Текст книги "Бабье лето медвежатника"

Автор книги: Енё Рэйтё

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Паоло не раз видели с Кёдлингером. То ли по каким-то намекам ушлый редактор догадался о намерениях Паоло, то ли пронюхал кое-что от служителей архива… Этого тоже не узнать. Да оно и неважно. Факт, что один из братьев, пьянчуга, вечно нуждающийся в деньгах, сунулся было к сыну графа Монтагеззы с вульгарным шантажом. Тот, естественно, выгнал его взашей. Обозленный Кёдлингер принялся поносить его на чем свет стоит, сдуру болтая направо и налево о какой-то якобы известной ему тайне, и тем спровоцировал катастрофу.

Отец Вальтера и прочие авторитетные граждане Филиппона кое-что прознали от братьев Кёдлингеров о деятельности Паоло, и слухи эти были подтверждены поведением самого испанца. Дальнейшие фантасмагорические события: двоекратная смерть Паоло – в разных местах, по разной причине и практически в один и тот же час, внезапная вспышка взаимных обид, ненависти и насилия, долгие годы тлевших, как угли под пеплом, – не вызывают удивления. В каждом городе найдутся свои Штербинские, вынужденные хитрить, лакействовать и пресмыкаться, сыщется неудачник доктор, один на всю округу, у него ни кола, ни двора, и за какие-то жалкие гроши он вынужден днем и ночью месить грязь по всей округе, добираясь до какого-нибудь отдаленного ранчо, чтобы наложить шину фермеру на сломанную ногу. Вполне вписывается в картину и полуграмотный аптекарь, жаждущий перебраться в Нью-Йорк, и Хильдегард, покинутая любовником и ни с того ни с сего решившая свести счеты с жизнью. Женское соперничество между сестрами – тоже не столь уж редкое явление. Не ясно, кстати, увлекся ли Бернс свояченицей после того, как расхворалась его Жена, или же амурные перипетии развивались в обратном порядке. Аптечные склянки наверняка могли бы поведать многое, но ведь они молчат… Покончивший с собой Эрвин, возможно, пошел на этот шаг не только из-за несчастной любви, а, будучи не в силах нести бремя тайн, предпочел прихватить их с собой в могилу.

Разумеется, для горожан все эти разрозненные факты не выстраивались в стройную систему, филиппонцы твердо знали одно: их шахта под угрозой, а сами они – в руках у Прентина, творящего произвол…

– Надеюсь, теперь страсти улягутся, – задумчиво произнес Пенкрофт. – Лично я вижу всего лишь одну причину для недовольства, зато серьезную. Вот уже двадцать минут, как я заказал седло барашка, а его все не несут. По-моему, на том свете таких порядков нет и в заводе: а если же и случаются промашки, то никого это не выводит из себя. Ведь не станешь же угрожать повару, что с завтрашнего дня будешь столоваться у конкурента на каком-нибудь другом том свете… Ага a вот и заказанное мной блюдо!

Бесчисленные тосты, здравицы в честь Бенджамина Вальтера, звон бокалов, всеобщее веселье… Под шумок к герою дня подошел парень, прежде баловавшийся игрой на губной гармонике, но теперь отдавший предпочтение более шумным инструментам – двум мощным автоматическим пистолетам.

– Эдгар и Билл ждут тебя у выхода. Не бойся, я с тобой!

– Передай им, что сперва я должен отужинать! – с досадой отказался Пенкрофт. – Пусть пока почитают газеты.

Собравшиеся потребовали от него ответной речи, и Пенкрофт, напустив на себя важный вид, заговорил. Начал с того, что в городе его знают с малых лет и, видимо, согласятся, что он оправдал надежды своих сограждан. Солидные отцы города и впрямь согласно закивали, а оратора понесло по проторенной дорожке: благополучие и честь города, Прентин, Вуперин, Монтагезза, император Максимилиан… С последним он, правда, не был лично знаком, зато преданностью его соратников восхищается…

Черт знает что! Какие гладкие, пламенные речи срывались с его уст, когда он, сидя верхом на коне, обращался к народным массам, а сейчас мелет всякую ерунду, ни одна дельная мысль на ум не приходит. Впрочем, постойте! Пенкрофт вытер вспотевший лоб и внес предложение воздвигнуть в городе хотя бы бюст императору Максимилиану, поскольку даже немыслимо предположить, чтобы в Филиппоне взяли и за здорово живешь казнили столь достославного джентльмена. Нет, в их городе этого нельзя представить! В смысле не джентльмена, а подлую казнь… И в результате равианцы возникают, рудник им подавай!.. У каждого должен быть свой рудник, то бишь работа, потому как без труда не вынешь рыбку из пруда… Уф, ну и духотища в зале! Но прежде чем распахнуть окно, он хотел бы пожелать, чтобы филиппонцы постарались жить честь по чести, без грабежей, пьянства и потасовок, как и положено порядочным людям. За это он и поднимает свой бокал!

