Текст книги "Нежное притяжение за уши"
Автор книги: Эльвира Барякина
Соавторы: Анна Капранова
Жанр:
Иронические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)
Одна смотрительница, правда, вспомнила, что совсем недавно видела в музее подозрительного молодого человека южных кровей, но следствию этот факт был не интересен.
В конце концов Федорчук попросил Африканыча рассказать все о самом пропавшем экспонате.
Директор тут же очнулся от своего инфаркта и принялся активно помогать следствию: помчался куда-то в задние комнаты и через минуту появился перед Федорчуком, потрясая пыльной папкой с описью музейных экспонатов.
– Сейчас я его, родимого, покажу вам! – суетился он, перебирая пожелтевшие от времени листы и фотографии. – Вот он! – ткнул Африканыч в смутное изображение патрона, покоившегося на какой-то темной тряпочке рядом с инвентаризационным номером.
Федорчук уже каким-то внутренним чутьем почуял, что это будет тот самый, нужный патрон, идеально подходящий для Манлихера. Но все же сердце у него невольно вздрогнуло, когда он принялся читать описание пропавшего экспоната.
Совпадение было налицо: вряд ли где еще в городе можно было бы найти такую штуку… Но вот как преступники ее раздобыли?
Оперативники тем временем разбирали витрину и искали отпечатки пальцев. Африканыч дышал им в уши и попеременно пытался поговорить с каждым.
– Поверьте мне, никакого ограбления у нас не было. Мы бы уж заметили что-нибудь… А знаете, я тут недавно в газете прочел, есть такая штука телекинез. С помощью этого орудия можно перемещать предметы на расстоянии. А что если кто владеет таким искусством? Ведь он тогда в состоянии хоть Кремль со всеми министрами перекинуть в Америку. Может, и наш патрончик-то уже где-нибудь там… А?
Но Африканыча никто не слушал.
* * *
Колька с нетерпением ожидал выхода Нонны из ванной. Санузел был совместным, но ей было наплевать на это обстоятельство: несмотря на потребности других Маевская вот уже три часа нежилась в душистой пене и распевала: «…Что над нами километры воды! Что над нами бьют хвостами киты!» При этом она, по всей видимости, усиленно изображала хвост кита, что подтверждалось шумным плеском.
Потеряв всякое терпение (и моральное, и физическое), Соболев в сотый раз постучал в ванную.
– Нонна, ну имей совесть-то в конце концов!
– Не буду! Я только зашла и имею право на водные процедуры!
Страдая, Колька опустился на пол перед дверью. Ох, жизнь его была трудна и неказиста. Чтобы отвлечься от плотских желаний, он стал придумывать предлог, по которому можно было бы позвонить Машуне.
Например, классно было бы сообщить ей, что он обнаружил удивительную супер-улику против кого-нибудь… Однако все улики в Колькиной квартире кончились на том самом ключе, найденном в ботинке.
– Нонн! – в очередной раз позвал он. – Ну вылезай, ради Бога! Мне очень надо!
– Зачем?
– Какая же ты, к черту, ясновидящая, если не знаешь, зачем?!
– Ой, мне ничего не слышно из-за воды!
В принципе можно было бы позвать Машуню на свой день рождения. Но он на самом деле намечался только через полгода. А еще бывают просто обеды… Вот, интересно, как она отреагирует, если пригласить ее на фирменное блюдо из белых грибов?
С выражением величайшего одолжения на лице Маевская все же отомкнула дверь.
– Иди уж… писец! Давно бы в баночку сходил… Нет, ему надо все нервы мне вымотать!
Колька пулей влетел в санузел.
– Сама ходи в баночку! А я нормальный человек и вправе рассчитывать на…
У него язык не повернулся сказать «на унитаз», поэтому он пресекся на полуслове и замолчал.
– Вот, сам не знает, чего хочет, а все туда же! – ворчливо констатировала Нонна.
А Кольке тем временем в голову пришла гениальность: он же все равно решил увольняться с радио, а Машуня – как раз юрист: значит, может посоветовать, как и что…
* * *
Машуня сидела на кухне и смотрела, как Геракл изгаживает все вокруг. Он ел жирный суп и выплевывал вокруг себя картошку и макароны. Покончив с питанием, питомец сыто хрюкнул и начал вытирать об пол свою плоскую морду.
