Текст книги "Много шума из-за невесты"

Автор книги: Элоиза Джеймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Элоиза Джеймс
Много шума из-за невесты

Глава 1

Сентябрь 1816 года

Холбрук-Корт, резиденция герцога Холбрука

Силчестер

ПОСЛЕ ПОЛУДНЯ

– Осмелюсь доложить, что лошадки-качалки доставлены, ваша светлость. Я распорядился поставить их в детской, чтобы вы могли лично осмотреть их. Дети пока еще не появлялись.

Рейфел Джорден, герцог Холбрук, оглянулся. Он помешивал кочергой угли в камине, расположенном в кабинете. По тону дворецкого чувствовалось, что тот был чем-то не вполне доволен. Было бы, пожалуй, вернее сказать, что, судя по тону дворецкого, недоволен был весь обслуживающий персонал, состоящий из старых преданных слуг, ни одному из которых не пришлась по душе мысль о том, что надо будет приспосабливаться к присутствию в доме четверых детей женского пола. «Ну что ж, придется им привыкать», – подумал Рейф. По правде говоря, он ведь и сам не напрашивался на вторжение в свой дом ватаги ребятишек.

– Лошадки-качалки? – Манерно-медлительный голос прозвучал из глубокого кресла справа от камина. – Прелестно, Рейф. Просто прелестно. Чем раньше малышки начнут интересоваться лошадьми, тем лучше. – Голос принадлежал Гаррету Лангему, графу Мейну, который, взглянув на хозяина, приветственно поднял бокал. Черные волнистые волосы графа были причесаны с изысканной небрежностью, замечания отличались чрезмерным высокомерием, а в манерах чувствовалась едва скрытая ярость. Нет, он не был зол на Рейфа. Ярость, готовая вырваться из-под контроля, тлела в нем на протяжении последних нескольких месяцев. – За папочку и его выводок малолетних наездниц, – произнес он и залпом осушил бокал.

– Уймись! – беззлобно оборвал его Рейф. Мейн со своими ехидными замечаниями и черным юмором был в последнее время не слишком приятным компаньоном. Однако Рейф надеялся, что со временем дурное настроение Мейна, вызванное тем, что его отвергла женщина, постепенно исправится.

– Кстати, почему употребляется множественное число? Я имею в виду лошадки-качалки? – спросил Мейн. – Насколько я помню, в большинстве детских имеется всего одна лошадка-качалка.

Рейф отпил бренди.

– Я мало что знаю о детях, – ответил он, – однако отчетливо помню, как мы с братом дрались из-за игрушек. Поэтому я купил четыре лошадки-качалки.

– Повезло твоим сироткам, – не без ехидства заметил Мейн. – Большинство опекунов быстро спровадили бы детишек с глаз долой. Тем более что они тебе даже не приходятся кровной родней.

– Никакими куклами в мире не исправить положения, в котором они оказались, – сказал Рейф, пожав плечами. – Их папаше следовало бы подумать о своей ответственности за них, прежде чем садиться на этого жеребца.

Разговор рисковал стать чересчур эмоциональным, чего следовало избежать любой ценой, поэтому Мейн вскочил с кресла.

– Ну а теперь давай взглянем на эти лошадки-качалки. Давненько я их не видывал.

– Правильно, – сказал Рейф, со стуком поставив бокал на стол. – Бринкли, как только прибудут дети, приведите их наверх, я буду в детской.

Несколько минут спустя они стояли посередине большой комнаты на третьем этаже. Стены здесь были расписаны фресками. Мальчик-с-пальчик, и Красная Шапочка, и страшный Великан, огромная нога которого угрожала раздавить кроватку с мягкой периной, на которой под простынкой угадывались очертания крупной горошины. Комната напоминала дорогой магазин игрушек на Бонд-стрит. Четыре куклы с золотыми волосами чопорно восседали на скамеечке. Четыре кукольные кроватки, аккуратно поставленные одна на другую, соседствовали с четырьмя кукольными столиками, на каждом из которых стояла шкатулка с выскакивающим чертиком. В центре всего этого великолепия стояли четыре большие лошадки-качалки с гривами и хвостами из натурального конского волоса.

