Текст книги "Милая любовь (СИ)"

Автор книги: Елизавета Горская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

улыбка.

– К счастью, у меня изменились обстоятельства. И я готов уделить вам столько

времени, сколько понадобится, чтобы наверстать упущенное.

– Вы уверены?

– Конечно, я уверен, – рассмеялся учитель. – Мне жаль, что пришлось отказать вам

в прошлый раз. Надеюсь, вы не сильно обиделись на меня за это?

Я отрицательно покачала головой. Чертов комок застрял в горле, и слова не шли с

языка.

Арсений Валерьевич как-то странно посмотрел на меня. Под его изучающим

взглядом я невольно покраснела – стыд опалил щеки, шею, у меня даже уши

горели.

– С вами все в порядке, Мила? Вы... какая-то необычная сегодня.

– Да, все хорошо, – выдавила я из себя улыбку.

Я отвела взгляд, рассматривая ребят за спиной учителя, лишь бы не встречаться с

ним глазами.

– Тогда я жду вас сегодня после пяти. Вам удобно?

– Да. Я приду.

Сделав над собой усилие, я все же посмотрела на Арсения Валерьевича и

натолкнулась на его задумчивый взгляд.

– Хорошо, – кивнул он, вновь став серьезным. – Я буду ждать.

И развернувшись, ушел. А я стояла и смотрела ему в след, пытаясь понять, что я

чувствую. Угрызения совести мне неведомы. Симпатии как таковой я к нему не

испытывала. Тогда почему я краснею и сказать толком ничего не могу? Я

презирала себя такую – хлопающую ресницами и алеющую от одного его взгляда.

Черт побери, Мила! Возьми себя руки. Все складывается как нельзя лучше.

Арсений Валерьевич поможет мне с учебой, а я прощупаю почву и, когда

представится подходящий момент, соблазню его или спровоцирую на какой-

нибудь безумный поступок и выиграю тем самым спор с Перовой. В результате,

убью двух зайцев. А потом преспокойненько съеду от мамы на съемную квартиру,

как и мечтала. Буду учиться в мастерской Марининой и жить самостоятельно, не

завися ни от кого.

И все же на душе скребли кошки. Препаршивые ощущения.

– Ну что, – вскинула я брови, доставая учебники и тетрадки, – с чего начнем?

– С начала, – улыбнулся Арсений Валерьевич и протянул мне листок бумаги. -

Здесь все, что вы должны знать на зубок. Правила и прочее. Срок – два месяца. А

пока перейдем к литературе. Что из произведений классиков вам особенно

нравится?

– Ничего, – ответила я просто.

Глаза учителя слегка расширились.

– Совсем?

– Совсем.

– Ладно. – Арсений Валерьевич вынул какую-то книгу из ящика и открыл ее на

месте, где была заложена веточка какого-то засушенного растения.

Хм. Да наш учитель романтик. Или гей...

– Подарок девушки, – пояснил он с грустной улыбкой, видимо уловив мое

замешательство.

– Понятно.

Значит, не гей. Хоть это выяснили.

– Она умерла, – сглотнув, произнес он и протянул мне книгу.

Я вздрогнула. Книга с глухим стуком плюхнулась на парту. Я встретила взгляд

учителя и вдруг осознала, насколько нелегко ему далось это признание. Неужели...

неужели он чувствует то же, что и я?

– Она болела? – тихо спросила я.

– Рак, – без каких-либо эмоций произнес он.

– И когда это произошло?

– Семь лет назад... – Учитель горько усмехнулся. – Я до последнего верил, что она

выживет. Казалось, я боролся за нее... и вместо нее. Ей на тот момент было уже все

равно.

Он говорил отрешенно, без каких-либо признаков раздражения или злости. Мне

бы его самообладание. При малейшем упоминании о смерти отца я приходила в

бешенство. Мне хотелось заткнуть всем рты, чтобы не слышать. И вырвать из

груди сердце, чтобы не чувствовать...

– Простите...

Рыдания подступили к горлу, и я сглотнула, закусив губу. Затем, не выдержав,

сорвалась с места и выбежала из кабинета. Прислонилась к стене, спрятала лицо в

ладонях. Лишь усилием воли мне удалось сдержаться и не заплакать. Я не могу... Я

обещала...

– Мила... – рука учителя приятной тяжестью легла на плечо. – Я не хотел...

бередить ваши раны.

