Текст книги "Лаура. Ванна"

Автор книги: Эммануэль Арсан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Погода изменилась: огромные облака пришли с океана, дождь промочил землю и окружающие здания. Тайфуну, предсказанному метеорологами, было присвоено женское имя.

Я был слишком погружен в работу за монтажным столом, чтобы думать о чем-нибудь ином или вести праздные разговоры. Предыдущие дни я полностью посвятил черновому монтажу своего фильма, но он еще требовал доработки. Я хотел, чтобы Лаура подсказала, как можно улучшить картину, чтобы она полнее отображала ее внутренний мир.

Часть пленки крутилась вокруг бесчисленных хромированных валиков на большой стальной платформе монтажного стола. Экран был не мизерных размеров, какие обычно имеют подобные машины, а имел более метра в ширину и полметра в длину. Банкет в честь дня рождения Ланса медленно протекал перед нами, отраженный в тусклом свете плавательного бассейна.

Лаура мягко погрузилась в воду, в которой отражалась яркая луна. Ее кожа блестела с экранного полотна. Появилось изображение прелестного, покрытого нежной порослью бугорка. Платья не было видно в радужных отражениях на поверхности бассейна. На краю маленького водопада сидела обнаженная Лаура, по обе стороны находились одетые Десмонд и Марселло. Она обнимала их за шею. Потом она повернулась к Десмонду, поцеловала его в губы, затем сделала то же самое с Марселло. Затем она начала ласкать каждого из них, поворачиваясь попеременно то к одному, то к другому. Они полностью отдали ей инициативу:

их руки были неподвижны.

– Вырежи это,– прервала показ Лаура,– все это слишком банально.

– Почему? – запротестовал я.– Нежность и доброта не так уж часто встречаются в жизни.

Тем не менее, я вырезал это место из картины.

Следующие образы были неясными, неотчетливыми, но я знал, что они тусклые не из-за плохой съемки или освещения. Невозможно было распознать тела, изображенные среди плотной, полупрозрачной темно-зеленой субстанции с таинственными белыми пятнами. Было трудно определить, мужские это тела или женские, обнаженные или одетые. Более того, их нельзя было узнать, поскольку съемка велась сквозь пластиковую поверхность большого плавающего матраца. Я прикрепил себя к нему под водой и снимал Лауру и ее партнеров через сменные фильтры, которые добавили свои собственные искажения к преломлению освещенной воды.

В результате получился своеобразный балет горизонтальных фигур, полуводяных, получеловеческих. Эти тени не соприкасались, но иногда проплывали одна над другой, переплетались, расходились, возвращались снова и как будто проходили друг через друга. Короткий план, возникший параллельно этому балету и снятый с поверхности, ясно показал одно из этих тел – Лауру.

Она делает шаг, танцевальное па. Пальцами одной ноги движет вперед, задерживается на мгновение, решается двинуться дальше. Затем то же самое она делает второй ногой. Такое впечатление, что обнаженная Лаура идет по воде.

Резкое движение камеры, смена ракурса: Лаура стоит на гигантском листе лилии. Это необычный экземпляр водного цветка, называемый Виктория Регина (Королевская Виктория), достаточно прочный, чтобы удержать на себе человеческое тело. Она широко расставляет руки, чтобы удержать равновесие. У нее две бамбуковые палки, она машет ими над головой, ударяет одна о другую, затем мгновенно совершает сальто и ныряет в воду...

Вот она снова в кадре: плывущая в молочном море, состоящем из белых лилий. Их стебли переплелись, как причудливые щупальца.

К ней присоединяются другие голые тела. В фокусе отчетливо видны Десмонд и Марселло. Все трое, взявшись за руки, образуют круг, затем разъединяются, становясь в позы, характерные для античных граций.

Внезапно их головы исчезают; они выныривают на поверхность, чтобы глотнуть воздуха. Их обезглавленные торсы переплетаются, напоминая ожившую индийскую смоковницу с тройным стволом.

