Текст книги "Рукопись Бэрсара"

Автор книги: Елизавета Манова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Только и это ведь чепуха, размышления от нечего делать. Остаётся Братство – аргумент очень весомый. Конечно, в этом Баруф мне мог бы помочь… Нет, это так, упражнение в логике, слава богу, всерьёз я такого не думал. Не стоит моя жизнь пары сотен жизней. Жизнь не купишь за жизнь – каждый из нас только он сам, и одно не возмещает другого…

Силы всё-таки вернулись ко мне. Я боролся со слабостью и, наконец, победил. Вот, цепляясь за Суил, я добрёл до двери, вот впервые вскарабкался на коня, вот доплёлся без провожатых от дома Баруфа – и кончился мой отдых.

И лето тоже кончалось. Все чаще дожди мочили притихший Квайр, смывая отбросы с улиц и расквашивая дороги. Крестьяне убрали урожай; на это время Баруф распустил половину войска, оставив только заслоны у границ. Конечно, по этому поводу мне пришлось прогуляться по Бассот и в Лагар.

Опять меня затянуло в поток неизбежных дел; он гнал меня из страны в страну, из города в город, и некогда было остановиться, чтобы подумать о себе, о Суил, о тревожном взгляде Асага на нашей последней встрече.

И вдруг поток налетел на стену…

Отшумел суматошный день, распустился прозрачный вечер, и через Северные ворота я возвращался в Квайр. Еле переступал мой усталый конь, и незачем было его торопить, ведь дома меня не ждут. Суил умчалась к брату в Биссал. Зиран все никак не возвращалась, и Суил оставалась главой семьи. Братьев она держала железной рукой, налетала на них, как вихрь, и всегда возвращалась такой воинственной и усталой, что я поневоле сочувствовал парням.

Сейчас ревизия предстояла Карту – младший уехал за матерью в Кас и задержался из-за её болезни. Я-то знал, какая это болезнь, но лицемерно притворялся печальным.

Я достаточно часто мотался в Кас, и Зиран успела смириться со мною. Без восторга, конечно, – что я за зять? Но, кажется, и без особой печали – наверное, думала, что Суил уже не совьёт гнёзда.

Я хотел увезти её в Квайр. Предлагал ей деньги, повозку, охрану; она отказывалась под каким-то предлогом, я немедленно все устранял, она находила другую причину, я терпеливо справлялся и с этим, и в конце-концов ей пришлось мне сказать:

– Нечего мне там делать, Тилар. Я, чай, и сама знаю, что Огил меня не оставит, да мне оно – нож острый. Мужа-то он мне не воротит, а коль богатство даст – что ж это: выходит, он мне за кровь Гилора моего заплатил, а я приняла?

– Но ведь раньше ты от его помощи не отказывалась?

– Ты, Тилар, дурачком-то не прикидывайся! Прежде-то он сам всяк день возле смерти ходил – как бы я стала ему кровь Гилора поминать? Не хочу, Тилар. Ты не думай, зла у меня нет, а только горем не торгую.

– А дети?

– А что дети? Они своё заслужили. Пускай по-своему живут, я на дороге не стану. Ты лучше о Суил подумай, Тилар! Доля вдовья… ох, какая она горькая!

– …Биил Бэрсар! – окликнули где-то рядом, и я с облегчением вернулся в сегодня. Проклятые мысли, неуютные, как тесные башмаки, конечно, можно забыть о них за работой, но ведь вернутся, напомнят…

– Биил Бэрсар! – я оглянулся и увидал Таласара. Я улыбнулся – мне он всегда был приятен.

– Здравствуйте, биил Таласар! Давно мы не виделись!

– Не по моей вине!

– Конечно. Принимаю упрёк.

– Господи помилуй, биил Бэрсар! Как бы я посмел вас упрекнуть! Мне ведома, что дела государственные лишили вас досуга.

Я поглядел с удивлением, и он объяснил:

– Мы с Раватом – вы уж простите! – частенько о вас говорим, мало кого он так почитает.

Я промолчал, а Таласар уже кланялся и просил оказать честь его дому.

– Если, конечно, я этим не прогневаю вашу очаровательную супругу!

