Текст книги "Снова в дураках"

Автор книги: Элоиза Джеймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Глава 5

– О! Мне кажется, это так романтично! – воскликнула леди Кэрола Первинкл.

Подруга Женевьевы была прелестной женщиной небольшого роста с копной очаровательных кудряшек и едва намечавшимися признаками интересного положения. Женевьева не могла ей не улыбнуться.

– Вовсе это не романтично, глупая ты женщина, – ответила она. – Что романтичного в Тобиасе, желающем возместить причиненный ущерб? В прошлом его поведение по отношению ко мне было чрезвычайно бессовестным.

Кэрола покачала головой.

– Ты не можешь не видеть некоторого донкихотства в том, что Тобиас Дерби насовсем вернулся из Индии только для того, чтобы просить твоей руки! Он ждал тебя все эти годы, и вот наконец ты свободна, – вздохнула она. – Мой муж сразу бы нашел речку, полную форели, и утопил бы в ней все свои печали.

– Возможно, Тобиас и возвратился в Англию, но лишь для того, чтобы удостовериться, что у меня все в порядке и я счастлива, – предположила Женевьева. – Действительно, Кэрола, в твоих устах все становится похожим на роман.

– А я люблю романы! Ах, если бы это был роман, то Фелтон и Дерби дрались бы на дуэли, и кто-то из них был бы убит.

От одной только мысли об этом Женевьеве стало дурно.

– К счастью, по крайней мере, Фелтон – джентльмен и весьма сдержан в своем поведении.

– Ну да, но вот Тобиас Дерби никак не выглядит сдержанным, – возразила Кэрола. – Думаю, он – тот самый мужчина, который вполне подошел бы на роль героя одного из романов госпожи Рэдклифф[15][15]
  Английскую писательницу Анну Рэдклифф (Радклиф) (Ann Radcliffe, урожденная мисс Уорд, Ward) (1764-1823) по праву называют королевой «черного» (готического) романа. Без преувеличения можно сказать, что Тайна, Ужас, Страх – главные действующие лица ее сочинений.
  Анна Радклиф родилась в 1764 году в городе Холборн в семье галантерейщика Вильяма Уорда; ее матерью была Анна Уотс. Фамилию Радклиф она получила, выйдя в возрасте 22 лет замуж за журналиста Вильяма Радклифа, владельца и главного редактора газеты «English Chronicle». Поскольку у них не было детей, Анна, чтобы занять свободное время, начинает заниматься беллетристикой. Это ее занятие поощряет и поддерживает ее муж.
  В течение 7 лет она выпускает все свои книги, получившие впоследствии широкое распространение, затем прекращает заниматься литературой. Это происходит из-за того, что Анна от природы была застенчивым человеком и большая известность пугала ее, нарушала ее внутренне спокойствие.
  Жизнь Анны Радклиф, как и ее творчество, окружены различными тайнами. Одна из таких легенд гласит, что, выдумывая новые сюжеты и страшные детали своих произведений, Анна сошла с ума и после этого умерла.
  На самом деле, Радклиф скончалась в 1823 году от пневмонии. Похоронена в Церкви Сент-Джорджеса в Лондоне.
  Самыми популярными романами Анны Радклиф были: «The romance of the forest» («Роман в лесу»), «The mysteries of Udolpho» («Удольфские тайны») (1794; один из лучших) и «The Italian or confessional of the black penitents» («Итальянец, или Исповедальня кающихся, облаченных в черное») (1797). Главная особенность даровании Радклиф – постоянное желание производить впечатление на читателя с помощью сильных и резких, подчас грубоватых эффектов, запугивать его воображение разными ужасами, переносить место действия в страшную или загадочную обстановку, придумывать неожиданные приключения, таинственные встречи, интриги, злодеяния (в конце тайна обыкновенно раскрывается). Мрачные подземелья, средневековые замки, нападения разбойников, одинокая, заброшенная могила, появление призраков и духов, гроза в пустынной местности, завывание ветра в глухую, ночную пору – вот любимые аксессуары романов Радклиф.
  «Книги, которыми наслаждается избранная публика, издают странное благоухание, в котором можно различить запах ладана и нечистот с преобладанием того или другого. Но с одним лишь запахом нечистот теперь уже дел не делают. Избранное общество затыкает нос перед помойной ямой несмягченного натурализма и склоняется над нею с участием и любопытством только в том случае, если к нему искусно примешан запах ладана и будуарных духов. Модная книга должна быть, прежде всего, темна. Понятное – обыденно и годится только для черни. Модная же книга должна отличаться несколько елейным, но ненавязчивым проповедническом тоном, и в ней скабрезные сцены должны сменяться плачем над страдающими и обездоленными или взрывами страстной набожности. Очень в ходу история с привидениями – но непременно в научном облачении гипнотизма, телепатии и сомнамбулизма, – театр марионеток в котором тертые калачи, придавая себе вид наивности, влагают в уста самых избитых героев речи малых ребят или людей помешанных, и эзотерические романы, в которых автор дает чувствовать, что он мог бы, если б только хотел, сказать многое из области каббалы, факиризма, астрологии, белой и черной магии...» – саркастически писал в 19 веке Макс Нордау.


[Закрыть].

– Тобиас – герой? Да, никогда! Он – всего лишь дикий мальчишка, каким и был всегда. Просто он надеялся успокоить свою совесть, женившись на мне.

