Текст книги "Паутина Шарлотты"

Автор книги: Элвин Брукс Уайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Глава IX
УИЛБУР РАСХВАСТАЛСЯ

Паучья сеть крепче, чем кажется на первый взгляд. Хоть соткана она из тонких и лёгких прядей, порвать её не так просто. Но попавшиеся насекомые отчаянно бьются и рвут паутину, а когда появляется много дырок, паук должен её чинить.

Шарлотте нравилось ткать паутину перед вечером, а Ферн любила сидеть рядом и следить за ней. Однажды вечером она услышала очень интересный разговор и наблюдала странные события.

– У тебя страшно волосатые ноги, Шарлотта, – сказал Уилбур, когда паучиха усердствовала над своей сетью.

– Знаешь ли, природа сделала это с большим смыслом, – ответила Шарлотта. – Каждая нога у меня состоит из семи частей: коксы, трохантера, фемура, пателлы, тибии, метатарсуса и тарсуса.

Уилбур так и сел.

– Шутишь! – раскрыл он пасть от удивления.

– Я не шучу.

– Скажи снова, а то я с первого разу не запомнил.

– Кокса, трохантер, фемур, пателла, тибия, метатарсус и тарсус.

– Боже правый! – только и смог вымолвить Уилбур, глянув на свои толстые коротышки. – Я не считал, но думаю, что у моих ног не наберётся семи частей.

– Так ведь мы, – сказала Шарлотта, – ведём разную жизнь. Тебе не нужно плести паутину, но лишь это – настоящая работа для ног.

– И я бы мог сплести паутину, если бы захотел, – вдруг похвастался Уилбур. – Просто я еще никогда не пробовал.

– Ну, посмотрим, что у тебя получится, – сказала Шарлотта, а Ферн хихикнула, и её глаза стали большими от любви к поросёнку.

– Ладно, – сказал Уилбур. – Научи меня. Я сплету одну сетку. Должно быть, страшно интересно. А как начать?

– Сделай глубокий вдох, – Сказала Шарлотта, улыбаясь.

Уилбур глубоко вдохнул.

– А теперь заберись на самое высокое место. Например, сюда, – и Шарлотта устремилась к верху двери, а Уилбур забрался на верх навозной кучи.

– Отлично, – сказала Шарлотта. – Теперь закрепись своей прядилкой, бросайся в воздух и выпускай из себя ниточку пока летишь вниз.

Уилбур на мгновенье заколебался, а потом прыгнул в воздух. Он поспешно оглянулся, тянется ли за ним замедляющий полёт канат, но никакого каната сзади не было, и в следующее мгновенье он глухо брякнулся на землю.

– У-у-у-ух! – прорычал он.

Шарлотта расхохоталась так, что вся паутина пришла в движение.

– Что я сделал не так? – спросил поросёнок, оправившись от падения.

– Всё правильно, – сказала Шарлотта. – Чудесная попытка!

– Я ещё раз попробую! – сказал Уилбур весело. – Мне, наверно, нужен кусок верёвки, чтобы он держал меня.

Поросёнок вышел во двор.

– Где ты, Темплтон? – позвал он.

Мистер-крыс высунул голову из-под лоханки.

– Можешь одолжить мне кусок верёвки? – попросил Уилбур. – Мне нужно соткать паутину.

– Ну, конечно, – откликнулся Темплтон. – Ради Бога! Пожалуйста!

Он забрался в норку, оттолкнул с пути гусиное яйцо и вернулся с куском грязной веревки. Уилбур осмотрел её.

– То что надо, – сказал он. – Привяжи один конец к моему хвосту.

Уилбур низко присел и повернулся тонким крючком-хвостиком к крысе. Темплтон взял верёвку, обмотал её вокруг хвостика и завязал. Шарлотта с восторгом наблюдала. Как и Ферн, она очень любила Уилбура: резкий запах его загончика и несвежая пища приманивали мух, которые были ей нужны, и она была рада, что Уилбур оказался таким настойчивым и не бросил всё с первой попытки.

На глазах у крысы, паучихи и девочки Уилбур вновь забрался на верх навозной кучи, исполненный энергии и надежды.

