Текст книги "Смятение сердца"
Автор книги: Эми Фетцер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 33 страниц)
Немедленно преисполнившись раскаяния, Сэйбл отвела взгляд, не замечая того, как беспокойно движутся по голубому шелку платья ее руки.
– Ты прав, Сальваторе.
– Ваш отец потратил много месяцев на то, чтобы разыскать Лэйн.
– Ну да, ну да! – согласилась она, дрогнув при виде рассудительного выражения на лице собеседника. – Он искал ее и в конце концов нашел. Только она не имела ни малейшего желания возвращаться.
– Он просто не мог поверить, что его дочь готова остаться с тем, кто ее похитил и обесчестил.
– Я… э-э… я тоже не могу этого понять, – призналась девушка едва слышно. У нее вырвалось сдавленное всхлипывание. – И все же она ни о чем другом не может ни думать, ни говорить. Я так скучала по ней, так ждала ее возвращения, а ей не терпится вернуться к нему!
– Сабелла, Сабелла…
Сальваторе поднялся и, словно угадывая, чего ей недостает, раскрыл объятия. Сэйбл благодарно укрылась в его руках.
– Ах, Сальваторе, она так несчастна! Я не знаю, как держаться с ней, что делать дальше, потому что не хочу снова остаться одна. А папа! Он так изменился. Он больше не улыбается и никогда не говорит о ребенке, словно тот вообще не должен появиться на свет.
– Это естественно, что Лэйн хочет быть с мужчиной, которого любит, – сказал Сальваторе, скрывая улыбку: Сэйбл всегда болтала без умолку, если боялась, что расплачется.
– Она очень изменилась, очень. И я не в восторге от этих перемен.
– В данном случае ты ничего не можешь изменить.
Девушка промолчала. Было ясно, что она чувствует себя обделенной, оставшейся на обочине чего-то грандиозного, что не только разделить, но и понять можно, лишь пройдя через подобное испытание. Немного погодя она смахнула со щеки единственную слезинку и поцеловала смуглый подбородок повара.
– Ты настоящий друг, Сальваторе Ваккарелло.
– Я просто дряхлый старик, который давно перешел бы в лучший мир, если бы не его очаровательная подруга.
Сэйбл засмеялась и ухватила с блюда ломоть еще горячей, покрытой аппетитной корочкой телятины. Повар нацелился шлепнуть ее по руке, но промахнулся. Подняв со стула накидку, девушка поспешила к двери, на ходу пожелав Сальваторе доброй ночи: что бы там ни говорила Лэйн, она не могла в эту ночь обойтись без младшей сестры.
– А ну-ка, милая моя, поднатужьтесь, – напевно упрашивала Мелани. – Вы, мисс Лэйн, распрекрасно управляетесь. Распрекрасно – и все тут.
– Боже милостивый! – воскликнула Сэйбл, которая пританцовывала на месте, стараясь заглянуть через плечо экономки. – Уже головка видна!
– Да успокойся ты и помолчи хоть минуту… – прошептала Лэйн в перерыве между потугами. – И хорошо бы тебе не путаться под ногами у Мелани.
Сэйбл послушно отошла в сторону, но и там продолжала вытягивать шею и гримасничать, как бы помогая стараниям сестры вывести наконец ребенка на свет. Экономка заметила это и наградила ее свирепым взглядом. Девушка отступила к креслу и рухнула в него со смешанным выражением досады и раскаяния на лице.
– Я стараюсь, стараюсь не мешать! Но неужели я совсем ничем не могу помочь?
– Ты уже помогаешь – тем, что ты рядом со мной.
Лэйн постаралась улыбнуться всепрощающей улыбкой старшей сестры и взяла протянутую руку Сэйбл. Как раз в это время ее настигла новая потуга. Измученное тело скрючилось, словно в эпилептическом припадке, пожатие превратилось в сокрушительное.
– Лэйн! Ой-ой-ой!
Но боль в пальцах почти тотчас была забыта: сестра начала тужиться изо всех последних сил. Казалось, это длилось бесконечно. Сэйбл поймала себя на том, что с силой напрягает все тело, словно это могло помочь сестре или облегчить ее муки. Она даже начала тихонько постанывать, хотя Лэйн так и не издала ни звука, только часто и шумно дышала. Тем более неожиданно прозвучал ее пронзительный крик – триумфальный вопль, а вовсе не крик боли. Секундой позже в руках Мелани лежал, пошевеливая ручками и ножками, темноволосый новорожденный.