– Мальчишка?! Ты что – слепая?! – не поверила ей Кэрола. – Мой друг Невилл отчаянно влюблен в тебя последние несколько недель, хотя ты, вероятно, этого и не заметила. Он практически расплакался вчера вечером, когда Дерби вошел в вашу ложу. Мы все были свидетелями того, как он на тебя смотрел. В результате Невилл разорвал свое ужасное стихотворение, сочиненное специально для тебя.

– Я не знала, что ты и мистер Чарлтон друзья, – сказала Женевьева. – И как долго вы с ним дружите? И что по этому поводу думает твой муж...

– Не пытайся меня отвлечь! – возмутилась Кэрола. – Так кого же ты выберешь, Женевьева? Фелтона или Дерби? Вот я, например, знаю за кого бы вышла замуж!

– За кого?

– За Дерби, тут не может быть никаких сомнений. Фелтон очень хорош. Его мрачный вид безусловно привлекает, и он, конечно, довольно красив. Но увидев вчера вечером, как смотрит на тебя Тобиас Дерби... да после этого женщина была бы просто дурой, решив от него отказаться.

– Фелтон смотрит на меня не хуже, – заявила уязвленная Женевьева. – И он поцеловал меня перед всем высшим обществом. Полагаю, ты сама это видела, разве нет?

– Да, но что явилось причиной данного поцелуя – твоя привлекательность или его ревность? – уточнила Кэрола.

Женевьева половину ночи размышляла над этим вопросом.

– Думаю, ревность – показатель глубины его чувств ко мне, неужели это не понятно?

– Нет, – ответила Кэрола. – Мне не понятно. А вот во взгляде Дерби, мне кажется, глубина его чувств к тебе видна без всяких сомнений.

– Я могу точно сказать, за кого хочу выйти замуж, – заявила Женевьева. – Сегодня утром Фелтон попросил моей руки. – Триумф легким румянцем окрасил ее щеки.

– И ты сказала "да"? – спросила Кэрола без всякого энтузиазма, что было несколько досадно.

– Конечно, я ответила "да"!

– О! Ну, в таком случае, прими мои поздравления, дорогая, – сказала Кэрола, вскакивая и целуя Женевьеву. – Городской дом Фелтона всего в двух улицах от моего. А значит, мы сможем вместе выезжать в парк каждое утро!

Но некий оттенок сомнения в ее голосе слышался также хорошо, как если бы она произнесла это вслух.

– А как твой муж делал тебе предложение? – поинтересовалась Женевьева.

– Таппи? – Кэрола закатила глаза. – Заикаясь. Поскольку мы были едва знакомы, я оказалась ужасно напугана всем происходящим. Конечно, он заранее поговорил с моим отцом, и тот приказал мне принять предложение, так что я вряд ли могла поступить как-то иначе.

– Ты испугалась? Но почему? Вы оба выглядите такими счастливыми в браке, – сказала Женевьева, вспоминая высокого, довольно робкого мужа Кэролы и то, как светятся его глаза, когда он с восхищением взирает на свою миниатюрную женушку.

– Да, мы счастливы, но это теперь, – хихикнув, заметила Кэрола. – На что потребовалось несколько лет. Хватит обо мне, а как Фелтон делал тебе предложение? Он встал на колени?

– Конечно, нет, – ответила Женевьева. – Фелтон никогда не сделает ничего, столь не совместимого с поведением джентльмена. Он просто прокомментировал свой поцелуй в ложе театра, решив, что он ясно показал всему светскому обществу наше намерение пожениться, а потому он поспешил отослать сообщение об этом в "Таймс".

Кэрола моргнула.

– И это все? Он не сказал, что любит тебя, и не спросил, хочешь ли ты выйти за него замуж?

Женевьева почувствовала, что краснеет.

– Нет... точнее... полагаю, он решил, что это я сделала ему предложение. Поскольку вчера вечером я сама попросила его меня поцеловать.

– Ты... его... попросила?! – Кэрола была в шоке.

– Но не жениться на мне, – торопливо вставила Женевьева. – Только, чтобы он меня поцеловал. Вчера вечером. И прежде, чем это сделать, он объяснил, что такой поцелуй ясно даст понять всем окружающим о наший планах заключить брачный союз.

– Так сегодня утром он вообще ни слова не сказал о том, что любит тебя? – настаивала Кэрола.

К сожалению, это был тот самый неприятный вопрос, который Женевьева прошлой ночью задавала себе неоднократно.

– Он не из тех мужчин, что привыкли к высокопарным выражениям, – заметила она.

– Да, но, прося женщину выйти замуж...

– Фелтон считает очень важным вести себя благопристойно, – твердо заявила Женевьева, – и я должна сказать, что согласна с ним. Как-то раз я уже поплатилась за отсутствие у Тобиаса цивилизованного поведения. В результате я оказалась замужем за Эразмусом Малкастером. Это длилось целых шесть лет, и это не был счастливый брак, Кэрола.

– Я знаю, дорогая, – вздохнула Кэрола. – Но действительно ли ты уверена, что мужчина, так жестко придерживающийся всех правил приличного поведения, как Фелтон, это то, что тебе нужно? К тому же, возможно, Тобиас за это время изменился.