Речь его не вызвала у застольников энтузиазма. Совершенно истощив запасы своего красноречия, Пенкрофт сел, а когда все подняли бокалы, заявил, что сегодня больше пить не будет. А про себя решил, что и рта больше никогда не раскроет, если придется взывать к ближним не с возвышения и не сидя в седле.

Затем к нему снова подошел посланец, напомнить, что Эдгар и Билл уже теряют терпение.

Вот ведь какие настырные! Пенкрофт извинился и, по рассеянности прихватив со стола парочку ранее облюбованных револьверов, вышел. Сейчас он задаст этим соплякам жару!

На улице его ожидал сюрприз. Эдгара украшала седая борода до пояса, Билл – дылда лет сорока – поражал ленивой медлительностью движений.

– Не сердитесь, Бен, – начал было седобородый, – мы пришли, чтобы…

– Надоело мне с вами разговоры разговаривать! – в сердцах оборвал его Пенкрофт. – Плевать я хотел на вашего Эммануэла!

– Речь не о нем, а обо мне! – твердил свое Бородатый.

– Больше никого усыновлять не стану! Пускай наш спор решат револьверы!

При этих словах рука Длинного нырнула в карман. Издав боевой клич, Пенкрофт ловким ударом вывел его из строя.

– Напрасно вы его так! – обиженно завопил Бородач. – Он хотел показать вам официальное извещение. Вы усыновили Эммануэла, за что мы вам бесконечно благодарны. Но его выставили с работы, поскольку оказалось, что за вами водятся кой-какие грешки. Мы пришли умолять вас, разрешите адвокату Лопесу переиграть это усыновление обратно. Зачем Эммануэлу приемный отец с преступным прошлым?! Соглашайтесь, мы за расходами не постоим!

Каковы наглецы: то достают человека, усынови невесть кого, а сделаешь доброе дело, тебя же какой-то ерундой попрекают!

– Ну, вот что, милые мои! Дело сделано, я стремился исправить прошлые грехи и помочь моему сыну по мере возможности…

Дылда, который, оправившись от удара, вел себя смирно, при этих словах взвился на дыбы. Лез в драку, шестерым из числа зевак пришлось его удерживать.

– Что ты сказал, подонок?! Чей, по-твоему, сын мой Эммануэл?

– Почем я знаю? Отвяжитесь, к лешему!

Ну, тут уж и седобородый братец схватился за револьвер. Переполох на площади поднялся невообразимый. Наконец из реплик собравшихся вырисовалась следующая картина. Семье итальянских эмигрантов не доставало одного года для получения американского гражданства. Бенджамин Вальтер соблазнил их каким-то сомнительным бизнесом, ради которого потребовалось уехать в Южную Америку, а затем снова вернуться в Филиппон. Тогда-то Вальтер и посулил усыновить Эммануэла, если вдруг парня не возьмут на работу по причине иностранного гражданства и упущенного года. А теперь получается, что семье предстоит мыкаться еще год, да еще и сносить позор невыясненного отцовства.

Однако этот маленький инцидент не сказался на настроении всеобщего подъема. Город бурно ликовал, отовсюду раздавались возгласы восторга, пальба в воздух, все окна ярко освещены… На Главной площади, при большом стечении народа было объявлено, что Равиан тоже войдет в угольный концерн, и оба города воссоединятся. Филиппонцы и равианцы обнимались, как братья, затем подхватили Пенкрофта, посадили его на плечи и понесли по улицам. Те же самые люди, что вчера желали ему смерти, сейчас норовили протолкаться поближе, чтобы пожать руку.

Стоя на возвышении посреди Главной площади, Пенкрофт наблюдал, как сквозь толпу к нему пробивается Вуперин, с непокрытой головой.