– Да он просто красавчик! – ахнула Сэйбл, пораженная этим фактом до глубины души.
До сих пор ей не приходилось видеть новорожденных, однако она много слышала о том, что они похожи на сморщенные недозрелые сливы. Но это дитя было пухленькое, с округлым милым личиком – чудо, а не ребенок! Сэйбл немедленно почувствовала, что обожает его.
Мелани с удовольствием вымыла новорожденного, завернула в мягкое одеяльце и вложила в руки Сэйбл, приговаривая: «Вот так, иди к тетушке…» Сэйбл вполголоса ворковала над новообретенным племянником, ожидая, когда экономка закончит приводить в порядок Лэйн и та сможет заняться сыном.
– Ну скажите же, что он красавчик! – И она чмокнула младенца в макушку, покрытую темными волосиками.
– Да уж, мисс Лэйн потрудилась на славу, – с гордостью подтвердила Мелани.
Сэйбл опустилась в любимое кресло – роскошный предмет мебели времен королевы Анны, с изящной шелковой обивкой цвета лаванды. У нее было такое чувство, что это она только что родила. Мальчик, надо же! Она подумала, что у него, наверное, волосы отца, но этого нельзя было сказать с уверенностью, так как она ни разу не видела мужа Лэйн. Зато она с уверенностью могла утверждать, что у ребенка глаза матери. Голубые, как у всех новорожденных, они уже заметно отливали серым.
– Как бы мне хотелось, чтобы его отец сейчас был здесь, – вдруг сказала Лэйн с горечью, прижимая к себе ребенка. – Он был бы так горд!
– Да и какой отец не был бы? – добавила Сэйбл с завистью, наклоняясь к постели, чтобы погладить малыша по головке. – Но ты, конечно, не всерьез хочешь увидеть его здесь. Отец убил бы его на месте.
Лэйн съежилась среди подушек, и девушка тотчас пожалела о своих необдуманных словах.
– Лэйн, я не хотела…
Та молча протянула руку. Сэйбл позволила увлечь себя на постель и опустилась рядом с сестрой, которая с материнской заботой поправила упавший ей на лоб непокорный локон. Она не знала, что в этот момент Лэйн думала: Сэйбл слишком неопытна, слишком невинна, она никогда и ни с чем не сталкивалась…
– Ничего, Сэй, все как-нибудь образуется. Я найду способ вернуться к нему.
– Но ты только что родила ребенка, ты еще слишком слаба! – воскликнула пораженная Сэйбл.
– В рождении ребенка нет ничего необычного, и мое выздоровление – всего лишь вопрос времени, как и мое возвращение к мужу.
В который раз Сэйбл бросилась в глаза перемена, происшедшая со старшей сестрой. И не просто перемена, а перемена полная, окончательная, неожиданно оттолкнувшая их друг от друга, сделавшая почти чужими.
– Папа никогда не позволит тебе этого. После всего того, на что он пошел, чтобы вернуть тебя…
– Пропади он пропадом вместе со всем, на что он пошел! – отрезала Лэйн, и ее серые глаза загорелись странным мрачным огнем. – Это мой ребенок, моя жизнь! И когда ты только поймешь, что драгоценный папочка сделал из нас точное подобие нашей матери?
– В этом не только его вина. Мы не имели ничего против того, чтобы он баловал нас, а что до меня, то мне и по сей день это нравится.
– А знаешь, почему? Потому что ты не пробовала ничего другого. Ты даже не знаешь, что бывает другая, лучшая жизнь.
«Лучшая?» – чуть было не вырвалось у Сэйбл, но она сумела придержать язык. Та, другая жизнь была для ее сестры лучшей. В той жизни она была любима мужчиной, который дрался за нее, как дьявол. Она только и думала, что о нем, родила ему чудесного ребенка, а значит, подарила ему будущее. Что до нее, Сэйбл, она нежилась в своем уютном гнездышке, вышивая салфетки и позволяя отцу баловать себя. Лэйн была права, но – о Господи! – почему бы ей не ошибаться хоть изредка!
