Текст книги "Нежное притяжение за уши"

Автор книги: Эльвира Барякина

Соавторы: Анна Капранова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Федорчук посмотрел на Машуню, а Машуня посмотрела на него.

– Надо срочно ехать к Поленову на дачу! – воскликнули оба.

И тут Иван снова двинулся по направлению к Кольке.

– Ведь ты знаешь этого Вовочку-банкира? – спросил он, заглядывая ему прямо в душу.

Стукая зубами, Соболев попытался отодвинуться от неумолимого следователя, но отступать было некуда.

– Я пошел… – слабо проговорил он, сползая вниз. – Мне плохо… Совсем плохо…

* * *

Колька едва добрался до своей квартиры. Содеянное им приводило его в транс.

– Нонна, – вытаращив глаза, паниковал он, – ты видела? Он вот так вот меня потрогал, – и он для демонстрации похлопал Нонну по плечу.

Нонна валялась на ковре перед телевизором и поедала поп-корн.

– Тебя хоть кто-то потрогал? Так радоваться же надо!

– Ты не понимаешь! – Колька тряс подол ее халата, отчего та мусорила своей едой. – Он же зелье выпил!!!

– Пили зелье в черепах, ели бублики, – запела Нонна с набитым ртом. И чего теперь?!

– А еще, когда мы выходили, – не слушая ее, продолжал он, – Федорчук меня вперед пропустил и сказал: «До свидания, Коля».

– Я бы вот тебе ничего не сказала – ушел, и слава Богу. И перестань меня трясти!

– Что делать? Что делать? – бормотал Колька, обхватив себя руками. – А вдруг он теперь ко мне придет?

– Ага, придет и набьет морду! – философски отозвалась Нонна. – И изувечит тебя в профилактических целях.

– За что?!

– Так ты ж его девушку поил приворотной отравой. Я бы тебя за это еще и посадила!

– Но он же сам ее выпил!!!

– Тем более посадит! В целях самосохранения.

– Да ты не понимаешь! – заорал на нее Колька. – Он теперь меня уже никуда не посадит! Он в меня влюбился!!!

Несколько секунд Нонна крепилась и только чуть-чуть всхлипывала от смеха, но все же не сдержалась и захохотала до стона и изнеможения.

– Влюбился! – причитала она, – ой, я не могу! Да оно же не действует… Ну в смысле, на мужиков! Какой ты, Колька, дурень, сил моих нет!

* * *

Обыск был назначен на четыре часа, но Федорчук с оперативниками прибыли чуть раньше и теперь ждали появления хозяина дачи.

«Ясновидения нет и быть не может! – думал Иван, подозрительно косясь в сторону Маевской, которую он на всякий случай захватил с собой. – А раз Ноннка откуда-то знала об убийстве, следовательно, ей об этом кто-то рассказал… Может, они с Поленовым сговорились убить Стаса? Но тогда у них должен быть мотив. Да и не стала бы она подставлять своего банкира, если бы они были сообщниками».

Вообще-то Федорчук все чаще и чаще останавливался на мысли, что ему надо бы проверить того самого типа, который звонил Коврову и требовал закрытия Шороховской передачи. Именно ему Стас перебежал дорогу, и вполне вероятно, что именно он и является потенциальным убийцей. Но директор радиостанции под страхом смертной казни не назвал бы его фамилию. Более того, он уже отказался от этой части показаний и утверждал, что ни о каких угрозах в свой адрес не упоминал.

… Поленов приехал на обалденной тачке, но по одежде его никто бы не принял за банкира: так, обыкновенная кожаная куртка, костюмчик средней паршивости… На вид ему было около тридцати… Худощавый. Темно-русые волосы хорошо подстрижены. Красивое, но напряженное лицо с несколькими преждевременными морщинками меж бровей и у рта.

Обшарив цепким взором собравшихся, Поленов сухо поздоровался и, ссутулясь, направился к дому. В этот момент ему на глаза попалась Маевская.

– А, и ты здесь… – оскалился он и прошел, специально задев ее плечом. – Приехала долги отдавать?

Нонна затоптала каблуком окурок.

– Отдам, не беспокойся, – прошептала она, скривив губы в жуткой улыбке. – Мало не покажется.

