Текст книги "Смятение сердца"
Автор книги: Эми Фетцер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 33 страниц)
Глава 4
Тяжело опершись локтями о стойку, Хантер Мак-Кракен уставился в золотистые глубины своего полного стакана. Он не помнил, какая по счету порция это была. Вдоволь насмотревшись на виски, он поднял голову. Перед ним предстало зрелище куда менее привлекательное: собственное отражение в зеркале, укрепленном между полками со спиртным.
«Боже ты мой, что это еще за образина?»
Сообразив, что видит себя, Хантер провел пальцами по нечесаным, отросшим до плеч волосам. Бриться он перестал прошлой осенью, и теперь подбородок украшали несколько дюймов спутанной черной бороды. В целом все это выглядело отталкивающе. Впрочем, те, с кем он общался, – завсегдатаи салунов и шлюхи, которых он иногда покупал на ночь, – не возражали против такого его внешнего вида.
Хантер поднял было к губам стакан, но помедлил, так и не осушив его. Кроме его жуткой физиономии в зеркале виднелась женская фигурка, стоящая у него за спиной. Он бросил вопросительный взгляд на бармена, который водил тряпкой по выщербленной стойке, постепенно приближаясь к Хантеру.
– Стоит и стоит, минут пять будет, как стоит.
Бармен ухмыльнулся, подразумевая, что Хантер слишком накачался виски, чтобы замечать окружающее. Холодный взгляд, который моряк сравнил бы с акульим, мазнул его по лицу. Бармен замахал руками и отступил, сожалея о неосторожном замечании.
– Я только хотел… о черт, Хант, она весь город обегала, выспрашивая про тебя!
Опустошив стакан и сделав знак снова наполнить его, Хантер повернулся к стойке спиной и скрестил руки на груди. Некоторое время он молча разглядывал индианку.
Она была закутана до самых глаз, как монахини в монастырях особенно строгого устава. От макушки до поясницы ее драпировала поношенная коричневая шаль, почтительно склоненная голова и ссутуленные плечи терялись в ее тяжелых складках, даже руки были упрятаны так, что их невозможно было рассмотреть. Юбка из оленьей кожи (явно знававшая лучшие времена) почти касалась подолом пыльного пола салуна. Лицо было закрыто, виднелись только потупленные глаза и прядь угольно-черных волос. И так она стояла – очевидно, не осмеливаясь бросить взгляд или шевельнуться. Несмотря на это, ее неподвижная фигура завладела вниманием посетителей салуна, и они постепенно стягивались вокруг нее и Хантера, пока не образовали тесный кружок. Пришлось наградить особо назойливых свирепым взглядом. Толпа отступила.
– Чего тебе нужно? – спросил Хантер, закончив осмотр. Он мог бы поклясться, что индианка сжалась, хотя движение больше угадывалось, чем бросалось в глаза. Она ответила резковатым гортанным голосом, на языке шайен.
– Нет! – отрезал он в ответ и отвернулся к стойке (у него не было настроения даже обсуждать услышанную глупость).
– Похоже, до нее не дошло, – со смешком заметил Нат Барлоу, который успел вновь подступить к самому локтю Хантера.
– Я сказал, нет! – рявкнул тот, поймав в зеркале отражение женской фигуры, потом повторил то же самое жестом, с тем же результатом.
– Чего она хочет, эта скво? – полюбопытствовал Барлоу.
– Чего бы она ни хотела, это не твое собачье дело! Хм… она хочет, чтобы я отвел ее к сиу.
– К сиу, скажите на милость! – Барлоу насмешливо ухмыльнулся, подергивая свои жидкие бакенбарды. – Чего ж ты отказываешься?
На щеках Хантера заходили желваки, но он промолчал.
– Да ей-богу, отведи ты ее туда, где ей самое место. Белым будет легче дышать.
– Тебе кто-нибудь уже говорил, Барлоу, что у тебя слишком длинный язык? – мрачно поинтересовался Хантер, поднося к губам очередную порцию виски.
