Текст книги "Алые буквы"

Автор книги: Эллери Куин (Квин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

– Только что я заглянула к ним в спальню узнать, живы ли они, – продолжала Никки, – и увидела, что Дерк спит на полу с одной стороны кровати, а Марта – с другой. Очевидно, последняя схватка произошла из-за того, что выясняли, стоит ли спать в одной постели, и они не смогли договориться даже об этом. Было бы смешно, если бы не было так грустно.

Воскресенье прошло в молчаливом перемирии, где Никки играла роль отчаявшегося посредника. Вечером Дерк извинился, и Марта приняла извинение. В понедельник и вторник Дерк уже ходил за ней повсюду, как преданный пес. Марта держалась холодно, но оставалась дома и к вечеру оттаяла.

В среду утром пришло следующее письмо. Кодовым знаком была буква «D», а датой и временем – пятница, 8.15 вечера.

Без четверти восемь Эллери сидел за одним из столиков в заведении мистера Роуза, надеясь, что столик Харрисона окажется в поле его зрения. Он делал вид, что изучает меню, когда без двух минут восемь вошел Вэн Харрисон и его подвели к зарезервированному столику на расстоянии менее дюжины футов. К счастью, он снова сел боком к Эллери, который мог одновременно наблюдать за ним и за входом.

Женщины оборачивались и смотрели на Харрисона. Актер был одет в кремово-серый замшевый костюм с белой гвоздикой в петлице, в манжетах сверкали бриллиантовые запонки, который он старательно демонстрировал, поднимая и опуская бокал с коктейлем. Свой чеканный профиль Харрисон использовал, как рапиру, направляя его в разные стороны с полуулыбкой на губах – добродушной и в то же время властной.

Неужели он не понимал, что здесь их непременно заметят? Или ему было все равно?

Эллери наблюдал за женщинами. Они были потрясены и обрадованы.

Внезапно он осознал, что уже двадцать минут девятого, а Марта все еще не пришла.

Эллери засомневался, правильно ли идут его часы, но увидел, что Харрисон хмурится и тоже смотрит на часы.

Возможно, Марта застряла в автомобильной пробке. В 8.35 он начал сомневаться в этой теории, а в 8.50 отверг ее.

В девять часов Эллери понял, что Марта не придет, и при мысли о Дерке ему стало не по себе.

Харрисон был вне себя от ярости. Столик накрыли на двоих, и публика отлично понимала, что пустой стул останется пустым. Некоторые женщины потихоньку хихикали.

В пять минут десятого актер подозвал метрдотеля и заговорил с ним, указывая на второй стул. Его жесты и выражение лица свидетельствовали, что он разозлен какой-то нелепой ошибкой. Официант подбежал принимать заказ.

Харрисон громко и холодно отдавал распоряжение.

Эллери встал и направился к телефону.

* * *

Трубку на другом конце провода схватили во время первого же гудка.

– Алло. – Голос Марты звучал сухо и напряженно.

Прежде чем Эллери успел ответить, послышался крик Дерка:

– Черт бы побрал этот телефон! Положи трубку, Марта! Кто бы ни звонил, пускай убирается к дьяволу!

– Но, Дерк… Алло?

– Это Эллери, Марта.

– Эллери? Здравствуйте, дорогой!

Эллери передернуло от явного облегчения в ее голосе.

– Как поживаете? Почему мы так давно вас не видим? Откуда вы звоните?

Голос Дерка что-то раздраженно рявкнул.

– Не хочу вам мешать, чем бы вы ни занимались, – сказал Эллери. – Никки дома?

– Никки, это тебя.

– Я возьму трубку в гардеробной, Map, – послышался голос Никки.

– Вот именно, – подхватил Дерк.

– Не обращайте на него внимания, Эллери, – рассмеялась Марта. – Он сейчас поглощен своим романом… Хорошо, Дерк, иду… Почему бы вам не зайти попозже, Эллери? Дерк очень хочет с вами повидаться. И я тоже.

– Может быть, зайду, Марта, если смогу выбраться.

– А вот и я, – произнес запыхавшийся голос Никки, прибежавшей в гардеробную. – Положи трубку, Map! Девушка имеет право на личную жизнь.

– Пока, – засмеялась Марта, и Эллери услышал щелчок.

– Все в порядке, Никки?

