Текст книги "Алые буквы"
Автор книги: Эллери Куин (Квин)
Жанр:
Классические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)
Эллери Квин
«Алые буквы»
A
Вплоть до четвертого года их супружеской жизни друзья считали Дерка и Марту Лоренс одной из счастливейших пар Нью-Йорка.
Супругов неизменно описывали как «приятных, интересных молодых людей». Последняя характеристика озадачивала посторонних, так как обоим было за тридцать, а это в биологическом смысле уже не первая молодость. Кроме того, Марта была на два года старше Дерка. Но, познакомившись с ними поближе, любой признавал описание абсолютно верным. Дерк вызывал в воображении романтику богемных мансард, а Марта напоминала уютного породистого голубя на подоконнике. Они были интересными и приятными людьми, их манеры признавались всеми. Дерк был писателем, а для людей, не являющихся таковыми, – среди друзей Лоренсов они составляли большинство – писатели были такими же диковинками из иного мира, как кинозвезды и бывшие убийцы. А очевидная доброжелательность Марты не позволяла другим женщинам усматривать в ней какую-либо угрозу для себя.
И все же те, кто считал Лоренсов интересными и приятными, были бы удивлены, задумавшись над количеством доказательств противоположного. Временами, особенно на третьем году супружества, Дерк внезапно выходил из себя без всякой видимой причины или же проглатывал на две-три порции скотча больше положенного. Даже писатель может стать невыносимым, когда он устраивает сцену или напивается вдрызг. Временами Марта становилась скучной – обычно, когда Дерк впадал в одно из вышеописанных состояний. Но никто никогда не думал, что эти легкие мазки могут повлиять на все полотно. Единственным их эффектом было доказательство, что Лоренсам не чуждо ничто человеческое, – это спасало супругов от весьма реальной опасности оказаться всеми покинутыми по причине их поистине нечеловеческого счастья.
Эллери познакомился с Лоренсами через Никки Портер. Правда, он и прежде встречал Дерка Лоренса на собраниях детективных писателей Америки – еще когда Дерк работал над своими мрачными и непопулярными криминальными романами, но они не были друзьями до тех пор, пока Дерк не женился на Марте Гордон. Марта и Никки были знакомы еще в Канзас-Сити, а когда Марта перебралась в Нью-Йорк, обе девушки встретились снова и вскоре стали неразлучными.
Марта Гордон приехала в Нью-Йорк не зарабатывать деньги, а спускать их. Ее мать умерла, произведя на свет единственного ребенка, а отец, занимавшийся мясоконсервным бизнесом, умер во время войны, когда Марта гастролировала с армейской труппой по островам Тихого океана – она обучалась актерскому мастерству в Орбелине и начала выступать на сцене, когда разразилась война. Мистер Гордон оставил ей несколько миллионов долларов.
Эллери нашел Марту умной и чувствительной девушкой, не испорченной деньгами, но одинокой из-за них.
– Когда мне говорят, как я прекрасна, – сказала Марта однажды вечером в квартире Квинов, – я выхожу из себя. А мне часто это говорят.
– Вы чересчур подозрительны, – возразил Эллери. – Ведь вы чертовски хорошенькая девушка.
– Et tu,[3]3
И ты (лат.) – начальные слова фразы «И ты, Брут», приписываемой умирающему Гаю Юлию Цезарю.
[Закрыть] Эллери! Вы знаете, сколько мне лет?
– В данном случае тебе незачем выходить из себя, – заметила Никки. – Эллери говорит то, что думает.
– Вот именно, – кивнул Эллери. – Вам следует брать Никки с собой на свидания, Марта. Ее суждения о мужчинах сверхъестественно проницательны.
– Как бы то ни было, – сказала Марта, – зачем мне выходить замуж? Я собираюсь стать звездой Бродвея или умереть во время очередной неудачи.
Но Марта ошиблась в обоих отношениях. Она не смогла стать звездой Бродвея, но пережила это, чтобы встретить Дерка Лоренса.
К тому времени Марта выработала определенную тактику. Она вела скромную жизнь, и все ее знакомые были умеренно обеспеченными людьми. Когда Дерк Лоренс сделал ей предложение, она работала в офисе театрального продюсера на жалованье шестьдесят долларов в неделю. Дерк не подозревал, что его жена – миллионерша, пока они не обосновались на третьем этаже дома без лифта в районе восточных тридцатых улиц.
