Текст книги "Милая любовь (СИ)"
Автор книги: Елизавета Горская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)
думала об учителе, гадая, как он там и по-прежнему ли я для него заноза в
заднице...
***
Весна со скоростью "Красной стрелы" промчалась мимо, и незаметно пожаловало
Лето. Сочная зеленая травка слегка пожухла, сирень отцвела, а я по-прежнему
безвылазно сидела дома – не считая вечернего моциона в парке под ручку с мамой.
Наконец-то наступил долгожданный последний звонок. Школа гудела с самого
утра. Облаченная, как идиотка, в коротенькую форму и белый кружевной
передник, с бантиками на отросших волосах, я плюс ко всему еще – каким-то
непонятным образом! – дала Ромке уговорить себя станцевать с ним школьный
вальс. Ромка-то с детства танцует и имеет звание лауреата какой-то там премии, а я
кроме как идиотски топтаться на месте ничего не умею. Но Ромка кого угодно
уговорит, и я сдалась.
Ромка – надо отдать ему должное – вальсировал, как настоящий профессионал, я
же пару раз едва не свалила его с ног и вечно забывала смотреть в нужную сторону,
из-за чего Ромка чуть не заработал косоглазие, незаметно для других направляя
мой мечущийся взгляд.
Аплодисменты послужили нам наградой за все эти мучения. И все же я зареклась
в будущем танцевать с Ромкой: выставлять себя в столь невыгодном свете -
сомнительное удовольствие.
После довольно сентиментального концерта и слезливых обнимашек в конце него
все мои одноклассники разбрелись по школе – в алчном желании заполучить самое
крутое селфи, фотографируясь разве что не со скелетом в кабинете биологии. Я же
участвовать в селфи-марафоне отказалась и тихонечко прошмыгнула в кабинет
литературы.
Прошлась вдоль распахнутых настежь окон, коснулась пальцами корешков
старых потертых книг и остановилась напротив портрета Антона Павловича
Чехова. Вспомнился разговор с Арсением Валерьевичем на тему отношений Сони и
Астрова из "Дяди Вани". Я рьяно ругала доктора за то, что тот не разглядел за
ничем примечательной внешностью Сони ее красивую и добрую душу, а был
банально увлечен праздной и бездушной Еленой Андреевной.
– Мила, – терпеливо улыбнулся учитель, – давайте сначала. В чем суть данного
произведения?
– Типа терпение и труд – все перетрут? – кисло произнесла я.
– Да, вы правы, – с одобрением кивнул учитель. – А если более развернуто...
– Если честно, то мне не понятна идея этой пьесы. Окей. Труд – это хорошо, он
облагораживает и прочая-прочая. С этим я согласна. Но почему всегда любят
красавиц? Это так несправедливо!
– Понимаю вас, – как-то загадочно склонил голову учитель. – А кем вы больше
восхищаетесь: пеликаном или лебедем?
– Так нечестно, – сдвинула я брови. – У пеликана нет души, нет чувств, он
руководствуется инстинктами. А вот взять хотя бы Соню – да, она дурнушка, но
ведь она такая добрая, кроткая, трудолюбивая... И все-таки это несправедливо. Я, к
примеру, тоже не красотка. Неужели я так и умру старой девой – в наш-то век
силиконовых губ и грудей, когда на первое место ставится смазливая мордашка и
накачанные ягодицы?
– Уж вам-то, Мила, умереть старой девой не грозит, – весело улыбнулся учитель. -
За вами уже выстроилась очередь из потенциальных женихов.
– Вы о Жданове, что ли? – скривилась я. – Этот вряд ли замуж позовет. Ему
только... Ну... То есть... В общем, я не рассматриваю его, как будущего мужа.
Вернемся все-таки к Чехову. Так вы согласны с тем, что если ты красив, то перед
тобой открываются все двери? Считаете это справедливым?
– А кто говорит о справедливости, Мила? – без тени улыбки произнес Арсений
Валерьевич. На его обычно гладком лбу я заметила задумчивые складочки. – Мир в
целом несправедлив...
Он еще что-то говорил, а я даже сейчас отчетливо помнила, что в тот момент
ощутила практически тоже самое, что и Соня после разговора с Астровым:
"...Душа и сердце его все еще скрыты от меня, но отчего же я чувствую себя такою
счастливою?.. Голос его дрожит, ласкает... вот я чувствую его в воздухе... О, как это
ужасно, что я некрасива! Как ужасно! А я знаю, что я некрасива, знаю, знаю..."