– С радостью, биил Таласар! Тем более, что супруги моей нет дома. Уехала навестить родню.

Я спешился, бросил поводья оруженосцу, отдал бумаги, которые надо отвезти в канцелярию акиха, и мы с таласаром неторопливо пошли к его дому.

Один из последних вечеров лета выманил на улицы уйму народа. Нас узнавали: кланялись, провожали любопытным взглядом, я слышал за спиной своё имя, и это слегка раздражало меня. Мне была неприятна эта неизвестность, ведь я был уверен, что я – теневая фигура, и Квайру незачем да и неоткуда узнать обо мне.

– Дома молодой господин? – спросил Таласар у слуги.

– Только пожаловали.

– Пригласи его в малую гостиную и пусть подадут ужин.

Вот тут я понял, в какую попал ловушку, но не сумел отступить. Осталось пройти в знакомую комнату и ответить улыбкой на улыбку Равата.

– Неожиданная радость, дорогой Учитель! – воскликнул он и в глазах его в самом деле была радость. – Давно вы не балуете меня своим вниманием!

– Что делать, Рават? – сказал я, невольно смягчившись. – Время такое.

– Неужто я бы осмелился вас упрекнуть, дорогой Учитель! С завистью и восторгом взираю я на ваши дела и горько скорблю, что мне не дано даже полной мерой постигнуть великолепие того, что вы сотворили!

– Я не люблю восхвалений, Рават? Поговорим о другом.

– Как вам будет угодно, дорогой Учитель. У вас усталый вид. Не рано ли вы принялись за работу?

– Конечно! – подхватил Таласар. – Жизнь ваша воистину драгоценная для Квайра! Не могу передать, как я был опечален, узнав о вашей болезни. К прискорбию моему ваша добрая супруга воспрепятствовала мне вас навестить…

– Просто выставила за дверь! – со смехом сказал Рават.

– Простите ей это, – сказал я Таласару. – Поверьте, она и акиха прогоняла, когда считала, что его посещения могут мне повредить.

– Суил – приёмная дочь сиятельного акиха, – весело объяснил Рават отцу. – Третьего дня и мне от неё досталось за то, что плохо забочусь о здоровье господина нашего!

– Великая радость! – сказал Таласар лукаво. – Не часто бывает, чтобы существо столь прекрасное так много принесло своему супругу! Вам повезло, биил Бэрсар!

– Да, мне повезло. И ни деньги, ни родство не могут прибавить к моему счастью ни капли.

– Это так, отец! Я даже завидую дивному бескорыстию Учителя!

– А я вот не завидую тебе.

– Я знаю, – ответил он серьёзно. – Вы мне не соперник. Отчего же тогда вы сторонитесь меня, Учитель? Поверьте, это мне воистину горько, ибо моя душа все так же тянется к вам.

– Пока я тебе не мешаю?

– А вы и не сможете мне помешать. У нас разные цели и разные желания. Нам нечего делить.

Я промолчал, а он продолжал, ободрённый, и в его красивом лице было все искренне и светло:

– Неужто вы думаете, я посмею забыть, чем вам обязан? Не усмехайтесь, Учитель, я знаю, что и глотка не отпил из моря мудрости, что вы таите в себе. Но и те крохи, что достались мне, всколыхнули всю мою душу. Вы не верите в мою искренность? Но зачем мне вам лгать, Учитель? Душа моя вам открыта, вглядитесь: где в ней ложь?

– Зачем тебе это, Рават?

– Чтобы вы поняли меня! Я вижу: вы меня судите… наверное, уже осудили – разве это честно? Вы сами толкнули меня на этот путь… Зачем вы открыли мне суть всего? Прежде я верил лишь в волю божью: захочет господь – вознесёт превыше всех смертных тварей, захочет – низринет в пучину скорбей. Хоть болел я душой за дело нашего господина, все видел, все слышал, да толку мне было с того, как дитяти от золота: поиграл и бросил. Зачем вы сдёрнули покров с незрячих моих очей? Зачем вы мне показали, как разумно и складно все устроено в мире господнем, где нет ни худого, ни малого, а все со всем совокупно? Нет, Учитель, это не упрёк, счастие всей моей жизни, что встретил я вас, что вы мне разумение дали. Ибо – каюсь я вам – прежде бывало, роптал я на господа, что худо, мол, он миром правит, коль столько в нём скорби и столько неустройства.

