Текст книги "Снова в дураках"

Автор книги: Элоиза Джеймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

Глава 7

Естественно, Лусиус Фелтон не замедлил явиться по приглашению Тобиаса. Тобиас спрятал Женевьеву за ширмой, находящейся в углу гостиной его личного номера в отеле «Симона». Фелтон, как обычно, одет был безупречно – в серый жакет, сшитый так, чтобы придать его худощавой фигуре вид мраморной статуи. Какое-то мгновение Тобиас даже раздумывал, а не заехать ли ему кулаком в челюсть соперника, но вместо этого слегка поклонился и указал Фелтону на кресло.

Фелтон, этот наглый ублюдок, отнимал у Тобиаса время, прохаживаясь по комнате и осматривая обстановку.

– Мне никогда не нравился этот вычурный египетский стиль, – сказал он. – По-моему, Томас Хоуп[22][22]
  Томас Хоуп (1769-1831) – родился в Амстердаме в богатой семье банкиров шотландского происхождения. Любовь к искусству Томас унаследовал от матери, страсть к коллекционированию – от отца, по наследству же к нему перешло огромное состояние, которое и позволило заняться собиранием изящных вещиц.
  Он стал одним из родоначальников неоклассического стиля эпохи Регентства, идея которого – находить новую интерпретацию античных форм. Но то, что было идеальным для Древнего Рима, отнюдь не всегда соответствовало представлениям о комфорте лондонцев XIX века. Хоупу удалось увязать изящную форму с практичностью. Нередко он обращался к теме Древнего Египта, считая именно эту культуру настоящим первоисточником идей классического дизайна. Его «египетские мотивы» можно обнаружить в форме и украшении столов, стульев, кресел. Знамениты и внушительных размеров кровати, на которых могла одновременно поместиться большая семья.
  В июне 2008 г в Victoria & Albert Museum (Лондон) прошла выставка, посвященная Томасу Хоупу. Здесь были показаны предметы интерьера и произведения искусства начала XIX века связанные с его именем, а также реконструкции четырех залов дома Хоупа на Дучесс-стрит.
  Эскиз египетской комнаты:
  Реконструкция Египетской комнаты в Victoria & Albert Museum:
  Здесь античные египетские артефакты соседствуют с мебелью в египетском стиле XIX века, изготовленной по эскизам Хоупа. Например, кресла:


[Закрыть] оказал Англии плохую услугу.

Тобиас мог поддерживать эту игру столь же хорошо, как и его посетитель. Он прошел через гостиную, чтобы встать рядом с Фелтоном, и улыбнулся, улыбкой индийского заклинателя змей.

– Женевьева посоветовала мне обставить мой дом вещами, вышедшими из мастерской Джорджа Баллока, – заметил он. – Вы видели его работы?

– Они впечатляют, – довольно лениво отозвался Фелтон, рассматривая огромную ногу грифона[23][23]
  Грифоны – (грифы) – вымышленные крылатые существа, наполовину львы, наполовину орлы. Имеют острые когти и белоснежные крылья.


[Закрыть], поддерживающую ширму, за которой находилась Женевьева. – Ваши внуки будут спорить за право унаследовать ваш умывальник.

Тобиас быстро развернулся и прошел к двум креслам у камина.

– Теперь я владею еще и Уискером, – без всякой преамбулы заявил он.

Фелтон проследовал за Тобиасом и сел напротив, изящно опершись тростью красного дерева в пол рядом с креслом.

– Да, вы просто удачливейший человек, – хмыкнул он. – Поправьте меня, если я ошибаюсь. Вы начали приобретение лошадей с Пруденс, Ньяр, Менуэта, Смоленско и Уискера? Внушительный список.

– Более чем внушительный, – мягко подтвердил Тобиас. – Эти пять лошадей – лучшие во всей Англии, они – будущие победители на всех скачках.

– Вы правы, – согласился Фелтон.

– Насколько я понимаю, вы должны были выставить кобылу на Брайтон-Дерби, – продолжил Тобиас голосом, в котором чувствовалось едва заметное фальшивое сострадание. – Силк, от Ормонда и Анжелики, ведь так?

Но, взглянув в глаза Фелтону, Тобиас прикусил язык. На мгновение на лице Фелтона отразилось подлинное страдание.

– Я долго думал, как переправить лошадей в Индию, – сказал Тобиас, внимательно следя за реакцией собеседника.