– Свинья! Вот свинья! – обозвала его Машуня и пошла за тряпкой.
Геракл знал это с детства, поэтому не обиделся.
– Отойди и не размазывай! – шугнула она его.
Пикинес прошлепал по картошке и, зацепив лапой макаронину, потащил ее в прихожую.
– Опять Геракл помойку устроил? – произнесла мама, входя в кухню. – И чего мы его держим – ума не приложу.
– Он наше животное! – отозвалась с пола Машуня, поспешно скрывая следы собачьего преступления.
Но на самом деле мама пришла вовсе не для того, чтобы обличать Геракла. Она только что посмотрела по телевизору кино всех времен и народов «Москва слезам не верит» и теперь ей остро хотелось побороться за счастье родного ребенка.
– Дочь, – проговорила она нежным голосом, – я вот тебя давно хотела спросить: а как у вас дела с Федорчуком?
Машуня хмуро посмотрела на нее.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, когда вы поженитесь?
– Ма-а-ам! Ну что ты за дурацкие вопросы задаешь?! И вообще сейчас жениться не модно, сейчас модно жить гражданским браком…
– Это как это? – сделала непонимающее лицо мама. Ее любимым развлечением при общении с дочерью было притворяться, что она намного глупее, чем на самом деле.
– Это без штампа в паспорте, – отозвалась Машуня.
От таких слов мама аж припала к косяку.
– Господи, что люди-то скажут?!
Машуня ничего не ответила и продолжала возить тряпкой по полу. Вот чего маме не живется своей собственной жизнью? Чего ей обязательно надо все узнавать про Федорчука? Когда у них случится что-нибудь из ряда вон выходящее (типа рождения потомства или выход на пенсию), она ей все скажет.
В этот момент раздался спасительный телефонный звонок, отвлекающий от неприятных разговоров.
Машуня стремительно ринулась к трубке.
– Алло, Маша? – раздался Колькнн голос.
– Привет! – удивилась она ему. – Что случилось?
– Ты ведь юрист, да? Ты не могла бы мне помочь уволиться с радио?
– А что, это так сложно?
– Да! Мне Ковров не дает расчета. А я не могу у него работать после того, что он сделал…
Машуня секунду подумала.
– Ну ладно, я сейчас буду.
* * *
Не успела Машуня войти, как Колька произнес целую тираду «спасиб».
– Да я же еще ничего не сделала, – начала оправдываться та, надевая выданные им тапки.
– Ну ты же приехала!
Машуня не нашлась, что ответить на такую постановку вопроса. Вообще, ей несколько претило столь возвышенно-обожающее отношение Кольки. Он был славным парнем, но зачем же низводить себя до состояния платяной вошки? Вот поучился бы у Федорчука: он сразу понял, в какой мере девушкам надо потакать, а в какой – проявлять командирские наклонности.
На голоса в прихожей вышла Нонна, замотанная в полосатое полотенце. Она и не думала переодеваться.
– О! Машуня! – радостно закричала она. – Как хорошо, что ты пришла! Мне тебя срочно нужно!
Колька сердито посмотрел на нее. Как всегда, она ему мешала и вредила.
– Нонна, иди оденься и заправь свою постель, – тихо прошептал он.
Но та и не думала повиноваться.
– Ты мне уже надоел! Он такой деспот! – пожаловалась она Машуне. – Ну его на фиг, пошли на кухню, сожрем его жаренную курицу!
И схватив ее за руку, Маевская увлекла Машуню за собой.
– Ну Нонн! – засеменил следом Колька, – я же позвал Машу по делу! Я ее и без тебя накормлю!
– Какое у тебя может быть дело? – отмахнулась Маевская. – Иди вон в Интернете пока покопайся. Там прекрасный сайт есть, «Играй, гормон» называется.
Она залезла на тахту с ногами и продолжила, несмотря на уничтожительные Колькины взгляды:
– Слушай, я давно тебя хотела спросить: а у тебя в твоей юридической консультации есть спрос на косметику «Грин форест»? Мне срочно нужно кому-нибудь что-нибудь продать!
Машуня несколько растерялась под ее напором. Нет, Нонна – это просто неопознанный ходячий объект!
В это время в комнате зазвонил телефон. Соболев поднял трубку.
– Нонн, это тебя.