– Папа любит нас, – сказала она с вызовом.
– Конечно, любит. Только он так глубоко прячет нас под свое крыло, что может задушить ненароком.
– Это не так. Мы имеем возможность давать балы, ездить верхом, мы можем…
– Когда-нибудь ты вырастешь, – сказала Лэйн так резко, что Сэйбл невольно отпрянула, – и поймешь, что наряды и балы – всего лишь ничтожная часть настоящей жизни.
– Да? Может быть, настоящая жизнь – это когда полуголыми бродят по лесам и питаются только ягодами и орехами? Или когда раскрашивают лица на манер палитры сумасшедшего художника?
– Мисс Сэйбл, – вмешалась Мелани, сообразив, что между сестрами разгорается настоящая ссора, – не сходить ли вам и не глянуть, где это ваш отец? Небось ждет не дождется, когда ему покажут первого внучонка.
Экономка, агукая над младенцем, передала его матери для первого кормления. Стоило Сэйбл увидеть, как жадно ребенок сосет материнскую грудь, как ее оставило всякое желание спорить. У ее крошки-племянника были малюсенькие пальчики, одна из ручонок лежала там, где билось сердце Лэйн, и все это было до того умилительно, что на глаза ей навернулись невольные слезы. Она подумала, что каждое дитя имеет право знать своего отца, что каждая женщина имеет право сама выбирать себе спутника жизни. Эта мысль была новой, странной, но Сэйбл сознавала правоту сестры каким-то внезапно проснувшимся глубоким инстинктом. Встретив испытующий взгляд Лэйн, она не отвела глаз.
– Пожалуй, я схожу за папой.
Крик боли, животный, мучительный, раздался в полной тишине. Казалось, он не затих, а впитался в стены кабинета, просочился в каждую пору Ричарда Кавано, проник в каждую клеточку его тела. Этот звук разом опустошил его, отнял не только силы, но и способность мыслить здраво. Человек, не раз без страха смотревший в лицо смерти, схватился за край стола, словно от предательски нанесенного удара. Слепо нашарив стакан, полный виски, полковник опустошил его жадными глотками. Он поймал себя на том, что дрожит крупной, сотрясающей все тело дрожью.
Жалость и ненависть накатывали, сталкивались и постепенно сплетались воедино. С каким наслаждением он убил бы сукиного сына, из-за которого его дочери пришлось столько страдать! Как он ненавидел того, кто обесчестил ее, вынудил произвести на свет ублюдка!
Кавано не успел еще опомниться от вопля дочери, как раздался детский плач. Ребенок! Странная смесь эмоций наполнила полковника. Кто же родился, мальчик или девочка? Здорово ли дитя? И, Боже милосердный, жива ли Лэйн?!
Но больше всего он жаждал, чтобы ему принесли на блюде голову ее «мужа».
Раздался стук в дверь. Кавано пролаял: «Войдите!», надеясь, что это тот, кого он ожидает. Мимо горничной протиснулся капрал Иохансен и вытянулся в струнку, по уставу четко отсалютовав. Полковник небрежно ответил на приветствие и рявкнул тем же голосом:
– Ну?!
– Прошу прощения, сэр, но мне пока не удалось…
– Проклятие! – Кавано запустил обе руки в свои седеющие волосы, словно собираясь вырвать их. – Неужели в таком большом городе трудно найти кормилицу? Я хочу только одного: чтобы это забрали из моего дома как можно скорее.
«Это», – мысленно повторил Иохансен. Полковник назвал своего внука «это». Капрал не ожидал ничего подобного и был неприятно удивлен. Иохансен не первый год знал полковника Кавано и до сих пор уважал его и восхищался им, в особенности за способность к сочувствию и пониманию. Близилась к концу война Севера и Юга, сделавшая из Кавано героя, и он для многих военных являлся образцом для подражания, почти кумиром. Именно поэтому капрал поначалу гордился тем, что посвящен в тайну полковника. Однако теперь он был бы счастлив, если бы на его месте оказался кто-нибудь другой. С каждой минутой ему все больше хотелось с кем-то поделиться, найти способ остановить это безумие.
– Каковы будут дальнейшие распоряжения, сэр?
Кавано поднял голову. Сейчас он выглядел измученным, немощным, словно прожитые годы разом дали знать о себе.