– Нет, он все тот же, – Женевьева была неумолима. – Могу это утверждать по тому, что увидела вчера вечером. Он остался таким же необузданным, каким был в юности.

– Единственный человек, который когда-либо смотрел на меня так же, как Тобиас Дерби на тебя, это мой муж. А моего Таппи никак нельзя назвать необузданным, Женевьева. Думаю, ты просто неверно истолковываешь интерес Тобиаса лично к тебе, считая его пылкость и необузданность чертами его характера. – Она захихикала, и вряд ли в Лондоне нашлась бы еще одна леди со столь безнравственным смешком, как леди Кэрола Первинкл. – Ты должна понимать, Женевьева, что любая из нас не захотела бы, чтобы мужчина всегда вел себя исключительно цивилизованно!

Женевьева снова покраснела. Она точно знала, что подразумевает Кэрола, но комментировать ее высказывание отказывалась.

– Лусиус Фелтон всегда ведет себя исключительно благородно, – холодно заметила она. – И это именно то, что мне нужно.

– Ну, если ты так считаешь, – заключила Кэрола. В ее голосе явно слышалось сомнение. Она потянулась к рядом стоящему столику и взяла с него свое рукоделие. – Посмотри, Женевьева. Как ты считаешь, я не сильно изуродовала рукав таким большим количеством розовых бутонов?

***

ЛУСИУС ФЕЛТОН участвовал-таки в некоторых подозрительных сделках, что есть, то есть. Но он никогда не нарушал никаких законов, хотя покойный муж Женевьевы, похоже, такой щепетильностью не обладал. Из того, что удалось узнать Тобиасу, следовало, что Фелтон стоит гораздо дороже, чем он ранее подозревал, и как считало светское общество. После пяти часов сбора информации Тобиас начал испытывать к этому человеку уважение. Возможно, Фелтон и пользовался несколько сомнительной репутацией, но некоторые из его, на первый взгляд, недозволенных сделок явно были просто блестящими.

Одну интересную вещь Тобиас обнаружил сразу же, и заключалась она в том, что появление Фелтона в жизни Женевьевы ни в коей мере не было случайностью. Должно быть, Фелтон, увидев где-то Женевьеву, решил, что она должна принадлежать ему. И он совершенно внезапно стал партнером лорда Малкастера как раз за шесть месяцев до смерти последнего, причем процент Фелтона в совместном деле оказался совершенно пустячным.

Очевидно, Фелтон стремился получить нечто большее, чем деньги Малкастера. Он хотел его жену, а деньги были совершенно ни при чем.

Однако Тобиасу стала известна и слабость Фелтона: его конюшни. Фелтон, как оказалось, был просто фанатиком лошадей, он готов был свернуть горы, но купить того жеребенка, которого хотел видеть у себя. Тобиас потратил четыре дня на покупку всех пяти лошадей в Англии, которые, как предполагалось, приобретут славу в последующие несколько лет.

Таким образом, Тобиас появился на званом обеде леди Первинкл в очень хорошем настроении, которое, однако, быстро испарилось. Первым, что он увидел после обмена приветствиями с миниатюрной, но энергичной хозяйкой, стал поцелуй Фелтона руки Женевьевы с демонстративно возмутительной галантностью. В ее золотисто-каштановые волосы в необъяснимом беспорядке и очень непрочно были вплетены несколько цветков. Любой другой женщине это бы придало взъерошенный вид, однако Женевьева смотрелась лишь еще более живой. И Лусиус Фелтон прекрасно это видел. Глубокое, жадное ощущение обладания так и сверкало в его глазах, заставив Тобиаса впервые в жизни серьезно задуматься об убийстве.

Тобиас прошел дальше в гостиную и приветствовал весьма изысканную мисс Присциллу Блайт. Женевьева заиграла на фортепьяно, Фелтон стал наблюдать за ней сонным взглядом, что заставило Тобиаса по-волчьи подобраться. Но, будучи готов к продолжительной игре и потому придерживая свои карты, он продолжал болтать с Присциллой, пока у него от скуки чуть не свело зубы. Она, казалось, могла говорить только об одном предмете: ее маленькой собачке Ланс.

За портвейном возник один интересный момент. Лорд Первинкл болтал с двумя джентльменами о ловле форели, в которой Тобиас совершенно не разбирался. Лусиус Фелтон стоял, оперевшись на камин, и Тобиас решил подойти поприветствовать его. Он не волновался по поводу возможных дерзких шуток с стороны Фелтона: из собранных за последние несколько дней сведений Тобиас знал, что тот, находясь в обществе, изысканно любезен в любых ситуациях.

– Мне кажется, у вас имеется то, что я хочу, – заметил Тобиас достаточно учтивым тоном.

Фелтон вскинул голову и посмотрел на него. Тобиасу доводилось видеть змей на индийских рынках с более сердечным взглядом.

– Я никогда не отказываюсь от того, что мне принадлежит, – ответил он.

Тобиас выгнул бровь.

– Ни при каких обстоятельствах?

– Никогда. Я настоятельно рекомендую вам, мистер Дерби, обратить свое внимание на кого-то другого. У леди, которую вы имеете ввиду, нет никакого желания дезертировать с корабля, как вы понимаете. – Он улыбнулся с изысканной любезностью кошки, играющей с мышью.

