Текст книги "Много шума из-за невесты"

Автор книги: Элоиза Джеймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Глава 28

Лусиус достиг зрелого возраста, никогда не задумываясь том, как он будет лишать девственности свою жену. Во-первых, он не собирался жениться. А во-вторых, он был достаточно циничен, чтобы считать, что девственниц на всех все равно не хватит, и вообще девственницы – это нечто занудное. Что может быть менее интересным, чем женщина, которой это дело может не только не понравиться самой, но «угорая даже не имеет понятия, как доставить удовольствие тебе?

Нет, девственницы его не привлекали.

До сего момента.

Потому что Тесс была такой девственницей, которая могла заставить его полюбить это занятие, хотя он был абсолютно уверен в том, что после Тесс ни с какой второй девственницей иметь дело ему не придется.

Начать с того, что она шла на это охотно. Ее голос был чуть хрипловат от желания и от радости. Она чуть дрожала, но не от страха, а от возбуждения. Глаза ее блестели, но в них был не ужас, а интерес. Любопытство. И какое! Ей захотелось поцеловать внутреннюю сторону его запястья, а потом пришла в голову мысль попробовать на вкус внутреннюю сторону локтя. Чтобы удовлетворить ее любопытство, ему пришлось снять сорочку. А уж когда ее изящные пальчики принялись прогуливаться вверх-вниз по его заросшей волосами груди, он почувствовал себя окончательно побежденным. Он, английский джентльмен, стоял с обнаженной грудью там, где кто угодно мог его увидеть. Это было странное ощущение. Своеобразное чувство свободы.

Сохраняя крохи контроля над ситуацией, он позволял ей в свое удовольствие обследовать его кожу, но сам не прикасался к брюкам. А она, несмотря на смех и блеск в глазах, тоже не рисковала прикасаться к нему ниже пояса.

Вполне естественно, что в конце концов они оказались на покрытой мхом каменной скамье, обрамлявшей комнату. Сначала они сидели рядом. Потом она пересела к нему на колени.

Он не мог бы сказать, сколько времени она сидела у него на коленях, а он крепко обнимал ее, то осыпая поцелуями ее щеки, то возвращаясь снова к губам за более страстными поцелуями. После таких поцелуев назад пути не было. Такие поцелуи делали саму идею джентльменского поведения каким-то отклонением от нормы. Разве найдется на земле мужчина, который, глядя в сверкающие чувственным удовольствием глаза Тесс, не поймет, что благовоспитанность – это чушь собачья? И что сдержанность, присущая благовоспитанному поведению, тоже чушь?

Единственное, что сейчас имело для него значение, – это добиться от своей молодой жены вздоха, когда его рука ласкала ее грудь. Но Тесс не вздохнула: она выкрикнула его имя и закрыла глаза, как будто если чего-то не видит, то этого и не происходит. Но это происходило. И ему было важно, чтобы она смотрела на него, поэтому не долго думая он спустил вниз ворот ее платья и накрыл ладонью ее грудь.

Она моментально распахнула глаза и открыла было рот, чтобы запротестовать, но он накрыл губами ее губы. Это не был ласковый, нежный поцелуй. Это был поцелуй требовательный. Она снова попыталась раскрыть рот, но услышала:

– У тебя великолепная грудь! – Он потер большим пальцем сосок, и она, вместо того чтобы сказать что-то, вскрикнула, содрогнулась всем телом и еще крепче прижалась к нему.

– Лусиус, – дрожащим голосом прошептала она, и глаза ее снова закрылись.

Лусиус не мог отвести от нее взгляд. Он был весь как в огне, но все еще отдавал себе отчет в том, что пока не преступил рамки приличий.

Пока. Потому что был еще в состоянии натянуть вверх лиф ее платья, если бы вдруг услышал голоса, приближающиеся к ним с другой стороны поля. Правда, ее волосы выбились из прически и струились по спине, словно расплавленная бронза, губы припухли от его поцелуев, и она дрожала.

