Текст книги "Ты сеешь ветер (СИ)"

Автор книги: Эмма Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Ты сеешь ветер
Эмма Романова

1 

      Было уже поздно, когда я вернулась в таверну. Спускались сумерки, и вместе с ними надвигалась гроза. Какой-то неземной и зловещий свет разливался под облаками, и даже новые дома вдоль дороги казались такими же древними и мрачными, как источенные непогодами Стрелы Дьявола. В такой вечер лучше всего было сидеть дома и не высовываться.

      Затащив тяжёлый мешок с солью на крыльцо на заднем дворе, я бросила его у скамьи и, вытянув руки вперед, с наслаждением потянулась. Вязы раскачивались и мотались из стороны в сторону, где-то на другой стороне дома бились о стену отвязавшиеся ставни, и я подумала, что следовало бы закрыть их все, хотя зрелище бури за окном всегда меня завораживало.

      И тут сквозь гул и вой ветра я вдруг расслышала голоса и хохот, доносившиеся с кухни. Нахмурившись и подбоченившись, я сдула с лица выбившуюся прядь волос и поискала глазами ящик с гнилыми овощами. Вытащив его из-под лавки, я выбрала самую крупную картофелину, и, потянув на себя дверь, шагнула внутрь.

      На кухне царило невиданное оживление: смех, грохот утвари, чужая поступь и прочая возня. Большинство мужчин собралось у очага, кое-кто остался сидеть за столом, кто-то отирался у плиты. Сэйв, которой я велела следить за мясным бульоном для завтрашнего супа, сиротливо жалась к противоположной стене, испуганно и растерянно оглядывая собравшихся, а потому в её кастрюле хозяйничал чужак.

      Остановившись позади ещё одного незваного гостя, чья сутулая спина всё это время надёжно скрывала меня от взглядов остальных, я с силой толкнула его, и он, вскрикнув от неожиданности, полетел вперед, размахивая руками. Все присутствующие разом умолкли. Тот негодяй, что прихлёбывал бульон прямо из кастрюли, замер, не донеся половник до рта. Мой горящий гневом взгляд остановился на его грязных руках, и это стало последней каплей. Стиснув пальцами размягчённую гниением картофелину, я, не прицелившись, швырнула её в сторону толстого и лоснящегося грязнули. Картофелина выбила половник у него из рук, и мужчина отскочил от плиты, как ошпаренный.

      – Дурная девка! – неожиданно высоким для человека его комплекции голосом завопил он под дружный хохот своих товарищей.

      Я оглядела их, все они смотрели на меня с весельем и любопытством. Разве что за исключением Тощего, растянувшегося на грязном полу, и Кабана, вытиравшего рукавом лицо.

      – А ну, пошли вон, черти! – крикнула я, принявшись раздавать тумаки всем, кто попадался мне на глаза.

      Блу, схлопотавший подзатыльник, выронил жженный сахар из рук и выскочил на улицу. Следом понёсся Тощий, на ходу выкрикивая проклятья, а за ним, хохоча и подначивая меня, сматывались и остальные.

      – Бездельники! – вопила я им вслед.

      Заметив скалку, я схватила её и повернулась к мужчине, поднявшемуся из-за стола и нахально уставившемуся прямо на меня.

      На кухне остались только я, он, Кабан и перепуганная до смерти Сэйв, которая тут же принялась поспешно наводить порядок: накрыла кастрюлю крышкой, смахнула хлебные крошки со стола, подняла с пола половник и другие столовые приборы.

      – Ты чего это разошлась, ведьма? – раздраженно спросил Кабан, на всякий случай прикрывая голову руками. – Знай своё место. Мы не к тебе пришли.

      – Чего тогда на кухню заявились? – прошипела я, всё ещё дрожа от гнева и не сводя с Кабана тяжёлого взгляда. – Дарии здесь отродясь не бывает.

      – А где она бывает? – насмешливо спросил другой мужчина, наблюдая за мной с весьма большим интересом.

      Я медленно отложила скалку в сторону, оправила платье и взглянула на него исподлобья.

      – Будто ты не знаешь, Артур.