– Ну иду! Поболтать уже не дают…
Когда она удалилась, Колька тут же вернулся к Машуне – грустный и обиженный.
– Вот всегда она так! – пожаловался он. – Жить с ней невозможно! Вчера весь вечер меня шантажировала: дай да дай поносить ей кожаную жилетку! Я говорю, что сам хочу ее надеть, а она знаешь что?
– Что?
– Притаскивает в комнату бутылку кетчупа и говорит, что если я ей не дам эту жилетку, то выльет весь кетчуп на ковер…
– И чего? – ахнула Машуня. Она уже несколько привыкла к Нонниной эксцентричности, но та находила все новые и новые способы, чтобы поразить ее. И потом, это уже было откровенным свинством – так издеваться над людьми!
Колька угрюмо шмыгнул носом.
– Она его действительно вылила! Я бы ее вообще убил, если бы ковер был мой! Но он, слава Богу, ее… Она его подарила Стасу на свадьбу, а потом обратно привезла, чтобы Бурцевой не досталось.
И тут Машуня вдруг вспомнила слова Федорчука: «С винтовкой по городу просто так не походишь»… А что, если ее в ковер завернуть, привезти на свадьбу на дачу Поленова, а потом, подменив, увезти чужую в том же самом ковре?
Нонна хохотала в комнате, трепясь с кем-то по телефону…
Могла она так сделать или нет? В совершенной растерянности Машуня смотрела на Кольку, ни слова не понимая из того, что он говорит. Ох, ей надо было срочно поговорить с Федорчуком! Пусть он подумает над этой догадкой и сопоставит факты!
– Слушай, Коль, – проговорила она, запинаясь, – извини, но мне надо идти… Я вдруг вспомнила…
– Что, утюг из розетки не выключила? – сразу испугался Колька.
Машуня была благодарна ему за придуманный повод.
– Ага. Я тебе потом позвоню… Прости, ради Бога!
* * *
– Иван! – воскликнула Машуня, врываясь в кабинет Федорчука, где тот перебирал описи экспонатов. – Винтовку вполне могли привезти на свадьбу в ковре! А потом подменить ее! И знаешь, кто это мог сделать?
Он поднял на нее усталый, но сияющий взгляд:
– Знаю. Это сделала Нонна Маевская. Отпечаток ее пальцев нашли на витрине, где лежал пропавший патрон. Старушки-смотрительницы опознали ее по фотографии: она неоднократно появлялась в музее и чего-то там высматривала. Вероятно, в какой-то момент ее оставили одну, и она сняла стекло – оно там легким движением руки вынимается) и слямзила патрон!
– А винтовку тоже она? – прошептала Машуня.
Федорчук радостно улыбнулся:
– Ты когда-нибудь была в этом музее Революции? Помнишь, там в центральном зале стоял манекен красноармейца? Как думаешь, что у него было за спиной?
– Винтовка Манлихер?! – догадалась Машуня.
– Именно! Изначально в музее числилось два Манлихера: но одну списали по старости, и Геннадий Африканыч благополучно продал ее нашему другу Поленову. А вторая так и осталась в музее отягчать плечо пластмассового солдатика. Маевская украла не только патрон. Она еще и поменяла Манлихеры местами: тот, музейный, из которого убили Шорохова, оказался в частной коллекции Поленова, а другим, охолощенным, вооружили манекен.
– Вань, ты гений! – возликовала Машуня, пораженная следственными талантами Федорчука. – Только зачем она все это проделала?
Тот пожал плечами.
– Скоро узнаем. Вот арестуем Нонну, приведем на допрос, она нам все и расскажет.
– Не забудь спросить, предсказывало ли ей ее ясновидение такой поворот событий! – засмеялась Машуня.
Федорчук довольно захохотал:
– Я ведь так и знал, что здесь что-то не чисто!
ГЛАВА 10
Следственный изолятор крайне возрадовался возвращению Маевской. Да и сама она внешне никак не показывала своего расстройства.
– Мы так и знали, что ты вернешься! – воскликнула умиленно Клубничка, принимая Нонну в свои крепкие объятья. – Даже нары твои не стали занимать!
Нонна кивала подружкам по камере направо и налево:
– Мерси, девчонки! Огромное вам мерси!
Но не успела она как следует разместиться на старом месте, как ее вызвали на допрос.