Перекрывая шум, он зычным голосом объявил:

– Прошу прощения у граждан Филиппона! Горжусь, что могу пожать Бенджамину Вальтеру руку!

Под звуки музыки и оглушительные крики «ура!» они обменялись рукопожатием. Площадь была освещена факелами. Пенкрофт отвечал на приветствия, кивал и улыбался, мужчины взмахивали шляпами, в руках у дам белыми птицами вспархивали платочки…

Примирение городов состоялось.

4

На рассвете Пенкрофт в сопровождении капитана Стоуренса побрел к вокзалу. Капитан надеялся, что, отчитавшись в делах, скоро вернется из Нью-Йорка. События пополнились еще одним эпизодом: Бернс принял яд и отправился к праотцам. А вот Штербинскому хоть бы хны: знай себе посвистывает, скалит зубы и ест за двоих. Этот и через десять лет выйдет из тюрьмы этаким молодчиком, словно провел там какой-нибудь час.

Как же все-таки зовут этого Штербинского? Если уж выяснить хоть что-то о Пробатбиколе он отчаялся, то, может, попытаться напоследок выведать про лакея?

– Надеюсь, старина, ты не вздумаешь приглашать меня на казенные харчи? – небрежно бросил он капитану.

– Как знать… – шутливо ответил тот, – и сердце Пенкрофта сжалось всего лишь от одной безобидной шутки. Ох, неспроста набился капитан в провожатые! Небось, раскопал его подноготную…

– Вряд ли ты узнаешь обо мне что-нибудь такое, что позволит упечь меня за решетку, – покатил он пробный шар. – Я ведь не чета тихоням вроде этого Эдуарда Штербинского.

– Теобальд.

Кровь застыла в жилах у Пенкрофта. Боже правый, оказывается, полицейский не так-то прост: знает про него многое, вплоть до заковыристого имени.

– Не понял, – севшим голосом прохрипел Пенкрофт. – Что ты сказал?

– Я сказал: Теобальд.

– И что это означает?

– Всего лишь имя преступника.

Бум-трах-тарарах! Давно уже серия из трех ударов не удавалась Пенкрофту столь ловко. Послышался хруст разбитой челюсти, голова капитана поникла, а сам он мешком рухнул в придорожные кусты. Будешь знать, подлая ищейка, как вынюхивать да выведывать про прежнее житье-бытье Теобальда, который давно уже вовсе не преступник, а спаситель города, народный трибун и готовая модель для будущих памятников! Не зря рожа его показалась подозрительной еще в ратуше, когда он кряхтел да прокашливался.

Пенкрофт крепко-накрепко связал капитана, чтобы тот не мог и пошевелиться, заткнул ему рот, чтобы он и пикнуть не посмел, и спихнул в придорожную канаву.

Теперь побыстрее на вокзал. Но по дороге Пенкрофт заскочил к Кёдлингерам попрощаться. Однако при его появлении Кёдлингер-старший выпрыгнул в окно и припустился бежать со всех ног.

Посреди комнаты возвышалась большущая фарфоровая ваза, до недавнего времени служившая украшением холла в доме городского советника. В вазе красовался роскошный букет роз из сада генерала в отставке и пакет провернутого на котлеты мяса. «Все, братишки, конец вашей шикарной жизни, – подумал Пенкрофт. – Впрочем, будем надеяться, что пропасть с голоду вам не дадут».

Кёдлингер-младший что-то писал. Не поднимая головы, он вместе со стулом развернулся спиной к Пенкрофту. Тому не оставалось ничего другого, кроме как закрыть за собой дверь и уйти.

Начальник станции радостно приветствовал нашего героя и долго тряс ему руку.

Раздался свисток к отправлению поезда. Едва Пенкрофт поставил ногу на подножку вагона, как из станционного здания метнулась тень, и тихий женский голос рядом жалобно произнес:

– Зачем ты проболтался, что Эммануэл – твой сын? Ведь ты же обещал, что это останется нашей тайной!

Пенкрофт чуть не свалился на перрон. Голова идет кругом от этих бесконечных сюрпризов!.. Одним махом он вскочил в вагон, захлопнул за собой дверь в купе и рухнул на сиденье, обхватив голову руками. Неужели все позади?…

– Кто бы мог подумать, что вдобавок ко всем вашим достоинствам вы еще и цирковой акробат!