– Продолжайте поиски, капрал, – едва слышно произнес он и добавил, когда Иохансен уже направился к двери:
– Спасибо тебе, сынок…
Поверенный мрачных планов полковника скрылся за дверью. Ричард Кавано некоторое время невидящим взглядом смотрел на полупустую бутылку, потом вновь наполнил стакан.
Он намерен поступить единственно правильным образом, думал он. Так будет лучше для Лэйн. Разве он не сделал все возможное, разве не перевернул небо и землю, чтобы избавить ее от унижения, от сплетен, от мук? Разве он не отказался от командования фортом Макферсон, чтобы девочки могли забыть прошлое, словно его и не было? Разве не отправил с глаз долой каждого солдата, который участвовал в операции по спасению Лэйн, который слышал ее требование вернуть ее к мужу? Он добился того, чтобы слухи затихли, не найдя пищи, которая раздувала бы их. И вот теперь этот ублюдок!.. Если хоть один посторонний взгляд упадет на него, репутация Лэйн будет загублена.
Полковник поднял взгляд на портрет, висевший напротив стола. Каролина поддержала бы его, если бы была жива. Она согласилась бы, что лучше всего похоронить прошлое, что Лэйн и без того слишком много вынесла, что ни одна женщина не заслуживала унижения стать матерью полукровки, ублюдка.
«Я делаю это ради Лэйн, Каролина, только ради нее».
Когда дверь, ведущая в кабинет отца, открылась, выпустив капрала Иохансена, Сэйбл Кавано метнулась под лестницу и притаилась там, затаив дыхание. Шаги удалились по коридору, а она никак не могла заставить себя выйти из укрытия. Не может быть, чтобы то, что она подслушала, было правдой!
«Как ты можешь, папа? Ведь это твой внук! Как ты посмотришь Лэйн в глаза, когда придешь за ребенком? Или ты прикажешь подчиненному сделать это за тебя?»
Но почему она решила, что произойдет какое-то объяснение? Скорее всего ребенка отдадут в чужие руки тайно, а уж потом сообщат сестре, как распорядились его судьбой.
Эта мысль до того ужаснула девушку, что она разом вышла из ступора и бросилась в комнату Лэйн. Захлопнув за собой дверь, она привалилась спиной к прохладному дереву, словно кто-то уже шел следом, чтобы осуществить мрачный план отца. Лицо Сэйбл было таким белым и искаженным, что Лэйн резко спросила, что произошло.
– Я хочу знать! – потребовала она, так как Сэйбл молчала, стараясь не встречаться с ней взглядом.
– Папа решил забрать у тебя ребенка! Иохансен подыскивает кормилицу и…
– Зверь! Дьявол! – вырвалось у Лэйн, и она так судорожно прижала к себе сына, что тот заплакал, недовольный таким бесцеремонным обращением, и ей пришлось укачивать его.
– Что ж делать-то, а, мисс Лэйн? – спросила Мелани, вышивавшая в кресле у кровати.
– Тут ничего не поделаешь! – воскликнула Сэйбл в отчаянии, бросаясь от двери к постели сестры. – Он наш отец, и мы не можем его ослушаться.
Так же внезапно, как и вспылила, Лэйн успокоилась. Лицо ее приняло безмятежное выражение человека, принявшего решение, кончики пальцев, поглаживающие темноволосую головку новорожденного, не дрожали.
– Его нужно срочно доставить к его отцу.
– Что? – изумилась Сэйбл, округлив глаза. – Ты, конечно, шутишь? Пройдут недели, пока ты наберешься сил для путешествия.
– Силы понадобятся не мне, а тебе. Ты его повезешь.
Глаза Сэйбл раскрылись еще шире, хотя это казалось невозможным. Некоторое время она молча переводила взгляд с экономки на сестру и обратно, чувствуя нарастающий жар паники. Лица, между которыми метался ее взгляд, все больше напоминали ей лица союзников, только что объявивших войну.
– Мелани, хоть ты-то понимаешь, что это невозможно? – взмолилась девушка.
