Текст книги "Нежное притяжение за уши"

Автор книги: Эльвира Барякина

Соавторы: Анна Капранова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

– Капитан-исправник с супругой пожаловали! – провозгласила она, поглядывая на Машуню с Иваном поверх очков. – Ничего, что я не в смокинге?

Чтобы не видеть позорища, Колька отправился на кухню ставить чайник и распаковывать пачку печенья.

Из-за стенки доносился сладостный голос Нонны, пользующейся моментом:

– Иван Борисович, вы такой импозантный мужчина… Почему вы не пользуетесь косметикой «Грин Форест»?

Здасьте-здорово! Она опять взялась за свое распространительство! Колька сердито макал чайные пакетики в кружки и старался не обращать внимания на происходящее. Но его уши против воли все равно прислушивались.

– Чего? – крайне удивилась за Федорчука Машуня. – Зачем ему косметика? Он не женщина.

– Я вижу! – захохотала Нонна. – Только ведь у него все равно имеется крем для бритья, парфюм… Вы, Иван Борисович, какую фирму предпочитаете?

– Ну «Вагнер», – буркнул Федорчук.

– «Вагнер», дорогой мой, это косметика для грузчиков! А «Грин Форест», между прочим, работает на рынке вот уже тридцать семь лет. Это вам о чем-то говорит?

– А швейная машинка «Зингер» на рынке – сто пятьдесят лет! – заявил Колька, появляясь в дверях с подносом. – Ты бы им еще погадать предложила!

Нонна презрительно обмахнулась своей порнографией.

– Тебя не спрашивали!

Тем временем Федорчук оправился от изумления и перешел к делу.

– Нонна, нам сказали, что Стас передал тебе пять тысяч долларов, полученные им на финансирование его передачи. Это правда?

Маевская тут же посерьезнела. Откинув в сторону журнал, она села, спустив ноги на пол.

– Какой передачи? – Ее недоумение было совершенно естественным.

Машуня в двух словах объяснила ей ситуацию.

… – Поэтому, если ты не брала никаких денег, то Ковров врет, и все его оправдания гроша ломаного не стоят, – закончила она свой рассказ.

Маевская пожала плечом.

– Бред какой-то! Я ничего не брала!

Колька молчал, сощурив глаза, но в душе у него бушевала буря. Эта Маевская – просто воплощение наглости! Он готов был убить ее за сегодняшнее. И зелья не сделала, и на него наврала, дрянь такая! К тому же если бы дело касалось кого угодно, но не Стаса, он бы, может, и не стал вмешиваться…

– Ты что, Нонн, уже не помнишь?! – как можно более ядовито поинтересовался Колька. – Ты Стасу напрогнозировала, будто бы он получит деньги на свою передачу. Он не поверил, и вы поспорили, что если твои предсказания сбудутся, то он даст тебе заработать на этой сумме как рекламному агенту. И Стас отдал тебе все! Я сам видел: там целый пакетище денег был!

Его слова произвели надлежащий эффект. Тяжкое молчание длилось где-то минуту.

– Тебе известно, что за такие вещи можно опять сесть? – сурово спросил Федорчук, всем своим видом олицетворяя карающую длань закона. – Это ведь чистой воды мошенничество!

Маевская кривила губы и думала. А Колька, вздрагивающий всей кожей от снедавшего его тихого бешенства, все так же стоял со своим подносом, и чашки на нем слабо позвякивали.

– Нонн, ты знаешь, кто выдал Стасу эти деньги? – спросила Машуня, в которой с неимоверной силой клокотал охотничий азарт.

Нонна помотала головой, ни на кого не глядя.

– Не знаю.

Колька наконец поставил поднос на письменный стол и с видом народного трибуна напал на Маевскую.

– Нет, знаешь! – выкрикнул он, срываясь на высокие нотки. – Это твой Вовка Поленов, генеральный директор «Полет-банка»!

– Ни фига себе! – пораженно проговорила Машуня. – Наверное, он заплатил из своих личных денег, раз Кукин ничего об этом не знал.

– А наша Ноннка, вероятно, решила, что раз Стас умер, то это удобный случай, чтобы обокрасть его! – Бушуя, Колька почти вплотную подступил к Маевской. – И тебе не стыдно в конце-то концов?!