      – Больно много норова у тебя для стряпухи, а? – с нервным смешком заметил Кабан. – Выпороть бы разок как следует.

      – Проваливай отсюда, – мрачно ответила ему я. – В таверне тебе накроют и на рожу твою оплывшую даже не взглянут. А здесь чтобы духу твоего не было.

      – Вечно ты бранишься, – беззлобно заметил толстяк, схватив со стола яблоко и надкусив его столь поспешно, словно боялся, что его у него вот-вот отнимут. – Потому и одна всё время.

      Я вновь потянулась за скалкой, и Кабан, схватив горсть жжённых леденцов для Блу, поспешил смыться.

      – В чём дело, Артур? – спросила я, обернувшись. – Твои псы вконец одичали?

      Он смотрел на меня с издевательски-любезным выражением лица.

      – Все знают, что пока Дарии нет, ты за неё.

      – И что?

      Артур приблизился.

      – Позавчера на обед подавали жареную сельдь. Вчера на завтрак – сельдь соленую, а сегодня на ужин, судя по всему, нам должны были подать сельдь копченую, – он ухмыльнулся. – Того и глядя, сама селёдкой станешь.

      Я фыркнула и жестом отослала Сэйв прочь.

      Дверь за ней захлопнулась с громким стуком, и вдруг погасли все свечи; Артур застыл на месте, вглядываясь в полумрак. На него упал затухающий предвечерний свет. Кожа на его словно резцом очерченном лице была тёмной от загара.

      – Ты что, пришёл сюда жаловаться на меню? – спросила я.

      – Сегодня день уплаты долга.

      – Это хозяйские дела. Меня они не касаются.

      Глаза Артура медленно исследовали меня с головы до ног; наглым оценивающим взглядом он рассматривал моё платье из тонкой шерсти. Я не вполне понимала смысл этого взгляда, но тем не менее занервничала ужасно и даже отступила на шаг или два.

      Наконец он отвел глаза, тем самым словно бы освободив меня от принуждения, и я вздохнула полной грудью, хотя до той минуты не осознавала, что невольно задерживала дыхание.

      – Чего ты упрямишься? – весело спросил Артур, обойдя меня и направившись к выходу. – Я велю парням обыскать помещение. Они перевернут тут всё вверх дном, учинят страшный беспорядок. Это не по-дружески, как считаешь? Мы ведь с тобой всё ещё друзья? – он привалился плечом к дверному косяку. Прядь светлых волос упала ему на лоб.

      – Вот ещё! – вспыхнула я. Меня всегда раздражала его грубая фамильярность и насмешливость.

      – Давай, поторапливайся, – велел он. – Надвигается буря, а мне ещё тащиться к лодочникам.

      Я гневно выдохнула, но всё же схватила масляную лампу и поплелась в соседнюю комнату. Перед своим внезапным отъездом хозяйка не оставила мне никаких распоряжений относительно Артура и его банды, но я знала, что Дария платила им за покровительство и за то, чтобы все продуктовые поставки приходили точно в срок.

      Отперев ключом нижний ящик в кладовой, я достала оттуда сундук с выручкой за прошедшую неделю и принялась отсчитывать нужную сумму. Затем пересчитала набранное и бросила несколько монет обратно в сундук.

      – Вычла деньги за обед, – с мрачным видом пояснила я в ответ на вопросительный взгляд Артура. – Теперь нам с Сэйв придётся готовить заново.

      – Мы обедаем бесплатно, – с усмешкой возразил он.

      – В таверне, – напомнила я. – Не у меня на кухне.

      В неярком свете лампы его зубы сверкнули в улыбке.

      Он вышел, а затем вернулся; затащил мешок с солью внутрь и бросил его мне под ноги.

      – Вымокнет, – коротко объяснил он. – Закрой ставни. И носа на улицу не кажи – сдует к дьяволу.

2

      Ветер крепчал, воздух был наэлектризован. Я провела ладонью по волосам – они затрещали и едва не поднялись дыбом.

      За окном ослепительно вспыхнула молния, и сразу вслед за ней загрохотал гром. Мне вдруг почудилось, что кто-то постучал в дверь. Замерев, я прислушалась. Ничего. Да кто станет слоняться по улицам в такую погоду?