Я отняла руки от лица, встретила его полный боли взгляд, не удержавшись,

спросила:

– А ваша рана... она уже зажила?

Арсений Валерьевич тяжело вздохнул.

– Боюсь, Мила, такие раны не заживают. Я просто живу с этим и все.

– Но как? Ведь это так... больно?

– То, что не убивает нас, делает нас сильнее. Фридрих Ницше, – добавил он с

улыбкой в ответ на мои сдвинутые брови. – Мне помогают книги, музыка...

Классическая музыка, – вновь улыбнулся учитель, наблюдая за тем, как я

скривилась. – В какой-то момент понимаешь, что ты не один со своим горем.

Миллионы людей теряют кого-то и чувствуют тоже самое, что и ты. Это... не

утешает, нет. Просто пропадает ощущение... своей уникальности, зацикленности

на себе.

– Вы считаете, что я... эгоистка?

– Мы все эгоисты – в той или иной мере. Горе же порой способствует нашей

обособленности от других, толкает к одиночеству, злобе. Но мы не одни, Мила... -

Внезапно его глаза засверкали, словно он что-то задумал. – Знаете, что... На

следующей неделе мы съездим с вами кое-куда. Это будет частью вашего обучения.

Хорошо?

– Хорошо.

Я была заинтригована.

Я зубрила на перемене очередное задание Арсения Валерьевича, когда

почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Подняв голову от учебника, я

увидела наблюдающего за мной Артема. Он прямо-таки пожирал меня глаз. Все

внутри затрепетало, сердце болезненно сжалось. Я опустила голову, боясь, что он

заметит мое волнение и примет это на свой счет. Предательство со стороны

собственных чувств и тела раздражало.

– Ну как дела, несравненная моя? – оперся он бедром о подоконник, в нескольких

сантиметрах от меня.

– Все окей! – бодро ответила я, по-прежнему не поднимая на него глаз. – Ты как?

Цветешь и пахнешь?

– А ты думала, что я буду убиваться по тебе бесконечно?

– Что ты! – скривилась я. – И в мыслях не было.

В следующую секунду Темный вырвал у меня учебник и, схватив за руку, резко

притянул к себе.

– Тогда что за слухи ты распускаешь о нас? – зло процедил он сквозь зубы. -

Захотелось поиграть на моих нервах?

Я вперила в него немигающий взгляд.

– Что за бред? Зачем мне это?

– Вот ты и скажи мне, зачем делаешь вид, что безразлична ко мне, а сама... – он

сделал паузу и провел тыльной стороной ладони по моей щеке, от этого

прикосновения я вздрогнула и задрожала, – а сама, – продолжил он насмешливо, -

трепещешь стоит мне дотронуться до тебя?

Ну и самомнение!

– Слушай, Темный! – выдернула я локоть, отступив назад. – Мне все равно, что ты

там напридумывал в своих фантазиях. Мне по-прежнему плевать на тебя. И не

смей больше прикасаться ко мне. Понял?

– Мила, ты ври да не завирайся. – Он вновь притянул меня ближе и, едва касаясь

губами виска, хрипло произнес: – Твои губы произносят одно, а в глазах так и

плещется море страсти... Я ведь хорошо помню этот взгляд... не раз терял голову

из-за него... Ты уверена, что... ничего не чувствуешь ко мне? Ну же, Милка, будь

честна с самой собой...

Черт! Убить готова этого самовлюбленного мерзавца! Знает, подлец, какую силу

имеет этот его низкий, сексуальный голос, сильные, но такие нежные руки, в этот

самый момент ласкающие мою спину под джинсовой курткой. И когда он только

успел?.. Черт бы побрал этого засранца!

– Темный, не будь таким наивным, – хрипло произнесла я, его губы были совсем

близко. Я сделала попытку отвернуться. – Ты бесспорно неотразим, и сам об этом

прекрасно знаешь, но позволь другим девушкам или женщинам – не знаю, кого ты

там больше предпочитаешь – любоваться на эту неземную красоту. Я ею сыта по

горло. И оставь меня пожалуйста в покое. Мне учиться нужно.

Его взгляд стал ледяным, на скулах заходили желваки.

– Что-то ты стала много учиться, Милка. Может учитель приглянулся? Потянуло

на старичков, да?

– А если и так, тебе какое до этого дело? Я в твою личную жизнь нос не сую, так

что и ты не лезь в мою. Темный, у тебя гордость есть, а? Что именно в моих словах

тебе не понятно? Между нами все кончено. Я... я устала от тебя!