Эллери знал Лоренсов так же хорошо, как других друзей Никки, однако никогда не испытывал твердой уверенности в отношении их будущего. Все дело, как он подозревал, заключалось не столько в тощих гонорарах Дерка и монументальных доходах Марты, сколько в самом складе характера Дерка, который был вспыльчивым, неотесанным и странным, словно персонаж Эмили Бронте.[4]4
Бронте, Эмили (1818–1848) – английская писательница. Имеется в виду Хитклиф – персонаж романа Э. Бронте «Грозовой перевал».
[Закрыть]
Но именно эти черты его характера привлекали Марту. Для маленькой блондинки ее сердитый темноволосый муж был непризнанным гением – великой и трагической фигурой. От правды не уйти – их тянуло друг к другу, как нередко бывает с двумя противоположностями. Дерк всегда был поглощен своими проблемами, реальными и воображаемыми, а в крепком теле Марты не было ни одной эгоистичной косточки. Он требовал – она выполняла. Он дулся – она развлекала. Он бушевал – она успокаивала. Он сомневался – она уверяла. Марта полностью удовлетворяла настоятельную потребность Дерка в ухе, куда можно отдавать распоряжения, груди, на которую можно преклонить голову, и паре мягких материнских рук, с радостью предоставляя в его распоряжение и то, и другое, и третье.
Это выглядело достаточно твердой опорой для брака, но, очевидно, не являлось таковой. К концу третьего года, когда перемены стали заметными, оба, казалось, не могли подолгу оставаться на одном месте.
Обычно первой с места срывалась Марта. Но Эллери обращал внимание, когда им с Никки случалось оказаться вместе с Лоренсами в городе и на вечеринках, что бегство Марты представляло собой род условного рефлекса, возникающего при появлении грозных признаков дурного настроения мужа. Когда Дерк сердился, один из уголков его рта слегка приподнимался, что походило на улыбку, но весьма скверную. В такие моменты все, что бы ни сделала или ни сказала Марта, вызывало у него протест. В итоге Марта вскакивала со стула и заявляла, что хочет поесть овощной салат со сметаной в «Линдис» или еще что-нибудь, что приходило ей в голову. Тогда Дерк приходил в себя, и они удалялись, увлекая за собой остальных присутствующих, хотя у тех не было никаких причин куда-либо идти.
Но иногда, как только рот Дерка начинал кривиться, Марта поворачивалась к нему спиной. Тогда он приходил в ярость из-за любой ерунды или начинал пить, как лошадь. В некоторых случаях у Марты внезапно развивалась мигрень, и она сразу же отправлялась домой.
На четвертый год брака трения достигли критической стадии. Супругов видели вместе все реже, а Дерк стал пить постоянно.
В этом году Марта нашла свое место в театре. Она купила пьесу и осуществила на собственные деньги ее постановку. Дерк иногда появлялся на репетициях или устраивал Марте сцены в ресторанах. Марта с головой погрузилась в постановку, не видясь ни с кем из друзей – даже с Никки. Когда пьеса провалилась, Марта упрямо выпятила маленький подбородок и начала подыскивать другую. Происходящее в их доме – к тому времени они жили в квартире на Бикмен-Плейс – не было секретом для соседей. Ссоры с утра до ночи, звуки бьющейся посуды, отчаянные рыдания или свирепые крики…
Их брак терпел крах, и, казалось, никто не знает почему.
Никки недоумевала так же, как и остальные приятели Лоренсов.
– Понятия не имею, в чем тут дело, – ответила она на вопрос Эллери.
– Но, Никки, ведь вы ее лучшая подруга!
– От этого нет никакого толку, – печально промолвила Никки. – Конечно, во всем виноват Дерк. Если бы только он перестал изображать из себя Эдгара Аллана По![5]5
Создатель детективного жанра, американский писатель Эдгар Аллан По (1809–1849) был подвержен приступам депрессии и злоупотреблял алкоголем.
[Закрыть]
Но одним прекрасным летним вечером Эллери и Никки узнали, что происходит с Лоренсами.
* * *
Это началось с посыльного из «Вестерн юнион».[6]6
«Вестерн юнион» – американская телеграфная компания.