Рядом с ним сидел его болельщик из Равиана. Исполненный решимости Пенкрофт вскочил и, направив на поклонника своих талантов дула обоих револьверов, прошипел:

– Вон отсюда, мразь!

– Но я же…

– Я сказал: вон отсюда!

Равианца как ветром сдуло. Пенкрофт тщательно запер дверь купе, заглянул под сиденье и, лишь удостоверившись, что он наконец-то один, лег и провалился в сон…

Глава четырнадцатая

1

Бенджамин Вальтер вышел из тюрьмы прихрамывая: во время принудительных работ на строительстве дороги по ноге его проехался каток. Зато теперь он – обладатель колоссальной суммы денег. Банни, естественно, ждала его у ворот.

– Хочешь – не хочешь, Банни, а нам придется махнуть в Техас. Пенкрофт наверняка нуждается в помощи.

– Что могло с ним приключиться?

– Тебе в эти дела лучше не вникать. По воле отца я в свое время впутался в опасную историю, и Пенкрофт по незнанию может наделать глупостей.

Вальтер высадился в Равиане, а Банни проследовала дальше – в Филиппон. Новостям, которые там на нее обрушились, невозможно было поверить. Имя Вальтера у всех на устах! Какие подвиги он совершил, какое расследование вел в течение двенадцати лет!

Ну и бестолковая бабенка! Земляки охотно ей объяснили:

– Да Вальтер потому и вернулся, что у него в руках были все нити дела! А уж каким молодцом он держался во время судебного расследования!.. Представьте только, за двенадцать лет не забыть ни единой подробности!

Банни не знала, что и думать, и поспешила в Равиан.

Там ее ожидал неприятный сюрприз.

В небольшой гостинице на окраине города с ней обошлись сурово.

– Где тот господин, который поселился у вас вчера?

– Вы ему родственница?

– Где он?! – воскликнула Банни, чуя неладное.

– Там, где место таким проходимцам, как он. За одну ночь вскрыл пять сейфов, да еще надругался над могилами!

Оказывается, полиция давно отправила в Нью-Йорк отпечатки пальцев, и ответ был получен вскорости, поскольку установление личности преступника не заняло много времени. Неудачник XIII, урожденный Теобальд Пенкрофт, – специалист уникальный и в полицейских кругах давно известный.

Разумеется, Вальтер мог бы заявить, что это не его отпечатки, но тогда ему пришлось бы отвечать за не менее тяжкое преступление: присвоение чужого наследства. И уж конечно, распроститься с капиталами, ради которых он столько выстрадал.

– Чистосердечно признаюсь, – заявил он с улыбкой. – Сейфы вскрыл я!

Из сейфов ничего не было похищено, что сочли смягчающим обстоятельством, и за «мировой рекорд» Пенкрофта Вальтер получил всего полгода, плюс три месяца за неуважительное обращение с надгробиями, на которых тоже обнаружились его отпечатки.

Пенкрофт проделал то, что волею судьбы должен был бы сделать Вальтер. Но если уж Вальтеру не довелось самому исправить содеянное им зло, то он, по крайней мере, по-мужски расплатился за услуги Пенкрофта и отсидел вместо него положенный срок.

2

А Пенкрофт своим чередом прибыл в Нью-Йорк, где на вокзале его встретили два детектива и доставили в участок. Капитан Стоуренс, придя в себя и кое-как освободясь от пут, истолковал инцидент как пьяную выходку Вальтера, которая не должна остаться безнаказанной. Филиппонский страж порядка тотчас же известил полицию Нью-Йорка о случившемся, присовокупив сообщение о давней дуэли, в результате которой Паоло был убит. Смертельный исход – это вам не шутка, пусть поплатится негодяй, если столь недостойным образом «отблагодарил» власти города за прощальный банкет в его честь.

– Вы убили на дуэли инженера Паоло? – вопросил начальник участка, когда преступник предстал перед ним.

– Нет.

– Какой смысл отрицать очевидное? Перед нами протокол, дуэльный пистолет, результаты расследования… Все улики налицо!

– Не признаю себя виновным!

– Тем самым вы лишь усугубляете свою вину. Ладно, будь по-вашему! Возьмите у него отпечатки пальцев!