– Не заводись, Хант. – Довольный тем, что ему удалось вызвать у зрителей смешки, Барлоу пропустил предостережение мимо ушей. – За твои усилия краснокожая сучка позволит себя валять под кустами…
В следующее мгновение он уже летел через шарахнувшуюся толпу от мощного толчка в грудь. Женщина есть женщина, независимо от цвета ее кожи, подумал Хантер, прикидывая, не закончить ли дело и не освободить ли свет от вонючего ублюдка. Никто не вступился за Барлоу, никто даже не издал возгласа удивления: завсегдатаи знали, что Хантер особенно скор на расправу, когда пьян, а в этот день он принял даже больше обычной дозы.
– Я заплачу, – вдруг сказала индианка на шайен.
Угрюмый взгляд Хантера переместился с Барлоу, который возился на полу, поднимаясь на ноги и потирая тощий зад, на отражение в зеркале. До чего же она маленькая и хрупкая, почему-то подумал он. Он не удостоил женщину ответа, уперев локти в стойку и описывая носком одной ноги неровные полукружия вокруг другой. Несмотря на сильное опьянение, он по-прежнему твердо держался на ногах.
Сэйбл с ужасом заметила, что ее начинает бить нервная дрожь. Это могло кончиться плачевно: весь маскарад пойдет насмарку. Когда четверть часа назад она вошла в салун, ей удалось поймать в зеркале отражение этого типа по имени Хант. С тех пор она не поднимала взгляда, но и без того помнила, как он выглядел: отвратительное огородное пугало, замызганное и обшарпанное. Как быть, если придется провести несколько недель в непосредственной близости от него? Она решила, что постарается сохранять дистанцию, чтобы не задохнуться. К тому же он был громаден, как медведь гризли, да и похож на все что угодно, только не на цивилизованного человека: куча тряпья да волосы, волосы везде, даже на горле, в приоткрытом вороте несвежей рубашки!
Ей стоило немалого усилия высвободить из-под шали руку, в которой был зажат кожаный мешочек. Затаив дыхание, она протянула его в направлении Хантера. До сих пор все шло хорошо, все шло так, как предполагали она и Феба. Они продумали каждый шаг, отрепетировали каждое слово. Кроме ссоры, которую нельзя было предусмотреть, разговор двигался гладко. Сэйбл знала, как плохо ей удается ложь, и потому старалась прибегать к ней лишь в самом крайнем случае. Обман, на который пришлось пойти в этот раз, превосходил все, что она могла себе вообразить, и только мысль о племяннике, о его личике меднокожего ангела и о том, как дорого он мог заплатить за ее нерешительность и щепетильность, помогала Сэйбл играть свою роль.
– Я заплачу, – повторила она на безупречном шайен.
Откуда было знать собравшимся вокруг, что она повторяла и повторяла слова, которые могли потребоваться, пока они не начали соскальзывать с языка с естественной гладкостью.
Хантер оглядел мешочек и руку в грубой перчатке, державшую его. Итак, у скво есть деньги, подумал он равнодушно. Не то, чтобы это меняло дело. Если предложение не устраивало его, все сокровища мира не могли его соблазнить.
– Моя цена – две тысячи! – отрезал он, тоже на шайен, намереваясь этой немыслимой суммой раз и навсегда положить конец разговору.
«Две тысячи», «две тысячи», – зашептались вокруг, когда добровольные переводчики довели до сведения собравшихся слова Хантера. Послышались смешки, ехидные и несколько смущенные, потом в помещении вновь наступила тишина.
– Согласна.
Решив, что ослышался, Хантер окинул взглядом закутанную фигуру. Однако женщина развязала мешочек, и рука в перчатке ненадолго скрылась внутри. Когда она снова появилась и разжалась, на ладони лежала, поблескивая, груда золотых самородков.
– Христос всемогущий, вы только посмотрите! – выкрикнул кто-то.
Хантер расслышал это сквозь неожиданный шум в ушах. Ему казалось, что он видит странный сон: фигура в шали, рука, высыпающая в карман старой юбки горсть самородков.
– Половина сейчас, – заговорила Сэйбл на ломаном английском, не только для него, но и для толпы, – половина, когда моя прибывать к сиу. Прибывать живой, здоровый.