– Устала? – прорычал он, приблизив в плотную свое перекошенное яростью лицо. -

Значит, я тебя не устраиваю, да? А этот педик литературный – то, что надо? Или он

лишь очередная жертва ненасытной Милы?

– Да пошел ты! – в ответ процедила я и, не выдержав, замахнулась, чтобы залепить

ему пощечину, но Темный ловко перехватил мою руку и, заведя ее мне за спину,

практически прижался к моему телу своим. Какое-то время он свирепо дышал мне

в лицо, я сглотнула и попыталась отвернуться, но он взял меня за подбородок и

резко впился в мои губы жестким поцелуем. Я застонала от боли, и в следующую

секунду его хватка ослабла, а губы стали нежными и опьяняющими.

– Темный... – выдохнула я. – Темный, прошу тебя...

– Не проси, Мила... – прошептал он мне в шею, покрывая ее поцелуями. – Дай мне

напиться тобою до дна...

Я закусила губу, не веря, что это происходит со мной, а я не в силах противостоять

охватившему нас обоих желанию. Но если я не воспротивлюсь натиску Темного,

этот омут вновь поглотит меня. А во второй раз я вряд ли смогу вырваться из него.

Слишком болезненным был для меня наш разрыв, чтобы вновь возвращаться к

этому. Я не хочу... не могу... Ведь это все временно. Темный не умеет любить. Им

движет страсть, стремление обладать, стать победителем в этой борьбе, а потом он

уйдет... И я вновь останусь одна, не имея возможности даже оплакать свою

растоптанную любовь и разбитые мечты.

Нет, я не могу допустить этого!

Я сделала глубокий вдох и что есть сил оттолкнула Темного от себя, так что тот,

покачнувшись, с трудом удержался на ногах. В глазах, прежде полных желания и

страсти, я увидела сначала изумление, затем они почернели от ярости.

– Ты хорошо подумала? – прорычал он, схватив меня за локоть. – Вечно бегать я за

тобой не буду.

– Обойдусь, – я вырвала руку и сделала шаг назад. – Надеюсь, это все? Больше я

тебя не увижу?

– А ты так этого хочешь? – с горькой усмешкой произнес Темный.

Я промолчала, нахмурившись.

– Окей, Мила! – сверкнул он зубами. Его черты разгладились. – Пусть будет по

твоему.

– Спасибо, – коротко кивнула я и, подняв учебник, вновь принялась за зубрежку.

Когда я через пару минут подняла глаза, Темного рядом уже не было.

4

– Что вы скажете об Анне Карениной?

Арсений Валерьевич продолжал выпытывать мое мнение по поводу русских

классиков. Мнение это было весьма расплывчатым и неоднозначным.

– Ну... – я задумалась. – Дамочка эта не вызывает у меня симпатии. Она сама не

знает, чего хочет. То она восхищается мужем и уважает его, то испытывает к нему

отвращение. Вронского она любит какой-то... неуравновешенной любовью. Не

умеет контролировать свои чувства. Тихой ровной любви Вронского ей

недостаточно. Она хочет страсти, хождения по лезвию... А мать из нее и вовсе

никакая. Убить себя – это вообще маразм и безумие. Ей бы к специалисту

наведаться... А в то время были психиатры?

– Мила! – улыбнулся учитель.

– Честно, не понимаю, для чего вообще написана эта книга. Что в ней

поучительного? У Карениной этой на лицо какое-то психическое расстройство.

Всю книгу она ведет себя более чем неадекватно. Вронский... не знаю... смелый,

наверное, раз на глазах у всего света увел чужую жену. И незрелый, пожалуй.

Уехать на войну – с целью быть убитым, как я понимаю, – в то время, как у него

подрастает дочь... Из него тоже родитель вышел неважный. Единственный, с кого

стоит брать пример, это Каренин.

– Интересные выводы, Мила, – улыбнулся Арсений Валерьевич. – Продолжайте.

– В супруге Анны чувствуется сила, стержень... Он действительно любит жену, он

прекрасный отец, верный муж... Возможно, не красавец. Но глупа та женщина, что

клюет на смазливое личико и забывает спросить у возлюбленного "а ты вообще

кто?"...