Двенадцать лет назад капитан Стоуренс первым делом зафиксировал следы пальцев с пистолета, валявшегося на месте поединка. Оставалось только сопоставить их с отпечатками пальцев задержанного.

Полчаса спустя Пенкрофт, беззаботно насвистывая, шагал по Бродвею, а капитан Стоуренс вскоре получил из Нью-Йорка официальную бумагу, смысл которой сводился к тому, что нечего, мол, попусту беспокоить высокое начальство и совать свой нос в дело, которого в действительности и не существует. Этак недолго и схлопотать по носу.

Ох уж эти начальственные шуточки! «Схлопотать по носу»… А чем, по-вашему, капитан занимается? Правильно! Прикладывает к носу холодные примочки, поскольку Пенкрофт врезал ему от души, и опухоль по-прежнему не спадала.

В полном недоумении Стоуренс читал и перечитывал послание, всякий раз открывая в нем новые обидные для себя детали. Подумать только: присланные им отпечатки даже отдаленно не похожи на «пальчики» Вальтера! После столь наплевательского отношения к серьезной науке дактилоскопии сам собой напрашивается вопрос: чем занимаются коллеги на периферии, беспардонно расходуя государственные средства?

Нью-йоркский эксперт проанализировал возмутительный эксцесс с невероятным тщанием и даже с наслаждением, не поленившись изложить свои соображения на двух страницах. По его мнению, дактилоскопия существует не для того, чтобы капитан полиции – не какой-то там уличный постовой, дежурный у входа или начинающий детектив с испытательным сроком, а именно капитан, – транскрибируем по буквам: к-а-п-и-т-а-н, – от которого мы вправе ожидать профессионального подхода к делу, не удосужась сличить отпечатки, шлет донесение в Нью-Йорк (где специалисты – представьте себе! – не сидят сложа руки), требуя не помощи в сборе данных, не расследования, а ни много ни мало ареста! Как будто полицейскому со стажем не известно, что в нашей стране арест безо всяких на то оснований грозит серьезными последствиями типа возмещения ущерба, нанесенного безвинно пострадавшему человеку, отставки или досрочной отправки на пенсию проштрафившихся сотрудников полиции! Мы, конечно, понимаем, что Филиппон – это вам не какой-нибудь заштатный городишко, а мегаполис, где полицейские в броневиках днем и ночью отбиваются от матерых гангстеров, и при такой занятости начальнику местной полиции некогда вникать в процессуальные тонкости. Довожу до сведения капитана Стоуренса или Стоурценса (подпись на донесении из Филиппона неразборчива), что экземпляр данного ответа сдан мною на хранение в архив (надеюсь, когда-нибудь этот сюжет использует писатель-комедиограф), а также извещаю, что вашему донесению дан ход. Мощнейший в Штатах аппарат охраны общественного порядка провел расследование и установил (что и вашему участку было бы под силу): дактилоскопические данные ошибочны. Если у вас возникнут претензии к аппаратуре, я охотно выступлю инициатором обновления наших технических средств с соответствующими поправками в статье бюджета. Со своей стороны обращаюсь к полицейским корифеям Филиппона с нижайшей просьбой: не подкидывать нам лишней работенки, учитывая, что Нью-Йорк второй по величине город в мире и у нас своих дел выше крыши.

Стоуренс макнул распухший нос в стакан с водой, однако в голове от этого не прояснилось. Ведь на бумаге, где Вальтер брал вину за убийство Паоло на себя, фигурировали те же самые отпечатки, что и на пистолете.

Где уж было простодушному капитану Стоуренсу проникнуть в глубинную суть явлений! Две человеческие судьбы пересеклись на разводной стрелке и со скоростью курьерского поезда помчались дальше, каждая своим путем. А невезение, до сих пор упорно преследовавшее одного из персонажей, сбившись со следа, понеслось по другой колее, даже не подозревая, что обозналось.

Теперь что Вальтер ни делай, все у него шло наперекосяк. Пенкрофт же мог вытворять что угодно, и все ему сходило с рук. Капитан снова окунул нос в воду, твердо решив про себя больше не совать его ни во что другое.

Согласитесь, решение весьма мудрое!

3

На том и нашей истории конец.

Вернее, какой там конец! Теперь вернемся к началу: такая уж это диковинная история.