Гнев медленно, но верно разгорался в Хантере. Он чувствовал, что был ловко загнан в угол, одурачен, пойман в ловушку. Выходит, Барлоу был прав, назвав ее краснокожей сучкой! И потом, откуда у индейской скво могла взяться такая куча золота?
Сэйбл между тем бросила мешочек нечесаному увальню, который, как ей казалось, в любую минуту мог свалиться мешком и захрапеть. К ее удивлению, он поймал его. Потом, вспомнив наказ Фебы, она стянула перчатку и ткнула рукой вперед, не решаясь поднять глаза выше волосатой груди потенциального проводника.
– Ты давать слово.
Хантер скрипнул зубами. Не обращая внимания на доносящиеся со всех сторон восклицания, он схватил руку индианки, небольшую, темную и необычно мягкую, чувствуя в этом что-то странное, но не умея определить, что именно.
– Даю слово!
При этих словах, больше похожих на змеиное шипение, взгляд женщины впервые столкнулся с его взглядом. Хантер только что не ахнул. У нее были глаза цвета лаванды – горной фиалки – синие с заметным фиолетовым отливом! Полукровка! Так, значит, в происходящем куда больше странного, чем он думал поначалу! Заметив его реакцию, женщина опустила ресницы и рывком высвободила руку. Однако, несмотря на поспешность, с которой она бросилась к двери, она все-таки остановилась на полпути.
– Встретимся на восходе, позади церкви, в тополиной роще.
Проговорив все это на шайен, Сэйбл покинула салун. Ее рука, от прикосновения к громадной ладони казавшаяся грязной, была прижата к груди под складками шали.
Когда Хантер наконец рассовал самородки по карманам, то первым делом бросился наружу, чтобы проследить, куда направится скво-полукровка. Он прошелся туда-сюда по тротуару, трещавшему под его солидным весом. Улицы, расходившиеся от салуна, были едва освещены. Нигде не было и следа странной женщины.
Пока Сэйбл бежала так быстро, как могла, она ничего не слышала, кроме стука сердца. Возле двери, ведущей в дом Фебы Бенсон, она остановилась перевести дух. Этот тип что-то почувствовал! Может быть, он даже о чем-то догадался!
– Боже, сохрани! – прошептала она, прижимая руку к сердцу, которое никак не желало умерить свой частый стук.
Никогда в жизни ей не приходилось испытывать такого… такого… нет, это невозможно было описать!
Наконец она постучала. Дверь открылась сразу, словно за ней стояли.
– Тебя не было так долго, что я уже не знала, что и думать! – воскликнула Феба.
– Как Маленький Ястреб? – Услышав, что с малышом все в порядке, Сэйбл позволила себе рухнуть на стул. – Это было не просто ужасно – это было унизительно, а этот тип Хант – громадина, заросшая волосами.
– Я так сразу и сказала.
– Но ты не сказала мне, что он окажется вдребезги пьяным и злобным и что разговор с ним обойдется мне в две тысячи долларов, – вздохнула Сэйбл, принимая предложенную чашку кофе.
Феба, в свою очередь, рухнула на стул.
– Две тысячи! Да ведь это… это…
– Вот именно. Если бы не хорошее воспитание, я бы наградила этого типа множеством разных эпитетов.
Она слишком носится со своим хорошим воспитанием, подумала Феба с улыбкой и подалась вперед, горя любопытством.
– Значит, наш план сработал? По правде сказать, я не очень-то верила в успех.
– Надеюсь, что сработал, но… – Сэйбл устало пожала плечами и виновато потупилась, – этот Хант достаточно умен, а я забылась и посмотрела ему прямо в глаза.
– Я предупреждала, девочка моя. Как бы хороша ни была маскировка, цвет глаз тебе не изменить.
– И потом, я говорила по-английски. Я хотела, чтобы наш разговор слышали все, чтобы он не мог потом нарушить слово.
– Ты зря это сделала.
– Зато он дал слово при свидетелях, – упрямо повторила Сэйбл.
– А вот это очень хорошо, – обрадовалась Феба, и тревожные морщинки вокруг ее глаз разгладились. – Если что и известно насчет Ханта, так это то, что он всегда держит слово.
