Текст книги "Смерть в Голливуде (Происхождение зла) "

Автор книги: Эллери Куин (Квин)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

– Что за идиотская мысль предполагать что-нибудь иное! Это похоже на тебя, Лаурел, – вечно везде искать криминал! Все в порядке. И нечего выдумывать ужасы!

– Да-да, конечно, – тихо сказала Лаурел, все еще разглядывая свою обувь.

Тогда Эллери возразил:

– Нет. Не все так просто, Мак. И не все в порядке. Иначе бы вы сами не стали вмешиваться, сами не поднимали бы шума…

– Если вы полагаете, что я способен выслеживать собственную мать… – взвился Макгоуэн.

– Знаете, в таком тоне мы с вами вообще ни о чем не договоримся, – покачал головой Эллери. – Давайте начистоту. Вас беспокоит, что ваша мать могла попытаться отравить вашего отчима?

– Нет! То есть я хотел сказать – да. Вы, черт возьми, сами знаете, что я хотел сказать! Что вы на меня навешиваете… вы меня за последнее дерьмо принимаете!

– Мак, это я тебя втянула в историю, – сказала Лаурел. – Прости. Тебя это не должно касаться.

– Нет, должно! И уже коснулось! Но не надо переворачивать с ног на голову все, что я говорю! И не надо трогать некоторые темы!

– Ну хотя бы об Альфреде Уоллесе вы можете говорить хладнокровно, а? – улыбнулся их горячности Эллери.

– Нет, черт побери! Лично мне наплевать на Уоллеса, но не на Делию… – выпалил вдруг Гроув с угрюмой свирепостью на лице. – И сдается мне, что на вас ей тоже не наплевать…

– Ну хорошо. Пусть будет так, – махнул рукой Эллери. Сообщение Китса о причастности Делии Приам к появлению яда в доме и его самого повергло в отчаяние. – Но все-таки давайте ненадолго остановимся на личности Уоллеса. Мак, что вам известно о нем?

– Ничего.

– Как давно он служит у вашего отчима?

– Около года. Обычно люди на его месте долго не задерживались. Роджер менял их, как перчатки. Больше дюжины перебывало за пятнадцать лет. Уоллес пока держится…

– Он всегда у вас на глазах и у Лаурел…

– И у Делии, – добавил Макгоуэн со странной, саркастической усмешкой.

– Но особенно у Лаурел. Ведь она постоянно сообщает мне самые мельчайшие подробности о жизни в доме Приама. Однако, видимо, и этого недостаточно, чтобы я мог самостоятельно добраться до истины и понять, что же там происходит на самом деле. Так что придется копнуть поглубже, и не один раз. Поэтому перед нами, Лаурел, весьма обширное поле для деятельности.

– Я думаю, что могла бы заняться этой мертвой собакой, – вяло промямлила Лаурел.

– Ах, так вы же еще ничего не знаете! – спохватился Эллери и опять направился к письменному столу.

– А что мы должны знать?!

Эллери обернулся, в руках он держал еще один листок бумаги.

– Собака принадлежала некоему Хендерсону, живущему на Клиборн-Авеню в районе Толюка-Лейк. Он – карлик, исполняющий эпизодические роли в фильмах. Пса звали Франк. Он исчез накануне праздников. Хендерсон обратился в ветеринарную службу, но там не оказалось никаких сведений о собаке, соответствующей его описанию. Вдобавок, к несчастью, у Франка не было официального удостоверения и регистрационного номера. Видимо, Хендерсон питал отвращение ко всякого рода формальностям. И когда ветслужба забирала труп собаки у вашего дома, то с ней поступили, как с обычной дворняжкой. Только потом Хендерсон в один из своих визитов в ветеринарную контору случайно опознал ошейник, который ему и был возвращен.

Китс видел ошейник, хотя расставаться с ним Хендерсон отказался, по чисто личным мотивам. Но все равно Китс считает, что никакой информации из этого ошейника извлечь не удастся. И вообще нет никаких следов серебряной коробки с запиской, которая была прикреплена к нему. Правда, коробочка упоминается в расписке Хендерсона, составленной при получении ошейника. Но он заявил, что сразу же выбросил ее, как вещь, ему не принадлежащую.