– Да. Дерк задержал ее.

– Что произошло?

– Вы в…

– Да.

– А он?

– Все еще здесь – ждет. Значит, это из-за Дерка?

– Да. Ему вечером вдруг приспичило читать свою книгу Марте, и он проявлял такой энтузиазм, что, естественно…

– Больше не объясняйте. Но Марта разве не собиралась уходить?

– Да. Сказала, что на встречу с художником-декоратором. Потом она куда-то позвонила, повернувшись спиной, и передала сообщение, что миссис Лоренс в последний момент выяснила, что не сможет прийти и позвонит завтра договориться о следующей встрече.

– Сообщение он не получил. Хорошо, Ник. А то я забеспокоился…

– Что вы намерены делать?

– Поторчу немного здесь. Может быть, загляну позднее.

– О, пожалуйста, приходите!

Эллери вернулся к столику.

Во время его отсутствия произошли некоторые изменения. Худощавый маленький человечек в смокинге стоял у столика Харрисона, опираясь на него ладонями, и что-то говорил. У человечка были остроконечные уши и мефистофельская ухмылка, а собственные слова его явно забавляли. Однако они не забавляли Харрисона. Он выглядел старым и безобразным. Длинные красивые руки с такой силой вцепились в тарелку, что костяшки пальцев побелели. У Эллери возникло странное чувство, что в этот момент Вэн Харрисон больше всего на свете жаждет швырнуть тарелку в лицо собеседнику.

Когда человечек в смокинге повернул голову, Эллери узнал его. Это был Леон Филдс.

Информационная колонка Филдса «Потихоньку и изнутри» была piece de resistance[33]33
  Основное блюдо (фр.).


[Закрыть] более чем шестисот ежедневных газет, удовлетворяющим аппетиты миллионов читателей к слухам, сплетням и инсинуациям. Самые сочные абзацы посвящались вчерашним экскурсиям автора по бродвейским супермаркетам и кафе. Как сказал Эллери один остряк однажды вечером в «Колони», где они наблюдали за Филдсом, прыгающим от столика к столику, «один намек на то, что Леон находится поблизости – и никто не сможет спокойно спать».

У Филдса была мрачная репутация человека, никогда не теряющего след. В «Риальто» говорили, что, пока он рыщет вокруг, нельзя быть уверенным ни в чем, кроме смерти и налогов.

Эллери с клиническим интересом следил за его карьерой, и лишь недавно ему пришло в голову, что Филдса бессовестно оклеветали. Доказательства были скрытыми и бессистемными, но все же они имелись. Если рассматривать деятельность Филдса без предубеждений, то она выглядела строго моральной. Он никогда не преследовал невиновных – его жертвы всегда были в чем-то повинны. Никто не мог заставить Филдса проглотить собственные слова, какими бы неприятными они ни были. Все, что он публиковал, соответствовало фактам. Многие мишени других обозревателей Филдс щадил, ибо они были всего лишь жертвами обстоятельств. Он был скор и на обвинение, и на защиту, и некоторые из его самых беспощадных операций предпринимались в интересах беспомощных и обиженных. Однажды Филдс написал в своей колонке: «На прошлой неделе один тип назвал меня сукиным сыном. Спасибо, приятель. Моя мать была забитой собачонкой. А ваша?»

Вероятность того, что Леон Филдс идет по следу Вэна Харрисона, понизила температуру тела Эллери с невероятной скоростью.

Он с беспокойством наблюдал за происходящим.

Внезапно Харрисон вскочил, размахивая кулаками. Он что-то сказал Филдсу, и улыбка исчезла с лица обозревателя. Его рука потянулась к сахарнице. Харрисон начал отодвигать в сторону стол.

Внимание публики было сосредоточено на выступающем ансамбле. Казалось, никто не замечал назревающего скандала.

Эллери огляделся вокруг. Он не мог допустить, чтобы Харрисон его заметил. Но если ему не удастся предотвратить драку…

– Быстро! – Эллери ухватил за рукав проходящего официанта. – Разнимите их, если не хотите неприятностей!

Испуганный официант подоспел в тот момент, когда Вэн Харрисон собирался нанести удар. Он поймал его кулак, встал между противниками и быстро заговорил. Откуда-то появился высокий мужчина в смокинге. Ансамбль прекратил выступление, и двое официантов быстро убрали посуду со столика Харрисона.