– Смотрите на меня! – крикнул он и, собрав все силы, ринулся вниз головой вперёд. Верёвка тянулась за ним, но он забыл привязать к чему-то другой конец, и поэтому от неё не было никакого проку. Уилбур громко шлёпнулся и сильно разбился. Темплтон ухмыльнулся, а Шарлотта тихо сидела, глядя на него. Подумав немного, она сказала:

– Ты не можешь прясть, Уилбур, и лучше бы тебе выбросить эту мысль из головы.

Чтобы прясть, тебе не хватает двух вещей.

– Каких? – грустно спросил Уилбур.

– У тебя нет прядилок, и ты не умеешь прясть. Не расстраивайся – тебе это ни к чему. Закерман сытно кормит тебя три раза в день – зачем тебе охотиться?

Уилбур вздохнул.

– Ты настолько умнее и находчивее меня, Шарлотта. Мне просто хотелось покрасоваться. Так мне и надо!

Темплтон отвязал верёвку и отнес её обратно в норку, а Шарлотта вернулась к своим занятиям.

– Не горюй, Уилбур, – сказала она, – почти никто не умеет прясть паутину.

Даже люди в этом не так искусны, как пауки, но они берутся за любое дело, и у них иногда неплохо получается. Ты слышал когда-нибудь о Квинсбургском мосте?

Уилбур покачал головой.

– Он похож на паутину?

– Немножко, – ответила Шарлотта. – А знаешь, сколько люди его строили? Целых восемь лет. Боже правый! Я бы с голоду померла – столько ждать. Я могу соткать паутину за один вечер.

– А что люди ловят Квинсбургским мостом? Жуков? – спросил Уилбур.

– Нет, – ответила Шарлотта, – они там совсем ничего не ловят: просто ходят взад-вперёд целый день и думают, наверно, что на одной стороне лучше, чем на другой. А вот если бы они повисли вниз головой на самом верху и долго ждали, то, может быть, что-нибудь толковое и получилось бы. Впрочем, нет, потому что люди всё бегают, бегают и никак не угомонятся. Хорошо, что я – оседлое насекомое.

– А что значит «оседлое»?

– Это значит, что я нахожусь на одном месте почти всё время, а не шастаю по белу свету. Если вещь добротно сделана, я сразу вижу. И моя паутина тоже добротно сделана. Я сижу на месте и смотрю на всё, что случается. Есть над чем подумать.

– Я, наверно, тоже оседлый, – вздохнул поросёнок. – Хочу я или нет, а должен оставаться здесь. Ты знаешь, где бы я по-настоящему хотел быть сегодня вечером?

– Где?

– В лесу. Я искал бы там буковые орешки, грибы и сладкие корешки, рыл бы листья и нюхал землю… Как она пахнет!

– Сам ты пахнешь! – вдруг вмешался вошедший ягнёнок. – Я твой запах за версту слышу. Ты здесь самая вонючая тварь!

Уилбур опустил голову, и глаза его наполнили слёзы. Шарлотта заметила его смущение и отшила ягненка.

– Оставь Уилбура! – закричала она. – Посмотри, где он живёт – тут запахнешь.

Сам ты тоже не цветочек. А кроме того, не вмешивайся в чужой разговор. О чём мы тут говорили, когда влез этот нахал?

– Не помню, – сказал Уилбур, – а какая разница. Давай, Шарлотта, немного помолчим – я хочу спать. Ты можешь закреплять свою паутину, а я буду просто лежать и смотреть на тебя. Какой чудесный вечер! – И Уилбур растянулся на боку.

На хлев Закермана ложились сумерки и покой. Ферн знала, что уже почти пришло время ужина, но ей страшно не хотелось уходить. Вылетали и влетали в дверь ласточки на тихих крыльях и приносили еду своим малышам. Птичка пела на другой стороне дороги: "Уипуррвилл, уипуррвилл", а под яблоней раскуривал трубку Лэрви.

Животные вдыхали знакомый запах крепкого табака. До Уилбура доносились трели лягушек и хлопки дверей, и всё это наполняло его покоем и счастьем, потому что он любил жизнь, и ему нравилось быть частью мира в летний вечер. Но, улегшись, он вспомнил, о чём сообщила ему старая овца. Ему пришла мысль о смерти, и он задрожал от страха.

– Шарлотта? – мягко позвал он.

