Текст книги "Лаура. Ванна"

Автор книги: Эммануэль Арсан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Как только я заглушил двигатель джипа, Артемио объявил:

– Кажется, мой друг отсутствует. Но его дом всегда открыт для друзей.

Он пожал плечами и беззаботно улыбнулся:

– Он должен был бы, конечно, расширить свое жилье, но все его деньги уходят на цветы!

– Не будет ли он возражать, если я воспользуюсь его отсутствием и приму ванну? – вежливо осведомилась Лаура.

– Конечно же, нет. Я могу также приготовить кофе,– предложил Артемио.– Я знаю, где что лежит: я часто здесь бываю.

– Смотрите! – сказал я Лауре.– Цвет лепестков меняется под действием солнечного цвета. Это видно даже невооруженным глазом. Как прекрасно, если я сниму этот эффект замедленно! Я думаю, что своей кинокамерой смогу снять здесь настоящие чудеса.

– Твоя камера годится для разных дел,– скромно напомнила Лаура, как она ею пользовалась.

– Но мне для этого понадобится штатив.

Я пошел к автомобилю за приспособлениями к кинокамере и в это время услышал, как Лаура сказала:

– Можно мне войти, Артемио?

Когда я отнял глаз от видоискателя, солнце поднялось выше, чем должно было бы быть в это время дня. Я бросил взгляд на часы и с удивлением обнаружил, что снимаю уже больше часа.

– А этот педераст собирался угостить меня кофе,– пробурчал я.

Я повернулся на каблуке и остановился, как вкопанный, открыв от изумления рот. Возможно, сам того не зная, я получил солнечный удар? Я нигде не увидел дома. Однако я ясно видел джип там, где его припарковал, перед террасой. Ничто не исчезло, кроме самой хибары.

Существовала ли она на самом деле?

Чудо длилось всего лишь секунду, а затем уступило место чему-то действительно таинственному – когда я разглядел маленькую хижину снова, она была на этот раз на добрых двадцать – двадцать пять метров дальше, на половине склона, ведущего к реке. Она стояла, наклонившись фасадом к подножию возвышенности. Я начал нервно смеяться, совершенно ошеломленный увиденным. Как бы то ни было, опасность миновала: склон явно уменьшился. Теперь он не был слишком крутым, и резиденция Родригеса снова обрела устойчивость, как и положено жилищу.

Я тщательно упаковал киносъемочное оборудование, перебросил его через плечо и осторожно направился к этому чудесному феномену. Когда я был на одном уровне с садом, который ранее окружал террасу, я увидел две глубокие колеи, бегущие вниз по склону к месту, где теперь стояла эта хибарка. Сомнений не оставалось – ее туда оттащили!

Почему же она не разрушилась? И почему. Лаура никак не отреагировала на это противоестественное перемещение? Что могло с ней случиться? Охваченный волнением, я двинулся к хижине. Но только я приблизился, здание вздрогнуло и начало двигаться, как бы пытаясь убежать от меня. Так оно прошло два или три метра и остановилось.

Я застыл совершенно потрясенный, с остекленевшими глазами. Одновременно я услышал с обратной стороны здания глубокое дыхание и шаги, какого-то животного.

У меня возникло невероятное подозрение, и я наклонился, чтобы заглянуть под здание – не для того, чтобы обнаружить там спины гигантских черепах, но ради простого любопытства: возможно, оно сооружено на роликах. Оказалось, не на роликах, а на колесах. По толстым бамбуковым шестам дом снова пришел в движение. На этот раз я все понял. Я перешел на другую сторону двигающегося здания. Толпа волосатых, потных дикарей в ярких набедренных повязках и соломенных шляпах напряженно, Согнувшись почти пополам, тянула толстые веревки.

Пока я удивленно смотрел на них, один из дикарей бросил свою веревку и подошел поближе, чтобы рассмотреть меня. Я направился к нему и, брызгая слюной, прокричал:

– Что это вы делаете?

Пораженный моей несообразительностью, он прочистил горло и восторженно сказал:

– Дом... вы.., скоро в воде! Один час, все будет кончено. Очень, очень хорошо! Прекрасно!