Но он не прикасался к ней ниже талии. Потом вдруг его пальцы сами по себе скользнули под юбки, поднялись вверх по чулкам, миновали подвязки и, добравшись до нежной кожи бедер, стали приближаться…

– Лусиус Фелтон! – сказала она, широко распахнув глаза. – Ты не должен… что ты делаешь?

– Трогаю тебя, – просто ответил он, – прикасаюсь к своей жене. – Его пальцы подползали все ближе к сокровенному месту, и Тесс, тихо охнув, снова сказала:

– Ты не должен! – Теперь он был почти там. Палец прикоснулся к мягкому завитку волос. Прикосновение отозвалось в паху непреодолимым желанием.

– Это почему же? – поинтересовался Лусиус.

– Потому что… – Но Тесс не смогла даже перечислить, почему «это» было нельзя.

Лусиус усмехнулся. Он был крайне возбужден, однако рассудок еще функционировал.

– Если бы мы были римлянами, мы были бы оба без одежды, – сказал он.

– Но у них была крыша над головой! – возразила Тесс. Он не позволил ей развить эту мысль дальше.

– Твое тело было бы подано мне как особое лакомство гурману, – говорил Лусиус глубоким низким голосом. – Я, наверное, положил бы тебя на скамью, – он замолчал, чтобы поцеловать ее, – я проделал бы поцелуями дорожки вниз по твоему горлу, потом спустился бы по груди до живота…

Глаза у нее потемнели. Она, кажется, даже перестала дышать, замерев в ожидании.

– Я поцеловал бы тебя вот здесь, – прошептал он и наклонился, целуя ее в грудь, а пальцы его тем временем продолжали обследовать неосвоенную территорию, и тело ее вздрагивало от их прикосновений.

Все мысли о слугах и пикниках вылетели из головы Лусиуса. Он и опомниться не успел, как оказался на коленях рядом со скамьей, раздевая свою жену, как будто развертывал самый драгоценный из подарков, которые когда-либо получал в жизни. Под его дрожащими пальцами ленточки развязывались, а пуговки расстегивались, как будто только и ждали этого. События достигли точки невозвращения. После этого можно было лишь двигаться дальше, а отступать было поздно.

Но именно в этот критический момент Тесс вдруг снова обрела голос.

– А теперь что ты делаешь? – поинтересовалась она охрипшим от желания голосом, когда он принялся снимать с нее через голову платье. – Мы играем в римлян?

– Я раздеваю тебя, – пояснил он, сопровождая слова крепким поцелуем и снимая заодно с нее и сорочку. Потом, не дав ей возможности перевести дыхание, он посадил ее к себе на колени, и рука его снова вернулась туда, где ей давно хотелось находиться, то есть на ее грудь. Она вскрикнула от наслаждения.

Глаза у нее снова закрылись, и она доверчиво приникла к нему. Видимо, он женился не на леди. Когда он ласкал ее грудь, она явно получала удовольствие оттого, что происходит, издавая гортанный мурлыкающий звук, в котором не чувствовалось ни малейшего намека на смущение или неодобрение.

Чтобы продолжить дальше то, что начато, надо было изменить положение, хотя ощущать ее вес и тепло голых ягодиц на коленях было безумно приятно. Он переместил ее на скамью и уложил, словно ту самую римскую матрону, о которой рассказывал, и она предстала его взору целиком: нежная кожа, округлости полных грудей, изгиб бедер, скромный треугольничек кудряшек между ногами. Она тут же приподнялась и села.

– Но там было двое римлян, – сказала она. – И они были оба раздеты. Лусиус! Ты тоже должен снять одежду!

Он встал, стянул с себя сапоги, потом снял бриджи и кальсоны.

Тесс лежала на скамье, ощущая спиной влажный холодный мох. Удивительно, что ее разгоряченное тело не выжгло мох, отпечатавшись на нем. Обнаженное мускулистое тело Лусиуса было великолепно в солнечном свете. Он был весь словно высечен из мрамора, а впереди… Она трусливо прижалась к стене. Но в выражении его лица было нечто такое, чего она раньше не видела. Радость? Желание? Да, все это было. Но было также ощущение свободы.