– А теперь не ропщешь?

– Нет! Открыли вы мне путь, а дальше я уж сам пошёл. Вгляделся в дела людские, и открылось мне, наконец, что бог вершит волю через людей: избирает их и открывает им волю свою.

– И ты среди избранных?

– Может быть! – ответил он резко. – Дважды коснулся меня перст господень. В чёрный год мора… – Таласар шевельнулся, но Рават жестом заставил его промолчать. Сухой, горячий огонь полыхал у него в глазах, красные пятна зажглись на скулах. – Отец не даст соврать. Один я остался в дому… смерть всех выкосила – даже слуг… только меня обошла. Для чего, Учитель?

– А второй раз?

– Зимой. Когда мы шли в Бассот. Господин наш был совсем плох, мы с Дибаром вели его попеременно. На пятый день… Дибар заменил меня, и они ушли вперёд, а я не мог идти. Мороз был, как пламя… он все выжигал… я сел и закрыл руками лицо… было так хорошо сидеть… я знал, что умру, и это было приятно. И вдруг – вы понимаете, Учитель? – как приказ: тебе нельзя умереть! Так надо, чтоб ты был жив!

– И ты встал?

– Да. Они ничего не заметили.

– Хорошо, – сказал я терпеливо, – пусть ты избран. Но для чего?

– Чтобы спасти Квайр! Да, я знаю, вы сочтёте это неуместной гордыней. У Квайра есть господин мой аких и есть вы. Но, Учитель, победить – половина дела! Это как пашню засеять – какие ещё плоды она принесёт, и не заглушат ли добрые всходы плевелы?

Вам тягостна власть, господин же аких наш уже немолод, и нет того, кто наследовал бы ему. Ужель это грех, что я помышляю из рук наставника моего и благодетеля, моего второго отца принять Квайр и оберечь его во всей силе его и величии таковым, каким господин мой аких мне его завещает? Нет, Учитель, в том долг мой и честь моя, ни друзья, ни враги, ни жалость, ни слабость телесная меня не остановят!

– Поэтому ты и убрал от акиха всех прежних товарищей?

– Так вы за это на меня сердитесь? Учитель, да у самого ведь душа болит, а как иначе? Всем ведь хороши – золото, а не люди, одна беда: деревенщина неотёсанная! Никак им не уразуметь: нет Охотника, есть господин наш – аких Квайра! Как раз третьего дня… Посылаю я это к акиху Тарга со спешной вестью. Нагоняет он господина нашего во дворе, в зале Совета Благородных, да как заорёт: «Эй, сиятельный аких!», а коль тот не оборачивается «Да погоди ты, дьявол тебя задери!» А там не только наша знать, иноземцев полным-полно! Ну, как его после того при себе оставить? Чтоб хихикали да дурость его поминали?

– Рават, – сказал я совсем тихо, – а об Огиле ты подумал? Совсем он один…

– Да как же один, когда все при нем: Дибар, Сигар, Эргис. Да и мы-то с вами его не покинем!

Я с трудом улыбнулся и спросил Таласара, как идут дела.

– Лучше не бывало, биил Бэрсар! Прошлый год из семи приказчиков пятерых отпустил, а нынче все в деле, ещё двоих взял. Слыхали, наверное, второй караван судов в Лагар спускаю!

– Слышал и рад за вас.

– Великой мудростью акиха процветает наша торговля, как никогда. А ткани в особой цене, давно их на рынке не было. Смешно сказать, биил Бэрсар, все склады опустошил! Пришлось биилу Атасару срочный заказ давать. Станет, конечно, недёшево, и прибыль не та, да сейчас грех останавливаться – как бы кредит не шатнуть!

– А вы не боитесь, что Атасар подведёт? Похоже, у него с ткачами нелады.

– Да, – сказал Таласар с досадой, – обнаглела чернь!