– Они вряд ли это переживут, – категорично заявил Фелтон.

– Вот я и подумал, не отдать ли их вам.

Наступила звенящая тишина, нарушаемая лишь едва различимым грохотом колес экипажей по мостовой за окном. Тобиас ждал, прячущаяся в углу комнаты Женевьева хранила молчание.

– Впервые я увидел Женевьеву Малкастер совершенно случайно, – заговорил Фелтон, поднимая трость и уставившись на нее, как будто в поиске царапин. – Я присматривал жеребенка в соседней деревне. Видите ли, Женевьева вынуждена была сама ходить по деревенским магазинам. Малкастер был чертовски скуп, чтобы нанять достаточное количество слуг. Я увидел ее, когда она пересекала площадь.

Тобиас представил себе эту картину. Пыльная маленькая английская площадь... и вот показалась Женевьева, со смеющимся лицом, изумительными волосами и таким восхитительным, сочным маленьким телом. Кажется, он кое в чем ошибался. Возможно, Фелтон...

Но тут Фелтон пожал плечами.

– Я люблю ее настолько, насколько способен, – произнес он, вновь опираясь на трость. – Но я все больше убеждаюсь, что мне не дано испытывать те эмоции, которые ждет от меня Женевьева. – Он посмотрел на Тобиаса. – Могу я вас предупредить, что ее привязанность ко мне может стать для вас проблемой?

– А может и не станет, – заметил Тобиас.

– Вполне возможно, вы ее убедите, – усмехнулся Фелтон.

И Тобиас, к своему огромному удивлению, осознал, что встреться они при других обстоятельствах, этот мужчина был бы ему весьма симпатичен. Пошел бы он к черту!

– Я приложу все усилия, – уклонился Тобиас от прямого ответа. – Лошадей вам доставят завтра.

– Не проводите ли вы меня до вестибюля, мне надо с вами кое-что обсудить.

Тобиас несколько удивился, но вышел из комнаты вместе с Фелтоном. Он спустился по лестнице как можно быстрее; если Женевьева обезумела от предательства Фелтона, он хотел бы быть рядом и успокоить ее. Для женщины это тяжелый удар – слышать, что ее продали за пять лошадей.

Фелтон остановился, как только они достигли богато украшенного вестибюля отеля "Симона" с высоким арочным потолком и великолепной египетской мебелью. Фелтон чуть помедлил, раскуривая сигару, затем посмотрел на Тобиаса, откинув назад прядь волос.

– Вы можете передать Женевьеве, что не следует душиться в те дни, когда играешь в шпиона, – произнес он.

Тобиас посмотрел прямо в глаза Фелтона с нависающими тяжелыми веками.

– Вы знали, что она там.

Фелтон выдохнул струйку дыма.

– Я хочу этих лошадей. – После чего посмотрел на Тобиаса. – Не обманывайтесь, Дерби. Ее я тоже хотел, – произнес он твердым голосом. – Но, – Фелтон выдохнул целое облачко, – полагаю, с вами она будет более счастлива.

Тобиас протянул ему руку.

– Я желаю вам удачи с этими лошадьми, Фелтон.

– Они мне ее непременно принесут, не так ли? – И Фелтон вышел на улицу на солнечный свет – стройная фигура в сером, покачивающая блестящей тростью и строго контролирующая свою манеру ходьбы уверенного в себе человека.

Тобиас стоял и наблюдал за тем, как он уходит. При других обстоятельствах Тобиас был бы счастлив стать не просто хорошим знакомым Фелтона. Они стали бы настоящими друзьями.

Наконец Тобиас развернулся. Его ждала Женевьева.

Глава 8

Женевьева не плакала. Она сидела на том самом месте, которое только что оставил Фелтон, крутя в своих пальцах золотистый локон. Она посмотрела на Тобиаса, когда он вошел. К его чрезвычайному облегчению Женевьева не выглядела впавшей с истерику или убитой горем.

– Как ты? – спросил он.

– Всю мою жизнь мужчины перебрасываются мной как восхитительным лакомством. Чем сегодняшняя ситуация отличается от всех предыдущих? Я всего лишь обнаружила, сколько стоит это лакомство в лошадях.

Сердце Тобиаса упало. Он сел напротив нее.

