Текст книги "Далекие горизонты (сборник)"

Автор книги: Энн Маккефри

Соавторы: Урсула Кребер Ле Гуин,Дэн Симмонс,Фредерик Пол,Джо Холдеман,Дэвид Брин,Нэнси (Ненси) Кресс,Грегори (Альберт) Бенфорд,Грег Бир,Роберт Силверберг,Орсон Кард
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 42 страниц)

Сес Амбре опустила руку и свирепо глянула на нее:

– Но я этого не сделаю!

– И ты направишься с нами дальше к нашему месту назначения? – спросила вторая женщина с зеленой лентой, Рес Сандре. – К нашей последней колонии Спектральной Спирали?

– Да.

В этом единственном слове прозвучало и решение, и вызов.

– А как нам сказать остальным? – спросил Джон Микайл Дем Алем. – Присутствие в колонии энеанина…, потенциального энеанина…, это все меняет.

Дем Лиа встала.

– В последние минуты моих обязанностей как избранного вами командира я могла бы решить это приказом, граждане. Вместо этого я прошу голосования. Я чувствую, что сама Сес Амбре, и только Сес Амбре, должна решить, когда сказать нашим собратьям по семье Спектральной Спирали о ее…, даре. В любой момент после нашего прибытия. – Она глянула на Сес Амбре. – Или не сказать никогда, если таково будет твое решение. – Дем Лиа повернулась к остальным. – И мы никогда не выдадим этой тайны. Только Сес Амбре имеет право сказать об этом. Кто за это, пусть скажет «да».

Единогласно.

Дем Лиа повернулась к Бродягам и женщине-тамплиеру.

– Сайге меня заверил, что по вашему направленному лучу не передавалось ничего из того, что здесь было. Далекий Ездок кивнул.

– А ваша запись контакта Сес Амбре с чужой расой через Связующую Бездну?

– Уничтожена, – передал четырехметровый Бродяга. Сес Амбре шагнула к Бродягам.

– Но вы все еще хотите получить немножко моей крови…, немного священной ДНК Энеи. Вы все еще хотите иметь эту возможность.

У главы ветви Кила Редта дрожали руки.

– Не нам решать вопрос обнародования известий или распространения священного дара… Должны тайно собраться Семь Советов… Надо спросить у Церкви Энеи… Или… – Бродяга явно страдал при мысли о том, что миллионы или миллиарды его соотечественников навеки оставят орбитальное дерево, отправившись в человеческую вселенную или еще куда-нибудь. И их вселенная уже никогда не будет прежней. – Но мы трое не имеем права закрыть путь всем остальным.

– Мы не решаемся просить… – начала Истинный Глас Древа Рита Кастин.

Сес Амбре кивнула и махнула рукой доктору Самелу. Врач подал Рите Кастин немножко крови во флаконе небьющегося стекла. – Мы ее давно набрали, – сказал он.

– Вы должны решиться, – обратилась к ним Сес Амбре. – Всегда есть путь. И всегда есть проклятие.

Кил Редт долго смотрел на этот флакон, потом взял его все еще трясущейся рукой и спрятал в потайной карман силового поля брони.

– Интересно будет посмотреть, что дальше, – сказал он. Дем Лиа улыбнулась.

– На Старой Земле было такое интересное проклятие, – напомнила она. – Китайское. «Чтоб тебе жить во время перемен».

Сайге вырастил шлюз, и трое дипломатов отбыли, полетели обратно к лесному кольцу, сопровождаемые сотнями тысяч других существ из света, ныряющих в солнечном ветре, плывущих по магнитным силовым линиям, как корабли, уносимые быстрыми течениями.

– Если никто не возражает, – улыбнулась Сес Амбре, – я вернусь в колыбель глубокого сна и включу поле. Длинные выдались у меня два дня.

* * *

Девять человек, пробужденные первыми, ждали, пока «Спираль» уйдет в пространство Хоукинга, чтобы вернуться в глубокий сон. Но они еще оставались вблизи звезды G8, уходя вверх и прочь от эклиптики и лесного кольца, закрывавшего теперь небольшое белое солнце, и Оам Раи показала в кормовой иллюминатор:

– Посмотрите!

Бродяги прощались с ними. Несколько миллиардов крыльев чистой энергии ловили солнечный свет.