– Стыдно?! – Нонна вскочила с дивана, сжимая кулаки. – Тебе зарплату когда последний раз платили? Полтора месяца назад! А есть-то ты хочешь каждый день! И нечего меня упрекать, если я зарабатываю тебе же на булку с маслом!

– Но ведь не мошенничеством!

Придав лицу безразличное выражение, Нонна откинулась на диван.

– Поленов никогда не увидит этих денег! – твердо сказала она и сделала вид, что снова углубилась в чтение журнала.

Все тут же кинулись к ней и принялись увещевать отдать деньги. Федорчук грозил возбуждением нового уголовного дела, Машуня сердито уговаривала не дурить, а Колька просто с ненавистью выкрикивал определения Нонниному поведению:

– Воровка! Врушка! Шарлатанка!

Но ничего не помогло. Тогда Федорчук как представитель власти сказал:

– Гражданка Маевская! Даю тебе срок до завтрашнего утра. Если Поленов не позвонит мне и не скажет, что получил от тебя все до копеечки, ты у меня сядешь лет на пять. Поняла?

Нонна обвела всю компанию тяжелым взглядом.

– Я не хочу разговаривать на эту тему. Мне все равно ничего не будет!

Провожаемая изумленными взглядами, она прошествовала в коридор и накинула пальто прямо на комбинацию.

– Всего хорошего! Ведите себя прилично.

Входная дверь лязгнула о косяк.

* * *

Федорчук тайно радовался и ликовал: профессиональное чутье все же не подвело его! Он-то сразу понял, что эта Маевская не так проста, как кажется! И вот вам, пожалуйста, – всплывают факты, говорящие сами за себя.

– Коль, – позвал он, повернувшись к Соболеву, – а Нонна могла убить из-за денег? Она наверняка заранее знала от Поленова, что тот собрался спонсировать Шороховскую передачу, спланировала его убить, а потом начала кликушествовать и насчет денег, и насчет Стаськиной смерти…

Колька истово затряс головой.

– Нет! Она на многое способна, но не на убийство! Да она крови боится как припадочная!

Машуня коснулась Федорчуковской руки.

– Вань, она не может быть убийцей. Свидетели сказали, что видели ее во время фейерверка среди толпы… Помнишь?

Иван все помнил, и от этого расстроился. Но чтобы не выдать себя, он решил сменить тему.

– Почему она сказала, что не отдаст Поленову деньги? – спросил он Кольку.

– Вовка раньше был ее любовником…

– Ни фига себе! – изумился Федорчук, которому мысль о том, что Маевская может являться хоть чей-то любовницей казалась дикой.

– Может, – отозвался Колька. – Но у них все плохо было: она водила Поленова за нос. Скорее всего, Ноннка обокрала его, чтобы просто поприкалываться.

– Ничего себе прикол! Ведь за это можно загреметь в тюрьму! – воскликнула Машуня. Она уже совсем не знала, как ей относиться к Маевской.

– А ей все по фигу! – махнул рукой Колька. – Она из любой ситуации выберется. Напророчит себе удачи во всех махинациях – и дело с концом.

– Ох, не нравится мне это ясновидение! – покачал головой Федорчук.

Машуне тоже не нравилось, исключая, конечно, Нонниного предсказания о их с Иваном светлом будущем.

– И что нам делать? – спросила она и тут вспомнила о Коврове: – Ведь получается, что мой подзащитный сказал правду… Он не хотел убить Кольку!

Но Федорчук был не в состоянии думать о всех делах сразу. Его мучила какая-то неуловимая мысль – вроде одного ответа на все вопросы, но он все никак не мог ухватить ее за ускользающий хвостик.

– Погоди, Маш, со своим Ковровым! Мы до него еще доберемся… А сейчас надо позвонить Поленову и выяснить у него все насчет этих денег.

Но в тот вечер достать генерального директора «Полет-банка» им так и не удалось. В офисе его все еще не было. Сотовый оказался выключенным.

ГЛАВА 8

Машуня проснулась от телефонного звонка. На будильнике было всего-навсего восемь часов.

– Аллё! – сонно проговорила она в трубку.

Это была Нонна.

– Машка! – возбужденно закричала она. – Включай телик! Седьмой канал!

Машуня захлопала рукой по прикроватной тумбочке в поисках пульта. Экран телевизора засветился.