Что касается причины смерти собаки, то один ветеринар припомнил этого пса и утверждает, что он умер от отравления. На вопрос, не от мышьяка ли, он ответил: – «Да, очень возможно». Но его мнение не может служить доказательством, так как химического анализа останков не проводилось. Все, что мы можем это исходить в своих рассуждениях из предположения, что пса накормили чем-то, куда добавили мышьяк. Но это всего лишь предположение в цепи рассуждений, а отнюдь не доказанный факт. Вот и все, что касается мертвой собаки. Можете теперь забыть о ней, Лаурел.

– Постараюсь, если смогу, – покорно сказала Лаурел. – И… еще раз простите, Эллери.

– Что вы, Лаурел, это моя вина, что я не удосужился вовремя сообщить вам обо всем, – Эллери обнял ее за плечи и она слабо улыбнулась в ответ. – Мак, знаете, мне нужно кое-что сказать Лаурел… наедине. Не будете ли вы так добры оставить нас на пару минут?

– Сдается мне, – угрожающе заворчал гигант, поднимаясь с места, – что вы спец не только по уголовной части, но и по части женского пола, Эллери! – Он свирепо выпятил нижнюю челюсть. – А от моей матери держитесь подальше, слышите – иначе вашему черепу, да и всему остальному, очень не поздоровится!

– Мак, прекрати хамить! – заволновалась Лаурел.

– Ах, Лаур, тебе тоже не терпится остаться с этим субъектом наедине?!

– Подожди меня в машине, ясно тебе? – возмутилась Лаурел.

Мак, уходя, чуть не вышиб дверь.

Лаурел, подойдя следом за ним к двери и глядя ему в спину, смущенно пробормотала:

– Он напоминает мне… большого датского дога. Огромный, благородный и… немного недогадливый. Что вы хотели мне сказать, Эллери?

– Недогадливый? Это почему? – Эллери пристально взглянул на нее. – По отношению ко мне? Очень даже догадлив. И я не отрицаю, что нахожу Делию Приам чрезвычайно привлекательной.

– Господи, да не в отношении вас, а совсем в другом. Ладно, это неважно. Так что же вы хотели?

– Тогда, значит, недогадлив по отношению к Делии? Лаурел, вам известно что-нибудь о ней?

– Если вы собираетесь расспрашивать меня о Делии, то я… я отказываюсь отвечать. Я могу идти?

– Сейчас, минутку. – Эллери подошел, закрыл дверь и спросил, глядя на ее светло-коричневую челку. – Понимаете, Лаурел, лейтенант Китс неплохо поработал и в вашем собственном доме…

Она вздрогнула и подняла глаза:

– Что вы имеете в виду?

– Расспросил вашу прислугу. Экономку, шофера.

– Они никогда ничего не скажут мне во вред!

– Лаурел, вы имеете дело с профессионалом, и неплохим. Они даже не заметили, как рассказали все, что нужно. – Взгляд Эллери стал очень серьезным, даже скорбным. – Несколько недель назад вы потеряли – или оставили где-то – небольшую серебряную коробочку. Похожую на коробочку для пилюль.

Она сильно побледнела, но голос ее не дрогнул:

– Это и была коробочка для пилюль.

– Из описаний, данных миссис Монк, Симеоном и Ичиро – вы ведь спрашивали у них о пропаже – следует, что коробочка как две капли воды походит на ту, которая, по вашему собственному описанию, была на ошейнике мертвой собаки. Китс хотел немедленно допросить вас, но я попросил его повременить и обещал, что сам займусь этим. Лаурел, это ваша серебряная коробочка была на ошейнике злополучного пса?

– Не знаю.

– Почему вы не упомянули о том, что как раз накануне потеряли точно такую же коробочку?

– Потому что я и мысли не допускала, что это может быть та самая. Это же нелепость! С какой стати моя коробка оказалась бы на ошейнике? Я приобрела ее на майской ярмарке и полагаю, что во всех универмагах Бродвея да и в сотне других продавались точно такие же. Она предназначена для хранения витаминов и других лекарств. Они продаются повсюду! Я собиралась подарить ее папе. Он постоянно пользовался таблетками, вечно разыскивал их по карманам. Но коробочка куда-то запропастилась…

– Ну а могла эта коробка оказаться именно вашей?