Но вот один из мужчин отрывается, снова ныряет в воду. Это Марселло, он кусает Лауру за грудь, подобно хищной рыбе, жаждущей оторвать кусочек плоти. Но его зубы делают ее острый сосок еще тверже и крепче.

Затем губы пловца начинают сосать грудь. В замедленно темпе мы наблюдаем это. Ласка кажется настойчивой решительной, цепкой, упорной. Создается впечатление что рот, сосущий грудь Лауры, извлекает из

нее воздух, необходимый для дыхания.

Наплывом делается переход к следующей сцене, в

которой кажется, что Лаура, в свою очередь, вдыхает воздух из скипетра одного из мужчин – не ясно какого, другой фаллос, также возбужденный, предлагает себя ей, и ее губы отрываются от первого.

Затем она берет в обе руки по возбужденному пенису и соединяет вместе, потом оставляет их, поднимается на поверхность и уплывает из кадра... Некоторое время два мужских копья неподвижно соприкасаются своими наконечниками друг с другом подобно баранам – лоб в лоб, потом трутся друг о друга. Камера отодвигается и средним планом показывает, как мужчины обнимают друг друга. Головы видны наполовину там, где кончается вода, волнистая и тусклая. Их уста смыкаются в поцелуе.

– Почему находят различия между ними и мной? – прошептала мне в ухо Лаура.– Я ничем не отличалась от них.

Я нажал на кнопку: быстро замелькали едва различимые образы. Я остановился в том месте, где двое мужчин оказались в фокусе. Десмонд и Марселло окружили Лауру, стоящую между ними во весь рост.

Они плавают вокруг нее, как будто она отделена от них воображаемой клеткой, и они ищут вход. Один из них приближает лицо к лауриным бедрам, поднимает его выше к бугорку, покрытому шевелящимися в воде волосами. Руками он раздвигает ноги молодой девушки и скользит между них, переворачивает ее вниз головой, припадает устами к ее сокровенному месту и жадно пьет.

доведенная до экстаза Лаура откидывает голову назад и тянется устами к поверхности воды.

Воздуха! – стонет Лаура в темноте студии.– Я кончаю, я сейчас просто умру. Я хочу кончить и жить! Я хочу достичь оргазма и жить. Мне нужен глоток воздуха.

Белое от сверкающих лучей солнца небо заполняет экран над поверхностью моря.

Милагрос, чьи груди залиты солнечным светом, лежит спиной на коленях у Долли. Её божественные бедра заполняют жемчужный четырехугольник экрана.

Появляется лицо Долли, сначала не в фокусе, размытое. Губы приближаются к этим бедрам, целуют их, и, наконец, она полностью погружается в тело Милагрос. Всполох солнечного света. Крупный план раскрытого в крике рта Милагрос.

Крик Лауры сливается с криком Милагрос, она задыхается от страсти и их обеих заглушает шум воды. Пузырьки жемчужными колоннами идут из зубов Лауры.

Мужчина, ласкающий языком интимное место Лауры, целует губы Долли, приникшей к божественному месту Милагрос. Затем все соединяются в водовороте сверкающей от солнца воды.

Внезапно их руки переплелись, как морские водоросли: разноцветные, пестрые руки мужчин на грациозном теле Лауры, легкие, изящные руки женщин на стройном теле Милагрос. Воздух и вода слились воедино.

Руки Лауры и Долли ласкают губы Милагрос, касаются врат ее рая. Пальцы Лауры раскрывают их, погружаются в него. Рот Милагрос кусает влажные пальцы Долли. На экране водоросли и солнечные лучи вышили диковинный узор.

Скипетр мужчины пронзает воду и устраивается между грудей Лауры. Милагрос прижимает его к своим полным грудям. Откуда? Откуда он тут взялся?

Водный фаллос теперь входит в рот Лауры. На фоне неба ее губы принимают этот рог, который груди Милагрос не сумели удержать и спрятать.