– Боже мой, – промолвил Мейн.

Рейф наступил на педаль одной из лошадок, и она застучала по деревянному полу, раскачиваясь вперед-назад. Тут открылась дверь в смежную комнату, оттуда выглянула дородная женщина в белом переднике.

– Вот и вы, ваша светлость! – сияя улыбкой, сказала она. – А мы тут ждем детей. Не желаете ли, чтобы я сейчас представила новых нянюшек?

Из-за ее спины появились четыре молоденькие служанки.

– Это Дейзи, Гриззи, Элси и Мэри, – представила их миссис Бесуик. – Все они из деревни, ваша светлость, и рады получить работу в Холбрук-Корте. Мы с нетерпением ждем прибытия маленьких ангелочков. – Нянюшки, улыбаясь, выстроились по обе стороны от миссис Бесуик и присели в реверансе.

– Боже мой, – снова повторил Мейн. – У них даже общей няньки не будет, Рейф?

– А зачем? У нас с братом было три нянюшки на двоих.

– Три?

– Две для брата, когда он в возрасте семи лет стал герцогом, и одна для меня.

Мейн фыркнул.

– Но это абсурд. Когда ты в последний раз виделся с отцом своих подопечных, лордом Брайдоном?

– Несколько лет тому назад, – ответил Рейф и нажал кнопку на одной из шкатулок, откуда тотчас выскочил с пронзительным писком чертик. – Мы организовали все очень просто: он написал мне, я ответил согласием.

– И ты никогда не видел своих подопечных?

– Никогда. Я в течение нескольких лет не выезжал за пределы Англии, а Брайдон приезжал только в Аскот, Силчестер или Ньюмаркет. Откровенно говоря, мне кажется, что, кроме конюшен, его ничто больше не интересовало. Он даже не удосужился записать своих дочерей в «Дебретт». Конечно, поскольку у него четыре дочери, вопрос о наследстве не вставал. Поместье перешло какому-то дальнему родственнику.

– Зачем, черт возьми?.. – воскликнул Мейн, но, взглянув на служанок, стоящих у двери, взял себя в руки.

– Он попросил меня, – пожав плечами, ответил Рейф. – Я даже не раздумывал. Опекуном должен был стать Монктон, но он в прошлом году умер. Поэтому Брайдон обратился ко мне. Кто мог подумать, что с Брайдоном приключится что-нибудь подобное? Конечно, то, что его сбросила лошадь, было чистой случайностью. Хотя с его стороны было глупостью садиться на почти не объезженного жеребца.

– Будь я проклят, если думал, что когда-нибудь увижу тебя в роли папаши, – заявил Мейн.

– У меня не было причин для отказа. Я достаточно богат, чтобы вырастить любое количество детишек. К тому же за согласие стать опекуном Брайдон отдал мне Скворца. Я, правда, согласился сразу же, как только он мне написал, так что не было нужды меня чем-то подмасливать. Однако он прислал из Шотландии Скворца, а разве можно отказаться от такого жеребца?

– Скворец – потомок Выдающегося, не так ли? Рейф кивнул.

– Брата Своенравного. Основное ядро конюшни Брайдона происходит по прямой линии от Своенравного. Кроме них, в Англии сейчас нет больше лошадей, являющихся прямыми потомками Своенравного. Я надеюсь, что на будущий год Скворец выиграет дерби, пусть даже он происходит от Выдающегося, а не от самого Своенравного.

– А что будет с потомками Своенравного? – спросил Мейн с такой горячностью, которую приберегал исключительно для разговоров о лошадях. – С Распутницей, например?

– Пока не знаю. Порядок наследования в отношении конюшен имеет свои особенности. Мой секретарь сейчас занимается делами, связанными с наследством. И если конюшни отойдут детям, то я выставлю лошадей на аукцион, а вырученные деньги положу в доверительный фонд. Со временем девочкам потребуется приданое, а я сильно сомневаюсь, что Брайдон сам об этом позаботился.