– Ну, включила?! – в нетерпении спрашивала Нонна.

– Нет еще… Погоди…

И тут Машуня увидела… По седьмому каналу шли новости, и бойкая корреспондентка, стоя на фоне кучи ребятишек, говорила:

– Сегодня в детском доме № 3 большой праздник. «Полет-банк» закупил для его воспитанников новую одежду. Сумма подарка просто ошеломляет: пять тысяч долларов! Очень отрадно, что и в наше время не перевелись благотворители-меценаты…

Машуня больше не слушала.

– Нонна! Что это значит?! – закричала она в трубку.

Маевская довольно захохотала:

– Что, съели?! Я все пожертвовала детишкам! Пусть теперь Поленов у них отнимает!

У Машуни просто не было слов.

… Целый день она находилась под впечатлением увиденного. Безусловно, со стороны Маевской это был суперкоролевский жест. Это же надо: отнять у себя от сердца и подарить пять тысяч баксов! На эту сумму можно же машину купить! Понятно, что деньги ворованные, что чужое присваивать нехорошо… Но…

Нонна была абсолютно непостижима и неподражаема!

* * *

Нонна насмотрелась телевизора, наторжествовалась и улеглась дрыхнуть.

Колька был сему несказанно рад, потому что после его «стукачества» та его совсем затерроризировала. Язвила и язвила, пилила и пилила… А еще предсказывала холостяцкую жизнь и импотенцию. Колька за это решил выгнать ее из своей квартиры и вот уже два часа морально готовился. Оставалось набраться наглости и…

Он с презрением посмотрел на спящую Нонну и вернулся к своей работе.

Вот уже тридцать минут Колька составлял таблицу, в первом столбике которой значилось: «Ник. С.», а во втором: «Федорч». Под ними были прописаны основные достоинства каждого претендента на руку и сердце Машуни. У Кольки, между прочим, достоинств было больше: он любил готовить и вообще с удовольствием предавался домашним хлопотам. По его разумению, женщины должны это ценить и хватать таких мужиков, как он, с руками и ногами.

Вздохнув, Колька обратил внимание на положительные стороны Федорчука. В самом начале его списка значилось: «Умеет раскрывать преступления». Вот, тоже мне, радость! Какой девушке прок от этих раскрытий? Колька вертел и так, и сяк, но не мог догадаться. По всем признакам выходило, что «Ник. С.» лучше «Федорч.»

Но почему тогда Машуня выбрала не того, кого надо? Потому что любовь зла, и козлы этимс пользуются?

Не найдя ответа, Колька закрыл файл и отправился размораживать холодильник. Надо было думать, как исправлять сложившуюся ситуацию.

* * *

Весь день Машуня занималась оформлением выпуска Коврова под подписку о невыезде. Вследствие новых обстоятельств Федорчук переквалифицировал его преступление с покушения на убийство на умышленное причинение легкого вреда здоровью и изменил меру пресечения.

При других обстоятельствах Машуня радовалась бы как щенок и прыгала до потолка, но сегодняшняя выходка Нонны заслонила собой все остальные события.

Чисто на автомате она встретила Коврова из СИЗО, дала ему все инструкции, как надо себя вести до суда, послушала его жалобы на ужасы содержания в камере… Но Машуне было, ей-Богу, не до этого! Все мысли так или иначе сворачивали к Нонне.

Несколько встряхнуть от жадности к чужим деньгам ее смог только телефонный звонок от Ивана. Он тоже с самого утра чувствовал себя пришибленным из-за Маевской.

Федорчук был склонен ожидать от нее чего угодно, даже фальсификации теленовостей, поэтому на всякий случай съездил на телевидение и встретился с журналисткой, делавшей репортаж о щедром пожертвовании. Та все подтвердила: в детдом действительно привезли целый грузовик одежды.

… – Нет, какова, а? – выдохнул в трубку Иван. – Я в первый раз такое вижу!

– А ты сегодня не пытался связаться с Поленовым? – спросила его Машуня. – Интересно, что он на это скажет?

– Я ему звонил, – отозвался Федорчук. – Вовочка-банкир, кстати, возвратился в родные пенаты.

– И чего?

– По-моему, с ним чуть приступ не случился. Но вернуть те пять штук он не в состоянии: никаких документов на деньги у него нет. Они действительно были переданы чернухой. А у детей отнять невозможно: средства массовой информации сразу такой скандал поднимут, что репутации банка придет полный привет.