Брови учителя взметнулись вверх.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду содержимое. А лучше всего за человека говорят его поступки. Вот

вы, – ткнула я пальцем в Арсения Валерьевича, – что бы вы сделали на месте

Вронского, когда умерла Анна?

– Сложный вопрос, – сдвинул брови учитель. – Я бы наверное... нашел себе кого-то

вроде Китти, женился бы на ней и... вместе мы бы воспитывали нашу с Анной дочь,

а потом бы у нас появились еще дети...

– Вот! Видите! Это поступки настоящего мужчины! А этот Вронский тюфяк. На его

фоне Каренин в абсолютном выигрыше. Хотя Толстой описывает его скучным и

рассудочным. Автор ставил себе цель высмеять в лице Каренина все высшее

общество, а в итоге сделал супруга Анны героем. Пойти против системы похвально,

только цель должна того стоить. А порыв Анны, я считаю, это не смелость. Это

слабость. Она пошла на поводу у своих чувств, попрала устои семьи, отказалась от

сына, а затем и от дочери. Слабая, неуравновешенная женщина... Получив то, что

хотела, не нашла в себе сил правильно этим распорядиться. Глупо.

– Хорошо. – Арсений Валерьевич какое-то время задумчиво на меня смотрел. – А

если бы выбор стоял перед вами: отпустить неверного супруга, дав ему развод,

или... оставить все, как есть. Что бы вы выбрали?

– Я бы отпустила, – ответила я, не задумываясь. – Держать кого-либо силой – даже

если это любимый человек – не для меня. Не люблю насилие во всех его

проявлениях.

– Но ведь Каренин поступил именно так. Может быть, даже на зло Анне. А

возможно из страха перемен и нежелания что-либо менять в своей устоявшейся

жизни.

– Он лишь пытался спасти свою семью. Не уверена, что поступила бы также. Но

этот его поступок характеризует его как глубоко нравственного и сильного

человека, чего не скажешь об Анне и Вронском.

– А вы не находите смелым поступок Анны? Ведь она бросила вызов всему

обществу.

– Смелым – нет. Эгоистичным – да.

– Вам сколько лет, Мила? – улыбнулся учитель. – Шестнадцать или сорок пять?

– А разве это имеет значение? – улыбнулась я в ответ. – Мудрость приходит с

возрастом, но иногда возраст приходит один. Слышали о таком?

– Значит, вы считаете себя мудрой?

– Неглупой – уж точно, – вскинула я голову. – Не такая уж я и невежда. Или вы

думаете иначе?

– Мила, – захлопнув книгу, Арсений Валерьевич сцепил пальцы в замок, – мы

занимаемся около месяца, и я не устаю поражаться вашему уму... и то, как вы

быстро все схватываете... Я действительно восхищен. Но... тогда к чему все это

упрямство и презрение к учебному процессу? Последние два года вы проявили

себя... скажем так, не с самой хорошей стороны. Но вы ведь можете учиться. В вас

огромный потенциал. Почему?

– Я – подросток, – криво усмехнулась я.

– И вы считаете это оправданием? – вздернул бровь Арсений Валерьевич.

– Разве я нанимала психолога? – раздраженно поинтересовалась я. – Может

обсудим вашу личную жизнь, а, учитель? Уверена, она будет поинтересней моей.

– Простите, Мила. Я не хотел задеть ваших чувств.

– Оно и видно. – Я запихала учебники в рюкзак и встала. – Всего хорошего,

Арсений Валерьевич.

Учитель поднялся вместе со мной.

– Мы еще не закончили, Мила...

– Не знаю, как вы, но я закончила. Спасибо за помощь.

– Мне завтра ждать вас?

– Не уверена, что смогу, – буркнула я. – У меня дела.

– Мила, – учитель обогнул стол и встал напротив меня, скрестив руки на груди, -

вы уже не ребенок. И неоднократно мне это доказывали. Так ведите себя

соответственно. Я прошу прощения, если обидел вас или перешел границы. Мне

действительно жаль. Так вы придете завтра?

– Я же сказала, у меня дела.

У двери я обернулась. Учитель по-прежнему смотрел на меня.

– Я приду послезавтра, можно?

Арсений Валерьевич молча кивнул. Я вышла.

Ох, до чего же я ненавидела эти анализы произведений! Арсению Валерьевичу

было интересно узнать, о чем я думаю. А мне было невыносимо тошно. И страшно.