– Ну-у… могла, конечно, хотя…

– Свою вы с тех пор так и не нашли?

Она обеспокоенно взглянула на него:

– Вы что, действительно считаете, что это та самая?

– Я еще ничего окончательно не считаю, Лаурел. Просто стараюсь просмотреть все возможные варианты. И выбрать наиболее вероятный. – Эллери приоткрыл дверь и осторожно выглянул наружу. – Хотелось бы быть уверенным, что вы убедите своего могучего обожателя, что я отпускаю вас virgo intacto.[5]5
  Virgo – девица, дева. Intacto – целый, невредимый, нетронутый (лат.; прим. переводчика)


[Закрыть] А то я весьма дорожу сохранностью своего черепа. Можно сказать, это мой единственный рабочий инструмент. – Он улыбнулся и слегка сжал ее ладонь.

Эллери долго смотрел вслед удаляющейся парочке, пока они не скрылись за поворотом. На его лице не было и следа прежней улыбки.

Эллери отправился на кухню, где его ждал вконец остывший обед, и принялся его машинально пережевывать. Во всем доме стояла мертвая тишина. Слышно было лишь движение его челюстей.

И тут раздался еще один слабый звук. Кто-то постучался во входную дверь?

Эллери удивленно крикнул:

– Войдите!

И вошла она.

– Делия, – он встал со стула, все еще держа в одной руке нож, а в другой – вилку.

Длинное пальто из темно-голубой ткани свободно облегало ее фигуру. Поднятый воротник обрамлял изящно посаженную голову. Она стояла, прислонясь спиной к двери, и молча разглядывала кухню.

– Я все это время ждала в саду, в темноте. Видела машину Лаурел. И когда она и Гроув уехали, я решила переждать еще немного. У меня не было полной уверенности, что ваша экономка уже ушла.

– Она ушла.

– Хорошо – она засмеялась.

– Где ваша машина, Делия?

– Я оставила ее на боковой дороге, у подножия холма. И поднялась пешком. Эллери, в вашей кухне очень уютно…

– Неплохо, – согласился он, по-прежнему стоя с вилкой и ножом в руках и даже не шелохнувшись.

Улыбка завяла на ее лице. Потом расцвела опять.

– Ах, ну не будьте же так ужасно серьезны, Эллери! Я как раз проезжала мимо и решила заглянуть, узнать, как вы поживаете…

– И что уже успел предпринять?

– Ну да… – А у нее ямочки на щеках! Как это он раньше не замечал?

– Делия, этого не стоило делать.

– Чего именно?

– Голливуд – городок маленький, Делия. Здесь повсюду глаза и уши. Тут не нужно большого труда, чтобы запятнать репутацию порядочной женщины…

– Ах, вот вы о чем… – Она помолчала. Затем расплылась в некоем подобии улыбки. – Конечно, вы, как всегда, правы. Это неблагоразумно с моей стороны. Но просто иногда бывает… – Она внезапно оборвала свою речь на полуслове и дрожь пробежала по ее телу.

– Что бывает, Делия?

– Ничего. Я просто хотела… Есть какие-нибудь новости?

– Да, кое-что по поводу яда.

Она пожала плечами:

– Но я действительно думала, что в подвале мыши.

– Понятно.

– Спокойной ночи, Эллери.

– Спокойной ночи, Делия.

Он даже не предложил проводить ее до машины, а она, казалось, и не ожидала этого.

Он долго еще смотрел на дверь, не двигаясь с места.

Потом поднялся наверх и налил себе тройную порцию виски.

К трем часам утра Эллери оставил всякие попытки заснуть и с трудом выполз из постели. Он включил свет, набил и раскурил трубку. Потом погасил свет и уселся у окна, созерцая Голливуд, слабо мерцающий далеко внизу. Когда он блуждал в потемках, свет всегда раздражал его.

Сейчас он чувствовал себя заблудившимся, как никогда. Причем в очень глухих потемках.