– Да уж! – усмехнулась Машуня. – Это был бы номер, если бы завтра по телику объявили: «„Полет-банк“ в лице своего генерального директора передумал. Он решил забрать у сироток подаренную им накануне одежку».

– Я все равно привлеку эту Маевскую за мошенничество, – твердо сказал Федорчук. – Состав преступления налицо, так что сидеть ей – не пересидеть…

Иван хотел добавить что-то еще, но тут его, по всей видимости, отвлекли.

– Не клади пока трубку… – нечленораздельно пробормотал он.

Зашелестела бумага, дыхание его стало гуще…

– Ни фига себе! – воскликнул вдруг Федорчук страшным голосом.

– Что у тебя там? – тревожно переспросила Машуня.

Некоторое время он молчал, а потом все же пояснил:

– Мне только что принесли данные баллистической экспертизы. Здесь что-то совсем странное происходит… Ты бы могла зайти сегодня ко мне после работы?

* * *

Машуня сидела, покачиваясь, на старинном Федорчуковском стуле и смотрела на листок желтой канцелярской бумаги. На ней значилось, что пуля, убившая Стаса Шорохова, была произведена в Австрии в конце XIX века. А нестандартный калибр патрона – 8 на 50р – позволял определить, что выстрел был сделан из винтовки Манлихер образца 1895 года.

Федорчук мерил тяжелыми шагами комнату, кусал губы и хмурил брови. «Лампочка Ильича», висевшая под потолком, слегка покачивалась в такт его шагам.

– Ну, что ты по этому поводу думаешь? – с надеждой спросила Машуня. Ведь это черт знает что такое!

Федорчук кивнул.

– Вот именно! Черт знает что! Пока стало ясно лишь одно: убийца не был профессионалом. Настоящий киллер в наше время вооружен несколько по-иному. А эту винтовку, по всей видимости, отрыли на каком-нибудь огороде у партизанского дедушки.

– Неужели из такой рухляди еще и стрелять можно? – удивилась Машуня. Ведь ей же больше ста лет!

– Ну и что! Мне наши эксперты сказали, что изначально такие винтовки состояли на вооружении австрийской армии еще до Первой мировой, потом во время революции их завезли в Россию. В Великую Отечественную из нее палили…

Тут какая-то идея озарила и без того светлый ум Федорчука, и он пресекся на полуслове.

– Слушай-ка, – произнес он, подскакивая к Машуне, – а ведь убийца специально избрал момент фейерверка для того, чтобы отправить Стаса на тот свет! Глушитель непрофессионал сделать не мог… Да и вообще в другом месте и в другое время из такого оружия не постреляешь. Длина Манлихера составляет тысяча двести семьдесят миллиметров, просто так по городу с ним не походишь… Так что убивать во время салюта было самое милое дело: выстрел заглушается, пьяные гости смотрят вверх и не сразу замечают, что жених уже покойник… И у преступника есть несколько дополнительных секунд, чтобы скрыться. Так что он все очень верно рассчитал.

– И что ты будешь делать? – спросила Машуня, затаив дыхание.

– А гости были в курсе, что на свадьбе будет салют? – раздался вдруг из-за стенки голос тети Капы.

– Не знаю… – растерялся Федорчук.

– А я знаю! – торопливо заверила Машуня. – Я же с пиротехниками на эту свадьбу приехала. И мне Руслан (он у них главный) сказал, что это будет сюрприз.

– Ну так надо к этим техникам идти, – сделала вывод тетя Капа. – Они вам и скажут, кто им этот сюрприз заказал! А там и убийцу найдете. Ведь он должен был заранее знать о салюте.

От радости Федорчук аж стукнул кулаком по стене.

– Тетя Капа! Вы умница! – От нахлынувшего азарта он даже забыл удивиться, что продавщица водки в разлив была в курсе всех тонкостей расследования. Хотя чему удивляться? С таким стенами он и сам знал содержание кажджого телесериала, просматриваемого соседками.

Но тетя Капа уже принялась добродушно ворчать:

– Умница… Я знаю, что умница! А ты бы в благодарность не скакал по квартире всеми вечерами… А то у меня в буфете тарелки дребезжат! Я уж чаю, скоро стукнешь своей лапищей по стене, да так ко мне и проломишься!