Мне все это пришлось не по душе: если цель этой операции – утопить хижину, то мне нужно подумать о спасении Лауры. Я успел вскочить на террасу в тот момент, когда похитители возобновили свою работу. Бамбуковый пол зашатался у меня под ногами. Ближайшим отверстием оказалось окно. Я ухватился за подоконник и остался стоять, держась за него. Зрелище, представленное его обитателями, по-настоящему потрясло и даже восхитило меня! Оно было гораздо более привлекательное, чем все орхидеи вместе взятые!

Я схватился за кинокамеру и молча приготовился снимать, боясь ненароком прервать действие, увиденное мной. Но вскоре я убедился, что жужжание камеры не более испугает моих героев, чем передвижение дома и тряска их комнаты.

дом мягко съехал вниз и был установлен на бамбуковый плот на реке. Опоры погрузились в воду, и я думаю, что скорее восторженные крики дикарей, чем движение дома, оторвали Лауру от любовных объятий.

Я занял позицию на берегу реки, чуть продвинувшись вперед, чтобы запечатлеть установку дома на плоту, и был очень доволен отснятым материалом. Рабочие, занятые делом, не обратили на меня никакого внимания, и их лица не выразили никакого удивления по поводу моего присутствия. У меня было такое впечатление, что они считают неприличным обращать на меня внимание.

Лаура выскочила на веранду, обернувшись в саронг, который нашла в комнате. Она восприняла странную ситуацию довольно спокойно, без особого удивления, и даже весело рассмеялась.

– Артемио! – позвала она.– Иди сюда и взгляни, что делается: дикари воруют дом твоего друга!

Она говорила об этом, совершенно не обращая внимания, что сама стоит на веранде этого дома. Артемио появился в проеме окна совершенно голый. Осознав неуместность этого, он мгновенно удалился внутрь комнаты. Плот медленно плыл к середине реки. Краснокожие, казалось, устроились на обеденный перерыв, закрутив веревки вокруг столбов.

Только тогда Лаура заметила меня и весело махнула мне рукой:

– Эй, Николас, где же ты был? Чего ты ждешь? Приходи скорее к нам!

Она подошла ко мне развернула саронг и предстала совершенно голой перед дикарями. Их руки с рисом остановились между корзинами и ртами. Затем она нырнула в желтовато-коричневую воду.

Я сделал еще несколько кадров, снял рубашку, тщательно завернул в нее камеру, положил вместе со штативом в лодку, которая стояла на берегу, и тоже прыгнул в воду.

Я нагнал Лауру в несколько гребков. Мы начали дурачиться, обнимать друг друга. Она попыталась стащить с меня трусы. Здесь была очень грязная вода, и я противился ее попыткам. Я уплыл от нее и закричал:

– Артемио, что вы там делаете?

Его голос долетел до меня из глубины плывущего дома:

– Готовлю кофе!

После отдыха дикари разошлись по берегу реки и

сопровождали плот по течению. Наплававшись вдоволь,

мы с Лаурой поднялись на борт и устроились там,

ожидая, что же произойдет дальше.

Лаура надела свою рубашку на мокрое тело, так

что та стала такой же мокрой, как и мои брюки. Но это ее совершенно не волновало.

Артемио, застегнутый на все пуговицы и щегольски одетый, как на демонстрации модной одежды, наконец, принес нам кофе. Он был теплым.

– Я возбужден до предела, мой рог тверд, как камень,– признался я.

– Надеюсь,– довольно бесстрастно сказала Лаура.– Тогда давай займемся любовью.

– Где? – спросил я.– Мы не должны шокировать Артемио.

Мы начали смеяться, как идиоты,– это был один из тех взрывов хохота, совершенно беспричинного, который, казалось, никогда не закончится.

– Я хочу поразить тебя,– решила Лаура.

Она так и сделала. Артемио не появлялся из своей комнаты и ничего не мог видеть. Но краснокожие дикари, чтобы ничего не упустить, шли, повернув головы в нашу сторону и рискуя удариться головой о какое нибудь дерево. Я знал, что их взгляды увеличивают удовольствие, получаемое Лаурой, и это доставляло мне дополнительную радость.

Мы обогнули мыс и приплыли на пляж небольшой косы. Там кто-то стоял.

