как он? – обеспокоенно спросила Джулия, глубоко затягиваясь дымом.

– Поправляется. Ему не нравится в больнице. Через несколько дней его привезут домой. Не знаю, может быть, ненадолго ему понадобится сиделка. В любом случае дома просторно, и он сможет заниматься музыкой. Ему ее очень не хватает.

Пайла спотыкалась на каждом слове, и Джулия решила ободрить ее.

– Наверное, и тебя тоже?.. – ласково спросила она.

– Я во всем виновата! – Пайла вскочила на ноги. – Дядя Филипп говорит, что вы вините себя – и напрасно. Если бы я не оскорбила вас тогда, вы бы никогда не убежали и…

– Пайла! Пожалуйста, перестань. Ты ни в чем не виновата. Я… я поступила ужасно глупо, вскрикнула, спугнула оленя, и он выбежал на дорогу. На этом история заканчивается. – Она грустно улыбнулась. – Раз твой отец поправляется, тебе не в чем себя упрекать. Кроме того, если тебе так легче, у тебя будет масса времени искупить вину, когда он выздоровеет.

– Спасибо, что успокаиваете меня, но этого недостаточно. – Несмотря на обманчиво взрослую внешность, Пайла оставалась ребенком. Она горько всхлипнула, пряча лицо в ладонях, и просопела: – Я боюсь. Отец никогда не простит меня!

– Мануэль? – Джулия ничего не понимала. – Но почему?

– Он притворяется, что ему все равно, а ему не все равно!

Девочка рыдала, все больше загоняя Джулию в тупик непонимания. Что же делать? Она поднялась и осторожно подошла к Пайле. Что ей сказать, как успокоить? Она – такая непредсказуемая, непостоянная, что Джулия боялась приближаться, точно Пайла могла наброситься на нее, как раненые звери иногда набрасываются на своих спасителей. Все же, положив руку ей на плечо, она слегка тряхнула ее:

– Пайла, что ему не все равно? Что-то, что не имеет отношения к аварии, да? За аварию он тебя не винит, я знаю. Это не похоже на Мануэля. Да ты и сама знаешь, что не похоже. Ну же, Пайла!

Девочка подняла заплаканное личико.

– Авария здесь ни при чем, – зло взвизгнула она. – Неужели вы думаете, что он беспокоится о себе? Каким бы он ни был, он не эгоист! Не знаю, что уж вы себе о нем возомнили!

– Я знаю, что не эгоист, успокойся. – Ей самой не помешали бы добрые слова, впрочем, Пайле сейчас явно хуже, поэтому Джулия держала себя в руках. – Пайла, расскажи мне, что случилось. Может быть, Долорес опять вмешалась. – Слова застревали в горле, а говорить тем не менее надо. О Господи, помоги!

– Нет, – раздался сдавленный шепот, – не Долорес. Она вообще уехала. Отец прогнал ее прямо из больницы. Она прилетела домой, собрала вещи и так же молниеносно умчалась. Сначала я не поняла, в чем дело, а теперь понимаю. Вот в чем проблема…

Джулии совсем не понравился ее резкий тон и колючий взгляд, в груди тревожно закололо, и она тяжело сглотнула.

– Я боготворю отца, – продолжала Пайла. – Но я ревную, как полная дура. Моя жизнь не всегда была такой чистенькой и благополучненькой, как твоя. Семь лет я прожила с матерью, еле-еле сводя концы с концами, порой не зная, буду ли сегодня есть или нет. Мать интересовали только мужчины, а не собственная дочь. Вы знаете, что такое голод? Что такое жить, как мы? Вам никогда не приходилось страдать по-настоящему, скажите, если это не так. А моему отцу приходилось, всем нам приходилось. Вот только мне повезло, я выбралась оттуда. Мануэль выдернул меня из болота нищеты, потому что любит меня и хочет загладить вину молодости, когда он шиковал, а мы умирали с голоду. Впрочем, он не нарочно бросил меня с Консуэллой – это моя мать, – сам он не смог бы позаботиться о ребенке, он устраивал свою жизнь, и нахлебники были ему не нужны. Он рьяно стремился к успеху и достиг его, потом вернулся и забрал меня. Неужели вам кажется странным, что я изо всех сил пытаюсь удержать то, что имею. Я не хочу возвращаться в кошмар моего детства.