[Закрыть] Он позвонил в квартиру Квинов, когда Никки надевала чехол на пишущую машинку Эллери.
– Написано от руки и адресовано вам, – сказала она, входя в кабинет с конвертом. – И если это не почерк Марты Лоренс, то я обезьянья тетушка. Зачем ей понадобилось писать вам?
– Вы говорите как жена, – усмехнулся Эллери, потряхивая шейкером для коктейлей. Сегодня диктовка шла туго, и ему не хотелось быть любезным с кем бы то ни было, а тем более с единственной свидетельницей его частых проявлений дурного расположения духа. – Ладно, Никки, давайте письмо.
– Не хотите, чтобы я прочла его вам, пока вы готовите коктейль? В конце концов, для чего существуют секретари?
– Коктейль готов. Дайте мне конверт!
– Не понимаю, – продолжала Никки, пока Эллери вскрывал конверт. – Должно быть, случилось нечто ужасное. Конечно, если вы хотите, чтобы я вышла…
Но записка сделала обоих серьезными.
Дорогой Эллери!
Я испробовала все средства, которые знаю, но, по-видимому, этого недостаточно. Так больше не может продолжаться. Мне нужна помощь.
Сегодня около половины десятого вечера я буду на скамейке Центрального парка на главной аллее от входа с Пятой авеню, возле Семьдесят второй улицы. Если Вы до тех пор по какому-то ужасному совпадению увидите Дерка, ради бога, не говорите ему ни слова о том, что я просила Вас о встрече. Он думает, что я пошла в «Барбизон» повидать Эми Хауэлл насчет пьесы.
Я буду ждать до десяти. Пожалуйста, приходите!
Марта.
Никки уставилась на послание, написанное нервными каракулями. Затем, пнув ножку письменного стола Эллери, она подошла к кушетке и села.
– Рабочий день окончен, так что можете вести себя как джентльмен – если этого вообще можно ожидать от обычного мужчины. Мне нужны выпивка и сигарета… Бедная Map! Этот брак должен был длиться тысячу лет, как гитлеровский рейх. Вы ведь собираетесь встретиться с ней?
– Не знаю.
– Не знаете?!
– Если бы дело заключалось в том, что Дерк что-то украл или кого-то убил…
– Откуда вы знаете, что это не так? – с вызовом осведомилась Никки.
– Мое дорогое дитя…
– И не называйте меня «дорогое дитя», Эллери Квин!
– …это приобрело хроническую форму и продолжается больше года. Просто два человека затеяли рай на плоту и внезапно обнаружили, что он под ними качается. Такое происходит каждый день. Чем я могу помочь Марте? Подержать ее за руку? Притащить Дерка за шиворот в собор Святого Патрика и прочитать ему отеческую проповедь под звуки свадебного марша? – Эллери покачал головой. – В такой ситуации не знаешь, как поступить.
– Вы кончили болтать?
– Я не болтаю. Просто инстинкт подсказывает мне, что лучше держаться в стороне.
– Задам вам только один вопрос. – Никки поднялась так резко, что пролила коктейль на нейлоновые чулки. – Вы собираетесь сегодня вечером встретиться с Мартой или нет?
– Но это несправедливо, – запротестовал Эллери. – Ей бы следовало обратиться к священнику. Я еще не решил…
– Зато я решила. С меня довольно.
– С вас – что?
– Довольно. Я прекращаю работу у вас. Найдите кого-нибудь другого для окончания вашей книги. Она все равно никуда не годится.
– Никки! – Эллери поймал ее у двери. – Конечно, вы правы. Книга дрянная. А я пойду на свидание.
– О, роман не так уж плох, Эллери, – смягчилась Никки. – А некоторые страницы, по-моему, просто блестящи…
* * *
Эллери нашел Марту на скамейке в густой тени. Он едва не прошел мимо, так как она была во всем черном, включая вуаль, – как будто специально оделась в тон подступающей тьме.
Когда Эллери сел, она схватила его за руку.
– Вы вся дрожите, Марта. – Эллери подумал, что немного легкомыслия может пойти на пользу. – Подходящая начальная реплика для пьесы.
Он оказался не прав. Марта начала плакать, закрыв лицо руками и отчаянно всхлипывая.