– Нас встречают,– воскликнула Лаура, чтобы дать знать Артемио, и он наконец-то выбрался из своей берлоги. Вскоре мы все трое выстроились на корме плота, пытаясь угадать, какой прием ожидает нас.

Силуэт принадлежал европейской женщине, и когда мы подплыли ближе, то увидели, что она довольно элегантно одета. Она бы не выделялась среди парада манекенщиц: шелковый, выполненный по заказу плащ, пастельного цвета шарф, белые туфли и перчатки.

Подойдя поближе, мы разглядели драгоценности, со вкусом наложенный макияж и модную прическу. Трудно было судить о ее возрасте. На вид – лет тридцать с небольшим. Ростом выше, чем Артемио или я, выше, чем Лаура. Стройная и изящная, как хороших кровей борзая. Светская женщина. И голос ее звучал, как у великосветской дамы.

– Добро пожаловать в гости к Долли, леди и джентльмены,– сказала она прежде, чем наш дом приплыл к берегу.– Я заплатила Сальвадоре Родригесу за пустой дом, без мебели. Но я вижу, он прекрасно его обставил. Очень любезно с его стороны.

Пока работники завершали маневры, чтобы получше установить дом, странная женщина ходила взад и вперед по грязному песку, в который глубоко погружались ее туфельки на высоких каблуках. Но она не обращала на это никакого внимания: по достоинству и свободе ее походки можно было догадаться, что она привыкла ступать по персидским коврам своей гостиной. Одновременно она говорила хорошо поставленным голосом:

– Да, я недавно приобрела эту землю и подумала, что проще купить дом у Родригеса и передвинуть его сюда, чем строить новый, Я не люблю ждать слишком долго. Не повезло бедняге Родригесу, вероятно, думаете, вы, и я с вами вынуждена согласиться. Но что делать с человеком, который не может правильно распорядиться своими средствами? Он неизбежно терпит поражения!

– Верно,– заметила Лаура.– Потому что он предпочел орхидеи своему, жилищу.

Долли внимательнейшим образом осмотрела ее, как будто она была каким-то необыкновенным экземпляром зоологического мира, появившимся совершенно неожиданно. Когда мы сошли на берег, она продолжала смотреть Лауре прямо в глаза, будто совершая строгую инспекторскую проверку; Затем сказала:

– Вы, безусловно, привлекательны, но в таком виде вам нельзя показываться в большом городе.

В каком еще городе? Мы были в сотнях миль от ближайшего населенного места. Она продолжала:

– Пройдите к моей машине, и я дам вам что-нибудь подходящее.

Она повернулась ко мне и заявила:

– Сожалею, но у меня нет ничего для вас.

– В любом случае,– заметил я,– нам нужно вернуться назад.

– Можно у вас спросить, зачем?

– Я оставил кинокамеру и автомобиль на земле Родригеса,– объяснил я.

Долли повернулась к Артемио с величественной снисходительностью прирожденной графини

– Мои работники доставят вас к Родригесу,– сказала она.– Вы заберете там вещи джентльмена и привезете сюда. Затем вы доставите автомобиль к его дому. Я сама прослежу, чтобы мои гости благополучно вернулись домой, но немного позже.

Это задело меня, и я довольно холодно вмешался:

– Вероятно, здесь какое-то недоразумение. Мистер Лорка наш друг, а не слуга.

Долли это замечание страшно развеселило. Она недовольно надула губки, но закончила ангельским тоном:

– Он был моим другом прежде, чем стал вашим.

И он должен мне достаточное количество денег, чтобы я могла время от времени попросить его о небольшой услуге.

Артемио улыбнулся со спокойной беспечностью, как будто уже привык к колкостям Долли и склонен прощать ей все. После этого он покорно, как ягненок, пошел к лодке, на которую она указала и где его ожидали два гребца.

Уже находясь в лодке, он сделал прощальный выстрел, информируя нас:

– Это правда, мы с Долли старинные друзья. Мы вместе служили в армии.

Лаура и я обменялись недоуменными взглядами. Какая еще армия?

