Текст книги "Смерть в Голливуде (Происхождение зла) "

Автор книги: Эллери Куин (Квин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

– И что было в первой коробке, – пробормотал себе под нос Эллери.

– Да, и это. Ладно, сегодня я обещал доктору Волюте оставить Приама в покое. Но уж завтра я припру его к стенке!

Когда Китс удалился, Эллери побрел в холл. В доме стояла гнетущая тишина. Взволнованный Гроув Макгоуэн побежал к Хиллам, рассказать Лаурел о необычайном нашествии земноводных. Дверь в комнату Приама была плотно закрыта.

Делии не было ни видно, ни слышно. Ему сказали, что она пошла к себе, заперлась и, видимо, легла. Состояние мужа у нее больше не вызывало ни малейшего интереса. Она сама выглядела гораздо более больной.

Эллери, вконец расстроенный последним обстоятельством, совсем уже собрался уходить, но в последний момент вспомнил, что еще не побывал в библиотеке. Или он просто искал предлог, чтобы остаться? Как бы то ни было, он вошел в дверь напротив комнаты Приама.

В библиотеке сидел отец Делии, внимательно разглядывавший водные знаки на марках из своей коллекции.

– А-а, это вы, мистер Кольер! – приветствовал его Эллери. Старик бросил взгляд в его сторону и тут же вскочил, расплывшись в улыбке.

– Заходите, заходите же, мистер Куин. Ну как, все в порядке, надеюсь?

– Почти, – ответил Эллери. – От лягушек, по крайней мере, мы уже избавлены.

Кольер скорбно покачал головой:

– Люди так бесчеловечны! Казалось бы, уж можно ограничить свои кровожадные порывы пределами нашего собственного рода. Так нет! Кому-то понадобилось вымещать свою досаду на таком безобидном создании, как Hyla regilla[6]6
  Hyla regilla – (лат.) квакши. – мелкие лягушки, ведущие древесный образ жизни благодаря присоскам на концах пальцев (прим. ред.)


[Закрыть], уж не говорю о…

– На ком, на ком?! – изумился Эллери.

– Hyla regilla. Древесные квакши, мистер Куин, или иначе – древесные лягушки. Бедняжки в основном принадлежали к этому виду амфибий. – Тут Кольер немного повеселел и сказал: – Ладно, не стоит больше об этом. Хотя единственное, чего я все-таки не могу понять, почему взрослый мужчина вроде Роджера Приама так перепугался их вида… пускай даже со свернутыми шеями? Что за нелепость!

– Мистер Кольер, – как бы между прочим спросил Эллери, – а как вы думаете, в чем здесь причина?

– Причина? – воскликнул старик и решительно отложил пинцет в сторону. – Я скажу вам, в чем здесь причина? Она в злобе и испорченности. В алчности и эгоизме, ненависти и жестокости, а равно – в недостатке совести и сдержанности. В черных душах и черных мыслях, свирепости, невежестве и страхе. Причина в нежелании стремиться к добру и удовлетворяться тем, что имеешь. В желании стяжать то, чего у тебя еще нет. В зависти и подозрительности, дурных страстях и вожделении, в стремлении господствовать надо всем и надо всеми. В пьянстве и дьявольской ярости, в жажде грубых удовольствий и острых ощущений. Короче говоря – причина в самой природе человека, мистер Куин.

– Благодарю вас, – смиренно поклонился Эллери и отправился восвояси.

На следующее утро лейтенант Китс надел свой выходной костюм и отправился к Роджеру Приаму с таким видом, словно судьба всего Лос-Анджелеса зависела сейчас от ответов последнего. Но дело кончилось ничем, если не считать того, что Китс в конце концов вышел из себя и употребил несколько выражений, не рекомендуемых к употреблению в руководствах для полицейских офицеров. А затем вынужден был отступить под градом еще более крепких выражений (не говоря уж о предметах), обрушившихся ему вдогонку как беглый огонь из всех орудий. Приам же в результате понес ощутимые потери в виде приспособлений своего кресла, которые он в ярости пустил в ход.

А дело было так. Всю ночь Приам пролежал безучастный ко всему на свете, уставив бороду в потолок. Правда, не совсем уж безучастный – в запавших глазах иногда вспыхивали отблески обжигавшего его пламени, а по телу время от времени пробегала дрожь. Чувствовалось, что это просто затишье перед бурей. Он лежал – как сказочный великан – изрядно измученный поединком, но непобежденный.