… Федорчук был крайне горд и доволен, что все-таки исхитрился поймать Маевскую. Подумать только, сколько она водила его за нос! И еще всем пудрила мозги насчет своего ясновидения!
Но Нонна все-таки слегка разочаровала его. Он ожидал, что она будет подавлена, разбита, как и положено арестованным… Фиг с маком! Нонна была спокойна и с превеликим равнодушием смотрела на следователя.
– Значит, ты сознаешься, что украла и патрон и винтовку? – спросил ее Федорчук.
– Сознаюсь, – охотно кивнула Нонна.
– А кому ты их передала?
– Поленову. У него раньше уже был Манлихер. Но он не работал. А Вовке обязательно требовалось из такого пострелять… Ну я и подумала, что можно было бы сделать ему сюрприз. Я давно приглядела в музее эту винтовочку, а уж стибрить ее было проще пареной репы: бабки-смотрительницы там глухие, как пеньки, да еще и слепенькие. Я просто забрала и Манлихер и патрон и поехала на свадьбу.
– Пострелять? – удивленно поднял брови Федорчук. – То есть ты хотела взять винтовку, а затем вернуть ее на место?
– Ага.
– А патрон как же?
– Да в музее на этот дурацкий патрон все равно никто никогда не смотрел! А потом я же заменила его на другой. Если бы не вы, разницу бы заметили только лет через сто.
– Ну а как получилось, что в тайнике у Поленова оказалась музейная винтовка?
Нонна вздохнула и посмотрела на Федорчука как на маленького.
– Я же вам уже объясняла, как было дело! Мы с Поленовым поссорились. И он, по всей видимости, решил попалить из Манлихера не просто в воздух, а в меня. Только попал в Стаса. А когда уже поднялась суматоха, я побежала в тайную комнату… Я так и знала, что Вовка попытается заныкать винтовку себе. Оба Манлихера висели рядом. Я не больно-то в оружии разбираюсь: схватила первую попавшуюся, и оказалось, что лажанулась…
– А почему же ты сразу во всем не призналась?
– Не понятно? – Нонна усмехнулась. – А чтобы не сидеть здесь перед вами!
Честно говоря, Федорчук поражался ее хладнокровию.
– Ты в курсе, что господин Поленов рассказывает несколько иную версию случившегося? Он считает, что ты его просто подставила.
– Это его дело.
– И ты не боишься очной ставки?
Уголки губ Нонны поползли вверх.
– Пусть он меня боится. А я-то уж как-нибудь с ним справлюсь. После того, как он грохнул Стасика и покушался на меня, ему нет прощения!
* * *
Очную ставку проводили во все той же комнате с зелеными стенами. Федорчук приказал поставить три стола: один себе, и по столу для Поленова и для Нонны, отделив их таким образом друг от друга. У него были веские основания опасаться, что они могут вести себя неадекватно.
Первого привели Поленова. Он еще больше похудел, осунулся. На ввалившихся щеках образовалась совершенно босяцкая щетина. Сел на свое место, ни на кого не глядя…
Потом появилась Нонна.
– День добрый! – поздоровалась она со всеми. – Привет, Вов! – кивнула отдельно Поленову.
Федорчук всей кожей предчувствовал скандал, поэтому ему хотелось побыстрее отделаться от неприятного мероприятия.
– Гражданин Поленов, – обратился он к подозреваемому, – знаете ли вы гражданку Маевскую?
Все так же не поднимая глаз, тот кивнул.
– А в каких отношениях вы с ней находитесь?
– Она была моей… моей знакомой.
– А вы, – обратился Федорчук к Нонне, – знаете ли гражданина Поленова?
Маевская очаровательно улыбнулась.
– Да. Это мой бывший любовник.
При этих словах Поленов весь затрясся и впился в ее лицо волчьим взглядом.
Федорчук встревожено заерзал на стуле и стал делать знаки конвоирам, чтобы они на всякий случай были начеку.
– Гражданка Маевская, поясните, пожалуйста, что вам известно по делу об убийстве Станислава Шорохова?
Нонна разглядывала свой стальной маникюр и бойко сыпала словами. Ничего не прибавлялось и не исчезало в ее показаниях. Фразы были все те же, и Федорчук невольно сосредоточился на Поленове. Тот сгорбился настолько, что почти лег на стол – мышцы напряжены, расширенные зрачки впились в Маевскую.