Эллери пришел в ужас. Он огляделся, дабы убедиться, что никто за ними не наблюдает. Но кусты позади их скамейки были неподвижны, а люди на других скамейках не обращали на них внимания. Слезы в Центральном парке не были новостью для влюбленных, пришедших на ночное свидание.
– Простите, Марта. Я очень сожалею. Может, вы расскажете мне, в чем дело? Едва ли все настолько плохо… – Некоторое время Эллери продолжал в том же духе, но Марта плакала все громче.
– Что-нибудь не так, приятель? – пробасила высокая фигура.
– Нет-нет, полицейский. – Эллери говорил достаточно громко, чтобы его слышали сидящие на ближайшей скамейке. – Мы просто репетируем сцену из нашей новой пьесы. – Он опустил поля шляпы.
– Вот как? – Патрульный выпрямился, и головы на соседних скамейках тотчас же повернулись к ним. – И когда же премьера? Я сам завзятый театрал. Мы с женой стараемся не пропускать ни одного нового спектакля, если только хватает на билеты…
– В следующем месяце в «Бродхерсте». Назовите в кассе мое имя. А теперь прошу нас извинить…
– Да, сэр. Но какое имя?
– Альфред Лант,[8]8
Лант, Альфред (1893–1977) – американский актер.
[Закрыть] – ответил Эллери.
– Да, сэр! – Полицейский с почтением шагнул назад и сказал Марте: – Доброй ночи, мисс Фонтэнн.[9]9
Фонтэнн, Линн (1877?–1973) – американская актриса, жена Альфреда Ланта.
[Закрыть] – Отдав честь, он двинулся дальше.
– Теперь, Марта… – быстро начал Эллери.
– Через минуту со мной все будет в порядке. Так глупо с моей стороны… Я вовсе не собиралась… – Марта спрятала лицо у него на груди.
– Конечно. – Эллери смущенно озирался. Все наблюдали за «репетицией». – Вы ведь так долго держали это в себе. Так что все вполне естественно. А сейчас возьмите себя в руки и давайте поговорим. – Левая рука Эллери заныла, поскольку Марта прижимала ее к перекладине. Освободив руку, он положил ее поверх спинки скамейки, коснувшись плеч Марты.
– Ссора влюбленных? – послышался голос.
Марта вздрогнула.
Эллери обернулся.
За скамейкой стоял Дерк Лоренс. Шляпа его съехала набок, а застывшее лицо свидетельствовало о весьма значительной степени опьянения. От него сильно пахло виски. Глаза под набрякшими веками казались темными ямами.
– Привет, Дерк, – добродушно откликнулся Эллери. – Откуда вы взялись?
– Из ада, – усмехнулся Дерк. – И я подыскиваю компанию.
Эллери поднялся. Марта быстро встала между ним и мужем.
– Пожалуйста, Дерк, иди домой, – сказала она.
– Это не дом, а ад. Ты понимаешь, о чем я?
– Послушайте, Дерк, – сердито сказал Эллери. – Если ваше замечание насчет влюбленных не было шуткой, то вы еще больший дурак, чем я. Я вижу Марту впервые за несколько месяцев. Она хотела о чем-то со мной поговорить…
– Несомненно, на языке взглядов, – мечтательным тоном произнес Дерк Лоренс. – Марта, моя маленькая нимфоманка… Вам что-то известно, братец Кью? Меня вы не одурачите.
– Марта, вам лучше уйти, – посоветовал Эллери.
– Да, Марта, любовь моя, – кивнул Дерк. – Поскольку я собираюсь научить этого кобеля держать свои грязные лапы подальше от чужих жен…
– Нет, Дерк! – вскрикнула Марта.
Дерк шагнул в лунный свет. Эллери заметил в уголках его рта пузырьки пены. Глаза, однако, были трезвыми и печальными. Внезапно он ударил Марту по лицу тыльной стороной руки, и она упала на землю.
Эллери быстро наклонился, пытаясь отыскать Марту в темноте, но даже не успел присесть на корточки. В его голове словно бомба взорвалась, затылок ударился о цемент дорожки, досталось и остальным частям тела.
Последнее, что он помнил, – оглушительный треск на соседних скамейках.
Это были аплодисменты.
* * *
– Теперь вы знаете, – сказала Марта. – Лучше, чем я могла бы об этом рассказать, Эллери. Я сделала все возможное, чтобы Дерк не следовал за мной, но, очевидно, этого было недостаточно, и он мне не поверил.