/цитата из "Дяди Вани" А.П. Чехова/
А потом я вспомнила слова Арсения Валерьевича – в ту нашу последнюю встречу:
"Все эти дни, что ты болела... когда я не знал, что с тобой, и боялся самого
страшного... я вдруг осознал, насколько ты стала дорога мне... Я так боялся, что из-
за меня ты... Черт, я с ума сходил от желания увидеть тебя – пусть и последний
раз..."
"...Мы оба совершили ошибку, решив пойти на поводу у чувств. Ни вам ни мне это
не нужно..."
Я закусила губу и с силой сжала кулаки.
Как же мне его не хватало. Я скучала по этим нашим бессмысленным – как мне
тогда казалось – размышлизмам, по его обаятельнейшей улыбке, доброму, все
понимающему взгляду...
– Говорят: в конце концов правда восторжествует, – услышала я позади себя голос,
при звуке которого мое бедное сердце забилось сильнее, – но это неправда. /цитата
принадлежит А.П. Чехову/
Я обернулась, задержав дыхание – прислонившись бедром к парте, в нескольких
шагах от меня стоял Арсений Валерьевич, в легких льняных брюках и белой
футболке. Его глаза лукаво искрились на загорелом лице, в руках он держал букет
ромашек.
– Я слышал, ты не любишь розы, – улыбнулся он, протягивая их мне.
Передавая цветы, он случайно задел пальцами мою руку, и я ощутила, как кровь в
миг прилила к щекам, стало трудно дышать.
– Спасибо, – пролепетала я, не узнавая свой сиплый голос, пряча счастливую
улыбку в цветах. – Каким ветром?
– Решил увидеть собственными глазами, как танцует вальс самая красивая из
известных мне девушек – и по совместительству моя бывшая ученица, – добавил он,
насмешливо вздернув бровь.
– Очень смешно, – криво усмехнулась я.
– Надеюсь, Роман будет ходить? – сдерживая улыбку, спросил Арсений
Валерьевич.
– После того, как я "в красках" (я изобразила в воздухе кавычки) объяснила ему до
чего подло с его стороны было приглашать на танец столь неуклюжую меня, то
вряд ли. Теперь до конца жизни будет передвигаться строго на костылях.
– Сочувствую, – улыбнулся учитель.
– Не стоит! – пренебрежительно махнула я рукой. – Переживет. Это мне
сочувствовать нужно. Кто, думаете, будет ухаживать за этим засранцем и возить его
по больницам...
Неожиданно Арсений Валерьевич перестал улыбаться и шагнул мне навстречу.
Его руки обхватили меня за талию и нежно привлекли к себе. Я почувствовала, как
он коснулся губами моих волос, а затем уперся подбородком в мою макушку и
заговорил – тихо и страстно:
– Прости меня, моя маленькая добрая девочка... Я думал, что поступаю
правильно... Внушил себе, что все это не по-настоящему, что у нас нет ничего
общего и какие-либо отношения между нами невозможны... Я почти поверил в
это, а потом... ты попросила себя поцеловать... Тот поцелуй перевернул все с ног на
голову. Я вдруг понял, что моя жизнь только тогда имеет смысл, когда в ней есть
ты... когда я вижу твою улыбку, слышу твой игривый смех, когда могу коснуться
тебя... А позже я увидел тебя целующейся с Олегом, и мир вокруг рухнул в
одночасье. Я едва не убил друга. А ведь я никогда не прибегал к насилию и в
любых обстоятельствах предпочитал решать дело с помощью слов... Когда же мне
сказали, что ты заболела, я... я думал, что сойду с ума... Я уже чувствовал это
раньше... Это не передать словами... Я рвался к тебе, Мила, был готов на все, лишь
бы увидеть тебя вновь... Мне так много нужно было тебе сказать... А когда увидел,
наговорил черт знает что... Идиот! – скрипнул он зубами. – Родная, простишь ты
меня когда-нибудь? – вновь нежно поцеловал он меня в макушку.