Много еще всякого дерьма накопилось в душе, и эти размышления о человеческих

отношениях, о правильности и неправильности тех или иных решений поднимали

всю эту черноту на поверхность.

Отрицать не буду, мне нравилось анализировать что-то вместе с учителем,

спорить, приходить к каким-то выводам... Но когда речь заходила обо мне самой, я

замыкалась. Я доверяла Арсению Валерьевичу, за этот месяц мы неплохо с ним

поладили. И все же... подпускать его слишком близко я не хотела. Моей целью

было соблазнить его, а не стать другом. Дружба могла только все испортить.

Разбивать сердце учителя я также не собиралась. Поэтому ставку ставила на

физическое влечение. Один страстный поцелуй – и пари выиграно. И граница

дозволенного не нарушена.

В назначенный день я заявилась к Арсению Валерьевичу, задержавшись на пол

часа. Специально. Иллюзий на мой счет у него быть не должно.

Учитель молча следил за мной, пока я входила в класс, закрывала дверь,

скидывала джинсовую куртку. Немного погодя он спросил:

– Что-то случилось, Мила? Раньше вы не опаздывали.

– Я забыла... Вылетело из головы. Простите.

Арсений Валерьевич, прищурившись, посмотрел на меня. Затем отвел взгляд,

стал рыться в каких-то бумагах.

– Ничего. Мы начнем, если вы не возражаете. У меня мало времени.

Я села за парту, достала из ранца учебник, как бы нечаянно выронив упаковку

презервативов. Подняла голову и наткнулась на напряженный взгляд учителя.

– Упс! – с наигранным смущением хихикнула я и быстро убрала презервативы

обратно в рюкзак.

– Мила, что происходит? – скрестил учитель на груди руки.

– О чем вы? – удивленно похлопала я ресницами.

– К чему весь этот цирк? Вы хотите, чтобы у меня сложилось о вас определенное

мнение? Можете не утруждаться. Я уже сделал кое-какие выводы.

– Боюсь, они ошибочны, – нахмурилась я. – Вы меня совершенно не знаете.

– Такую, как сейчас, да. Но я знаю другую Милу – умную, добрую, отзывчивую,

чуткую к чужим страданиям... безмерно скучающую по отцу.

– Вы. Меня. Не знаете, – повторила я раздельно, вперив в него злой немигающий

взгляд. – И увольте, черт возьми, этого вашего психолога, который сидит внутри

вас и так и норовит залезть мне в душу. Кто вы такой, чтобы совать нос в мою

личную жизнь? Вы – учитель. Вот и учите. Со своими тараканами я разберусь сама.

– Мила, я всего лишь хочу помочь вам. Чисто по-дружески...

– Вы мне не друг! – почти выплюнула я. – И засуньте эту свою помощь знаете

куда?! – выкрикнула я в сердцах и, вскочив на ноги, стала запихивать тетради

обратно в рюкзак. Меня трясло.

– Сядьте, Мила, – услышала я стальной голос учителя, но даже бровью не повела. -

Я сказал, сядьте! – неожиданно ударил он кулаком по столу и рявкнул так, что я

невольно опустилась на стул, не спуская с него глаз. Таким Арсения Валерьевича -

с тяжелым взглядом и бурно вздымающейся грудью – я видела впервые.

– Еще раз вы повысите на меня голос, и я вышвырну вас из школы. И плевать мне,

кто у вас мать. Понятно вам?

Я молчала, закусив губу.

– Мила, я не слышу вас, – недобро вскинул он брови.

– Я поняла вас, – опустив голову, пробормотала я. – Что-то еще? – не удержалась я

от сарказма.

– Откройте учебник на семьдесят седьмой странице, ознакомтесь с биографией

Антона Павловича Чехова, через минут десять мы обсудим ее совместно. А затем

вы сделаете анализ одного из трех его рассказов. Вы должны были прочитать их

дома. Все. Приступайте.

Я открыла было рот, чтобы извиниться, но в этот момент мой взгляд упал на

засушенную лавандовую веточку, торчащую из томика Шекспира, затем я

посмотрела на сурово сжатые губы учителя, задумчивые складки на лбу, лучики

морщинок в уголках глаз, и, закусив губу, опустила голову, пытаясь

сосредоточиться на биографии Чехова. Нет. Все правильно. Арсений Валерьевич

должен меня ненавидеть и презирать. Я не заслуживаю его симпатии, тем более

дружбы. Я гадкая. Я спорила на него и собираюсь выиграть в этом споре. Так что...

