Текст книги "Алжирский пленник (Необыкновенные приключения испанского солдата Сервантеса, автора «Дон-Кихота»)"
Автор книги: Эмма Выгодская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)
Глава четвёртая
В Мадриде
– Здесь неспокойно! – таинственно сообщил Мигелю дон Лопес в первый же день приезда. – Мы приехали в самую горячую пору: король окончательно поссорился с наследником, все ждут событий.
Старик поморщился и неодобрительно покачал головой.
– Беспорядок! – сказал дон Лопес. – В самом дворце беспорядок.
Занятий первое время не было, и Мигель целые дни бродил по улицам.
Двор, недавно переехал в Мадрид, и в городе было шумно. По пыльным, немощёным улицам тянулись возы, скакали конные, трусцой бежали ослы. Погонщики мулов, сидя на земле, считали доходы; андалузцы в цветных повязках, всесветные перекупщики и воры, пили и кричали под навесами. Низкие дома, сложенные из грубого камня, казалось, с удивлением смотрели на эту суету. Дома Мадрида ещё не привыкли к шуму.
Король Филипп хотел отметить своё царствование выбором новой столицы. Он мог бы выбрать Барселону, торговый город и важный порт, или Толедо, промышленный центр Кастилии, город сукновальных фабрик и оружейных мастерских, или, наконец, Алькала, город учёных и древнего университета.
Король выбрал Мадрид, географический центр полуострова, унылую деревню среди голых полей, в самом суровом и безотрадном месте суровой и безотрадной Кастилии.
На три четверти населённый придворными, королевской челядью, случайными, пришлыми людьми, город жил дворцом и дворцовыми слухами. А слухи о дворце ходили недобрые.
Король Филипп преследовал собственного сына, инфанта Карлоса. Говорили, что принц – тайный приверженец Лютера.[5]5
Лютер – германский реформатор XVI века, выступивший против учения католической церкви.
[Закрыть] А «лютерову ересь» Филипп не прощал никому. Он преследовал её дыбой и смертью на костре.
Костром, пыткой и инквизиционным застенком Филипп пытался сохранить свою монархию, трещавшую по всем швам.
Всякое упоминание о том, что происходило во дворце, строго запрещалось. И всё же слухи и толки о дворе ползли из дома в дом.
Король держит принца Карлоса взаперти и никуда не выпускает.
Он подсылает к нему шпионов, не допускает друзей и перехватывает письма, которые Карлос в отчаянии шлёт иностранным дворам.
Не смея убить сына-отступника, король всеми способами доводит его до помешательства и самоубийства.
Так шептались в городе.
Молодые идальго бродили по улицам в зелёных и чёрных бархатных камзолах, в шляпах с перьями. Идальго подолгу стояли на углах и, встречаясь, церемонно приветствовали друг друга; они клялись сердцем Иисуса и пресвятой девой и поминутно, по любому поводу, хватались за шпагу.
Мигелю указали на нескольких дворян знатного рода – на дона Фадрике Альвареса, старшего сына герцога Альбы, на Луис де Басана, на Антонио де Сигуру, племянника маркиза де Иварры.
Антонио де Сигура, капитан королевской охраны, стройный кабальеро в алой ропилье с откидными рукавами, проходил, волоча шпагу и не глядя ни на кого. Как-то раз Мигель столкнулся с де Сигурой лицом к лицу в тесном переулке.
– Извините, сеньор! – Мигель отступил и дал пройти де Сигуре.
Де Сигура, не благодаря, как на пустое место, посмотрел на скромно отступившего Мигеля. Мигель прочёл презрение в глазах капитана.
Уже четвёртый месяц жил Мигель в Мадриде, но ещё ни разу не видел короля.
Как-то утром он очень рано вышел на улицу и ещё издали увидел на площади странный кортеж. Казалось, там были одни монахи – туча монахов в белых, чёрных и коричневых рясах. Когда толпа приблизилась, Мигель разглядел двух всадников посередине и закрытую карету позади.
Всадника слева Мигель знал хорошо. Это был дон Карлос. Принц учился в Алькала, и подростком Мигель не раз видел его. Очень худой, с синеватым, болезненным цветом лица, принц неловко, сгорбившись, сидел в седле и растерянными глазами смотрел в сторону.