Возможно, всем мужчинам свойственна этакая раскованность, когда они… Она напомнила себе, что не может представить ни одного из знакомых джентльменов, который позволил бы себе раздеться догола на поле мистера Джессопа.

А вот ее муж это себе позволяет. Он великолепен. Она протянула к нему руки.

До конца жизни Тесс не забудет того, что почувствовала, когда Лусиус подхватил ее на руки и прижал к своему телу: кожа к коже, мягкие округлости к твердым мускулам. Мужчина к женщине.

На узкой скамье было слишком мало места для двоих, поэтому они легли на ворох сброшенной одежды. Она принялась обследовать его на ощупь. Тело его было напряженным – повсюду.

– Хочу предупредить тебя, Тесс, что не стану брать тебя прямо здесь. Этого я не допущу.

Ее пальцы остановились на мгновение. В затуманенном мозгу мелькнула мысль, что можно бы, наверное, быть посмелее, обследуя его тело, ведь его пальцы уже побывали повсюду.

Поэтому Тесс позволила своим пальцам направиться туда и осторожно скользнуть по всей длине. Она с наслаждением почувствовала, как от ее прикосновения он вздрогнул всем телом и шумно втянул воздух сквозь стиснутые зубы.

Но ей хотелось ощутить всей кожей его кожу, поэтому она придвинулась к нему еще ближе, прижавшись грудями к его груди, и почувствовала, как задрожало его тело.

Теперь пришла очередь Тесс усмехнуться. Ощущать собственную власть было необычайно приятно.

Мгновение спустя она лежала на спине, и улыбка исчезла с ее лица. Одного прикосновения его пальцев, его губ к ее груди было достаточно, чтобы она вскрикнула и потянулась к нему, ожидая продолжения.

К Лусиусу, кажется, на мгновение вернулся разум.

– Я не могу сделать это, Тесс, – судорожно дыша, сказал он, усилием воли заставляя застыть на месте пальцы. Он вспомнил вдруг, что ее мать умерла несколько лет тому назад. И некому было предупредить ее. – В первый раз, – сказал он, стараясь держать под контролем голос, – женщины испытывают боль. К тому же бывает кровь. У тебя будет там неприятное ощущение.

Она поморгала глазами, и он понял, что ей это известно. Но естественная боязнь отступила на задний план, сменившись страстным желанием, которое заставило ее призывно выгнуться навстречу ему, лишая его последних крох контроля за ситуацией. Тесс вдруг схватила его за плечи и, широко распахнув глаза, сказала:

– Больно ждать, Лусиус. Это больно. – Он немедленно позволил пальцам погрузиться в ее тепло. – А это, – прерывисто дыша, сказала она и, притянув к себе его голову, поцеловала его, – это не больно.

Его тело в нерешительности зависло над ней. Лусиус отчаянно хотел ее, он изголодался по ней.

У нее вырвался крик – но это не был крик боли. И все же… кровь. Интуиция подсказывала ему, что благовоспитанная девушка должна пережить столь мучительную процедуру в собственной постели, на чистых простынях, предпочтительно в затемненной спальне.

Тесс, однако, не проявляла ни малейшего желания забиться в тень.

Она открыла глаза и столкнулась с внимательным взглядом потемневших глаз своего супруга. И, не удержавшись, рассмеялась.

– Не будь таким серьезным, Лусиус!

– Боюсь, что ты, возможно, будешь сожалеть…

– Никогда, – прервала его она. – Не думай, что мы первые, кто занимался любовью на поле мистера Джессопа.

– Римляне были здесь очень давно, к тому же, как ты уже заметила, у них была крыша над головой.

– А Эмили? – напомнила она. – Эмили и Уильям? Ей было всего шестнадцать лет… Почему, ты думаешь, он похоронил ее под этим явором?