* * *

Сколь Федорчук не доказывал Машуне, что она не имеет права участвовать в его следственной деятельности, адвокату Иголиной было все нипочем: она решила не отставать от Ивана ни на шаг и все тут. Так они и добрались до дома Руслана: Иван утверждал, что сам будет общаться с пиротехником, а Машуня уверяла, что без нее у Федорчука ничего не выйдет, ибо Руслан в своей жизни интересовался только женщинами и фейерверком, и со следователем даже разговаривать не станет.

Но когда они поднялись к квартире пиротехника, то выяснилось, что разговаривать все равно не с кем: под медной проволочкой, пересекавшей дерматин дверной обивки, была всунута лаконичная записка: «Дома меня нет. Ушел гулять. Руслан».

– Это что такое? – нахмурился Федорчук, разглядывая послание.

А Машуня широко улыбнулась.

– Я ж тебе говорила! Ты без меня ни в жизни бы его не нашел!

– Так ты знаешь, где он?

– Конечно! Он пиво пьет. Здесь рядом есть пивнушка: «Три носорога». Так он, скорее всего, там.

* * *

Подвальная пивнушка, в которой обычно зависал Руслан-пиротехник, была весьма злачным местом. Машуня ее терпеть не могла из-за низких потолков и вечной накуренности. А еще там постоянно торчало с десяток мужиков, которые были не в состоянии общаться без трехэтажных выражений.

Набрав в грудь побольше свежего воздуха, она распахнула дверь и начала осторожно спускаться по крутым ступенькам. К ее величайшему удивлению на одной из лестничных площадок стояла красная детская коляска. Из нее выглядывало очень серьезное лицо младенца, который просто-таки пялился на мигающих по стенкам голых тетенек.

– Родиться не успел, а все туда же! – покачала головой Машуня.

– Да он же не понимает еще, – заступился Федорчук.

– Зато родители много понимают! Еще говорить не научили, а уже в кабак приперли!

… Руслан сидел за стойкой и медленно пил пиво из высокого стакана с вычурной символикой на боку. Машуня протолкалась к нему между нецензурными завсегдатаями.

– О, привет! А я как раз хотел тебе позвонить! – обрадовался ей пиротехник, раскрыв свои широкие объятия. Он был уже изрядно навеселе и слегка клевал носом.

Машуня ловко вывернулась из его рук и показала на Федорчука, согнувшегося в три погибели, чтобы не стукаться головой о низкий потолок.

– Познакомься пожалуйста, это следователь Иван Федорчук. Помнишь, жениха на свадьбе убили? Так вот он расследует это дело.

– Он меня уже допрашивал! – нерадостно проговорил Руслан и пожал руку следователю.

– Мне надо задать вам еще пару вопросов, – сказал Федорчук, присаживаясь рядом на высокий стул.

– Валяй.

– Скажите, Руслан, кто заказывал у вас фейерверк?

– Мужик какой-то, на «П» фамилия. Самый главный он у них.

– У кого?

– Ну у тех, кто свадьбу справлял. Если хотите, я в записной книжке посмотрю.

Он с трудом поднялся со своего места и направился вверх по лестнице. Федорчук с Машуней поспешили следом, чтобы ловить его под белы рученьки в случае чего.

У коляски Руслан вдруг остановился, засунул руку под ребенка и извлек оттуда потрепанный органайзер. Ребенок захныкал.

– Не вздумай мне реветь! – шикнул на него Руслан.

– Это что, твой?! – изумилась Машуня, дико смотря на пиротехника.

– Да, это моя дочка Катюха. Наша мама уехала к предкам, и я вот повез ее погулять.

Машуня стояла в полной растерянности.

– А мы подумали, это мальчик, – проговорил еще более потрясенный Федорчук. Он-то общался с Русланом в первый раз.

– Не-е, это девчонка! – возразил пиротехник, и снова нырнул в дымовую завесу зала.

* * *

– Фейерверк заказывал Владимир Поленов, – прочитал Руслан, когда они вновь уселись за стойку.

Машуня с Федорчуком переглянулись.

– Поленов? – удивился Иван. – А ну да… Ведь это на его даче и справляли свадьбу.

– Наверное, он решил Оксане сюрприз устроить, – предположила Машуня.

