Текст книги "У алтаря"
Автор книги: Эльза (Элизабет) Вернер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)
Глава 5
Графу Ранеку тоже было невесело в этот вечер. Ему не нравилось, что его брат так ухаживает за «выскочкой», когда же он увидел, что все присутствующие последовали примеру настоятеля, его дурное настроение еще усилилось. Но что было хуже всего, это смелость его сына, позволившего себе пригласить на танцы Люси Гюнтер! Из-за прекрасных глаз какой-то мещанки он позабыл о своем положении в свете. Граф решил серьезно отчитать сына, как только окончится этот нестерпимо скучный вечер. Недовольный всеми событиями дня, Ранек со скукой слушал разговоры, своих знакомых об охоте и рысистых лошадях, затем, воспользовавшись первой удобной минутой, вышел из зала на террасу. Погруженный в свои невеселые думы, он спустился с нескольких ступенек и вдруг увидел на одной из боковых скамеек темную фигуру, прислонившуюся лбом к холодной каменной спинке. Поколебавшись несколько секунд, Ранек подошел ближе и, положив руку на плечо одиноко сидящего человека, тихо позвал:
– Бруно!
Монах вздрогнул и вскочил с места. Было слишком темно, и граф не мог видеть, как бледно и расстроено его лицо.
– Что ты тут делаешь один? – с тревогой спросил граф. – Почему ты не в зале?
– Там слишком душно, – сдавленным голосом ответил отец Бенедикт.
– Я знаю, ты не любишь светских развлечений, – покачав головой, сказал граф, – и, вероятно, не особенно благодарен моему брату за то, что он привел тебя на бал. Но, по-моему, ты уж слишком строго относишься ко всему, и не только не любишь, а как будто даже ненавидишь все светские удовольствия.
– Я действительно ненавижу их! – глухим голосом подтвердил Бруно.
Оба стояли теперь на террасе и сквозь открытое окно смотрели на вертевшуюся под музыку толпу.
– Ты заходишь очень далеко в своем аскетизме, – продолжал граф. – Ты прекрасно видишь, что и сам настоятель, и другие иноки не только не осуждают, но иногда и сами посещают празднества. Да это и понятно. Вы, духовники и воспитатели наших детей, не можете порвать все отношения с обществом.
Отец Бенедикт ничего не ответил. Облокотившись о спинку скамьи, он мрачно смотрел вниз.
– Пойдем в зал, – предложил Ранек, – так неприятно в этой темноте!
– Не всем неприятно, – с горечью возразил монах: – Иногда на этой пустынной и темной террасе можно больше увидеть и узнать, чем в светлом зале.
– Твой строгий слух, вероятно, оскорблен каким-нибудь любовным признанием? – невольно улыбаясь, спросил граф. – Такого рода невинные романы часто происходят в кругу молодежи. Не могут же все отказаться от радости жизни, подобно тебе!
– Граф Оттфрид в особенности! – резко заметил отец Бенедикт.
Ранек нахмурился.
– Ты, значит, слышал признание Оттфрида? – проговорил он. – Да, я знаю, он легкомыслен, даже более легкомыслен, чем я мог ожидать. Моему сыну следовало иметь другую цель в жизни, я не думал, что все его честолюбие будет заключаться в том, чтобы играть роль салонного льва. Боюсь, я сделал большой промах в его воспитании. К сожалению, условия моей жизни таковы, что я не мог посвящать много времени своему сыну.
Монах с удивлением смотрел на графа. Он вспомнил, как тот постоянно интересовался и заботился о его воспитании, почему же у него не хватало времени для родного сына?
К счастью, Ранек не заметил молчаливого удивления отца Бенедикта.
– Я надеюсь на твое влияние на Оттфрида, – продолжал он. – Мне хочется, чтобы ты был его духовником.
– Чтобы я был его духовником? – с ужасом повторил монах, отшатнувшись от Ранека. – Убедительно прошу вас, граф, отказаться от этого намерения. Для вашего сына и для меня будет гораздо лучше, если мы станем встречаться как можно реже.