Эллери сунул десять долларов в руку официанта и поспешил следом за Харрисоном и Филдсом.

Они очутились в переполненном гардеробе. Высокий человек в смокинге крепко держал Харрисона. Эллери проскользнул мимо них и вручил гардеробщице номерок и двадцать пять центов.

– Отпустите меня! – услышал он сдавленный баритон Харрисона. – Уберите руки!

– Отпустите его, – сказал обозреватель. – Он безвреден.

– О'кей, если вы так считаете, мистер Филдс, – отозвался высокий мужчина.

– Только дайте мне оплатить счет, – бушевал актер. – Если вы не трусливый сукин сын, то подождете меня на улице!

Филдс повернулся на каблуках и вышел.

Высокий мужчина начал разгонять собравшуюся толпу.

Харрисон швырнул купюру метрдотелю, нахлобучил шляпу и вышел. Его щеки посерели и подрагивали в нервном тике.

Эллери последовал за ним.

Тротуар под навесом был пуст – в театрах на Сорок шестой улице начался второй акт. Обозреватель ждал возле театра на расстоянии десяти ярдов.

Эллери ускорил шаг, оглядываясь назад. У входа в «Бриллиантовую подкову» собралось несколько человек, вытягивая шеи. Когда Эллери обернулся, они все вместе двинулись в его сторону. Кто-то крикнул, и мужчина с фотоаппаратом на кожаном ремешке начал быстро перебегать улицу с противоположной стороны по диагонали. Проезжавшее такси со скрипом затормозило и дало задний ход к темному театру.

Посмотрев вперед, Эллери не обнаружил ни Харрисона, ни Филдса.

– Они в переулке, – сказал шофер такси, высунувшись из окошка. – Что там – драка?

– Ради бога, не уезжайте! – Эллери ринулся в переулок.

Филдс и Харрисон сцепились в темноте. Актер пыхтел и ругался. Филдс дрался молча. «Он гораздо ниже и худее Харрисона и легче футов на тридцать, – подумал Эллери. – У него нет шансов».

Он бросился в свалку с воплем:

– Прекратите, вы, идиоты! Хотите, чтобы примчалась полиция?

Отброшенный сцеплением рук и ног, он ударился плечом о кирпичную стену театра.

В начале переулка что-то сверкнуло, и Эллери инстинктивно прикрыл лицо рукой. Человек с камерой! Толпа на тротуаре блокировала выход. После вспышки стало еще темнее, чем раньше.

Внезапно Эллери услышал крик Леона Филдса, потом шум борьбы, и все смолкло.

– Где вы, черт возьми? – рявкнул Эллери. – Что вы с ним сделали?

Харрисон снова выругался. Вспышка сверкнула опять. Актер наклонил голову, как бык, и рванулся вперед, расталкивая людей.

– Не позволяйте ему уйти! – взвизгнула какая-то женщина.

– О'кей, леди, – ответил ей мужской голос. – Вот вы его и держите.

Никто не вошел в переулок, кроме фотографа. Эллери слышал, как он ругается, сетуя, что уронил в свалке свою камеру.

Вскоре Эллери обнаружил Филдса, лежащего без сознания лицом вниз. Ощупав его, он не почувствовал крови. Взвалив маленького обозревателя на плечо, Эллери зашагал по переулку, стараясь держать голову пониже.

– Все в порядке, – успокаивал он окружающих. – Отойдите, пожалуйста. Обычная драка… Такси!

Последнее, что слышал Эллери, когда такси отъезжало от обочины, была непрекращающаяся ругань фотографа.

* * *

– А другой парень сбежал, – заметил шофер. – Ваш все еще в обмороке?

– Приходит в себя.

– Жаль, что в переулке было темно. Представляю себе это зрелище! Куда ехать, приятель?

– Просто выезжайте с Таймс-сквер.

Леон Филдс застонал. Эллери растирал ему руки и хлопал по щекам.

Дерк сам не знает, как ему повезло сегодня вечером. Если бы Марта была здесь… Закрыв глаза, Эллери ясно представил заголовки в бульварных газетах «Актер нокаутирует Филдса!» и тому подобное с соответствующими фотографиями.

– Кто вы, черт возьми? – осведомился Филдс.