Китс пробовал подступиться к нему и так и эдак. Апеллировал к здравому смыслу, льстил, шутил, взывал к самосознанию гражданина и чувству собственного достоинства, насмехался, задавал провокационные вопросы, угрожал, ругался и наконец перешел на крик. Приам же и бровью не повел, пока не начались брань и угрозы. Тогда он почувствовал себя в своей привычной стихии и с наслаждением и большим искусством ответил в том же духе. Так что сам Китс, уже позеленевший от ярости, вынужден был признать, что когда дело касается перебранки, то не ему тягаться с Приамом.

Альфред Уоллес все это время невозмутимо стоял радом с креслом хозяина, и хотя ему походя тоже досталось, только легкая усмешка кривила иногда его губы. Присутствовавшему при этой сцене Эллери пришло в голову, что в облике Уоллеса содержится нечто от столь любимых мистером Кольером Hyla regilla – способность мгновенно приспосабливаться к окружающему фону, меняя окраску тела. Например, вчера Приам был растерян – Уоллес также был растерян. Сегодня Приам собран и решителен – и Уоллес тоже. Как ни незначительно было это обстоятельство на фоне других загадочных происшествий, оно почему-то не давало Эллери покоя.

Затем он пришел к выводу, что он, может быть, зря придает такое значение подобным мелочам и что они могут иметь вполне невинное объяснение. Например – преданность хозяину. А когда Эллери уже переступал порог дома, сопровождаемый последними раскатами брани и грохотом захлопываемой Уоллесом двери, он внезапно вспомнил совсем другого Приама. Никакой воинственности. Ни следа свирепого гнева или угроз. Борода, бессильно упавшая на грудь. Руки, беспомощно хватающиеся за подлокотники кресла, как за последнюю соломинку. Глаза, зажмуренные от ужаса. В тот момент Эллери даже увидел, как беззвучно шевелятся его губы. Он готов был утверждать, как ни невероятно это было, что такой старый богохульник, как Приам молился. И тогда Уоллес сразу же захлопнул дверь перед его любопытным взором.

– Да-а… неплохо, Китс, – удовлетворенно пробурчал Эллери, глядя на захлопнувшуюся за ними дверь, – это уже кое-что.

– Что кое-что? – фыркнул лейтенант. – Вы же слышали, этот негодяй умудрился ни слова не сказать ни о коробке, ни о лягушках, ни что все это означает – ничего… Кроме того, что он – видите ли! – в помощи не нуждается и со всем управится сам. Как и положено настоящему мужчине. Так чего же мы добились, мистер Куин?

– Мы? Приближения к краху.

– Краху чего?

– Приама. Китс, ведь он просто мечется, как хищный зверь в капкане. Он даже в большем отчаянии, чем я предполагал. Разыгрывает свой свирепый спектакль исключительно ради нас – и неплохо, надо сказать, если учесть, в каком смятении он находится на самом деле.

Но это, видимо, еще далеко не конец, Китс, – нахмурившись, добавил Эллери. – Еще совсем не конец.

ГЛАВА VIII

Лаурел заявила, что лягушки – это очень важно. Преступник опять ускользнул. Но столь большое количество животных достать не так-то просто. Наверняка остались какие-то следы. И мы должны их найти.

– Какие следы? Как найти? – удивился Макгоуэн.

– Мак, куда ты отправишься, если тебе понадобятся лягушки?

– Мне вряд ли понадобятся лягушки.

– В зоомагазин, конечно! – с досадой ответила за него Лаурел.

Гигант посмотрел на нее с искренним восхищением.

– И как только тебе удается так лихо соображать? Я вот на это не способен. – Мак сокрушенно вздохнул. – Ну, пошли в зоомагазин, – с готовностью вскочил он.

По мере того, как день подходил к концу, энтузиазм молодой парочки постепенно угасал. Но вместо него у Мака появилось упрямство отчаяния. Поэтому когда Лаурел готова была махнуть на все рукой, он презрительно фыркнул: «Что, уже на попятный?» – и решительно направил машину к следующему в их бесконечном списке зоомагазину. А так как мегаполис Лос-Анджелес включал в себя не меньше сотни различных городков, то, соответственно, и число магазинов оказалось весьма внушительным. Макгоуэн внезапно почувствовал, что предпринятое ими грандиозное исследование вполне соответствует величию их задачи и широте их детективных дарований.