А в монтажной комнате мой пенис проникает в рот Лауры. Я стараюсь приспособить свои движения в такт тем двум мужским фаллосам, которые видны на экране. Наши три пениса одновременно доходят до экстаза, извергают то же самое удовольствие в один и тот же рот. Сперма пловца вытекает изо та Лауры, расплывается волокнами между водорослями. Десмонд устремляется за ними, ртом ловит сперму и проглатывает ее волокна одно за другим. В студии Лаура смешивает слюну своего поцелуя со спермой, которой заполнен ее рот. На экране рот Лауры ищет уста Милагрос, находит их и делится спермой. Лаура шепчет мне одновременно, целуя в губы:

– Никто не поймет, что этот фильм мы создали вместе, чтобы поведать историю нашей любви, потому что ты никогда не появляешься на экране. Я знаю, что ты присутствуешь в каждом персонаже, в каждой сцене, но никто другой этого не увидит. А люди верят только в то, что видят собственными глазами.

Я крепко прижал ее груди и нежно сказал:

Ты ведь всегда утверждала, что выбор любви начинается с отказа от самого себя. Каждый, кто любит, должен принять этот отказ, это самоотречение.

– Разве когда ты видишь других, которые вместе с тобой занимаются со мной любовью, ты отказываешься от себя?

– Ты же знаешь, что это не так! Я не хочу только обладать тобой. Но я хочу всегда видеть тебя. Я только тогда лишусь тебя, когда не буду тебя видеть, когда ты покинешь меня навсегда.

– Разве ты не будешь верить в меня, когда мы расстанемся навсегда, и ты меня не сможешь видеть?

Я ответил, отдавая себе, отчет в том, какое беру безумное обязательство:

– Если когда-нибудь я осознаю, что ты будешь, счастлива без меня, я найду в себе мужество навсегда уйти, лишиться тебя навсегда.

Монтаж фильма занял у нас несколько дней и ночей.

С образами, запечатленными камерой, которые наша память, конечно, не могла удержать, мы смогли оживить другие наши истории.

В одной из них Артемио и Лаура, не осознавая, что вокруг них происходит, целовали друг друга на тростниковом коврике в движущемся доме сквозь изменяющие цвет орхидеи, чьи розовато-лиловые губы, желтовато-зеленые язычки и полосатую, как у тигра, плоть я наложил двойной экспозицией на их тела.

Они лежали неподвижно, полностью удовлетворенные тем, что их тела соединены. Артемио входил в Лауру все глубже и глубже, подобно фениксу, который, казалось, набирался силы после новых эрекций из того самого семени, которое он извергал из себя. Его сок был источником возрождения, а не началом будущего рождения.

– Тебе нравится это, правда?– спросил я Лауру.– Тебе нравится, как этот мужчина трахает тебя?

– Да,– призналась она.– И мне бы хотелось, чтобы он трахал меня каждый день, как он делал это тогда. Это действительно великолепно! Но я люблю и Долли, так же как и Милагрос. Я люблю их одинаково.

– Они тоже любят тебя. Посмотри!

На песчаном пляже острова три их обнажённых тела, каждое из которых находится в полной гармонии с другими; Как много разнообразных наслаждений!

Долли, чью воистину женскую грудь Лаура целовала в то время, когда ее таинственная пещера приняла в себя, ее воистину мужской пенис.

Милагрос, чьи ноги раскрылись с таким невероятным исступлением восторга и страстью для губ Лауры и для губ Долли – одной за другой, или обеим вместе– в то время как ее собственные губы присосалась к органу Долли, известному ей очень хорошо, или к промежности Лауры, которую она только начинала познавать.

Снова Милагрос, чьи сказочные груди целовали

вместе Лаура и Долли, беспокоясь о том, что не могут высосать из них неизвестные флюиды после того, как попробовали в них вкус молока. Милагрос, гордая тем, что хочет забеременеть от Долли и Петито: пусть сами решают, кому из них быть отцом ее ребенка. Сейчас она спрашивает Лауру, хочет ли та сделать ей ребенка? Милагрос, которую ее любовницы пытаются вскормить молоком из своих грудей, сцеживая его ей в рот.