Человека рядом с принцем Мигель видел в первый раз. Он сидел в седле выпрямившись и не поворачивая головы ни вправо, ни влево. Короткий чёрный плащ, без всяких украшений, свисал с острых приподнятых плеч. Безобразно вытянутый обезьяний подбородок упирался в белый стоячий воротник. Глаз не было видно – их скрывала бархатная шляпа. Только неприятно бледные, мертвенные щёки разглядел Мигель.
Кортеж направлялся к собору, к ранней мессе. У входа оба всадника спешились, и монахи окружили их. Карлос спорил о чём-то со своим спутником; он ступил назад, словно хотел уйти. Второй что-то резко сказал и, схватившись за рукоять шпаги, повернулся к принцу. Тут Мигель увидел его глаза: светло-серые, подслеповатые, равнодушные.
Это был король, тот самый, который незадолго перед тем на последнем аутодафе скрипучим голосом на всю толедскую площадь крикнул:
– Я сына своего первый толкну на костёр, если он изменит делу веры!
Глава пятая
Кахита
Мигель шёл домой. У каменной ограды сада кружком стояли люди. Мигель подошёл и увидел цыганку лет пятнадцати. Девушка стояла у стены и неуверенно озиралась. В чёрных спутанных косах, брошенных на грудь, блестели серебряные монетки.
– Попляши, цыганочка, дам денег! – сказал кто-то.
Девушка неуверенно улыбнулась, потом подбоченилась и притопнула ногой. Вскидывая руки, как крылья, цыганка закружилась на месте. Пёстрые рваные юбки надулись пузырём. «Гей-ха!.. Браво, браво!» В толпе били в ладоши.
– Ещё! Ещё!..
Девушка устала. Она закружилась медленнее, остановилась, потом понуро протянула руку.
Но толпа уже расходилась. Цыганка стояла, как нищенка, с протянутой рукой.
Мигель не утерпел. Он вынул все свои деньги.
– Ты хорошо танцевала! – сказал Мигель и высыпал серебряные монетки на ладонь цыганки.
Девушка пересчитала монеты. Десять бланок, кварта, две кварты, реал!..
– Спасибо! – крикнула цыганка. Она уже смеялась.
– Прошу, сеньорита! – Мигель вежливо поклонился девушке.
Цыганка смело посмотрела на него.
– Я вас знаю, – сказала она. – Вы дон Мигель.
– Откуда ты знаешь? – удивился Мигель.
– Я часто бываю на этой улице. Вы отсюда. – Она указала рукой в сторону сада дона Лопеса.
– А ты кто? – спросил Мигель.
– Кахита, – ответила девушка.
– Откуда ты?
– Из табора.
– А далеко ваш табор?
– Шесть миль отсюда, за городом.
– И много вас там? – с любопытством спросил Мигель.
– Много-о! Девятнадцать семейств. Мы с отцом часто бываем в городе… Он и сейчас, верно, заждался меня на рынке.
И девушка побежала прочь. Мигель смотрел ей вслед.
– Приходи к нам! – крикнула Кахита, отбежав. – У нас весело. Приходи смотреть, как мы поём и пляшем и жжём костры.
– Я не знаю дороги! – смущаясь, крикнул Мигель.
– Я приду за вами, – остановилась Кахита, – обязательно приду, завтра или послезавтра. Прощайте! – Она церемонно присела, придержав кончиками пальцев свои цветные рваные юбки, и скрылась за углом.
Дон Лопес в это утро надолго заперся у себя в библиотеке с сеньором Саласаром, своим влиятельным другом. Мигель пошёл в сад дожидаться его. Но после разговора с Саласаром дон Лопес вышел расстроенный. Сухой и маленький, он долго бегал по дорожкам вокруг своих клумб, потом сел на скамейке рядом с Мигелем.
– Какие времена настали! – покачал головой дон Лопес и огорчённо сложил на коленях белые сухие ручки.
«Что случилось?» – хотел спросить Мигель, но воздержался. Он знал, что, если не спрашивать, учитель сам расскажет гораздо больше.
Но на этот раз дело было действительно серьёзное и тайное, потому что старик только ёрзал на скамейке и качал головой.
Белое здание королевского дворца виднелось отсюда углом: часть главного фасада и почти весь боковой.
– Видишь, Мигель, – схватил ученика за руку дон Лопес, – в боковом фасаде, наверху, под крышей, два круглых окна без решётки?
– Да, вижу.
– Это кабинет принца.
Больше на этот раз дон Лопес не сказал ничего.