      Где-то поблизости раздалось глухое жужжание или гудение. Я отложила тряпку и медленно обошла стол, стараясь понять, откуда доносился звук. Он походил на ропот пчелиного роя, отыскавшего себе жильё под крышей. Или это был шёпот? Гнев бесновавшегося озера?

      Я затрясла головой, чтобы прогнать наваждение, но шум продолжался. Я приблизилась к двери. Звуки настигали меня, от них ныли зубы и кружилась голова. У меня потемнело в глазах.

      Я знала, что слышала только грозу, никакого гудения, никакого шёпота или жужжания, ничего не происходило, но тем не менее я испытала стихийный ужас небывалой силы и в какой-то момент вдруг перестала понимать, кто я и где нахожусь. Я была в средоточии хаоса, и никакая сила, духовная или телесная, не могла ему противостоять.

      Меня били волны. Рот наполнился солёной водой...

      Что-то с силой ударило по двери снаружи, и я отскочила назад, разом избавившись от тяжёлого наваждения. Затем раздался ещё один удар. И ещё.

      Я отодвинула тяжёлый засов, дверь мигом распахнулась, с грохотом ударившись о стену, и в кухню влетел промокший до нитки Артур. Воздушный вихрь, ворвавшийся вслед за ним, разом погасил весь свет. Мои юбки взметнулись от ветра, ноги обдало холодом.

      Приложив немало усилий, Артур закрыл дверь, а я опустила тяжёлый засов в толстые кованые петли.

      Мы остались в полной темноте.

      – Проклятье! – хрипло выдохнул мужчина. – Думал, успею добраться до...

      – Слышал шёпот? – спросила я.

      Я по-прежнему плохо себя чувствовала. С трудом передвигая ноги, я нащупала в темноте стол и покрепче ухватилась за его края. Подол моей юбки вымок и теперь лип к ногам.

      – Шёпот? – усмехнулся Артур. – Буря воет так, что оглохнуть можно. Никогда прежде такого не видывал.

      Я не могла разглядеть Артура в темноте, слышала только тяжелое прерывистое дыхание и ощущала дрожь его тела.

      Когда я зажгла свечи и обернулась к нему, то увидела, что он был бледен и вообще сам не свой. Это всё ненастье. Оно привело нас обоих в замешательство.

      – Какого чёрта, Артур? – Силы стали возвращаться ко мне вместе с раздражением. – Ты до смерти напугал меня!

      Он снял с себя пурпуэн, теперь больше походивший на половую тряпку, и бросил его на табурет.

      – Принеси полотенце.

      – Ты мной не командуй! – взвилась я. – Не у себя в борделе.

      – Может, Кабан был прав, – раздалось в ответ. – Отстегать бы тебя ремнём.

      Я запнулась обо что-то, и Артур придержал меня за локоть. Боком я прижалась к его вымокшей рубашке.

      Ветер выл, запертые ставни тряслись и стучали. Пламя свечей дрожало, на каменных стенах плясали причудливые тени.

      Артур клацал зубами от холода.

      Вздрогнув, я отстранилась от липкой ткани и обняла себя за плечи.

      – Зажги огонь в очаге, – велела я, направляясь к лестнице. – Я принесу полотенца.

      – Ты мной не командуй! – со смешком донеслось мне вслед.

      Спустя несколько минут я вывалила перед ним ворох старых и рваных простыней, пригодных только для того, чтобы послужить кухонными тряпками.

      Артур, гревший ладони у очага, взглянул на эту кучу тряпья и вскинул брови:

      – Это полотенца?

      – У меня здесь кухня, а не постоялый двор, – хмуро отозвалась я. – Погреть воды?

      – И побольше. Я ног не чувствую, – ответил Артур, стянув рубашку через голову.

      – Как ты мне сегодня надоел.

      – А чего ты домой не ушла? Не успела?

      – Из-за тебя и не успела.

      – А Сэйв что же? – он разложил свои вещи перед огнём, чтобы они быстрее просохли. – Так себе помощница?

      Я перелила воду из кувшина в медный таз и поставила его греться.