Случай действительно незаурядный. Но загадка всегда кажется неразрешимой, пока не найден ответ. Стоит нащупать его, и таинственный туман рассеется. Не то чтобы Эллери особенно беспокоил этот налет таинственности, окутывающий все происходящее, как предрассветный туман – Лос-Анджелес. Все преступления фантастичны и таинственны, поскольку, как правило, являются результатом мечтаний и самых затаенных желаний человека. Вот этот неизвестный враг из прошлого, например, мечтал о мести в течение четверти века… Ну не фантастично ли?

Он усмехнулся в темноту. Опять же – странность записки… В том, что этот тип преподнес подарочек в виде дохлого пса, вовсе нет ничего странного. В конце концов даже нелепая записка, возвещающая медленную смерть и серию таинственных предупреждений с особым значением, тоже не особенно удивительна. Изумляет другое. То, что его ненависть не угасла с годами, а сохранила свою силу на протяжении двух десятков лет. И такое упорство кажется уже не просто мечтой, не буйной фантазией и тайным желанием, а рассудочностью и хладнокровием, граничащим с патологией.

Фантазия – это всегда лишь разновидность обыденной реальности, просто усиленной в той или иной степени. Для Голливуда такого рода чрезмерности и экстравагантности всегда были в порядке вещей. В штате Иллинойс, к примеру, Роджер Приам выделялся бы из общества, как совершенно чужеродный элемент. Но в Голливуде он вполне вписывается в окружающую обстановку. Конечно, женщин, подобных Делии Приам, порой можно встретить и в Сиэтле, но она – непременный атрибут именно Голливуда, как гурия – признак мусульманского рая. Такой тип женщины – настоящий сосуд желаний… И этот парень, Обитатель Деревьев, которого где-нибудь в Нью-Йорке давно бы уже просто-напросто отправили на обследование в небезызвестную лечебницу… Здесь же он – еще один объект восхищения для местной публики, украшение газетных полос.

Нет, странность этого случая не в воспаленном воображении преступника.

А в странном недостатке фактов.

Много ли мы имеем? Врага из прошлого. Какого прошлого? Никаких данных. Этот враг приготовил целую серию таинственных предупреждений. Каких? Дохлый пес – раз. Далее идет неизвестное содержимое коробки для Приама. Следом – намеренно несмертельная доза мышьяка. Ну, а что потом? Скорее всего должно последовать еще много подобных «предупреждений». Причем это не просто предупреждения, они обладают «специальным значением». Их несколько – значит можно составить общую картину. Какую? Где связь между мертвой собакой и отравленным салатом из тунца? Ах, если бы только знать, что там было в коробке у Приама! Но как это сделать? Никак. Приам наверняка уничтожил ее. Но сам-то он знает! Как заставить его говорить? Надо заставить! Во что бы то ни стало.

Да-а-а, потемки-то еще темнее, чем он предполагал! Эллери погрузился в глубокое раздумье, покусывая конец трубки. Все факты можно, конечно, сложить в одну картину. Но где взять уверенность, что картина получается именно та самая? Предположим, что мертвый пес – первое звено серии, предназначавшейся Хиллу. Но остальные, видимо, навсегда погребены в сознании неведомого преступника, и причиной этому – скоропостижная смерть Хилла. Можно также предположить, что неведомое содержимое коробки Приама – первое звено другой, предназначенной Приаму, серии. Второе звено – отравленный тунец. И эти две серии значений могут вообще не иметь между собой ничего общего… А могут и иметь.

Видимо, самым разумным будет пока отключиться от полученного Хиллом мертвого пса и сосредоточиться на живом Приаме. При этом исходить из предположения, что загадочная коробка и отравленный салат начинают иную, совсем особую серию…

Эллери опять лег в постель. Последней связной мыслью его было, что он должен любой ценой узнать содержимое коробки Приама и терпеливо ждать третьего «предупреждения».

Ему все время снилась Делия Приам, ласково скалившая зубы в густых джунглях.