– Таким манером мы можем проездить до самого Рождества! – в полном отчаянии воскликнула Лаурел, пока они закусывали в придорожном кафе на обратном пути к Беверли Хилл.

– Если тебе надоело, можешь выходить из игры, – заворчал Гроув, допивая огромную кружку пива. – Что до меня, то я не спасую перед какой-то жалкой парой сотен лягушек. Завтра я поеду один.

– Да нет, я не собиралась все бросать, что ты! – запротестовала Лаурел. – Я хотела только сказать, что мы действуем как дилетанты. Ведь разумнее будет разделить список пополам и завтра действовать поодиночке. Вдвое больше успеем.

– Здравая мысль, – одобрительно кивнул Мак. – А как теперь насчет сытного ужина? Этим пивом с бутербродами не наешься. Я знаю неподалеку уютное местечко, где всегда подают неплохое вино.

На следующий день они с раннего утра поделили территорию пополам и разъехались, условившись встретиться в половине седьмого на перекрестке. Они встретились и сравнили результаты поисков. В это время обитатели Голливуда спешили мимо них во всех направлениях по домам.

Макгоуэн вернулся с пустыми руками.

– Ни черта. Ни малейших следов. Хотя я побывал в таком количестве зоомагазинов, что мне хватит на всю оставшуюся жизнь.

– А мне разок показалось, что наклевывается, – угрюмо сообщила Лаурел. – В одном месте в Энчино. Кто-то заказывал лягушек. Я ухватилась за этот случай, начала выяснять. Оказалось, какая-то кинозвезда. Заказаны были две дюжины – их зовут «водяной соловей» – для нового зимнего сада с прудом. Все, что мне удалось получить от этого любимца публики, – автограф, который я вовсе и не просила. Сразу же выкинула.

– Та-ак. Как его зовут? – свирепо напрягся Гроув.

– Господи, да оставь ты его в покое, поедем лучше к Эллери. Мы как раз рядом.

– Это еще зачем?

– Может, он что-нибудь знает.

– Значит, глупые зеленые новички вынуждены прибегнуть к мудрости Учителя? – поддел ее Мак. – Ладно, только омывать его стопы розовой водой я не буду.

Всю дорогу он просидел, упрямо уставившись в лобовое стекло, как молодой бычок.

Когда Лаурел выходила из своего остина, Мак уже яростно колотил в дверь Эллери.

– Куин откройте! С чего это вы вздумали запираться?

– Мак? – раздался голос Эллери.

– И Лаурел, – крикнула девушка.

– Минуточку!

Дверь им открыл помятый и взъерошенный Эллери, с мешками под глазами.

– Вот, слегка задремал, а миссис Вильямс куда-то отлучилась. Заходите. Судя по вашему виду, вам сегодня пришлось изрядно попотеть.

– О, брат мой! – патетически простонал Макгоуэн. – Есть ли в этом благословенном оазисе глоток чистого прохладного… виски?

– Эллери, можно воспользоваться вашей ванной? – подергала Лаурел запертую дверь.

– Боюсь, там не совсем все в порядке, Лаурел. Лучше спуститесь вниз, в туалет… А что до вашей просьбы, Мак, – вон там все, что хотите. Распоряжайтесь сами.

Когда Лаурел поднялась опять к ним, Мак уже демонстрировал свой список Эллери.

– Мы ровным счетом ничего не добились, – смущенно бубнил он. – Двухдневные усилия пошли насмарку.

– Да, вы поработали на славу… Прочесать такую территорию за такой короткий срок! – усмехнулся Эллери.

– Да уж, на славу, – саркастически хмыкнула Лаурел.

– А что, думаете, легко было? – обиделся Мак. – Кто покупает лягушек? Оказывается, практически никто. Да и магазинов-то, торгующих этими тварями, раз, два и обчелся. Канарейки – пожалуйста. Всякие другие певчие пташки – сколько угодно. Какаду – просто вагонами. Волнистые попугайчики, щеглы, собаки, кошки, тропические рыбки, мартышки, индюки, черепахи, даже змеи! И теперь я знаю, где можно купить слона. По дешевке. Но только не лягушек! А уж стоит заикнуться где-нибудь о квакшах – на тебя смотрят так, словно у тебя не все дома…

– Где же мы допустили ошибку? – сокрушалась Лаурел, постукивая кулаком по спинке кресла Мака.