– Фея-крестная, – ответил Эллери. – Как ваша челюсть?

– Паршиво, как и все прочее. – Филдс попытался посмотреть отекшим правым глазом. – Слушайте, а я вас знаю! Вы сын инспектора Кью. Значит, вы спасли меня от плохого мальчика?

– Просто подобрал останки.

– Он дерется по-свински. Стукнул меня по коленке, а когда я согнулся, начал дубасить по физиономии. Мне приснилось или кто-то фотографировал?

– Вам не приснилось.

– Кто это был?

– Думаю, фоторепортер, рыщущий в поисках материала.

– Великолепно, – усмехнулся Филдс. – Могу себе представить, как это будет выглядеть в газетах. – Помолчав, он спросил: – А на кого вы работаете?

– Ни на кого.

– Держу пари, что это не так.

– Вы проиграете.

Филдс снова усмехнулся:

– Как бы то ни было, спасибо.

– Не стоит благодарности.

– Знаете, кто был мой противник?

– Да.

– Ну и кто же?

– В. X.

– Дайте сигарету. Свои я, кажется, потерял во время драки.

Филдс курил медленно и задумчиво. Подбородок у него опух так же, как и глаз, поэтому сигарета торчала вбок. Смокинг был перепачкан грязью.

– Слушайте, ребята, – заговорил водитель, – я не возражаю катать вас, пока счетчик работает, но вы хоть намекните, где мне остановиться.

– Он знает, кто… – шепотом начал Филдс.

– Едва ли.

– Не говорите ему. Я хочу, чтобы все было шито-крыто. Мне нужно прочистить мозги. Могу я вам доверять?

– Смотря, что вы намерены делать.

– О'кей. Скажите ему, чтобы остановился на углу Парк-авеню и Восемьдесят шестой улицы. Где мы сейчас?

– По-моему, на Третьей авеню, возле Шестидесятой.

Эллери назвал водителю адрес и снова понизил голос:

– А почему туда? Разве вы живете не в Эссекс-Хаус?

– Это для моих читателей. Я арендую несколько убежищ под разными именами. Не думаю, что сегодня буду отвечать на телефонные звонки. По этому адресу мне звонят только битники.[34]34
  Битники – участники неформального молодежного движения конца 50-60-х гг. XX в., отвергавшие общепринятые условности.


[Закрыть]

– Что такого вы сказали нашему другу, – тоном невинного любопытства осведомился Эллери, – что привело его в ярость?

Обозреватель только ухмыльнулся. Они постояли на углу Парк-авеню и Восемьдесят шестой улицы, пока такси не скрылось из вида.

– Куда теперь? – спросил Эллери.

– Вы, я вижу, настырный.

– Мне все равно, где ваша дыра. Но вам нужна первая помощь.

Филдс уставился на него единственным дееспособным глазом.

– Ладно, – неожиданно согласился он.

Они прошли по Парк-авеню до Восемьдесят восьмой улицы и свернули на запад.

Дойдя до Мэдисон-авеню, они пересекли ее.

– Сюда.

Это был маленький жилой дом между Мэдисон– и Парк-авеню. Филдс отпер входную дверь, и они вошли. Лифт был на самообслуживании, портье отсутствовал.

Дойдя до квартиры, расположенной на первом этаже, Филдс снова воспользовался ключом. Надпись над звонком гласила: «Джордж Т. Джонсон».

– Мне нравятся квартиры на первом этаже, – сказал Филдс. – В случае чего можно выпрыгнуть в окно.

Квартира была обставлена со вкусом. Обозреватель засмеялся, увидев, как Эллери оглядывается вокруг.

– Все считают меня полным ничтожеством. Но ведь и у ничтожества может быть душа, верно? Когда я говорю, что люблю Баха, все прыскают в кулак. Открою вам секрет: я терпеть не могу буги-вуги – меня от такой музыки тошнит. Что будете пить?

Они выпили виски, и Эллери занялся обозревателем. Спустя час вымытый, переодетый в пижаму и халат Филдс с продезинфицированными ссадинами и немного опавшими опухолями снова стал походить на человека.

Они не спеша выпили вторую порцию.

– Вообще-то я не пью, когда работаю, – сказал обозреватель, – но вы отличный собутыльник.

– Я тоже не пью на работе, – отозвался Эллери, – и только ради вас нарушаю правило.