ГЛАВА VII

Насколько Эллери смог понять из сбивчивых рассказов Делии, Альфреда и старого мистера Кольера – в это знаменательное воскресное утро, когда он прибыл по вызову Делии к Приамам, она поднялась очень рано, чтобы пойти в церковь. Кроме беглого замечания, что ее визиты в церковь носят «спонтанный» характер, она избегала подробно касаться этой темы. Из оброненных ею слов Эллери сам догадался, что она просто не имеет возможности ходить туда более регулярно, как ей хотелось бы. Особенности ее домашней жизни только иногда позволяют ей ускользнуть на волю, в одну из тех старых церквей, где «блаженный шепот священника на утренней мессе» возвращает ее в далекое детство и ее подлинный круг, в котором она выросла. К корням, так сказать. Как раз сегодня утром ей представилась возможность отлучиться. На пятый день после случая с отравлением и на второй после ее ночного визита к Эллери.

В то время как Делия поднялась и ушла весьма в ранний час, Альфред Уоллес спал довольно долго. Обычно же Альфред вставал рано, потому что Роджер не давал ему часто ни минуты покоя, и Уоллес вскоре сообразил, что если он хочет не торопясь насладиться завтраком, то он должен успеть сделать это до пробуждения Приама. Только по воскресеньям Приам предпочитал полежать в одиночестве подольше, что позволяло Уоллесу раз в неделю выспаться и встать не раньше девяти.

Отец же Делии неизменно вставал с птицами. Сегодня он позавтракал вместе с дочерью. Когда она уехала в Лос-Анджелес, мистер Кольер отправился на свою утреннюю прогулку в лес. По дороге он остановился у большого дуба и попытался разбудить своего внука. В ответ на все его попытки из листвы доносился храп, достойный Гаргантюа и Пантагрюэля, вместе взятых. Тогда старик вернулся в дом и отправился в библиотеку. Она располагалась ниже главной залы, прямо напротив двери в комнату Приама. Их разделяла небольшая площадка, дальше переходившая в холл. Было начало девятого, как сообщил мистер Кольер Эллери Куину. Дверь в комнаты зятя была заперта, и из-под нее не выбивалось ни лучика света. Так обычно всегда бывало в этот час по воскресеньям. Поэтому старик спокойно достал альбом почтовых марок, пинцет, каталог Скотта и принялся неторопливо распределять последние приобретения по своим местам. «Знаете, я немало побродил по свету, – сообщил он Эллери, – и какое же это потрясающее наслаждение – собирать марки тех мест, где сам уже побывал! Хотите посмотреть?» Но Эллери вежливо отклонил его предложение. Сейчас было не до этого.

В начале десятого вниз спустился Альфред Уоллес. Он обменялся обычным приветствием с отцом Делии – ведь дверь библиотеки всегда оставалась открытой – и пошел завтракать, даже не заглянув к Приаму.

Миссис Гвитириз подавала ему завтрак, а Уоллес просматривал свежие газеты. Другая горничная и шофер в этот день были выходные, в доме стояла необычная тишина и покой. Только слышно было, как вторая кухарка готовит завтрак Роджеру Приаму.

Около десяти Альфред аккуратно сложил стопкой газеты, с шумом отодвинул стул и вышел с газетами в холл. Приам любил, чтобы воскресная пресса всегда была под рукой, а если этого не случалось, немедленно впадал в ярость.

Уоллес заметил свет, пробивающийся из-под двери, и ускорил шаги.

Он вошел, не постучав.

Как позже рассказывал мистер Кольер, он узнал о случившемся, услышав крик Альфреда: «Мистер Кольер! Мистер Кольер! Сюда!» Старик отбросил свой альбом с марками и кинулся в комнату Роджера. На пороге он столкнулся с Уоллесом, который рванулся к телефону, крикнув ему с безумным видом: «Присмотрите за мистером Приамом! Не случилось бы чего!» И в панике забормотал что-то в трубку насчет полиции и лейтенанта Китса. Кольер поспешил к креслу своего зятя, которое все еще оставалось в разложенном виде. Приам, в пижаме, приподнялся на локтях и застыл с выражением дикого ужаса в глазах, беззвучно открывая и закрывая рот. Насколько Кольер мог понять, с Роджером не приключилось ничего плохого, если не считать поразившего его ужаса. Тогда старик уложил своего парализованного зятя на спину, стараясь его успокоить. Но Приам лежал неподвижный и напряженный, словно в столбняке, ни на что не реагируя. Глаза его были плотно зажмурены, будто он больше всего на свете боялся снова увидеть окружающее. Старику так и не удалось добиться от него никакого ответа.

В этот момент из церкви вернулась Делия.