– Да, Уилбур.

– Я не хочу умирать.

– Ты не умрешь, – сказала Шарлотта утешительно.

– Мне нравится здесь в хлеву. Мне всё здесь нравится.

– Ну, конечно, – подтвердила Шарлотта, – нам всем здесь нравится.

Появилась гусыня, а за нею – семеро гусят. Они вытягивали шейки и насвистывали какую-то мелодию, как оркестр крохотных дудочников. Уилбур прислушивался, и сердце его наполнялось любовью.

– Шарлотта? – позвал он опять.

– Да? – ответила паучиха.

– Ты вправду обещала сделать, чтобы меня не убили?

– Да, Уилбур, я не дам тебе погибнуть.

– А как ты собираешься меня спасти? – спросил Уилбур, интерес которого к этой теме трудно было преувеличить.

– Ну, – сказала Шарлотта неопределённо, – пока не знаю. Но я разрабатываю план.

– Как здорово! – воскликнул Уилбур. – Как дела с этим планом? Он успешно осуществляется? Не возникли ли какие-то затруднения?

Уилбур снова задрожал, но Шарлотта оставалась спокойной и собранной.

– Всё в порядке, – ответила она. – Пока что я в самом начале и всего ещё не обдумала, но я над ним работаю.

– А когда ты над ним работаешь? – умоляюще спросил Уилбур.

– Когда я вишу вниз головой наверху паутины. Именно тогда я думаю, потому что тогда вся кровь приливает к моей голове.

– Как бы я хотел в чём-то помочь!

– Ничего, я сама справлюсь, – ответила Шарлотта. – Думать лучше в одиночку.

– Ладно, только не забудь позвать меня, если я могу помочь хоть чуточку.

– Хорошо, – сказала Шарлотта. – Тогда держись молодцом – не ударь в грязь лицом. Спи – дух крепи. Ешь без остатка вкусно и сладко – только Темплтону не забывай оставлять чуточку. Набирай вес и будь здоров – этим ты и поможешь мне.

Ты понял? Ты на самом деле понял?

– Да, я понял! – радостно воскликнул Уилбур.

– Тогда иди спать, – велела Шарлотта. – Утро вечера мудренее.

Уилбур шажочками побежал в самый тёмный угол и рухнул наземь.

– Шарлотта? – позвал он.

– Да, Уилбур?

– Можно, я схожу к лоханке и посмотрю, не осталось ли там чего от ужина? Мне кажется, там есть немного картофельного пюре.

– Ладно, – позволила Шарлотта. – Только потом сразу же иди спать.

Уилбур выбежал во двор.

– Не спеши, – напомнила Шарлотта. – От спешки да маеты недалеко до беды.

Уилбур сдержал свою прыть и степенно прошествовал к лоханке. Там он нашел немного картошки, тщательно прожевал, проглотил и пошёл обратно спать. Он закрыл глаза и затих на минуту.

– Шарлотта, – позвал он шёпотом.

– Да?

– Можно мне попить молока? Мне кажется, в лоханке осталось немного молока.

– Нет, лоханка сухая, и я хочу, чтобы ты спал. Хватит разговаривать! Закрой глаза и спи!

Уилбур закрыл глаза. Ферн встала со стульчика и пошла домой. Её ум был полон всем, что она видела и слышала.

– Спокойной ночи, Шарлотта, – сказал Уилбур.

– Спокойной ночи, Уилбур!

Наступила пауза.

– Спокойной ночи, Шарлотта.

– Спокойной ночи, Уилбур!

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Глава X
ВЗРЫВ

День за днем паучиха висела вниз головой и ждала, когда к ней придёт хорошая мысль. Часами сидела она неподвижно, погружённая в думы.

Пообещав Уилбуру спасти его жизнь, она была полна решимости выполнить это обещание.

Шарлотта была по природе спокойна. Она знала, что если ждать очень долго, то раньше или позже муха сама залетит в паутину, и была уверена, что если думать и думать о делах Уилбура, то нужная мысль сама придёт в голову.

И вот однажды утром в середине июля мысль пришла. "Ну как же всё просто, – сказала она себе. – Чтобы спасти Уилбура, нужно сыграть над Закерманом одну шутку, и если мне под силу перехитрить жучка, то я уж точно смогу обвести вокруг пальца человека. Люди ведь куда глупее жучков".