Пока Артемио выполнял поручение, хозяйка показала нам свое поместье. Когда же она увела Лауру, чтобы переодеть, я спустился на берег реки, переживая, доставит ли Артемио мою кинокамеру. Мое беспокойство возросло еще больше, когда я увидел, что лодка возвращается только с двумя гребцами. Один из них передал мне мои вещи и рубашку, другой записку, написанную красивым аристократическим почерком:

«Не теряйте напрасно времени. Я доставлю ваш автомобиль в целости и сохранности. Припаркую возле института. Вещи ваши на месте. Позвоните мне».

Но он не оставил номера телефона. В любом случае, о чем мы стали бы с ним говорить? Я проверил: моя кинокамера не сломалась и даже не намокла. И это обстоятельство обрадовало меня: можно было продолжать съемки.

Я услышал шум бегущих ног. Лаура подбежала ко мне, крайне взволнованная. На ней была действительно модная рубашка цвета хаки с короткими рукавами, перепоясанная кожаным ремнем, и короткая военная мини-юбка зеленого цвета. На голове красовалась зеленая фуражка с длинным козырьком, которая, вероятно, принадлежала какой-то воинской части. Было ли это, из гардероба Долли, когда она служила в каком-то полку?

– Ну, как я выгляжу? – закричала Лаура, немного запыхавшись.

– Ужасно! – выдохнул я.

– Ты даже не представляешь, какую ты несешь чушь! – не сдавалась она.– Это же форма знаменитого полка!

– Я говорю то, что думаю на самом деле!

Подбежав ко мне, она шутливо пожаловалась:

– Кто потерял мое платье? Спасибо Богу и Долли, что они спасли мою честь. Пойдем же, дорогой, твои прекрасные леди, сразу две, ждут тебя. Обещаю тебе сюрприз!

Хорошо, что я не высказал предположения, какой меня ожидает сюрприз,– я всегда ошибался в этом.

Поднимаясь по склону, мы оказались у полянки, окруженной деревьями. На середине лужайки, медленно вращая лопастями, ревел моторами прекрасный четырехместный вертолет: машина, часто используемая богатыми бизнесменами. Воплощенная роскошь. На черно-желтом фюзеляже огромными красивыми буквами значилось: «Мечта Долли».

Мечтательница была за рулем в кабине вертолета и приглашала нас присоединиться. Я помог Лауре подняться в кабину. Поток воздуха от лопастей поднял ее форменную юбку до подбородка, и я заметил еще кое-что: Долли зашла так далеко, что не дала ей никакого нижнего белья.

Причудливой лентой под нами вилась река. Со своего сиденья я мог наблюдать за ней через ноги Долли и Лауры. Наш пилот обнажила бедра на три четверти, до самого верха чулок. Сделала она это для того чтобы лучше управлять вертолетом, или для того, чтобы показать, что ее ноги ничуть не уступают ногам соседки.

Наш вертолет совершил поворот на сорок пять градусов, резко изменив курс Долли надела, наушники и переговорила с диспетчером. Затем, умело, обращаясь с приборами управления, как опытный вертолетчик; она скорректировала курс. Потом повернулась ко мне:

– Мне нужно совершить посадку,– сообщила она.– Я должна захватить еще одного пассажира.

– Свидание? – спросила Лаура, прокричав так громко, что перекрыла шум моторов и радио.

– Совершенно верно,– подтвердила Долли небрежным шутливым тоном.

Она внимательно посмотрела на Лауру, а затем подвергла и меня такой же проверке. После этого спросила:

– Вы муж и жена?

– Что за бредовая идея? – рассмеялась Лаура.

Вскоре мы уже летели над новым пригородом Манилы, построенным богатыми семействами старой столицы: лес стеклянных и железобетонных башен, пересеченный длинными прямыми авеню, по которым бегали «Мерседесы» и «Кадиллаки». Окружали его виллы с плавательными бассейнами и садами. В контрасте можно было разглядеть первые проржавевшие крыши большинства сооружений среди плохих дорог и мертвых садов. Их скучная монотонность вырастала по мере приближения к земле, бесцветная и безрадостная от самого центра огромного мегаполиса до самого моря, насколько хватает зрения, до темного горизонта джунглей.

Я прижался лбом к стеклу и долго созерцал невероятное пространство города, пораженный величественным зрелищем.