Тогда заговорил Эллери:

– Знаете, я как-то не думал прежде на эту тему, то есть до вашего прихода. Однако сейчас мне ясно, в чем тут дело. Почему вы считаете преступника полным идиотом? Ведь он понимает, что легче легкого получить партию лягушек обычным порядком – через магазин. Но это потребует оформления заказа, значит – оставит след. Однако наш преступник далеко не идиот, он умудрился еще ни разу не наследить. К нашему великому огорчению… И не приходило ли вам в головы попросту заглянуть в Энциклопедию?

Две пары изумленных глаз уставились на Эллери.

– А если бы вы удосужились это сделать, – пояснил тот, – то сразу бы выяснили, что большинство несчастных созданий, обнаруженных нами у Приама, – это небольшие древесные лягушки – иначе квакши – Hyla regilla по-латыни. В народе их зовут весенними квакушками. И главное, что они в изобилии встречаются здесь, в Калифорнии, практически в каждой луже и на каждом дереве. Особенно много их у подножия холмов, где и стоит дом Приама. Они завезены сюда с Востока. Так что если вам вдруг понадобится сотня-другая этих тварей, их можно легко заполучить, не оставляя следов…

– Два дня – псу под хвост! – простонал Макгоуэн. И залпом проглотил то, что еще оставалось в его стакане.

– Это я виновата, – жалобно пролепетала Лаурел. Но тут же приободрилась и опять приняла свой обычный слегка задиристый вид. – Ничего, жизненный опыт всегда на пользу. В следующий раз мы будем умнее.

– В следующий раз ему не понадобятся лягушки!

– Мак, – сказал Эллери, постукивая ногтями по листку бумаги. – Я вот все думал о вашем дедушке…

– В чем дело? – сразу ощетинился Гроув.

– Забавный старик.

– Это верно. И себе на уме. Много чего знает, да молчит. Просто никому не хочет вставать поперек дороги.

– Давно он живет с вами?

– Несколько лет. Он всю жизнь шлялся по свету, а когда стал слишком стар, то поселился у Делии. Чем же он вас так заинтересовал?

– Он очень привязан к вашей матери?

– Ну, я бы сказал – даже более, чем очень. – Гроув разглядывал пустой стакан на свет. – Если бы Делия была богом, то старик исправно посещал бы храм. Он без ума от дочери, и только поэтому терпит присутствие Приама. Но я стараюсь как-то не думать на эту тему, – скривился Мак, глядя на Эллери. – Давайте лучше поговорим о чем-нибудь другом.

– А вы-то сами, Мак, как относитесь к своему деду?

– Я его люблю! Давайте сменим тему.

– Он собирает марки, – задумчиво гнул свое Эллери. – Все время проводит в охоте на бабочек. Старики, вроде мистера Кольера, если уж имеют возможность заняться чем-нибудь на досуге, то обычно ограничиваются чем-то одним. Что еще интересует вашего деда, Мак?

Гроув с грохотом поставил стакан на столик:

– Да будь я проклят, если пророню еще хоть слово о нем!

– К чему такая горячность, Макгоуэн? – спросил Эллери примирительным тоном.

– А к чему задавать о нем праздные вопросы?

– Потому что я сижу здесь и думаю. И объектом моих размышлений может стать все, что угодно. Я нащупываю верный путь к разгадке.

– Щупайте кого-нибудь другого!

– Мак, нельзя запретить человеку думать, – миролюбиво возразил Эллери. – Это первое, что вы должны усвоить, если уж решили ввязаться в это дело. Ваш дед знает научное название древесных лягушек. Это свидетельствует о том, что он разбирается в биологии. Поэтому я хочу знать, гуляя по лесам и холмам, не занимается ли он так же и собиранием лягушек?

Макгоуэн смертельно побледнел, на лице появилась страдальческая гримаса. Он сказал с видом человека, окончательно сбитого с толку:

– Я не знаю.

– У него есть клетки для кроликов где-то неподалеку от дома, – тихо сказала Лаурел. – Можно пойти посмотреть.

– Можно, но не нужно. Я во всяком случае никуда ходить не намерен. За кого ты меня принимаешь, Лаур?! – Мак в отчаянии сжал кулаками виски. – Вы что, его подозреваете? Но вы же сами говорили, что лягушек этих тут пруд пруди! Набрать может любой!

– Да, это верно, – успокоил его Эллери. – Выпейте еще стаканчик. Не волнуйтесь, я сам просто очарован стариком. А вы что скажете, Лаурел?