Филдс притворился, что не понял. Он весело болтал на самые разные темы, не забывая наполнять стакан Эллери.

– Это тебе не поможет, – говорил Эллери через час, – потому что хоть я в большинстве случаев сваливаюсь под стол и от трех порций, но, если захочу, остаюсь трезвым как стеклышко, сколько бы ни выпил. Вопрос в том, как к этому подойти.

– К чему?

– Ты сам знаешь к чему.

– Ну, давай послушаем Баха.

Следующий час Эллери внимал отрывистым звукам клавесина Ландовской.[35]35
  Ландовска, Ванда (1879–1959) – польская клавесинистка.


[Закрыть] При других обстоятельствах он бы наслаждался музыкой. Но сейчас его голова начала пританцовывать, а исцарапанная физиономия Филдса танцевала вместе с ней. Он зевнул.

– Хочешь спать? – осведомился обозреватель. – Выпей еще. – Он выключил проигрыватель и взял бутылку.

– Достаточно, – отказался Эллери.

– Да брось!

– Более чем достаточно. Что ты пытаешься со мной сделать?

Журналист усмехнулся:

– То, что ты пытался сделать со мной. Скажи-ка, Эллери, какой томагавк ты полируешь?

– Назовем это вытягиванием информации. С тобой все в порядке?

– Конечно.

– Тогда я пошел домой.

Филдс проводил его до двери.

– Только скажи: ты работаешь на Вэна Харрисона?

Эллери уставился на него.

– С какой стати я должен на него работать?

– Кто из нас спрашивает?

– А кто отвечает?

Они обняли друг друга, восторгаясь собственным остроумием.

– Значит, ты имеешь что-то против этого ублюдка, – резюмировал Филдс. – Может, я кое-что о нем знаю, а может, и нет.

– Может, ты перестанешь говорить загадками, Леон?

– Ладно, не будем бродить вокруг да около. – Лицо обозревателя помрачнело. – Если я уступлю тебе немного грязи, которую накопил на Харрисона, это тебе поможет?

Эллери сделал длительную паузу.

– Вероятно, – ответил он наконец.

– О'кей, я над этим подумаю.

Они снова обнялись, и Эллери, шатаясь, вышел в ночную тьму.

E, F, G

В субботу Эллери, с трудом поднявшись с кровати и обнаружив, что уже почти полдень, в который раз убедился, что жизнь частного детектива состоит не только из взлетов, но и из падений. В голове ощущалась неприятная пустота; с величайшей осторожностью он переместился в кухню. Здесь его поджидали утренние газеты. На первополосной фотографии лежащей сверху «Дейли ньюс» отец Эллери оставил красным карандашом стрелку, указывающую на человеческую фигуру, сопроводив ее надписью: «Это случайное сходство или нет?»

На снимке были запечатлены Эллери собственной персоной, прижавшийся к стене в переулке, а также Харрисон и Филдс, катающиеся по земле у его ног.

Эллери налил себе чашку кофе и сел за кухонный стол, чтобы осмыслить причиненный ущерб.

Идентификация инспектора основывалась на догадке и имеющихся у него сведениях. Никки тоже могла бы узнать Эллери, но он сомневался, чтобы это было по силам кому-нибудь еще, так как, к счастью, успел прикрыть лицо рукой. Из двух противников на фотографии было видно только лицо Леона Филдса, искаженное болью от удара и едва ли доступное опознанию. Харрисон распростерся на нем спиной к камере. Заметка на третьей странице была иллюстрирована снимком актера во время бегства из переулка, но и здесь опушенная голова искажала черты. По-видимому, обе фотографии были нечеткими, так как их наспех подретушировали, тем самым только усилив степень искаженности. У читателей вряд ли могло сложиться ясное зрительское впечатление.

История выглядела фрагментарно изложенной. В заголовке оба драчуна были названы по имени, а о месте и времени напечатано жирным шрифтом в первом абзаце, но человек, вынесший бессознательного Филдса с поля битвы, остался неопознанным и именовался просто «таинственным мужчиной». Означенного мужчину разыскивала полиция, как и водителя такси. Обозревателя Леона Филдса не удалось пригласить для интервью, так как к моменту подготовки номера он не появлялся ни дома, ни в других своих известных прессе берлогах, а в больницах о нем ничего не знали. «Возможно, Филдс скрывается у друзей». Телефон Вэна Харрисона в Дарьене, штат Коннектикут, не отвечал, в «Лэмз» он не приходил. «Полиция проверяет городские отели».