Морщины на темном лице экономки сложились в загадочную улыбку. Окончательно перепуганная, Сэйбл замахала руками:
– Я не могу! Я не сумею, да и… да и просто не стану этого делать! Ни за что, ни за что, ни за что! Вот что мы сделаем, мы продержимся, пока Лэйн не наберется сил. – Девушка почувствовала громадное облегчение, что нашла идеальный выход, и поспешно добавила:
– Вот тогда я сделаю все, что в моих силах, и помогу ей.
– Ты только что сказала, что мое выздоровление растянется на недели. Пойми, отец способен на все!
«Зато я ни на что не способна! Глупо даже думать, что я, Сэйбл Кавано, сумею в целости и сохранности перевезти новорожденное дитя через добрую половину страны!»
Она всю жизнь прожила за спиной отца, даже образование получив частным образом, а единственное в ее жизни приключение – поездка на запад прошлой весной, задуманная как каникулы, – имело катастрофические последствия, одним из которых был ребенок Лэйн. Она никогда не путешествовала без компаньонки или военного эскорта из числа подчиненных отца. Тонкости ухода за детьми были ей абсолютно неизвестны, а ведь в данном случае речь шла о новорожденном! Занимаясь благотворительностью, она, как правило, лишь относила еду и лекарства, оставляя их распределение и применение людям более опытным.
Сэйбл бросила быстрый взгляд на свои руки. Белые, изящные, ухоженные. Совершенно бесполезные.
– Я не сумею, Лэйн, – всхлипнула она, чувствуя, как слеза чертит дорожку вдоль щеки. – Я бы и рада помочь, но не сумею.
Взгляды сестер встретились. Сэйбл показалось, что ее кольнули чем-то острым. Как выразительны были глаза Лэйн!
– Ты в долгу у меня, не забывай этого, Сэйбл.
То, о чем она хотела напомнить (как будто это можно было забыть!), случилось прекрасным весенним вечером, когда сестры совершали прогулку верхом в окрестностях форта Макферсон и спешились, чтобы немного отдохнуть.
Индейцы сиу появились словно из-под земли. Не было никакой надежды добежать до привязанных поодаль лошадей. Кавалеристы, сопровождавшие сестер, падали, так и не успев сделать ни одного выстрела. Сэйбл не нашла ничего лучшего, как забиться в истерике от неожиданности и страха, зато Лэйн подтолкнула сестру к лошади ближайшего упавшего кавалериста, подхватила его ружье и начала отстреливаться, прикрывая ее бегство. Как только у нее кончились патроны, один из индейцев, особенно жутко размалеванный и наиболее жестокий на вид, оглушил ее ударом томагавка и перебросил через спину своей лошади. Трудно было сказать, был ли шанс на спасение у них обеих, но факт оставался фактом: она оказалась в плену, спасая Сэйбл.
«И сколько же страданий ей пришлось вынести в то время, пока я жила привычной жизнью, в полной безопасности».
Неизвестно, как долго Сэйбл занималась бы самобичеванием, но дверь распахнулась, с грохотом ударившись о стену. Ричард Кавано, казалось, заполнил собой весь дверной проем. Три верхние пуговицы на его форме были расстегнуты, стакан виски дрожал в руке. Он обвел комнату налитыми кровью глазами, нашел колыбель и впился взглядом в спящего ребенка. Сэйбл сделала невольный шаг в том же направлении. До сих пор ей не приходилось видеть отца в таком состоянии: непричесанным, небритым, пьяным. Это было не только неприятное, но и пугающее зрелище.
– Пришел посмотреть на внука, да, папа? – спросила Лэйн, и Сэйбл была поражена тем, с каким хладнокровием держалась сестра.
Значит, мальчик, подумал полковник, и на секунду гордость заставила его выпрямиться. Но тотчас ему бросились в глаза черные волосики ребенка. Гнев вернулся, еще более яростный, чем прежде. Лицо Ричарда Кавано презрительно скривилось.
– Это… это… – Слова застряли у него в горле, словно что-то кислое, едкое, и он выплюнул их с отвращением:
– Это не мой внук!
– Папа, – сказала Лэйн твердо, хотя глаза ее наполнились слезами, – это моя плоть и кровь, а значит, он…
– Отродье дьявола! – прорычал полковник и нетвердо шагнул в Комнату, не в силах оторвать взгляда от ребенка.