– Я обязательно должна что-то говорить? Объяснять? – прошептала Лаурел.

– Ну, – усмехнулся Эллери, – понимаете, я не буду отрицать, что по поводу вас я тоже долго размышлял, Лаурел. Помните, в первый же день вы сказали, что Лендер Хилл вам не родной отец?

– Да.

– И вы упомянули что-то насчет вашей матери, что не помните ее? Вам действительно совсем ничего не известно о вашем происхождении?

– Нет.

– Простите, если мои вопросы ранят вас…

– Знаете что? – угрожающе заворчал из своего угла Макгоуэн. – Еще немного, и я за себя не ручаюсь?

– Нет, все нормально, Эллери, – торопливо заговорила Лаурел, безуспешно пытаясь выдавить из себя улыбку. – Я действительно ничего не знаю. Прямо как у Диккенса – меня просто нашли на пороге. Конечно, у папы не было никаких прав на меня – холостяк и все такое… Но он нанял надежную женщину и втайне растил меня целый год. Затем разразился скандал. Меня забрали и началось судебное разбирательство. Но власти не смогли ничего узнать обо мне, никто меня не хватился, и папа выиграл процесс, после чего смог удочерить меня официально. Сама я, естественно, ничего не помню. Много лет он безуспешно пытался разыскать моих родителей. Всегда боялся, что внезапно появится кто-то и потребует отдать меня назад, поэтому хотел выяснить все раз и навсегда. Но, – тут Лаурел скорчила озорную рожицу, – никому я не понадобилась, и он никого не нашел.

Эллери удовлетворенно кивнул:

– Я потому заговорил на эту тему, Лаурел, что мне пришло в голову – не связано ли все… все обстоятельства смерти вашего отца и случаи с Приамом… каким-либо образом с вашим прошлым.

Лаурел вытаращила глаза.

– Вот это да! – протянул Макгоуэн. – Настоящий шедевр детективной мысли! Но каким же образом, Шеф? Просветите нас, будьте любезны!

– Каким-нибудь, – пожал плечами Эллери. – А может – вообще никаким. Я просто прикидываю. Ведь как ни нелепо выглядят иногда разные предположения, но вдруг ваше прошлое, – повернулся он к девушке, – тоже имеет какое-то отношение к нашим загадкам? К тому же вы больше всех суетитесь по этому поводу. Вы настояли на расследовании, вы жаждали мести и все прочее…

– Но что же в этом странного? – резко оборвала его Лаурел.

– Просто выглядит не совсем обычно. Стойте, Лаурел, не перебивайте меня. Ваши лихорадочные требования расследовать это дело, почти истерическая жажда мести… Мне почему-то кажется, что такое поведение вам не совсем свойственно.

– Не каждый день у человека умирает отец.

– Конечно, не каждый, но…

– Но вы же не знаете меня! – засмеялась Лаурел.

– Да, не знаю, – Эллери рассеянно попыхивал трубкой. – Но подсознательные мотивы вашего желания самой принять участие в следствии легко объясняются тем, что вам не столько хотелось наказать убийцу, сколько узнать, может быть, что-то о себе самой. Вы, может быть, втайне надеялись, что если убийцу обнаружат, то это поможет прояснить тайну вашего происхождения.

– Да мне это и в голову не приходило! – Лаурел понурила голову и помолчала немного. Затем задумчиво покачала головой. – Нет, вы не правы. Мне хотелось бы узнать, кто я, откуда родом и все остальное, но для меня, в общем, это не принципиально. Родственники оказались бы для меня чужими, а родина… незнакомой страной, неведомым домом. Нет, его я любила как единственного, родного отца. Он и был им. Я просто искренне хочу, чтобы тот, кто довел его до рокового инфаркта, заплатил за свое злодеяние.

Когда молодые люди удалились, Эллери отпер дверь спальни и сказал:

– Все в порядке, Делия.

– Я уже думала, они никогда не уйдут.

– Боюсь, это я виноват. Я задержал их.

– Вы хотели специально помучить меня за то, что я так поспешно спряталась при их появлении?

– Может быть – Он молча стоял в дверях и ждал.

– А мне здесь нравится, – медленно произнесла она, окидывая взглядом стандартную, ничем не примечательную обстановку.

Она сидела на его кровати, зажав в кулаках покрывало. Она не сняла ни шляпы, ни перчаток.