Как раз в эту минуту Уилбур вышёл во двор.

– О чём ты думаешь, Шарлотта? – спросил он.

– Я думаю, – ответила Шарлотта, – что люди такие простофили.

– А что значит «простофиля»?

– Их легко провести, – объяснила Шарлотта.

– Какое счастье, – подумал Уилбур, лёг в тени забора и быстро заснул.

Паучиха же и не думала спать: она нежно глядела на поросенка и строила планы относительно его будущего. Наступила вторая половина лета, и Шарлотта знала, что времени у неё в обрез.

В то утро, как раз, когда Уилбур заснул, во двор Закермана зашёл Эвери, а за ним Ферн. Эвери держал в руке живую лягушку, а у Ферн на голове был венок из маргариток. Дети побежали на кухню.

– Вот и поспели к черничному пирогу! – обрадовалась миссис Закерман.

– Посмотрите на мою лягушку! – протянул руку Эвери, посадил лягушку на стол и схватил пирог.

– Забери сейчас же эту гадость! – закричала миссис Закерман.

– Ей жарко, – сказала Ферн. – Она сейчас подохнет.

– Нет, – ответил Эвери. – Я могу почесать её между глаз.

Лягушка подпрыгнула и плюхнулась в посудный тазик с мыльной водой.

– Ты сейчас весь в пироге будешь, – сказала Ферн. – Тётя Эдит, можно я посмотрю в курятнике, нет ли там яичек?

– А ну, убирайтесь отсюда оба! Всех кур мне распугаете!

– Смотрите, как он измазался, – закричала Ферн. – Даже лоб у него в пироге!

– Пошли, лягушка! – позвал Эвери и подхватил её на ладонь.

Лягушка брыкалась и забрызгала мыльной водой весь пирог.

– Опять беда! – простонала Ферн.

– Пошли на качели! – закричал Эвери, и дети убежали в хлев.

У Закермана были самые лучшие качели в мире: он прикрепил толстый канат к балке над дверями, а нижний его конец завязал толстенным узлом, на котором можно было сидеть. Раскачивался каждый сам: надо было только забраться по лесенке на сеновал, а там, стоя на краю и держась за канат, посмотреть вниз. От этого пробирал страх и кружилась голова. Потом надо было обхватить канат ногами, усесться верхом на узел и, затаив дыхание, прыгнуть. Секунду казалось, что падаешь глубоко вниз прямо на пол хлева, но тут канат тебя подхватывал, и ты вылетал, как снаряд, из двери, а ветер бил в глаза и уши и размётывал волосы.

Потом ты взлетал вверх к небу, а канат закручивался, и ты кружился вместе с ним.

И тут же падал вниз, вниз, вниз с высокого неба и опять влетал в хлев чуть не до сеновала, и снова выплывал, но уже поближе, и снова взлетал, но уже пониже, и опять – туда и обратно, туда и обратно – а потом спрыгивал и валился на землю, а кто-то другой уже влезал на твоё место.

Закермановские качели нагоняли страх на мамаш во всей округе: они боялись, что ребёнок может сорваться. Но никто ни разу не сорвался: дети ведь цепляются за предметы крепче, чем думают родители.

Эвери сунул лягушку в карман и забрался на сеновал.

– В прошлый раз я чуть не налетел на ласточку! – крикнул он.

– Вытащи лягушку! – крикнула Ферн.

Эвери сел верхом на узел и прыгнул. Он вылетел в дверь вместе с лягушкой и взлетел в небо вместе с лягушкой. А потом залетел обратно в хлев.

– У тебя красный язык, – закричала Ферн.

– И у тебя тоже, – ответил Эвери, снова вылетая из хлева вместе с лягушкой.

– Мне сено попало под платье! Так щекотно!

– Почешись! – крикнул Эвери, возвращаясь в хлев.

– Моя очередь, прыгай вниз.

– Ферн нельзя, она – ребёнок, чешется, как поросёнок! – пропел Эвери.

Он соскочил и бросил качели сестре, а она зажмурила глаза и прыгнула.

Закружилась голова в падении, потом качели подхватили её и понесли вверх. Открыв глаза, она увидела голубое небо, но уже летела вниз, в дверь хлева.