– Перестань, папа! – крикнула Сэйбл в ужасе и, поскольку отец продолжал подступать к колыбели, повисла на его рукаве. – Вспомни, через что пришлось пройти Лэйн!
– Я помню, тыквочка, хорошо помню. – Кавано оскалился в зловещей улыбке. – Я как раз собираюсь устроить так, чтобы ее мучения кончились раз и навсегда.
На его лице застыло упрямое, неколебимое выражение, в котором и впрямь было что-то дьявольское. Сэйбл отпрянула. Он отвернулся и вышел, хлопнув дверью.
Сэйбл почувствовала, что с ней происходит нечто очень страннее. Подбородок сам собой выпятился, плечи приподнялись и расправились. Что-то новое, некогда не испытанное родилось и крепло в ней. Лэйн и Мелани переглянулись. Им стало ясно без слов, что Сэйбл, избалованное дитя Ричарда Кавано, приняла решение доставить ребенка отцу – вождю воинственного племени сиу, Черному Волку.
Глава 2
– Что-что я должен сделать? – Грубый хохот прокатился под низким потолком салуна. – Хей, леди, вас, часом, не сбросила кобыла?
Несколько голосов, не более приятных для слуха, поддержали шуточку лошадиным ржанием. Глаза Сэйбл сузились, губы сжались в тонкую линию: примерно такая же реакция на ее просьбу следовала в каждом подобном заведении.
– Я могу повторить, что от вас требуется, если вы глухой, – сказала она, и крепыш, продолжавший похохатывать, мигом умолк. – Насколько мне помнится, я выразилась ясно: я желаю нанять вас в качестве проводника до земель индейцев сиу.
– Я не глухой, но и не дурак, и лезть к черту в пасть не собираюсь. – Крепыш сверкнул маленькими глазками и погладил мясистой рукой густую растительность на лице. – А вот у вас, мэм, нет и унции мозгов. Ни один из местных, будь он хоть недоумок, не наймется в проводники к белой женщине, которую зачем-то несет к дикарям! Гляньте на себя в зеркало, может, что и поймете.
Сэйбл почувствовала, что начинает отчаиваться. Покинув Вашингтон несколько недель назад, она понятия не имела о том, что возникнет препятствие такого рода. Тогда ей казалось, что все пойдет как по маслу, стоит только улизнуть из отцовского дома. Она беспокоилась лишь о том, как правильно кормить, одевать и защищать вверенного ей ребенка. И вот теперь оказалось, что главная проблема вовсе не в этом.
– Я заплачу вам по-королевски!
– Да нет таких денег, чтоб заплатить за эту работенку. – Крепыш отвернулся к стойке и лихо опрокинул в заросший рот стопарик виски.
– Вы должны мне помочь! – настаивала Сэйбл, ухватив его за рукав.
Глазки, затерявшиеся в растительности, опустились на ее руку, холеную, белую и нежную, как брюшко котенка, – так странно смотревшуюся на грязном рукаве. Казалось, бородач раздумывает.
– Зачем вам приспичило соваться к этим кровожадным ублюдкам?
Щеки Сэйбл против воли загорелись: в ее прежней жизни никто никогда не произносил таких вульгарных выражений. Она отдернула руку, чувствуя желание вымыть ее, и как можно скорее.
– Это вас не касается! – отрезала она.
– Касается, раз мне тащиться с вами.
– Так вы согласны? – обрадовалась она.
– Ни за какие коврижки.
У Сэйбл зачесалась рука ударить по этой бородатой физиономии. Это было верхом подлости – разжечь в ней надежду, пусть даже на одно мгновение. Она оглядела из-под ресниц разномастное сборище, заполнявшее салун. Никто не собирался принимать ее предложение. И это был еще не самый худший вариант: в других тавернах на нее пялились с таким неприкрытым вожделением, словно она была разложена на блюде с яблоком во рту.
– В таком случае, сэр, благодарю за то, что вы согласились уделить мне время. Не смею дольше вас задерживать.
Сэйбл надменно подобрала юбки и приготовилась покинуть таверну, надеясь, что убила собеседника своим сарказмом. В своей наивности она не сознавала, что белоснежные кружева, показавшиеся из-под края палантина, заставили учащенно забиться не одно сердце. Ей не удалось сделать и пары шагов, как путь ей преградила группа мужчин, от которых ощутимо разило застарелым потом. Боже милостивый! Что, в этом городишке было принято никогда не мыться? Сэйбл прижала к носу надушенный кружевной платок.