– Еще кофе, дорогая? – прощебетала Никки.
Эллери хотелось, чтобы Никки хоть как-нибудь оценила его героизм. На его подбородке отсвечивал багрово-зеленый синяк, а затылок болел так, будто его взбалтывали в цементном шейкере.
Он пришел в себя в парке, обнаружив свою голову на коленях Марты и толпу восхищенных зрителей вокруг них. Дерк ушел. Театрал-патрульный с жаром заявил, что готов арестовать этого придурка – если только мистер Лант сообщит его имя – за то, что он так далеко зашел, играя свою роль… Кстати, ему кажется, что мистер Лант немного поседел или, может быть, у него новый парик? В конце концов, Эллери, прикрыв лицо шляпой, уговорил полицейского посадить их в такси у выхода на Семьдесят вторую улицу, и единственным адресом, который он мог в теперешнем состоянии назвать водителю, был адрес квартиры Квинов. Там оказалась Никки, которая должна была отправиться на встречу с литературным агентом, но вместо этого поджидала своего босса. Марта бросилась в ее объятия, и обе женщины на полчаса скрылись в ванной инспектора Квина, предоставив Эллери оказывать помощь самому себе. Даже отец не мог им заняться по причине своего отсутствия.
– Но что произошло с Дерком? – спросила Никки. – Он совсем спятил?
– Не знаю, – устало ответила Марта. – Думаю, он сам не знает, что с ним происходит.
– У меня на этот счет нет никаких сомнений, – сказал Эллери, пытаясь пошевелить челюстью.
– Вам повезло, что вы остались живы.
– Бросьте, – поморщился Эллери. – Эта скотина бьет крепко, но не настолько.
– Я боялась, что у него есть пистолет, – обратилась Марта к своей кофейной чашке. – Он угрожал, что начнет носить оружие.
– Никки ежечасно угрожает уволиться, Марта, но все еще работает у меня.
– Вы мне не верите. Этого следовало ожидать. Повторяю: если бы у Дерка было при себе оружие, он бы вас убил.
– У него для этого имелся отличный повод, – сказал Эллери. – Не хочу казаться бесчувственным, но взгляните на это с его точки зрения…
– Взгляните сами, – холодно отозвалась Никки.
– Вы рассказали ему, Марта, весьма сомнительную историю о встрече в отеле с женщиной-драматургом. Поэтому Дерк последовал за вами. Он видел, как вы вошли в парк и заняли скамейку в темноте. Потом появился я – очевидно, по предварительному сговору. Я тоже сел, и Дерк увидел, как вы склонили мне голову на грудь, и я вас обнял. Ваш плач только ухудшил положение – выглядело так, будто между нами что-то было, но я нашел себе новое развлечение, а вы стараетесь меня удержать. Что еще он мог подумать? В конце концов, все мужчины одинаковы.
Марта закрыла глаза.
– Вроде вас? – ехидно вставила Никки. – Такие жены, как Марта, встречаются только в викторианских романах, и мужа, который этого не понимает, следует кастрировать.
– Может, вы перестанете вмешиваться? Кроме того, Марта, Дерк был пьян. Возможно, будь он трезвым…
Марта открыла глаза.
– Когда он трезв, все еще хуже.
– Хуже? Что вы имеете в виду?
– Когда Дерк трезв, я не могу успокаивать себя тем, что он говорит эти ужасные вещи, потому что пьян.
– Вы хотите сказать, Дерк в самом деле верит, что вы ему изменяете?
– Он пытается не верить. Но это превратилось в навязчивую идею, которую ему не удается контролировать.
– Иными словами, он рехнулся, – уточнила Никки.
– Ты не любишь его, Никки, а я люблю.
– Будь он моим мужем, я бы живо вытряхнула из него такие идеи!
– Он болен…
– Так все-таки, – осведомился Эллери, – болен он или здоров?
Никки вскочила на ноги.
– Марта, я сейчас же отвезу тебя к себе.
– Сядьте и заткнитесь, Никки. Или отправляйтесь в другую комнату. Если Марта нуждается в моей помощи, я должен знать, в чем заключается ее проблема. Я не намерен читать проповеди, так как видел куда худшие преступления, нежели адюльтер. Поэтому, Марта, скажите откровенно: вы в самом деле нимфоманка, как назвал вас Дерк?