В первый день в пространстве Хоукинга выяснилось, что корабль в отличной форме, спин-плечи и модули глубокого сна функционируют нормально, корабль вернулся на курс, и вообще все в порядке. Один за другим люди возвращались в колыбели – первой Ден Соа и ее супруги, потом остальные. Наконец осталась одна только Дем Лиа. Она уже сидела в колыбели, до погружения в сон оставалось несколько секунд.

– Сайге! – позвала Дем Лиа, и по голосу было ясно, что она просит его явиться.

В воздухе возник образ приземистого и толстого буддийского монаха.

– Ты знал, что Сес Амбре – энеанка?

– Нет, Дем Лиа.

– Как такое возможно? Корабль хранит полный медицинский и генетический профиль каждого из нас. Ты должен был знать.

– Нет, Дем Лиа. Я заверяю тебя, что медицинский профиль гражданки Сес Амбре совершенно нормален по меркам Спектральной Спирали. Никаких признаков пост-гуманоидной ДНК энеан. В психологическом профиле также никаких следов.

Дем Лиа нахмурилась, потом спросила:

– Значит, подделанные биозаписи? Это могла сделать Сес Амбре или ее мать.

– Да, Дем Лиа.

Все еще опираясь на локоть, Дем Лиа сказала:

– Насколько тебе известно – насколько известно любому ИскИну, – есть еще энеане на борту «Спирали»?

– Насколько нам известно, нет, – серьезно ответил монах. Дем Лиа улыбнулась.

– Энея учила, что у эволюции есть смысл и цель, – сказала она тихо скорее себе, чем собеседнику-ИскИну. – Она говорила о том дне, когда от жизни зазеленеет вся Вселенная. Она учила, что разнообразие – одна из лучших стратегий эволюции.

Сайге кивнул, но ничего не сказал.

Дем Лиа опустила голову на подушку.

– Мы думали, что энеане из чистого великодушия помогли нам сохранить нашу культуру – наш корабль, далекую колонию. Я спорить могу, что энеане помогли тысячам малых культур уйти из человеческой вселенной в неизвестность.

Они хотят разнообразия – чтобы были и Бродяги, и все остальные. Они хотят, чтобы много нас несло их дар божественности.

Она поглядела на ИскИна, но на лице буддийского монаха была только обычная улыбка.

– Спокойной ночи. Сайге. Следи за кораблем как следует, пока мы спим. – Она задвинула на место крышку колыбели, и устройство начало погружать ее в криогенную фугу.

– Да, Дем Лиа, – ответил монах уснувшей женщине.

* * *

«Спираль» продолжала свой путь в пространстве Хоукинга. Спин-плечи и модули жизнеобеспечения сплетали двойную спираль в потоке ложных цветов и четырехмерных пульсаций, сменивших звезды.

ИскИны убрали внутри корабля гравитацию, атмосферу, свет. Корабль летел в темноте.

Но вот три месяца спустя после посещения двойной системы зажужжали вентиляторы, замигали лампы и включилась гравитация защитных полей. Все 684 300 колонистов по-прежнему спали.

Внезапно в главном коридоре между мостиком и порталами первого кольца спин-плеч возникли три фигуры. Центральная из них была выше трех метров, в шипастой броне, четверорукая, обернутая хромированной режущей проволокой. Фасеточные глаза отсвечивали красным. Фигура появилась – и застыла неподвижно.

Слева стоял человек чуть моложе средних лет, с курчавыми седеющими волосами, темными глазами и приятным лицом. Он был очень смугл, одет в мягкую синюю хлопчатобумажную куртку, зеленые шорты и сандалии. Он кивнул женщине и направился на капитанский мостик.

Женщина была постарше – действительно старая, несмотря на энеанскую медицину, и одета была в простое платье ровного синего цвета. Она двинулась к порталам, проехала к третьему спин-плечу и прошла по коридору к модулю жизнеобеспечения. Остановившись у одной из колыбелей, она смахнула с прозрачной пластины саркофага лед и конденсат.

– Сес Амбре, – тихо произнесла Дем Лоа. Ее пальцы лежали на холодном пластике в сантиметрах от впалой щеки падчерицы по триединому браку. – Спи, моя милая. Спи.

На мостике высокого человека окружили виртуальные ИскИны.

– Добро пожаловать, Петир, сын Энеи и Эндимиона, – слегка поклонился Сайге.