– Вам позволено пролетать над центром города? – поинтересовался я неодобрительно.

– Я бы не делала этого, если бы не имела разрешения,– парировала Долли.

Она понеслась прямо на один из небоскребов, явно стараясь врезаться в одно из его окон. Я не особенно тревожился и правильно делал, так как вертолет вскоре намертво застыл в десяти метрах от боковой стены, а затем начал медленно опускаться параллельно фасаду, состоявшему из длинных квадратных балконов, похожих один на другой добрых пятьдесят этажей, если не больше. На некоторых из них двигались фигуры людей, другие выглядывали через перила на улицу.

– Человек, с которым я вас познакомлю, замужем,– сказала Долли.

Мы в свою очередь отказались от комментариев.

– Ага! – внезапно воскликнула наш пилот,– вот мы и приехали! Я всегда с трудом разбираюсь, над которым этажом нахожусь.

Мы ничего не успели почувствовать, когда она переключила полет вертолета с вертикального на горизонтальный. Ее длинные пальцы ловко, как компьютер, манипулировали кнопками и рычажками приборов.

Через минуту я почувствовал, что повис между небом и землей.

Стараясь сохранить самообладание, я увидел на

балконе молодого человека с могучей мускулатурой и устрашающим лицом боксера-тяжеловеса. Рядом с ним стояла очень красивая девушка, также с обнаженной грудью. Увидев, что я смотрю на нее, она быстро убрала со лба необычно длинные волосы, затем повернулась и скрылась в комнате.

Вертолет круто пошел вверх. Я догадался об этом, когда увидел, как балкон и его обитатели резко погрузились вниз.

– Теперь я должна кое-что вам разъяснить,– самодовольно сказала Долли.– Все, что я хочу сделать, это ждать на террасе. Лицо, о котором я говорила, встретит нас там. Нужна осторожность в отношениях с семейными парами. Мужчина, которого вы видели на балконе, очень ревнив. Ревность – его постоянное занятие.

Я не удержался и выпалил:

– Что? Вы, воспитанная, деликатная женщина, как вы можете иметь дело с ревнивыми людьми? Ревность – низменное чувство.

Вертолет достиг вершины небоскреба и парил над ним с легкостью и грациозностью птицы в свободном полете. Долли благополучно направила вертолет к красноватому пятну на крыше, где была расположена терраса с огромной буквой «Н» в центре круга.

С точностью часовщика, вставляющего пружину, она, посадила машину через перила террасы на букву «Н». Я увидел, как открылась дверь квадратного помещения в тридцати или сорока метрах от нас. Девушка на балконе, казалось, собиралась добежать до нас прежде, чем Долли успеет выключить двигатель. Длинное платье, схваченное поясом, при каждом шаге приоткрывало голые ноги до самых ягодиц, мускулистые, золотисто-коричневые бедра. Я был в затруднении; чем восхищаться больше: их чувственностью или силой.

Треугольный шарф, такой легкий и прозрачный, что ей было бы лучше обходиться без него, был, очевидно, предназначен, чтобы скрыть ее грудь от любопытствующих похотливых взоров. Он не выполнял этой миссии, все было видно сквозь него (и чем больше, тем лучше!). Небрежным движением головы она откинула назад свои черные роскошные волосы, на мгновение, обнажив прелестные груди.

Я хорошо сохранил в памяти, несмотря на покрывающий ее грудь шарф, величину, вес и великолепие ее округлых крепких полушарий. И был очень удивлен, что во время бега они почти не колебались. Эти ее сокровища были просто превосходны.

Ее мифическая грива (которая, решил я, принадлежит будущей мифологии) развевалась вокруг ее головы. Ее уста произносили необычное, варварское проклятие. Я бы нисколько не удивился, если бы эти три прекрасные женщины разорвали бы друг друга на куски, откусили бы друг у друга самые чувствительные места, явись они совсем обнаженными... Долли, без сомнения, находилась в таком же игривом состоянии, как и я, погрузившись в такие же неистовые, безумные грезы, так как ее рука застыла на рычаге управления, когда она смотрела на приближение своего противника. На ее губах играла необъяснимая улыбка удовольствия. У меня внезапно возникла мысль, что эта хитрая женщина, возможно, приготовилась обезглавить преступницу ударом острого винта вертолета. Но Долли просто склонилась над коленями Лауры, открыла ближайший к прибывшей девушке дверной люк, а затем входной, расположенный на фюзеляже.