– Если и так, то он до сих пор меня на этом не поймал. – Лицо Марты по-прежнему ничего не выражало. – Слушайте, ребята, я – женщина, которая пытается спасти свой брак. В противном случае меня бы здесь не было.
– Touche,[10]10
Туше – укол в фехтовании (фр.). В переносном смысле – остроумный ответ.
[Закрыть] – усмехнулся Эллери. – А теперь расскажите мне все, что вам известно о Дерке и что могло бы объяснить его комплекс ревности.
* * *
О детстве Дерка Марта знала мало. Как и она, он был единственным ребенком в семье. Предки Лоренсов жили в штате Мэриленд на Восточном побережье, во время Гражданской войны симпатизировали южанам. Мать Дерка происходила из Южной Каролины, из семейства Ферли: некогда рабовладельцев, потом обедневших аристократов.
Если Дерку чего-нибудь недоставало в детстве, то отнюдь не материальных ценностей. Лоренсы унаследовали свое состояние от прадеда, который после Аппоматтокса[11]11
Аппоматтокс – город в штате Вирджиния, где 9 апреля 1865 г. генерал конфедератов Р. Ли сдался федеральному генералу У. Гранту, что ознаменовало конец Гражданской войны в США.
[Закрыть] отправился на Запад, разбогател на приисках и строительстве железных дорог и вернулся в Мэриленд, чтобы наполнить семейные сундуки.
– Отец Дерка никогда в жизни не работал, – продолжала Марта. – Дерк тоже, покуда не надел форму. Отец отправил его в военный институт в Вирджинии, но его через год вышвырнули оттуда за постоянные нарушения дисциплины. Тогда он решил стать писателем. Пёрл-Харбор застал его живущим в Гринвич-Виллидж, носившим бороду и старающимся походить на хемингуэевского персонажа, живущего всего на десять тысяч в год. Дерк пошел в армию – думаю, для разнообразия – и служил офицером парашютного полка в Бельгии, когда узнал, что его родители погибли в автомобильной катастрофе. Вернувшись домой после войны, он узнал еще две вещи: что полиция подозревает, будто мистер Лоренс намеренно сбросил в кювет автомобиль, где находились он и миссис Лоренс…
– Почему? – спросил Эллери.
– Не знаю, если только это как-нибудь не связано с другим фактом, о котором Дерк узнал по возвращении. Его отец растратил все состояние Лоренсов – все до последнего цента – и не оставил ничего, кроме долгов.
Дерк вернулся в Нью-Йорк, имея лишь то, что было при нем. Он снова пытался писать, но после нескольких голодных месяцев начал искать работу. Ему повезло, и какое-то время, пока ему не исполнилось двадцать восемь, он служил в редакторском отделе одного издательства.
Я встречала кое-кого из его сослуживцев, и они рассказывали одно и то же. Дерк выглядел весьма интеллектуальным – как и все недоедающие – и обладал весьма мрачным взглядом на жизнь. Его коньком была ирония, но, несмотря на блестящий ум, он не ладил с сотрудниками, особенно с женщинами.
– По какой-нибудь конкретной причине? – спросил Эллери.
– Вскоре после поступления в редакцию Дерк стал встречаться с одной из работающих там девушек. Я знаю только то о ней, что ее звали Гвлэдис – она писала свое имя с буквой «в». Гвлэдис влюбилась в него без памяти, у них была связь, но вскоре она ему надоела, он перестал с ней видеться, и бедняжка покончила с собой. Конечно, Гвлэдис была законченной истеричкой, и это не вина Дерка, но с того времени он перестал даже подходить к женщинам.
Издательская работа требовала от Дерка чтения великого множества детективных произведений. Они возбудили его воображение, и он вновь взялся за писательскую деятельность – на сей раз за детективный роман.
К удивлению Дерка, его же фирма взялась за публикацию книги. Всего продали менее четырех тысяч экземпляров, но отзывы были хорошими. Книга называлась «Смерть – моя любовь». Что вы о ней думаете, Эллери?
– Для начинающего писателя это удивительная вещь. Сюжет скроен по-любительски, но дело в настроении. Я спросил Дерка, когда впервые встретил его на собрании детективных писателей Америки, откуда эта болезненная атмосфера. Он ответил, что любое убийство – болезненная тема. Тогда Дерк оставил работу и посвятил все время пишущей машинке, верно?