– Прошу вас, позвольте мне пройти, – вымолвила она, стараясь справиться с неожиданным страхом.
– Я отведу тебя к сиу, сладенькая, если ты позволишь мне пошарить под этими кружевными юбками, – сказал жилистый мужчина неопределенного возраста.
Впервые в жизни так оскорбленная, Сэйбл не сумела удержать негодующий возглас. Приятели ее обидчика, ухмыляясь, придвинулись ближе. Не решаясь поднять глаз, беспомощно кутаясь в палантин, девушка жалобно прошептала:
– Умоляю вас! Умоляю…
– А ну-ка, мальчики, пропустите леди, – раздался голос позади тесного кружка, поймавшего Сэйбл в ловушку.
Удивительно, но группа, пусть неохотно, но расступилась. Прежде чем обратиться в бегство, девушка огляделась, стараясь понять, откуда пришло спасение. Она надеялась поблагодарить того, кто за нее заступился, но в облаках табачного дыма удалось рассмотреть лишь подошвы сапог, торчащие над столом, и уходящие в темный угол ноги в кожаных штанах. Вульгарно раскрашенная женщина, сидевшая рядом, оглаживала их босой ногой. Щеки Сэйбл вспыхнули едва ли не ярче, чем накрашенные губы проститутки, она возблагодарила небо за то, что дешево отделалась, и бросилась к выходу, шурша шелковыми юбками.
Треньканье расстроенного пианино заглушило ворчанье незадачливых насильников, и в салуне воцарился обычный ровный гомон. Жилистый и его приятели вскоре утешились в обществе созданий, более податливых, чем экзотическая залетная пташка.
В своем темном углу Хантер Мак-Кракен отхлебнул виски прямо из горлышка бутылки и, как обычно, отер рот тыльной стороной ладони. Элегантная фигурка, поразительно неуместная в грязноватом салуне, продолжала стоять у него перед глазами. Ему было безразлично, какой ветер занес сюда эту женщину, но он мысленно качал головой, думая о ее беспечности: надо же появиться в таком месте разодетой в пух и прах!
Ей стоит поставить Богу свечку за то, что удалось выбраться отсюда, не растеряв перьев, думал Мак-Кракен с угрюмой усмешкой. Нет, правда: шлюха вроде Молли смотрелась бы не так глупо на каком-нибудь благотворительном базаре!
Мак-Кракен представил себе Молли в гостиной особняка, на балу – и хрипло засмеялся (несколько завсегдатаев наградили его удивленными взглядами). Он уже забыл о гостье в шелковых юбках, выбросил ее из головы. У него было занятие поинтереснее, чем праздные размышления. Молли охотно уселась к нему на колени, стоило лишь потянуть ее за руку. Огрубевшие пальцы без церемоний проникли ей под юбку и обнаружили, что она готова хорошенько поработать в эту ночь. Что ж, он был вдали от города долго – черт знает, как долго. К утру Молли предстояло стать женщиной до предела усталой, зато куда более богатой.
Выскочив из салуна, Сэйбл схватилась за коновязь, чтобы отдышаться. Сердце грохотало в ушах, словно колеса пролетающего мимо поезда, и ей, как никогда, было ясно, что Лэйн сделала плохой выбор, поручив ей позаботиться о ребенке.
Бросив украдкой взгляд через плечо, Сэйбл заметила двух подозрительного вида мужчин, поглядывающих на нее поверх створок ворот. Она бросилась прочь, часто постукивая каблучками по деревянному тротуару и всей душой надеясь, что до самой гостиницы не привлечет к себе ничьего внимания.
Сколько же жалких городишек успело попасться ей м время пути? Сколько неприглядных гостиниц? Сколько грубых, вульгарных людей?
Сэйбл устало поднялась на второй этаж. На верхней площадке лестницы ей попалась навстречу жена хозяина гостиницы.
– Что вы здесь делаете? Где малыш?
– Ничего с вашим дикаренком не сделается, – хмыкнула Этта Кларксон, пренебрежительно сморщив нос, похожий на картофелину.