– Господи, Пайла! – Джулия чуть не лишилась дара речи, так на нее подействовал откровенный рассказ девочки. – Тебе нечего бояться. Твой отец обожает тебя. Люби он хоть сотню женщин, в его сердце всегда останется место для своей дочурки.

– Да, но… – Она в чем-то сомневалась. – Теперь ему меня мало. Теперь есть кое-что, что отталкивает его от меня… Он меня ненавидит!

– Пайда, как ты можешь говорить про отца такое!

– Да, это правда. Он не простит меня за то, что прогнала вас. Никогда я не вмешивалась в его личную жизнь, и тут появились вы. Вы не такая, как остальные, я испугалась! И я сказала… Теперь вы понимаете?

Теперь Джулия начинала понимать. Правда, не решалась поверить в то, что слова Пайлы – правда. Они не могут быть правдой! Не могут, и все!

В дверях стоял Филипп и внимательно наблюдал за ними, удовлетворенно поблескивая глазами.

– Вот видишь, Джулия, вам есть что сказать друг другу.

– Дядя Филипп, как ты думаешь, что теперь будет? Наш план сработает? – Пайла беспокойно поежилась и села на прежнее место, в самый дальний угол.

– Конечно, куколка, обязательно сработает. Беда в том, что ты всегда предполагаешь худшее, и Джулия тоже из того же теста. Боится верить, что она значит для Мануэля гораздо больше, чем сама думает. Ты же после одной-единственной ссоры готова поверить, что твой отец заботился о тебе все эти годы из какой-то прихоти, и стоит ему встретить женщину, которую… которую он сможет полюбить, он отвернется от тебя, как Консуэлла, бросит тебя на произвол судьбы. Пайла, тебе пора стать более благоразумной.

Однако не Пайла, а Джулия ответила ему:

– Филипп, вы совершенно сбили меня с толку. Он сердится не из-за того, что произошло между мной и Пайлой, да? Я так и знала. С самого начала знала, что он не хочет видеть меня, именно меня. Если бы хотел, то нашел бы способ уговорить и вас, и меня, и черта лысого, вы же его знаете.

Филипп насмешливо, но добро улыбнулся, энергично потирая руки:

– Джулия, милая, все с точностью до наоборот. Как только он достаточно оправился, чтобы перенести новость, я сказал ему, что ты не хочешь его видеть.

– Что вы ему сказали? – Она вытаращила глаза. – Но зачем? Почему?

– Потому что это правда, – грубо вмешалась Пайла. – Почему бы еще вам говорить это дяде.

Джулия вспыхнула:

– Ничего подобного я не говорила. Филипп, вы же знаете, я хотела его увидеть. Я спрашивала, можно ли мне прийти.

– Да, спрашивала, – кивнул он. И виновато склонил голову набок. – Не сердись на меня, пожалуйста. Это для твоего же блага. Слышала, что сказала тебе Пайла? А почему наша гордая Пайла это сделала? Да потому, что Мануэль разозлился на нее за то, что ты не хочешь его видеть. Он знает, что скоро ты уедешь в Англию, и он безнадежно тебя потеряет. Он также знает, что не может быть вольной птицей: куда захотел, туда и полетел. У него масса договоренностей с разными людьми, масса контрактов, которые волей-неволей придется выполнять. Он боится, что за те несколько месяцев, что он не сможет приехать за тобой, ты выйдешь замуж, а худшего он и представить себе не может.

Филипп величественно замолчал, с упоением наблюдая за тем, как обе девушки изумленно уставились на него.

– Так ты говоришь, что Джулия вовсе не отказывалась встречаться с отцом? – первой пришла в себя Пайла.

– Да. – Он заливисто засмеялся. – Так что, девочка моя, тебе не о чем беспокоиться. Разве не видишь, она готова разорвать меня на части.

– Филипп! Зачем вы это сделали? – Джулия сокрушенно качала головой.

– Хотел, чтобы мой самонадеянный и горячий братец спокойно лежал себе на больничной койке, думая, что девушка его мечты даже и не вспоминает о нем, и не порывался убежать к тебе.

Волна невыразимой радости буквально захлестнула ее.

– Когда я смогу его увидеть?

– Когда угодно. Сегодня, если хочешь.