– Нет, нет, я непременно хочу, чтобы вы стали близки друг другу, – ответил граф. – Я вижу, ты будешь строг с ним, ему это не помешает; а он во всяком случае не забудет, что видит перед собой священника, своего духовника, к которому обязан относиться с уважением. Ручаюсь тебе, что Оттфрид ничем не оскорбит тебя. Ну, а теперь пойдем. Мой брат, кажется, собирается уезжать и будет недоволен, если заметит твое отсутствие.
Ранек ласково взял отца Бенедикта под руку и увлек с собой в зал.
– Позвольте спросить, кто этот юный монах, стоящий за креслом прелата? – обратился Гюнтер к хозяину дома, случайно оказавшемуся возле него.
– Вы говорите об отце Бенедикте? Он – монах нашего монастыря, недавно посвященный в сан пастыря. Настоятель возлагает на него большие надежды.
– Вот как? – равнодушно заметил Бернгард, пристально всматриваясь в лицо монаха, точно желая запомнить каждую его черту. – Он, по-видимому, очень близок с графом Ранеком, может быть, состоит с ним в родстве?
– Ничего подобного, между ними нет никакого родства, – возразил барон Бранков, – напротив, отец Бенедикт происходит из очень простой семьи, я все забываю его фамилию – у графа так много имений, а он получил фамилию по названию одного из них. Отец Бенедикт был очень способный, но чрезвычайно бедный мальчик, граф Ранек воспитал его в семинарии, чтобы он мог вступить в наш монастырь. Со стороны графа это только доброе дело, и больше ничего.
– Да, действительно доброе дело! – подтвердил Гюнтер.
Бранков с удивлением взглянул на собеседника – ему послышалась ирония в его голосе, но Гюнтер был совершенно спокоен и продолжал безразлично смотреть на монаха; барон решил, что ошибся.
– Вы, кажется, очень заинтересовались отцом Бенедиктом? Может быть, хотите познакомиться с ним? – вежливо предложил он.
– Нет, благодарю вас, – быстро возразил Гюнтер, – как вам известно, у меня нет ничего общего с господами монахами. Я просто обратил внимание на его красивую голову и легкое сходство с одним знакомым.
К хозяину дома в это время подошли новые гости. Бернгард поспешил откланяться и направился к сестре. «Значит, они запрятали бедного мальчика в монастырь, – думал он, – и сделали из него фанатика. Прекрасное заключение величайшей графской подлости!..»
Прелат и граф Ранек со своей семьей собрались уезжать одновременно. Когда братья вышли в переднюю, граф не мог удержаться, чтобы не выразить своего неудовольствия.
– Ну, твой фаворит, благодаря твоей любезности, сделался сегодня центром внимания, героем дня. Что же, открыл ты что-нибудь опасное в том плоском, незначительном лице?
– Да, – холодно ответил прелат, – этот человек опасен; чем проще он кажется, тем опаснее. Нам придется еще считаться с ним, вот увидишь!
Графиня, понявшая только то, что речь идет о Гюнтере, презрительно поджала свои тонкие губы и величественно произнесла:
– Это неслыханно!.. Сын какого-то помощника лесничего втирается в наш круг!
Прелат молча простился со своей невесткой – он никогда не отвечал на ее замечания. В его глазах графиня была таким же ничтожеством, как и во мнении своего мужа. Несмотря на это, оба требовали от всех других почтительного отношения к ограниченной женщине, поскольку она имела величайшую честь носить имя графини Ранек.
Вскоре после отъезда прелата уехал и Гюнтер со своей сестрой. Сидя в карете, оба молчали. Бернгард вообще не очень любил разговаривать, а Люси, всегда засыпавшая всех расспросами, на этот раз была необычно задумчива. Она рассеянно обрывала лепестки цветов, украшавших ее платье, а когда карета остановилась у подъезда, удивленно посмотрела вокруг: ей показалось, что они приехали слишком скоро.
Войдя в дом, Люси хотела проститься с братом и направиться в свою комнату, но Гюнтер остановил ее:
– Мне нужно поговорить с тобой, Люси, – сказал он и, взяв из рук лакея лампу, отпустил его.