… – Ну что, гражданин Поленов, будем показывать стволы? – спросил Федорчук, как только они переступили порог дачи. – Или нам самим поискать?

Он пространно показал на каменнолицых оперов, готовых к работе.

Поленов засунул руки в карманы куртки.

– Нет у меня никаких стволов. – От плохо скрытого напряжения на висках у него выступили синие выпуклые вены. – А вы, товарищ следователь, не лезли бы на рожон… Пока советуют по дружбе…

Но Федорчука было не так-то легко смутить.

– Хочу вас уведомить, – отчеканил он, – что если вы сдадите незаконно хранящееся у вас оружие, то уголовная ответственность будет с вас снята. А уж коли мы сами чего-нибудь найдем… То не обижайтесь. От двух до четырех лет лишения свободы.

– Подите к черту! – прошипел Поленов, всеми силами стараясь быть высокомерным.

Притворно зевнув, он встал, оперевшись спиной на перила лестницы, ведущей наверх.

Федорчук видел подобное уже не раз.

– Приступайте! – кивнул он операм. – Ищите тщательно. Если придется что-то ломать – ломайте.

При этих словах лицо Поленова побледнело, но он все-таки сдержался.

Шаги оперов загремели вверх по ступеням.

– Стойте! – вдруг выкрикнула Маевская, бросив короткий взгляд на Поленова.

Тот весь напрягся, руки в карманах куртки сжались в кулаки.

– Я знаю, где у него все лежит… Я сейчас покажу вам…

– Сука!

Поленов рванулся к Нонне, но его удержали и вновь водворили на место.

– Я тебе уже сто раз говорила: никогда не смей на меня тявкать! – назидательно произнесла она. – Осознал?

* * *

Тайник обнаружился сразу за стенкой комнаты, из которой был произведен выстрел. Нонна нажала какую-то замаскированную кнопку, и одна из дубовых панелей, украшенная шпалерами, отодвинулась в сторону. Щелкнул выключатель…

– Ничего себе! – воскликнули даже видавшие виды опера.

В тайнике была оборудована охотничья комната, сделанная со вкусом и любовью. Под потолком висели чучела зверей и птиц, на полу расстилались шкуры, а на стенах красовались старинные пистолеты, ружья, винтовки и карабины.

Федорчук сразу вычислил висевший над плетеным креслом Манлихер, столько раз уже виденный им на фотографиях и в справочниках.

– Ваше будет? – для проформы осведомился он у Поленова, трясущегося как больной.

На негнущихся ногах тот подошел, посмотрел, хотел было взять в руки, но Федорчук тут же отстранил его.

– Нет, нет! Не надо лишние отпечатки оставлять.

Поленов повернул к нему совершенно безумное лицо.

– Но это не моя винтовка! У моей был просверлен ствол! И ударник спилен… Мне ее подменили!

– Ну это мы сейчас выясним, – успокаивающе заверил его следователь. А теперь, пожалуй, стоит составить протокольчик и осуществить выемку.

* * *

Как Поленов и обещал, из-за него у Федорчука тут же начались неприятности: начальник следственного управления вызвал его к себе и настороженно и аккуратно принялся выспрашивать, как так получилось, что всеми уважаемый банкир попал за решетку? Иван показал ему протоколы следственных действий, полностью обличавших генерального директора «Полет-банка». Начальник долго изучал их, то и дело бросая неодобрительные взгляды на Федорчука, а потом посоветовал повести себя «умно», чтобы не навлечь лишних неприятностей ни на свою, ни на его голову.

Но этот разговор только разозлил Ивана. Черт бы его побрал, если он не засадит этого Вовочку на полную катушку!

… Вечер спустился на город совсем быстро: небо за окошком кабинета потемнело и погасло, на автобусной остановке скопился народ, жаждущий попасть домой после трудного рабочего дня…

Федорчук зажег настольную лампу, чтобы иметь возможность видеть лицо подозреваемого, и перевернул страницу дела.

– Ваша домработница, Захарова Зоя Викторовна, подтвердила, что изъятая винтовка Манлихер, калибр 8 на 50р, принадлежала вам и была вами приобретена около года назад. То же самое показал ваш личный шофер Барановский и ваши знакомые Слесарев и Муромцев, которые неоднократно гостили в вашей потайной комнате на втором этаже.