Спотыкаясь, амазонка вскочила в машину. Ее платье поднялось от идущей от лопастей струи воздуха. У меня перехватило дыхание... Как прекрасно было ее обнаженное тело!

– Долли! – выдохнула она.– Долли, дорогая! Лучше, если вы поскорей полетите. Пепито ревнует. Я боюсь за тебя. Не задерживайся!

Долли нежно улыбнулась.

– Не волнуйся, дорогая! Входи. Я собираюсь взять тебя с нами. Мы будем в полной безопасности, когда поднимемся в воздух!

Долли не успела произнести ни слова, когда Лаура молча перебралась через спинку своего сиденья и присоединилась ко мне, уступив место испуганной беглянке. Девушка вспрыгнула на борт машины, я ближе рассмотрел ее, но с меньшей страстью, чем тогда, когда лопасти винта угрожали ее жизни и раздевали ее. Она действительно была очень молода. Слишком молода, чтобы противостоять жестокому темпераменту Пепито.

Долли с неподражаемой элегантностью поднялась в воздух и взяла курс к морю.

– Мне очень приятно представить вам мою подругу Милагрос,– сказала она, когда набрала высоту и взяла правильный курс. Затем представила нас:

– Милагрос, моя милая, это мои друзья Лаура и Николас. Они теперь стали и твоими друзьями.

– Мне страшно, что Пепито придет в ярость, если я опоздаю,– сказала молодая девушка.– Не смогла бы ты вернуться и увидеться со мной как-нибудь в другой раз?

Долли была разочарована, даже оскорблена.

– Ты уже хочешь меня покинуть. Я не видела тебя целый день. Вот как ты меня любишь...

Милагрос бросилась в объятия своей любовницы с такой страстью, что я подумал – вертолет сейчас перевернется. Но умелые руки Долли не дрогнули, и она вела машину устойчиво и уверенно.

– Я знаю один остров,– сказала она.– Мы летим туда. Никто нас там не найдет. Я доставлю тебя как раз вовремя, чтобы ты смогла приготовить ужин своему мужу.

С тихой нежностью она погладила роскошные волосы своей любовницы и добавила:

– ...и ты успеешь попасть к нему в постель.

Милагрос развеселила такая перспектива: ей явно было по душе это свидание. Мне подумалось, что для нее пропустить ночь с Пепито было бы таким же неприятным событием, как и отменить ее утренние свидания с Долли. Короче говоря, жизнь женатой женщины не была такой уж безнадежной.

Лаура не могла оторвать глаз от Милагрос, будто все еще не могла до конца поверить, что такая девушка действительно существует в реальной жизни.

– Сколько же лет Милагрос? – поинтересовалась она.

– Совершенно достаточно,– ответила Долли.

– Мы думали, что у Долли свидание с Пепито,– объяснила Лаура.

Глаза странного создания заволокла влага. Она бросила на Лауру многозначительный осуждающий взгляд:

– Вы не такая уж свободная, какой хотите казаться,– заявила она.

– Быть свободной,– пояснила Долли,– значит наслаждаться разнообразием любви.

У меня просто не хватило слов. Я не был знаком с пилотом достаточно близко, чтобы попросить ее повторить то, что она сказала. Поэтому я стал внимательно прислушиваться к разговору.

– Я выбрала для наслаждения свое собственное тело,– продолжала Долли.– Почему мне не выбрать также тела моих партнеров?

– Вполне допустимо,– согласилась Лаура.

Долли решила закрепить свой успех.

– А что вы думаете о любви между женщинами?

– Это самая лучшая любовь,– убежденно заявила Лаура.

Разве Лаура действительно любила женщин? Нужно будет уточнить у нее.

Это могла бы сделать и сама Долли, спросив Лауру. Но, к моему великому разочарованию, Долли вполне была удовлетворена ее поддержкой, тем, что она уже сказала. Долли удовлетворенно кивнула и оставила эту тему.