– Скоты! – процедил Рават, и злоба состарила красивое лицо. – Мало им, что аких на последнее золото хлеб покупает и за гроши продаёт! Налоги с них, почитай, сняли – ведь ни хлебного, ни печного не платят! – а этим тварям все мало! Так обнаглели, что не таятся. Мол, не для того весною кровь лили, чтоб опять в кабалу лезть. И когда б одни разговоры! Уж не то, что квайрские ткачи – биссалские шелковщики от работы стали отлынивать. Выжечь эту гниль, покуда всю страну не заразила!

– Не переусердствуй, смотри. Так и страну поджечь недолго… выжигая.

– Нет, Учитель, слава господу, болезнь на виду. Сыздавна в Квайре вся зараза от безбожного Братства – одни разговоры?

– Есть, дорогой Учитель! Кончики отыскали и до сердца скоро дойдём. Вот днями договор с Тарданом подпишем, можно и за свои дела браться. Все готово!

– А аких знает об этом?

Рават поглядел удивлённо.

– Да как бы я без воли его за такое дело взялся?

Боль и облегчение – словно прорвало нарыв. Все. Напрасно ты поспешил, Баруф. Честное слово, я не хотел! Думал, что буду с тобой до конца. Ладно, если ты сделал и этот выбор…

И я принялся за Равата. С ленивым, чуть насмешливым интересом я требовал доказательств, что Братство существует, что это не сплетни и не сказки предместий. Он лез вон из кожи, чтоб доказать, что он сражается не со словами, не с бабьими пересудами, а с реальной силой. Он все мне выложил, даже то, в чём был не уверен, даже свои догадки. Неглупые у него были догадки.

Да мальчик, прав Баруф, а не я – ты годишься. Не просто мелкий честолюбец – а личность. Ум и жестокость… тяжело мне будет с таким врагом. Ничего, ты ещё молод. Я продержусь на твоих ошибках. Я играл с ним, и это было стыдно, ведь он ещё верил мне и уважал меня. Пожалуй, теперь и я его уважал. Он был мой враг, настоящий, смертельный – а таких врагов положено уважать.

Что же ты наделал, Баруф? Да, я знаю, тебя заставили поспешить. За все надо платить – но зачем так подло? Почему ты со мной не поговорил? Мы бы вдвоём… господи, ты ведь знаешь, что мы можем вдвоём?

Концы у вас – это да, но у меня целых два дня. Я успею.

Я не ложился в эту ночь. Спокойно и деловито просмотрел бумаги и уничтожил всё, что не касалось наших с Баруфом занятий. Жальче всего было расчёты. Снова и снова я просматривал их, нашёл небольшую ошибку, машинально исправил. А потом отправил в очаг, и мне показалось, что я бросил в огонь всю свою жизнь – от рождения и до сегодняшней ночи. Но искры погасли, осыпались в чёрном пепле, и я заставил себя улыбнуться. Восстановлю, если буду жив. Память меня ещё не подводила.

Вытащил деньги – о них не знала даже Суил. Чуть больше пяти кассалов – огромная сумма для Квайра, но для меня – гроши. Многое надо было сделать; я все успел, а ночь никак не кончалась… и боль не кончалась тоже.

Рассвет настиг меня у Ирагских ворот. Все у меня готово: пропуска, охранные грамоты, офицерские бляхи. Конечно, Баруф со временем все поменяет, но пара месяцев полной свободы… Ирсал торчал у кузницы. Глядел на небо и чесал волосатую грудь. Увидел меня, хмыкнул и взялся ладонью за щеку.

– Отправляйся в Кас, – велел я ему. – Забирай семью. Мать тоже с тобой поедет. Чтоб завтра вас в городе не было! Держи.

Он взял мешочек с деньгами, поглядел на него, на меня.

– Беда?

– Беда. Беги к Асагу. Скажешь: началось. Ночью увидимся, я провожать приду.

– А если про тётку спросит?

– Скажешь, я остаюсь.

– Насовсем?

– Насовсем.

– Слава богу! – сказал Ирсал и обнял меня, шлёпнув мешком по спине.

– Поспеши.

– Дай хоть оденусь, родич чёртов!