Бернгард подошел к столу, направил свет лампы прямо на лицо сестры и неожиданно спросил:
– Что произошло у тебя с сыном графа Ранека?
Лицо Люси покрылось густым румянцем; она поняла, что ей не избежать строгого допроса брата. Однако вскоре девушка оправилась от смущения и, гордо подняв головку, торжественно заявила:
– Граф Оттфрид сказал, что обожает меня.
– После двух часов знакомства? Такой вздор можно сказать только шестнадцатилетней девчонке! Где же произошло это интересное сообщение, позвольте спросить?
Люси молчала.
– Потрудись отвечать, – строгим тоном потребовал Бернгард, – ты не должна скрывать от меня ни одного звука из того, что сказал тебе граф. Слышишь?
Люси готова была заплакать. От нее требовали слишком многого! Выдать свою романтическую тайну, да еще кому?! Бесчувственному брату, не имеющему ни малейшего представления о любви!
Бернгард продолжал настаивать и наконец добился полного признания. Во время первого танца граф Оттфрид выказал Люси необыкновенное внимание; оно все возрастало, а когда наступил перерыв в танцах, граф увел ее в оранжерею и бросился перед ней на колени.
– Подумай, Бернгард, он стал на оба колена и сказал, что обожает меня, и что мой первый взгляд произвел на него неизгладимое впечатление. Он говорил, что не сможет жить, если у него отнимут надежду встречаться со мной. Потом он попросил розу, которая была в моих волосах, и прижал ее к своим губам.
Одним словом, необыкновенно романтическая история!
По мере рассказа тон Люси, вначале смущенный, становился все более и более торжествующим. Ведь это – не шутка! Не успела сделать первый шаг в свете и уже так очаровала графа, что он стоял перед ней на коленях и клялся, что обожает ее! Что-то скажет теперь ее братец? Наверно не пошлет больше в детскую!
Однако Бернгард ничего не говорил. Нахмурившись, он ходил взад и вперед по комнате.
– Что же ты ответила графу? – вдруг спросил он, остановившись возле Люси.
– Я сказала… сказала, что ему нечего отчаиваться, что он может прийти к нам в Добру, что ты, конечно… Да, Бернгард, я никак не ожидала, что ты будешь так невежлив с графом, – внезапно прервала свою речь молодая девушка.
– Боюсь, что я буду с твоим графом еще более невежливым, если он осмелится прийти сюда, в чем я, впрочем, сильно сомневаюсь, – возразил Гюнтер. – Я раз навсегда отдам приказ не принимать его и требую, если он каким-нибудь образом очутится здесь, чтобы ты не выходила из своей комнаты. Я вообще не желаю, чтобы ты встречалась с ним.
– Ах, Бернгард, это ужасно! – испуганно воскликнула Люси. – Как ты можешь так оскорблять графа? И почему? Только потому, что ненавидишь знатных людей. Из-за своих демократических фантазий ты не можешь перенести, чтобы я сделалась графиней Ранек.
– Графиней Ранек? – медленно повторил Гюнтер. – Неужели ты считаешь, что граф сделал тебе предложение быть его женой?
– Ну да! Ведь он же сказал, что любит меня и не может жить без меня! Что же он мог думать другое?
Бернгард взглянул в детски-доверчивые синие глаза и невольно смягчился.
– Я сомневаюсь, Люси, чтобы граф собирался жениться на тебе, – уже мягко произнес он. – Слава Богу, ты думаешь, что всякое любовное объяснение должно вести к венцу. Не дай Господь тебе узнать нечто другое… Во всяком случае, берегись семьи Ранек, дитя! Если тебе даже кажется, что кто-нибудь из них подходит к тебе с честными намерениями, избегай его. От Ранека можно всего ожидать, он даже может иметь жену, которая все-таки не будет графиней Ранек.
С удивлением смотрела молодая девушка на Бернгарда, не понимая его последних слов. Ведь жена всегда носит фамилию мужа, как же она может не быть графиней Ранек?
– Разве ты раньше встречался с семьей графа? – спросила она. – Я думала, что ты видел их сегодня в первый раз.