– Они ни хрена не разбираются в оружии! – зло произнес Поленов. Его глаза остро блестели в полумраке. – Они не отличат гаубицу от рогатки. Сколько раз можно говорить об одном и том же?!

– То есть вы утверждаете, что вам ее подсунули?

– Я не знаю! Почему вы вешаете на меня обвинения, ничего не доказав?! Вы хотя бы осознаете, чем вам это может обернуться?!

– Слушайте, давайте оставим угрозы для ваших подчиненных, – устало сказал Федорчук. – Вы поссорились со своей бывшей любовницей Нонной Маевской и в пылу гнева решили застрелить ее. Момент как раз оказался удачный: свадебный фейерверк…

– Господи! – схватился за голову Поленов. – Мой Манлихер был безопасен как лопата! Да и неужели я бы вообще стал стрелять в человека из такой винтовки, если у меня был «Мини-Драгунов»?![4]4
  Снайперская винтовка.


[Закрыть] Ну подумайте сами! На стенах висели лишь старинные экземпляры. А все действующее оружие и патроны я хранил в сейфе. Убийца просто не мог добраться до них, поэтому и подловил меня на Манлихере!

Федорчук вздохнул.

– Знаете, что? – сказал он подозреваемому. – Ваши слова, может, и могли бы что-то изменить, но экспертиза доказала, что пуля, убившая Стаса Шорохова, была выпущена из той винтовки, которую мы обнаружили в вашем тайнике.

– Но на ней же не было моих отпечатков!

– Не было. Но это ничего не доказывает. Ваша версия о подмене винтовки была бы хоть сколько-нибудь убедительной, если бы вы могли мне объяснить, каким образом кто-то мог найти дореволюционную винтовку, приобрести ее, привезти на свадьбу, выстрелить и подсунуть вам в тайник. Это же уму непостижимо! Кроме того, у вас нет алиби: во время убийства вы были не во дворе с гостями, а где-то совершенно в другом месте.

Поленов двигал челюстью как разъяренный бульдог.

– Мне было плохо! Ну перепил я, тошнило меня жутко, и я в туалете был. Знаете, Иван Борисович, наш губернатор – мой хороший приятель… Вас не просто уволят с работы, вас…

– Перед обыском вы заявили, что никакого оружия у вас нет, совершенно игнорируя его угрозы, напомнил Федорчук. – Так как же вам верить?

– Я думал, вы ничего не найдете, что все как-нибудь разрешится само собой! Понимаете, в моей коллекции были совершенно уникальные экземпляры! Такого вы не найдете ни у кого в России: французские мушкеты времен Людовика XV, приклады инкрустированы серебряной чеканкой… Да что там!

Федорчук снисходительно посмотрел на него.

– А вы не могли бы разъяснить для меня ваши отношения с Нонной Маевской?

Поленов резко вскинул голову.

– Почему вы о ней спрашиваете?

– Потому что у нас есть основания полагать, что убийство Шорохова является чистой случайностью, и на самом деле убийца покушался на Маевскую.

– А-а, – оскалился Поленов, – вы вспомнили о том, что мы разлаялись в пух и прах… И считаете, что я мог…

– Нами были опрошены ваши близкие знакомые, и они, как один, утверждали, что ваш роман с Маевской носил крайне бурный характер. Более того, вы неоднократно заявляли, что готовы убить ее.

– Но ведь я просто так говорил! И потом… У меня были причины!

– Так поведайте о них!

Поленов смотрел Федорчуку прямо в глаза.

– Что у вас за работа такая: выворачивать людей наизнанку?

Он покосился на объемную папку уголовного дела, куда следователь собирался положить его историю… Вздохнул…

– Ноннка – звонкая баба была, – сказал Поленов мертвым голосом. Сначала у нас с ней все нормально было…

– А потом что произошло? – спросила Федорчук, видя, что подозреваемый как-то сбился с мысли… Бешенство вроде как сошло с него, и теперь он погрузился с себя и затих.

– Потом? Потом мы все гуляли на свадьбе у Стаса… А Нонна… В общем, она сказала, что не хочет больше меня видеть. Я психанул, начал на нее орать, сказал, что все равно ее достану…

– Ну а дальше?