      – Её мать слегла, ей надобно было спешить домой.

      Артур снял сапоги, и из них хлынула вода. Я достала с полки ополовиненную бутылку перчёного эля, разлила по кружкам. Меня тоже потряхивало, но не от холода. Я всё ещё ощущала отголоски того необъяснимого ужаса, что испытала несколько минут назад.

      Мы расположились у очага плечом к плечу; я прижала колени к груди, Артур же, наоборот, сидел, широко раскинув ноги.

      Слепой ветер, что ненадолго сполз в глубину, снова потянулся вверх, прозрел, взмыл, и вновь заметалось пламя очага и свечей. Вдали глухой грудой покатился гром. А затем вдруг сделалось тихо, словно буря подавилась собственным вздохом и замерла на мгновение.

      Я снова вспомнила, как на меня накатила невидимая волна, как рот наполнился ледяной водой...

      – Ты чего? – спросил Артур. – Никак не согреешься?

      Я кивнула, и он обхватил меня за плечи, привлекая к себе. Я была благодарна ему за этот жест. От него пахло лесом, сыростью и потом, но ночная прохлада пробирала меня под платьем, и я была рада теснее прижаться к нему.

      – И как оно тебе, Вивиан? – вдруг спросил Артур. – Оттирать котелки и варить похлёбку вместо того, чтобы заниматься своим делом?

      Я отняла голову от его плеча.

      – Тебе почём знать, какое дело моё, а какое нет?

      – Так все знают. Вон, спроси у парней – тебе любой скажет. Чего тебе здесь коптиться? Врачевателей в народе куда больше уважают. И на благодарности не скупятся.

      Я фыркнула и отвернулась.

      – Твой старик хорош, но он уже не молод, – продолжал Артур. – Чего ты противишься? Всё равно к тебе ходить станут. И сейчас ведь ходят?

      – Ты и ходишь, – сварливо отозвалась я. – Да твои дружки. Порой мне кажется, что вы специально увечья собираете, чтобы мне досадить.

      – Так после тебя на нас всё как на собаках заживает.

      – Видать, псиная натура берёт своё. Я-то тут при чём?

      Новая вспышка молнии возвестила неожиданное возвращение утихшей было грозы, и шумный дождь застучал по крыше.

      – И всё же, – продолжал настаивать Артур. – Что у тебя за тайна? Какая девица по своей воле запрётся на кухне в таверне, где её никто не видит? От чего ты прячешься?

      Я взглянула на него и увидела, что он ожидал моего ответа с уважительным вниманием.

      – А если узнаешь, стало быть, спасать меня ринешься? – устало спросила я.

      Артур засмеялся и поднял взгляд к потолку.

      – Может быть, и ринусь.

      – Может быть, я не хочу быть у всех на виду. Я с трудом выношу чужаков и глупые разговоры. Не желаю видеть у себя дома всякий сброд, вроде твоих дружков.

      Большая горячая ладонь Артура вдруг сползла с моего плеча, опустилась ниже, ещё ниже – и вдруг замерла как бы в изумлении. Еще одно движение – и он поднял голову и взглянул на меня с усмешкой.

      – Или правы были насчёт тебя злые языки, – сказал он. – Раньше поговаривали, что ты травы заговариваешь. И раны лечишь не руками, а словом.

      Медленно-медленно он провел пальцами по моей руке, коснулся шеи и легонько потянул за мочку уха.

      – Если бы я тебя не иглой латала, а заклинаниями, лежать бы тебе, Артур, в сырой земле и не докучать мне своей глупой болтовнёй! – Я дёрнула головой и отстранилась от него. – Не дразни меня или живо на улицу выгоню. Глядишь, сдует тебя в озеро к чертям собачьим!

      – Обнадёжь меня, светлейшая, – произнёс он смиренным тоном, а глаза его смеялись. – К лицу мне шрамы? Станешь ли их целовать?

      Я покрепче стиснула зубы, чтобы не дай бог не улыбнуться в ответ на такое нахальство.

      – Так вот, чем ты утешаешь себя долгими ночами.

      – Я бы рассказал тебе о моих ночах, да засмущаешься, – весело ответил Артур.