Она благоразумно умолчала о том, что он держит слов и в том случае, если обещает убить.
Сэйбл стояла под сенью тополиной листвы, одной рукой придерживая поводья гнедой лошадки, а другой поправляя шаль, все так же закрывающую лицо до самых глаз. Краешек солнца только-только появился из-за горизонта, заставив росу на траве и листьях отливать розовым. До сих пор ей никогда не приходилось встречать рассвет, и она решила, что ранний подъем стоит того в столь чудесное утро. Однако все красоты мира не могли остановить зевоту, и приходилось то и дело прикрывать рот ладонью.
Убедившись, что ребенок не успел еще промочить пеленки и крепко спит, Сэйбл вновь застыла в терпеливом ожидании. Она явилась в тополиную рощу в том же наряде, в котором накануне посещала салун: туго стянутая шаль, юбка до самой земли, сапожная вакса на волосах (в городке не нашлось не только черной краски для волос, но и вообще никакой!). Кожа лица, рук, шеи и даже плеч была выкрашена в красно-коричневый цвет при помощи настойки йода. Со временем оттенок мог побледнеть и исчезнуть, но недели и даже месяцы он мог продержаться. К тому времени, как кожа посветлеет и обман раскроется, они уже будет слишком далеко к западу, чтобы повернуть назад. Больше всего Сэйбл боялась именно момента раскрытия истины: она помнила, как легко мистер Хант приходил в ярость и каковы были последствия этого.
Воспоминание о ссоре в салуне разволновало Сэйбл. Она постаралась отвлечь себя, поправляя кожаные ремни, прикреплявшие колыбель Маленького Ястреба к седлу. Она надеялась, что все выглядит подлинно индейским и не вызовет подозрений проводника. Недаром целую неделю она только и делала, что повторяла наставления Фебы. Теперь они были впечатаны в память не хуже, чем уроки хорошего тона. Осмотрев колыбель, Сэйбл нащупала письмо в кожаном конверте, который Лэйн строго-настрого наказала ей не открывать до встречи с отцом ребенка. Надо сказать, эта встреча пугала ее даже сильнее, чем встреча с мистером Хантом. Сэйбл с усилием оттеснила подальше мысли о Черном Волке: до него были мили и мили, которые еще требовалось преодолеть.
– Готова?
У Сэйбл вырвался крик испуга. Она круто повернулась и сделала назад шаг, другой, пока не уперлась спиной в круп лошади. Воздух неожиданно стал слишком густым, чтобы втянуть его в легкие. Кто это? Конечно, не тот человек, с которым она заключила сделку накануне вечером! Сэйбл глотнула несколько раз, борясь с комком в горле. Большую часть жизни она прожила, окруженная представителями мужского пола, и считала себя знатоком мужской внешности. Мужчина, лицом к лицу с которым она сейчас оказалась, был красив (к немалому ее раздражению).
– Я задал вопрос и жду ответа. – В голосе проводника прозвучала угроза. – Уж не забыла ли ты английский со вчерашнего дня?
– Это… это… – начала Сэйбл, моргая.
– Это я, – буркнул Хантер, избегая смотреть в глаза, цвет которых почему-то нервировал его.
Лучше бы он оставался пугалом, угрюмо подумала Сэйбл. По-видимому, он как следует вымылся и убрал с лица большую часть растительности. Усы и борода оставались, но они были коротко подстрижены и имели ухоженный вид. Даже красные с похмелья глаза и синяки под ними не могли испортить скульптурную красоту лица, пусть даже искаженного недовольной гримасой. В довершение ко всему мистер Хант переоделся в теплую куртку с белоснежным меховым воротником (неожиданное зрелище после вчерашнего неряшливого наряда) и штаны из грубой плотной ткани. Судя по позе, он чувствовал себя вполне непринужденно. Седельные мешки, тяжелые даже. на вид, были небрежно перекинуты через широченное плечо, поводья верховой лошади свисали свободно, как если бы она была вышколена стоять неподвижно, когда хозяин выражал желание привалиться к ее боку. Волосы, накануне тусклые и неопрятные, оказались черными-пре-черными и восхитительно свешивались на один глаз. Глаза… хм… глаза были серые… неприветливые, даже суровые.