– Вы серьезно или опять обманываете? – Джулия почувствовала, что умрет, если услышит, что весельчак доктор снова затеял какую-нибудь игру.

– На этот раз серьезно. Может быть, сначала поужинаем, а?

– Вряд ли я смогу хоть что-нибудь проглотить, – честно призналась она, переводя взгляд на Пайлу: – Ты пойдешь с нами?

– Нет. Только не сегодня. Думаю, будет лучше, если вы пойдете одна.

Первые ласточки дружелюбия усердно вили гнезда в их сердцах. «Начало положено, – удовлетворенно подумала Джулия, натягивая перчатки. – Дело за продолжением».

– Отлично, – оживился Филипп. – Я провожу тебя, здесь недалеко. Пайла подождет полчасика, да, детка?

Стаффордширский медицинский центр разительно отличался от Морского мемориального госпиталя. В отличие от последнего, он располагался в новом современном обширном здании, где у каждого пациента была отдельная палата со всеми удобствами. Филипп не раз бывал у Мануэля и, отлично ориентируясь в замысловатой архитектуре здания, сам провел Джулию на третий этаж в хирургическое отделение и скрылся в палате брата. Было начало девятого. Поужинав, больные отдыхали, и в коридоре царила гробовая тишина.

Джулия вплотную приблизилась к двери. Кроме мерного урчания телевизора, из комнаты раздавался еле слышный шепот. Прислушиваться бесполезно: ее сердце билось так сильно, что говори мужчины в полный голос, она бы вряд ли что-нибудь услышала. Скоро шепот стих, и в коридор вышел Филипп:

– Я не стал говорить ему, что ты здесь. Просто сказал, что пришел посетитель, и он ожидает увидеть кого-нибудь из родных.

– И вы позволили ему так думать? – укоризненно воскликнула девушка. – Господи, Филипп, я так нервничаю!

Вместо утешения, он подтолкнул ее к двери:

– Иди же. Обратно возьмешь такси. Мы ждем тебя дома, расскажешь Пайле, как он там, хорошо?

Легко сказать «иди же»! Джулия еще несколько минут простояла перед дверью, по крупицам собирая остатки смелости, чтобы решительно толкнуть ее и войти внутрь.

Палата оказалась очень просторной, солнечной, уютной. На противоположной стене на высоких стрельчатых окнах висели красные шторы. Пол покрывал толстый зеленый ковер. Возникло ощущение, что она стоит посередине спальни, а не в больничной палате, настолько мило и душевно было все вокруг.

На кровати, тяжело откинувшись на подушки, лежал мужчина, безразлично уставившись в потухший экран. Он-то и привлекал внимание девушки больше всех этих ковриков и занавесок. Услышав стук двери, он обернулся и узнал ее. Невозможно описать словами, что сталось с ее бедным сердцем!

– Джулия! Ты пришла! Ты пришла! – Его радости и удивлению не было конца.

– Здравствуй, Мануэль, – скованно ответила она, нервно теребя перчатки. – Как… как ты себя чувствуешь?

– Превосходно! А как ты? – Он пытливо уставился на нее.

Шелковая темно-красная пижама немного распахнулась на груди, и в вырезе показались спутавшиеся волосы. Прическа у него забавно разлохматилась, придавая лицу наивное детское выражение. Больной, он выглядел моложе и… уязвимее. На его лбу еще оставался маленький кусочек пластыря, одна щека представляла собой сплошной радужный синяк, а в остальном – он выглядел неплохо.

– Хорошо, – пробормотала она, подходя ближе. – Я пришла извиниться. Я не должна была так бестолково визжать, это ужасно глупо. Мне действительно жаль, что все так случилось. Прости меня. – Она виновато поджала губы.

Мануэля не надо было долго уговаривать, его рот расплылся в широченной улыбке.

– Не беспокойся обо мне, я в полном порядке. – Был вопрос, который волновал его куда больше. – Джулия, когда ты уезжаешь?

– Где-то через неделю. Мы еще не определили точно дату.

Не отрывая от нее напряженного взгляда, он медленно приподнялся на локте:

– Подойди ко мне. Сядь. Я хочу поговорить с тобой. – Его глаза угрожающе потемнели. – Пожалуйста, не бойся. Знаю, ты не хотела приходить, не хотела видеть меня, но раз ты здесь, прошу, выслушай меня.