Сердце билось, как ошалелое, а в голове взрывались фейерверком его слова: "Я
вдруг понял, что моя жизнь только тогда имеет смысл, когда в ней есть ты... когда
я вижу твою улыбку, слышу твой игривый смех, когда могу коснуться тебя..."
Неужели он любит меня? А как же Светлана? А Маша с Сашей? Как же свадьба и
прочее? Неужели из-за меня он откажется от всего этого? А если да, то что я смогу
дать ему взамен? Себя, этакую неуравновешенную, неадекватную девицу, которая,
кроме как трепать нервы и закатывать истерики, ни на что больше не способна?
Нет уж! Арсений Валерьевич достоин большего. Он итак слишком много страдал,
чтобы жениться на столь незрелой и психованной балбеске. Зачем я ему? Пройдет
время, чувства охладеют, и тогда он обнаружит, что рядом с ним не та женщина, о
которой он мечтал. А что если он откажется от Маши и Саши, а я не смогу родить
ему ребенка, которого он так хочет? Что тогда?
Нет, я не смогу этого вынести! Ни за что. Нет.
Я слишком люблю его, чтобы позволить так опрометчиво распорядиться своей
судьбой.
Слушая его сердце, бьющееся в унисон с моим собственным, вдыхая такой
родной, до боли знакомый запах и понимая, что он все еще ждет от меня ответа, я
глубоко вдохнула и, отстранившись, выпалила практически на одном дыхании:
– Нет, не простила. И никогда не прощу! С чего вы взяли, что по-прежнему нужны
мне? Я давно выкинула вас из головы. Вы были правы, когда сказали, что мы оба
ошибались, решив пойти на поводу у чувств, что ни вам ни мне это не нужно. Это
действительно так. Вы, уверена, будете счастливы со Светланой. А я... выйду замуж
за Темного или вообще буду жить одна, в свое удовольствие, как в фильме
"Девчата", помните?
Арсений Валерьевич, чье лицо все это время было странно напряженным, вдруг
хрипло расхохотался, слегка закинув голову назад.
– Браво, Мила! – усмехнулся он, когда закончил смеяться. – Вы, как всегда,
неподражаемы. Вам бы в театре играть. Или в кино сниматься. Но я понял суть.
Уговаривать не стану. Надеюсь, выбор вы сделали осознанный и о последствиях не
пожалеете.
На самом деле, я уже жалела о своих словах и была бы счастлива не произносить
всего этого. И вновь нежиться в его объятьях, наслаждаясь такой долгожданной
близостью.
Черт! Бедовая моя голова.
Но не могла же я забрать свои слова обратно – тогда уж точно все это будет
выглядеть по-детски.
И я промолчала. А ведь так хотелось закричать о том, как сильно я его люблю и
как отчаянно мечтаю быть рядом с ним – всегда, всю вечность.
Когда он уходил, я до крови кусала губы, игнорируя безудержным потоком
льющиеся слезы.
Браво, Мила. Теперь он точно не вернется. Никогда…
15
После фотосессий с учителями, скелетами и прочей школьной атрибутикой
одноклассники веселой жизнерадостной гурьбой отправились в парк – на новый
селфи-марафон, а я села в электричку и достала айфон.
Вдруг жутко захотелось вновь услышать голос учителя, но вряд ли он захочет со
мной говорить – после всего, что я ему наплела. Похоже, он сразу смекнул, что я
блефую, и теперь думает обо мне черт знает что.
– Алло? – вдруг раздался из трубки знакомый голос, и я ужасом осознала, что
набрала номер Олега – по ошибке.
Блин. И что мне ему сказать?
– Мила? Ты?
– Э... Да, я. Как... поживаешь? – бодро осведомилась я, приклеив к лицу одну из
своих незаменимых улыбочек а-ля Мэри Поппинс.
– Черт возьми, Мила! – почему-то обрадовались на том конце провода. – Где вы
сейчас? Ты с Сеней? Вот мерзавец! Он же признался тебе, да? Ты счастлива?
Слезы заструились по щекам, и я стала поспешно смахивать их с подбородка,
чтобы они не замочили чертов передник, который мама одолжила у бывшей
выпускницы. Потом шумно зашмыгала носом, давая понять, что я далеко не
счастлива, а наоборот – в полном раздрае.