      Я поднялась на ноги, намереваясь подняться на второй этаж и оставить его здесь одного.

      – Вечно ты глядишь на меня зверем, Вивиан, – бросил он мне вслед. – Лучше взором нежным обласкай сердце.

      – Осталось ли у тебя, что ласкать? – спросила я, взбежав по лестнице. Мои щёки пылали от смущения.

      Артур откинулся на локтях и взглянул на меня снизу вверх:

      – А ты не уходи, и сама узнаешь.

      Я только фыркнула в ответ и под громкий смех скрылась в комнате, с силой хлопнув дверью.

II

1 

      Старик как всегда приблизился неслышно, замер позади, наблюдая за движением моих рук и вслушиваясь в мерное постукивание керамики.

      – Вода ушла, обнажив скалистое дно, – сказал он и умолк, ожидая моего ответа.

      Я молчала, с излишним усердием разминая сухую траву в ступе. Старик положил на стол большие узловатые руки и распрямил пальцы. Они расправились медленно, словно ночной цветок, открыв мозолистые ладони. Я отставила ступу и пест, взяла в руки одну из пораженных ревматизмом конечностей и начала осторожно поворачивать ее из стороны в сторону, выпрямляя пальцы и массируя ороговевшую ладонь. Морщинистая физиономия старика скривилась, но почти тотчас расправилась, едва улеглись первые вспышки боли.

      – Река отступила, – продолжал он. – Исчезла за ночь, словно её и не было.

      – Брешешь, – сердито отозвалась я. – Реки не уходят в бури, они разливаются и топят города.

      Старик плутовато улыбнулся в ответ. За ночь сырость пробрала его до костей, и он, закутанный во множество одежек, платки и даже в обрывки попоны, теперь стонал со смешанным выражением боли и удовлетворения от каждого моего движения.

      У него не было имени, вернее, он никому его не называл. Я звала его отцом при чужих, но отцом он мне не был. Старик, всегда только старик. Болтали, будто бы он был стар ещё тогда, когда король Утер праздновал свои первые военные победы. А ещё поговаривали, что старик – и не старик вовсе.

      – Прямо перед башней Вортигерна вырос огромный камень, а в нём – меч.

      – Почём тебе знать, если король никого к своей башне не подпускает?

      Старик рассмеялся – ни дать ни взять повернулась на скрипучих петлях дверь конюшни. Шерстяные платки сползли с его плеч.

      – Я знаю. И ты знаешь. Всяк знает из тех, с кем буря вчера свою беседу вела.

      Я не смогла подавить невольную дрожь при воспоминаниях о минувшей ночи, о стихийном ужасе, который я испытала.

      – Появление Экскалибура знаменует приход к власти истинного короля. – Лицо старика вдруг потемнело, сделалось страшным, как у черта. – Скоро наступит конец тирании и бесчестья Вортигерна.

      Я было отшатнулась от него, но старик больно стиснул мою ладонь. Ещё недавно скрюченные и узловатые пальцы теперь были крепкими, как сталь.

      Старик – и не старик вовсе.

      – Это легенда, – несмело возразила я.

      – Это пророчество, – его прикосновение жгло огнём. – Знание есть и боль, и сила, и великое страдание. Что ты слышала? Что дикая вода говорила тебе?

      Я пятилась, старик шёл за мной, не выпуская моей руки. Я изо всех сил старалась победить страх и растерянность, которые бились у меня в груди, словно перепуганные куры в курятнике. Наконец моя спина натолкнулась на стену, мы оба остановились, и я посмотрела на него так твёрдо, как только могла. Глаза старика следили за мной, бесцветные и водянистые, скрытные, непроницаемые.

      – Она топила меня! – выдохнула я и зажмурилась, стараясь спрятаться от этого взгляда.

      Старик навис надо мной, вдруг такой высокий, большой; от него пахло тиной и солью. Он потянулся ко мне и поцеловал. Не по-отечески, а как любовницу.

      – Нимуэ, – мягко прогудел он, затем отстранился и выпустил мою ладонь. – Ты противишься Природе. – Его веки опустились, и с лица исчезло то страшное выражение, которое так напугало меня. – Ты сохнешь изнутри, как пустая глиняная посуда. Сила иссушит тебя, измучает и, в конце концов, всё равно возьмёт своё. Впусти её.