Бернгард не ответил на вопрос сестры и, притянув ее ближе к себе, строго проговорил:
– Слушай, Люси, и твердо запомни мои слова. Я требую, чтобы ты не вступала ни в какие отношения с молодым графом, не виделась с ним и не переписывалась. Забудь о его существовании, я тебе приказываю это без всяких дальнейших рассуждений.
Тон брата был так строг и повелителен, что молодая девушка была поражена, таким она его еще никогда не видела. Однако это деспотическое приказание без объяснения причин оказало обратное действие. На вспыхнувшем лице Люси появилось выражение непоколебимого упрямства, она стала похожа на семнадцатилетнего Бернгарда, который ни за что не хотел уйти из леса по приказанию нескольких офицеров, хотя это могло привести к очень печальным последствиям. Говоря с молодой девушкой, Гюнтер забыл, что и – его родная сестра!
– А теперь иди спать, – продолжал Бернгард. – До завтра ты забудешь свой роман и утешишься, несмотря на то, что у тебя отняли эту игрушку. Поищи какую-нибудь другую, которая больше подходит твоему возрасту. Спокойной ночи!
Бернгард ушел. Люси проводила его в угрюмом молчании. Слезы, наполнявшие ее глаза, сразу высохли – так на нее подействовали последние слова брата. Ее считают ребенком и в наказание посылают спать. И это позволяют себе с нею – с нею, перед которой сам граф Ранек стоял на коленях, умоляя о любви! Брат запрещает ей любить Оттфрида, смотрит на ее чувство, как на игрушку!.. Ну, хорошо, она ему покажет! Она ни за что не позволит сделать себя жертвой деспотичного, жестокосердного брата, ни за что! Если граф еще раз встретится с нею и снова предложит ей руку, она покажет Бернгарду, что имеет собственную волю и вовсе не намерена подчиняться его «демократическим фантазиям».
Приняв это героическое решение, Люси отправилась на покой. Лежа в постели, она продолжала еще некоторое время мечтать, но усталость взяла свое, мечты стали принимать все более и более фантастический характер; точно в тумане, проплыл танцевальный зал с танцующими и Оттфридом; потом блестящий офицер превратился в мрачного монаха и еще долго молодую девушку преследовали темные загадочные глаза; но вот и они потускнели, исчезли куда-то, и молодой, здоровый сон заставил Люси забыть все радости и печали.
Глава 6
Полуденное солнце заливало горячими ослепительно сверкающими лучами долину и горы, томительный зной стоял в воздухе, только в лесу можно было спастись от жары. По одной из тропинок, ведущей из Добры в лесничество, быстро шла Люси Гюнтер. Ей, конечно, было запрещено ходить так далеко одной, но когда в голову девушки приходила какая-нибудь фантазия, она спешила осуществить ее, не заботясь о разрешении старших. Люси не собиралась заходить так далеко, она вышла из дома в поле, намереваясь встретить брата и вернуться вместе с ним, но, узнав, что Бернгард куда-то ушел, предпочла пойти обратно лесной тропинкой, чтобы отдохнуть от зноя и нарвать букет цветов. Люси обожала лес, он манил ее к себе, и, сама того не замечая, она углубилась в чащу.
С полчаса девушка шла по тропинке, но та становилась все уже и уже, и наконец Люси потеряла ее след. Стараясь найти какую-нибудь дорожку, она вдруг увидела небольшой холм, весь заросший травой. Невдалеке от него, разливая прохладу, журчал ручей. Это был прелестный уголок для отдыха, и Люси, решив воспользоваться им, растянулась на траве, положив голову на камень, покрытый мхом. Несколько минут она не двигалась, закрыв глаза и наслаждаясь тишиной и душистой прохладой. Однако долго оставаться в одном положении молодая девушка не могла; не прошло и четверти часа, как она вскочила и с любопытством начала осматриваться кругом. Вскоре ее внимание привлекла толстая, довольно истрепанная книга, валявшаяся на траве. Люси с любопытством открыла ее и прочла заглавие. Об этой именно книге недавно горячо спорили Бернгард и мадемуазель Рейх. Гувернантка называла сочинение возмутительным, а Бернгард советовал ей сначала прочесть книгу и затем уже говорить о ней. Рейх ответила, что ей, христианке и дочери пастора, не подходит читать подобные вещи, и что не все такие вольнодумцы, как Бернгард Гюнтер.