Причина драки осталась невыясненной. «Беглый просмотр недавних колонок Филдса не обнаружил упоминаний об актере Вэне Харрисоне – хороших или плохих. Харриет Лафмен – «девушка-Пятница» Филдса – отказалась от комментариев, сказав, что заявление может сделать только сам мистер Филдс».

Другие газеты также содержали краткие отчеты о поединке, но без фотографий, тем более на первой полосе.

Эллери с чашкой кофе и «Дейли ньюс» направился и спальню отца и воспользовался прямой телефонной связью инспектора с Главным полицейским управлением.

– Я ждал твоего звонка, – послышался насмешливый голос инспектора Квина. – Что стряслось вчера вечером?

Эллери отчитался отцу о событиях.

– Я еще не видел дневных газет. Каковы последние новости?

– Филдс вышел из укрытия, заявив, что все это – «буря в стакане воды». Он утверждает, что остановился у столика Харрисона, а тот был пьян, очевидно, неправильно понял его слова и пригласил Филдса «выйти», добавив несколько нелестных замечаний. Филдс в свою очередь потерял терпение и принял вызов в соответствии с великой американской традицией… ну и так далее. Филдс отказался объяснить, какие именно его слова «неправильно понял» Харрисон, и сказал, что понятия не имеет, кто был человек, посадивший его в такси. «Просто добрый самаритянин, – заявил он. – Я объяснил, куда меня отвезти, потом поблагодарил его, и мы расстались». На вопрос, узнал бы он «доброго самаритянина», если бы встретил его снова, Филдс ответил: «Сомневаюсь. В то время у меня было неважно со зрением». Почему он защищает тебя?

– Не знаю, – задумчиво промолвил Эллери. – Разве только почувствовал, что я охочусь за Харрисоном, и не желает мне мешать. Кстати, Харрисона нашли? Надеюсь, его не выудили из реки?

– К сожалению, нет, – ответил инспектор. – Он вернулся в свой дом в Дарьене около половины шестого утра в новом «кадиллаке» и угодил прямиком в объятия репортеров, которые вломились к нему и поджидали его там всю ночь, подкрепляясь выпивкой и примеряя его парики.

– Парики? – удивился Эллери. – Ты имеешь в виду, что у него накладные волосы?

– Своих только около половины, как мне сказали. К тому же он носит корсет. В комоде нашли два запасных.

– Ну и ну!

– Если бы нашли еще вставные челюсти и дырку от пули у него между глазами, я бы подумал, что мы вернулись к делу Элуэлла.

– Любопытно, – пробормотал Эллери, – известны ли его друзьям противоположного пола эти пикантные подробности?

– Смотря кому, – усмехнулся инспектор. – Впрочем, женщины, в отличие от мужчин, не придают особого значения таким вещам. Тебе нужны его показания?

– Конечно.

– Они в основном совпадают с показаниями Леона, за исключением того, что, по словам Харрисона, пьян был Филдс. Однако он так и не рассказал, из-за чего произошла драка. Говорит, что во всем виноват алкоголь. Харрисон утверждает, что, выбравшись из переулка, он взял такси на ночной стоянке и несколько часов ездил по городу, «чтобы остыть». Возможно, он провел ночь в каком-нибудь уэстчестерском баре, так как вернулся домой вдрызг пьяным. Харрисон выразил сожаление, что вышел из себя, и надежду, что мистер Филдс особенно не пострадал. С репортерами он держался весьма экспансивно. Особенно неприятным был момент, когда один из них предположил, что славная победа одержана благодаря разнице бойцов в весе и длине рук. Это едва не привело к новой драке. Но в конце концов Харрисон заявил, что будет очень рад возместить мистеру Филдсу все расходы на лечение, если таковые потребуются, и извиниться в придачу.

– Боится ответственности за нападение, – усмехнулся Эллери. – Насколько я понимаю, Леон обвинение не предъявил?

– Нет. Таким образом, эпизод с битвой в переулке можно считать завершенным.

– Скажи, папа, кто-нибудь устно или в газете намекал на то, что в этом замешана женщина?