– Спасибо, Сайге. Как вы тут?

Они ответили ему, но этот ответ нельзя было выразить в терминах языков или математики. Петир кивнул, слегка нахмурился и тронул Басе за плечо.

– В тебе слишком много противоречий, Басе? Ты хочешь их согласовать?

Высокий человек в конической шляпе и грязных сандалиях ответил:

– Да, Петир, если можно.

Человек стиснул плечи ИскИна в дружеском пожатии, и они оба закрыли на миг глаза.

Когда Петир отпустил Басе, довольное лицо крестьянина широко улыбалось.

– Спасибо, Петир.

Человек сел на край стола и сказал:

– Посмотрим теперь, куда это мы летим.

Перед ними появился четырехметровый голокуб. Звезды были знакомыми. Путь «Спирали» из человеческой вселенной был отмечен красным. Дальнейшая траектория вела дальше голубым пунктиром, уходящим к центру галактики.

Петир встал, коснулся голокуба и дотронулся до звездочки чуть справа от проложенного курса. Сектор мгновенно увеличился.

– Интересно бы проверить эту систему, – сказал человек, довольно улыбаясь. – Симпатичная звездочка класса G2. Четвертая планета примерно семь и шесть десятых балла по старой шкале Сольмева. Было бы выше, но там развились кое-какие очень мерзкие вирусы и свирепые звери. Очень свирепые.

– Шестьсот восемьдесят пять световых лет, – заметил Сайге. – И еще сорок три световых года коррекции курса. Скоро.

Петир кивнул.

Мурасаки пошевелила веером перед раскрашенным лицом, заговорщицки улыбнувшись.

– А когда мы прибудем, Петирсан, мерзкие вирусы как-то куда-то денутся?

Высокий пожал плечами:

– Многие, моя достопочтенная дама. Многие. – Он усмехнулся. – Но свирепые звери останутся. Берегите себя, друзья. И берегите наших друзей.

Петир подошел к трехметровому хромированному и шипастому кошмару в главном коридоре как раз когда навстречу ему зашуршало по покрытой ковром палубе легкое платье Дем Лоа.

– Все устроено? – спросил Петир.

Дем Лоа кивнула.

Сын Энеи и Рауля Эндимиона положил руки на стоящее между ними чудовище, поместив ладонь рядом с пятнадцатисантиметровым кривым шипом. И все трое исчезли без звука.

«Спираль» отключила искусственную гравитацию, откачала воздух в резервуары, выключила внутреннее освещение и полетела дальше в тишине, выполняя едва заметную коррекцию курса.

Нэнси Кресс
Бодрствующие: Спящие псы
Sleeping Dogs
(перевод В.Ковалевского, Н.Штуцер)

Новые технологии будут столь же опасны, как и полная бесконтрольность в их применении. Но в отдаленном будущем социальные ограничения все равно отступят перед новыми технологиями.

Фримен Дайсон

– Это, знаешь ли, может иметь потрясающие последствия для нас, – говорит Папочка, когда фургон заворачивает в наши ворота, – невероятно важные.

Я одергиваю свитер, чтобы он потуже облегал меня. Холодный весенний воздух нахально забирается мне в рукав, где была здоровущая дырка. Фургон, покрытый грязью сверху донизу в результате прогулки в горы, плюхается в колдобину на подъездной дороге, а затем с трудом вылезает из нее. У водилы за ветровым стеклом морда такая, будто он клянет все на свете предпоследними словами, хоть мне их и не слышно. Зато прекрасно слышно, как вопит в доме Драгоценная. У нас вышла вся овсянка, да и молоко почти кончилось. Так что ив самом деле нам не помешало бы нечто, имеющее потрясающие последствия.

– Подавай вперед! Еще вперед!.. Стой! – орет Папочка. Но водила на него ноль внимания. Остановился где хотел, и задняя дверь фургона тут же открылась. Я обошла машину, сунулась к двери и заглянула внутрь.

Внутри смотреть было не на что, кроме здоровенной железной клетки, которыми пользуются для перевозки собак.

А в клетке на боку лежит сука. Не больно-то породистая, впрочем, по виду, может, даже и лабрадор, только неясно, где она обзавелась таким облезлым хвостом – разве что у немецкой овчарки. Глаза карие – совсем как у Драгоценной. И еще очень даже беременная.