Так вот какова эта «вопиющая книга»! Люси начала быстро перелистывать ее. Душа, природа, происхождение человека…
«Господи, какими ужасными вещами забивают себе голову мужчины! подумала Люси. – Да, Рейхочка совершенно права, отказываясь от такого чтения».
Какая-то тень легла на открытые страницы. Девушка подняла глаза и вскрикнула от испуга: перед ней опять стоял мрачный монах с большими темными глазами, таинственный отец Бенедикт. Люси отшатнулась и машинально прижала к себе книгу.
– Извините меня, сударыня, я, кажется, испугал вас? – холодно проговорил монах. – Я пришел сюда за позабытой книгой.
В первый раз Люси услышала голос монаха. Он оказался вовсе не таким, какого она ожидала: ее слух приятно поразили мягкие, мелодичные звуки. Ободренная этим голосом, Люси решилась поднять взгляд на монаха и теперь увидела, что и глаза его были другими. Они действительно смотрели серьезно и мрачно, но в них не было и тени враждебности.
Страх девушки начал постепенно проходить, да она и по натуре была не из тех, кто всего боится. Откинув назад локоны, она гордо подняла голову и приблизилась к монаху. Только теперь отец Бенедикт заметил у нее в руках свою книгу.
– Это у вас Спиноза? – спросил он снисходительно. – Мне кажется, такое чтение не для вас.
Последняя капля робости Люси исчезла при этих словах монаха. Когда задевали ее самолюбие, она забывала все на свете, а потому и теперь гневно ответила:
– Во всяком случае, скорее я могу читать Спинозу, чем вы!
Неожиданный ответ изумил отца Бенедикта. Он долго молча смотрел на молодую девушку, а затем наконец спросил:
– Почему?
– Потому, что вы – монах! – заявила Люси, стараясь придать своим словам презрительный оттенок.
По лицу отца Бенедикта промелькнула тень, и оно снова приняло холодное, угрюмое выражение, даже голос потерял мягкое звучание.
– А вы, по-видимому, презираете монахов? – мрачно спросил он.
Люси почувствовала, что невольно причинила боль молодому человеку. Прежняя тревога охватила девушку, и, чтобы победить ее, она ответила более резко, чем хотела:
– Да, я их терпеть не могу. Я вообще не понимаю, как может живой человек запереться на всю жизнь в монастырь, вечно молиться и каяться, не принимая участия в жизни, которая так прекрасна.
Отец Бенедикт улыбнулся, и, Боже, сколько горечи было в его улыбке-
– Да, вы не можете понять этого, – сказал он, – потому что росли и воспитывались на свободе. Но если бы вас еще ребенком отдали в руки духовенства, подчинили ему вашу душу и тело, то и вы пошли бы в монастырь. Уверяю вас, что сделали бы это, – повторил он в ответ на молчаливый протест Люси. – В железных тисках дробится сила воли, и хотя человек внутренне всеми силами души противится тому, что из него хотят сделать, в силу необходимости все же покоряется.
В словах монаха чувствовались сдержанный гнев и подавленное страдание, но Люси ничего не заметила. Ее возмутила речь отца Бенедикта. Как он смел говорить, что она тоже пошла бы в монастырь? Не слишком ли много воображает о себе этот монах!
– Позвольте мне получить мою собственность, – вдруг обратился к ней отец Бенедикт спокойным тоном – усилием воли ему удалось победить волнение.
Люси молча протянула ему книгу, причем слегка коснулась руки монаха и невольно вздрогнула.
– Вы боитесь меня? – тихо спросил отец Бенедикт, заметив это.
Люси ничего не ответила.
Монах отступил на несколько шагов, так что расстояние между ним и девушкой увеличилось. Книга незаметно выскользнула из его руки и упала на траву.