Милагрос, которую Лаура – эта двуполая амазонка – оседлала верхом с обнаженным задом, как она поступала с Артемио. Она терлась промежностью о ее кожу, ее гривастый холмик, ее пупок, снова о ее груди,

шею, ее костистый янтарный лоб, спутанные локоны, и, наконец, о ее рот, на который она наваливалась утомленной, разбитой, уверенной в быстром возрождении.

И ненасытная Долли, ее длинный возбужденный пенис, переходящий от скрытой в темных зарослях пещеры Лауры к почти безволосому лобку Милагрос, возвращаясь снова к Лауре, затем опять к Милагрос, озабоченная тем, что не может излить семя в оба влагалища одновременно, отказываясь отдать предпочтение одному из них и в отчаянии от этого извергнувшая сперму на их лица, так что после этого они поделились ею между собой, слизывали ее по очереди со своих бровей и щек, покрытых песком и солью моря.

Долли, женщина и мужчина для этих двух женщин, была такой, как на ступеньках плавательного бассейна Лаура была одновременно парнем и девушкой для Марселло и Десмонда, и скипетры входили в нее по очереди, и каждый в свой черед наслаждался ее податливостью. По очереди вводили они свои фаллосы в ее влагалище, затем меж ее божественных ягодиц, и, разделив ее, проникали в нее спереди и сзади, пока не кончили вместе, находясь в ней, пенис в пенис, разделенные лишь тонкой оболочкой.

Мне также нравится это,– сказала мне Лаура.– Я так люблю это! Мне хотелось бы, чтобы ты вошел в меня вместе с кем-нибудь другим! Мне нравится, когда ты находишься глубоко во мне, в то время как другие мужчины или женщины берут меня. В самом деле, мне нравится, я счастлива, когда они занимаются со мной любовью. Но когда ты не во мне, я чувствую себя такой одинокой! Я тоскую не просто по твоей физической близости, так как знаю, что в действительности ты никогда еще физически не был во мне, когда внутри меня были другие. И я даже не уверена, хочу ли я, чтобы это произошло. Когда я занимаюсь любовью с другими, мне не нужно, чтобы ты трахал меня, Николас! Мне даже не нужно, чтобы ты смотрел на меня, потому что мне действительно не нужно думать о тебе. Мне нужно, чтобы ты думал обо мне!

– Насколько ты меня любишь, настолько ты мне веришь. Как бы я смогла жить, если бы не верила другим? Зачем мне жить? Ради чего? Ради кого? И какую веру сохранишь ты, Николас, если не будешь верить в меня? Зачем тебе нужна будет жизнь, если ты не будешь жить ради меня? Ты боишься, что я уйду от тебя? Но скорее ты можешь оставить меня! Рядом или далеко от тебя я всегда буду с тобой так долго, сколько ты будешь любить меня.

Быть твоей тревогой! Именно такую любовь я приношу тебе. Твое счастье заключается в том, чтобы ты хотел для меня счастливой жизни, желал этого.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ:

МИРТА.

Мы находимся в руках Аравы. Он с нами для того, чтобы найти дорогу и быть нашим проводником. Поэтому пусть сам и принимает решения! Я не собираюсь критиковать его поступки в первый же день. Я приберегу свое вмешательство для более важных случаев, касающихся вопросов жизни и смерти: Или счастья и несчастья, которые не менее важны, а по сути дела – то же самое, что жизнь и смерть.

Тем не менее, одна вещь говорит в его пользу: верный знак его скрытого гения – вчера вечером он нашел для нас невероятный бамбуковый отель в деревне, где с трудом можно было найти хоть какое-нибудь пристанище. Я всегда удивляюсь, должна ли я читать справа налево или слева направо, чтобы правильно расшифровать мысли и чувства этой прекрасной тени... Сам он иногда затрудняется найти правильное решение. Что происходит в его голове, когда эти двое Арав спорят друг с другом, одновременно подойдя к перекрестку? Который из них уступает: мара христианину или наоборот?