– Не трогай ее, Кэрол Энн! Немедленно отойди от машины! Кто ее знает, какой у нее нрав! – кричит Донна и отталкивает меня в сторону. Потом лезет в фургон, даром что только что меня от него отпихивала, сует руку в клетку и начинает гладить суку, ласково причитая: – Ах ты, моя лапочка… ах ты, старушка моя… тебе у нас понравится, собаченька моя…

Донна ведь верит всему, что ей всучивает Папочка.

А я иду к кабине водилы фургона, туда, где большими оранжевыми буквами написано «Стенли Экспресс», и прибываю туда как раз вовремя, чтобы увидеть» как из нее вылезает научник из «Арроугена». Это я так решила, что он научник, – разве в водилы такого возьмут? Этакого коротышку мне еще видеть не доводилось – футов пять, да еще тощий-претощий. Одет в деловой костюм с манишкой и булавкой для галстука. Видок его мне не по душе, тем более что он на Папочку пялится, будто тот какой деревенский олух. И все же мне любопытно. Надо полагать, ученые-генетики могли бы своих ребятишек и подлиньше делать. А может, он в своей семье первый научник, так что его родители – самые обыкновенные люди вроде нас? Этим можно объяснить, почему он так хамит Папочке.

– …понять, что тебе никак не удастся связаться с нами и получить техническую помощь. Так что задавай вопросы, если они у тебя есть, сейчас.

– Нет у меня вопросов, – отвечает Папочка, и так оно и есть. У него вообще никогда вопросов не бывает, он вечно приступает к делу и плывет, будто облачко в вышине в солнечный мартовский денек, пока на него не обрушится нежданный шторм. И Донна у нас тоже такая.

– Ты уверен, что нет вопросов? – спрашивает научник, и его голосишко чуть ли не вибрирует от негодования.

– Нет, сэр, – отвечает Папочка.

– У меня они зато есть, – вмешиваюсь я.

Научник из «Арроугена» смотрит на меня так, будто думал, что я вообще не умею еще разговаривать, хоть ростом я и повыше его. Мне семнадцать, только выгляжу я куда моложе.

Тут Папочка говорит:

– Кэрол Энн, кажись, Драгоценная плачет. Не могла бы ты…

– Сейчас очередь Донны, – говорю я, хотя это и чистый смех, так как Донна никогда не нянчит Драгоценную, даром что на два года старше меня и работать должна больше. Дело тут не в том, что она Драгоценную не любит. Просто она детского плача слышать не может. Донна вообще не слышит того, чего слышать не хочет. В этом отношении она – копия Папочки.

И я говорю:

– А что, если помет суки, который у нее будет, окажется вовсе не той генетической обработки, которую вы нам наобещали? Раз уж мы не сможем вас отыскать, чтобы, значит, получить техническую помощь, так и для того, чтобы денежки назад выручить, не найдем тем более. Так?

А он смеется, черт бы его побрал.

– Это верно, юная леди. Но ваш родитель и я все это уже обговорили. И я вас заверяю, что щенята будут иметь то самое генетическое изменение, которое вы заказали.

– Большие? Сильные? И все кобели?

– Точно.

– И не будут спать? Никогда?

– Не больше, чем Лейша Кемден, Дженнифер Шарифи или Тони Индивидо.

Это он называет мне имена трех самых знаменитых Бодрствующих: двух богатейших девиц и одного политического краснобая. Репортеры из Новостей гоняются за ними, прямо проходу не дают. Все они всего на несколько лет старше Донны, но по виду – совсем взрослые. Обе женщины очень красивы и битком набиты деньгами. А парень – Тони Индивидо – называет себя активистом и треплется насчет «дискриминации, порожденной завистью и страхом», а также о «необходимости содействия эволюции человеческой расы». Мне он кажется противным, а там кто его знает, может, он и прав. Мне-то какое дело. По правде говоря, я о Бодрствующих не больно-то голову ломала до тех пор, пока Папочка не выдумал эту идею, которая может иметь для нас величайшие последствия.

И я говорю научнику из «Арроугена»:

– Эта сука, которой вы имплантировали яйцеклетки, она ведь беспородная? А как насчет зародышей?

– Тоже нет.

– А почему? Ведь породистые щенки стоят куда дороже?

– Зато куда легче проследить, откуда они. А твой папаша добивается наивысшей степени секретности. – Научник оскалился. Ему явно не по душе, когда его допрашивают.