– Вы не должны бояться меня, – продолжал он, – мне не придется часто встречаться с вами. Что общего между вашим легким, веселым существованием бабочки и моим тяжелым жизненным путем? Это – два полюса, которые никогда не могут сойтись.
Слова монаха были крайне оскорбительны для Люси.
– Да, я тоже надеюсь, что нам не придется часто встречаться, – возразила она с гневным видом. – Я знаю, что вы ненавидите все то, что дает радость и счастье: молодость, красоту, сияние солнца, но больше всего – меня, вы это достаточно ясно показали.
Густая краска залила лицо отца Бенедикта.
– Когда и каким образом я показал это? – робко спросил он.
– Третьего дня на вечере у барона Бранкова; не я одна заметила это! – быстро проговорила Люси. – Граф Ранек тоже видел, каким враждебные взглядом вы смотрели на нас; он даже сказал мне, что у вас такой вид, точно вы хотели бы сжить нас со света.
Лицо монаха покраснело еще сильнее.
– Ах, и граф Ранек находит это? – иронически произнес он, не спуская взора с молодой девушки. – Ну, его наблюдения, конечно, непогрешимы, по крайней мере для вас. Вы совершенно правы. Старайтесь быть подальше от мрачного фанатика, не желающего вам ни радости, ни счастья. Ненавидьте его всеми силами души – так будет лучше всего! – и отец Бенедикт резко отвернулся от Люси.
Люси смущенно потупилась, никак не ожидая подобного ответа. В голосе монаха звучала такая глубокая скорбь, что у нее пропало желание ссориться с ним. Она взглянула на него большими, удивленными глазами, и в первый раз в этих веселых детских глазах появилось серьезное, задумчивое выражение. Девушка медленно опустилась на камень и начала молча обрывать цветы, росшие рядом, надеясь, что монах уйдет наконец; но он стоял неподвижно, точно пригвожденный к месту. Вероятно, этот мрачный человек поддался очарованию легкой женской фигурки, сидевшей у ручья и окруженной душистыми цветами. Девушка составляла букет, не поднимая взора от своей работы, но чувствовала, что взгляд отца Бенедикта, не отрываясь, следит за нею, и невольно смущалась под этим взглядом.
Кругом царила глубокая тишина, только ручеек напевал свою однообразную песенку, как бы убаюкивая и навевая сладкие грезы. Луг пестрел цветами и весь сверкал под золотыми солнечными лучами. Прохладный темный лес, все еще недоступный полуденному солнцу, манил в свою таинственную чащу. Постепенно лицо отца Бенедикта утратило выражение злобы и горечи. Нежная мать-природа сгладила черты страдания на лице молодого монаха, навеяла задумчивую мечтательность на юное существо, склонившееся над цветами, протянула тонкую, невидимую нить от одного человеческого сердца к другому. Эта нить крепла и притягивала друг к другу высокого юношу в монашеском одеянии и стройную синеглазую девушку с розовым детским личиком.
Вдруг как будто чья-то чужая грубая рука разорвала прозрачную ткань, сотканную из солнечных лучей и аромата цветов. Отец Бенедикт резко повернулся, задев сухую ветку. Люси взглянула на него и снова увидела прежнего мрачного монаха, враждебно смотревшего на опушку леса. Она тоже обратила свой взор в ту сторону. Там стоял граф Ранек. По-видимому, он был очень разочарован, увидев рядом с Люси отца Бенедикта.
Молодая девушка была и смущена, и довольна приходом графа; во всяком случае, его присутствие избавляло ее от того необъяснимого состояния, в котором она находилась, и она невольно сделала несколько шагов навстречу графу. Отец Бенедикт заметил это, лицо его побледнело, и он отступил на несколько шагов.
Оттфрид быстро подошел к Люси.
– Какое неожиданное счастье!.. – воскликнул он. – Я никак не думал встретить вас. Ах, и вы здесь, ваше преподобие? – холодно обратился он к отцу Бенедикту, слегка кланяясь. – Вот уж не предполагал, что мои одинокие скитания дадут мне возможность встретить вас, фрейлейн Гюнтер. Мне еще не удалось видеть вас после бала и поблагодарить за честь, которую вы мне оказали, согласившись танцевать со мной. Я вдвойне благословляю случай, приведший меня сюда.