      Я была как в тумане, все вокруг утратило значение реальности, и я смутно ощущала признаки глубокого потрясения. И ещё одно странное, новое, чуждое мне чувство – некое мягкое и приятное напряжение от воздержания.

      Сколько бы я ни щурила глаза, силясь разглядеть старика, его удалявшийся силуэт оставался размытым. А когда он исчез вовсе, я почувствовала себя так, словно оказалась в какой-то холодной пустоте, где зимний ветер пробирал до костей.

      Я облизала губы. Они были солёными, как если бы мне только что довелось испить озёрной воды.

      Волосы колко поднялись у меня на затылке.

      Старик не был стариком.

2 

      День был ясный, свежий и по-летнему душистый. Распускавшаяся по крутым берегам зелень отражалась в покрытой мелкой рябью озерной воде. В преданиях говорилось, что озеро это было бездонным – в самом его центре находилась глубочайшая дыра, ведущая в миры куда более тёмные и ужасные, нежели этот.

      Я бродила среди покрытых мхами и лишайниками камней в поисках сон-травы, растения, чем-то напоминавшего незабудки, – лиловые колокольчики, покрытые густым серебряным пухом. Цветок этот именовали ведьминым зельем, якобы рос он, восстав из водной пучины, влекомый нечистой силой. Порой отвар из сон-травы и правда оказывал почти магический эффект: заживлял тяжёлые раны, унимал женские боли, утихомиривал непрекращающийся кашель. А если я и собиралась варить из него какое-то зелье, то только сонное – чтобы не размыкать по ночам воспалённых век и не слушать того, чего слышать не хотелось.

      По дороге сюда, на вересковой пустоши я видела Артура, ведущего потешный бой на деревянных мечах с мальчишкой Кабана. Он окликнул меня, но я так и прошла мимо, угрюмо глядя себе под ноги.

      Когда утром я спустилась в кухню, Артура там уже не было. Только несколько мутно поблёскивавших монет, оставленных на столе, напоминали о его вчерашнем позднем визите.

      Найти растение оказалось несложно. Я разглядела цветы у подножия самого высокого каменного столба. Отделив несколько побегов, я завернула их в носовой платок. Моё внимание привлекли яркие серебряные отблески озёрной глади, и я застыла на месте, не сводя глаз с воды. Её сияние ослепляло, и когда я отвела взгляд, то всё вокруг показалось мне чёрным.

      Высокий столб, укрывавший меня от палящего солнца, был разделен на два вертикальных блока. Я оперлась рукой об один из них, и он вдруг взорвался воплем.

      Я испуганно отшатнулась, попятилась с такой скоростью, что не удержалась на ногах и упала на землю. Вся потная, я уставилась на столб.

      Ни одно живое существо не было способно издать такой звук. Но ведь камень и не был живым. Описать его крик не представлялось возможным. Это был и вой гневного ветра, и ропот волн, бьющихся о причал, и плач страдающих детей...

      Начали испускать крики и другие камни. Не в силах терпеть это, я вскочила на ноги и, спотыкаясь, кинулась к берегу. Как и вчера ночью, звуки гнались за мной, не утихая ни на мгновение. И я бежала прочь, не глядя, куда ступаю, пока сквозь стоны, стенания, скрежет и скорбные рыдания не услышала то, что отозвалось внутри меня радостным трепетом, – плеск воды.

      Я вошла в озеро.

      Прозрачная вода, сверкающая, словно стекло, обступила меня, с готовностью приняв в свои объятия. Ласковая, отражающая светящийся круг солнца, – она вела меня за собой прочь от исходящих криком камней. И я поддалась потоку, позволила течению увлечь себя.

      Поверхность озера казалась совершенно гладкой, но оно отнюдь не было спокойным: внутри него постоянно пробегали какие-то течения, мелкие, но ощутимые, напоминавшие спазмы. Они создавали впечатление, что вода была живой – тёплым, приветливым существом, призванным ласкать и обволакивать.