Испуганный вскрик заставил Уоллеса оторваться от телефона, а Кольера – от Роджера. Делия стояла в дверях комнаты Приама с таким видом, как будто не в силах была поверить собственным глазам.

Она была настолько бледна и испугана (даже более своего мужа), что в любую минуту могла потерять сознание.

– Это… Эти… – лепетала она.

Ее затрясло в истерическом смехе.

Уоллес грубо сказал:

– Уберите ее!

– Он мертв! Он мертв! – билась в истерике Делия.

Кольер поспешил к ней.

– Нет, нет, дочка… Просто до смерти перепуган. Пойди-ка лучше наверх. Мы сами позаботимся о Роджере.

– Он не умер? Но почему… И как могли эти…

– Делия, что ты, успокойся, – гладил ее по плечу старик.

– Ничего не трогай здесь! Ничего!

– Не буду, не буду, дочка…

– Чтобы никто ничего здесь не трогал, слышите? Все должно остаться как есть. В точности! – Делия кинулась к телефону и позвонила Эллери.

Когда Эллери появился около дома Приама, перед входом уже стояла патрульная полицейская машина. В ней сидел молодой офицер, что-то докладывавший по радио начальству. Он походил на рыбу в аквариуме, с беззвучно шевелящимся ртом. Его напарник, видимо, был уже в доме.

– Эй, ты! – высунул он голову из машины. – Куда идешь? – Его лицо покраснело от негодования.

– Я друг семьи. Миссис Приам только что звонила мне. – У Эллери был не менее свирепый и решительный вид, чем у полицейского в машине. Говоря с Эллери по телефону, Делия билась в истерике, и единственное слово, которое она повторяла – «лягушки», – ровным счетом ничего ему не сказало. Поэтому он спросил офицера:

– Да что стряслось, наконец?!

– Знаете, я не в силах больше все это повторять, – вдруг жалобно сморщился тот. – Не могу больше выносить их насмешек! Они там, в управлении, думают, что я пьян! Да за кого они меня принимают? Это в воскресенье-то, с утра! В этом чокнутом городе я уже насмотрелся всякого, но это уж слишком!

– Ладно, возьмите себя в руки. Известили уже лейтенанта Китса? – спросил Эллери.

– Да, дома застали. Он сейчас будет здесь.

Эллери поспешил внутрь, перепрыгивая через ступеньки. Когда он вбежал в холл, то сразу увидел Делию. На ней были надеты специально для выхода в город простые черные шляпа, перчатки и платье. Она стояла, бессильно прислонясь к стене. Альфред Уоллес, весь какой-то взъерошенный и растерянный, обеими руками сжимал ее ладонь и что-то горячо шептал ей на ухо. Внезапно эта живописная сценка прервалась: Делия заметила Эллери, что-то быстро сказала Уоллесу, вырвала руку и поспешила вперед. Уоллес обернулся, слегка испуганный. И поспешил следом за ней, шаркая ногами, как будто боялся оставаться один:

– Эллери!

– С мистером Приамом все в порядке?

– Он в шоке.

– Знаете, любой был бы на его месте в шоке, – вмешался вдруг Уоллес, дрожащей рукой доставая носовой платок и утирая пот со лба. – Скоро будет доктор. Мы никак не можем привести его в чувство.

– А при чем тут какие-то «лягушки», Делия? – Эллери прошел через холл в сопровождении миссис Приам, крепко вцепившейся ему в рукав. Уоллес остался стоять, все еще вытирая пот со лба.

– Лягушки? Разве я сказала – лягушки? Я сказала…

Эллери остановился в дверях.

Второй полицейский сидел на стуле в комнате Роджера Приама, широко расставив ноги, сдвинув фуражку на затылок и оглядываясь по сторонам с абсолютно беспомощным видом.

Роджер Приам лежал неподвижно, уставившись в потолок.

Все вокруг: тело Приама, одеяла, простыни, полки и ручки его кресла, пишущая машинка, пол, мебель, кушетка Уоллеса, подоконники, карнизы, каминная решетка и каминная доска – буквально все было усеяно лягушками.

Лягушками и жабами.

Сотнями лягушек и жаб.

Крошечными древесными квакшами.