– Я хотела бы пойти домой, – равнодушным голосом тихо произнесла Женевьева. – Если, конечно, ты не хочешь воспользоваться своими брачными правами, или же я должна назвать их добрачными правами? – Она махнула рукой в сторону закрытой двери, ведущей в спальню Тобиаса.

– Я – настолько плохой обмен? – спросил он. – Я же говорил, что Фелтон не испытывает к тебе истинного чувства. Но я-то его испытываю, Женевьева. И ты тоже самое чувствуешь ко мне, хочешь ты это признать или нет.

Она сидела и смотрела на него, а он не мог понять, что означает это выражение ее лица.

– Я просто поражена своим дурным вкусом, – произнесла Женевьева каким-то будничным тоном. – Сначала ты, затем Фелтон. Вы оба вели себя, как мерзкие навозные жуки. Ну почему мне так не везет?

– Навозный жук – это довольно грубо, – отозвался Тобиас, едва сдерживая себя. – Прости, если ты не поняла, почему я предложил Фелтону лошадей. Я хотел показать тебе, что он за человек.

– О, об этом я не говорю, – усмехнулась она. – Полагаю, твоя истинная сущность проявилась на утро после нашего тайного побега, когда ты не появился, чтобы просить моей руки.

– Но ты же вышла замуж за другого.

– Я к этому отношения не имела, – с горечью заметила Женевьева. – Ты взял меня в карете на пути в Гретна-Грин, не предусмотрев, как избежать встречи с моим отцом, лишил меня девственности, а затем оказался не в состоянии предотвратить мой брак с лордом Малкастером.

– Прошу прощения, что не смог укрыться от твоего отца, – произнес Тобиас, тщательно контролируя свой голос. – Это был первый побег, который я устроил, и мне не были известны подробности маршрута.

– Ты должен был кого-то расспросить!

– Полагаю, мыслить здраво в то время я не мог.

– Ты пил! – выкрикнула Женевьева. Он выглядел так невинно, а был худшим из возможных распутников.

– Весь вечер, – согласился он. – Я был пьян в стельку.

Она почувствовала легкую дрожь.

– Ясно, в противном случае тебе и в голову не пришло бы сбежать со мной, – Женевьева пыталась выдержать вполне достойный тон.

– Вероятно нет, – согласился он, сложив руки на груди.

– Хорошо, объясни свою точку зрения, – резко предложила она.

– Ты ведь хотела сбежать со мной? – спросил он.

– Да, это так, ты меня не заставлял! – воскликнула Женевьева.

– Ты тоже была слегка навеселе, – напомнил он ей. – Все дело в шампанском... сомневаюсь, что ты сбежала бы со мной, не выпей перед этим так много, Женевьева. Итак, мы оба были пьяны.

– Я не была пьяной. Мое легкомысленное поведение объясняется только молодостью и глупостью.

– Похоже, в своем воображении ты приукрасила действительность, но мне не трудно напомнить, что я едва знал тебя со слов Адама, а уже через несколько часов мы мчались по деревенским дорогам, планируя доехать до Гретна-Грин.

– Ты знал меня! Мы были знакомы друг с другом всю нашу жизнь. – Каждый божий день она одевалась с особой тщательностью и проводила целые часы перед зеркалом, расчесывая волосы и мечтая о непредсказуемом красивом мальчишке-соседе. А теперь он говорит, что едва знал ее? – Ты должно быть шутишь! – Женевьева перешла на крик, такой ярости она еще никогда не испытывала. – Мой отец был ближайшим соседом твоих родителей с тех пор, как тебе исполнилось восемь лет, и пока твой отец не потерял свой дом.

Он пожал плечами.

– Конечно, этот факт мне известен. Изредка я тебя видел. Но я не знал тебя, Женевьева. Все изменилось, когда мы встретились на музыкальном вечере.

Женевьева же помнила даже день, когда увидела его впервые. Во время ярмарки на Троицу, Тобиасу было двенадцать лет. Прямо в середине игры, устроенной деревенскими ребятишками, миссис Брайглет вскочила со стула с пронзительным воплем – это Тобиас подложил ей в ридикюль живого ежа.

– Дьявольское отродье! – взревел его отец.

И с того самого момента, когда она увидела Тобиаса, со всех ног удирающего через площадь, безумно смеющегося в ответ на рев отца, Женевьева начала ему поклоняться.