– Но если животные, которые не спят, могут приносить такую прибыль, то почему никто не додумался их выводить и продавать?

Он, вероятно, мне бы и вообще не ответил – я для него всего лишь деревенская дуреха, кабы в эту минуту из-за фургона не вышла Донна, ведя суку на одном из наших старых поводков. Донна очень похожа на Мамочку, только, пожалуй, еще прелестней. А я помню каждую черточку Мамочкиного лица. Еще бы не помнить, когда после ее смерти прошло так мало времени. Драгоценной-то еще и двух годиков нет. Донна встряхивает своей рыжей гривой, улыбается и идет к нам. И эта зараза – карманный научник – тут же начинает сиять.

– Нет, юная леди, это, конечно, верно, что не знающие сна животные еще не произвели на рынке фурора. Да и с какой стати? Зачем вам корова или курица, которая не спит, а только ест больше благодаря повышенному обмену веществ, но без сопутствующего увеличения выхода мяса или молока? Конечно, есть исследователи, которые делали попытки в этом направлении, рассчитывая выяснить, даст ли полная ликвидация вызывающих сон медиаторов[7]7
  Медиаторы – химические передатчики импульсов между нервными клетками. – Примеч. пер.


[Закрыть] те же побочные явления, что и у людей. Такими последствиями являются…

Он продолжает свой треп, обращаясь теперь уже исключительно к Донне, которая улыбается ему так, будто он самый завлекательный мужик в мире. А сама ни словечка не понимает. Папочка, естественно, тоже не слушает, а покачивается с носка на каблук, как делает всегда, когда его захватывает новая деловая идея. Он-то уверен, что это последнее предприятие сделает нас богачами. Он уже изобрел рекламный слоган – тайный, разумеется, так как подобные дела, пока их не одобрит Федеральное Агентство, считаются незаконными. «Бенсоновские генетически улучшенные псы. Не спят никогда, так что дрыхните на здоровье». В доме вопит Драгоценная, а два пса в загородке, оставшиеся от последнего вполне легального предприятия (БЕНСОНОВСКИЕ ГЕНЕТИЧЕСКИ УЛУЧШЕННЫЕ ПУШИСТЫЕ ПЕСИКИ ЧЕРТОВСКИ ХОРОШИ), лают как безумные. Это они новую суку почуяли.

И я отправляюсь к Драгоценной. Наш дом рушится: отваливается пластами старая краска, половицы покороблены, вода льет сквозь дырявую крышу, которую Папочка никак не удосужится починить. Но все же внутри тепло. Игрек-энергетические конусы стоят куда дешевле продуктов питания. Драгоценная стоит в своей колыбельке и вопит. Но в ту минуту, когда она замечает меня, вой прекращается, а она весело смеется, хотя я и знаю, что ребенок голоден. Я хватаю Драгоценную на руки, прижимаю к себе, она визжит от восторга и тоже жмется ко мне. Она такая же веселая, как Папочка и Донна, и такая же красивая. В семействе только я одна дурнушка. Я чувствую, как пахнут детством волосы у нее на затылке, и думаю, а осталась ли у нас какая-нибудь еда, чтобы хоть чем-то утолить ее голод. Было ведь что-то, чего Папочка не дал собакам, так как он их очень жалеет. Генетически улучшенные голубые большеглазые колли, которых ни один разумный человек в свою комнату ни за какие деньги не впустит. Они и на собак-то не похожи.

В глубинах буфета я нахожу чуточку риса, который тушу с сушеными яблоками. И когда я кормлю Драгоценную, то в окошко вижу, как фургон «Стенли Экспресс» выезжает из ворот и исчезает в горах.

Донна назвала суку Лейша по имени Бодрствующей с броскими золотыми волосами и зелеными глазами. Смысла в этом маловато, но вскоре мы все привыкли звать суку Лейшей. Она начала щениться ночью прямо у меня в постели. Я тут же разбудила Папочку и Донну. Папочка перенес Лейшу на кухню, а Донна притащила собственное одеяло, чтобы подложить под тяжело дышащую суку.

– Вот и второй… Наконец-то!.. Смотрите, вон головка… еще один кобелек…

Папочка пыхтит тяжелее Лейши. Он счастлив, таким я его еще никогда не видела. Видно, я тут одна, которая вспоминает о Мамочке, умершей как раз от родов. Появилось еще два щенка, тоже кобельки.