Эллери подумал, что Делия, должно быть, все время так и просидела, пока они беседовали в соседней комнате, мучаясь неловкостью и двусмысленностью своего положения, такого же шаткого, как и предлог ее отлучки – якобы по делам в город. Туда, где все люди носят такие же приличные шляпы и перчатки, какие были сейчас и на ней.

– Почему вы решили спрятаться, Делия?

– Так приличнее и проще. Не надо ничего объяснять, лгать лишнего. Никаких сцен. Я ненавижу сиены. – Казалось, ее не столько интересовал Эллери, сколько обстановка, в которой он живет. – Дом одинокого мужчины. Удивительно!

– Зачем вы снова явились?

– Не знаю. Просто захотела. – Она засмеялась. – А вы не более гостеприимны, чем в прошлый раз. Я, конечно, не отличаюсь особой сообразительностью, но даже мне начинает казаться, что мое присутствие вам неприятно.

Он ответил ей довольно грубым тоном:

– С чего вы это взяли?

– С первого же момента нашего знакомства.

– Делия, что вы такое говорите? Вы же прекрасно знаете, что каждый мужчина при знакомстве с вами буквально встает на дыбы, как племенной жеребец…

– А какова теперь ваша позиция? – опять рассмеялась она. – Вы больше не встаете на дыбы?

– Делия, на этот вопрос я предпочел бы ответить не здесь. А в гостиной.

Она резко вскинула голову.

– Вы вообще не обязаны отвечать на мои вопросы… – она встала и медленно проследовала мимо него вон из спальни, закончив на ходу: – Ни в гостиной, ни где-либо еще…

Когда же он с грохотом захлопнул за ней дверь в спальню, она сказала почти с тоскою:

– Я действительно настолько вам неприятна?

– Приятна. Даже слишком приятна, Делия. Именно поэтому вы не должны приходить сюда.

– Но почему же… Ведь если то, что вы сказали только что…

– Мало ли что я сказал.

Она кивнула, явно не совсем понимая смысл его слов. Затем прошла прямо к его столу, даже не бросив взгляда в большое зеркало по дороге, и взяла одну из трубок Эллери. Медленно выбила ее. Он впился глазами в ее пальцы, в розовую кожу, просвечивающую под нейлоновыми перчатками.

Эллери сделал крохотный шаг вперед, почти против своей воли:

– Делия…

– Вы были когда-нибудь одиноки? – едва слышно прошептала она. – Я ежедневно чувствую, что во мне умирает что-то… и причина – в полнейшем одиночестве. Никто из тех, кто говорит со мной, в действительности ко мне не обращается. Как бы не видят и не слышат меня. Пустые, ничего не значащие слова. Все слушают только самих себя. Женщины ненавидят меня, а мужчины… Ну, эти хотя бы в таких случаях замечают меня, говорят со мной… – Она резко обернулась, слезы стояли в ее глазах. – Неужели я так глупа? Почему вы тоже не хотите говорить со мной? Я глупа?

Ему пришлось приложить почти нечеловеческое усилие, чтобы… Каждое следующее мгновение требовало все больших и больших усилий. Но он процедил сквозь сжатые зубы, с трудом сохраняя бесстрастный тон:

– Делия. Идите домой.

– Но почему?!

– Именно потому, что вы так одиноки. Потому, что ваш муж – наполовину вам не муж, на худшую половину… Потому что я не подлец, Делия, а вы – не гулящая девка. Вот почему. Потому что если вы задержитесь здесь хотя бы еще на секунду… я могу забыть все свои «потому»!

Она наотмашь ударила его по лицу. Голова Эллери беспомощно запрокинулась, и он почувствовал, как его плечи впечатались в стену.

Секунду спустя сознание вернулось к нему. Она уже стояла в дверях.

– Простите, – сказала она, бледная как смерть. – Вы круглый дурак, но – простите меня. Я сожалею, что пришла сюда. И больше никогда не повторю своей ошибки.

Эллери долго смотрел, как она спускалась с холма, и очертания ее фигуры постепенно таяли в тумане.

В эту ночь он опустошил основную часть своего запаса спиртного, сидя перед окном и до крови кусая губы. Туман все сгущался, и скоро перед окном повисла сплошная пелена. Наступил хаос. Полнейший белый хаос.

Но он был полон сознания какой-то высокой чистоты, душевной силы и странного благородства, граничащего со страданием.