Но Тобиаса никак нельзя было назвать мышью. Он тоже сложил свои губы в улыбку с мастерством, отточенным в глухих переулках Бомбея и мраморных дворцах индийских раджей.

– Мнение леди мы учитывать не будем? – мягко поинтересовался он.

Глаза Фелтона скромно потупились, он начал рассматривать свои ногти.

– Я просто хотел уберечь вас о неприятностей, – предупредил он. – Она весьма и весьма ко мне привязана.

– Сегодня мне удалось купить кобылу, – произнес Тобиас, наблюдая за ним. – Пруденс, от Прунеллы и Вакси.

Фелтон снова взглянул на него, в его глазах вспыхнул интерес.

– Хороший выбор, – одобрил он. – Я и сам на нее посматривал: но пока не был готов к покупке.

Тобиас ощутил гнев – этот человек проявил легкий интерес только, когда заговорили о лошадях, а не о Женевьеве – но он сдержался.

– Честно говоря, последние несколько дней я провел достаточно интересно. Я приобрел небольшую венгерскую красавицу-кобылу, Ньяр, от Доктора Синтакса и Ксиллог.

– У Ньяр есть немного и английской крови, – с похвальным безразличием, по мнению Тобиаса, откликнулся Фелтон. Все же он не безнадежен.

– Менуэт я тоже купил, – мягко продолжил Тобиас.

– Юстон Стад никогда бы не продал Менуэт! – рявкнул Лусиус. – В прошлом году она выиграла Окс-Стейкс[16][16]
  Окс-Стейкс – В 1779-м году граф Эдвард Смит Стенли, 12-й лорд Дерби, готовился бракосочетаться в своем недавно приобретенном имении Окс (с англ. – «Дубки»), близ села Эпсом, неподалеку от Лондона. Видный политический деятель, лорд Дерби был не менее видным поклонником скачек, владевшим собственным конным заводом. А потому, в программу торжеств лорд без колебаний внес лошадиные бега для трехлетних кобыл, пригласив к участию всех крупнейших конезаводчиков Англии. Скачки удались! Восхищенные гости, да и сам граф едва не забыли о причине праздника – свадьбе, чем повергли в слезы покинутую всеми невесту. Между тем, среди гостей созрела идея организовать на эпсомском ипподроме скачки и в следующем году – теперь уже для трехлетних жеребцов.
  Сказано – сделано, и в июне 1780-го года скачки в Эпсоме прошли с неменьшим успехом, чем годом ранее. Успешные скачки должны были, согласно английской аристократической традиции, получить название. Победу в забегах одержал жеребец Даймонд сэра Чарльза Бенбюри, авторитетного конезаводчика и политика. С другой стороны, лорд Дерби, лошадь которого пришла второй, был главным устроителем и хозяином праздника. Проблема решилась в чисто английском стиле: подброшенный соверен, загаданная сторона, – и скачки назвали в честь лорда Дерби. А гонка, прошедшая за год до них получила название «Окс» – по месту проведения. С тех пор «Дерби» и «Окс» – скачки для трехлетних жеребцов и кобыл на дистанции 2423 метра (1 mile, 4 furlongs and 10 yards), проходят на ипподроме в Эпсоме ежегодно, в первое воскресенье июня.
  Эти соревнования входят в «Тройные короны» – скачки «2000 гиней», «Сент Легер» и «Дерби» для жеребцов, и «1000 гиней» (аналог «2000 гиней» на меньшей дистанции), «Сент Легер» и «Окс» – для кобыл. Престиж «Тройной короны» несравним ни с какими другими соревнованиями в конном спорте. Лошадь, победившую на всех трех скачках, называют «трижды венчанной». За более чем 200-летнюю историю, таковых набралось лишь 24 – 15 жеребцов и 9 кобыл.
  В 1801 году скачки выиграла Элеонор:


[Закрыть].

– Да, полагаю, Графтон предпочел бы не продавать Менуэт. Но у каждого человека есть цена, вы же знаете. – Утверждение повисло в воздухе. – И еще одно приобретение, – через мгновение добавил Тобиас. – Смоленско.

– О! Мои искренние поздравления, мистер Дерби.

Вот теперь он был в его руках; в глубине цивилизованных глаз Фелтона вспыхнул неприкрытый, холодный гнев.

– Ну что вы, – скромно отозвался Тобиас. – Теперь мне приходится думать, как же они выдержат долгое путешествие в Индию. Некоторые лошади не могут приспособиться к замкнутому пространству судна, тем более на несколько недель.

– Вы не можете везти их в Индию, – заявил Фелтон. – Это просто убийство.

– Конечно, могу. Я также веду переговоры по поводу Уискера. Вы должны его помнить, ведь в прошлом году он обошел обоих ваших скакунов в Эпсом-Даунс[17][17]
  Эпсом-Даунс – «Эпсомские холмы» – ипподром, где проводятся популярные ежегодные скачки; расположен на холмах близ города Эпсома.
  «Скачки в Эпсоме», Жерико Жан-Луи Теодор, 1821 :
  Королева Елизавета II (Queen Elizabeth II) на лошадиных бегах в Эпсоме, Великобритания, 7 июня 2003:
  Интересная информация:
  В одном из фильмов о Джеймсе Бонде – "Золотой глаз", 1995, – Эпсомский ипподром снят в "роли" аэропорта Санкт-Петербурга!