Лаура решила из вежливости продолжить этот разговор:

– А как ты, Милагрос, тебе нравится заниматься этим, правда?

– Чем именно?

– Заниматься любовью с женщинами,– уточнила Лаура.

–Ты сошла с ума,– с отвращением заявила Милагрос.– О чем ты говоришь? Такие вещи недопустимы!

Мне было жаль, что Лаура не стала даже возражать, она просто не поняла, в чем же ее упрекает Милагрос.

Никаких островов нам больше не попадалось, и никто не произнес больше ни слова. Мне осталось запечатлеть на пленке тишину, так как меня полностью захватил предыдущий разговор, и я совершенно забыл о кинокамере. Я глубже вжался в кресло поставил самый короткий фокус на объективе и скадрировал лица Милагрос и Лауры.

В видоискатель попала правая рука Долли, которой она гладила волосы Милагрос. Я отстранился от кинокамеры чтобы посмотреть, где находится ее левая рука: точно там, где я и предполагал,– в промежности ее любовницы. Две руки у нее, таким образом, были заняты. Кто же управлял вертолетом?

– Я не знал,– заметил я,– что вертолеты тоже оборудованы автопилотом.

Очень любезно, глядя на меня с особым выражением на лице, которое я уже где-то видел, Долли ответила:

– Все возможно.

Я положил камеру к себе на колени, ожидая лучшего ракурса для съемки. Но Долли продолжала внимательно смотреть на меня насмешливым взглядом.

– Чем же это вы там занимаетесь? – наконец поинтересовалась она.– Расскажите мне, какой фильм вы снимаете.

В лучах солнца засверкали округлые формы южной части ИТИЛа. На моих часах было начало первого, когда Долли посадила вертолет в самом центре лужайки Олсенов. Вращающиеся лопасти машины склонили растущие там цветы.

Выйдя из вертолета, мы с Лаурой остановились и помахали руками в знак прощания. Вертолет поднялся, взревев мотором, медленно наклонился, неохотно развернулся и улетел.

– Спасибо, Долли! до свидания, Милагрос!

Мне не нужно было оправдываться за наше опоздание: родители Лауры даже не упрекнули нас, что мы вернулись не вовремя. Я сдержал слово и вернул их дочь домой, да еще в новой одежде. Моя рубашка имела неопровержимые следы наших несчастий. Однако Олсены встретили нас приветливо, как я и ожидал. Они ни словом не обмолвились, что волновались из-за долгого отсутствия дочери. Было очевидно, что она не доставляет им особых огорчений. -

– Вы останетесь и пообедаете с нами? – предложила мне Хелен Олсен.– Но сперва вам нужно принять ванну.

Я широко улыбнулся: а почему бы и нет? Мать Лауры продолжала рассыпаться в любезностях:

– Дорогая, покажи Николасу свою ванну. И найди ему чистое белье. Вам нужно обязательно переодеться. Ваш наряд выглядит ужасно.

Она рассмеялась. Я начал понимать, что мне нравятся жены священников.

Позже, когда я сидел на краю ванны, которую Лаура наполнила пеной, я спросил:

Разве твои родители не озабочены тем, что мы можем заняться любовью в их доме?

– Это им не грозит!

– Да? Почему же?

Она пожала плечами:

– Не говори подобных глупостей!

На этом наш разговор оборвался. Она сидела в халатике, и мне не представилось больше возможности выяснить, почему мы не можем заняться любовью в этом доме. Когда я вытирался, она сказала:

Я положила брюки для тебя и одну из рубашек, подаренных Долли, на стуле в твоей комнате. Поспеши одеться и выйди к родителям. Ты должен с ними поговорить, пока я приведу себя в порядок.

Я вышел из ванны расстроенный, как мальчишка, достигший половой зрелости, которому не удалось подсмотреть за своей старшей сестрой в голом виде.

Внизу, в гостиной, я снова почувствовал себя взрослым среди взрослых. Как и всякий человек легкомысленного поведения, я чувствовал удовлетворение от того, что мое присутствие здесь красноречиво свидетельствует о моих высоких моральных принципах:

родители любовницы оценят мою добропорядочность по достоинству, ведь я не воспользовался представившейся возможностью заняться любовью с Лаурой в их доме. Они не подумают ничего плохого обо мне!