Мигель прошёл к себе. День был пасмурный. Он до вечера просидел дома, читал Саннадзаро.[6]6
Саннадзаро – итальянский поэт XVI века.
[Закрыть] Потом вынул листки с начатыми стихами… Пастух Элисио, с зелёных берегов Тахо, полюбил прекрасную пастушку Филену, рождённую на тех же берегах. Это была недавно начатая большая поэма «Филена». Мигель попытался набросать несколько строк. После изящества и лёгкости саннадзаровых строф испанский стих казался отрывистым и жёстким. Нет, «Филена» сегодня не писалась.
Мигель взял с полки Амадиса Галльского.
Рыцарь Амадис встретился с сарацином в горном ущелье. Предстоит бой. У Амадиса закрыто лицо.
– Я узнал бы тебя из ста воинов по твоей гордой осанке, – говорит дерзкий сарацин.
– Смотри! – отвечает Амадис. – Я поднимаю забрало! Ты сейчас узнаешь, что моя храбрость соответствует моей славе!..
Они пришпоривают коней и бросаются друг на друга; оба ударяют друг друга в забрало, и сарацин старается стащить Амадиса с седла, чтобы задушить, но падает сам, запутавшись в стременах. Конь сарацина мчится через леса и равнины; ослеплённый страхом, он уносит своего господина, который уже не в силах управлять им. Конь несётся всё быстрее; вдруг он бросается со своим всадником в широкий и глубокий ров и ломает ноги об острые камни…
Мигель не заметил, как стало темно. Он читал о прекрасной Ориане. Обманутая колдуньей, Ориана отвергла Амадиса.
Бедный Амадис! Он удалился в пустыню, ел траву и тосковал по своей прекрасной даме.
– Назовись Рыцарем Льва, верный Амадис, возьми свой меч и заколдованные доспехи! Садись на коня и выезжай рубить головы драконам, стерегущим твою даму…
Мигель захлопнул книгу. О, если бы можно было, как Амадис, назваться паладином!.. Достать заколдованный меч и странствовать по свету, как Рыцарь Льва, среди опасностей и битв. Спасти Бриолану из лап чудовища и сразиться с дерзким сарацином.
Поздно вечером он опять вышел в сад. Весь Дворец был тёмен. Только два верхних круглых окошка – кабинет принца – были освещены.
«Там что-то происходит!» – подумал Мигель.
Он сам не заметил, как произнёс эти слова вслух. И сейчас же, точно в ответ на это, кто-то вздохнул и завозился на скамейке.
Мигель оглянулся. Дон Лопес глядел прямо на него.
– Сегодня ночью… – начал он.
– Что сегодня ночью? – не вытерпев, переспросил Мигель.
– Что? Разве это я сказал «сегодня ночью»?.. Это ты сказал! – рассердился старичок.
Но секунду спустя он вскочил и подбежал к Мигелю.
– Сегодня ночью принца арестуют, – заволновался дон Лопес, тряся Мигеля за локоть. – Его давно собираются запереть под замок… Он уже полгода ждёт нападения. Филипп не пропускает к нему оружия. Карлос выбирает в библиотеке самые тяжёлые книги, кладёт их возле своего изголовья и не спит, всё смотрит на дверь и ждёт, чтобы кинуть и убить входящего. Принц уже несколько месяцев почти не спит. Лекари опасаются за его разум… На прошлой неделе Луи де Фуа, французский мастер, друг принца, устроил механизм, благодаря которому дверь его кабинета закрывается и открывается, когда принц надавливает пружину возле своей постели. Он даже успокоился и начал спать… Но на француза донесли. Филипп заставил его, под страхом смертной казни, тайно от принца испортить механизм, и сегодня ночью… сегодня ночью во дворце ждут…
Круглые окна кабинета осветились ярче, потом вдруг оба сразу погасли.
Дон Лопес замолчал с полуоткрытым ртом.
– Чего ждут? Ареста? Убийства? – пересохшими губами спросил Мигель.
– Не знаю, не знаю, не знаю! – замахал руками, точно опомнившись, дон Лопес. – Я ничего, ничего тебе не говорил. Забудь, забудь, сейчас же забудь!..
– Одно окажите мне, дорогой дон Лопес! – взмолился Мигель, удерживая учителя за руку. – Какое обвинение предъявляют принцу?
– В покушении на священную особу самого короля, – шёпотом выдохнул старик.
– И вы думаете, что это правда?