– После того, как застрелили Шорохова? – Поленов кусал пересохшие губы. – Я прислал к ней своих ребят…

– Каких ребят? Бандитов?

– Ну да…

– С какой целью?

– Черт! Она украла мои деньги! Стас передал ей пять штук баксов, выложенных мной для его передачи.

– И ваши «ребята» угрожали ей, требуя, чтобы она вернула их?

– Ну да. Но это ничего не значило! Я просто хотел напугать ее! А потом ее вообще посадили.

Федорчук опустил ручку на сгиб между страницами.

– Интересный у вас способ добиться расположения девушки.

– Да она и отомстила мне за все: подставила по полной программе. Иначе сидел бы я тут… Но Шорохова я не убивал! – вдруг страстно воскликнул Поленов. – Клянусь!

ГЛАВА 9

Старинная настольная лампа с зеленым абажуром освещала недописанное Федорчуком обвинительное заключение. Сам представитель сыска и законности то что-то быстро строчил, то вдруг опускал большие сильные ладони поверх стола и следил за раскачивающимися за окном ветками рябины.

Машуня лежала в постели и смотрела на Федорчука. Он ей безумно нравился. Фиса уютно мурлыкал где-то в головах, тикал будильник… А у ее Ивана были красивые темные глаза и волевой подбородок. Когда он думал, у него нечаянно получалось хмуриться, и от этого он казался старше и серьезней.

– Федорчук! – позвала его Машуня, натягивая на себя простыню до самого подбородка. – А тебе сильно ввалят за то, что я у тебя двух подозреваемых увела? Ведь Ноннку пришлось отпустить, Коврова тоже, можно сказать, просто в угол поставят вместо реального наказания…

Ей хотелось, чтобы Иван ее похвалил и сказал что-нибудь ласковое, и она таким окольным образом наводила его на нужную мысль.

Федорчук повернулся на звук ее голоса и с хрустом потянулся.

– Ты чего не спишь? Времени-то уже – полдвенадцатого!

– А я не хочу спать! – задорно объявила она и села, подоткнув себе под спину подушку. – Нет, ты скажи, у тебя все будет в порядке?

– Ну дадут маленько по шапке… – равнодушно пожал плечами Федорчук. Главное, у тебя появилась возможность развернуть свой талант во всей красе.

Машуня довольно улыбнулась.

– Да уж! Вот если бы Поленов пригласил меня к себе адвокатом, я бы и его у тебя как-нибудь отбила.

– Да ну?! – крайне удивился Федорчук. – С ним-то, пожалуй, все ясно!

– Не знаю… Наверное… Но если бы он меня позвал, я бы все равно нашла выход. Вдруг он говорит правду, и ему действительно подсунули эту винтовку?

На это заявление Федорчук аж капельку рассердился.

– Ну как ее можно было подсунуть?! Прикинь сама: с винтовкой по городу просто так не походишь, в машине ее тоже не провезешь. Первый встречный ДПС-ник остановит!

– Не знаю! – упрямо надула губки Машуня. – Без денег я за Поленова думать отказываюсь! И вообще пиши быстрей свои бумажки и иди ко мне. А то мне без тебя скучно!

Иван широко улыбнулся и вновь склонился над своим заключением. Но работа что-то не клеилась у него, и Машуня сразу поняла это по выражению Федорчуковских бровей.

– Что там у тебя не слава Богу? – спросила она.

Ему не хотелось признаваться в нестыковках, но пришлось.

– Да меня все патрон смущает. Где Поленов мог раздобыть патрон столетней давности да еще такого редкого калибра?

– Так, наверное, там же, где и саму винтовку. Вы уже искали того, кто продал ее Поленову?

– Искали. Только ни фига не нашли. Поленов сам ничего не знает: их свел некий Кузовой, из тех скользских типчиков, что всегда крутятся рядом с богатыми. Но пару месяцев назад он женился на американке и эммигрировал. Сам Поленов помнит только, что то ли имя, то ли кличка у продавца Африканыч. На вид ему лет шестьдесят-семьдесят. Мы проверили и по нашей базе данных, и по братве: никаких Африканычей нигде не значится. А если это имя, ну или отчество, то вообще-то довольно редкое…

В это время откуда-то из-за плинтуса в глубине квартиры раздался чуть надтреснутый голос бабы Нюры:

– Ничего не редкое! У нас, например, так зовут директора музея Великой Октябрьской Социалистической Революции. Там каждую субботу наши партсобрания проходят!