Чем больше я думал над этим, тем больше убеждался, что действительно попал бы в глупое положение, если бы родители Лауры застали нас голыми в ванной или спальне. Я действительно не осмелился бы заниматься здесь с Лаурой любовью. Кроме того, я не чувствовал возбуждения...

– Прошу прощения? – внезапно сказал я, не услышав вопроса Хелен Олсен.

– Что вы думаете о Лауре? – повторила она.

Я не был готов к такого рода испытанию! Я смог только принять недоумевающий вид, который, как я понял, был не в пользу их дочери и не делал чести их родительским чувствам. Более того, я выглядел в их глазах форменным дурачком.

– Конечно,– призналась миссис Олсен,– ей еще многое предстоит постичь. Она интересуется всем. У нее нет предрассудков, и она ничего не боится.

– У нее истинно научный склад ума,– добавил отец.– Она признает ценность только того, что испытает на собственном опыте. Она намеревается испытать все. В этом-то и состоит истинная сущность свободы, правда же? Тот, кто абсолютно свободен, должен познать все.

Эта мысль показалась мне такой самоочевидной, что я мгновенно забыл о том, что ее высказал Эрлинг Олсен. Но он продолжал:

– Нужно быть свободным, чтобы быть способным развиваться дальше. А если вы не желаете развиваться, продвигаться вперед, то вам лучше просто умереть молодым.

– Лаура – одна из тех, кто способен развиваться. Более того, она из той породы женщин, которые максимально используют свои возможности, – рассуждала миссис Олсен.

– Она знает, что должна делать, и не остановится на полпути, не свернет в сторону,– продолжал ее муж.– Я не имею в виду то, что она пойдет до конца, так как никакого конца пути нет. Но она всегда найдет то, что нужно.

Хелен Олсен мягко улыбнулась:

– Мне кажется, что обретение чего-то – не так уж важно. Важен сам по себе поиск. Но это тоже очень трудное дело.

– А вы не боитесь потерять ее? – спросил я.

– Конечно же, нет! – возразил Олсен.– Можно потерять только того, кого не понимаешь, кого не любишь. Кроме того, никто не способен кого-либо в этом мире разделить. Даже измена или разлука – узы, связывающие людей.

– Любить,– добавила Хелен Олсен,– значит, не бояться потерять.

– Я все же думаю,– сказал я,– что способен на любовь.

– Мы все способны любить,– сказал Олсен,– но мы не всегда знаем, как извлечь пользу из этой силы.

– Правда, родителям легко любить своих детей,– объяснила Хелен Олсен виновато улыбаясь.– Родителям достаточно знать, что именно позволено детям для любовника все обстоит гораздо сложнее.

Глядя ей прямо в глаза, я спросил:

– должен ли любовник позволять тому, кого он любит, идти собственной дорогой?

Она рассмеялась в ответ, как будто мы обменялись любезностями, ничего не значащими пустяками. И поддразнила меня:

– Какой мужчина способен безумно любить женщину, если он знает, что женщина забудет его через год?

Окончательно подвела черту нашему разговору

Лаура: -

– Мои дорогие, идите ко мне, если хотите: обед уже готов.

Фотолаборатории, звукозаписывающие студии и монтажные в Институте тихоокеанских исследований Ланса были оборудованы в стиле их создателя: роскошные, хорошо оснащенные, необычные по интерьеру и лучше приспособленные для работы, чем это кажется на первый взгляд.

Студия, которую использовали мы с Лаурой тем ранним утром, когда никто не мог помешать нам, могла бы вызвать зеленую зависть у режиссера Голливуда. Стены были покрыты пробковым деревом. Серебряные экраны спускались с потолка или возникали из пола. Дуговые лампы и цветные светильники различной силы можно было использовать, выдвинув из ниш, направлять в любую сторону, включать полный свет или использовать фильтры, уменьшить до малейшего лучика, ёсли бы это понадобилось. Большинство аппаратов – мечта любого кинематографиста, присутствовали в изобилии. Даже кондиционированный воздух имел изысканный запах слегка подогретого металла или дорогой кожи.