– Если будет продаваться Распутница, я ее куплю. Я за нее денег не пожалею. Лучшего добавления к моей конюшне не придумаешь.

– Для моей конюшни она тоже была бы великолепным приобретением, – согласился Рейф.

Мейн обнаружил на каминной полке чугунные фигурки лошадей и принялся выстраивать их таким образом, чтобы в каждую повозку была впряжена пара одной масти.

– Знаешь, а они смотрятся очень неплохо, – сказал он, когда лошади, впряженные в повозки, выстроились на каминной полке. – Подожди, когда твои подопечные их увидят. Сразу обрадуются переезду из Шотландии. Жаль, что среди них нет мальчика.

Рейф взглянул на него. Граф был и всегда будет самым близким его другом. Однако при его спокойной, защищенной жизни он едва ли мог понять, что такое горе. Рейф же хорошо знал, каково остаться одиноким в уютной детской, когда не радуют никакие чугунные лошадки. Разве могли игрушки заменить умершего отца?

– Я не думаю, что…

В этот момент распахнулась дверь в детскую. Он замолчал, не договорив фразу, и оглянулся.

В комнату стремительнее, чем обычно, вошел Бринкли. Не каждый день приходилось ему сообщать хозяину вещи, от которых тот застывал, лишившись дара речи.

– Мисс Эссекс. Мисс Имоджин. Мисс Аннабел. Мисс Джозефина, – объявил он. И, не удержавшись, добавил: – Дети прибыли, ваша светлость.

Глава 2

Прежде всего Терезе Эссекс бросилось в глаза то, что англичане играют в игрушки. В игрушки! Это соответствовало тому, что они слышали об англичанах. Рассказывали, что это, мол, тощие, слабосильные существа, которые никогда не становятся взрослыми и дрожат от холода при крепком ветре.

Однако это были всего лишь мужчины, пусть даже в английском варианте.

Тесс уже исполнилось шестнадцать лет, когда она вдруг поняла, что мужчины имеют весьма неоднозначные представления об игрушках. Бросив взгляд на Джози и прикоснувшись к плечу Имоджин, она выровняла шеренгу сестер. Аннабел уже стояла как следует: головка приподнята таким образом, чтобы дать возможность желающим полюбоваться блеском ее золотых волос.

При виде их четверки эти англичане были потрясены даже больше, чем это бывало обычно. Они буквально замерли на месте, уставившись на них с открытыми ртами. Что было, откровенно говоря, просто неприлично. Они не были похожи на тонконогие, худосочные создания, как она ожидала, наслушавшись всяких россказней об англичанах. Один из них смотрелся как картинка из журнала. Его густая черная шевелюра была причесана нарочито небрежно, что, видимо, соответствовало требованиям моды. Нельзя сказать, что он был джентльмен. Джентльмены не выглядят такими опасными. Второй был высокий, весьма мужественный. Пряди непослушных каштановых волос падали ему на лоб. Тесс про себя окрестила его Одиноким волком.

– Ну что ж, – сказала она наконец, когда пауза слишком затянулась, – мы, конечно, сожалеем, что прервали вас, тем более когда вы занимались столь важным делом. – Она чуть заметно подчеркнула последние слова. Чтобы дать понять, что они не просто хорошенькие шотландские девчонки, которых можно спровадить в дальнюю комнату и забыть. Они все-таки леди, пусть даже не модно одетые.

Более элегантный из них поклонился и, сделав шаг вперед, сказал:

– Какой приятный сюрприз! Рад познакомиться с вами, мисс Эссекс. И со всеми остальными тоже.

В его голосе чувствовалось что-то странное, как будто он с трудом сдерживал смех. Но он поцеловал ей руку по всем правилам светского этикета.

Потом наконец тот, что покрупнее, которого она мысленно назвала Одиноким волком, встряхнулся, как это делают собаки, выходя из лужи, и тоже подошел к ней.

– Прошу прощения за мою невежливость, – сказал он. – Я Рейф Джорден, герцог Холбрук. Боюсь, что я неправильно понял, какого вы возраста.