– И что, этот директор может торговать оружием? – живо переспросил Федорчук.

– Господь с тобой! Он очень приличный человек. Коммунист со стажем. Я просто так про него вспомнила… Из-за имени.

Федорчук вопросительно посмотрел на Машуню.

– Проверить этого директора, что ли? На всякий случай, – прошептал он едва слышно, чтобы баба Нюра не подумала, что он хочет напасть на ее любимого партийного деятеля.

– Проверь, – с готовностью согласилась та.

– Так ведь времени нет ни шиша! Надо еще разбираться с твоим любимым Ковровым: завтра его дело передаем прокурору…

– А ты Миндию пошли!

– Хорошо. – Федорчук захлопнул папку. – А, гори оно все синем пламенем! Я человеком быть хочу! А всех Африканычей будем изучать завтра!

И он с размаху упал рядом с Машуней, отчего весь двухэтажный дом пришел в некоторое колебание.

* * *

На следующий день Федорчук рьяно взялся за дело: он решил проверить не только того Африканыча, из музея, но и вообще всех Африканычей города. Оказалось, что таковых в наличие всего три человека: плюс к имеющемуся немощный паралитик на девяностом году жизни и студент автомеханического техникума.

* * *

Федорчук распахнул дверь в кабинет помощников следователей. Но прохиндея Миндии на рабочем месте как всегда не оказалось.

– Где? – только и спросил Федорчук.

– На детской площадке, – показали ему в окно.

– Ну сейчас ему будет! – пообещал Иван, направляясь вниз по лестнице.

… Миндия и какая-то миловидная девица в красном берете прохлаждались на качелях, напоминающих базарные весы.

– Я подару тэбэ всэ звезды мыра, – шептал Гегемоншвили с придыханием, глядя обожающе на свою новую знакомую.

Девица то взмывала вверх, то опускалась вниз, всему верила и хихикала. Но Федорчук, приблизившись, нарушил идиллию.

– А я сейчас кое-кого… – пробасил он с постепенным увеличением грозности. – Все! Пишу рапорт и выгоняю тебя к чертовой матери!

С этими словами Иван направился назад, пылая праведным гневом.

Миндия моментально забыл про только что обещанные звезды и соскочил с качелей, отчего девушка тут же полетела вниз.

– Марына! Умаляю и извыняюс! – Миндия молитвенно сложил руки. – У мэна дэло срочной важносты!

И он почти бегом бросился за шефом.

– Иван Борысович! – запричитал Гегемошвили. – Ну я… Ну болше никогда…

– Знаю я твои «никогда», – отрезал Федорчук. – Хоть бы раз как положено… Эх!

– Вот все, что хотытэ, сдэлаю! Ну, Иван Борысович… – не унимался Миндия.

Федорчук вдруг остановился.

– Значит так… – сказал он, не глядя на своего помощника. – Сейчас ты как Конек-Горбунок несешься в музей Революции. Находишь там директора. Его зовут Геннадий Африканович.

Миндия с обожанием смотрел на своего руководителя.

– Скажешь ему, что ты от Поленова. И будешь умолять продать тебе оружие. Если опять не справишься – вали отсюда на все четыре стороны. Понял?

Миндия радостно закивал.

– И это… – добавил Федорчук. – Все, что он тебе скажет, запоминаешь! Вечером явишься ко мне с отчетом!

– Да я… Да дла вас! – заблагодарил Миндия. – Вы нэ пожалэетэ!

– Иди давай, чудо кавказское! – уже более спокойно перебил его Федорчук.

Миндия сделал «кругом, раз два» и помчался к остановке.

– Смотри у меня, – закричал ему в след Иван, – чтобы без всяких там звезд!

* * *

Геннадий Африканович сидел в своем кабинете и смотрел на окно. Там снаружи, на сетке от комаров сидели три синицы и выдирали из нее нитки. Он пугал синиц, стуча по столу стаканчиком для карандашей, – птицы улетали, но потом снова возвращались и продолжали разбазаривать казенное имущество.