– Вот собственно, и все, – развела ладонями Нонна, окончив свой рассказ.
– А вы, Поленов, что можете сказать на это?
Генеральный директор «Полет-банка» поднял тяжелые покрасневшие веки и, глядя Нонне прямо в глаза, тихо сказал:
– Все это правда. Только я сожалею, что не смог пристрелить эту суку. Уж если и сидеть, так из-за нее, а не из-за сопливого мальчишки…
* * *
На город вдруг ни с того, ни с сего накатила теплынь. В понедельник с утра солнышко выглянуло из-за тучек, приготовившиеся было к зиме воробьи неприлично расчирикались и даже бродячие кошки стали греться не на крышках канализационных люков, а просто на лавочках.
За субботу и воскресенье Федорчук сделал целых два важных дела: во-первых, сходил с Машуней в парк вспомнить детство и покататься на каруселях, а во вторых, он наконец-то дописал свое многострадальное обвинительное заключение. Осталось передать его прокурору и наконец-то свалить с плеч тяжкий груз.
Встав с утра пораньше, Иван поместил свой драгоценный труд в общую папку, запер квартиру и направился вниз по пахучим и скрипучим ступенькам.
Несмотря на несусветную рань все три его соседки уже сидели на лавочке под облезлыми кустами сирени и вовсю обсуждали современную молодежь. Федорчук хотел было прокрасться мимо, но у него ничего не получилось: его заметили и привлекли во свидетели.
Первой в атаку бросилась тетя Капа:
– Ванюш, представляешь, мужики-то наши – алкаш на алкаше. Все пропили! Хотят теперь водку в кредит брать!
Федорчук не стал ей объяснить, что если бы все были трезвенниками, то тете Капе не на ком было бы наживаться. Он только истово кивнул, что означало поддержку ее позиции. А большего ей и не надо было.
Тогда Федорчуковского понимания захотелось и бабе Нюре.
– А мы трех человек из сто девятнадцатой школы в пионеры приняли! – радостно доложилась она. – Моего внука и двух внучек секретаря нашей парторганизации. Хоть у трех детей нормальное детство будет!
– У трех детей! – мрачно усмехнулась Софья Степановна. – А я тут встретила свою знакомую, Тамару Михайловну… Вы ее знаете, девочки, она еще до сих пор заведующей в третьем детском доме работает… Помните, его недавно по телевизору показывали: мол, ему на Бог весть какие деньги одежды закупили. Так вот она сказала, что все это наврали: одежонку-то и вправду привезли, но какую-то дрянную… И говорят, что она вообще не новая, а из заграничной комиссионки: как-то она по-иностранному называется.
– Сэконд-хэнд? – упавшим голосом прошептал Федорчук. Он только что понял, что его «дело» далеко еще не доделано.
* * *
Благообразная заведующая, увенчанная красивыми седыми кудрями, весьма охотно приняла следователя Федорчука.
– И правильно, что вы заинтересовались этим фактом! – сказала она, пристукнув по столу пальцами, сплошь унизанными кольцами с янтарями. – Это же просто безобразие! Мне теперь район денег не отпускает на одежду. Говорят, что мы и так уже от спонсоров все сполна получили. А чего мы получили? Тряпье какое-то! Неужели я детей стану в этот ужас одевать? Все говорили: пять тысяч долларов, пять тысяч долларов! А там и на пять тысяч рублей не наберется!
– А откуда взялась эта цифра? – спросил Федорчук.
Тамара Михайловна недоуменно поджала губки.
– Понятия не имею! По телевизору, наверное, сказали…
– А журналистка с вами не разговаривала?
– Нет. Я помню, приезжали какие-то телевизионщики, поснимали нашу детскую площадку и уехали…
Федорчук нехорошо сощурил глаза.
– Либо кто-то почистил ваш груз по дороге, либо… Я могу посмотреть на накладную, по которой вы получили эту одежду?
– Да, конечно.
… Накладная представляла из себя плохонькую серую бумажонку, на которой каким-то кривым почерком обозначались наименования товара и фирмы-отправителся – ООО «Марла». Общая стоимость груза нигде не указывалась.