– Какого мы возраста? – переспросила Тесс, чуть приподняв брови. Потом она медленно обвела взглядом разрисованные стены, обилие игрушек, и смутная догадка заставила ее удивляться еще больше. – Так вы думали, что мы все еще дети?

Он кивнул и снова поклонился с непринужденностью человека, привыкшего вращаться в самых высших слоях общества, хотя и явно не утруждавшего себя причесыванием волос.

– Приношу вам свои глубочайшие извинения. Я ошибочно считал, что вы и ваши сестры находитесь в детском возрасте.

– В детском возрасте? – повторила Тесс. – Вы, должно быть, считали нас младенцами, которые едва научились ходить? – Только теперь ей стало окончательно понятно присутствие четырех молоденьких нянюшек в белых фартуках, которые, открыв рты, наблюдали за этой сценой, лошадок-качалок и кукол. – Разве папа не говорил вам…

Она замолчала, не договорив. Конечно, папа не сказал. Папа скорее сообщил бы о возрасте Скворца или о том, как берет препятствия Распутница, чем о возрасте своих дочерей.

Опекун взял ее за руку и улыбнулся так, что у нее, несмотря на чувство обиды, потеплело на сердце.

– Я по глупости забыл спросить об этом у вашего отца. Но я, конечно, не имел ни малейшего понятия о том, что мое опекунство может потребоваться. Кстати, примите мои соболезнования в связи с вашей утратой, мисс Эссекс.

Тесс взглянула на него. Глаза у него были какого-то необыкновенного серовато-синего цвета. И добрые, пусть даже он был похож на дикаря с острова Борнео.

– Да, да, конечно, – сказала она. – Позвольте представить вам моих сестер. Это Имоджин. Ей только что исполнилось двадцать лет. – Бывали моменты, когда ей казалось, что Имоджин красивее, чем Аннабел (а это уже о многом говорило). Аннабел унаследовала от матери шелковистые белокурые волосы и веселые глаза, но эти губы… Только у Имоджин губы имели такой изящный изгиб. Иногда это поражало мужчин, словно удар ниже пояса. Было довольно забавно наблюдать, как герцог ошеломленно поморгал глазами, но устоял.

Правда, Имоджин не обращала ни малейшего внимания на то, какое впечатление производит на мужчин, потому что она была влюблена. Она лишь улыбнулась герцогу и присела в изящном реверансе. Когда у отца появлялись деньги, он обычно на какое-то время нанимал для них гувернантку, так что они могли, если потребуется, произвести впечатление изысканностью манер.

– А это Аннабел, – сказала Тесс, прикоснувшись к руке сестры. – Ей двадцать два года. – Если Имоджин не обращала внимания на мужчин, то Аннабел, казалось, едва научившись ходить, уже умела флиртовать. И теперь она одарила герцога улыбкой, полной одновременно и невинности, и манящих обещаний. Она поздоровалась с ним, и голос ее прозвучал словно мед, чуть приправленный лимоном.

Однако у герцога, кажется, от такого тона колени не подогнулись.

– Мисс Аннабел, – сказал он, поднося к губам ее руку, – рад познакомиться с вами.

– И наконец Джозефина, – сказала Тесс. – Джози пятнадцать лет, и она еще учится.

– Я предпочла бы, чтобы вы не целовали мне руку, – торопливо сказала Джози.

– Позвольте представить вам моего друга, – сказал герцог, как будто и не услышав замечания Джози, однако поцеловать ей руку не попытался. – Это Гаррет Лангем, граф Мейн.

Аннабел улыбнулась Мейну восхищенной улыбкой, будто была четырехлетней девочкой, которую только что угостили кусочком именинного пирога. Аннабел всегда были по вкусу мужчины, у которых целы все конечности и к тому же имеется титул.

Мейн улыбнулся в ответ не менее восхищенной улыбкой, хотя Тесс подозревала, что его эмоции едва ли относились к предкам Аннабел.

Потом герцог вновь повернулся к Тесс.