Африканычу было шестьдесят девять лет – почтенный пенсионный возраст. Он был похож на Гоголевского чиновника внешне и на советского чиновника внутренне, отчего любил перекладывать бумажки, наводить на себя неприступный вид, хотя к нему и приходили-то раз в сто лет. От жизни Африканыч хотел только зарплаты и отсутствия радикулита.

Когда он в очередной раз победил наглых пташек, в его дверь постучали.

– Да-да! – разрешил он.

В кабинет вошел какой-то чернявый тип, молодой еще и похожий на продавца шашлыков. Он стянул с головы кепку, внимательно посмотрел на Африканыча и таинственно произнес:

– Я ат Палэнова.

Африканыч насторожился и наморщился. Когда-то давно он действительно знавал некого Поленова, но это была одна-единственная деловая встреча, содержание которой никого не касалась.

– Что вам угодно? – надменно спросил Африканыч.

Но вместо того, чтобы испугаться, пришелец подошел к директорскому столу и, уперевшись в него волосатыми кулаками, опасно навис над Африканычем.

– Прадайтэ мнэ аружие! – прошептал он, нелепо подмигнув опешившему старичку. – Я харашо заплачу!

– Что?! – вскочил со стула Африканыч. Все-таки он был не робкого десятка. – А не пойти ли вам вон?! Я сейчас милицию вызову!

Но молодой человек и не думал отступать от своего.

– Я от Палэнова! – еще раз повторил он (видимо, для того, чтобы внести ясность).

– А я директор музея! А не контрабандист! И вы мне мешаете работать! Освободите немедленно кабинет!

– Слюшай, буд чэлавэком, да? Прадай вынтовку!

– Вы что, совсем того?! – окончательно разволновался Африканыч.

И тут, похолодев сердцем, он понял, что этот юноша, наверняка, чеченский боевик.

– Не знаю я никакого Поленова! – завопил он что есть силы. – И знать не хочу! И никакого оружия у меня нет! Нет, понимаете?!

– Харашенько подумайтэ! Пака дабром прашу! – вдруг устрашающе нахмурился террорист и, подойдя вплотную к директору, медленно и страшно поводил пальцем перед его носом. После чего развернулся и направился к выходу.

Когда он ушел, Африканыч весь в поту бросился к двери и запер ее на три оборота. От волнения ему потребовалось в туалет, а выходить было страшно. Он протерпел, возясь на своем стуле, сколько можно, но природа хотела своего, и через некоторое время с превеликой конспирацией директор отправился по важному делу. Крадясь по коридору, он вдруг увидел, как одна из смотрительниц с удивлением наблюдает за ним из соседнего зала. Кругом все было тихо и спокойно: на стенах желтели устаревшие революционные воззвания, гипсовый бюст Ильича все так же покоился на своем постаменте, половицы привычно скрипели…

Не будь Африканыч коммунистом, он бы перекрестился и воззвал к Богу, чтобы все в его жизни оставалось, как есть, и чтобы в ней больше не появлялись всякие диковатые молодые люди со странными требованиями.

* * *

Когда Африканыч шел домой, он вдруг почувствовал, а потом и увидел, как сегодняшний наглый посетитель идет следом. Он перепугался и начал путать следы. После подземного перехода ему вроде как удалось оторваться, но домой он пришел в состоянии недоумения и тревоги за свою жизнь.

– Что же это делается на белом свете? – потрясал он за ужином ложкой и призывал свою квартирантку Надю вознегодовать вместе с ним. Но она, увлеченная очередным подорожанием, и не думала проявлять любопытство и участие. Тогда Африканыч обиделся и замкнулся в себе и в ванной. Там он «отмыкал» в течение полутора часов и думал, как жить дальше.

Но дальше пришлось гораздо трудней. Ибо опасный субъект следовал за ним по пятам, звонил несколько раз за день, интересуясь, не надумал ли директор продать ему вооружение. Потом Африканыч пару раз встретил его у себя в музее на собраниях коммунистов-пенсионеров, где тот вовсю критиковал правительство и пел революционные песни с кавказким акцентом.

А однажды вечером он заметил Надю за обниманием с этим самым типом. Они стояли в подъезде у батареи, всем своим видом насмехаясь над почтенным музейным работником. Твердо решив выселить предательницу-квартирантку, Африканыч вбежал к себе домой и позвонил в милицию с сообщением о том, что в их доме засел чеченский террорист.