– Милка! – рассмеялся Олег (вот же бесчувственный чурбан!). – Перестань
разводить влажность. Тебе не плакать, а смеяться нужно! Так вы сейчас где? Он
повел тебя в свою любимую пиццерию, да? Надеюсь, ты любишь пиццу? Он хоть
спросил тебя об этом? Погоди... Так ты поэтому плачешь? Ты терпеть не можешь
пиццу и не знаешь, как ему об этом сказать?
Вот же черт!
– Да не в какой мы не пиццерии! – заревела я, размазывая по лицу слезы
вперемешку с соплями. – И ни в чем он мне не признавался! Я отшила его,
понимаешь? Я сказала, что выйду за Темного или вообще останусь одна, как Тося
из "Девчат", а он пусть женится на Светлане, потому что... потому что так будет
лучше...
Последовала долгая пауза, в течении которой я продолжала бороться за
пристойный вид фартука, на котором слезы вперемешку с тушью могли оставить
безобразные разводы или пятна.
– Лучше? – наконец-то услышала я вибрирующий от с трудом сдерживаемой
злости голос Олега. – Лучше, Мила? Для кого? Ты хоть понимаешь, что натворила?
Он же любит тебя, тупая твоя башка! Он был готов отказаться от всего ради тебя.
Переступить через себя, запихнув подальше чертов здравый смысл, который так
долго держал его на расстоянии от тебя. И ты... взяла... и отшила его? Мила, где в
тот момент была твоя голова? Какого черта ты... Теперь ты понимаешь, что все
кончено? Другого шанса у тебя не будет...
– З-знааю, – зарыдала я еще сильнее. – Я с-сглупила, да. Я... я думала, что н-
недостойна его... что не заслуживаю такого, как он, п-понимаешь?
– А ты ведь действительно его не заслуживаешь, Мила, – "утешил" меня Олег. – Я
знал это с самого начала. Но я также знал, что он любит тебя, а значит он
разглядел в тебе то, что не могут видеть другие.
– Н-неправда! – прорыдала я в трубку. – Ему просто п-понравилось, как я целуюсь.
На том конце провода расхохотались.
– Черт, Милка! Да ты кого угодно сведешь с ума! И что нам теперь с тобой делать?
Ты же хочешь вернуть его, я правильно понимаю?
– Д-да.
– Скажи, Мила, только честно, ты действительно любишь его? Или это все
подростковые гормоны?
– Гормоны, наверное, – пролепетала я, прислонившись мокрой щекой к
прохладному оконному стеклу.
– Понятно, – фыркнул Олег. – Значит, любишь. А платье вечернее у тебя есть?
План Олега был гениально прост и в то же время комичен. Я, вся такая стройная
и утонченная, в элегантном вечернем платье, заявляюсь на мальчишник Арсения
Валерьевича и... все! Дальше я действую по обстоятельствам.
Хм... Страшно подумать, куда меня заведут эти обстоятельства.
Платье, которое мы купили с мамой на выпускной, сложно было назвать
вечерним. Это было неоново-желтое нечто, со слегка расклешенной короткой
юбкой. К нему я купила неоново-розовые туфли на высоченной шпильке, и это
должно было послужить мне на руку – таким образом я не буду выглядеть среди
друзей Арсения Валерьевича этакой малолеткой. У меня вполне
сформировавшаяся фигура. Грудь, конечно, могла бы быть побольше, а бедра
покруче, но меня все устраивало – на данный момент.
Окей. С нарядом разобрались. Теперь прическа и макияж!
Волосы я собрала на затылке в высокий хвост, наклеила накладные ресницы,
прошлась по губам ярко-розовой помадой и воткнула в уши золотые серьги-
обручи.
Взыскательный взгляд в зеркало...
Мамочки!
Я выгляжу, как... как... Да я сногсшибательна! У Светланы этой нет никаких
шансов – зуб даю!
Восхищенный взгляд Олега послужил тому подтверждением.
– Ты обалденно... потрясающе выглядишь! – почти выдохнул он, пожирая меня
глазами. – Уверена, что любишь этого остолопа? Может, мы с тобой... ну это... -
кокетливо поиграл он бровями.
– Кто-то однажды пафосно заявил, что ни за что и никогда не оставит свою
единственную возлюбленную, – напомнила я, принимая его руку.
– Уже и пошутить нельзя, – якобы обиженно буркнул парень и усадил меня в
такси.