– Интересно… – пробормотал Федорчук, возвращая накладную Тамаре Михайловне, и тут же набрал на телефоне номер прокуратуры: – Алло! Мне Гегемоншвили. Опять нет?
Но через секунду в трубке раздался возмущенный голос Миндии:
– Как эта нэт? Вот он я! Выйты на сэкунду чэловэку нэлзя!
– Миндия, – серьезно произнес Иван, – тебе ответственное задание: свяжись с регистрационной палатой и налоговой инспекцией и выясни как можно больше об обществе с ограниченной ответственностью «Марла». И вздумай болтаться где-нибудь по дороге! У нас сроки поджимают!
– Ест, шэф! – радостно воскликнул Гегемоншвили.
* * *
Он вернулся к обеду: рот до ушей – хоть завязочки пришей. Довольный дальше некуда.
– Шэф! Вы нэ повэрытэ! – начал свой рапорт Миндия. – Вы знаэтэ, каму принадлэжит эта «Марла»?
– Кому?
– Оксанэ Бурцэвой!
От такой новости Федорчуку ничего иного не оставалось, как вытаращиться на своего помощника.
– Чего?!
Выдержав эффектную паузу и вовсю насладившись изумлением начальника, Миндия добавил:
– Эта фырма занымалас тарговлэй дэтским сэконд-хэндом, но пару лэт назад прэкратыла всякую дэятэлност.
– Так одежда для детдома что, была жалкими остатками «Марлы»? подумал вслух Федорчук и вопросительно сморщил лоб. – Так-так… Ну что, товарищ горский князь, есть соображения?
Горский князь собрал скорбную морщинку на лбу.
– Па-моему, эты жэншыны – Оксана и Нонна – связаны мэжду сабой, шэф. Раз Нонна смагла отправит груз, принадлэжащий Бурцэвой, в дэтдом, значит, оны или помырылис после своей ссоры или нэ ссорылыс вовсэ.
Федорчук вновь вскочил со стула и тревожно заходил из угла в угол. Решение было где-то совсем рядом…
– Вот что, – сказал он наконец, – бери Ноннину фотографию, обойди соседей Бурцевой и спроси, не видел ли кто из них Маевскую в течение последних двух недель.
Миндия сжал кулак и сделал им победоносный жест:
– Я мыгом! Сэйчас все будэт!
… На этот раз Гегемоншвили вернулся через три часа.
– Шэф! – закричал он с порога. – В наше врэмя в такых домах жыт проста нэпрылычна!
– Ну? Добыл чего-нибудь?
Гегемоншвили сел на стул и придвинулся вместе с ним к Федорчуку.
– Вы бы выдэли, шэф, в каком она домэ живет! Эта же нэ дом – это готыческий замок с флюгером!
Но Федорчуку не было дела до чужих флюгеров.
– Давай к делу!
Миндия пододвинулся к нему еще ближе.
– Так я и так – к дэлу. Я вот падумал: еслы у Бурцевой такой раскошный дом, то пачэму свадбу справлялы на дачэ у Палэнова? У нэе там и плошадэй больше, и лэс рядом, и все прэлэсты прыроды… Шэф, па-моэму, оны что-та замышляли…
– Кто «они»?
– Да Бурцэва с Маэвской! Сосэды ныкто нычего нэ знают и знат нэ хотят. Там, в этом кварталэ, обытают одны багатые, и им дэла ныкакого нэт друг да друга. Но одын азабочэнный малчик – такой проказнык! – оказал нэоценимую помош слэдствию. Он живет в домэ напротыв и от нэчего дэлат уже давно наблюдает за Оксаной. И он сказал, что Нонна чут лы нэ каждый дэнь приезжала к Бурцэвой на автомобылэ с темнымы стеклами.
Федорчук вперился взглядом в своего помощника и не верил своим ушам. Нужно было, пожалуй, навестить по этому поводу свой самый плодотворный источник информации – Кольку.
* * *
Николай Соболев только что закончил уборку. Все кругом дышало милым уютом и максимальным комфортом, достижимым с помощью зарплаты в полторы тысячи рублей. Нонна в данный момент находилась в СИЗО, так что портить чистоту и Колькино настроение было некому, и он с легкой душой принялся за просмотр телепередачи «Сам себе режиссер».
В ней показывали, как щенки пекинеса бесились в луже. Соболев глядел на них и умилялся: ведь точно такая же собачка жила и у Машуни хорошенькая, рыженькая и аккуратненькая.