– Одному господу богу открыта истина! – уклончиво ответил дон Лопес и сложил руки на груди.
Глава шестая
Наследник престола
Той самой ночью принца арестовали. В одиннадцать часов сам король с двумя приближёнными и духовником прошёл на его половину. Король был в каске и вооружён. Герцог де Лерма шёл впереди с зажжённой свечой.
Они беспрепятственно открыли дверь.
Принц спал одетый.
Его разбудили. Под подушкой у Карлоса лежали давно припрятанная шпага и заряженная аркебуза.[7]7
Аркебуза – старинное ружьё.
[Закрыть] У принца забрали оружие, забрали бумаги, переписку и объявили ему об аресте.
Карлос в отчаянии кинулся на пол и обнял кривые ноги отца.
– Убейте меня, ваше величество, или я сам себя убью! – крикнул он.
– Вы – сумасшедший, – холодно сказал Филипп.
Карлос бросился в угол, к горящему камину. Антонио де Толедо, духовник короля, вовремя подскочил и оттащил принца.
Принца повели неизвестно куда. Даже самые осведомлённые люди не знали, в какой из тайных покоев дворца его засадили.
Внешне всё шло по-старому. Филипп слушал мессы, перебирал чётки, принимал послов.
А через три месяца весь Мадрид шептался о внезапной смерти принца.
Он умер от «воспаления внутренних органов». Так гласило официальное извещение.
Наследника престола поспешно и без всякой торжественности закопали.
Три дня, по приказу короля, из ворот Мадрида не выпускали ни одного человека.
Мигеля дон Лопес, на всякий случай, засадил на эти дни в библиотеку переписывать стихи.
Два месяца спустя умерла Елизавета Валуа, молодая жена Филиппа, бывшая невеста принца.
Иностранные дворы забили тревогу. В Париже Екатерина Медичи, королева французская, устраивала торжественные заочные похороны принца и слала Филиппу истерические запросы и письма. Папа римский Пий V, не отставая от неё, служил по принцу пышные обедни и отправил послов на разведки.
И неожиданно приезд одного из папских послов, прелата Аквавивы, определил всю дальнейшую судьбу Мигеля Сервантеса.
Глава седьмая
Ночной поединок
Здесь покоится слава испанского народа,
Здесь цветок сокрыт французской земли…
Эпитафия была хороша. Мигель переписывал стихи уже в четвёртом варианте.
«История и правдивое описание краткой болезни и счастливого перехода в лучший мир её величества королевы испанской, доньи Исабелы де Валуа, светлейшей госпожи нашей…» Дон Лопес готовил сборник памяти только что умершей королевы. Все ученики дона Лопеса принимали участие в сборнике.
Здесь, на малом участке земли, погребена
наша радость.
Здесь звезда заката перестала мерцать…
Третий день из-за эпитафии Мигель не мог поехать за город, в табор. Он уже несколько раз был там, у Кахиты. Отец Кахиты, Марó, высокий цыган с каменным загорелым лицом и резкой проседью в чёрных волосах, сначала неприветливо встретил Мигеля.
– Как вас зовут, молодой сеньор? – спросил Марó.
– Мигель Сервантес де Сааведра.
– Кабальеро?
– Я – знатного рода, – ответил Мигель.
Марó посмотрел на старый камзол Мигеля с дважды надставленными рукавами.
– Отчего вы так худы, молодой сеньор? – спросил Марó.
– Я беден, – ответил Мигель.
– Какой же толк в знатности вашего рода, если вы бедны? – улыбнулся цыган.
Мигель не нашёл, что ответить.
Он часто стал ездить в табор. Пестрота и вольность цыганской жизни ослепили его. Мигель полюбил сидеть в кругу сдвинутых телег, у костра. Он познакомился со всеми подругами и братьями Кахиты и подружился с самым младшим, полуголым, всегда голодным и весёлым Чикитильо. Марó, приглядевшись к Мигелю, стал разговорчивее.
– Что толку в знатности вашего рода, если вы бедны, дон Мигель, и не свободны? – говорил Марó. – Посмотрите на нас, – нет человека на земле веселее цыгана. Цыган никого не боится – ни бога, ни чёрта, ни сеньора. Это ваши трусы-крестьяне дрожат перед сеньором; мы раскидываем палатки, где захотим, и, когда захотим, снимаемся с места.
– Мы скоро уйдём отсюда, – сказала Мигелю Кахита. – Вы любите волю, дон Мигель, поезжайте с нами.