Так, по очереди, они качались целый час.

Устав качаться, побежали на выгон и нарвали дикой малины. Языки у них стали совсем красные, а Ферн попалась ягода с противным червячком внутри. Эвери нашёл пустую конфетную коробку и положил туда лягушку, которая от утра на качелях, кажется, сильно устала. Дети медленно шли к хлеву: они тоже устали и едва держались на ногах.

– Давай построим домик на дереве! – предложил Эвери. – Я хочу жить на дереве с лягушонком.

– Я пойду проведаю Уилбура, – сказала Ферн.

Они перелезли через забор и медленно пошли к свинарнику. Уилбур услышал их шаги и встал.

Эвери заметил паутину, а, подойдя поближе, разглядел в ней Шарлотту.

– Смотри, какой здоровенный паук! – крикнул он.

– Оставь его! – крикнула Ферн. – Тебе что, лягушки мало?

– Хороший паук – сейчас я его поймаю. – Эвери снял крышку с конфетной коробки и поднял палку с земли. – Сейчас собью этого паука в коробку!

Сердце Уилбура замерло, когда он увидел, что происходит. Шарлотте конец, если мальчишке удастся поймать её.

– Не смей, Эвери! – закричала Ферн.

Эвери задрал ногу на забор свинарника и уже поднял палку, чтобы сбить Шарлотту, но потерял равновесие, покачнулся, перевернулся и шмякнулся на край лоханки Уилбура. Лоханка опрокинулась и упала прямо на гусиное яйцо. Раздался глухой хлопок и разнеслась невообразимая вонь.

Ферн завизжала. Эвери вскочил на ноги, а в воздухе стоял вонючий газ.

Темплтон, который в это время отдыхал дома, шмыгнул в хлев.

– Вот так здравствуйте! – вскрикнул Эвери. – Какая вонища! Бежим отсюда!

Ферн расплакалась. Она зажала нос и побежала домой, а Эвери – за ней.

Шарлотта перевела дух – она ведь была на волосок от гибели.

Возвращаясь в то утро с пастбища овцы, ягнята, гусь и гусыня, и семеро гусят воротили носы от вони, а Уилбур сто раз повторял рассказ о том, как мальчишка хотел поймать Шарлотту, а вонь от яйца отогнала его как раз вовремя. "Вот и вышло, что тухлое яйцо спасло жизнь Шарлотты", – заключил он.

Гусыня гордилась своей ролью во всей этой истории. "Я рада, что это яйцо не проклюнулось", – гоготала она.

Темплтону, конечно, было жаль потери, но и он не удержался от хвастовства.

– Вот видите, как важно сохранять вещи, – говорил он убеждённо. – Никогда ведь не знаешь, что и когда пригодится. Я вот никогда ничего не выбрасываю."

– Ладно, – сказал ягнёнок. – Всё это хорошо кончилось для Шарлотты, а для нас? Вонь ведь страшная. Кому охота жить в хлеву, где воняет тухлым яйцом?

– Ничего, привыкнете, – тешил их Темплтон.

Он присел на задние лапы, разгладил с учёным видом свои усы и тут же смылся, чтобы навестить свалку.

Когда Лэрви появился в обед с ведром еды для Уилбура, он так и встал, не дойдя нескольких шагов до загончика, понюхал воздух и скорчил гримасу.

– Во шибает! Откуда бы? – спросил он сам себя, поставил ведро, поднял палку, которую бросил Эвери и поправил ей лоханку. – Крысы! – сказал он. – Тьфу ты! Как я недопёр, что крыса здесь пристроится. Мразь такая!

Лэрви оттащил лоханку Уилбура и засыпал крысиную нору землей, похоронив яйцо и прочие богатства Темплтона. Уилбур залез прямо в лоханку: у него от голода слюнки текли. Лэрви вылил ведро прямо на Уилбура, пойло потекло мягким кремом вокруг его глаз и ушей. Уилбур заворчал. Он глотал, захлёбываясь, со свистящим шумом, стремясь проглотить всё сразу. Какой восхитительный был обед: снятое молоко, пшеничные отруби, остатки пирожков, полбулочки, фруктовая кожура, два кусочка чёрствого хлеба, имбирное печенье, рыбий хвост, апельсиновая кожура, лапша из супа, остаток какао, чёрствая ватрушка, промасленная бумага из мусорного ведра и ложка малинового повидла.