И тут всю идиллию испортил этот ужасный следователь Федорчук: он позвонил и сказал, что сейчас приедет.
Колькино сердце тут же сжалось в крохотный трепещущий комочек. Вот оно, началось! Вопреки словам Нонны, зелье давало себе знать.
Колька заметался по квартире в поисках какого-нибудь решения. Любым способом надо было отвадить от себя этого ненормального следователя. Может, намазаться зеленкой и сказать, что у тебя ветрянка? Или лучше наестся чеснока? Или изобразить припадок эпилепсии?
Но к тому времени, как в прихожей прогремел звонок, он так ничего и не придумал.
– Здорово! – пророкотал Федорчук, входя в квартиру. – Рад тебя видеть!
«Так и есть! Объясняться пришел!» – обомлел Соболев и попятился в кухню.
Пока Иван снимал ботинки, он напряженно оглядывал его широкоплечую фигуру. Да, у Кольки не было ни одного шанса на то, чтобы вывернуться из следовательских объятий, если Иван потребует с него любви и ласки.
Федорчук прошел вслед за Колькой на кухню и сел на тахту.
– Я вот к тебе по какому вопросу, – начал он издалека, – ты не заметил никаких отклонений в поведении Нонны? Я имею в виду их странные отношения с Бурцевой.
– Не знаю я никаких странных отношений! – панически зашептал Колька, пугаясь его подозрительных намеков.
– По-моему, они сначала поссорились, а потом близко сошлись. Даже слишком близко…
Острый Федорчуковский взгляд все объяснил Кольке. Это типа он хочет сказать, что если Бурцева с Маевской «близко сошлись», то и им вполне можно…
Отчаяние придало Кольке смелости.
– Слушайте, Иван Борисович, – запричитал он, – у нас ничего не получится! Все это вышло случайно… Я понимаю, что невольно искалечил вам всю жизнь… Но я люблю Машу, понимаете?!
Следователь вновь посмотрел на него так, что у Кольки затряслись все поджилки.
«Либо набросится с поцелуями, либо бить будет», – пронеслось у него в голове.
Но Федорчук не сделал ни того, ни другого. Лицо его потемнело, брови сошлись на переносье…
– Забудь про нее, – тихо и грозно сказал он. – Она выходит за меня замуж, понял?
Колька онемел. На секунду на него нашло огромное облегчение от того, что следователь вроде бы не собирается его обесчестить, но тут ужас и отчаяние заглушили все: Машуня была безвозвратно потеряна.
Федорчук что-то выспрашивал у него про Нонну и Оксану, однако содержание вопросов не доходило до Колькиного сознания. Пустота в груди ширилась и росла в геометрической прогрессии.
… Когда следователь ушел, Соболев схватил со стола кувшин для поливки цветов и изо всей силы долбанул им об пол. Но разбить его удалось только на второй раз, да и то всего на три части. После произведенного погрома Колька даже не стал собирать осколки, а направился к своему компьютеру, вошел в Интернет и открыл сайт знакомств. Нужно было как-то начинать новую жизнь.
* * *
Федорчук пока опасался разговаривать с Нонной по поводу Бурцевой: вероятность спугнуть рыбку была очень велика. Поэтому Иван вновь призвал на помощь Машуню. Выписав ей пропуск не как адвокату, а как посетительнице, он заслал ее на разведку.
Но Машуня тоже вернулась ни с чем: Маевская заявила ей, что и не думала мириться с Бурцевой, что соседский мальчик видел не ее саму, а ее астральное тело, вновь и вновь возвращающееся к Оксане, чтобы воззвать к ее совести.
* * *
Федорчук до самого вечера бродил по своему кабинету и составлял в уме схемы. Все равно получалось что-то несуразное. В исключительно гладкой версии, рассказанной Маевской и подтвержденной Поленовым, была одна несостыковка: Нонна не могла знать о готовящемся убийстве Шорохова. Если, конечно, не верить в ее ясновидение.
Кроме того, Федорчука не покидало чувство, что Бурцева с Маевской нарочно инсценировали свою ссору с взаимными обидами, оскорблениями и прочей женской ерундой… Но вот зачем? И на кой ляд Оксана подала на Нонну заявление?