[Закрыть]. Вы знаете, лорд Первинкл, – произнес Тобиас, поворачиваясь к хозяину вечера, – я только что рассказывал Фелтону о своих планах завести конюшню в Индии. Для этого я уже приобрел несколько лошадей.

– Хорошо, хорошо, – отозвался лорд Первинкл, улыбаясь своей довольно очаровательной, рассеянной улыбкой. – Не присоединиться ли нам к леди?

Когда они вошли в гостиную, Женевьева снова сидела за фортепьяно. Тобиас сразу же подошел к ней. Фелтон не относился к тем мужчинам, что тянутся за своим соперником; мгновение спустя он уже сидел на кушетке рядом с их хозяйкой дома, выглядя так, словно ему совершенно не интересно, что происходит в углу комнаты возле фортепьяно.

Женевьева просматривала ноты.

– Я с нетерпением жду завтрашнего дня, – сказал ей Тобиас.

– Полагаю, может пойти дождь, – заметила Женевьева. – В этом случае я, конечно же, пожелаю остаться дома.

– Я был бы в восторге, – ответил он с дьявольской усмешкой на губах.

Женевьева слегка вспыхнула.

– Это не было приглашением присоединиться ко мне, мистер Дерби!

Она встала и осмотрелась, нельзя ли ей сбежать, он же чуть-чуть сдвинулся с места. Чтобы обойти Тобиаса, Женевьеве пришлось бы коснуться его плеча. И она, без сомнения, осталась там, где стояла. Ее платье, все обшитое светлыми кружевами и тонкими лентами, делало ее хрупкой и изящной, словно цветок нарцисса.

– Раньше вы не были столь аккуратны, – заявил Тобиас. – Я помню вас в испачканном травой переднике, с волосами, выбившимися из прически, и круглыми щечками.

Женевьева сузила глаза.

– Было совсем не похоже, что вы замечали меня, когда я была ребенком.

– Воспоминания возвращаются ко мне точно так же, как это имеют обыкновение делать дурные сны. Мне кажется или и правда был такой период, когда ваши волосы имели синий оттенок?

– Определенно, это ваш ночной кошмар, – холодно ответила Женевьева, пытаясь прошмыгнуть мимо его плеча.

Тобиас, моментально среагировав, поймал ее за руку.

– Вы не помните? – мило промурлыкал он с веселым изумлением в голосе. – А я так понял, что для окраски волос вы использовали ежевику.

– Вы, должно быть, вспомнили кого-то другого, – парировала Женевьева.

Он смущал ее своим взглядом, в котором светилось что-то, что заставляло ее краснеть.

– Ах, нет, у меня замечательная память, – не сдавался он.

Эта его медленная улыбка должна быть запрещена! Женевьева была не в силах отвести взгляд. Он снова взял ее руку и поднес к губам.

– Мне кажется, я помню о вас... все.

– Это была черная смородина, а вовсе не ежевика, – сказала вдруг Женевьева и испугалась, поняв, что произнесла это хриплым шепотом.

– Почему вам пришло в голову сменить цвет ваших волос? – похоже, он был искренне озадачен. – В своей жизни я не видел ничего красивее. В Индии полно шелков всевозможных расцветок, но я никогда не встречал ни одного, способного конкурировать с вашими волосами. – Он коснулся ее локона одним пальцем.

Женевьева сглотнула. С ее стороны это была совершенно разумная попытка закрасить полосатость волос черным цветом. Но сейчас, когда Тобиас Дерби так смотрел на ее локоны, она не могла понять, с чего вдруг ей когда-то хотелось иметь темные волосы.

– Конечно же, вы помните, – еле слышно прошептал он. – Ваши волосы... в карете? Вероятно, я никогда не смогу их забыть, сколько бы лет ни прошло с тех пор.

Дрожь пробежала по спине Женевьевы. Он был очарован ее кудряшками, уткнулся в них носом, целовал их, разбрасывал по своему и ее телам, и так длилось все то время, пока они ехали в карете в Гретна-Грин, где он должен был сделать ее своей женой.

И чего так никогда и не случилось.

Она опомнилась и отняла у него свою руку.

– Извините меня, мистер Дерби, – произнесла она с фальшивой вежливостью. – Как бы не было интересно обсуждать воспоминания детства, все же я полагаю, мой жених ждет меня.

И она ушла к Фелтону, даже стройная спина выдавала ее возмущение. Тобиас только усмехнулся ей вослед. Она помнила, она очень хорошо все помнила.

Глава 6

Женевьева оделась для встречи с Тобиасом Дерби с особой тщательностью, полная необъяснимых предчувствий. С какой стати она позволила ему сопровождать ее? Ей же совершенно ясно, что он остался таким же диким и необузданным, каким и был когда-то. Честность заставила ее признать свою странную необычную восприимчивость к его очарованию, хотя она понимала, что Тобиас и близко не так красив как Фелтон и совершенно не обладает его неотразимым блеском аристократического воспитания. Фелтону достаточно было посмотреть на нее с едва заметным одобрением, и Женевьева начинала чувствовать себя так, словно получила от него все возможные рождественские подарки, завернутые лишь в одну его улыбку. А вот Тобиас никогда не смотрел на нее с одобрением, в его взгляде читалась чистая страсть. Когда они росли, казалось, в деревне он был не на своем месте, а теперь он выглядел таким же безнадежно неуместным в Лондоне: слишком большой, слишком стремительный, слишком чувственный. Действительно, даже просто находясь рядом с ним, она ощущала нервное истощение. В его обществе женщина должна быть постоянно настороже или окажется лежащей на спине прямо в общественном парке.