Сотрудники органов приехали очень быстро, и в скором времени директор музея с мстительной радостью наблюдал, как того повели под локотки в желтую милицейскую машину.

* * *

Федорчук метался по своему кабинету. Он был в гневе. Его сегодня призвало начальство и, настойчиво поинтересовавшись сущностью обвинений против Поленова, немедленно потребовало доведения дела до конца.

А как его доведешь, если отправленный на важное задание Миндия, так его разэтак, снова куда-то пропал?! Просто ни ответа, ни привета. Никакой пользы следствию не принес, а теперь еще о нем самом беспокойся!

Честно говоря, Федорчук и не надеялся, что потомок князей раздобудет хоть что-нибудь, но проверка все равно не помешала бы. Чтоб уж со спокойным сердцем отдать Поленова под суд…

Машуня на работе не присутствовала: Егор Егорович услал ее на какое-то задание. Так что утешать Ивана было некому. И в этот момент ему позвонили…

… Гегемоншвили отыскался не где-нибудь, а в КПЗ. Федорчук срочно сорвался с места и поехал на выручку. В отделении ему пришлось долго доказывать дежурному, что его помощник вопреки своему внешнему виду не преступник, и даже не чеченец, а грузин. И он вовсе не охотился за директором музея Революции, а выполнял специальное задание следователя.

Дежурный сонно моргал тяжелыми веками, одним ухом слушая переволновавшегося Ивана, а другим – конкурс на радио «Пирамида». Но в конце концов справедливость восторжествовала.

… Отпущенный на свободу Миндия – заросший и с фингалом под глазом (боевым ранением, полученным при задержании) – преданно смотрел на Федорчука и рвался в атаку.

– Шэф, я увэрэн! Эта тот самый Афрыканыч! – шептал он простуженным голосом, тревожно глядя, как начальник вытаскивает из стола его вещи.

– Нет уж, с меня хватит! – объявил Иван. – Забирай свои монатки и выметывайся из прокуратуры! Делать мне нечего, как мотаться за тобой по КПЗ! Ты что, сам не мог сказать, что работаешь в прокуратуре?

– Да я гаварыл! – страстно воскликнул Гегемоншвили. – А аны нэ вэрылы!

– Так ты бы им удостоверение показал!

– Шэф, я нэ брал его с сабой. Ну… В цэлях канспырации…

На самом деле Миндия его просто забыл дома на холодильнике, но решил лишний раз не напоминать начальству о своих промахах.

… Сначала потомку князей казалось, что Федорчук, как всегда, только прикидывается, что хочет его уволить, но когда тот вручил ему его кружку, фотоальбом с девочками и упаковку экзотических презервативов, Миндия перепугался.

– Иван Барысович! Я же пачты вырвал у нэго признаниэ…

– Иди, иди!

При этих словах силы покинули Гегемоншвили, и все его добро свалилось на пол.

– Я так старалса! – всхлипнул он, преданно глядя на начальника. – Этат Афрыканыч уже баялся мэня как огня! Ужэ мылыцию вызвал. А вы…

И согнутый своими скорбями, Миндия побрел прочь. Вид его – убиенного и несчастного – невольно подействовал на Федорчука.

– Гегемоншвили! – позвал он строго.

Тот живо обернулся, как будто только этого и ждал.

– А?

– Приступай к доделыванию задания. Но если я еще раз…

– Понял. Нэ дурак! Сэй сэкунд! Одна нага здэсь, другая ужэ в путы!

* * *

Гегемоншвили прошествовал к знакомой директорской двери и постучал. Из-за нее послышалась возня и неуверенное «открыто».

Но стоило ему войти, как Африканыч с тихим криком забился в угол кабинета и закрылся рукой.

– Ну сколька можна мэня мучить? – проговорил Миндия, с надеждой глядя на директора. – Хажу к вам, хажу, прашу вас, прашу. Сэрдца у вас нэт! Ну пачэму Палэнову вы продалы вынтовку, а мнэ ничэго нэ продаетэ? Что я вам сдэлал?

На этот раз Африканыч превзошел сам себя: позабыв про все свои страхи, он накинулся на проклятого террориста.