– Да, – кивнула Марта. – В течение следующего года он написал еще три детективных романа.
– На собраниях Дерк почти не раскрывал рта, но со мной был откровенен, – продолжал Эллери. – Он обижался, что его книги расходятся плохо, в то время как куда худшие произведения проходят на ура. Свою обиду он прикрывал вызывающими манерами. Когда я предложил ему пойти на компромисс со вкусами публики и несколько осветлить колорит, Дерк ответил, что пишет так, как хочет писать, а если людям это не нравится, то пусть не покупают его книги. Мне это показалось не слишком похожим на реакцию взрослого человека, и я не удивился, когда он вскоре забросил работу над детективной прозой.
– Боюсь, это была моя вина, – вздохнула Марта. – Я ведь Дерку проходу не давала, так как спустя три дня после нашей первой встречи твердо решила выйти за него замуж.
– Ты никогда мне об этом не говорила, – упрекнула ее Никки.
– Я о многом никогда тебе не говорила, Никки. Каждый день я писала ему любовные письма, потеряв всякий стыд. А после свадьбы я убеждала его попробовать силы в серьезной литературе. Возможно, это была моя самая большая ошибка. Дерк был так счастлив и трудился с таким увлечением, но после выхода книги было продано еще меньше экземпляров, чем в случаях с его детективными романами. Большинство критиков разнесли роман в пух и прах…
– «Звук молчания» действительно плохая книга, Марта, – мягко произнес Эллери. – Гипертрофированный реализм обернулся обычной мелодрамой.
– Мы переживали неудачу несколько недель, – после паузы продолжала Марта, – но в конце концов мне удалось пробудить в Дерке веру в себя и заставить его написать второй роман. Однако результат оказался еще более плачевным…
После второй книги я уже не могла вывести Дерка из депрессии. Чем больше я пыталась, тем сильнее раздражала его. Когда Дерк приступил к работе над третьим романом, он заперся у себя в кабинете. И тут я, очевидно, совершила вторую ошибку. Вместо того чтобы взломать замок и вбить немного здравого смысла в его тупую башку, я… ну, стала искать занятие для себя и осуществила постановку «Вокруг тутового дерева». Провал научил меня многому – я поняла, что театром должна была заниматься до знакомства с Дерком.
Мне казалось, что мое фиаско должно вновь нас сблизить, так как, согласно теории, люди в беде тянутся друг к другу. Но это только сильнее отдалило нас. Дерк обвинил меня в том, что я следую примеру всех богатых дилетантов, и у нас произошла бурная ссора. Я была смертельно обижена во второй раз… Дерк угрюмо сел за машинку, а я приобрела права на еще одну пьесу. И вот тогда-то его ревность и дала о себе знать.
– Как именно Дерк ее проявлял? – спросил Эллери.
– Автором пьесы был Алекс Конн – вы его знаете. У меня это был второй драматургический опыт, а у него – первый. Никогда еще не существовал автор, с таким уважением относившийся к своему продюсеру. Бедный Алекс и в мыслях не имел ухаживать за мной – он скорее занялся бы любовью со сфинксом. К тому же он голубой.
Перед началом репетиций пьесу понадобилось заново перепечатать. У меня имелись возражения относительно некоторых сцен, и я часто заглядывала в дешевый отель на Таймс-сквер, где работал Алекс. Однажды вечером туда ворвался Дерк и, к моему и Алекса полному изумлению, обвинил нас в том, что мы наставляем ему рога (Алекс, как назло, работал в нижней рубашке и босым). Мы подумали, что он шутит. Однако Дерк так поколотил беднягу Алекса, что о шутках не могло быть и речи.
Как мы с Алексом ни убеждали Дерка, что он все нафантазировал, это не производило на него никакого впечатления. Он выглядел… ну так, каким вы его только что видели, Эллери. Только в тот вечер он не был пьян.
– Надеюсь, ты отругала его как следует! – воскликнула Никки.
– Ну, я заявила, что не собираюсь вести себя так, будто совершила преступление, потому что я ни в чем не виновата, и добавила что-то насчет любви и доверия. В конце концов мы обнялись, и это казалось началом нового взаимопонимания. Но на той же неделе, когда я обсуждала роль Майкла в пьесе Алекса с Роем Берком, который должен был играть ее, Дерк устроил очередную сцену, и отчет о ней попал в газеты. С тех пор все продолжается в том же духе, и я не могу понять почему!