– Мисс Эссекс, поскольку никого из вас все это, – он обвел жестом комнату, – явно не интересует, то, может быть, лучше пройти в гостиную? Боюсь, что экономке потребуется некоторое время, чтобы приготовить для вас спальни, но, наверное, ваши служанки ей помогут.

Тесс почувствовала, что краснеет.

– Мы не привезли с собой служанок.

– В таком случае, – опекун и глазом не моргнул, – с вашего позволения, подключим к работе этих четырех молодых женщин. – Он указал на нянюшек, все еще стоявших у стены с вытаращенными глазами. – Уверен, что экономка быстро обучит их новым обязанностям.

– Вам потребуется также дуэнья, – вставил свое слово Мейн, искоса взглянув на герцога. – Теперь, когда стало ясно, что потребность в детской отпала, дуэнья потребуется в срочном порядке. Сегодня же, Рейф.

Мысль об этом явно не приходила в голову опекуну.

– Черт возьми, придется написать леди Клэрис, – сказал он, взъерошив руками волосы, – и попросить ее навестить меня. Если только она пожелает иметь со мной дело после того, как я недавно несколько грубо обошелся с ней.

– Наверное, ты был пьян? – поинтересовался Мейн. Опекун криво усмехнулся:

– Вышвырнул ее вон – к счастью, обошлось без применения физической силы. Откровенно говоря, плохо помню. – Он вдруг осознал, что Тесс и остальные девушки смотрят на него. Он улыбнулся им, но без малейшего сожаления. – Теперь мои подопечные подумают, что я горький пьяница.

– Узнать тебя означает полюбить тебя, – саркастически изрек граф. – Уважаемые мисс, ваш опекун обойдется вечером без бренди только тогда, когда в аду расцветут розы.

– Поместье леди Клэрис соседствует с нашим, – сказал Холбрук, обращаясь к Тесс и пропустив мимо ушей язвительное замечание друга. – Надеюсь, что, если я напишу ей любезную записку, она простит меня и войдет в наше положение. Тем более что положение у нас безвыходное. Вы не можете провести ночь под этой крышей без дуэньи.

Однако Мейн все не унимался.

– Эта дама вдова, и она положила глаз на вашего опекуна, – сказал он, обращаясь к девушкам. – Мне кажется, она надеется когда-нибудь застать его таким пьяным, что он не заметит, как она объявит о предстоящем браке. К ее несчастью, Рейф с трудом поддается воздействию спиртного.

– Все это вздор, – проворчал герцог и снова запустил руки в волосы, придав прическе еще более безумный вид.

– Ее даже не смущает, что она лет на десять старше Рейфа, – продолжал Мейн. – Леди Клэрис не теряет оптимизма, несмотря на то что ее сын почти ровесник Рейфа.

– Мейтленд значительно моложе меня, – возразил герцог.

– Ему около двадцати лет, – заявил Мейн, – а это значит, что леди Клэрис самое малое на пять лет старше тебя.

Тесс скорее почувствовала, чем услышала, тихое взволнованное восклицание Имоджин, и у нее упало сердце. Они общими усилиями пытались излечить Имоджин от безнадежного обожания лорда Мейтленда, а теперь он оказался их ближайшим соседом.

– Вы, случайно, говорите не о Дрейвене Мейтленде, ваша светлость? – спросила она, подчиняясь умоляющему взгляду Имоджин.

– Так вы знаете Мейтленда? – Тесс показалось, что мнение о лорде Мейтленде у их опекуна ничуть не лучше, чем у нее. – В таком случае вполне вероятно, что он будет сопровождать свою матушку. Я приглашу их обоих к ужину. Возможно, вы и ваши сестры пожелаете немного отдохнуть перед вечерней трапезой?

– С удовольствием, – сказала Тесс. Имоджин улыбалась как дурочка. Тесс заметила, что взгляд герцога задержался на ее улыбке, но он ничего не сказал.

– Пока ваши спальни не будут готовы, придется вам разместиться в розовых апартаментах, – сказал Холбрук и предложил Тесс руку, на которую она довольно неуклюже оперлась.