Вот этого точно не должно повториться, сказала себе Женевьева. Она вовсе не такая женщина. Нет, она – невеста Лусиуса Фелтона. Он попросил ее руки в спокойной, учтивой манере, которую она полностью одобряет. Так почему же она все-таки тратит впустую свое время на Тобиаса Дерби?

Ровно в два часа Женевьева спустилась вниз, одетая в платье для прогулок из бледно-голубого муслина, отделанного белым кружевом. Оно выглядело скромным, но в то же время удивительно подходящим, особенно к накидке из синей шелковой тафты. В руках она держала кружевной зонтик от солнца с острым наконечником (превосходное дополнение для отражения похотливо настроенных мужчин). Начиная с кончиков голубых туфелек и кончая лентами, вплетенными в волосы, ничто в ней не должно было вызвать у мужчины страстное желание.

А посему не находилось никакого объяснения тихому огню, немедленно вспыхнувшему в глазах Тобиаса, как только он увидел ее. Этот слегка потемневший синий оттенок его глаз хоть и вызвал в Женевьеве некоторую неловкость, но внезапно заставил почувствовать себя счастливой. Он – мерзавец, напомнила себе Женевьева. Этот мужчина настолько похотлив, что глазеет даже на тех леди, вырезы платьев которых приближаются к ушам.

– Надеюсь, наш пикник будет довольно кратким, – сказала Женевьева, спускаясь со ступенек крыльца и проходя к карете Тобиаса, при этом ее зонтик был открыт и явно предостерегал от любого его намерения сделать выпад в ее сторону. – Я должна вернуться пораньше и успеть переодеться для оперы. Фелтон и я собираемся смотреть "Белого Слона", последнее сочинение графа Годвина.

– Граф – это титул композитора или его имя? – поинтересовался Тобиас.

Женевьева позволила лакею помочь ей сесть в карету, словно была хрупкой фигуркой из китайского фарфора. Она вовсе не та женщина, что будет карабкаться туда самостоятельно.

– Он сейчас очень популярен, – без всякого интереса заметила она, вынимая веер. – Оперы принесли ему известность.

– Должно быть, в Англии произошли большие изменения с тех пор, как я уехал из страны, – откомментировал Тобиас ее сообщение, занимая место напротив Женевьевы. – Что-то я не припомню пэров, не брезгающих заниматься музыкой.

– И почему он должен быть таким напыщенным? Куда мы едем? – спросила она, добавив в свой голос изрядное количество скуки.

– На Варфоломеевскую ярмарку[18][18]
  Варфоломеевская ярмарка – главная ярмарка тканей в Лондоне, проводилась ежегодно в лондонском районе Смитфилд на территории Смитфилдского мясного рынка в день святого Варфоломея; с середины 18 в. утратила свое значение для торговли и превратилась в чисто увеселительное мероприятие, продолжавшееся две недели; прекратила свое существование в 1840 г.
  Варфоломеевская ярмарка. Гравюра 1721 г.:
  «Варфоломеевская ярмарка», Томас Рэйландсон (издание Рудольфа Аккермана, 1808):
  День святого Варфоломея широко отмечается католической церковью 24 августа.
  Святой Варфоломей (I век) был одним из двенадцати апостолов Иисуса Христа.
  Существует практически единодушное мнение библеистов о том, что упомянутый в Евангелии от Иоанна (1:45-50) Нафанаил это одно лицо с Варфоломеем. Следовательно, апостол Варфоломей один из первых учеников Христа, призванный четвертым вслед за Андреем, Петром и Филиппом.
  История его жизни содержит много неточностей и перемежена многочисленными легендарными событиями.
  Согласно преданию, апостол Варфоломей был казнен в городе Великой Армении Альбане (Албанополь, Урбанополь), который православная традиция отождествляет с Баку, в котором при раскопках у Девичьей башни были обнаружены остатки древнего храма, отождествляемого с базиликой, возведенной над местом гибели апостола.
  Апостола распяли вниз головой, но он продолжал свою проповедь, тогда его сняли с креста, сняли кожу, а затем обезглавили.
  В искусстве святой Варфоломей изображается в виде бородатого человека среднего, иногда пожилого возраста с книгой и ножом мясника, используемым для сдирания кожи. Иногда он сам держит снятую с него кожу.
  Святой Варфоломей – покровитель переплетчиков книг, мясников, торговцев свечами, красильщиков, перчаточников, скорняков, штукатуров, обувщиков, портных, дубильщиков, виноградарей, торговцев флорентийской солью и сыром. К нему обращаются от нервных болезней, и во время судорог.
  Интересный факт: В ночь на 24 августа 1572 года, в канун праздника св. Варфоломея, католики организовали в Париже чудовищное избиение своих религиозных противников – гугенотов.


[Закрыть], – ответил он.

Женевьева вздохнула, изображая безмерную усталость светской дамы.

– Варфоломеевская ярмарка? Но с какой стати? Люди нашего круга никогда не посещают Варфоломеевскую ярмарку!

– Почему же нет?