Джулия не спешила опровергать его слова, еще не время. Вместо этого она послушно подошла и неловко плюхнулась на край кровати. Мануэль схватил ее руку и порывисто поцеловал. Страсть, копившаяся в нем месяцами, мгновенно выплеснулась наружу.

– Святые угодники, Джулия, когда ты рядом, я теряю рассудок! Я не могу нормально думать! – Он сильнее сжал ее руку. – Должно быть, они напихали в меня слишком много лекарств.

Она молчала, больно прикусив губу. Его слова, пылающий взгляд превышали ее скудные силы. Джулия сжала кулаки и сбивчиво пробормотала:

– О Господи, Мануэль, ты… ты мог погибнуть! Я чуть не убила тебя.

– Тебе не все равно? – Казалось, он искренне недоумевал.

– Естественно, мне не все равно! – жарко воскликнула она. – Каким чудовищем надо быть, чтобы оставаться безразличным! Ты и впрямь считаешь меня чудовищем?

– Джулия, я знаю только одно. Я взбешен твоим поведением, жутко взбешен! – Его глаза налились кровью, но в голосе не было ни капли враждебности, что весьма удивило девушку: он не походил на прежнего Мануэля. – Иди ко мне.

Он страстно притянул ее к себе, переворачивая на спину и сверху вниз глядя в ее прекрасные лучистые глаза. Их губы встретились в сладостном, ненасытном поцелуе, выпуская на волю чувства, которые оба так долго скрывали друг от друга. Джулия больше не сопротивлялась, не обманывала себя, она крепко обвила руками шею любимого, еще крепче прижимая его к своей пылающей груди. Мануэль неохотно отпрянул:

– Джулия, умоляю, будь благоразумна, я не смогу сдержать себя, ты такая сладкая!

Он отстранился, глядя затуманенными глазами на ее слегка приоткрытые земляничные губы, гладкую кожу, очаровательно разметавшиеся по подушке волосы.

– Один из нас должен остановиться, в любую минуту может нагрянуть медсестра. Случится пренеприятнейший конфуз, – пробормотал он.

– С каких это пор ты стал беспокоиться об окружающих? – сладко проворковала она, нежно поглаживая его по небритым щекам.

– Если захочу, я могу быть не хуже остальных, если не лучше. – Он прижал ее ладони к губам, покрывая их жаркими поцелуями. – Джулия, почему ты не приходила раньше? Почему заставила меня мучиться в неведении? Три недели, целых три недели я терзал себя, то любя тебя, то ненавидя.

Джулия не верила своим ушам. Она была уверена, что слово «любовь» не входит в словарный запас Мануэля.

– Любя меня? – на всякий случай переспросила она.

– Да, черт побери, Джулия, я люблю тебя, я хочу на тебе жениться. Нет, не говори ни слова! Я никогда не думал, что после Консуэллы решусь просить другую женщину выйти за меня замуж, но ты… ты перевернула мне душу, я так хочу тебя, что теряю рассудок. Лучше уж жениться на тебе, чем отдать Богу душу в самом расцвете сил. – Он невесело хихикнул, и девушке стало не по себе. – Из-за тебя во время лихорадки у меня подскочила температура и начался рецидив.

– Мануэль! – охнула Джулия.

– Да, а потом, в зверский снегопад ты разозлила меня до колик, помнишь? Затем бросила без средств передвижения на пляже и, наконец, чуть не отправила в могилу вместе с несчастным ни в чем не повинным оленем. Ты немного должна мне, разве не так, а, Джулия?

Девушка вздрогнула. Не слова, тон пугал ее, нежный, всепрощающий, такой непривычный. Как странно, не надо больше защищаться, препираться, отговариваться, можно быть собой и не бояться этого.

– Мануэль, – почти без памяти прошептала она. – Не могу обманываться, хотела прийти, очень хотела, но Филипп… Он не пускал меня. Он… он хотел, чтобы ты безропотно подчинялся ему и врачам, поэтому лгал нам обоим. Он не сказал, что ты ждешь меня. Он позволил мне думать, что ты и Долорес…

– Ах он, старый дьявол! Оказывается, это он не пускал тебя ко мне! Ну, погоди, братец, я до тебя доберусь, дай только срок! – Он явно шутил, радуясь, что правда вылилась наружу. Затем уже серьезно добавил: – Долорес уехала. Навсегда.