до сих пор я надеялась, что его реакция на устройство нас на ночлег прошлой ночью прояснит мне хоть что-нибудь, но он никак не прореагировал. Непознаваемы эти непроницаемые люди Востока! Я не узнаю, будет ли радоваться мара, увидев, как семейные пары немедленно забывают свои клятвы, или христианин будет возмущен этим.

Я должна признаться, что мне не следует проявлять такого легкомысленного любопытства и мои известные принципы лучше бы удержали меня от этого, как я и поступаю теперь, располагая людей по строгим категориям и предполагая, что знаю, как они поступят в том или ином случае. Но мои принципы включают также понятие относительности, так как я не испытываю угрызений совести, когда говорю себе? что мара и христианин одновременно предполагают особенно тяжелую наследственность и эти две ипостаси нелегко соединяются в одном человеке.

Как мы можем это, в конце концов, узнать? Без утомительных ограничений не было бы возможности подняться над ними. То есть об этом же я говорила раньше: когда никто не превысит своей власти, никто не захочет восстать. Жизнь становится слишком монотонной.

К счастью, хотя великие завоеватели исчезают, повседневные захватчики и мелкие тираны плодятся повсюду в изобилии. Таким образом, испытывать дух противоречия всегда интересно, и наша оппозиция против чего-нибудь приносит нам яркие мгновения. Возможно, Лаура не приняла бы приглашение моего возлюбленного так быстро и с такой смелостью, если бы оно не подчеркивало ее новый статус семейной женщины.

Я обнаружила, что Лаура – энергичная и решительная женщина, и не только тогда, когда у нее возникает возможность заняться любовью. Когда мы выбрались из этого ужасного джипа перед респектабельно вывеской «Отель Булон Комфортабельный – Горячий Водопровод», именно она казалась меньше всех уставшей. Насвистывая мелодию, она выгрузила из машины свой багаж, затащила звукозаписывающую аппаратуру, даже не согнувшись и не застегнув свой жакет цвета хаки, когда встретила этих негодяев в коридоре отеля. Одновременно она нашла время убедить Араву не ругаться с ними, а затем и Галтьера не тратить попусту сил, чтобы успокоить их на родном языке. Следом за Николасом она взобралась по лестнице полуразрушенного здания, прыгая через четыре ступеньки. Она была уже там, чтобы приветствовать нас веселой усмешкой, которую радостно было видеть, когда Галтьер и я, наконец, пробудились от спячки и пришли в себя от ошеломляющего любопытства местных обитателей. Мы взглянули на нашу обитель с облегчением, как техасцы, впервые увидевшие отель «Хилтон.

Галтьер, демонстрируя прекрасное знание местного языка, спросил, имеются ли три свободные комнаты на одну ночь. Портье, веселый парень, единственный представитель администрации отеля в столь поздний час, ответил на чистом английском языке:

– Мы ожидали вас.

Невероятно? Я внимательно изучала выражение лица Аравы, и, как обычно, мне ничего в нем не удалось прочитать. Но, в конце концов, зачем разгадывать эту тайну. Понятие «бессмысленного вопроса», по-моему, почти единственная вещь, которую я сохранила от своего буддистского воспитания.

Филиппинец протянул свою властную руку, на которую я положила наши четыре паспорта и документ с подписью и печатью Ланса. Арава принял позу человека, с детства свободного от, подобных формальностей.

Портье презрительно фыркнул, посмотрев на обложку моего документа. На ней был изображен позолоченный герб, показавшийся ему подозрительным. Записывая мое иностранное имя в регистрационный журнал, он все еще был слегка раздражен. Ученые степени и звания Галтьера тоже не произвели на него никакого впечатления. Его лицо просветлело только тогда, когда он открыл паспорт Лауры. Он проявил к ее документу большое любопытство: сначала внимательно осмотрел ее фотографию. Нам стало ясно, что она произвела на него потрясающее впечатление. Наконец он прекратил пялить глаза на фотографию и наградил Лауру подозрительным взглядом, сделав недовольную гримасу. Его комментарий был поразителен.

– Печать свежая!