– Поскольку она... она – не для нас, вот почему!

– Не будьте такой гусыней. Сегодня день святого Варфоломея, и те, у кого все в порядке с головой, отправляются на ярмарку.

– Ради Бога, – без всякого выражения произнесла Женевьева. – Никогда не слышала ничего подобного. И что мы будем там делать, молиться? – Она активно обмахивалась веером, чтобы скрыть свое смятение. Один плюс в этом все же был, на ярмарке их никто не узнает.

– Есть свинью Варфоломея, – лениво ответил он, вытягивая ноги так, что Женевьева была вынуждена отодвинуться на своем сиденье, лишь бы избежать прикосновения его лодыжки. – А также имбирный пряник в форме человечка. Вот увидите, Женевьева, я непременно съем пряник в виде леди. А вы?

Она сузила глаза и уставилась на него. Почему-то ей показалось, что он пытается ее поддразнивать.

– Никогда в жизни не ела ничего похожего! – резко заявила она. – Имбирные пряники выпекают в форме квадрата.

Он рассмеялся.

– В вашем образовании существуют досадные упущения, любовь моя.

– Не смейте называть меня своей любовью! – воскликнула она, явно рассерженная.

Как только Женевьева покинула карету, она мгновенно окунулась в невообразимый шум, создаваемый мелкими разносчиками (торгующими всем на свете – от фарфоровых ваз до гусей), трубами и пронзительными звуками шарманок вдали, а также вызывающим головокружение скрипом, издаваемым задыхающимся мужчиной, играющим на ужасно громкой волынке. И куда бы она ни посмотрела, всюду были люди: одетые в красное солдаты, сопровождающие хорошеньких девушек; ученики с вздернутыми носами и озорными глазами; жены простых горожан в белых передниках, несущие корзины с всякими вкусностями; а также сельский люд, глядящий на все это, открыв рот. Женевьева онемела, подобно любому из этих провинциалов.

Взглянув на нее, Тобиас усмехнулся и поинтересовался:

– Великолепно, не правда ли?

– О, да! – выдохнула Женевьева. – Да!.. Что это? – спросила она, указывая зонтиком на ряд помещений, украшенных яркими цветными занавесами и расписными вымпелами, трепещущими на ветру.

– Там располагаются участники различных интермедий, – пояснил Тобиас, беря ее под руку. – Канатоходцы, акробаты, кукольники...

– Идемте же посмотрим! – воскликнула Женевьева. Они стали пробиваться сквозь толпу. – О, смотрите! "Русалка"! Мы должны ее увидеть! И "Мудрая Свинья": что такого мудрого может быть в свинье? "Летающие Лодки": их мы тоже должны увидеть. И "Золотого Гуся"!

– Начнем с "Русалки"?

Женевьева кивнула. Тобиас отдал три пенса чумазому человеку, стоящему в дверях, и они вошли внутрь.

– Что за жалкая русалка! – с негодованием воскликнула Женевьева, выходя из балагана. – Даже мне было видно, что ее ребра сделаны из бумаги! А ее волосы! Уверена, она носит парик!

– Зато грудь – ее собственная, – заверил Женевьеву Тобиас.

Женевьева нахмурилась. Грудь русалки только отчасти была прикрыта волосам, что, скорее всего, и объясняло, почему первый ряд зрителей, прежде всего состоял из скалящих зубы мужчин.

– Теперь хочу увидеть "Живой Скелет"! – заявила Женевьева, развернувшись на каблуках и посмотрев на Тобиаса. Совершенно неудивительно, что так называемая русалка бросила на него такой зазывный взгляд.

Он понимающе рассмеялся, но она не обратила на это внимания.

Четыре часа спустя, они посетили все, что смогли. Под "Живым Скелетом" подразумевался тощий человек, вызывающий жалость, но "Летающие Лодки" действительно оказались поразительными. "Полная Леди" была достаточно полной, хотя Женевьева подумала, что госпожа Пинклер в деревне, пожалуй, даст ей сто очков вперед. Они видели "Дикого Льва", "Дикого Борова" и "Единорога". Они посмотрели, как бросают друг друга акробаты, а дамы в тафте танцуют на тонком канате.

Наконец они оказались перед горкой кокосовых орехов, за которые Тобиас заплатил пять пенсов.

– Вы очень метко кидаете, – восхитилась Женевьева, наблюдая за полетом ореха, который совершенно точно попал в разрисованный холст.

– Ерунда, – отмахнулся он. – Это может сделать любой.

– Но не я! – заверила его Женевьева. – По-моему, это невероятно!

– Вы поразили все мишени, – сделал вывод цыган, управляющий аттракционом. – Вот ваш приз.

Он вручил Женевьеве грязную веревку, тянущуюся куда-то вниз к земле.

– Что это? – перепугалась Женевьева.

Цыган пнул ногой, и раздался слабый жалостный визг.

– Забирайте ее с собой! – проворчал цыган, и крошечная розовая свинка показалась из-под прилавка, дергая веревку в руке Женевьевы.

– Вы не можете подсунуть нам свинью! – задохнулась она.

– Я ее и не подсовывал. Ваш меткий спутник ее выиграл. Теперь она ваша. – Он явно наслаждался зрелищем двух по-щегольски одетых персон, ставших обладателями поросенка.