– Куда едим? – с нарастающим волнением поинтересовалась я, чувствуя себя
направляющейся на бал Золушкой.
– Скоро увидишь! – загадочно сообщил Олег и протянул мне приглашение. – Без
него тебя не пропустят, – пояснил он в ответ на мои округлившиеся глаза.
– Ладно, – я взяла приглашение и сунула его в сумку-клатч такого же неоново-
розового цвета, что и туфли. Хм. Надеюсь, я не переборщила с неоновыми
оттенками.
По дороге в неизвестность я узнала от Олега много чего интересного. С учителем
они дружили столько, сколько он себя помнил. Они жили по соседству, вместе
играли, вместе ходили в один и тот же класс, вместе влюбились в одну и ту же
девушку – в Женю. Евгения же практически с первого взгляда влюбилась в
Арсения, и Олег решил уступить любимую другу. Тем более, что Арсений и Женя
души друг в друге не чаяли и любили так, что даже страшно было за них обоих.
Когда девушка поняла, что умирает, то попросила Олега быть с ней вместо Арсения
– видеть любимого в эти минуты было выше ее сил. Перед смертью Женя заставила
пообещать Олега, что он проследит за тем, чтобы самый дорогой ей человек был
счастлив – по-настоящему счастлив. И Олег пообещал – на свою голову. Откуда ему
было знать, что его друг влюбится в свою же ученицу!
– Не вижу в этом ничего предосудительного! – насупилась я, отвернувшись к окну.
– Да брось! – засмеялся Олег, и у меня появилось острое желание скинуть туфлю и
запустить ею этому нахалу в лоб. – Кто говорит о предосудительности? Проблема
ведь не в том, что ты его ученица или что ты младше его практически в двое. На
эти условности мне плевать. Сложность заключается как раз в характере Арсения и
в его прошлом... Женька тоже была младше его, и это его нисколько не заботило.
Но знала бы ты, что ему пришлось вытерпеть от жениных родителей. Эти
постоянные скандалы, унижения... Они ни во что его не ставили, считая, что
Арсений – а он в ту пору был обычным студентом, ночами барменом подрабатывал
– что он не достоин их дочери, что ей с ним будет плохо. Они даже обвинили его в
ее смерти, представляешь? – Олег какое-то время молча смотрел впереди себя, его
руки слегка дрожали.
Я закусила губу, разрываясь между желанием обнять его и опасением в тот же миг
разрыдаться. На мое счастье, после короткой паузы он продолжил:
– Однажды я напился и заявился к ним домой. Я кричал, что они бездушные
твари, что им на Арсения молиться нужно, что такого жениха для своей дочери,
как он, им даже при большом желании не найти... В общем, они были в шоке.
Арсений после этого потом со мной месяц не разговаривал... Он всегда страдал
молча... Еще в детстве, когда разбивали в кровь колени или получали от пацанов
постарше, я орал как бешеный, а Сеня лишь стискивал зубы и молчал... А после
смерти Женьки он и вовсе в тень превратился – уволился из клуба, стал по ночам
поезда разгружать, упахивался так, что потом еле двигался, а утром шел на
занятия, корпел над учебниками... Ох, Мила, я, когда он получил диплом – причем,
диплом с отличием, – с трудом узнал его – всегда жизнерадостный и боевой
мальчуган превратился в жутко начитанного, выдержанного, интеллигентного -
ненавижу это слово! – в миг повзрослевшего человека. А вот, когда он встретил
тебя, Мила, – и тут Олег накрыл мою дрожащую руку своей и осторожно пожал ее, -
я вновь стал узнавать в нем прежнего Арсения. Конечно, он не перестал быть
джентльменом до кончиков ногтей, и все же бывают моменты... это когда он
говорит о тебе, – уточнил он, насмешливо улыбнувшись, – знаешь, он как будто
преображается в такие минуты... он вновь заразительно хохочет, начинает забавно
жестикулировать, трет нос, ерошит волосы... И я уж подумал, что он вернулся – тот,
прежний Сеня, с которым мы лазали по деревьям, дергали девчонок за косички,
играли в футбол... А тут ему вдруг приспичило жениться на Светлане – и как можно
скорее. Уже заявление в ЗАГС подали, казалось бы, чем не повод для радости? Но я
видел, что глаза у друга все такие же грустные, безжизненные. Он улыбался, но все
это было жалким фарсом. Чтобы убедить всех и меня в том числе, что он безмерно
счастлив. Но я же не слепой. Ведь он делал все это, чтобы забыть тебя, Мила,
чтобы вырвать из сердца любовь, благодаря которой он вновь стал смеяться...