Тобиас Дерби был полной противоположностью всему, что знала Женевьева, выросшая в спокойной, невозмутимой обстановке своего дома, воспитанная пожилым отцом, который хотя и любил ее, но легко уставал от ее сверхнеистовой природы, как он это называл.

Ее гнев продолжал расти.

– Какая милая картина, – язвительно заявила она. – На музыкальном вечере ты встречаешь молодую леди, которую, как утверждаешь, практически не знаешь. Ты пьян, она тоже. Ты бросаешься в ночь, нанимаешь карету и мчишься в Гретна-Грин. И тебе дважды удается лишить ее девственности...

– Никого невозможно лишить девственности дважды, – заметил он. Но в его голосе не чувствовалось сарказма.

– Ты... ты хватаешь помешавшуюся девчонку и дважды используешь ее себе в удовольствие прямо в движущемся экипаже, затем, как только появляется ее отец, ты решаешь сбежать в Индию, даже не потрудившись сделать ей формальное предложение своей руки. Вы, сэр, подлец! Фактически, ты еще хуже, чем твой папаша!

Внезапно он сильно побледнел.

– Как я мог просить твоей руки? Ты же вышла замуж за Малкастера.

– Не лги столь нагло! – выкрикнула она. – Если ты мне что и должен, то только правду! Вообще-то, если задуматься, – с горечью добавила она, – почему бы нам не перестать вспоминать весь этот вздор? Я понимаю, твоя совесть беспокоила тебя. Что ж, она может успокоиться. Благодаря доброте Эразмуса, женившегося на мне после того, как ты извалял меня в грязи, теперь я – почтенная вдова. У меня есть вдовья доля от наследства, и мне нет нужды выходить замуж.

– Но ты нужна мне, Женевьева. И то, что случилось, не было грязью. – Он смотрел прямо в ее красивые глаза, щательно подбирая слова. – Возможно, я неправильно тебя понял...

– Пожалуй, я могу задать всего один вопрос, – прервала она его. – Ты можешь объяснить, почему так и не приехал ко мне после того, как мой отец перехватил нашу карету. – Тобиас мог выглядеть невинным младенцем, но ее отец был прав, обозвав его наглым Лотарио[24][24]
  Лотарио (Lothario) – в трагедии английского драматурга Николаса Роу «Кающаяся красавица» («The Fair Penitent» by Nicholas Rowe, 1703) бесшабашный повеса и ловелас. Скорее всего автор позаимствовал это имя из трагедии У. Дэвенанта «Жестокий брат» (1630), среди персонажей которой есть схожий по характеру молодой человек с таким же именем. Имя Лотарио стало нарицательным, обозначая распутников.
  «Вчерашняя вечерняя газета напоминает о предыдущем таинственном исчезновении мадемуазель Роже. Доподлинно известно, что ту неделю, когда ее не было в парфюмерной Ле Блана, она провела с одним молодым офицером флота, слывущим отъявленным развратником. Сейчас этот Лотарио проживает в Париже, и имя его нам прекрасно известно, но, по вполне понятным причинам, мы не намерены предавать его гласности.»
  Э. А. По. Тайна Мари Роже (1842). Пер. В. Неделина
  В «Дон Кихоте» (1605) Мигеля де Сервантеса Лотарио – друг Ансельмо, которому тот поручил проверить верность своей супруги Камиллы, причем проверку не выдержали оба – и Лотарио, и Камилла, – а Ансельмо в результате лишился и жены, и друга.


[Закрыть]: взял то, что хотел, и бросил ее. – Мой отец согласился бы на наш брак, учитывая произошедшее между нами. Ты же так и не появился. – Она никогда не забудет гнев отца, обнаружившего насколько безнравственна его дочь, потерявшая свою девственность в карете.

– К тому времени, как я проснулся, ты уже была замужем, – выдавил он сквозь сжатые зубы.

Она фыркнула.

– Вот как? Ты превратился в Спящую красавицу? Эразмус и я поженились только после того, как наши имена, имена вступающих в брак, оглашались в церкви в течение трех недель. И все это время... это время... – голос Женевьевы сорвался, выдав охватившие ее эмоции.

Что-то вспыхнуло на лице Тобиаса, и он вскочил с кресла.

– Три недели? Ты вышла замуж спустя три недели, Женевьева?

Она моргнула и уставилась на него.