Уилбур жадно ел, но всё же помнил, что нужно оставить половину лапши и чуточку молока Темплтону, однако подумав, как пригодилась запасливость крысы для спасения жизни Шарлотты, и что Шарлотте предстояло спасти его собственную жизнь, оставил ему всю лапшу.

Когда тухлое яйцо закопали, воздух очистился и снова обрёл свои чудесные запахи. День кончался и наступал вечер. Тени становились длиннее. Прохладный и нежный воздух вливался в двери и окна. Шарлотта сидела рядом с паутиной, задумчиво ела овода и размышляла о будущем.

Посидев так немного, она встрепенулась, опустилась к центру паутины и стала подрезать то одну ниточку, то другую. И пока все спали, она работала и работала так тихо, что даже гусыня ничего не заметила. Глубоко в мягкой постели посапывал Уилбур, а над ним в своём любимом уголочке насвистывали ночную песенку гусята.

Шарлотта вырезала из паутины целый кусок, а потом стала что-то плести в дыре.

И даже когда Темплтон вернулся среди ночи со свалки, она ещё работала.

Глава XI
ЧУДО

Следующий день был туманный, и всё на ферме отсырело. Трава стелилась волшебным ковром, а грядка спаржи сверкала, как серебряный лес.

До чего искусна была паутина Шарлотты, где на каждой ниточке сидели десятки бусинок, образуя прелестный и таинственный узор, подобный тонкой вуали! Даже Лэрви, не больно-то падкий до всяких красот, заметил паутину, когда пришёл с завтраком, так чётко она была видна и так резки были её узоры. А глянув другой раз, он разом опустил ведро: там, в самом центре паутины большими печатными буквами были выплетены слова: ПОРОСЁНОК ЧТО НАДО

У Лэрви задрожали коленки. Он протёр глаза и уставился на паутину. "Чур меня, наваждение!", – прошептал он, рухнул на колени и забормотал молитву. Забыв об Уилбуре с его завтраком, он бросился в дом и стал звать Закермана:

– Загляните в свинарник, хозяин!

– Что случилось? – спросил Закерман. – С поросёнком неладно?

– Да не то, сами лучше посмотрите!

Они молча подошли к загончику, и Лэрви показал на паутину.

– Видите что? – спросил он.

Закерман, как околдованный, прочёл: "Поросёнок что надо", и тут их обоих затрясло, а Шарлотта, едва очнувшись от ночных трудов, смотрела и посмеивалась.

Подошёл Уилбур и стал прямо под паутиной.

– Поросёнок что надо, – пробормотал Лэрви.

– Поросёнок что надо, – вторил ему Закерман, и оба не отводили глаз от Уилбура, а потом подняли их на Шарлотту.

– Ты думаешь, паук… – начал и не договорил Закерман, и, шатаясь, пошёл в дом.

– Эдит, вымолвил он там, едва совладав с голосом, – сядь лучше. Нам диво явлено!

Миссис Закерман опустилась на стул, бледная, как мел.

– Эдит, наш поросёнок не такой что-то…

Лицо миссис Закерман вытянулось в недоумении.

– Гомер, – спросила она, – что на тебя нашло?

– Я вправду, Эдит, – наш поросёнок не такой, как все.

– А что в нём особенного? – спросила миссис Закерман, оттаивая от страха.

– А Бог его знает, – ответил Закерман. – Знамение было нам, тайный знак. Ты видела, что там над загончиком большая паутина, а когда Лэрви пошёл кормить его утром, он её заметил, потому что туман. Ты ведь знаешь, что паутина ясно видна в туман, а там прямо посерёдке слова: "Поросёнок что надо". Ну, прямо в паутине выплетены, часть паутины. Своими глазами видел – так и стоит: "Поросёнок что надо". Тут нет ошибки: чудо явлено нам и знамение снизошло на землю, прямо на нашу ферму, потому что у нас такой поросёнок.

– Да, – сказала миссис Закерман, – ты сам с утра, видать, малость не того.

Так, значит, не поросёнок у нас особенный, а паук.