– Во-о-он!!! – завопил директор, затопав ногами и брызгая слюной.

Гегемоншвили никак не ожидал такой агрессии со стороны мирного старичка, поэтому почему-то послушался и действительно вылетел из кабинета. Следом за ним тут же защелкнулся замок.

– Эй! – забарабанил в дверь Миндия. – Аткрой, а? Что вы за чэловэк такой? Ужас адын!

– Товарищ! – вдруг раздался дрожащий старческий голос.

– А? – повернулся тот.

Перед ним стояла невысокая бабулечка в синем спецовочном халате, которую он видел в музейном гардеробе. Глазки ее метались, а на лице отображалась какая-то шкодливая улыбка.

– Молодой человек! – торопливо позвала она. – А я ведь знаю, что вы из органов, и что вы расследуете нашего директора. Правильно, правильно! Давно пора.

Миндия озадаченно сдвинул кепку на затылок.

– Я нэ из органов, – попробовал он отмежеваться от своей профессии.

Но бабулечка нисколь ему не поверила.

– Чего ты мне болтаешь! Сам куртку в мой гардероб сдал… А в куртке твой документик!

Гегемоншвили схватился за сердце. Ведь так и знал, что удостоверение рано или поздно подведет его!

– Это нэ мой… – начал он было оправдываться, но старушка решительно перебила его:

– Подь-ка сюда, я тебе чего скажу! – И приблизив сухие губки к самому уху потомка князей, она быстро-быстро зашептала:

– Я тут тридцать лет уже работаю, и все про всех знаю. Директор наш сволочь. Он служебные помещения в корыстных целях использует – свои коммунистические митинги здесь проводит. А мне премию за июль так и не выдал, паразит! И вешалку из гардероба домой утащил!

Миндия сделал попытку удрать.

– Мнэ нэ вэшалки, мнэ вынтовка нужна…

Но гардеробщица лишь плотнее ухватила его за руку.

– Я и про винтовку все знаю! Она была вся разбитая, бестолковая, и ее отправили на уничтожение, а Африканыч кому-то заплатил, чтобы ее уничтожили лишь по документам, а сам продал одному – молодому такому и в пальто!

Она победно поглядела на Миндию, крайне довольная собой.

– А патрон он тожэ продал? – спросил Гегемоншвили, уже осознав, что ему только что несказанно повезло.

– Про патрон ничего не знаю, но у нас есть тут один.

И она потащила потомка князей в зал революционной славы, где посетителям демонстрировались портрет Троцкого с мефистофельской бородкой, первомайские плакаты и облезлый манекен, изображавший красноармейца в полном боевом снаряжении.

– Во, гляди! – Гардеробщица ткнула пальцем в стеклянную витрину и тут же припала к ней в крайнем недоумении.

– Батюшки-святы! Это же совсем не то! – прошептала она пересохшими губами. – Его подменили!

Миндия уже и сам видел, что на выцветшем зеленом сукне в витрине вместо винтовочного восьмимиллиметрового патрона лежал обыкновенный охотничий, набитый дробью.

* * *

Когда Федорчук прибыл в музей, в зале революционной славы толпились сотрудники: четыре бабушки-смотрительницы и директор. Африканыч был бледен, прижимал желтенькие лапки к цыплячьей груди и всем и каждому доказывал, что он тут ни при чем.

Федорчук показал удостоверение и решительно взялся за дело.

Узнав, что его, по всей видимости, привлекут к уголовной ответственности за незаконную торговлю оружием, Африканыч подломил ножки и с костяным стуком свалился на кресло. Смотрительницы тут же принялись обмахивать его газетой «Правда» 1923 года издания и бросать на следователя негодующие взгляды: мол, не стыдно уважаемого всеми пенсионера доводить до преждевременного инфаркта?

Но Федорчук был непреклонен. Он тут же занял директорский кабинет и стал по одному вызывать к себе сотрудников музея и выспрашивать их обо всех подозрительных событиях.

Однако расспросы его не увенчались успехом. Последнее подозрительное событие произошло здесь тридцать шесть лет назад, когда какой-то невоспитанный мальчик попытался снять с манекена красноармейца буденовку и надеть ее себе на голову. Мальчика за это отругали, а манекен застеклили.