пусть он считает меня капризной выскочкой, невоздержанной идиоткой, кем

угодно. Тогда я не разобью его сердце, когда толкну на то, на что он вряд ли был

бы способен в других обстоятельствах.

Я углубилась в чтение и не заметила, как пролетел... час. Кажется, учитель давал

мне десять минут... Я бросила взгляд на Арсения Валерьевича – он сидел,

откинувшись на спинку стула, и смотрел в окно. Вид у него был отрешенный,

задумчивый. Интересно, о чем он думает? Его девушка... сниться ли она ему

ночами? Помнит ли он ее черты, смех, улыбку? Любит ли он ее еще? Или ее место

заняла другая?.. Хм. А это необходимо выяснить. Если он встречается с кем-то, то

соблазнить его будет сложнее.

– Арсений Валерьевич... – позвала я.

– Да? – учитель обернулся.

Черт! И как же мне об этом спросить? "Арсений Валерьевич, а у вас есть

девушка?" Бред.

Учитель по-прежнему ждал, вопросительно глядя на меня. Пришлось экстренно

шевелить извилинами.

– Эээ... Я давно думала... Вот вы любите Шекспира... Ведь он преимущественно

писал о любви, не так ли? А что такое любовь в вашем понимании?

Арсений Валерьевич улыбнулся, слегка прикусил губу – ох как эротично это

выглядело.

– С чего вдруг вас заинтересовало мое мнение?

– Ну... Ценитель любовной лирики, как мне кажется, должен разбираться в этом

как никто другой. Или это не так?

– Это не так, Мила. Не совсем так. Я люблю сам слог Шекспира, восхищаюсь тем,

как талантливо и – на первый взгляд – легко ему удается передавать чувства и

делать это потрясающе красиво, необыкновенно изысканно и тонко. Любовь же -

чувство определенно сложное, так просто его не объяснишь словами. Возможно,

будь я Шекспиром, сделать это было бы намного легче. Но я не поэт. И любил в

своей жизни я лишь однажды... Так что, как видите, я не специалист в подобных

вопросах.

– Неужели... вы любите до сих пор ту девушку? – не удержавшись, спросила я и

заметила, как сжалась его челюсть, а на скулах задвигались желваки.

– Мила, давайте оставим мою личную жизнь в покое. Я не должен был тогда

обсуждать это с вами. Просто... мне казалось, что я смогу помочь вам, поделившись

своим примером. Но как оказалось, это была плохая идея. Мы все разные и

каждый по-своему переживает свое горе...

– Что вы хотите этим сказать? – перебила я его. – Что смерть отца сделала меня...

такой?

– А вы считаете, что она никоим образом не повлияла на вас? Тогда это

самообман.

– Ничего вы не знаете обо мне! И предположения ваши высосаны из пальца.

Можно подумать, смерть вашей девушки никак не повлияла на вашу жизнь. Да, вы

не ожесточились, не возненавидели весь мир, но вы... один. Вы так никого и не

полюбили.

– Я не говорил, что с тех пор я не изменился. Да, я один, но я не одинок. И я не

виню в ее смерти других. Никто не виноват в том, что она умерла.

– Возможно... Но ведь они есть, а ее... нет. Неужели вы можете с этим смириться?

– Уже смирился. И вы смиритесь, Мила. Так будет лучше...

– Вы обещали, что мы съездим куда-то, – перевела я на другую тему, эта была

слишком болезненной для меня. – Так мы поедим или нет?

Арсений Валерьевич улыбнулся.

– Завтра. Если вы не опоздаете.

– Окей, – принялась собираться я. – Буду в назначенное время.

5

Вечером мы сидели с Ромкой в баре и пили пиво. Мое угрюмое лицо сподвигло

его на проповедь.

– Милка, у тебя голова на плечах есть? Чем ты думаешь? Откуда у тебя такие

деньжища?

– Ага. И ты туда же. То Ксюха не верила в меня, теперь ты сомневаешься в моем

успехе. Я что, когда-нибудь нарушала свое слово? Или не добивалась того, чего

хотела? Ты помнишь хоть один случай, когда я сдалась? Или проиграла?

– Темного, например, ты потеряла, – вздернул одну бровь Ромка.

– Не теряла я его. Я сама от него отказалась – такова уж была плата за мое

счастливое будущее здесь, в этом городе.