Именно выражение глаз, с которыми Сэйбл неожиданно встретилась взглядом, вывело ее из состояния ступора. В этот момент она впервые поняла, до чего ему неприятна возложенная на него миссия. Так или иначе, он держал свое недовольство при себе. Сэйбл повернулась к лошадке, намереваясь вскочить в седло, – и издала ошеломленный возглас, когда ее буквально забросили туда, подхватив за талию.
«Да как он посмел дотронуться до меня, не спросив позволения?!» Но она проглотила возмущение, поспешно одергивая юбку, чтобы ненароком не показались ноги в шелковых чулках.
Звук, раздавшийся в следующую минуту, был до того неожиданным для Хантера, что он схватился за револьвер. Блеяние? Только тут ему на глаза попался вьючный мул, к которому была привязана дойная коза.
– Это еще что за чертовщина? – Он ткнул в ту сторону пальцем, невольно прищурившись от резкой похмельной боли в висках.
У Сэйбл, так и не сумевшей привыкнуть к проклятиям, краска бросилась в лицо. Ей удалось сохранить каменную неподвижность, но она недостаточно владела собой, чтобы помнить о ломаном английском.
– Мы заключили соглашение. Вас не касается, что я беру с собой в дорогу.
– Я и не знал, что сиу ждут нас в следующем году! Именно столько времени займет дорога с таким скарбом, – пролаял Хантер – и с трудом удержался от стона: так болезненно отдался в голове звук собственного голоса.
Он также разбудил Маленького Ястреба, и тот заплакал. Сэйбл приподняла колыбель, укрепленную на спине ее лошади, и подула младенцу в лицо. Ей не хотелось так с ним поступать, но Лэйн настаивала: индейский ребенок не должен плакать без крайней необходимости. Только голод или боль извиняли его плач, а иначе он мог привлечь внимание врага, поэтому детей всегда вовремя кормили и перепеленывали.
– Что?! Ребенок? Мы потащим к сиу ребенка, черт бы его побрал?
Хантер не верил своим глазам. Не может быть, чтобы от него ждали подобной глупости!
– А почему бы и нет? – спросила Сэйбл, трепеща: этот человек выглядел так, словно собирался схватить ее за горло.
– Дьявол и вся преисподняя! Женщина, ты забыла, что перед нами лежат дикие земли? Черт возьми, мужнина не всегда выживает там, не говоря уже о… – Он махнул рукой на колыбель.
– Вы дали мне слово, мистер Хант. С ребенком я или без, это ничего не меняет.
В ответ послышалось глухое рычание. Сэйбл огляделась, чтобы понять, откуда оно исходит, и с испугом поняла, что этот звериный звук издал ее проводник. Возможно, род его идет от медведей или ягуаров, невольно подумала она и затаила дыхание в ожидании гневной тирады. Однако мистер Хант молча вскочил в седло и ударил лошадь пятками.
– Поехали! – рявкнул он, небрежно нахлобучив на голову широкополую шляпу. – Так мы весь чертов день проболтаем!
Снова ощутив, как кровь приливает к лицу, Сэйбл решила при первом же удобном случае поговорить с ним по поводу постоянных проклятий (разумеется, когда – и если – между ними возникнут менее враждебные отношения, чем теперь). Смерив взглядом маячившую впереди напряженную спину, она покачала головой: пока и речи не шло о мирном сосуществовании. Очевидно, мистер Хант понятия не имел о правильном воспитании. Он был злобный, вспыльчивый, неотесанный сквернослов и пьяница. И все же она сумела справиться с ним, подумала Сэйбл и улыбнулась. Пока все шло так, как она задумала.