– Нет, что ты, – зашептал Закерман, – у нас поросёнок что надо – так там написано.

– Может быть, – нехотя согласилась миссис Закерман, – только дай я сама посмотрю на паука.

– Паук как паук, серый, – объяснил Закерман.

Они вместе подошли к загородке Уилбура.

– Видишь, Эдит, обычный серый паук.

Уилбуру было лестно такое внимание: перед ним стоял Лэрви, а вместе с ним – хозяева, и все трое битый час перечитывали слова в паутине и смотрели на Уилбура.

Шарлотта была просто в восторге от своей проделки. Она сидела тихо-тихо и прислушивалась к разговору, а когда в паутину ударилась маленькая мушка, прямо под словом «поросёнок», Шарлотта упала вниз, укутала муху и уволокла в сторону.

Скоро туман рассеялся, паутина подсохла, и слова на ней поблёкли. Люди пошли обратно в дом, и перед тем, как отойти от загончика, Закерман бросил последний взгляд на Уилбура.

– Ты знаешь, – сказал он важным голосом, – я ведь всегда говорил, что у нас отличный поросёнок, настоящий кабан! Ты заметил, какой он плотный в плечах.

Лэрви?

– Да, поросёнок что надо, я так давно говорил, – ответил Лэрви. – Я всегда говорил – хороший будет кабан.

Вернувшись домой, Закерман снял рабочую одежду, надел свой лучший костюм, сел в машину и поехал на дом к священнику. Там он оставался час, рассказывая о чуде, которое приключилось на ферме.

– Пока что, – сказал Закерман, – лишь четыре человека на всём свете знают о нём: я, моя жена Эдит, батрак Лэрви и вы.

– Не рассказывайте больше никому, – попросил священник. – Мы ещё не понимаем, что всё это значит, но, если я подумаю, то, может быть, дам объяснение на проповеди в следующее воскресенье. Несомненно, у вас очень необычный поросёнок.

Я буду говорить об этом в проповеди и отмечу факт, что в нашем приходе появилось необычное животное. А у поросёнка есть имя?

– Ну да, – моя племянница зовёт его Уилбур. Странная девочка: всё время у неё какие-то выдумки. Вот выкормила этого поросёнка из бутылочки, и я его купил, когда ему был месяц.

Он пожал священнику руку и вышел.

Секреты трудно хранить, и задолго до воскресенья новость уже облетела всю округу. Все знали, что Закерманам явилось знамение в паутине, и что у них появился волшебный поросёнок. Люди съезжались за много миль посмотреть на Уилбура и прочитать слова на паутине. Какие только машины ни теснились здесь с утра до ночи! Форды и шевроле, бьюики и пикапы, плимуты и студебеккеры, были даже десото с гироматической передачей и один олдсмобиль с ракетным двигателем.

Весть о чудесном поросёнке разнеслась по холмам, фермеры спускались оттуда на тарахтящих повозках, часами стояли у загончика Уилбура, и все говорили, что никогда не видели такого поросёнка.

Когда Ферн рассказала маме, что Эвери хотел сбить закермановскую паучиху палкой, а мама страшно возмутилась и отправила его в наказание спать без ужина.

Все дни после этого Закерман был так занят приёмом посетителей, что совсем забросил фермерские дела. Он повсюду ходил в своём лучшем костюме: так и одевался с самого утра, а миссис Закерман готовила для Уилбура особые блюда.

Лэрви побрился и постригся, и его главной обязанностью стало кормить поросёнка на глазах у публики.

Закерман велел Лэрви кормить Уилбура не три, а четыре раза в день. Хозяева совсем позабыли о ферме: поспела черника, но миссис Закерман и не думала заняться вареньем. Пора было мотыжить кукурузу, а у Лэрви до этого руки не доходили.

В воскресенье церковь была полна народа, и священник объяснил чудо. Он сказал, что слова на паутине явились напоминанием людям всегда жить в ожидании чуда.

Так свиной загончик Закерманов стал центром общего внимания. Ферн была счастлива, потому что проделка Шарлотты удалась, и жизнь Уилбура была спасена.

Но теперь в хлеву было совсем не так уютно, как прежде: здесь вечно толпился народ, а Ферн больше нравилось быть одной со своими четвероногими друзьями.