Граф говорил так непринужденно, точно он действительно совершенно случайно встретился с Люси. Никто не знал, что он накануне и в этот день исходил все окрестности Добры в надежде увидеть молодую девушку. Заметив издали светлое платье Люси, он все время следовал за нею и не показывался до сих пор потому, что хотел придать встрече характер случайности.
Люси искренне поверила словам графа, но зато отец Бенедикт ни минуты не сомневался в лживости Оттфрида. Он едва ответил на его поклон и смотрел на него и на девушку пронизывающим насквозь взглядом.
При других условиях она была бы рада встрече с графом, так как твердо решила не исполнять приказания брата, требовавшего от нее, чтобы она прекратила знакомство с Оттфридом. Здесь, в лесу, Бернгард не мог помешать ей говорить с графом, и она была бы довольна, что может действовать вопреки этому приказанию. Но присутствие монаха испортило ее настроение; сознание, что мрачный наблюдатель не спускает с нее своего враждебного взгляда, стесняло ее до последней степени, так что она не могла беседовать с Оттфридом тем непринужденным, веселым тоном, как на вечере барона Бранкова, и лишь рассеянно и смущенно бормотала что-то в ответ на любезности графа.
Оттфриду тоже было не по себе в обществе молчаливого монаха. Оно вынуждало его оставаться в известных границах и говорить с Люси, как со случайно встреченной малознакомой барышней, не позволяя себе особой любезности.
– Я вижу, фрейлейн Гюнтер, что вы собираетесь уходить, не позволите ли мне проводить вас через лес? – обратился он к молодой девушке, желая отделаться от общества монаха. – Мы мешаем отцу Бенедикту, – прибавил он, заметив книгу, лежавшую на траве, – он занят изучением серьезных произведений и, конечно, будет рад, когда мы уйдем отсюда. Позвольте предложить вам руку?
Люси собралась принять предложение графа, как вдруг между ними стала высокая фигура монаха. Его рука тяжело опустилась на руку девушки, так что она вздрогнула от неожиданного прикосновения. При этом он повелительно проговорил:
– Вы лучше сделаете, сударыня, если пойдете одна, в лесу безопасно; во всяком случае безопаснее идти одной, чем в сопровождении графа.
Оттфрид, смерив отца Бенедикта насмешливым и гневным взглядом, иронически произнес:
– Я не думал, ваше преподобие, что вас могут интересовать житейские дела. В довершение всего, фрейлейн Гюнтер не принадлежит к числу ваших прихожан и имеет полное право сама решить, могу ли я пойти с нею или нет.
Рука монаха продолжала держать руку Люси.
– Не думаю, чтобы брат фрейлейн Гюнтер знал об этом свидании и разрешил вам провожать его сестру. Я убежден, что действую в его интересах, мешая вам проводить молодую девушку. Она вернется домой или одна, или со мной, но ни в коем случае не с вами.
– Вы берете на себя непрошеную опеку, – с раздражением возразил Оттфрид. – Кто дал вам право распоряжаться мною и фрейлейн Гюнтер?
– Ваша репутация, граф! – холодно ответил монах.
– Отец Бенедикт! – грозно вскрикнул Оттфрид.
– Что прикажите, граф Ранек? – невозмутимо-спокойно произнес монах.
– Прошу вас, фрейлейн Гюнтер, высказать этому странному господину свое желание, – обратился Оттфрид к Люси, весь дрожа от гнева. – Скажите ему, что вы доверяете мне и не нуждаетесь в его опеке.
Люси ничего не отвечала. Она находила вмешательство отца Бенедикта неслыханной дерзостью. Будь это кто-нибудь другой, она страшно возмутилась бы и сумела бы показать, что это – не его дело, но мрачный монах сковывал ее волю. В душе она с большой горечью сознавала, что подчиняется этому чужому человеку, что его большие темные глаза имеют над ней какую-то необъяснимую власть; она чувствовала, что не в состоянии сказать ни одного слова против него.