Хантер бросил короткий взгляд через плечо. Ребенок, скажите-ка! Итак, Фиалковые Глаза еще и мамочка, ко всему прочему. Не иначе как он был в белой горячке вчера вечером, если согласился участвовать в этом безумии. Глава 5
Единственным звуком, нарушавшим тишину, был ритмичный стук подков. Изредка слышался удар железа о камень – но и только. Хантер успел не раз возблагодарить Бога за благословенную тишину леса, так как каждый звук отдавался в голове, усиливаясь многократно. Ему казалось, что худшего похмелья он не переживал за всю свою жизнь. Стараясь не шевелить не только головой, но и глазами, Хантер осторожно снял с луки седла флягу и сделал несколько глотков, пытаясь смыть с языка отвратительный привкус вчерашней дешевой выпивки. Укрепляя флягу, он пробормотал клятву никогда больше не прикасаться к спиртному (Бог знает, какую по счету). Дыхание поднималось в морозном утреннем воздухе облачком белого пара. Повыше подняв воротник, чтобы прикрыть замерзшие уши, он повозился в седле и оглянулся.
Фиалковые Глаза низко склонилась над колыбелью, убаюкивая ребенка песней. Ни слов, ни мотива различить не удавалось, только еле слышное размеренное бормотание, похожее на мурлыканье кошки. Поводья небрежно свисали, едва придерживаемые одной рукой. Ее счастье, что лошади такие послушные, подумал Хантер, видимо, его подопечная не замечает, куда едет. С самого отъезда они не обменялись ни словом, и за это он был ей весьма благодарен. Он терпеть не мог болтливых женщин, равно белых, полукровок или чистокровных индианок. Однако ему казалось странным, что отец ребенка бросил ее на произвол судьбы. Как это могло случиться? Как вообще она оказалась вне своего племени? Ни один индеец не позволил бы матери своего ребенка и на день исчезнуть с его глаз, не говоря уже о том, чтобы оставить ее в окружении белых. Разумеется, если она была ему небезразлична.
Впрочем, какое до этого дело ему, Хантеру? Ему и без того хватает, о чем подумать, чтобы прийти в раздражение. О том, например, как ловко она обвела его вокруг пальца, вынудив взяться за работу, в которой он не нуждался. Теперь для него нет дороги назад. Как бы он ни относился к своей спутнице, он дал слово и собирается его сдержать. Пусть только навстречу попадется какое ни на есть племя сиу, он сдаст ее с рук на руки – и ищи ветра в поле! Что ж с того, что он терпеть не может заботиться о ком бы то ни было? Его услуги хорошо оплачиваются. Слава Богу, она неразговорчива. Его дело – оберегать ее в дороге и вести в нужном направлении, а не болтать с ней.
В очередной раз обернувшись, Хантер заметил, что его спутница возится с узлом шали. Он предположил, что она собирается кормить младенца, и подстегнул лошадь, чтобы не смущать ее.
Когда расстояние между ними стало быстро увеличиваться, Сэйбл не могла не признать, что ее проводник все же имел кое-какие хорошие манеры. Она и впрямь намеревалась покормить ребенка, хотя и не тем способом, каким предполагал Хантер. Сам того не подозревая, он давал ей возможность выдержать роль кормящей матери. Это оказалось нелегкой задачей: тряская рысь лошади заставила ее почти сползти с седла, чтобы сунуть в рот Маленькому Ястребу бычий пузырь, наполненный козьим молоком. Все же это удалось, и вскоре из-под полы ее меховой одежды послышалось жадное чмоканье. Насыщаясь, ребенок продолжал дремать, убаюканный колыбельной и покачиванием лошади. Импровизированная соска, питавшая малыша, была пожертвована Фебой. С ее помощью она кормила второго ребенка, когда у нее от голода пропало молоко. Пузырь был надежно упакован в мягкий кожаный мешок, предохраняющий его от случайного прокола, и соединен с уродливым резиновым подобием соска. Маленький Ястреб не возражал против несовершенства своей искусственной кормилицы, кроме того, стеклянная бутылка могла разбиться в дороге.
Сэйбл перевела взгляд на удаляющуюся спину мистера Ханта. Словно кол проглотил! За все время пути он не произнес ни слова, если не считать резкой команды поторапливаться или приглушенного проклятия. Она от души надеялась, что после долгого привала и обильной еды ее угрюмый проводник смягчится. Подумать только, ей придется день и ночь находиться в компании человека с таким неуживчивым характером!