Англичане оказались полной противоположностью тому, чего она ожидала! Они были великолепны. Но ведь предполагалось, что англичане не могут быть великолепными. Все до сих пор слышанное ею об английских джентльменах давало основания предполагать, что это хрупкие создания: стоит чихнуть, как их словно ветром сдует. Правда, лорд Мейтленд был довольно крепкого телосложения. Новоявленный опекун тоже не вписывался в рамки расхожего образа. В нем совсем не было ничего герцогского. Он не облачался в атлас и бархат. На нем были довольно поношенные брюки и рубашка из самой обычной ткани, а вовсе не из атласа. Рукава ее были закатаны, как будто он собрался поработать на конюшне.

В его голосе не было ничего аристократического: приятный, но слегка хрипловатый, а манера говорить – довольно резкая. Вокруг глаз у него морщинки, и, судя по всему, ему было не меньше тридцати пяти лет. Бабником он не выглядел. Бабников Тесс распознавала за милю, а у него, хотя он и смотрел на них всех с интересом, глаза не загорались вожделением при виде их женских прелестей.

Однако, несмотря на его всклокоченные волосы, следы бурно прожитых лет на лице и совсем не франтоватый наряд, он не внушал страха.

Тесс почувствовала, как постепенно рассеивается напряжение, охватившее ее в ожидании первой встречи.

Этого крупного и сильного мужчину, который нанял четырех нянюшек для четырех маленьких девочек и который не обходится без стакана бренди, нечего было бояться.

Взглянув на его поношенную рубашку, Тесс сказала:

– Позвольте поблагодарить вас, ваша светлость, за то, что согласились стать нашим опекуном. – Она нервно глотнула воздух, однако надо было договорить до конца. – Отец был человеком недальновидным и иногда обременял знакомых просьбами.

Герцог, казалось, был искренне удивлен.

– Не думайте больше об этом, дорогая моя.

– Я говорю серьезно, – настаивала Тесс.

– Я тоже, – сказал герцог. – Я назван опекуном по меньшей мере в двадцати завещаниях, мисс Эссекс. Я все-таки герцог и никогда не видел причины отказать в подобной просьбе.

– Вот как? – едва смогла произнести потрясенная Тесс. Похоже, что не один ее отец воспользовался шапочным знакомством с Холбруком.

Тот, словно престарелый дядюшка, потрепал ее по руке.

– Не беспокойтесь, мисс Эссекс. Уверен, что все вопросы, связанные с опекунством, мы сможем уладить между собой. Найти гувернантку для Джози будет нетрудно. Найти дуэнью, с которой мы сможем сосуществовать, может оказаться сложнее. Но и это не повод для беспокойства.

Тесс казалось, что в последние несколько месяцев единственным чувством, которое она испытывала, было именно беспокойство. Преимущественно это было беспокойство по поводу того, будет ли опекун разумным, добрым человеком или окажется чокнутым лошадником. Однако на каждый нервный вопрос сестер Тесс без тени сомнения отвечала: «Я уверена, что он окажется достойным джентльменом. Ведь папа выбрал его, все тщательно обдумав заранее».

Видит Бог, это не было правдой. Папа, лежа на смертном одре, схватил ее за руку и сказал:

– Не тревожься, Тесс. Я выбрал лучшую кандидатуру на роль вашего опекуна. Я обратился к нему с этой просьбой сразу же после смерти Монктона. Я познакомился с Холбруком много лет назад.

– Почему он никогда не приезжал к нам, папа?

– Больше я с ним никогда не виделся, – ответил отец, который выглядел таким бледным даже на фоне белой подушки, что сердце Тесс сжалось от страха. – Не тревожься, девочка. Я время от времени встречал его имя в «Спортинг мэгэзин». Уж он как следует позаботится о Распутнице, Колокольчике и обо всех остальных. Он сам мне это обещал. Написал мне об этом. А я послал ему Скворца, чтобы скрепить нашу сделку.