– Насколько я знаю, нет.

– Спасибо! – горячо поблагодарил Эллери и положил трубку как раз в тот момент, когда позвонили в дверь.

Никки ворвалась в квартиру с криком:

– Эллери! Что произошло?

Эллери успокоил девушку и устроил ее в кабинете, а сам пошел в спальню переодеться, повторяя через дверь сагу о ночных событиях.

– Интересно, – медленно произнесла Никки, когда Эллери закончил повествование, – не случилось ли это из-за Марты?

– Не думаю. Едва ли Филдс стал бы замалчивать такую скандальную историю. Подобные дела как раз по его части. Нет, Никки, тут что-то другое, и я многое дал бы за то, чтобы узнать, что именно.

– Почему?

– Потому что готов поклясться, что эта история не делает чести Харрисону. У Леона безошибочный нюх на мясо с душком. Если бы мы узнали, в чем тут дело, это могло бы оказаться чертовски полезным… Но расскажите о Марте. – Эллери появился в дверях, завязывая галстук. – Как она это восприняла? Что сказал Дерк?

– Марта сыграла отлично. Но она едва не пересолила, изобразив такое неведение при виде имени Харрисона в газете, что Дерку пришлось напомнить ей об их встрече «однажды». Марта казалась настолько равнодушной, что мне почудилось, будто Дерк с подозрением на нее смотрит. – Никки поежилась. – Должно быть, Марта страшно мучается, Эллери. Она, наверное, боится звонить Харрисону и еще сильнее боится, что он позвонит ей. Я обратила внимание, что она все утро находилась рядом с телефоном.

– А Дерк не делал никаких комментариев?

– Только тот, что, если Леон Филдс раскопал что-то о Харрисоне, он ни за какие деньги не согласился бы оказаться на месте актера.

– Тут он абсолютно прав. Ну а вам нужно смотреть в оба, чтобы не пропустить следующий деловой конверт. Марта может вас опередить.

* * *

Это замечание оказалось пророческим. В понедельник утром Никки, выбежав в обычное время из своей комнаты, чтобы спуститься в вестибюль за почтой, обнаружила, что Марта уже побывала внизу и сейчас быстро просматривала конверты.

– Что-то ты сегодня рано встала, – заметила Никки, отчаянно пытаясь разглядеть на одном из конвертов красноречивые алые буквы.

Марта улыбнулась и бросила письма на столик в коридоре.

– Обычная ерунда, – равнодушно отозвалась она. – Посмотрю их позже. Кофе на плите, Никки…

Во вторник утром повторилось то же самое.

– Не знаю, что делать, если она будет продолжать в том же духе, – жаловалась Никки вечером по телефону. – Если Марта будет брать почту первой, я так и не увижу конверт.

– Что иллюстрирует тщетность всей затеи, – проворчал Эллери. – Даже если я прослежу их обоих по всему алфавиту туда и обратно, что тогда? Я пытался заняться своей работой, но длящийся днем и ночью кошмар делает это невозможным.

– Мне очень жаль, – уныло произнесла Никки. – Конечно, вы не должны позволять, чтобы страдала ваша работа. Почему бы вам не нанять секретаря?

– У меня уже есть секретарь.

– Нет, в самом деле, Эллери. Забудьте обо всем. Зачем вам эта ноша?

– Это не ноша, а глупость, Никки. Лучше бы мне следить за Дерком. Меньше хлопот и больше результатов. Раз уж цель состоит в том, чтобы не дать ему увидеть их вместе… Хотя в том ли? Теперь я уже ни в чем не уверен.

– Я хочу, чтобы эта связь прекратилась! – громко зашептала Никки. – Харрисон не подходит Марте. Я… наводила о нем справки – он дрянной тип. Нужно каким-то образом привести ее в чувство, пока Дерк обо всем не узнал. Может быть, вы найдете какой-нибудь способ поссорить их во время одной из встреч. Вы меня понимаете, Эллери?

– Понимаю, – вздохнул Эллери. В конце концов он согласился следить за Мартой вслепую в те дни, когда Никки не удастся первой взять почту.