Странно все это: слушать об Арсении Валерьевиче, представляя его то босоногим
мальчишкой, то пылким влюбленным, то сдержанным учителем... Было острое
ощущение, что все это происходит не со мной. Неужели Олег прав, и учитель
действительно так любит меня, что готов пожертвовать всем ради меня, наплевав
на общественное мнение, отказавшись от усыновления?
Ах, бедовая моя голова! Как же я виновата перед ним. Столько времени строила
ему глазки, выпросила поцелуй, а когда он открыл мне душу и практически
признался мне в любви, взяла и оттолкнула, возомнив себя этакой роковой
красоткой, разбрасывающейся кавалерами направо и налево. А что если это
любовь всей моей жизни, и Арсений Валерьевич – моя вторая половина, а я вот так
просто отказалась от нее!
Я в отчаянии заерзала на сиденье.
Когда же мы наконец приедем? Я чувствовала, как моя решимость потихоньку
испаряется, оставляя место панике и... здравому смыслу. Только благоразумия мне
не хватало! Я же тогда ни на что не решусь и сбегу, едва завидев вдалеке фигуру
учителя.
Так, Мила, вдохни поглубже... Вот так. Теперь возьми себя в руки и повторяй за
мной:
"Я люблю Арсения Валерьевича. А остальное не важно. На войне все средства
хороши. Я приложу все усилия, использую все известные мне методы, чтобы вновь
завоевать Арсения Валерьевича. И пусть весь мир подождет..."
Мальчишник проходил в каком-то пафосном заведении, с гигантскими
охранниками-афроамериканцами на входе, в черных костюмах и черных же
солнечных очках, с жутко сосредоточенными, словно выкованными из железа
физиономиями.
Я смущенно протянула приглашение, уже внутренне готовая к тому, что
охранники вычислят каким-то непонятным мне образом (может у них в очках
сканеры какие-нибудь), что я несовершеннолетняя и что вообще меня здесь никто
не ждет, и вышвырнут на улицу, всю такую разряженную и надушенную. Но, к
моему величайшему удивлению, меня пропустили и даже пожелали прекрасного
вечера.
Хм. Интересно.
В холле Олег предложил мне припудрить носик, показав взглядом на женский
туалет, а сам скрылся за какими-то дверьми.
Хм. А вот это уже странно.
В уборной было шикарно. Даже страшно как-то справлять нужду в комнате,
соперничавшей по красоте с залой Версаля, например, или Петергофа. Кощунство
какое-то!
Я вымыла руки, сбрызнулась мамиными духами от Chanel и улыбнулась своему
отражению в зеркале, чтобы проверить, не застряло ли что-нибудь между зубами.
Окей. Дело сделано! И что теперь?
Высунула голову из туалета и огляделась. Пусто. Куда идти-то? И где этого Олега
носит?
И тут я вскрикнула, вовремя прикрыв рот ладонью, обнаружив входящего в
здание Арсения Валерьевича.
Ах, до чего же он красив! Стройный, подтянутый, в строгом черном костюме,
белой рубашке и узеньком галстуке в тон. Темные волосы зачесаны назад,
нисколько не портящая его бородка – даже напротив, придающая его облику...
шика что ли – аккуратно подстрижена, темно-карие глаза со слегка расширенными
зрачками как-то странно мерцают. Уж не подшофе ли он?
Хм. Кто знает, какой бес может вселиться в него под этим делом?
Что-то я начинала страшиться своей затеи. Мне ведь даже нет восемнадцати, а
мальчишник предполагает наличие алкоголя, стриптиза (вот черт, об этом я
вообще как-то не подумала) и настроенных на веселье, подвыпивших мужчин.
Блин! Мила, во что ты ввязалась? Как выпутываться-то потом будешь? А если
Олег тоже напьется и начнет приставать?
Вот же я попала!
Дыши, Мила. Не забывай про дыхание. Вдох-выдох, вдох-выдох.
Окей. Может и не стоит паниковать раньше времени? Вряд ли Арсений
Валерьевич стал бы общаться с пьяницами и пошляками. Он скорее всего
пригласил таких же интеллигентных и воспитанных людей, как и он сам.