Во всяком случае, пока научник из «Арроугена» нас не обманул. Все щенки крупные, может, частично доберманы, а может, и доги. Пока такие маленькие, по ним не скажешь.

Еще один щен выдавливается наружу. Выходит послед. Лейша слишком измучена, чтобы его съесть. Два щенка коричневых с черным, два черных, а один вроде бы серый – цвета испорченного йогурта. Глаза у всех закрыты.

– Какие милашки, – взвизгивает Донна.

– Вылитые утоплые крысы, – говорю я. Она смотрит на меня с укором. Лейша повизгивает и ерзает по безнадежно испорченному одеялу.

– А Драгоценная-то как обрадуется, когда их увидит, – говорит Донна.

– Слушай, принцесса, – вмешивается Папочка. – Мы не можем позволить Драгоценной привязаться к этим щенкам. Они ведь у нас не останутся. – Он глядит на нас, склонив голову набок, будто принимает сверхважное решение. А глаза просто сияют.

– В них наше будущее.

У нас нет компьютера. Был когда-то, но после смерти Мамочки Папочка его продал. Он тогда сделал кучу вещей, в которых было маловато смысла. Его горе было глубоким, но длилось недолго. Вскоре в нем опять вспыхнул интерес к жизни. Но я все равно не хочу, чтоб он был другим. Во всяком случае, как правило, не хочу.

В библиотеке Колсвилла есть терминал общего пользования. Раз в месяц приятель нашего Папочки Дэнни Паттерсон отвозит одну из нас с гор в город за покупками. В кабине фургончика Дэнни помещаются только два человека. В этом месяце очередь моя.

«СОБСТВЕННОСТЬ ШТАТА ПЕНСИЛЬВАНИЯ, -высвечивается на экране, когда я вхожу в Сеть, – ВАШ ЗАПРОС, ПОЖАЛУЙСТА». Такое бедное графство не может позволить себе иметь терминал, работающий с голоса и голосом.

Я умею пользоваться Сетью. В пятнадцать я окончила компьютерный класс средней школы по компьютерному обеспечению, так что у меня есть права, и это важно, так как должен же кто-то ухаживать за Драгоценной. Донна к этому плохо приспособлена. Я печатаю запрос в единственном формате, который доступен общественному терминалу:

* Персональный поиск.

* Нужны: основные сведения. Последние разработки.

* Уровень: первый курс колледжа.

* Тема: отсутствие сна у собак.

Ответы я считываю прямо с экрана – распечатки стоят слишком дорого. Не так-то уж много я извлекаю из сообщения. Говорится, что исследования по отсутствию сна у собак занимают второе место после работ по постоянному бодрствованию у людей, так как обезьяны используются и как лабораторные животные, и как основные объекты бета-тестов. То, что известно об отсутствии сна у собак, указывает, что механизм сходен с механизмом, наблюдаемым у людей. Отмечаются те же побочные эффекты, что и при отсутствии сна у людей. Не знающие сна собаки психически более спокойны, едят, больше, никогда не спят и имеют повышенную сопротивляемость к заболеваниям. Собаки, использованные в исследовательской работе, принадлежали к разным породам, главным образом мелким, так как те более удобны для содержания и выгула. Все подверглись уничтожению. Федеральное Агентство (ФДА) не выдавало разрешений на содержание собак с генетически вызванной бессонницей, а потому их изъятие из лабораторий для личных нужд является противозаконным деянием. Никаких заявлений о легализации торговли собаками с генетически вызванной бессонницей не поступало, так как наличие рыночного спроса на них не установлено.

Все это я и без них знала. Тогда я печатаю новый запрос:

* Персональный поиск.

* Нужно: основные сведения. Новейшие данные.

* Объем: 2000 слов.

* Тема: рыночный спрос на сторожевых собак в Пенсильвании.

На этот раз поиск длится дольше. Ответ: информации по данному вопросу не имеется. Роскошно. Толку чуть.

Продовольственные кредитные талоны я получаю в правительственном офисе. В лавке трачу много времени, выбирая нужное. Если я правильно распоряжусь талонами, то у меня останутся еще талоны, на них я хочу купить Драгоценной комбинезон из синтетической ткани, которая отталкивает грязь и не рвется. И еще я выбираю еду, чтобы она хорошо хранилась и не слишком быстро расходовалась: рис, овсянку, сою, синтетическое мясо. Беда в том, что собаки все это тоже любят.