Руслан усиленно закивал головой, отчего она несколько раз упала на грудь.

– Да, сразу видно: мужик любит шикануть, вот и заказал салютик… Я приехал к нему на эту дачу, продемонстрировал на видаке наши образцы, а он выбрал, что ему понравилось… Вот и все.

– А что он выбрал? – переспросил заинтересованно Федорчук.

– Четыре вертушки и девять залпов.

– Все одинаковые?

– Да. Только два сердечком. Я ему предлагал сделать их в конце, но он попросил в середине. Ну это дело клиента, мне-то до фени… Вот во время сердец-то жениха и пристукнули… Кстати, раз уж вы пришли, давайте я вас хоть пивом угощу! Лариса, детка, еще два пива, пожалуйста!

Машуня сморщилась.

– Да ну… Мы пойдем…

Руслан пьяненько посмотрел ей в глаза и тут же захохотал:

– Что, не нравится мой загон? А вы из чувства благодарности выпейте!

Отказываться было неудобно, и им пришлось остаться.

* * *

Когда Федорчук и Машуня выбрались из «Трех носорогов», они обнаружили, что их слегка покачивает от принятого на грудь. Но признаваться в этом им совершенно не хотелось. Поэтому оба сделали умные и деловые лица и стали смотреть друг на друга.

– Что мы знаем о Поленове? – спросил Федорчук, морщась от фонарного света.

– Ничего! – отозвалась Машуня, но тут же вспомнила: – А, он же у нас банкомат! Ой! То есть банкоман… Нет, банкоман – это моя мама: она очень любит всякие заготовки в баночках. У нас ими вся лоджия забита… А Поленов он банкир, вот кто!

– Да я не в этой связи спрашиваю! – сказал Федорчук. – Что нам известно об отношениях между Поленовым и Стасом?

– Колька сказал, что они были друзьями. Но в этой дружбе должны быть скрытые течения. Я это предчувствую!

– О! Тогда мы едем к нему! Он лучше всех знал Шорохова.

Федорчук хотел было направиться к автобусной остановке, но тут его несколько занесло, и если бы Машуня вовремя не подхватила друга, с ним случился бы несчастный случай.

– Никуда мы не едем! – строго произнесла она, вновь приводя Федорчука в вертикальное положение. Мы с тобой нажрались. Поэтому сейчас мы отправляемся домой, звоним Кольке, и пускай он сам приезжает к тебе и все рассказывает.

– Маша! – с обожанием пропел Федорчук. – Какая же ты умная женщина! Что бы я без тебя делал?!

– Что-что… – проворчала Машуня. – В луже бы валялся, вот что! Прохожие бы на тебя плохо смотрели, а собаки бы тебя нюхали!

* * *

Выгнать Маевскую у Кольки пока не получилось. Когда он наконец решился и приготовился произнести начальную фразу «Я больше не могу жить в такой атмосфере», Нонна вдруг заявила:

– Радуйся, негодяй и стукач! – и достала из холодильника пузырек из-под одеколона, в котором плескалась какая-то подозрительная рыжая жидкость. – Вот тебе приворотное зелье. Держать в сухом темном месте и беречь от детей.

Колька стоял, не веря своим ушам. Она что, решила встать на путь исправления и добра?

– Только много не капай, – продолжала Нонна, – а то Машка почувствует и вообще пить не станет.

Колька открыл «одеколон» и понюхал. Пахло не противно, но странно.

– Ой, Нонна, спасибо, ты… настоящий друг! – растрогался он.

И в этот самый феерический момент позвонила Машуня и попросила Кольку подъехать по указанному ею адресу.

Чувства Соболева враз смешались в одну кучу и он, восторженно пообещав, что прибудет через пять минут, кинулся собираться.

– Нонн, а во что капать зелье? В вино? – взволнованно закричал он, еще раз чистя зубы.

– Во что хошь, – равнодушно отозвалась та. – Вон коньяк с собой возьми!

– Точно! – обрадовался Колька и, выскочив из ванной с белой пеной на губах, достал из холодильника звездную бутылочку.

Нонна саркастически следила за его метаниями и дымила сигаретой.

– А знаешь что? – вдруг проговорила она. – Я, пожалуй, с тобой пойду.

Соболев застыл на месте.

– Зачем это?