Он лежал, приподнявшись на локтях над ней, и легонько толкнул ее в знак согласия относительно Эмили и Уильяма.

– Сделай так еще раз!

Он подчинился. С ее губ сорвался умоляющий стон:

– Еще!

Она выгнулась навстречу ему, тихо вскрикивая при каждом прикосновении. Все мысли о соблюдении правил, о белых простынях и затемненных комнатах вдруг вылетели из его головы. Какое все это имело отношение к его обольстительной, к его страстной жене, которая впилась пальцами в его плечи?

Он сделал рывок.

Тесс не отводила взгляд от его лица. Он ждал, что она вскрикнет от боли, что, возможно, брызнет кровь… Лусиус и сам толком не знал, чего он ждал. Казалось, что само голубое небо затаило дыхание.

Но ее глаза блестели.

– Продолжай, – хрипло прошептала она. – Или… или, – в ее голосе появилась страдальческая нотка, – или это все?

И вот в римских банях, в небе над которыми летали скворцы, мистер Лусиус Фелтон, откинув назад голову, громко расхохотался. А поскольку его молодая жена могла обидеться на него за столь неуместное веселье, ему надо было успокоить ее, ответив на тревожащий ее вопрос.

Поэтому он снова рывком вторгся в ее плоть, и оба при этом испытали только радость. Поэкспериментировав, они нашли ритм, соответствующий их взаимному чувственному влечению.

Глава 29

Дом Лусиуса был выполнен в архитектурном стиле Тюдоров: кирпичная кладка «в елку», масса небольших окон, расположенных весьма беспорядочно, и крыши со скатами во всех направлениях. Похоже, что предки, жившие во времена Елизаветы, пристраивали к дому различные помещения, когда им такое приходило в голову, пока дом не превратился в несколько странное на вид, но весьма уютное сооружение.

Ему было далеко до размаха Холбрук-Корта, и, уж конечно, его нельзя было назвать замком, как предсказывала Аннабел. Это был большой дом – просторный, привлекательный, уютный.

Пока карета не остановилась перед парадным входом, Тесс даже не сознавала, как ее страшила мысль о том, чтобы стать хозяйкой замка.

– Это он? – чуть дыша, спросила она.

Лусиус жестом отмахнулся от услуг лакея и сам помог ей выйти из кареты.

– Да, это Брамбл-Хилл. Тебе он нравится?

Она взглянула на него сияющими глазами и тихо промолвила:

– Ах, Лусиус, я от него в восторге!

Она не сразу заметила, с каким облегчением он воспринял ее слова.

– Дом не такой величественный, как Холбрук-Корт, – заметил Лусиус.

Они поднялись по широким, развернувшимся веером ступеням к массивной входной двери.

– Мне бы это очень не понравилось, – откровенно сказала Тесс. – Ведь я думала, что ты живешь в замке.

– В замке? Она кивнула.

– Если пожелаешь, я могу купить тебе замок.

– Ну уж нет, покорно благодарю.

Слуги высыпали из дома и выстроились по обе стороны от парадного входа. Пусть даже Лусиус жил не в замке, но обслуживающего персонала для одного у него было более чем достаточно.

– Это мистер Габторн, дворецкий, – сказал Лусиус, представляя кругленького жизнерадостного человека. – Рад сообщить, что миссис Габторн исполняет у нас роль экономки и отлично справляется со своей работой. А это…

Представление персонала заняло более сорока минут, причем Лусиус помнил имя каждого. После этого муж повел ее в гостиную – просторную комнату с высоким потолком, большие арочные окна которой выходили на цветники.

– Два года назад Брамбл-Хилл был основательно перестроен Джоном Нэшем, работавшим в сотрудничестве со специалистом по садово-парковой архитектуре, – сказал Лусиус. – Все главные комнаты выходят на две стороны. Окна малой гостиной, например, выходят на запад и на юг, то есть смотрят или в сторону парка, или через оранжерею вдоль долины.

Тесс хотелось обследовать все. Выход в сад зарос плющом, жимолостью и жасмином.