Удача – что синяя птица: увидел – хватай за хвост и держи крепче. Исполнение немыслимых желаний – вот что такое удача. Человек, способный логически вычислить благоприятный поворот при заведомо проигрышной ситуации, – везунчик. Конечно, для этого необходимо уметь считать. Невезучий тоже ведь может заявить, что дважды два – четыре, но… каждому известно, что это не факт.

Банни навещала в тюрьме Бенджамина Вальтера так часто, как только могла. Правда, за Вальтером теперь уже окончательно закрепилась фамилия Пенкрофт. Эта славная, добрая женщина лишь однажды пришла в смущение, когда дружески расположенный к ней тюремщик поинтересовался: отчего в их краях так вольно обращаются с языком, называя Теобальда Беном?

Что тут ответишь? Бедняжка Банни пролепетала нечто невразумительное про дядю Бена, к которому племянник был очень привязан в детстве, так что в честь дядюшки его самого стали звать Беном.

Арестанту от этого вышли одни неприятности. Как-то раз, после того, как он сунул надзирателю чаевые, тот, желая услужить, предложил:

– Не желаете ли передать какую-нибудь весточку вашему дядюшке?

– Что вы имеете в виду? – насторожился Вальтер.

– Я ведь знаю, как вы его любите… – Тюремщик заговорщицки подмигнул.

– Не понимаю, о чем вы! – ушел в несознанку арестант.

– Хорошо, тогда выскажусь яснее: мне известен секрет вашего имени.

Вальтер заскрежетал зубами.

– Ах вон что!

– Я узнал об этом от…

– Получите пять тысяч фунтов!

Надзиратель бросил работу в тюрьме, перебрался на новую квартиру и однажды в воскресенье на пару с супругой посетил своего благодетеля. Человек он угрюмый, неприветливый, – предупредил тюремщик жену, – арестанты, они все такие. Поэтому женщина не удивилась, когда при их появлении Пенкрофт позеленел от злости.

– Сволочь! – рявкнул он в знак приветствия.

– Добрый день! Вы отвалили нам целую кучу деньжищ, и в благодарность я решил похлопотать за вас. Пусть хорошенько разберутся в вашем деле…

– Чего вам от меня нужно?! – возопил арестант.

– Мы вам та-ак благодарны!.. – прощебетала посетительница с искренним чувством жалости к этому доброму человеку, у которого явно сдали нервы.

– Надумали приобрести у вас недвижимость, – поделился новостью бывший тюремщик. – За тысячу фунтов.

Вальтер смерил их с головы до пят свирепым взглядом.

– Договорились. Получите тысячу от моего адвоката. А теперь убирайтесь с глаз долой!

– Вот ведь странное дело… – сказал надзиратель прослезившейся на радостях супруге, когда они вышли за ворота тюрьмы. – Огрызается, как цепной пес, а сердце мягкое. Надо будет навещать его почаще.

– Доброе слово и кошке приятно…

В общей сложности у тюремщика собралось доброхотных деяний на тридцать тысяч, что дало ему возможность вернуться к себе на родину, в Швецию, и купить фабрику. Он не скупился на рассказы о великодушном арестанте: грубиян, каких свет не видал, зато если ты сам к нему с дорогой душой, то и он для тебя последнего куска не пожалеет.

Банни похудела и часто плакала. Вальтер утешал ее во время свиданий – если, конечно, сам был в порядке. Невезучий он стал: то одно свалится на голову, то другое. Банни в таких случаях безутешно рыдала.

– Не плачь, Банни, так и должно быть, – говаривал Бенджамин Вальтер, Неудачник XIII, к тому времени уже посвященный в историю со взломами сейфов. – В жизни за все приходится платить. Я наделал долгов, другой за меня расплатился. Элементарная порядочность требует отсидеть должок – своего рода круговая порука. Когда освобожусь и, если, конечно, меня не пристрелят и не вздернут по ошибке вместо какого-нибудь серийного убийцы, мы с тобой заживем душа в душу. Денег у меня навалом.

– Бен… Ты и правда считаешь, будто эти деньги твои, а не Пенкрофта?

Лицо Вальтера исказилось гневом, руки непроизвольно сжались в кулаки.

– Мои, а чьи же еще! Этот прохиндей обошелся со мной как ростовщик! Все его взбрыки не окупаются даже этими жалкими сотнями тысяч фунтов!