– Конечно. Имена вступающих в брак должны быть оглашены, и даже Эразмус, если он и был добр – а он таковым не являлся, – не взял бы меня в интересном положении.

Тобиас развернулся и ударил кулаком в стену.

– Я не знал, Женевьева. – Мука, прозвучавшая в его голосе, заполнила комнату. – Кучер твоего отца практически выбил мне мозги, если ты помнишь. – Он снова развернулся, чтобы оказаться стоящим прямо перед ней, его лицо смертельно побледнело от гнева.

– Мне кажется крайне маловероятным, что твое выздоровление заняло три недели, – заметила она, вставая и отодвигаясь так, чтобы между ними оказался маленький столик.

– Я очнулся на следующий день.

– Что ж, – едко проговорила Женевьева, – у тебя оставалось две недели и шесть дней, чтобы вспомнить о моем существовании. Но вместо этого ты решил совершить длительное путешествие в Индию, выкинув из головы лишенную девственности девушку, которая ждала тебя. Или ты хочешь сказать, оправданием тебе служит количество выпитого накануне, так что целый вечер исчез из твоей памяти?

– Я проснулся и сразу же отправился к твоему отцу. – Он шагнул к ней со стремительностью и смертельным взглядом бенгальского тигра.

Женевьева отпрянула назад, огибая маленький столик и не выпуская Тобиаса из поля зрения. Кто знает, что придет ему в голову?

– В самом деле? – пробормотала она, стараясь незаметно пробраться к двери. – И что же сказал мой отец?

– Он сообщил мне, что уже давно запланировал твой брак с Эразмусом Малкастером, и что Малкастер получил специальную лицензию, позволяющую жениться на тебе немедленно. Он сказал, Женевьева, я в точности повторяю его слова: "К счастью, Малкастер согласился жениться на ней незамедлительно, даже при том, что вы ее обесчестили." Таким образом, Женевьева, когда я проснулся, ты уже была замужем за Малкастером.

– Но я не была замужем! – пронзительно выкрикнула она.

– Я поверил твоему отцу.

Женевьева уставилась на него, забыв о спасительном бегстве.

– Мой отец был человеком, заслуживающим доверия, – сказала она. – С какой стати я должна тебе верить?

– В моем кармане нет бумаги с подписью. – Он снова сжал челюсти. – Но это – правда. Что твой отец сказал тебе?

– Он сказал, что если бы ты сделал мне предложение, то он бы внимательно его рассмотрел, несмотря на начало оглашения имен в церкви. Я ждала... – Она отвела взгляд. – Ты не появился, а затем мы услышали про твой отъезд.

– Твой отец оказался изобретательным человеком, – устало произнес Тобиас. – Он написал моему отцу, обещая простить его долги при условии, что я уеду из страны и не вернусь, по крайней мере, в ближайшие десять лет. Чтобы пощадить твои чувства, исключив возможность случайной встречи.

Женевьева не смогла придумать ничего в ответ. Целых семь лет она считала, что Тобиас просто уехал из страны, не дав себе труда задуматься над чем-либо. Семь лет она считала его негодяем. И после семи лет она встретила такого благородного джентльмена, как Фелтон. Какое-то неясное чувство появилось в ее груди – могло ли это быть радостью?

– Я не знал, – тихо произнес Тобиас. – Клянусь Богом, Женевьева, я не знал. Я думал, ты уже вышла замуж за этого старика. Сколько раз за прошедшие семь лет я проклинал себя за то, что не взял тебя с собой, были мы женаты или нет. Но мне никогда и в голову не приходило, что твой отец солгал мне о специальной лицензии.

Женевьева прислонилась к стене и закрыла глаза. Ее руки дрожали, ей пришлось прижать их к обивке стены. Она попыталась призвать на помощь логику.

– Почему же отец так со мной поступил? Я знаю, он был на меня разгневан...

Тобиас уже стоял рядом, прямо перед ней. Его губы прошлись по ее щеке, руки обняли ее.

– Возможно, он думал, для тебя так будет лучше. Но я разрушил его планы, – мука в его голосе проникла ей в сердце. – Как же я был глуп, поверив ему. И я снова совершил глупость, оттолкнув тебя от Фелтона. Я знаю, что ты к нему чувствуешь. И он знает о твоих чувствах. Ты же его слышала!