– А просто так. Посмотрю, как ты будешь Машку привораживать.

Кольке смертельно не хотелось действовать на ее глазах.

– Нет, я сегодня никого привораживать не буду! – твердо объявил он.

Но бессовестная Нонна лишь усмехнулась:

– Будешь. Срок годности зелья – до сегодняшней полуночи. А больше я тебе ничего варить не буду, раз ты такой неблагодарный дурак.

* * *

Колька-то думал, что идет к Машуне, а оказалось, что его пригласили на дом к Федорчуку. Узнав эту неприятную новость, он мстительно скривился и как бы невзначай потрогал сквозь карман пузырек с зельем.

Нонна тем временем скинула пальто на руки Машуне и восторженно закрутила головой, оглядываясь.

– А меня уволили с радио за то, что я деньги раздала детям! – объявила она, резво вбегая в комнату. – Мне скучно было одной сидеть. Ничего, что я пришла?

– Нонна! – укоризненно произнес Колька, которому как всегда было за нее стыдно.

Но Маевская только рассмеялась.

– Будешь занудствовать, я за тебя замуж выйду, понял?

Соболев осознал угрозу и решил замолчать от греха подальше.

Федорчук, изрядно посвежевший от Машуниной заботы, тоже вышел навстречу гостям. Хмель еще не совсем выветрился у него из головы, и настроение Ивана было весьма приподнятым: он даже забыл, что совсем недавно хотел засадить Нонну в тюрьму.

– Входите, рассаживайтесь по стульям! Варенье есть будете?

– Вань, ну кто так угощает? – отозвалась Машуня. – Я сейчас все принесу.

«Она уже готовит для этого Федорчука!» – с неприязнью подумал Колька.

– А у меня тут коньяк есть, – сообщил он и полез к себе в сумку.

Но следователь лишь закатил глаза:

– О, не-ет! Мы и так уже хорошие…

– Нам нельзя! – заявила Машуня, возвращаясь в комнату с сахарницей и ложками.

– Жалко… – вздохнул Колька, стараясь не замечать ехидной улыбки Нонны.

Через минуту старинный овальный стол был сервирован чайником и разнокалиберными кружками, а в вазочке появилась халва и карамельки.

Все уселись.

Колька, совершенно взмокший от напряжения, теребил в руках ложку и нервно поглядывал то на Машуню, то на Федорчука.

– Ну что, следопыт, спрашивайте уже чего-нето! – произнесла с набитым ртом Маевская. – А вообще-то нет, лучше я вам сама сейчас Колькину тайну расскажу! Эх, ему стыдно станет!!!

Соболев враз побледнел и вцепился в Ноннину руку. А он-то думал: зачем она ему зелье подсунула? Воспылал дружественными и благодарными чувствами… Вот змея-я!

Но тут Нонна отвлеклась от своего ужасного намерения: сквозь раскрытую дверь спальни она увидела грандиозную пластилиновую панораму, созданную Федорчуком.

– Ой! Чего это у вас?!

Иван сразу же испугался за сохранность экспоната:

– Только осторожней! Не поломай ничего!

– Не боитесь!

Выставив зад, обтянутый дорогой юбкой, Нонна склонилась над макетом.

– Слушайте, – проговорила она, не поворачиваясь, – а кто это все лепил? Так здорово!

– Ну я, – буркнул Федорчук.

– И вы что, все-всех гостей сделали? Даже меня?

– Ты же сама сказала, что стояла сразу за Стасом.

– Ну да… То есть нет… – Маевская повернулась, наморщила лоб, вспоминая. – Нет! Я тогда упилась, упала и уснула! Так что меня надо уронить!

И ловким щелчком пальцев, Нонна уложила «себя» на бок.

Всем показалось, что Федорчук сейчас накинется на нее: так резво он подскочил к макету. Но вместо этого он уставился на свои фигурки и что-то принялся вычислять, шевеля губами.

– Что с тобой? – обеспокоенно произнесла Машуня, тоже несколько настороженная поведением Ивана.

– В какой момент ты упала? – спросил он Нонну шепотом. – Ты видела, как Стаса подстрелили?!

Маевская скривила губы.

– Да я тебе говорю: я пьянущая была! Там сначала были разноцветные такие салютики, потом красные сердечки, а потом я ничего не помню…

Машуня с Федорчуком переглянулись.