В тоне его замечания не слышалось удивления, а скорее неодобрение и подозрительность: как будто он упрекал свою собеседницу, что она забыла надеть трусики. Лаура изящно парировала его комментарий:

– Вы правы, действительно, я поменяла паспорт, когда вышла замуж.

– Хорошо, очень хорошо,– вынужден был согласиться подозрительный портье.

Затем он стал внимательно всматриваться в каждую Страницу ее документа. Спустя мгновение он бросил в таком же добродушно осуждающем тоне:

– И вы вышли замуж только неделю назад. Лаура терпеливо кивнула, как будто ее свобода зависела от этого спектакля.

Совершенно верно, семь дней тому назад.

– Что ж, хорошо! – пробурчал подозрительный инквизитор, и невозможно было определить, как он отнесся к этому факту: отрицательно или положительно.

Он вздохнул, с сожалением вернул паспорт Лауре и начал просматривать следующие документы. Он поднял голову, внимательно взглянул на Николаса и, указывая на него зажатым в руке паспортом, недоверчивым тоном спросил:

И вы ее муж?

Николас молча подтвердил это обстоятельство. Клерк погрузился на некоторое время в раздумье. Наконец он произнес, пытаясь казаться любезным:

– Это означает, что вы прибыли сюда провести медовый месяц?

– Верно,– согласился Галтьер, хотя спрашивали не его.

Все мы страшно удивились, когда портье на добрые полминуты разразился неудержимым смехом. Затем, быстро обретя былое достоинство, он повернулся к бамбуковому перекрытию за его спиной и закричал, как будто его должны были услышать на огромном расстоянии:

– Джоахим, номера один, два и три!

Круглолицый, пышущий здоровьем парень вышел совсем не оттуда, куда выкрикивал распоряжения его начальник, а с противоположной стороны, и попытался одной рукой забрать все наши вещи. Николас взял футляр с кинокамерой, иначе она рухнула бы с огромной пирамиды чемоданов и сумок. Мы все, за исключением Аравы, взяли у него по одной или две сумки.

Арава и Галтьер последовали за Джоахимом, а за ними стройной шеренгой – Лаура, Николас и я. Замыкал процессию портье. Идти пришлось недалеко, так как единственный в отеле коридор оказался небольшим и вел прямо в три комнаты, двери которых были заблаговременно гостеприимно распахнуты.

По праву главы экспедиции Арава выбрал первую комнату, оставив для нас, вероятно, преднамеренно, комнаты по правую сторону коридора, смежные и гораздо меньшие по размерам. Галтьер остановился перед одной из них, обернулся и спокойно сказал:

– Лаура, ты не разделишь со мной комнату? Невеста преднамеренно задумалась, пока я с Николасом терпеливо ждали ее ответа, затем улыбнулась и заявила:

– Хорошо.

Галтьер бросил на меня сияющий от счастья взгляд. Я ответила ему также счастливым взглядом. Я действительно была счастлива, ведь мой возлюбленный наконец-то добился того, чего страстно желал. Желание это, если не изменяет мне память, возникло во время той памятной лекции в конференц-зале института Ланса, как раз в тот самый день в конце апреля, когда Лаура встретила Николаса. Целая вечность миновала с тех пор! Я также впервые встретила их в тот день. Я помню, как обменивались взглядами Лаура и Николас, и решила, что они любовники уже несколько лет. На самом же деле они впервые виделись в тот день. Он был знаком с ней всего полчаса. Она была для него просто самой лучшей женщиной, и остается такой же и по сию пору.

Я снова увидела то же выражение любви и обожания на его лице, когда Лаура повернулась к нему, спрашивая согласия на то, чтобы принять приглашение Галтьера. Это выражение – поразительного обожания, которое выглядело почти невероятным, – я часто видела на его лице, когда он смотрел на Лауру. Но вчера вечером оно было еще отчетливее, чем обычно, и я почувствовала в нем более чем гордость за свою невесту – глубокое преклонение перед ней как перед божеством. И это чувство придало неожиданную, хотя и сложную, красоту строгим и нежным чертам лица молодого человека, раскрыло всю глубину его бесконечной любви.