      Вода дошла мне до бедер, и я даже вздрогнула от приятного ощущения – как будто что-то лизнуло меня мягким и нежным языком.

      Я всё ещё слышала камни, но их крики, звучавшие где-то вдалеке, больше не причиняли прежних страданий. Вода теперь доходила мне до плеч.

      Озеро обняло меня.

      Я пошла дальше, удерживаемая его нежными руками, навстречу темноте и сладостному безмолвию. А потом дно исчезло под ногами, и я ухнула вниз.

      Чёрная вода сомкнулась над моей головой.

3

      Где-то неподалёку раздавались крики, напомнившие о тех звуках, что исторгали из себя камни. Но они утратили свою внечеловеческую природу; теперь я слышала обычные громкие голоса людей, ведущих спор.

      Я осторожно потянула носом воздух. Сильный, по-летнему острый запах деревьев и слабый – травы подо мной. Вытянув руку, я подвигала ей из стороны в сторону, как если бы лениво отгоняла докучавшую муху. Ничто не замедляло моего движения, ничто не противилось ему.

      Озеро отпустило меня.

      Перевернувшись на живот, я приподнялась на полусогнутых руках и принялась надсадно кашлять и отплёвываться. Я ожидала, что изо рта польётся вода, но кашель был сухим и жёстким.

      Чья-то тень накрыла меня. Я подняла голову и увидела перед собой растерянного Блу с деревянными мечами, зажатыми подмышкой. Артур опустился на колени рядом со мной. Почувствовав слабое прикосновение к спине, я вздрогнула и выпрямилась на руках, но меня тут же повело в сторону. Он обнял меня за плечи. Я приложила одну ладонь ко лбу, другую – к тому месту, где у меня находился желудок, и с трудом выговорила:

      – Подите прочь.

      Артур издал короткий смешок, в ответ на который никто не улыбнулся.

      – Беги к старику, – велел он Блу. – Я доведу её до дома. Скажи, всё с ней ладно, раз первым делом вздумала огрызаться.

      Мальчишка тут же исчез за столбом, затем его спина пару раз мелькнула среди развалин и наконец он скрылся из виду. Мы с Артуром остались одни. Снова.

      Я бегло оглядела себя. Платье и волосы были сухими, сумка и цветы, завёрнутые в платок, валялись у подножия раздвоенного камня. И сама я, очевидно, не двигалась с места – так и лежала там, куда рухнула, попятившись от столба, – на негустой, растущей пучками траве.

      Заходившиеся в страшном крике камни, озеро, поглотившее меня, и то, что я видела в его глубинах, почти на самом дне, – ничего этого на самом деле не было. Я просто упала и потеряла сознание.

      Артур осторожно развернул меня к себе, приподнял мой подбородок так, чтобы видеть лицо, и спросил:

      – Что за хворь тебя одолела?

      – Я вполне здорова, – ответила я, и тут же, словно в противовес своим словам, затряслась от слабости и холода, как если бы только что действительно вылезла из воды на сушу.

      На лице Артура отразились недовольство и раздражение.

      – Да ты только погляди на себя, – сказал он. – Почернела, как закоптившаяся свеча.

      Он взял мои дрожащие руки в свои, с силой разжал стиснутые в кулак пальцы, заставляя раскрыть ладони.

      – Гляди, – кивнул он.

      Я опустила глаза и увидела, что руки мои были всё равно, что кости, обтянутые прозрачной кожей. Вены вдоль запястий вздулись и посинели. Я задохнулась при виде такого уродства. Это больше не были руки лекаря – умелые, проворные, ласковые, а когда нужно – твёрдые; исчезли с ладоней и мозоли, натёртые скалкой и рукоятью ножа. Я видела конечности какого-то человекообразного чудовища с озёрного дна.

      Артур погладил большим пальцем центр моей ладони. Я подняла голову и увидела перед собой его взволнованное лицо. Вздрогнув, я попыталась отнять руки, сжать в кулаки, спрятать их от его взгляда, спрятать, чтобы не видеть их самой, но Артур не выпустил меня. Наши ладони вдруг соединились, а пальцы крепко переплелись. У него были большие ладони, тоже мозолистые и шершавые, очень-очень тёплые. Я едва не вскрикнула – всё равно что прикоснуться к печке в морозный день – и хорошо, и невыносимо.