Еще через пару миль Маленький Ястреб начал возиться в колыбели и хныкать. Сэйбл виновато сообразила, что в пузыре было не столько жидкости, сколько воздуха, и потому он казался таким тугим. Хочешь не хочешь, а предстояло добыть еще порцию молока. Как только мистер Хант исчез за поворотом, она натянула поводья. Не стоило привлекать его внимание к вынужденной задержке: в теперешнем настроении он только разозлился бы сильнее.
С флягой в руках, жадно глотая холодную воду, Хантер оглянулся и обнаружил, что он один на тропе. Проклятие! Они и дня не провели в дороге, а краснокожая дуреха уже успела заблудиться! Она хоть понимает, что в лесу каждый куст может таить засаду? Что они могут столкнуться здесь с кем угодно? Трудно сказать, что возмущало Хантера больше: необходимость заниматься поисками или собственное похмелье, из-за которого он не заметил отсутствия спутницы.
Он поспешно повернул лошадь. Тропа была такой узкой, что ветви то и дело довольно чувствительно хлестали его по лицу. Хантер уже нарисовал себе ужасную картину: два трупа, лишенные скальпов, – и сердце его стало биться с натугой, порожденной как тревогой, так и похмельем. На ходу он достал револьвер и взвел курок, стараясь приготовиться буквально ко всему, с чем бы ни пришлось столкнуться. Однако, заметив движение впереди и натянув удила, он невольно подумал: оказывается, приготовиться можно все-таки не ко всему.
Фиалковые Глаза сидела на корточках прямо посреди тропы и доила козу, гримасничая в унисон своим движениям. Под выменем стояла жестяная банка, мимо которой струйки пролетали с завидным постоянством. Индианка, которая не умеет доить? Да они умеют делать это, едва научившись ходить! От удивления Хантер не нашел ничего лучшего, чем гаркнуть в полный голос:
– Какого черта ты не предупредила меня?
Сэйбл пискнула и свалилась навзничь, ногой опрокинув жестянку и пролив то немногое, что чудом туда попало.
– Я кричала, – пробормотала она, не поднимая глаз.
– Почему же, дьявол тебя побери, я не слышал ни звука?
– Пить надо меньше, – буркнула она себе под нос и снова уселась перед козой.
Меньше всего ей хотелось, чтобы проводник отирался поблизости. Разумеется, от его глаз не могло укрыться ее неумение. Однако ничего теперь не поделаешь, и она ограничилась тем, что сосредоточила внимание на длинном козьем вымени, стараясь применить на практике наставления Кайла – специалиста по дойке коз. Соски тоже были длинные, податливые и противно мягкие на ощупь. Вдохнув поглубже, Сэйбл принялась тянуть и давить, думая: гадость какая!
Дав себе слово не опозориться на глазах у мистера Ханта, она ухитрилась надоить половину жестянки, обильно смочив молоком также и тропу. Повернувшись спиной к зрителю, она наполнила бычий пузырь, при этом притворяясь, что пьет. Жидкость, попавшая-таки в рот, была тошнотворно теплая и сладкая.
– За каким чер… – начал было Хантер, но оборвал себя и стал молча наблюдать за тем, как Фиалковые Глаза приторачивает к седлу мешок с пресловутой жестянкой и другим добром. Когда она покончила с этой задачей и вопросительно посмотрела на него, он резко скомандовал:
– Пошевеливайся, женщина! Я не нанимался в проводники на всю жизнь!
Сэйбл нахмурилась, поджав губы. «Пошевеливайся», это же надо! С каменным выражением лица она взобралась на лошадь и шагом направила ее по тропе. Странный запах, который Хантер успел учуять утром, подбрасывая ее в седло, снова коснулся его ноздрей. Духи? Его невольно замутило. Казалось, весь лес вокруг сразу пропах духами. И не только духами: к их нежному запаху примешивалась явственная вонь сапожной ваксы. Человек, прослуживший в армии годы, не перепутал бы эту вонь ни с чем. К тому же индианки не знали парфюмерии.