– Должно быть, летом здесь необычайно красиво.

– Мне нравится, – согласился Лусиус.

Она повернулась и внимательно посмотрела на него.

– Я удивлена всем этим… – сказала Тесс, жестом указав на изящную меблировку, тяжелые шторы на окнах из розовой шелковой ткани, коврики приглушенных тонов, разбросанные по полу.

– Почему?

– Наверное, потому, что все это выглядит так по-домашнему, хотя, судя по всему, это не семейный дом.

Лусиус подошел к каминной полке и принялся аккуратно собирать душистые лепестки хризантем, упавшие из букета в вазе.

– Если ты тем самым хочешь спросить, рос ли я здесь или принадлежал ли этот дом моей семье, когда я был ребенком, то я отвечу «нет».

– Разумеется, именно это я и хотела спросить, – сказала Тесс. – Значит, ты нашел этот дом сам?

Он кивнул.

– И сам так чудесно меблировал его?

– Это было нетрудно, – ответил Лусиус. – Я много путешествую, так что повсюду выбирал вещи, которые мне нравились, и отправлял их сюда багажом по морю. Боюсь, что тебе мой вкус покажется однообразным. Все мои дома похожи на этот.

Она вытаращила глаза.

– Похожи на этот? О скольких же домах идет речь?

– О четырех… или о пяти, если считать охотничий домик. Тесс опустилась в кресло.

– И каждый из них так же красиво меблирован, как Брамбл-Хилл?

– Я люблю, когда меня окружают привлекательные вещи, – сказал Лусиус, садясь напротив нее.

– И каждый полностью укомплектован обслуживающим персоналом?

– Естественно.

– Ведь это все равно что иметь замок, – сказала Тесс.

– Не думаю.

– Меня поражает не красота убранства, – сказала Тесс, обводя взглядом гостиную. – Меня поражает, что дом выглядит так, словно он был таким сто лет. Как будто ты унаследовал его от прадеда. – Она поднялась с кресла и подошла к противоположной стене, остановившись перед портретом какой-то величественной леди в круглом плоеном воротнике. Леди держала в руке веер, смотрела высокомерным взглядом и вообще выглядела так, как положено выглядеть суровому предку.

– Это портрет какой-то леди елизаветинских времен, – сказал Лусиус, подходя к ней. – Я приобрел его на распродаже поместья Линдли. Предположительно она была одной из Линдли, но имени ее продавцы не знали.

Тесс взглянула на строгую леди, ныне безымянную, но явно гордящуюся своим именем. Ей показалось странным, что Лусиус развешивал по стенам портреты, которые любой увидевший их мог счесть изображениями его предков. Она хотела было спросить об этом, но не смогла сразу сформулировать свою мысль, а поэтому промолчала.

– Я приобрел тогда еще и эту картину, – сказал Лусиус, подводя ее к портрету, висевшему на противоположной стене.

На картине была изображена девушка, повернувшаяся вполоборота к комнате. Чувствовалось, что это девушка с характером: несмотря на задумчивое выражение лица, на щеке ее виднелась озорная ямочка.

– Чудесный портрет, – сказала Тесс. – И ты, наверное, тоже не знаешь, кто она такая?

– Не имею ни малейшего понятия. Мне продали портрет как произведение Ван Дейка, но я думаю, что он принадлежит кисти одного из художников этой школы, а не самого мастера.

Тесс понятия не имела, кто такой Ван Дейк, но у нее возникло чувство неполноценности: слишком уж идеален был дом Лусиуса. Он был великолепно обставлен, даже готовенькие портреты предков присутствовали. Может быть, в Англии так принято, но она, например, никогда не слышала о том, что кто-то развешивал в доме портреты совершенно незнакомых людей.

– А портретов представителей твоей собственной семьи у тебя нет? – спросила она и тут же пожалела об этом. Разумеется, его родня не дала бы ему никаких портретов.

Но он ответил довольно спокойно:

– Ни одного. – Потом он взял ее за руку и повел в сад.