Возможно, они выпьют немного шампанского, хорошо так закусят – солянкой там
какой-нибудь или пиццей, потравят анекдоты (приличные, конечно же), может
сыграют в шахматы или обсудят события в мире, а потом тихо-мирно разойдутся
по домам. Без драк, попоек и случайных половых связей.
Хм. А мне, интересно, когда втиснуться в их высокоинтеллектуальное
времяпрепровождение?
– Эй, ты что тут застряла? – прервал мои сумбурные размышления Олег. – Пойдем.
Я отведу тебя кое-куда.
Я послушно последовала за мужчиной и оказалась в огромной, сверкающей из-за
обилия медной утвари кухне. Там все шкворчало, бурлило, кипело и пахло
специфически: травами и специями всякими. Мы прошли еще немного,
преодолели длинный коридор и вошли в небольшую комнату, большую часть
которой занимал огромный многоярусный торт.
– Полезай! – велел мне Олег, открыв увенчанную целующимися молодоженами
крышку.
– Что? – оторопела я, в страхе попятившись. – Это еще зачем?
– Вылезешь из торта, когда я дам команду.
– А потом что? – зло прищурилась я. – Станцевать перед вами стриптиз? Ты для
этого меня сюда позвал?
– А что тут такого? – почесал подбородок Олег. – Разве плохая идея?
– Плохая? – Я едва сдерживалась, чтобы не наорать на него. – Да это самая
мерзкая, отвратительная идея, какая только могла прийти тебе в голову! Все! Я
ухожу. Не желаю участвовать в этом вашем вертепе!
И я выскочила из комнаты, с наслаждением хлопнув дверью.
Слезы брызнули из глаз, но я ожесточенно вытерла их ладонями, уже не заботясь
о макияже.
Да за кого он меня принимает? Я что, шлюха какая-нибудь? Так бы и треснула его
чем-нибудь тяжелым!
Резко остановившись, я развернулась и со всей силы ударила кулаком в стену. И
застонала от боли.
С болью вернулись и остатки здравого смысла.
Какого черта я сюда притащилась? На что я надеялась? Как можно вернуть
любимого человека, когда столько всего сказано, сделано и не сделано?
Я должна вернуться домой. Арсений Валерьевич был прав: я сделала свой выбор,
оттолкнув его тогда. К чему теперь горевать? Тем более, что изменить что-либо
вряд уже получится. Пусть хотя бы он от души повеселится этой ночью.
Эгоистично было бы с моей стороны портить ему это веселье.
Глубоко вздохнув, я расправила несуществующие складки на платье и поцокала
вдоль коридора в поисках выхода.
Сначала я уперлась в тупик, затем вышла на какие-то задворки, а потом и вовсе
банально заблудилась в огромном темном помещении, едва не свернув там шею,
оступившись на непонятно откуда взявшихся ступеньках.
Черт! Да что за напасть-то такая!
И не курю ведь, а то бы имелась зажигалка, чтобы осветить себе путь, и сигарета -
для успокоения нервов...
Фу! О чем я думаю? При стрессе какие только мысли в голову не лезут. Бррр!
Ну вот. Теперь папу вспомнила...
Нет, с этим что-то нужно делать! Не могу я вот так просто сидеть и ждать, пока
кто-то меня спасет. А если в этом помещении никто и не появится? Я что, так и
умру от голода и холода, и никто даже не хватится меня?
И тут я запаниковала.
Я вскочила со ступенек, на которых все это время сидела, и на ощупь стала
продвигаться в направлении выхода – почему-то мне казалось, что он находится
именно в этой стороне. И – о чудо! – я наконец-то нащупала ручку двери, за
которую тут же ухватилась и изо всех сил потянула на себя. И тут же страдальчески
всхлипнула – дверь была заперта.
Нет!
Я дернула за ручку еще раз. И еще раз. И дергала ее, пока ручка не оторвалась, и я
не шмякнулась задницей на пол.
Но вместо того, что расплакаться от боли и разочарования, я, не на шутку
разозленная, тут же вскочила на ноги и ринулась к двери, намереваясь выбить ее
плечом. И как раз в этот момент дверь распахнулась, и я, подобно ласточке,
вылетела в какую-то огромную залу, зажмурившись от слепящего света и обилия
позолоты, которая была повсюду. Упасть мне не позволили чьи-то вовремя
подхватившие меня руки.