В то же время Люси надеялась, что Оттфрид, несмотря на запрещение монаха, подойдет к ней, и тогда она, опираясь на его руку, почувствует себя сильнее. Но граф, по-видимому, решил пока отступить. Он смерил отца Бенедикта бешеным взглядом и сквозь зубы процедил:
– Я требую от вас объяснения, ваше преподобие.
– Вы можете получить его в любой момент, как только мы будем одни – ответил монах.
Люси почувствовала, что отец Бенедикт крепче сжал ее руку и направился в лес. Девушка быстрыми шагами шла вперед, желая как можно скорее избавиться от непрошеного проводника. Монах выпустил ее руку, как только они углубились в лес, и теперь шел рядом с нею.
Около получаса они шли молча, не проронив ни слова, и это молчание еще больше сердило Люси. Девушка видела в нем безмолвное осуждение, точно она совершила что-то дурное, тогда как в сущности оскорбил ее отец Бенедикт, а не она его. Сердце ее сжималось от негодования, она осуждала также и Оттфрида. Как он мог отпустить ее с этим ужасным монахом? Он должен был понять, что она молчит только потому, что боится мрачных, таинственных глаз, должен был насильно оттолкнуть отца Бенедикта и сам проводить ее. Слезы подступали к глазам Люси, и если бы противный монах сказал ей хоть одно слово, она бы расплакалась.
Наконец лес окончился, за ним начинались владения Гюнтера. Издали уже была видна крыша дома, невдалеке в поле работали крестьяне.
Отец Бенедикт остановился.
– Я, кажется, поступил против вашего желания, сударыня, лишив вас общества графа, – проговорил он. – Вы, конечно, нашли мое вмешательство неслыханной дерзостью, но я не только не прошу извинить меня за него, а позволю себе дать вам совет избегать встреч с Оттфридом Ранеком. Я знаю, что вы отнесетесь к этому совету с полным презрением, так как он исходит из уст «ненавистного монаха», но считаю своим долгом сказать вам, что граф пользуется дурной репутацией, и всякая молодая девушка, если она даже умеет держать его в известных границах, все же рискует своим добрым именем, оставаясь с ним наедине. Вы поступили очень неосторожно, выйдя к нему на свидание.
– Я вышла к нему на свидание? – возмущенно воскликнула Люси. – Вы, может быть, еще скажете, что я сама назначила ему свидание?
– Не станете же вы меня уверять, что случайно встретились с графом? – сурово сказал монах, впиваясь в лицо молодой девушки пронизывающим взглядом.
Это незаслуженное обвинение переполнило чашу страданий Люси. Слезы обиды и гнева хлынули из ее глаз.
– Я не хочу ни в чем уверять вас, – запальчиво возразила она, – но не позволю, как граф Ранек, наносить мне оскорбление. Я не хочу слушать несправедливые выговоры, не хочу, не хочу! – и она, топнув своей маленькой ножкой, громко разрыдалась.
– Вы не ждали графа? Нет? – медленно спросил отец Бенедикт.
Люси не отвечала, продолжая горько плакать, как глубоко обиженный ребенок.
Монах подошел к ней и страстным движением схватил обе ее руки. Несмотря на свое волнение, молодая девушка заметила, что он взволнован еще больше, чем она. Его руки дрожали, глаза горели, голос прерывался, словно ему не хватало воздуха.
– Ответьте мне, Люси! Вы не ожидали графа?
– Конечно, нет! – почти крикнула Люси, выведенная из себя допросом монаха.
Глубокий вздох облегчения вырвался из груди отца Бенедикта; лицо его прояснилось, он выпустил руки молодой девушки и, отступив на несколько шагов, тихо проговорил:
– В таком случае простите меня!
Люси сразу перестала плакать – так поразило ее извинение монаха, а еще больше его голос: в нем не осталось и следа суровости, он был бесконечно мягок, почти нежен. Смущенно взглянула она на отца Бенедикта своими заплаканными глазами; он не отрывал от нее взгляда, но не только не пытался подойти ближе, а, наоборот, как будто хотел еще больше отстраниться от нее.