К счастью для Эллери, Марта не меньше Вэна Харрисона была напугана историей с Филдсом. После этого не только Харрисон в течение двух недель воздерживался от отправки писем, но и Марта приклеилась к дому и мужу, словно это было самым драгоценным в ее жизни. Что значили для нее эти две недели, Эллери мог только догадываться по сообщениям Никки. Марта, очевидно, боялась покидать квартиру, так как Харрисон мог опрометчиво позвонить, что он уже сделал перед приходом первого письма. В то же время ее, очевидно, постоянно одолевало искушение ускользнуть и самой позвонить ему. В результате Марта уподобилась жалкому призраку, бродящему по квартире с заискивающей улыбкой, которую она надевала и снимала, точно комнатные туфли. Дерк выглядел озадаченным и спрашивал жену, в чем дело. Марта бормотала, что ей приходится ждать, пока Элла Гринспан перепишет второй акт, и при первой возможности уходила в спальню, словно опасаясь попадаться на глаза Дерку.

Харрисон, по-видимому, ожидал исчезновения с газетных полос истории в переулке. После того как в течение четырех дней о ней не было напечатано ни слова, внезапно пришло пятое письмо.

Им повезло. Марта, как обычно, взяла почту первой, но Никки успела заметить темно-желтый деловой конверт с адресом, отпечатанным красными буквами, прежде чем Марта убежала в спальню и заперла дверь.

– Только постарайтесь дать мне знать, когда она соберется выйти из квартиры, – сказал Эллери, когда Никки позвонила ему в полдень. – Свидание, очевидно, назначено на завтра. Но лучше не рисковать.

Следующим утром Марта ушла из дому в десять, чтобы, по ее словам, заглянуть к Элле Гринспан и посмотреть, как движутся дела с пьесой. Никки успела позвонить Эллери, пока Марта надевала шляпу. Они быстро поговорили о несуществующей книге, которую якобы потеряла Никки, и как только она положила трубку, Эллери сразу же выбежал на улицу.

Но он опоздал. Выйдя на смотровую площадку сто второго этажа Эмпайр-Стейт-Билдинг, Эллери не обнаружил никаких признаков пребывания здесь Харрисона и Марты. Подождав несколько минут в холле, он нашел дежурного и описал ему Харрисона.

– Да, сэр, этот джентльмен был у нас минут пятнадцать назад. Я помню его, потому что к нему присоединилась леди и они вместо того, чтобы смотреть на вид с площадки, сразу спустились на лифте.

Эллери пожал плечами и вернулся домой.

Следующий рапорт Никки был весьма любопытным. Как только за Мартой закрылась дверь, Дерк впал в дурное настроение, начал ходить взад-вперед и бормотать себе под нос, не сводя глаз с телефона. Наконец, в одиннадцать часов, он схватил манхэттенский телефонный справочник, нашел номер Эллы Гринспан и позвонил ей:

– Миссис Гринспан? Это Дерк Лоренс. Моя жена у вас?

И Марта оказалась там! Настроение Дерка изменилось как по волшебству. После идиотской беседы он положил трубку и с энтузиазмом принялся за диктовку.

– Ловко, – заметил Эллери. – Марта знала, что Дерк заподозрит ее, когда она впервые за две недели уйдет из дому. Должно быть, она провели с Харрисоном всего пять драгоценных минут. Интересно, о чем они говорили?

– Меня это не интересует, – отрезала Никки. – Значит, «Е» мы проскочили.

– Вы рассуждаете как редактор словаря, – фыркнул Эллери. – Дайте мне знать, когда доберетесь до «F».

До «F» они добрались через пять дней. На сей раз Никки без труда перехватила письмо, так как Марта перестала рано вставать.

– Форт-Трайон-парк, Клойстерс, завтра в час дня.

* * *

В машине Эллери испортился карбюратор, и он решил, что от станции метро на Восьмой авеню легко доберется на север Манхэттена. Он вышел со станции возле террасы обозрения на Сто девяностой улице.

До часа оставалось несколько минут. В это время Клойстерс открывался для публики. Эллери осторожно приблизился к зданию с башней. Он успел как раз вовремя, чтобы увидеть, как Марта пересела из такси в красный «кадиллак», который сразу же тронулся с места.

– Я постоянно забываю, – сказал Эллери вечером Никки, – что они не заинтересованы в осмотре достопримечательностей. Путеводитель Харрисона служит только для указания мест встречи. Очень сожалею, Никки, но слежка – явно не мой конек.