Желтобрюхими лесными лягушками.

Жабами-водоносами.

И у каждой была свернута крохотная голова.

Их маленькие мертвые трупики покрывали всю комнату сплошным ковром.

Эллери почувствовал, что полностью выбит из седла. Лягушка – это всегда нечто нелепое, смехотворное, сразу же ассоциирующееся в нашем сознании с веселой детской чепухой. Но если хорошенько подумать, то можно вспомнить, как за черным нильским быком с орлом на спине и жуком-скарабеем на языке скрывается образ великого бога – Аписа, и тогда становится ясно, что за абсурдом часто таится страх… Великий Страх – вечный деспот, принимающий самые различные обличья. В середине двадцатого века он предпочел выступать под видом гигантского грибовидного облака, возникающего на горизонте… А чем лягушки хуже? Они были частью знаменитых Египетских казней Ветхого Завета, наряду с дикими зверями, тьмой, рабством и гибелью первенцев… Так что ничего нет особенного в том, что Приам до сих пор не может прийти в себя. Уж Приам-то знает, как истолковать происшедшее. Он-то знает, как ужасен должен быть гнев богов Судьбы: он сам изо всех сил всегда старался походить на такого божка местного значения…

Пока Китс с полицейским осматривали дом, Эллери расхаживал по комнате Приама, пытаясь понять хоть что-нибудь. Зрелище одновременно волновало и зачаровывало. Смысл случившегося окутывала непроницаемая тайна. Связь между происходящим и всем остальным оставалась полной загадкой. И эта непостижимость завораживала непосвященного – а ведь Эллери пока еще ничем не отличался от случайного зрителя на каких-нибудь древних мистериях. Вот Приам – совсем другое дело. Уж он-то был в самом центре происходящего и прекрасно отдавал себе во всем отчет. Завеса тайны для него была отдернута. Он должен был лучше других понимать смысл случившегося и связь его со всем остальным. Однако одного знания часто бывает недостаточно, чтобы справиться с ситуацией. И уж тем более недостаточно для того, чтобы сохранять душевный покой. Так что в данном случае понимание обернулось для Приама, по всей видимости, лишь холодным и неизбывным ужасом.

Китс обнаружил Эллери, стоящего под старинным испанским портретом в холле и сосредоточенно покусывающего ноготь большого пальца.

– Доктор уже ушел, лягушек сейчас уберут и мы с вами сможем спокойно обсудить случившееся, – сказал он.

– Да, конечно.

– Это что же – то самое ваше «третье предупреждение», да?

– Да.

– Что до меня, – сказал на это лейтенант, устало опускаясь в глубокое кресло, – то все это напоминает сумасшедший дом.

– Не будьте так поспешны в суждениях, мой друг.

Китс взглянул на Эллери с легкой досадой.

– Я не желаю заниматься подобной ерундой, мистер Куин. С самого начала вся эта история вызывала у меня подозрение. И какого черта ему понадобились все эти спектакли? – По его тону чувствовалось, что он предпочел бы простую и надежную пулю.

– А что Приам?

– Да жив он, здоров. А вот с доктором неловко вышло. Ну, с Волютой. Похоже, мы оторвали его от очень приятного времяпрепровождения с какой-то блондинкой в Малибу. Известие о лягушках он воспринял как личное оскорбление. Но приехал, вывел Приама из шока, дал снотворное и поковылял, чертыхаясь, к своему автомобилю.

– А вы уже беседовали с Приамом?

– Я-то да. Но не он со мной.

– Что, неужели не проронил ни слова?

– Не то чтобы совсем не проронил… Сказал только, что он проснулся, включил свет, увидел этих тварей – и больше ничего не помнит.

– Даже никак не попытался объяснить все это? – удивился Эллери.

– Неужели вы всерьез полагаете, что подобный бред что-нибудь да значит?!

– Скажу вам одно, лейтенант, – многозначительно покачал головой Эллери, – такого человека как Приам не так-то легко напугать простым зрелищем сотни-другой лягушек, пускай даже и дохлых. Его реакция оказалась слишком бурной. Наверняка эти твари значат для него еще что-то. Просто так у взрослого мужчины волосы дыбом не встанут!

Китс сокрушенно покачал головой:

– Ну и что же теперь нам делать?