Мать я застал за уборкой. Засучив рукава, низко нагнувшись, она скоблила ножом давно отскобленный стол. Я глядел на её худые, сутулые плечи, на бессильную шею, и в горле стоял комок. Я так давно её не видел. Я так по ней стосковался. Я опять так долго не смогу увидеть её. Вдруг она оглянулась, и улыбка согрела её лицо и оживила глаза.

– Равл! Да как же ты тихонечко взошёл, я и не чуяла!

Но я молчал, и улыбка её погасла.

– Равл, никак что стряслось? Что с тобой, детка?

– Матушка, – глухо сказал я. – Тебе надо уехать.

Она обвела испуганным взглядом дом – родные стены, где прошла её жизнь, где она любила и горевала, где родила и потеряла своих детей, – единственное, что есть у неё на свете.

– Господи помилуй, Равл. Куда ж я из дому?

Я не ответил. Я молча глядел на неё, и мать вдруг шагнула ко мне, провела по лицу рукою.

– Сыночек, детка моя ненаглядная, да что с тобой?

– Хочешь, чтоб я остался честным человеком? Чтобы не стыдиться за меня?

Она кивнула.

– Уезжай. Если до тебя доберутся… я все сделаю… любую подлость. Развяжи мне руки, матушка. Не дай, чтобы меня скрутили.

– О-ох, Равл!

– Ты не одна поедешь – Ирсал тоже увозит своих. И мать Суил там. И я приеду… попозже.

– О-ох, Равл, – опять простонала она. – Сказывала ж я… Когда ехать-то?

– Этой ночью.

– Нынче? – и мать вдруг рванула себя за волоса и заголосила, как по покойнику.

Нелёгкий был день, но я все успел. Даже увиделся – жаль, не с Асагом, с другим Старшим Братом – Сиблом. И хотя он был Старший, а я только Брат Совета, да ещё не прошедший обряд, он молча выслушал распоряжения, и спросил лишь, где и когда будет встреча.

– В лесу. Хонтову вырубку знаешь? В полдень, через два дня. Сам не успею – кого-то пришлю. Все. Храни вас бог. Проследи сам, чтоб тех, кого я назвал, завтра к утру в городе не было.

– Коль уж ты велишь, как не расстараться! – странная усмешка и странный взгляд, но мне было не до того, я спешил проводить мать.

Невесёлым был наш исход. Чтобы никто не заметил, мы из города вышли пешком; повозка ждала в лесу. Мать еле шла; от страха и от горя у неё подкашивались ноги. Сразу за околицей я взял её на руки, и она всю дорогу проплакала, прижавшись ко мне. Такая она была маленькая и лёгкая, так мало я дал ей радости и столько горя принёс взамен! И потом, сидя в повозке, она все меня не отпускала, и её слезы жгли мне лицо.

Но вот все кончилось. Тазир оторвала её от меня, и они, обнявшись, заплакали в голос. Ирсал хлестнул лошадей, заскрипели колёса. Долго ещё звучал в ночи этот скрип, а потом затих, затерялся в лесных звуках, и я повернулся и безрадостно зашагал в город. Усталый и одинокий вступил я в безлюдье улиц, и первый осенний дождь вовсю поливал меня. Мой дом был тих и тёмен, и, взбираясь по лестнице, я малодушно надеялся, что Суил ещё нет. Так будет намного проще… И всё-таки я улыбнулся, когда распахнулась дверь, и я увидел Суил.

– Никак вернулся, горе моё? Хорош! Где это тебя черти под дождём таскали?

– Мать провожал.

Она тихо вскрикнула и схватилась за щеки.

– Господи, Тилар! Что это ты надумал?

– Может, отложим, Суил? Я устал.

– Раздевайся! – приказала Суил и полезла в ларь за одеждой. – Ел-то хоть сегодня?

– Не помню.

– Ой, и беда с тобой! Иди сюда, полью.

А потом, умывшись и одевшись в сухое, я сидел за столом, и Суил хмурила тонкие брови, ревниво следя, как я ем. И только когда убедилась, что в меня не влезет ни крошки, поглядела в глаза и потребовала сурово:

– Сказывай!

– Суил, а может у Огила сотню для тебя попросить?

– Какую ещё сотню?

– Ну-у, может, когеров? Они как раз без командира.

– Ой, да ну тебя! Тилар, бога ради, что стряслось? Да скажи ж ты, не мучай!