– Наверное, – произнесла она, изо всех сил стараясь сконцентрироваться. Казалось, Фелтон был где-то за миллион миль отсюда и практически ничего не значил. Значение имело только то, что рядом был Тобиас – снова ее Тобиас.

– Я был с тобой не совсем честен, – произнес он, придерживая ее за плечи своими огромными ручищами. – Фелтон попросил меня пройти с ним в вестибюль, поскольку заботился о тебе, Женевьева. Он знал, что все это время ты находилась в комнате. Он почувствовал запах твоих духов, когда ты сидела за ширмой. Но он сделал вид, как если бы ничего не заметил.

– Зачем ему это? – спросила Женевьева, широко раскрыв глаза.

– Полагаю, он решил, что я люблю тебя больше, чем он. Фелтон знает, что я от тебя без ума. – Тобиас взял ее руки и поднес к губам. – В последний раз, когда я просил тебя выйти за меня замуж, я был пьян, молод и невероятно глуп. Но в своей любви я не сомневался.

Что-то начало расцветать в сердце Женевьевы, что так и не смогло умереть за все прошедшие годы.

Он целовал ей руки.

– И все же я не настолько глуп. Я любил тебя тогда, и я люблю тебя сейчас, возможно, даже еще больше. А ты, Женевьева? Ты согласишься выйти за меня снова?

Женевьеву настолько переполняли чувства, что она не могла говорить. В глазах стояли слезы счастья.

– Если ты не захочешь, Фелтон непременно женится на тебе – Боже, Женевьева, я был неправ – он хочет тебя. Действительно хочет. Но он в большей степени джентльмен, чем я.

Но она не желала говорить о Фелтоне. Женевьева повернула голову и прильнула к нему губами, ее язык ласкал губы Тобиаса, заставив их приоткрыться в ответ на ее молчаливую просьбу, напомнив насколько сладким может быть их поцелуй.

– Мне не нужен джентльмен, Тобиас. Я хочу тебя, своего первого мужа.

И тогда он сам начал целовать ее, а она таяла в его руках – ее сердце, все ее напряженное тело стремились стать его частью.

– Ты в этом уверена, Женевьева? – спросил он хрипло. – О, Боже, я так не хотел уезжать от тебя!

– Да, – просто сказала она.

Но ему необходимо было сказать ей нечто очень важное, и потому он не позволил Женевьеве снова начать его целовать.

– Я знаю, ты стала такой опасно утонченной, Женевьева, и прекрасно играешь роль почтенной вдовы...

– Но только тогда, когда рядом нет тебя! – вставила она.

– В том-то и дело, – подхватил он, обняв ее лицо руками и заглянув ей в глаза. – Мы такие необузданные, Женевьева. Ты и я. Мы принадлежим друг другу. Фелтон довел бы тебя до слез, а ты довела бы его до безумия. В нашем же браке будет жить страсть, Женевьева. – Он замолчал и поцеловал ее так отчаянно и с такой любовью, что она чуть не расплакалась. – Ваш брак с Фелтоном был бы чуть более чем дань благопристойности и благородному поведению.

Она обняла его за шею и прижалась так, как не сделала бы ни одна благопристойная замужняя дама.

– Я люблю тебя, Тобиас, – в ее глазах сверкали слезы. – Я не хочу Фелтона. Я хочу тебя – так было и будет всегда, я хочу только тебя.

Он прижал ее к себе еще сильнее, безжалостно целуя до тех пор, пока их дыхание не участилось, и они не задрожали. Тогда он хрипло произнес:

– На сей раз мы отправляемся в постель, Женевьева.

Он подхватил ее на руки, но она не могла от него оторваться и перестать целовать на всем протяжении их пути до спальни. В результате он практически врезался в стену, остановился и ответил на ее поцелуй, правда, без всякого чувства, не дав ей забыться, пока они не оказались в спальне.

К тому же он должен был сказать ей кое-что еще:

– Сегодня – постель, Женевьева, но завтра...

Она выгнулась, прижимаясь к нему, ее платье уже оказалось на уровне ее бедер – руки Тобиаса творили волшебные вещи.

– Завтра? – она задыхалась, пытаясь притянуть его ниже.

– Гретна-Грин, завтра же, – прорычал он, срывая с нее панталоны. – Снова. И в этот раз мы уж точно доберемся до Шотландии.

Ей было все равно.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.