Те же побочные явления, что и у Бодрствующих: собаки психически более спокойны, едят больше, никогда не спят и обладают более высокой сопротивляемостью к болезням. Едят больше – вот в чем проблема! Я обдумываю, куда бы спрятать продукты так, чтобы их хватило нам до конца месяца. Меня не интересует^ что там думают Папочка и Донна, но для меня на первом месте стоит Драгоценная. Во всяком случае, перед Лейшей и ее щенками. Все-таки собаки – они не люди!

А вообще-то они милашки, надо признаться. Звать их – во всяком случае, до продажи – Тони, Кевин, Ричард, Джек и Билл. Так их прозвала Донна в честь Бодрствующих, которых часто показывают по телику. Тони Индивидо – краснобай, считающий, что Бодрствующие должны жить в своем собственном охраняемом городе отдельно от «нормальных». Кевин Бейкер – первый генетически не знающий сна. Ричард Келлер – дружок Лейши Кемден. Джек Беллигхэм – богатый инвестор, а Уильям Тейн – хитроумнейший гарвардский адвокат. Воображаю их чувства, узнай они, что какие-то дворняги названы их именами.

К тому времени, когда август перешел в жаркий сентябрь, щенки стали огромными. День и ночь они жевали все, что было в доме. Папочка наконец-то стал выгонять их днем из комнат в открытый загон. Донна принялась за их обучение. Она у нас здорово разбирается в животных. Однако щенки ничему учиться не желали.

– Не понимаю, – говорит она мне. – Они же умные. Погляди, как они здорово отыскивают еду, когда я ее прячу. И их вовсе не так легко отвлечь от поиска, во всяком случае, труднее, чем большинство обычных щенят, которых я тренировала.

– Ну так в чем дело? – спрашиваю я, хотя, если по правде, так меня это не очень интересует. Я уже почти потеряла веру в то, что «Бенсоновские геномодифицированные сторожевые псы» и в самом деле радикально изменят наше положение. Конец месяца не близок, а у нас осталась лишь чуточка риса и консервированных бобов, а у Драгоценной растут зубки. И она все время капризничает. Ей нужны лекарства, чтобы класть на десны, ей необходима настоящая кроватка, так как из колыбели она выросла, ей нужна новая одежда. Я сижу во дворе в тени сахарного клена и чувствую, что вот-вот взорвусь. Воздух жарок и тяжел. Ощущается приближение грозы, но она не сулит ни снижения температуры, ни повышения влажности. Звенят москиты. Я держу Драгоценную на коленях, а она изо всех сил пытается вырваться, чтобы добраться до зарослей сумаха, который вызывает у нее аллергию. Я чувствую, что мне глубоко плевать, если Тони, Кевин, Ричард, Джек и Билл так никогда и не научатся что-то там охранять.

А Донна все говорит:

– Просто не понимаю, что такое с этими щенками! Они достаточно умны, чтобы учиться.

– Это ты так говоришь. – А Драгоценная трется головкой о мое плечо, слюнявит его и хнычет.

Они просто не слушаются. Они ведут себя не так, как вели собаки, которых я тренировала. Они… больше похожи на кошек…

– Донна, ты несешь чушь!

– Знаю. Но может, тот маленький научник заложил в них кошачьи гены?

– Это невозможно. Нельзя смешать… Драгоценная, перестань… – Она вцепилась в мои волосы и очень больно. Поднимаю руку и пытаюсь вытащить из ее крошечного кулачка прядь волос. Драгоценная издает вопль и кусает меня в плечо.

Я освобождаюсь и начинаю свирепо ее трясти. Теперь она вопит уже по-настоящему, закатывает глаза и багровеет. Только минут через пять мне удается ее успокоить. И тогда я поворачиваюсь к Донне.

– Плевать мне, что щенки ведут себя как кошки или даже слоны! Меня заботит лишь то, что они денег в дом не несут! Нам столько всего необходимо для одной-единственной цели – выжить, что просто для удовольствия мы их держать не можем. Крыша в ванной протекает еще сильнее! Дом полон собачьего дерьма, а Папочка не желает выпускать их ночью во двор, боясь, что кто-нибудь обнаружит, что щенки не спят. А кто такой этот кто-то, мать его… Кроме Дэнни и его новой девки, мы уже месяц, как лица человеческого не видали! Донна глядит на меня выпученными глазами.