Внезапно Марта расплакалась.
– Если Дерк не прекратит… я не смогу больше это выносить! Ему надо помочь, Эллери. И мне тоже. Можете вы хоть что-нибудь придумать?
Эллери взял ее за руку.
– Попытаюсь, Марта.
* * *
Эллери усадил Марту Лоренс в такси – она настояла, что поедет домой одна, – и поднялся наверх, застав Никки с сердитым видом наливающей в кофейник воду из кухонного крана.
Они пили кофе, как двое незнакомых людей в кафетерии.
Потом Никки со стуком поставила чашку на стол.
– Я знаю, что утром буду ненавидеть сама себя, но сейчас мне придется встать на колени и умолять вас, Эллери.
– О чем?
– Не будьте тупицей! Что вы можете предпринять?
– Откуда я знаю? Вы знакомы с этим идиотом ближе, чем я.
Никки нахмурилась:
– Лично я думаю, что Марта не меньшая идиотка. Но как она сказала, я ведь не влюблена в Дерка. Марта очень многое для меня сделала, Эллери, – я никогда вам об этом не рассказывала и, возможно, не расскажу. И она мне не просто симпатична – я очень люблю ее. В ней есть что-то удивительно чистое – как в маленькой девочке в крахмальном фартучке. По-моему, она последняя женщина в мире, которую кто-то может обвинить в распутстве. Особенно ее муж! Вот почему я так беспокоюсь, Эллери. Это неестественно. С Дерком что-то не так.
– Разумеется.
– И я боюсь…
– С полным основанием. – Эллери погладил подбородок. – Но что я могу сделать? Дерк нуждается во враче, а не в детективе.
– Врачи не знают всего.
– О таких вещах они знают куда больше меня.
– Он совершает преступление!
– Да, как сатуратор с содовой, который не моет стаканы должным образом. Однако такого рода тайны не для меня. Я бы хотел помочь, Никки, но эта проблема не по моей части.
– Она может превратиться в ту, которая как раз по вашей части!
– Все, что я в состоянии сделать, – это повидать завтра Дерка и постараться убедить его заняться помощью самому себе. Хотя после сегодняшнего вечера я вряд ли годен даже на это… Посмотрите, Никки, есть ли в аптечке кодеин.
* * *
Однако Дерк сам пришел повидать Эллери. Он появился в квартире Квинов, когда инспектор садился завтракать.
– Эллери? – Инспектор с подозрением взглянул на Дерка. – Он еще в постели, мистер Лоренс. Кто-то поставил ему вчера вечером здоровенный фингал на подбородке, и он провел полночи, жалея самого себя. Вы ничего об этом не знаете?
– Это сделал я, – заявил Дерк Лоренс.
Инспектор уставился на него. Щеки Дерка обросли щетиной, одежда его выглядела измятой и влажной, а смуглое лицо – усталым.
– Сейчас вы не кажетесь таким уж грозным. Пройдите в ту дверь, а потом сверните налево.
– Благодарю вас. – Дерк проследовал через кабинет Эллери в его спальню.
Эллери лежал на животе, уткнувшись носом в пузырь со льдом.
Дерк опустился на стул возле кровати.
– Не беспокойтесь, – заговорил он. – Считайте, что я приполз к вам на брюхе.
– Это сон, – сдавленным голосом произнес Эллери. – По крайней мере, я на это надеюсь. В таком случае мне не придется вставать. Что вы хотите?
– Извиниться.
– Отлично. Тогда принесите мне кофе.
Дерк поднялся и вышел. Вскоре он вернулся с кофейником, двумя чашками и блюдцами, налил обоим кофе, зажег Эллери сигарету и снова сел.
– Я бы не сказал, – заметил Эллери, окидывая его взглядом с ног до головы, – что и вы провели спокойную ночь.
– Я бродил по улицам.
– Всю ночь? Под дождем?
Дерк посмотрел на себя с некоторым удивлением:
– Действительно, шел дождь.
– Значит, вы не были дома?
– Нет.
– И даже не позвонили Марте?
– Она бы не стала со мной разговаривать.