Я попросила портье привести нам свежего фруктового сока, а затем последовала за Николасом в комнату.

Арава выскочил на некоторое время из своей комнаты, чтобы, не теряя своего достоинства главы экспедиции, дать инструкции портье, в какую из комнат поставить вещи. У парня был острый взгляд и острый слух.

Комната, которую заняли Галтьер и Лауре, отделялась от той, где поселились мы с Николасом, простой бамбуковой передвижной перегородкой. Оставив Николаса возиться с его драгоценной камерой, я прижалась носом к щели, чтобы посмотреть, где были наши соседи.

Галтьер растянулся, полностью одетый, не сняв даже обуви, на кровати. Он выглядел очень утомленным. Лаура стояла во весь рост перед ним и снимала через голову платье.

Я знала, о чем думает Галтьер в эту минуту, когда смотрит на нее: Лаура вытянулась с поднятыми вверх рукавами; лицо ее было спрятано в складках материи. Эти же мысли пришли в голову и мне. Он воображал перед собой многочисленные торсы Венеры без головы, чьих живых грудей было вполне достаточно, чтобы погрузиться в мир восхитительных грез такое совершенство принадлежит не нашему миру, а божеству.

Сняв с себя платье, она, наконец, освободила руки и отбросила одежду позади себя на пол, не повернув даже головы. Теперь она во все глаза глядела на Галтьера, который лежал и молча любовался ею. Я видела ее в профиль: Лаура задумчиво закусила нижнюю губку, а я пыталась вообразить, что же она предпримет, чтобы еще больше поразить своего любовника, доставить ему еще большее удовольствие.

Она расстегнула пояс своих шаровар и спустила верхнюю их часть, наполовину обнажив живот. Затем внимательно рассмотрела кровать и весело рассмеялась:

бесцветное покрывало и подушки из желтоватого материала – больше ничего на постели не было. Все это возбуждало сексуальную раскрепощенность. Галтьер молча разделил ее удивление. Наконец он уселся на краю кровати, его лицо находилось на одном уровне с грудью Лауры.

Видишь,– сказала она,– я сдержала свое слово. Он издал кудахтающий звук, означавший легкое недовольство.

– Спустя неделю! – прокомментировал он.

Мне вспомнилась их подозрительная встреча тет-а-тет на террасе моего дома, когда мы собрались вместе, чтобы попрощаться с беременной Натали. Это было сразу же после банкета в честь свадьбы Лауры. Лаура уютно устроилась в кресле-качалке и играла букетом гардений, который принесла из церкви с торжественной церемонии их бракосочетания с Николасом. Ее длинное подвенечное платье, скромный покрой которого должен был доставить удовольствие ее отцу, было поднято почти до бронзовых, загорелых бедер. -

Галтьер подошел к ней, склонился на одно колено и прижался губами к темному треугольнику волос в ее промежности, излучавшему чувственный, плотский запах. Затем он поднял взор и посмотрел прямо в озорные глаза юной невесты.

– Ты хочешь, чтобы я преподнес тебе свадебный подарок сейчас? – спросил он.

Мне кажется, я бы хотела получить его! – пошутила она.– Что же это ты собираешься подарить мне?

– Признание в любви.

Лаура коротко, нервно засмеялась, не отрывая глаз от похотливого взгляда Галтьера. Наконец она кивнула

и шутливо сказала:

– Я знаю, что ты имеешь в виду.

Она внезапно прижалась устами к губам Галтьера и поцеловала его долгим поцелуем. Было совершенно ясно, что это не поцелуй сестры, а лобзание любовницы.

Николас облегченно воскликнул, будто это сняло тяжелый груз с его души:

– Наконец-то! Лед тронулся.

Я вспомнила замечание Натали по этому поводу:

– Что в этом удивительного? – спросила она меня.– Разве Лаура не любит Галтьера?

Я успокоила ее:

Дело не в том, нравится он ей или нет. Она просто его еще не знает..