– Привет! – увидела я над собой улыбающееся лицо обаятельного брюнета. – Вы к
нам?
– Э... – заморгала я, еще не до конца веря в свое спасение. – Кажется... да.
– Ну и отлично! – обрадовался брюнет, возвращая меня в вертикальное
положение. – И как зовут прекрасную незнакомку?
– Мила, – смущенно улыбнулась я. – А... вас?
– Сорри, – кокетливо вскинул брови незнакомец. – Я не представился. Александр, к
вашим услугам.
– С кем это ты общаешься, Алекс? – насмешливо поинтересовался у него высокий
блондин, с улыбкой Том Круза. – Познакомишь?
– Сергей, это Мила, – галантно представил меня другу Алекс. – Мила, это Сергей.
– Для вас просто Серж, – склонился Сергей к моей руке, слегка коснувшись ее
губами.
– А я просто Мила, – нервно хихикнула я, выдергивая пальцы из его обжигающей
кожу ладони. – Э... У вас не найдется чего-нибудь выпить? – похлопала я кокетливо
накладными ресницами. – Что-то в горле пересохло.
– Да, конечно, – Алекс тут же приобнял меня за талию и провел к одному из
многочисленных столиков, усадив на стул и поставив передо мной бокал с
шампанским. – Может, канапе с черной икрой? – заботливо поинтересовался он,
подставляя ко мне тарелку со всевозможными закусками и крохотными
тартинками. – Вот тут креветки, сыр...
– Может вы фруктов хотите? – участливо склонился надо мной Серж.
– Э... нет, спасибо, – я со смущенной улыбкой вонзила зубы в кусочек сыра. -
Пожалуй, этого достаточно. Благодарю.
Благодарю? Мама дорогая! Что я несу?
– Не стоит благодарности, – улыбнулся Алекс, присаживаясь рядом со мной и
завладевая моей свободной рукой. – Когда еще выпадет возможность накормить
такую очаровательную девушку?
Жалко улыбнувшись, я осушила бокал с шампанским, пожевала немного сыра и
подняла глаза, чтобы наконец осмотреться. И закашлялась, поперхнувшись
крошкой от сыра – прямо напротив меня, за самым центральным столиком
небрежно восседал Арсений Валерьевич и сверлил меня хмурым взглядом.
Сглотнув, я опустила голову, делая вид, что копошусь в сумочке.
16
Черт! Неужели он все видел? Видел, как я строила глазки Сержу и едва не млела в
объятьях Алекса? И что он теперь обо мне подумает?
Мне нужно срочно уходить! Желательно, до стриптиза. Наблюдать за тем, как
Арсений Валерьевич пялится на чьи-то женские прелести... Нет уж. Увольте.
С меня довольно!
Вырвав руку из цепких пальцев опешившего Алекса, я резко вскочила на ноги и,
пролепетав что-то насчет необходимости срочно припудрить носик, стремительно
ринулась в сторону дверей, которые, как я надеялась, выходили в вестибюль. Я
летела, практически не замечая ничего вокруг, сосредоточенная на поставленной
перед собой цели – как можно быстрее унести отсюда ноги и спасти жалкие крохи
своего достоинства, когда вдруг боковым зрением заметила плавно въезжающую в
зал тележку с многоярусным тортом, из которого, как я знала, должна была с
минуты на минуту выскочить полуголая девица.
Я резко затормозила, но, видимо, недостаточно резко или же мраморный пол был
слишком скользким, но меня реально несло прямо на этот торт. Я представила
себя на полу, с головы до ног вымазанной в взбитых сливках, в обнимку с
перепуганной стриптизершей, и меня едва не вырвало. Зажмурившись, я по
инерции еще какое-то время летела в направлении торта, пока кто-то не подхватил
меня за талию и, только почувствовав спиной какую-то твердую поверхность, я
распахнула глаза. И ахнула, увидев перед собой разгневанное лицо учителя.
– Арсений Валерьевич... – пролепетала было я, но мне не дали договорить.
Грубо схватив за локоть, меня втолкнули в какое-то помещение, больше похожее
на будуар, и, развернув к себе лицом, несколько раз встряхнули.