Дав лошади хорошего тычка под ребра, Хантер раздраженно надвинул шляпу на лоб. Он чувствовал, что выставлен дураком даже больше, чем это казалось утром.
– Пора делать привал, – бросил проводник, не удостоив Сэйбл взглядом.
Слишком усталая, чтобы обращать внимание на его упорную враждебность, она спешилась и оглядела поляну. По краю с журчанием протекал ручей. Сэйбл было все равно, где именно они остановились на ночлег. Она едва держалась на трясущихся ногах, ощущение было такое, словно они болят сверху донизу, каждой клеточкой и жилкой. Между ног тупо ныло: должно быть, там был один сплошной синяк. До сих пор она проводила в седле не больше часа в день и понятия не имела, как сегодня сумела продержаться и даже почти не отстать. Ягодицы онемели, их хотелось хорошенько растереть, и Сэйбл не без труда удержалась от этого.
Первым делом она отвязала седельный мешок, уронив его возле ближайшего поваленного ствола, потом занялась Маленьким Ястребом. Малыш был в целях безопасности приторочен к своей колыбельке мягким кожаным ремнем. Под тем же упавшим стволом она постелила постель из одеял, в которой ребенок был устроен со всем возможным комфортом. Теперь можно было заняться собой. Сэйбл направилась под защиту густой растительности, но тут навстречу ей из кустов появился мистер Хант с охапкой хвороста.
– Подвинь одеяла ближе к кострищу, – сказал он тоном, не терпящим возражений.
Сэйбл приостановилась только для того, чтобы отрицательно помотать головой. Она решила демонстративно не обращать внимания на грубияна, с компанией которого приходилось мириться.
– По ночам здесь чертовски холодно.
Никакого ответа. Хантер пожал плечами и занялся разведением костра.
Сэйбл почувствовала себя легче оттого, что удалось полностью проигнорировать грубое покровительство мистера Ханта. Похоже, он не получил и азов хорошего воспитания, характер имел злобный и неуживчивый, а ругался чаще, чем все другие мужчины, вместе взятые. За целый день она не услышала от него ни единого доброго слова!
Не желая ужинать в столь неприятном обществе, Сэйбл проглотила всухомятку кусок пирога из своих запасов. Слава Богу, хоть в животе перестало бурчать! Кое-как умывшись, она свернулась калачиком рядом с ребенком и мгновенно уснула.
Хантер смотрел на пляшущие языки пламени, согревая руки об оловянную кружку с горячим кофе. Он вдруг почувствовал удовлетворение от того, что вновь надолго покинул цивилизованную жизнь. Конечно, у нее были свои хорошие стороны – шлюхи, приличная еда… Вот, пожалуй, и все. Он досыта навидался одних только пьяных драк в салунах, частенько заканчивающихся смертью одного-двух участников. Нет уж, с него хватит.
Ребенок захныкал во сне, и Фиалковые Глаза машинально подняла руку, чтобы потрепать его по прикрытому одеялом задку. Выходит, она спала не так крепко, как казалось.
– Кофе готов, – на всякий случай обратился Хантер к своей подопечной.
Ответа не последовало. Что ж, тем лучше, подумал он равнодушно, отставляя кофе и шаря в седельном мешке. Выудив бумагу и коробку с табаком, он свернул самокрутку, зажал ее в зубах и поднес к ней тлеющий конец ветки. Задержав во рту первую затяжку, он наконец выдохнул дым с усталым вздохом.
Нужно было признать, Фиалковые Глаза заботилась о своем ребенке лучше, чем о животных, с которыми отправилась в дорогу.
Ну и видок у них, кисло подумал Хантер, особенно у козы, идущей в арьергарде! Несмотря на целый день путешествия, он так до конца и не верил, что влип в такую немыслимую авантюру. Что ж, сделка есть сделка.
Докурив, он щелчком послал окурок в костер и устроился на ночь, надвинув шляпу на глаза и положив указательный палец на курок револьвера, предусмотрительно передвинутого на живот. Под голову он сунул снятое с лошади седло, чтобы видеть ту часть поляны, которую освещало пламя костра. Можно было не опасаться, что он проспит опасность: с шестьдесят третьего года он спал совсем мало.