– Я не могу, Кахита, – сказал Мигель. – Я должен ещё год жить здесь, в Мадриде. Я обещал.
– Кому?
– Моему учителю. Я дал ему слово.
Кахита тряхнула головой.
– Как можно! – сказала Кахита. – Цыгане никогда не дают слова. Цыган никогда не знает, что с ним будет через год.
Она была права. Мигель жалел о том, что поехал с учителем. Он задыхался в этом городе монахов и царских слуг.
Лучший цветок нашей земли перенёсся на небо,
Злая смерть сломала его хрупкий стебель.
Это был седьмой вариант. Мигель отложил перо. Была ли она вправду похожа на цветок, молодая королева? Мигель никогда не видел её. Говорят, Елизавета была нехороша собою, очень боязлива и всегда бледна. Она всё не могла привыкнуть к своему испанскому имени – Исабела. Говорят, она до судорог боялась короля Филиппа, своего супруга.
По ту сторону, в царстве вечной славы,
Наша королева вкушает счастье и мир…
Нет, на сегодня довольно! Мигель вскочил. Цыгане уйдут без него!.. Ещё накануне он видел бледное зарево за городом. Он пошёл седлать коня.
Мигель выехал поздно, уже заходило солнце. Поля и бурые холмы окрестностей Мадрида казались ржаво-красными в свете заката. Когда он свернул на дорогу к табору, тяжёлое, тёмно-багровое солнце спряталось за дальним холмом; небо стало свинцовым, собиралась гроза.
На вершине плоского холма впереди виднелись на фоне потемневшего неба два кривых чёрных каменных дуба. Рядом развалины, остатки каменных столбов, конюшен: здесь когда-то была вента.[8]8
Вента – сельский постоялый двор.
[Закрыть]
С вершины холма раскрылась лежащая впереди равнина, огни цыганского табора слева и тёмный массив замка маркиза де Иварры на соседней возвышенности. На небе за замком ещё теплилось бледное зарево. Там были беспорядки: крестьяне маркиза де Иварры взбунтовались и подожгли его амбары с хлебом.
Мигель издали увидел в таборе неожиданное смятение. Цыгане поспешно снимались с места. Они распутывали стреноженных лошадей и очень суетились.
Мигель привязал Пардо, подошёл ближе и онемел.
Солдаты, на конях и пешие, выгоняли цыган из палаток. Они били их кожаными плетьми и прикладами мушкетов и сгоняли всех в круг, где уже был беспорядочно свален цыганский скарб. Какая-то женщина упиралась, её тащили за волосы. Из крайней палатки к нему выбежала Кахита.
– Нас гонят отсюда! – крикнула она. – Маркиз де Иварра прислал сюда капитана де Сигурус отрядом солдат… Сам Сигура у нас в палатке. Идём туда скорее, он изобьёт моего отца!
Она потащила Мигеля.
Антонио де Сигура, в каске и перевязи капитана, стоял перед Марó. Лицо цыгана было уже изуродовано громадным синим кровоподтёком.
– Ты главный зачинщик! – кричал Сигура. – Это ты подстрекал крестьян поджечь амбары сеньора!..
Свистнув в воздухе, витая плеть опустилась на лицо цыгана.
Кахита кинулась между ними и обняла отца, подставив себя под удар.
– Ты хочешь получить за отца? Получай! – крикнул капитан.
Он опустил плеть, и красная полоса вздулась на открытом плече Кахиты.
– Не смейте бить её, капитан! – крикнул Мигель. Капитан обернулся.
– Не смейте бить эту девушку! – повторил Мигель и подступил ближе.
– Кто ты такой и почему ты вступаешься за эту бешеную девчонку? – удивился капитан.
– Меня зовут Мигель Сервантес. Я прошу вас, сеньор, не трогать этих людей.
– Убирайся отсюда прочь! – сказал Сигура.
– Сейчас же прекратите расправу, капитан! – крикнул Мигель. – Вы поступаете беззаконно и подло!
– Мальчишка, ты пришёл сюда говорить мне дерзости! – рассвирепел Сигура. – Умеешь ли ты драться?
– Умею! – крикнул Мигель, выхватил шпагу и, скинув плащ, обернул им левую руку.
Они тут же сцепились в отчаянном поединке. Кахита и Марó замерли. Сигура был и сильнее, и выше, и лучше владел шпагой. Мигель успел взять дома у брата Родриго только несколько первых уроков фехтования.