– Да помню я. Только ты почему-то не выглядишь счастливой. И Темный твой

ходит мрачнее тучи. Может, ты ошибалась на его счет? Может он не так уж ветрен?

– Горбатого могила исправит. Ром, ты только не начинай, ладно? Смешно

слышать это от тебя. Ты же первый твердил мне, что у Темного только одно на уме.

Что на большее он не способен. Говорил или нет?

– Говорил, – кивнул Ромка.

– Вот видишь. Я всего лишь обезопасила себя. Копии сердца у меня нет – на

случай, если это разобьется. Поэтому альфонсов и бабников я обхожу стороной...

– Неужели? – влез в наш разговор непонятно откуда взявшийся Темный. Его глаза

опасно сверкали. – Значит, использовать альфонса в своих целях ты не брезговала,

а тут вдруг стала разборчивой, да?

– Темный, – насупился Ромка, – иди, куда шел. У нас с Милой серьезный разговор.

– Ну да, – ухмыльнулся Темный. – Размышляете, кого еще одурачить? И кто же

твоя очередная жертва, Мила? Арсений Валерьевич? Этот педик в галстуке?

– Выбирай-ка выражения! – оскалилась я. – Он – не педик! Понятно тебе? И не твое

дело, кого я собираюсь охмурить. Тебя это ну никак не касается.

– Ах, так мы значит уже осведомлены о личной жизни учителя? – ехидно протянул

Темный. – Это он сказал, что к меньшинствам не относится или тебе удалось

проверить это на собственном опыте?

– Пошел к черту! – выругалась я, вскочив на ноги. – Не желаю тебя больше видеть!

– Сядь, Мила, – угрожающе навис надо мной Темный. – Не вынуждай меня

применять силу.

– Ты чего, Темный? – встал из-за стойки Ромка.

Побледнев, я встала между ними, удерживая на вытянутых руках.

– Ром, – повернулась я к другу, – у Темного, похоже, ко мне разговор. Давай

созвонимся в часиков десять, хорошо?

Ромка молчал – лишь, набычившись, глядел на Темного, с силой сжимая кулаки.

– Ром! – умоляюще позвала я. – Пожалуйста.

– Ты уверена? – спросил он сквозь зубы.

– Уверена. Темный не причинит мне вреда. Ты же знаешь, я умею за себя

постоять.

– Ладно, – сдался Ромка. – Только обязательно перезвони. Я хочу знать, что с тобой

все в порядке.

– Хорошо. Позвоню.

– Какая забота! – иронично протянул Темный, когда Ромка ушел. – Мила, уж не

влюблен ли в тебя этот рыцарь в кедах?

Я вновь села за барную стойку и взялась за запотевший бокал с пивом.

– Говори, что хотел, Темный. И уволь меня от своих ироничных высказываний и

замечаний. Без тебя тошно.

– Что так? – склонился ко мне Темный. – Учитель не дает? Ладно, я пошутил, – тут

же выставил он вперед раскрытые ладони, останавливая вспыхнувшую меня. – Я

серьезно. У тебя что-то случилось?

– Ты последний человек, Темный, с кем я буду обсуждать свои проблемы, -

огрызнулась я и сделала большой глоток пива. – Уйми свое любопытство и говори

уже, что хотел.

– Окей. Как знаешь. У меня к тебе дело на миллион. Готова отдать должок?

– А я тебе что-то должна? – округлила я глаза. – Не знала.

– Ну ты даешь, Милка! Или ты забыла, как я помог тебе? С матерью. Ты хотела,

чтобы она поверила в нашу с тобой любовь. Я сыграл свою роль на отлично, тебе

не кажется? И теперь ты мне должна. Услуга за услугу, не так ли?

– И что тебе от меня нужно? – спросила я упавшим голосом, догадываясь к чему он

клонит.

– О, Мила, – насмешливо изогнул он бровь, – я вижу, ты уже пришла к

правильным выводам! Окей. Не буду тебя мучить. Мне необходимо, чтобы ты

побыла моей девушкой. Не надолго, – поспешно добавил он при виде моих

сузивших глаз. – Всего-то пару недель. И на твоих условиях, – шепнул он,

склонившись к моему уху. – Ну как? Ты согласна?

Я нахмурилась.

– В чем подвох, Темный? Ты спорил на меня?