– Заберите ее назад! – потребовала Женевьева, протягивая веревку цыгану. Поросенок вертелся вокруг ее туфель, и хотя он казался достаточно розовым и чистым, ну, в общем, все ведь знают, как пахнут свиньи.

Цыган покосился на Тобиаса.

– Я заберу назад поросенка, если ваша миссис сможет поразить цель, – заявил он. – Ни одна дамочка в шляпке не сумеет этого сделать.

Что-то такое в его глазах заставило Женевьеву принять высокомерный вид. Она схватила кокосовый орех и бросила его так сильно, как смогла. Увы, он вовсе не полетел в сторону холста с нарисованными целями на задней стене балагана. Вместо этого он с треском, свидетельствующим о том, что орех раскололся, отскочил от поддерживающей потолок опоры, срикошетил, отлетев вбок, и попал цыгану прямо в голову.

Женевьеве стоило только раз взглянуть на его лицо, по которому стекали ручейки кокосового молока, чтобы понять, что он в бешенстве. И она лихо помчалась прочь, таща поросенка за собой. Тобиас хохотал, не переставая, поэтому им удалось добраться только до соседней палатки под вывеской "Алый Лебедь" (в которую они так и не потрудились зайти, поскольку Женевьева была совершенно уверена, что увидит обыкновенного лебедя с перьями, выкрашенными свеклой). На мгновение Женевьева впилась взглядом в Тобиаса, но, не выдержав, хихикнула. Поросенок хрюкнул где-то возле ее ног, и уж тут-то Женевьева расхохоталась в полный голос. Она смеялась, и смеялась, и смеялась.

Тобиас подложил руку под голову Женевьевы, опершись на стену "Алого Лебедя", и посмотрел на нее сверху вниз. Глаза Женевьевы сияли от смеха, а щеки порозовели. Ее волосы больше не были аккуратно стянуты лентой, хотя она, казалось, этого и не заметила. Тобиас не смог совладать с собой: он накрыл поцелуем ее розовые губки, и затем, прежде чем ей удалось хоть как-то возразить, развернул Женевьеву и скомандовал:

– Вперед! Пора покупать имбирных человечков!

Женевьева моргнула. Он поцеловал ее так быстро, словно это вообще был не его поцелуй. На мгновение она подумала, что он хотел взять ее тут же у деревянных стен "Алого Лебедя" (вот это как раз в его стиле), но он этого не сделал.

Нет, ее это совсем не озадачило, с чего бы, в самом деле.

Таща на веревке поросенка, они прошли к центру ярмарочной площади, где располагались прилавки с едой.

– Леди никогда не ест на публике! – в легком ужасе воскликнула Женевьева. – Разве здесь нет приличных заведений для еды?

Тобиас закатил глаза и купил два пирога с бараниной, бутылку вина, пару оловянных кружек и восемь имбирных человечков (четыре леди и четыре джентльмена).

– Я ничего этого есть не стану, – заявила Женевьева, хотя втайне должна была признать, что имбирные человечки выглядели весьма привлекательно.

Внезапно солидная капля упала ей прямо на нос, а еще одна попала на руку.

– Начинается дождь, – заметил Тобиас, пряча покупки под рукой.

– Полагаю, мы должны вернуться в вашу карету, – предположила Женевьева, почувствовав необъяснимое разочарование. Конечно, она должна вернуться домой. О, да ведь уже совсем стемнело. – Который сейчас час?

– Совсем не поздно, – ответил Тобиас. – Просто так кажется из-за туч.

– Где ваша карета? – с тревогой спросила Женевьева. – Как вы думаете, эта свинка может простудиться?

Тобиас рассмеялся.

– Очень сомневаюсь, глупышка.

Он чмокнул ее в голову, подхватил под руку и начал пробираться сквозь толпу. Женевьева тихо шла за ним. Крупная капля дождя стекла по ее щеке, другая намочила накидку из тафты. И Женевьева вдруг поняла, что вопреки всем ее благим намерениям, она бы предпочла, чтобы он не смотрел на нее как на маленького ребенка, приведенного на ярмарку ради его удовольствия. Но тогда, как же она хотела, чтобы он на нее смотрел? Вот так проблема, подумала она про себя. Я хочу... я хочу... Нет, она не позволит себе думать о том, что же она на самом деле хочет, или почему ее кожа начинает гореть всего лишь от легкого прикосновения его руки, или почему она продолжает смотреть на него и думать, как он красив. Очень красив.

Секунду спустя дождь припустил так, что они поняли, им не удастся пересечь площадь, не будучи вымоченными до нитки. Быстро идти они не могли: поросенок путался в ногах прохожих, особенно теперь, когда люди разбегались в разные стороны, пытаясь поскорее укрыться от дождя.

– Мы должны зайти сюда, – сказал Тобиас, вынуждая Женевьеву повернуть к палатке "Заклинателя Змеи".

– Я не могу туда войти! – задохнулась Женевьева. – Я боюсь змей. И потом, разве змеи не едят поросят?

– В любом случае нам необходимо избавиться от этой свиньи, – заявил Тобиас. Но когда увидел, как Женевьева в ужасе отодвигается от него, он заглянул за занавес у входа, вручил заклинателю золотую гинею и приказал: – Исчезните. – Заклинатель усмехнулся, поклонился и рысью умчался в дождь, змея болталась у него на шее.