– Что на тебя нашло, 'Кэрол Энн? Ты всегда такая спокойная и услужливая…

– А я по горло сыта и спокойствием, и услужливостью! Я по горло сыта собаками, которые гадят, лают и грызут наши вещи по двадцать четыре часа в сутки!

– …с тех пор как тебе стукнуло восемнадцать, ты превратилась в какую-то трижды трахнутую суку!

Восемнадцать. День рождения был еще на прошлой неделе. Я забыла о нем и была уверена до последней минуты, что другие – тоже. А они вспомнили, да еще только затем, чтобы сообщить, что этот день превратил меня в суку!

Я отшвыриваю Драгоценную к Донне, да с такой силой, что та опять ревет. Донна смотрит на меня расширенными глазами, невинными, точно цветочки. Я ненавижу ее. Я ненавижу все: собак, нищету, собственный день рождения, а заодно и все прочее тоже. Все идет наперекосяк, и мне хочется одного – чтоб глаза мои на это все не глядели. Я плетусь по двору, я настолько вымотана, что даже не вижу, как во двор садится аэрокар. Я даже не подозреваю, что он уже сел, пока Донна молитвенным шепотом не говорит:

– …ах ты, трижды трахнутый японский бог!..

Я в натуре никогда аэрокаров не видела – только по телику. Этот маленький – на двух человек. Игрек-энергетические конусы нарисованы на нем тоже серой краской, но другого оттенка. В нашем дворе он смотрится как пуля на разорванном и гниющем трупе. Из кара выходит мужик, и у Донны захватывает дух:

– Тони Индивидо!

Так оно и есть. Даже я узнаю его лицо благодаря телику. Он среднего роста, чуть полноват, не слишком красив. Его семья не имела средств, чтобы купить ему какие-либо другие достоинства, кроме бодрствования. Во всяком случае, так по телику говорили. Он вышагивает по двору к нам, а мы с Донной стоим вроде как столбы. Она толкает Драгоценную ко мне и начинает разглаживать юбку. Драгоценная во все глаза таращится на кар, вдруг свалившийся с неба, и тут же перестает капризничать. Значит, вот что нам нужно: посадка аэрокаров каждые пять минут, чтобы отвлекать ее от зубной боли!

– Хелло… Не могу ли я поговорить с мистером Дэвидом Бенсоном?

Донна лучится улыбкой, и я вижу ответную реакцию в его глазах, хоть реагировать он явно не хочет. Бодрствующий мужчина – он все равно мужик.

– Дэвид Бенсон в данный момент отсутствует. Я его дочь, Донна. Чем могу быть полезна, мистер Индивидо?

– Вы тут из-за собак? – вмешиваюсь я.

– Кэрол Энн! – вскрикивает Донна. – Где твои манеры! Тони Индивидо колеблется, но только одно мгновение.

– Верно. Я хочу поговорить с вашим отцом о собаках.

– Вы хотите купить собаку? – гну я свое.

Он глядит на меня, но теперь уже внимательнее. Глаза у него серые, с мелким коричневым крапом. И я продолжаю, чтобы не допустить никаких осечек:

– Вы хотите купить собаку. Мой отец не будет ни с кем разговаривать о собаках, кроме как по этой причине.

Теперь улыбается Тони, ему, видно, такой разговор по душе.

– О'кей. Верно. Я хочу купить. Одну. Тут Донна вопит:

– Но они же еще не обучены!

А он на нее и не смотрит. Тони Индивидо нужен обученный сторожевой пес, как третья нога. Бодрствующие имеют уйму всяких там игрек-полей, телохранителей, секретного оружия, чтобы защищать себя; Да и кто захочет причинить вред Тони Индивидо? Ему нужна эта собака, чтобы его умные друзья разобрали ее на части в какой-нибудь лаборатории и увидели, чем она отличается от других собак. Меня интересует одно: сколько он готов за нее заплатить. Я, может, из него косую вытяну. Сам он из «нищих» Бодрствующих (ага, есть и такие), но его подружка, кажись, сама Дженнифер Шарифи. Дочь арабского нефтяного принца и американская голографическая звезда. Богатейшая женщина во всем мире.