– Эй, да ты раскусила меня! – погладил меня по щеке Темный. – До чего

сообразительна эта темноволосая головка! – добавил он, обхватив мое лицо

руками, и у самых губ прошептал: – Твой ум заводит меня, Мила. Я ночи напролет

ломал голову, гадая, что же так зацепило меня в тебе... Ты не красавица в полном

смысле этого слова – худощавая, угловата, да и одеваешься как пацанка. Но твои

мозги, твой острый язычок... твоя удивительная осведомленность о многих вещах...

Никогда не думал, что меня будет это так возбуждать...

– Темный, притормози! – невольно приходя в трепет от его волнующей близости,

пробормотала я, отстраняясь. – Мне плевать, что возбуждает тебя, а что – нет. Ты

лучше скажи, зачем это тебе понадобилось? Хочешь, чтобы кто-то приревновал ко

мне? Боюсь, я не самая подходящая для этого кандидатура. Худющая, одеваюсь,

как мальчишка, – ввернула я ему его же слова, – ни форм, ни пухлых губок – увы, но

мои сексуальные мозги вряд ли можно обнаружить вот так просто,

невооруженным глазом. Так что насчет меня – идея не самая лучшая. Может

подберешь для этой роли кого-нибудь... пособлазнительнее?

– Нет, мне нужна ты, – вновь улыбнулся Темный и хлебнул из моего бокала пива. -

Между прочим, это из-за тебя мне приходится прибегать к подобным уловкам. Не

болтала бы лишнего, и Ксюха Кислицына не возомнила бы себя утешительным

призом для страдающего Ромео, то бишь меня. Она, видите ли, в курсе, как мужику

плохо без регулярного секса, и пока не наступил тот долгожданный момент, когда

мы воссоединимся с тобой – теперь уже навсегда, – она готова удовлетворять мои

плотские желания.

– Фу! – скривилась я от отвращения. – Она это серьезно? Черт. То она жилеткой

предлагала побыть, теперь вот подстилкой. Я что-то не понимаю или женщины

свихнулись на почве гормонов?

– Ну не все же фригидные, как ты, – усмехнулся подлый хам, развалившийся на

стуле напротив меня. – Хотя... уверен, со мной ты бы получила удовольствие, о

котором – увы! – ты даже не догадываешься, не так ли? Бережешь себя для того

единственного, кто сможет соответствовать всем твоим дурацким критериям, и

отталкиваешь то, что могло бы сделать тебя счастливой...

Я вскочила со стула – мое терпение лопнуло.

– Счастливой? – сузила я глаза. – В твоем понимании, секс – главная составляющая

счастья? Узко мыслишь, Темный. Узко и тупо. И ты надеешься, что я со своими

мозгами пересплю с парнем, который этими мозгами начисто обделен? Тебе расти

и расти до меня, Темный. Поговорим об этом, когда ты повзрослеешь. А пока -

адьос. Подружку твою играть я не собираюсь!

Грудь Темного бурно вздымалась, глаза сверкали – он был явно взбешен. Я

должна была уйти в тот же самый момент, бежать, куда глаза глядят – Темный в

ярости был непредсказуем, я знала это по собственному опыту. Но меня словно

приковали цепями к этому месту – я лишь стояла, гордо вздернув подбородок,

испепеляя его гневным взглядом, и ждала, что будет дальше. Спасаться бегством

было для меня унизительным. Уж я справлюсь с этим невоздержанным

подростком в теле зрелого мужчины, мускулистого и сильного. Так я думала, пока

не оказалась заброшенной ему на плечо, колотящей в воздухе руками и ногами.

Кричать было двойне унизительным. Поэтому я лишь скрипела зубами и что есть

силы пыталась вырваться из его стального захвата. Но все мои усилия были

тщетны. Своему возмущению я дала волю лишь в машине, оказавшись

распростертой на заднем сиденье.

– Ты что это себе позволяешь?! – завопила я, когда обнаружила, что все двери в

автомобиле заблокированы. – Выпусти меня немедленно! Иначе я вызову

полицию!

– У тебя есть особая инопланетная связь? – ухмыльнулся Темный, поворачивая

ключ в замке зажигания. – Так как айфон твой у меня.

– Ах ты гавнюк! – вцепилась я ему в волосы. – Да как ты смеешь!

– Угомонись, идиотка! – зарычал Темный, одной рукой пытаясь рулить, а другой -

грубо оттолкнув меня от себя. – Возьми себя, черт возьми, в руки! Или я за себя не