– Я научу тебя, мальчишка, как оскорблять королевских капитанов! – первый налетел Сигура, неуловимо быстрыми движениями вращая шпагой.
Удар пришёлся в плечо, проколол одежду и разодрал кожу. Сжав зубы, Мигель перешёл к нападению. Сигура уже опять наскакивал на него, целясь концом шпаги прямо в грудь. Мигель уклонился от удара, сделал незаметный шаг вперёд, нацелился и всю тяжесть тела перенёс на рассчитанный удар правой рукой.
Сигура растерянно охнул, схватившись за левый бок, и медленно начал оседать на земляной пол палатки.
Шум встревожил солдат из отряда; от соседней палатки уже бежал кто-то и пронзительным свистом звал других.
Мигель метнулся к дереву, ощупью нашёл поводья, обрубил их шпагой, вскочил в седло, одной рукой сжал обрубленные концы, другой охватил шею лошади.
– Выручай меня, Пардо, уноси отсюда скорей!
Весь день собиравшаяся гроза, наконец, разразилась. Молнии прорезали небо от края до края, жестокий ветер гнул чёрные ветви каменных дубов.
– Выручай меня, Пардо, старый друг! – повторял Мигель, нахлёстывая коня.
Конь летел наперегонки с ветром и молнией. Позади уже топотала и гикала погоня. Деревья и развалины венты на пригорке неслись навстречу, как призрак. На самом пригорке Мигель соскочил, ввёл коня под деревянный навес, в густую тень полуразрушенной галереи, и замер.
Бока коня ходили, его дыхание, казалось, было слышно на целую милю.
– Тише, Пардо, тише, не выдай, старый, милый друг! – шептал Мигель, поглаживая коню бока, дрожа и прижимаясь к потной конской шее.
Погоня, перекликаясь, скакала уже дальше.
Снова вскочив в седло, Мигель съехал с холма с другой стороны. Дальше он летел уже, не разбирая дороги, наперерез, через поля, по размытой дождём глинистой земле.
Погоня осталась далеко слева. Глубокий овраг вдруг перерезал ему дорогу. Мигель сжал коню бока каблуками.
Послушный конь, напружинившись, отделился от земли и перелетел на ту сторону, но передними ногами и грудью он попал в темноте на острый выступ огромного камня и медленно начал сползать на дно оврага.
Дон Лопес вставал рано, раньше слуг. Он любил поливать свои цветы, табак и гвоздику, когда их ещё не позолотило встающее солнце. Но в это утро нашёлся человек, который самого дона Лопеса застал в постели.
На рассвете Мигель, прихрамывая, прошёл между клумбами к окну спальни дона Лопеса и тихо стукнул в раму рукояткой шпаги. Коричневый шёлк шторы заколебался, круглая голова учителя выглянула из-за неё.
– Мигель?! Откуда ты в такой час, в таком виде?
Воротник Мигеля был порван и смят, камзол на плече разрезан, чулок на разбитой в овраге правой ноге потемнел от засохшей крови.
– Я дрался этой ночью… – хрипло сказал Мигель.
Дон Лопес, онемев, отступил от окна.
– Этой ночью я убил капитана де Сигуру, – уже твёрдо сказал Мигель и посмотрел пряма в глаза учителю.
– Де Сигуру, капитана королевской гвардии? Племянника маркиза де Иварры? – заломил руки дон Лопес. – Пресвятая монсерратская дева, помилуй нас!
– И ты стоишь здесь, – спохватился он через секунду, – ты стоишь здесь и теряешь время, когда тебя, может быть, уже ищут, когда по городу за тобой уже, быть может, охотятся королевские альгвасилы?[9]9
Альгвасил – полицейский.
[Закрыть] Беги, скорее беги, Мигель! Где твой конь?
– Он сломал себе передние ноги, лежит вон там, в овраге.
Мигель неопределённо махнул рукой.
– Что ты наделал, Мигель! – затряс головой дон Лопес. – Твоя эпитафия в моём сборнике памяти королевы была самой лучшей, особенно четвёртый вариант… Теперь всё пропало! Ах, как жаль, Мигелито!..
Мигель молчал.
– Беги же скорее, Мигель! – заторопился старик. – Вот тебе мой старый плащ, закутайся в него… Скорее, уже поздно. Гляди, солнце восходит.