– Стаса убили сразу после сердец! – воскликнули оба, поняв друг друга без слов.

… Колька оставался один за столом. Все столпились вокруг макета, шумели и обсуждали. Было грех не воспользоваться обстоятельствами. Тайным жестом отвинтив крышку у заветного пузырька, он капнул зелья в Машунину кружку.

Ох, преступление было совершено, сердце отчаянно билось, страх быть пойманным мутил сознание. И ведь Нонна запросто может совершить великую гадость – взять и разболтать о его тайне. Просто так, смеха ради…

Чтобы хоть как-то замаскировать свою нервозность, Соболев решил принять участие в общественном волнении.

– Слушайте, я ничего не понимаю! – проговорил он нарочито громко. Объясните, наконец!

Бледный и торжествующий Федорчук показал на пластилиновую фигурку Маевской.

– Стреляли не в Стаса! Стреляли в нее! Она стояла как раз за ним, но в момент выстрела упала, и пуля досталась не тому человеку!

Нонна ошарашенно хлопала глазами.

– А кому могло понадобиться меня убивать?

– По-моему, тебя половина города с удовольствием бы похоронила, проговорил, запинаясь Колька. – И с Бурцевой ты рассорилась, и с Ковровым, и с Поленовым…

– Из-за тех денег? – подозрительно спросил Федорчук.

Нонна тут же поджала губы.

– Ну я еще до денег с ним разругалась…

– Это называется не «разругалась», а… – снова встрял Колька. Ему ужасно хотелось ей насолить. Но Нонна тут же его одернула:

– Соболев! Где твое благородство? Дай я сама расскажу!

– Да уж пожалуйста! – воскликнул Федорчук, торопливо вытаскивая из письменного стола бланк протокола.

– Нас познакомила Оксанка, – хмуро начала Нонна. – Ну Поленов и пристал ко мне. Сначала он даже интересным мужиком показался… А потом… В общем, он бандюга и сволочь, так что нечего его жалеть. Я ему сразу сказала, что у нас с ним ничего общего быть не может. А он все равно таскался за мной, подарки делал. Только я у него ничего и не думала брать.

Слушая весь этот бред, Колька аж позеленел от негодования.

– Ты чего, Коль? – спросил Федорчук, заметив его душевные муки.

– Нонн, не ври, – выдохнул Соболев сквозь зубы. – Ты Поленова ого как кадрила! И подарки брала! Кто тебе шубу подарил? А духи за три штуки? А цветов сколько было?

Маевская бросила на него уничижительный взгляд.

– Ну да! Было! – напористо выкрикнула она. – Ну и что?! Подумаешь, с него не убудет, а мне приятно!

– Ты эксплуататор, Нонна!

– Ладно, Бог с ним, – пресек их разборки Федорчук. – Давайте ближе к делу.

В этот момент он в процессе расследовательского вдохновения подошел к столику и глотнул из Машуниной кружки. Увидев это, Колька схватился за сердце и опал на стул. То, к чему это могло привести, вдруг на секунду предстало у него перед глазами…

Нонна же взволнованно протирала очки:

– А чего «к делу»? Ну поссорились мы с Поленовым… Прямо на Стаськиной свадьбе. Ему объясняться захотелось, а я его послала. Он потом носился за мной как электрический веник… – При воспоминании об этом у Нонны нечаянно проскользнула довольная улыбка.

– Чего ж ты раньше-то молчала? – спросила Машуня грозно.

Маевская смерила ее гордым взглядом.

– А вы меня не спрашивали! И потом с чего это мне распространяться насчет своей личной жизни?

– Ох, беда с тобой, Нонна! – вздохнул Федорчук и вдруг легонько хлопнул Кольку по плечу. – Как думаешь, кто-либо из ваших знакомых мог покушаться на ее жизнь?

Соболев в ужасе отодвинулся от Федорчуковской руки. Он был не в состоянии произнести ни слова.

– Ты имеешь в виду Поленова? – оживленно переспросила Нонна, ничего не замечая. – Ну, я не знаю… Вряд ли… Хотя он пострелять-то любит…

– Что значит «пострелять»? – перевел на нее взгляд Иван.

– Ну, он охотник. У него на даче целая коллекция всякого оружия: есть даже несколько старинных ружей.