– Я знаю. Пайла мне все рассказала. Почему ты прогнал ее? – спросила она.

– Пайла рассказала, что видела, как она разговаривает с тобой на вечеринке. А зная Долорес как облупленную, я сразу понял: тут что-то не чисто. К счастью, она сразу заявилась ко мне в больницу, естественно не ожидая попасть на допрос…

– И все тебе выложила как на духу? – скептически усмехнулось Джулия.

– Ну конечно нет. Сначала она отпиралась и юлила, впрочем, когда я объяснил ей, что надеяться на продолжение наших отношений нелепо, она взорвалась… и понеслось. Ее уже невозможно было остановить! – Мануэль нежно поглаживал ее руку. – Не беспокойся, Долорес горячая, но абсолютно безвредная. Думаю, когда мы поженимся, она тебя тоже полюбит, как и я, при условии, конечно, что мы когда-нибудь встретимся.

Джулия не выдержала и страстно притянула Мануэля к себе:

– Поцелуй меня! По глупости мы потеряли массу времени, а я так тебя люблю!

Согласиться было его единственным желанием, но он крепко держал себя в руках, вежливо отстраняя девушку:

– Я могу подождать. Только не долго. Мы поженимся, как только закончим все приготовления. Пригласим твоих родителей, а тебя я никуда не отпущу, не хочу рисковать – ты останешься здесь. А то улетишь и передумаешь, что тогда делать? – пошутил он.

– Не передумаю. – Улыбаясь, Джулия томно прикрыла глаза. «Следовало бы действительно привести волосы в порядок, вдруг зайдет медсестра», – подумала она, а вслух спросила: – Надеюсь, ты больше не сердишься на Пайлу? Она страшно переживает. Девочка слишком молода, чтобы втягивать ее в любовные интриги. Что же ты ей сказал?

Отвечать ему решительно не хотелось; зачем вспоминать о грустном? Мануэль лениво потянулся, однако увиливать от ответа не стал:

– Я чувствовал себя самым несчастным человеком на всем белом свете. Ты – самое дорогое для меня существо, все, что у меня осталось в жизни. Я испугался, что Пайла разрушила нашу любовь, я думал, что возненавижу ее, но себя я ненавидел еще больше. Особенно когда понял, как, должно быть, со стороны выглядят наши отношения с Долорес. Я уже простил ее, а ты? Сможешь ты ее простить?

– Да, конечно да! Наши отношения наладятся. В конце концов, Пайле нужна подруга. Я наверняка смогу ей в чем-то помочь, а в чем-то она поможет мне.

– И как же она тебе поможет? – удивился Мануэль.

– Она знает тебя лучше, чем я. А когда тебя не будет, она составит мне хорошую компанию.

– Я всегда буду брать тебя с собой, – строго перебил он. – Но ты должна знать одну немаловажную вещь. Как странно это ни звучит, я живу очень обособленно. Даже родственников принимаю редко. Все время посвящаю музыке и пению. Ты сможешь выдержать подобное затворничество?

Джулия нежно поцеловала его сильную руку и честно призналась:

– Да, пока мы вместе!

Оставался еще один неразрешенный вопрос, который беспокоил ее, мешая полностью отдаться радостному чувству, и она спросила:

– Мануэль, почему ты так странно вел себя в Лондоне?

– А как ты думаешь? – Он смущенно улыбнулся. – Ни одно животное не любит, когда его загоняют в угол, а оказавшись там, оно защищается и лягает первого попавшегося, кем и оказалась ты. Я знал, я чувствовал, какая от тебя исходит угроза, и я защищался.

– А теперь?

– Джулия, – он засмеялся, – теперь я как больной, которому дали слишком много успокоительного, – я не хочу сражаться, я хочу сдаться на милость красавицы, которую люблю больше всего на свете! – Улыбка озарила его суровое лицо. – Я говорил тебе, что люблю?

– Скажи это снова, – прошептала она.

Тут дверь распахнулась, и вошла медсестра, обращаясь к присутствующим казенным тоном:

– Время посещений закончилось. Прошу вас, мисс, следуйте за мной.

А во взгляде любимого Джулия прочитала: «Время поцелуев только начинается».