– Смотря что вам удалось выяснить.

– Ровным счетом ничего.

– Ну, а кто побывал здесь, устроил все это – что, никаких следов вообще?

– Никаких. И быть не могло. Вы приехали из Восточных штатов, где все сторонятся друг друга. Здесь же у нас – Великий Запад, где мужчины еще остаются мужчинами и никто не унижается до того, чтобы запирать двери. Кроме приезжих, вроде вас. Так что любой мог спокойно проникнуть в дом. – Китс пожевал незажженную сигарету во рту. – Даже злостные должники не запираются от кредиторов. – Он заметался между креслами. – Вся беда в том, что Приам начисто отказывается трезво взглянуть на происходящее! Его травят, заваливают дохлыми лягушками, а он только больше замыкается в себе. Знаете, что мне начинает казаться? Что все в этом доме, исключая нас с вами, ведут двойную игру!

Но Эллери, погруженный в свои мысли, не слушал его, а смотрел куда-то в пространство. Он произнес с тем же отрешенным выражением лица:

– Так, значит, ему удалось беспрепятственно проникнуть в дом – просто войти. Скорее всего сразу после полуночи. Дверь в комнату Приама тоже не запирается, чтобы Уоллес или еще кто-нибудь могли немедленно явиться по первому звонку. Значит, и туда он попал без труда. И вот он у цели, с сумкой, полной мертвых лягушек. Приам спит. Жив, здоров, но крепко спит. Спрашивается: как же крепко должен спать человек, чтобы ночному гостю удалось в полнейшей темноте беспрепятственно разложить две или три сотни лягушек повсюду, даже у самого носа Приама – и не побеспокоить его? Странно, лейтенант.

– Да, – устало согласился Китс. – Но Приам вылакал целую бутылку крепкого вина и поэтому действительно уснул мертвым сном.

Эллери недоверчиво покачал головой и продолжал рассуждать:

– Ладно, вернемся к лягушкам. Первое предупреждение – коробка, содержимое которой нам неизвестно. Второе – отравленный рыбный салат. И третье – куча дохлых лягушек. Второе и третье должно помочь нам догадаться о том, каким было первое.

– Думаю, что вы смело можете предположить, что в первой коробке были жареные кокосы, – оживился Китс. – И что тогда из этого следует?

– Лейтенант, какая-то логическая связь должна быть обязательно!

– Но какая же?

– Не просто так взяты лягушки. Они должны что-то означать.

– Лягушачий концерт, например, – невесело рассмеялся Китс. – Ладно, ладно – пускай означают. Все на свете что-нибудь да значит. Только я не стану ломать над этим голову. Меня занимает другое – чего ждет Приам? Почему молчит? Или он хочет сдаться без боя?

– Он уже давно ведет бой, лейтенант, – нахмурился Эллери. – Только на свой собственный лад: чьи нервы сдадут первыми. Поэтому он не может обратиться к нам за помощью или даже просто принять помощь со стороны, пусть и непрошеную – для него это будет означать поражение. Неужели непонятно? Он всегда хочет быть на высоте, при этом благодаря исключительно своим собственным силам. Он старается перехитрить судьбу. И если ему это не удастся, жизнь потеряет для него смысл. Не забывайте, что он не просто человек, а человек, проводящий свою жизнь в инвалидном кресле. Говорите, он сейчас спит?

– Да, а Уоллес дежурит рядом. Я хотел оставить там полицейского, но в ответ выслушал такое… Я попытался было добиться обещания, что он станет держать двери на запоре. И ничего не добился.

– Ну а что вы думаете о подоплеке всей этой истории? – спросил Эллери.

Лейтенант смял изжеванные останки сигареты и швырнул их в камин.

– Ничего не думаю. У меня уже мозги отказываются думать. Вчера я подключил еще двух новых сотрудников. – Он сунул в рот свежую сигарету. – Смотрю я на нас с вами со стороны, мистер Куин, – ну вылитая парочка незадачливых деревенских констеблей! С ходу пытаемся взять быка за рога. Заставить Роджера заговорить. А он сидит себе и знает ответы на все. Кто этот враг? Как он умудрился лелеять свой план столько лет? И вообще, зачем…