      – Как тепло, – выдохнула я, позабыв обо всём.

      – О, барышня. У меня горячая кровь, – дурашливо, подражая говору деревенского паренька, ответил он. – Вот, потрогайте, – с этими словами Артур прижал мою раскрытую ладонь к своей груди, прямо к сердцу.

      Я озадаченно посмотрела на него. Видел ли он то, что видела я, когда он велел мне взглянуть на свои руки? Или мне вновь всё привиделось?

      Моя ладонь была по-прежнему прижата к его груди, сердце билось под ней, точно молот; я чувствовала вибрации его тела, тихое-тихое гудение, похожее на то, что иногда издаёт потревоженная земля.

      И этот жар, что исходил от него... Артур был крупным, крепким и светлым, точно солнечный луч. Я невольно потянулась навстречу.

      Он казался таким нежным, какими могут быть лишь очень большие и сильные мужчины.

      А я устала мёрзнуть и тонуть.

      Высвободив другую ладонь, согретую теплом и порозовевшую, я прижала её к его щеке. Глаза Артура, обращённые ко мне, были ясными и серьёзными. Ветер пел у меня в ушах, сдувал выбившиеся локоны с плеч, и они щекотали лицо.

      Он смотрел на меня, но не прикасался, затем вдруг закрыл глаза, словно ему сделалось невыносимо смотреть дольше, а когда раскрыл их – они горели передо мной, как раскаленное железо.

      – Не высекай искры, если не хочешь потом спасаться от пламени, – сказал он, и я почувствовала в его словах проявление силы, вполне осознающей, но сдерживающей себя; это был вызов и побуждение, в котором не заключалось требования.

      – Может быть, я хочу сгореть? – смело ответила я, и это была чистая правда. Лучше так, чем двигаться и качаться в чёрной воде, быть слепой волной, призываемой близящимся штормом.

      Артур отнял мою руку от своего лица, прижался губами к ладони, а затем одним резким движением усадил меня к себе на колени. Он крепко прижал меня к груди, не говоря ни слова, и я чувствовала, что пульс у него на шее бился так же сильно и часто, как и у меня. Он отстранил меня от себя, чтобы ещё раз взглянуть мне в лицо.

      У меня немного закружилась голова.

      «Сила иссушит тебя, измучает и, в конце концов, всё равно возьмёт своё. Впусти её».

      И я впустила. Губы мои приоткрылись навстречу его губам; я впустила силу и приняла её, приняла от всего сердца и вызов, и побуждение, и то сладостное напряжение от воздержания, что впервые ощутила сегодня утром, когда старик поцеловал меня.

      Старик не был стариком, а Артур – не только Артур, но и ещё кто-то. Ещё что-то.

      Мне хотелось испить его пламя, вобрать его в себя.

      После долгого поцелуя он поднял голову и расплылся в широкой и дерзкой улыбке. Я обхватила его за плечи, притянула к себе, и он, опустив голову и приоткрыв рот, прильнул к вырезу моего платья. Я ощутила на груди его горячее дыхание и отклонилась назад, удерживаемая его руками.

      Артур осторожно уложил меня на землю; густая пыль, золотившаяся в солнечном свете, парила в воздухе вокруг его головы. Он наклонился и вновь поцеловал меня уже не слишком нежно и продолжал целовать, пока боролся с завязками на моём платье.

      С сомкнутыми на его спине руками, с ногами, охватившими его бедра, с колотящимся в ушах сердцем, я вновь была волной, как бы тому ни противилась, – медленно двигалась вверх-вниз.

      Мы боролись, во всяком случае, больше всего это походило на сражение двух стихий: огонь шипел, трещал, но не гас, вода противилась, кипела, но не отступала.

      Артур распахнул моё платье от ворота до пояса, втянул в себя воздух сквозь сжатые зубы и охрипшим голосом произнёс только одно:

      – Словно белый бархат.

      А затем вдруг запустил руку мне под юбку, вверх по бедру, к мягкому, открытому теплу.