Сэйбл пропустила замечание мимо ушей, бросившись бегом по коридору к самой дальней комнате. Едва распахнув дверь, она обшарила глазами жалкое помещение, боясь застать там что-нибудь ужасное. Однако слабый свет, падавший из коридора, осветил ребенка, безмятежно спящего в центре просторной кровати. Девушка опустилась рядом, обессиленная чувством облегчения. Убедившись, что с малышом ничего не случилось, она бросилась за Эттой Кларксон, которую наняла присматривать за ребенком в свое отсутствие и кормить его грудью.
– Я плачу вам – и плачу щедро, – чтобы вы ни на минуту не оставляли его без присмотра! – упрекнула она, догоняя женщину. – Нужно быть бессердечной, чтобы оставлять новорожденного в полном одиночестве.
– А мне не нравится быть нянькой ублюдка-полукровки! – выпалила Этта, с удовольствием заметив, что стрела попала в цель. – Что, красавица, думала, никто не докопается до правды-то? Мой муж тоже недоволен. Скажу тебе вот что, милая: собирай-ка вещички да убирайся подобру-поздорову!
«Ах ты бочка с жиром! Откормленная свинья!» – зло подумала Сэйбл. Этта скрестила пухлые руки на объемистом животе, ее лоснящееся лицо выражало подленькое довольство недалекого существа. Как бы эта толстуха подскочила, если бы ткнуть ее шляпной булавкой! Сэйбл с трудом подавила это желание.
– Можете передать мужу, что я выеду не позже, чем через час, – процедила она, обретая в гневе непривычную смелость. – Но и вам это даром не пройдет: я всем расскажу о том, что вы не меняете постельное белье, а на обед подаете мясо, в котором только что не водятся личинки мух!
Миссис Кларксон разинула рот. Сэйбл не стала дожидаться ее дальнейшей реакции и поспешила в свою комнату, удивляясь собственной храбрости. Впрочем, запершись изнутри, она бросилась на кровать и выплакалась всласть.
Куда бы она ни направилась, везде одно и то же, думала Сэйбл, впервые за долгое время дав выход своей горечи. В поезде она заплатила за отдельное купе, однако вскоре просочились новости о том, что ее ребенок – полукровка, и ее вынудили перебраться в общий вагон, где пришлось спать вповалку с сотней нищих иммигрантов и было не продохнуть от запаха пота. Ей отказывали в ночлеге, не впускали в харчевни – и так город за городом. Почти невозможно было найти женщину, достаточно надежную для того, чтобы оставить с ней ребенка на время поисков проводника. Сэйбл чувствовала, что отчаивается все сильнее, слезы текли и текли, и не хотелось поднимать голову со скрещенных рук.
«Я и теперь не ближе к Черному Волку, чем Лэйн, оставшаяся в Вашингтоне».
Как если бы всего этого было недостаточно, в окрестностях форта Ливенворт она столкнулась с офицером, лицо которого показалось ей знакомым. Сэйбл тогда опрометью бросилась прочь из городка, прекрасно зная, что отец с первого же дня после их бегства пустил людей по их следу.
Малыш пошевелился, загугукал. Сэйбл отерла слезы и зажгла лампу. Теперь можно было уложить вещи, не боясь потревожить сон Маленького Ястреба. Когда-то она едва справлялась с этой задачей, теперь же собирала сундук, почти не глядя, что делает: укладка вещей давно стала рутиной. Однако где же найти проводника, а если это все-таки удастся, что делать потом? Найдется ли другая кормилица? Где ночевать сегодня ей и Маленькому Ястребу? И чистая одежда почти кончилась… (Сэйбл не была в восторге от смены подгузников, а делать это приходилось часто. Она пришла к выводу, что дети только едят и пачкают пеленки.)
Малыш снова завозился.
– Что, маленький мужчина, уже проголодался? – спросила она ласково, щекоча круглый животик младенца. – Надеюсь, твое пузико еще не опустело, а проснулся ты, чтобы поболтать со своей тетей.
Маленький Ястреб в ответ пошевелил ручками и ножками, забулькал, пуская пузыри, и улыбнулся. Сэйбл не могла не улыбнуться в ответ, глядя в круглые глазенки, полные бесконечного удивления окружающим миром. Переодев ребенка, она поуютнее подоткнула одеяльце и прилегла рядом.