– Я ухожу, Суил.

– От меня? – спросила она, бледнея.

– Что ты, птичка! Только от Огила.

– Тилар! – закричала Суил и оказалась на коленях рядом со мною. – Что он тебе сделал?

– Мне? Пока ничего.

– Тилар, ты так не шути! Всерьёз? Тилар, да как же вы… что вы один без другого делать-то будете? Ты ж подумай…

– Я думал, Суил. Полгода думаю.

– Тилар, – теребя мою руку, молила она, – богом тебя прошу, скажи, что стряслось! Я ведь для вас… Ну нельзя ж вам один без другого, никак нельзя!

Я поднял её, посадил себе на колени, и она тревожно затихла у меня под рукой.

– Ты права, Суил, – сказал я тихо, – никого у меня нет дороже Огила. Только ты. А расставаться надо. Не могу я с ним больше.

– За что? Господи, Тилар, что ты мнёшься? Иль мне на стороне узнавать?

– А никто и не знает.

– Из-за этого? – она взяла мою корявую руку и прижала её к щеке.

– Да. Ты ведь знаешь, что мне пришлось вступить в Братство, и я поклялся быть верным ему.

– Да ты всерьёз, что ли, клялся?

– Тогда нет. Ладно, Суил, ты права, нам нельзя хитрить друг с другом. Тогда я хотел только дожить до весны. Вот вернётся Огил – и выручит. А когда он вернулся, я уже не хотел, чтобы он меня выручал. Потому, что я понял: это два совсем разных Квайра – великий Квайр, который нужен Калату, и Квайр для людей, который нужен мне. И пока мы могли быть вместе, мы были вместе. А теперь Огил решил уничтожить Братство.

– Он сам сказал?

– Нет, конечно, иначе бы мне уходить? Я выпытал у Равата.

– Ну и что?

– Ничего. Надо выбирать, и я выбрал братьев.

– А дядь Огил тебе что, не брат?

– Больше, чем брат, но я ему уже не могу помочь. Он сам все выбрал за нас обоих. Понимаешь, птичка, я его не виню: кто платит – тому и кланяются. Когда мы взяли дворец, в казне было двадцать ломбов. А он ворочает громадными деньгами. Как ты думаешь, кто их дал?

– Кто?

– Квайрские толстосумы – купцы и владельцы мастерских. Как он посмеет им перечить?

– Ну и что? – сказала она сердито. – Что оно, твоё Братство, весь Квайр? Кому оно надобно?

– Мне. Если с Огилом что-то случится, страну унаследует Рават. Представляешь, что будет с людьми под властью Равата?

– Рават? Да ты что? Иль дядя Огил вовсе спятил?

– Да нет, Суил, он прав. Великий Квайр можно построить только очень жестокой рукой. Я не стану у Огила на пути, но мне в этом Квайре нечего делать.

– Господи! – простонала она и заломила руки: – Да что ж оно будет!

– Не знаю, Суил. Завтра я ухожу, а ты сама решай, как тебе лучше. Ты же знаешь: Огил тебя никогда не обидит. А я ни в чём не упрекну… как ни решишь.

– Ой, и дурень же ты, Тилар, – сказала Суил с печальной улыбкой. – Куда ж я без тебя? Дядь Огил мне, как второй отец, а за тобой я б и от родного ушла. Когда едем-то?

– Утром.

– Ну так ложись, а я соберу, что надо.

Только закрыл глаза, а Суил уже трясёт за плечо:

– Тилар!

– Что?!

– Эргис пришёл, говорит, ты звал.

Еле открыл глаза и увидел на сундуке у кровати свой дорожный костюм, а на столе ружьё и саблю, улыбнулся и обнял Суил.

– А может пока останешься, птичка? Как устроюсь в Касе, я тебя сразу заберу.

– Ты одевайся! Ждёт ведь Эргис.

Похоже, Эргис этой ночью и не ложился. Правда, заметить это могу только я.

– Готово?

– А как же! Парни внизу, все со сменными лошадьми.

– Кто?

Он усмехнулся.

– А кого мне из города брать? Все шестеро.

– Для Суил конь найдётся?