Потом если бы Маевская действительно была зла на свою подругу за обвинения и неделю, проведенную в СИЗО, они бы не стали крутить совместную аферу с детским сэконд-хэндом: ведь для таких дел нужен высокий уровень доверия. Все-таки Нонна за Бог весть какие заслуги получила от Оксаны кучу сэконд-хэнда, которую тут же и передала на сторону. И в чем, интересно, выгода Бурцевой? Маевская, что, заплатила за все эти тряпки?
Размышления Федорчука были прерваны телефонным звонком. «Блин, времени-то уже Бог весть сколько! Машуня волнуется», – подумал он, поднимая трубку.
– Алло!
– Борисыч? Это Лялин из СИЗО. Как делищи? Нормально? Я тебе вот чего звоню… Твой подопечный, этот… как его? Поленов… Он срочно требует встречи с тобой.
– Что, решил попросить прощения за плохое поведение? – осведомился Федорчук.
– Размечтался! – усмехнулся Лялин. – Он говорит, что решил признаться во всем.
– Вот как? Ну, давай, я подъеду к вам…
* * *
При одном взгляде на Поленова, Ивану стало ясно, что ему в СИЗО живется далеко не так весело, как Нонне. Его явно немножечко побили. А может быть, и не немножечко.
Банкир и преуспевающий делец с разбитой губой и распухшим, как картошка, носом тяжело упал на стул перед следователем.
– Ну, чем обязан? – начал первым Федорчук. – У вас, кажется, были какие-то вопросы ко мне?
Поленов уронил руки на стол. Наручники металлически звякнули.
– Я решил рассказать вам всю правду, – произнес он, не глядя на Ивана. – Я невиновен. Маевская попросту подставила меня. А я как дурак, пошел у нее на поводу.
– В чем пошли? – не понял Федорчук.
– Принял вину на себя.
– Интересно… А зачем вы это сделали, если считаете себя абсолютно невиновным?
При его саркастических словах Поленов несколько смутился.
– Ну, не то чтобы совсем невиновным… Оружия-то я не отрицаю… Но к убийству Стаса я не имею никакого отношения! А во время очной ставки я признался потому, что… я думал, что как только Нонна поймет, на что она меня обрекает, то сразу изменит свои показания.
– А она и не подумала изменить, – усмехнулся Федорчук.
Поленов сумрачно кивнул.
– Видит Бог, я ждал… Но я больше не могу в этой камере. И как только я представил, что вся моя жизнь в течение ближайших десяти-пятнадцати лет пройдет в том же режиме, я испугался…
– Значит, все показания Нонны ложны? – спросил Федорчук для проформы.
– Конечно! – горячо воскликнул Поленов, всеми силами стараясь доказать, что он говорит правду. – Я так полагаю, что она заранее все спланировала, чтобы подставить меня. Я ее часто водил в мой тайник, а она еще предсказывала, что меня посадят за это оружие… Значит, она уже тогда планировала меня отправить меня за решетку!
– У вас есть какие-нибудь идеи, зачем ей это могло понадобиться? – настороженно спросил Федорчук.
– Не знаю. Но я никогда в жизни не говорил ей о том, что хочу пострелять из Манлихера! И вообще я узнал о существовании второй винтовки только тогда, на обыске!
– Хорошо, а как вы думаете, у самой Маевской были причины желать смерти Стасу Шорохову?
– Я не знаю… Она такая… Я уже ничего не понимаю!
Иван разочарованно кивнул. Пока что общение с Поленовым не принесло ничего нового. А он-то подумал, что Вовочка-банкир решил открыть ему какую-то страшную тайну…
И тут ему в голову пришла одна очень интересная мысль: а ведь коль скоро Нонна была любовницей Поленова, то он наверняка должен знать об их отношениях с Бурцевой. Тем более, что Оксана являлась непосредственно его подчиненной.
– Послушайте, Поленов, – произнес Иван, – а вы не помните, когда вы познакомились с Оксаной Бурцевой?
– А она-то тут при чем?
– Давайте, все же вопросы буду задавать я, а не вы. Так когда?
– Ну… Вы наверное знаете, я занимался приобретением акций «Полет-банка» в течении всего этого года… Ну и когда мой пакет перевалил за тридцать процентов, я вошел в состав правления… Вот тогда в первый раз, наверное, и встретились.