Это произошло восемь дней тому назад. Узнала ли Лаура получше моего возлюбленного за это время? Я в этом не уверена.

Когда вчера вечером он дал ей понять, что она слишком медлит с выполнением своего обещания, она поняла, что потеряла целую неделю наслаждения и любовных утех. Потерять такую неделю – несправедливо, противоестественно, недопустимо и абсурдно, как будто покинуть своего возлюбленного на год или на всю жизнь.

Вероятно, она сожалела об этом.

Она посмотрела на свой живот, расстегнула молнию шаровар до самых волосков на промежности и начала их поглаживать, будто они не были частью ее собственного тела, а принадлежали какому-нибудь коту или собачке с мягкой шерстью. Внезапно она подняла голову и требовательно спросила:

– Скажи, как я тебе должна отдаться?

Галтьер не колеблясь, менторским, профессорским тоном, к которому он никогда ранее не прибегал, педантично сказал:

– При публике.

Казалось, Лаура не поняла слов Галтьера. Она опустилась на колени, послушная и покорная, как маленькая девочка, которая хочет чему-то научиться, как будто старалась проникнуть в скрытый смысл его слов. Затем задумчиво переспросила:

– При публике?

Она подумала и предложила:

– Ты хочешь, чтобы я пригласила Николаса и Мирту?

Галтьер отрицательно покачал головой.

– Николас и Мирта не являются публикой.

Лаура несколько мгновений вопросительно смотрела на него, пытаясь догадаться, каким образом – словами или действиями – она должна пройти это испытание. Образ послушной ученицы и строгого учителя так ясно встал у меня перед глазами, что я с трудом удержалась, и чуть было не вскрикнула от удивления.

Но Лаура снова встала во весь рост, повернулась спиной к постели и спокойно пошла к двери, ведущей в коридор. Она широко ее распахнула и закрепила в этом положении. Затем сняла обувь, носки и шаровары и совершенно обнаженная вернулась к своему партнеру и уселась на кровати рядом с ним.

– Галтьер,– попросила она,– расскажи мне о мара. Он лежал, опершись спиной о бамбуковую перегородку, и смотрел широко открытыми глазами куда-то вдаль, мимо нее. Возможно, он забыл о ее присутствии. Они оставались в таком положении, неподвижные, не говоря ни слова, долгое время, так что я была просто загипнотизирована до такой степени, что не могла вернуться в постель или пойти в ванную, чего мне хотелось гораздо больше, чем наблюдать за ними.

Первым заговорил Галтьер глубоким, гортанным, мелодичным голосом восточного сказителя:

– В лесах на острове Эммель, куда мы отправимся завтра, чтобы отыскать остатки племени народа мара, скоро настанет время для девственницы с гор раскрыть свое тело мужчине ее племени. Гигантские бабочки, такие большие, как павлины, спустятся с Нового Солнца и начнут ласкать ей грудь своими широкими крыльями. Лаура посмотрела на него и спросила:

– Сколько женщине нужно времени, чтобы больше не быть девственницей?

Он улыбнулся ей, внезапно вспомнив, где находится.

– для этого нужна вся жизнь.

Я слышала, что Николас моется под душем. Я разделась и присоединилась к нему. Подставила под струю голову, потом намылила ее. Мои густые длинные волосы покрывали спину. После этого я вернула ему мыло.

Он был окутан пеной с головы до ног: у меня было подозрение, что он сделал это преднамеренно из скромности, чтобы скрыть свою наготу передо мной. Это заставило меня тоже подшутить над ним.

Я также обильно намылила свое тело, но сладострастно задержалась на своих грудях и промежности, как будто мастурбирую перед ним без всяких комплексов.

Он выглядел смущенным. Внезапно, и не без женской извращенности и упрямства, я почувствовала, что возбуждаюсь на самом деле.

Ну, уж раз я начала, то нужно и закончить! Остановиться на полдороге было бы неразумным и вредным для здоровья. Поэтому я продолжила понравившееся мне занятие, совершенно открыто лаская себя ради собственного наслаждения до самого конца.