Он поглядел на Суил уже готовую в путь, покачал головой, но ничего не сказал.

– Выезжайте. Подождёте меня у часовни святого Илира.

– Зачем, Тилар? – спросила Суил с тревогой.

– Ничего, птичка. Надо проститься.

Пусто было на улицах в эту рань. Я проводил друзей до Саданских ворот, поцеловал Суил, Кивнул Эргису и направился к дому Баруфа. Я знал, что он только что встал и кончает завтрак – можно час-другой поговорить без помех.

В доме текло привычное слаженное движение, и, поднимаясь по лестнице, я с тихой тоскою смотрел на то, что было моей жизнью и с этого дня уйдёт от меня навсегда.

Баруфа я встретил у самого кабинета.

– Привет, Тилам, – сказал он с улыбкой, – куда это ты собрался?

Я не ответил, и его улыбка погасла.

– Я ждал тебя вчера, – сказал Баруф, когда мы сели.

– Знаю. Я был занят.

– Чем, если не секрет?

– Ничего особенного. Расстраивал твои планы.

– Не понимаю, – сказал он сухо.

– Разве? На этот раз ты ошибся, Баруф. У меня был залог в Братстве.

– Что же ты решил?

– Я, собственно, зашёл попрощаться. Ухожу.

– Совсем?

– Совсем.

– Но почему? – взорвался Баруф. – Что я тебе сделал? Хотел тебя спасти? Ты сам виноват, что не сказал правду. Если бы я знал…

– Что тогда? Ты бы не тронул Братство?

– Нет. Предупредил бы тебя.

– Может быть, да, а может – и нет. Мне надоело, Баруф. Раз уж ты решил за меня…

– Этого ты мне, конечно, не простишь?

– Уже простил. Просто нам больше не по пути.

– Я в чём-то неправ?

– Прав. Просто ты строишь свой Квайр по образу и подобию Олгона. Мне в нём нечего делать.

– Ты долго искал, чем меня… ударить?

– Нет. Я долго молчал, но теперь я ухожу, а больше тебе этого никто не скажет.

– А ты, оказывается, жесток! – сказал он угрюмо. – Приберёг напоследок… В чем же моя ошибка?

– В том, что ты прав. Ты выбрал единственный путь, который ведёт к цели… только это очень опасный путь.

– Другого нет.

– А другая цель?

– Чего ты хочешь, Тилам? Чтобы я остановил камень, который летит с горы? Всякая остановка – это смута, большая кровь и гибель Квайра.

– Баруф, Квайр ещё не готов к тому, чтобы сменить власть знати на власть денег. Это тоже смута или большая кровь, что-бы её отвратить!

– Значит, будет большая кровь – но Квайр уцелеет.

– И ты на это пойдёшь?

– Я? Вряд ли. Наверное, уже Рават.

– О чем же тогда говорить?

– Значит, уходишь…

– Да.

– А если не отпущу?

– Куда ты денешься!

– Никуда, – ответил он грустно. – А Суил как же?

– Она уехала.

– И Эргис, конечно, тоже. Все ты у меня отнял…

Так тихо и безнадёжно он это сказал… Бедный Баруф! Несгибаемый, непреклонный Баруф, ставший жертвой своей цели.

– Что же ты будешь делать?

– Помогать и мешать. Помогать Квайру и мешать тебе.

– Это безнадёжно, Тилам. Машина на ходу, даже мне её не остановить. Сомнёт и раздавит.

– Это будет не так уж скоро. Пока ты не победишь, я против тебя не пойду. Ещё и помогу немного.

– Что ты теперь сможешь!

– Кое-что. Пока я – член Совета Братства, а через год-другой, глядишь, буду Старшим. Может, мне даже придётся подмять Братство. Очень не хочется, но, наверное, придётся.

– Значит, уходишь, – повторил он как-то вяло. – Что же, прощай.

– Прощай. Только одно… если я раньше… ну, словом, позаботься о Суил.

Он кивнул.

Я встал и направился к двери, но когда я уже коснулся её, Баруф окликнул меня:

– Тилам!

Я обернулся, увидел его глаза и невольно шагнул к нему. И мы отчаянно крепко обнялись перед тем, как расстаться навсегда.