– Уверена, что он это сделает, папа, – сказала Тесс, осторожно положив на постель беспомощную руку отца, когда тот задремал. Итак, значит, этот герцог позаботится о папиных горячо любимых лошадях, но что будет с дочерьми?

Отец снова открыл глаза.

– С Холбруком вы не пропадете, Тесс. А ты позаботься о них ради меня, хорошо?

Она снова взяла его за руку, с трудом сдерживая слезы.

– Мне кажется, будто я смотрю на тебя сквозь завесу падающего снега, – шепотом произнес он.

– Ах, папа, – тоже шепотом сказала Тесс, – я так люблю тебя.

Он покачал головой, видимо, собираясь с силами.

– Не сомневаюсь, что я встречусь там с вашей мамой. – Губы его дрогнули в улыбке. Отец очень любил, когда предстояло какое-нибудь приятное событие. Иногда Тесс казалось, что он бывал более счастлив за неделю до скачек, когда можно было что-то предвкушать, чем тогда, когда его лошади выигрывали призы. Правда, такое случалось не слишком часто.

– Да, папа. – Она смахнула текущие по щекам слезы.

– Девочка моя, – сказал он, и Тесс не поняла, обращается ли он к ней или к ее маме. Но потом вдруг услышала: – Не забудь, что Распутница любит яблочное пойло. – И дальше: – Позаботься о них, Тесс.

– Я все сделаю, папа. Сразу же по прибытии сообщу его светлости о том, что у Распутницы слабый желудок.

– Я не это имел в виду, Тереза, – сказал он и улыбнулся на сей раз ей, а не матери. – Аннабел слишком красива. А Джози такая милая. – Он на мгновение замолчал, потом продолжил: – Мейтленд не подходит для Имоджин. Этот парень – настоящий дикарь. А ты… Тесс. Эти яблоки…

Потом он снова задремал. И хотя Тесс и ее сестры говорили отцу о конюшнях, пока не охрипли, а Джози даже притащила в спальню миску дымящегося яблочного пойла в надежде, что знакомый запах взбодрит отца, он так больше и не проснулся.

Похороны прошли как в тумане. Приехал их толстый родственник, унаследовавший поместье. Он явился в сопровождении квохчущей жены и двух незамужних тетушек. Тесс сделала все, что смогла, чтобы они чувствовали себя уютно в доме, где не было даже приличной перины. Когда наконец прибыл секретарь герцога, чтобы объявить об их судьбе, Тесс постаралась не забросать его вопросами о хозяине, а терпеливо ждала. По истечении недели пребывания у них секретаря, который очень тщательно занимался организацией максимально комфортной доставки отцовских лошадей в Англию, в вопросах отпала необходимость. Лошади отбыли прежде, чем сестры. Разве тем самым их незнакомый опекун не показал со всей ясностью, кому он отдает предпочтение?

Поэтому, даже когда Тесс успокаивала Джози или приказывала Имоджин перестать говорить о Дрейвене Мейтленде, угрожая задушить ее с помощью последней ленточки, оставшейся у Аннабел, она продолжала тревожиться. В конце концов тревога, смешавшись с горем утраты, превратилась в перманентное состояние Тесс.

Она не желала больше никогда иметь что-либо общее с человеком, помешанным на лошадях. И вот по иронии судьбы их будущее теперь полностью зависело именно от такого человека. Это вызывало у нее гнев по отношению к дорогому папочке, из-за чего она чувствовала себя виноватой, а чувство вины, в свою очередь, вызывало раздражение. Глядя теперь на герцога Холбрука, Тесс уже не сомневалась в том, что опекун и впрямь принадлежит к плеяде чокнутых лошадников. Стоило лишь взглянуть на его всклокоченные волосы и потрепанную одежду.

Но при этом он был добрым. И не был распутником.

В отличие от отца он не забывал об их комфорте. Он наверняка не был обязан приглашать их жить в своем доме и обращаться с ними так, словно они действительно приходятся ему родней.

Возможно, она поторопилась с выводами. Может быть, у каждого из полоумных лошадников это помешательство проявляется по-своему?