Проходя мимо розовых кустов, ухоженных и подстриженных, Тесс спросила:

– Скажи, а твой дом в Лондоне такой же изысканный, как этот?

– Думаю, что да, – довольно равнодушно сказал Лусиус, отбросив тростью лежавший на дорожке камешек.

– С такими же портретами на стенах? Он кивнул.

– В гостиной у меня висит портрет троих детей, принадлежащий кисти Уильяма Добсона, и я знаю, кто они такие. Это дети одного пуританина-роялиста времен гражданских войн по фамилии Ласлетт.

– Кто-нибудь из Ласлеттов в Англии еще остался?

– Возможно, где-нибудь кто-нибудь и остался, – сказал Лусиус. – Но я ни с кем из них не встречался.

Они свернули на дорожку, ведущую к очаровательной перголе. Тесс полюбовалась сооружением, размышляя о муже.

Так дело не пойдет. Она этого не допустит. Так или иначе она должна разрушить забор, возведенный между ее мужем и его родителями. А после этого первое, что она сделает, – снимет со стен портреты всех этих фальшивых родственников и вернет их тем, кому они принадлежат. Незачем украшать стены своего дома портретами чужих предков. Лусиус словно бы пытался создать новую семью взамен той, которая его отвергла.

– Возможно, Ласлетты не смогут позволить себе выкупить этот портрет, – сказала Тесс, когда они повернули к дому.

– Портрет кисти Добсона? Маловероятно. Я заплатил за него около тысячи фунтов.

– Где-то существует портрет моей матери, который некогда висел в ее комнате, – сказала Тесс.

– Я найду его, – сказал Лусиус.

– Это может оказаться нелегкой задачей… прошло очень много времени с тех пор, как мой отец…

Лусиус улыбнулся.

– Я отыщу его, – тихо сказал он. – А теперь позволь показать тебе остальную часть дома. Будуар хозяйки, например.

Было в его глазах что-то такое, отчего Тесс покраснела, а как только они вошли в будуар – весь в розовых бутонах и шелковых оборочках, – стало ясно, что Лусиуса интересует не роль гида, а нечто совсем другое.

Естественно, что и здесь на стене напротив чудесного письменного столика розового дерева висел портрет какой-то леди. Опираясь на руку, она сидела на скамье под деревьями. В другой руке она держала книгу, но читать ей было, видимо, лень. Тесс подошла совсем близко, пытаясь прочесть на корешке название книги.

– Она читает Шекспира, – сказал Лусиус. – «Много шума из ничего». Хотя, мне кажется, это бесценное произведение наводит на нее скуку.

– Ты знаешь, кто она такая? – спросила Тесс.

– Какая-то леди Бутби. Портрет принадлежит кисти Бенджамина Уэста и датирован примерно восьмидесятыми годами прошлого века.

Тесс взглянула на леди Бутби.

– Возможно, она еще жива, – заметила она.

– Мне она чем-то нравится, – сказал Лусиус.

– Мне тоже, – согласилась Тесс. – Но я совсем не уверена, что захочу делить свою комнату с леди Бутби.

– Странный поворот мыслей, – сказал Лусиус. – Я попросил своих агентов купить любой портрет кисти Бенджамина Уэста, который появится на рынке.

– Зачем тебе столько людей в твоих домах? Я имею в виду портреты. Знаешь, Лусиус, мне не хочется, чтобы в моей личной комнате висел портрет незнакомой женщины, – сказала Тесс.

Он пожал плечами.

– Много шума из ничего, моя дорогая. Я немедленно прикажу убрать его на чердак.

– На чердак? – переспросила Тесс. Ссылать леди Бутби на чердак показалось ей несправедливым.

Лусиус поцеловал ее в горло, а руки его скользнули по ее спине вниз.

«Он отвлекает мое внимание, – подумала Тесс. – Ему явно не хочется говорить о леди Бутби и о других портретах».

На дальнейшие час с небольшим все разумные мысли вылетели из ее головы. Это была последняя.