Текст книги "Опыты любви и одиночества(СИ)"

Автор книги: Елизавета Финеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Финеева Елизавета
Опыты любви и одиночества

Опыты любви и одиночества

Часть 1. Семья Валентины

Гангрена

Тот, кто не был на грани жизни и смерти никогда не поймет, что значит умирать. Никогда не поймет, что такое смерть. Никогда не поймет, что такое жизнь.

На высоком берегу реки во Владимирской области, на опушке соснового леса, вдали от поселений, расположилось деревенское кладбище. На его краю, заросшем черемухой и крапивой, у обрыва, похоронена Валентина. У Валентины было десять детей, пятеро умерли в детстве, и в могилу одной из умерших девочек были захоронены ее отец и мать.

Неласкова Владимирская земля, не каждому откроет свою загадочную, как омуты ее рек и тропы лесных чащ, душу. Валентина любила ходить в лес. В начале июня расцветали ландыши. Позже в лесу поспевала земляника, черника, появлялись грибы. Ближе к концу лета созревали брусника и ежевика. В глубине леса были потаенные места, одно из таких мест Валентина называла сказкой. Ели и сосны здесь срослись с густым мхом и обрамляли удивительно красивые поляны. В этом сказочном месте, как драгоценные камни, гнездились оранжевые подосиновики, красно-коричневые белые, прятались в траве желтые гроздья лисичек, и даже брусничные, лимонные и светло-зеленые сыроежки были такими крепкими, что сами просились в лукошко.

На старых вырубках Валентина находила земляничные поляны, а в ельниках черничные заросли. Покусанная комарами, с полной корзиной Валентина шла купаться на речку, на любимое место у сосен. С высокого берега реки был спуск к большому пляжу. Берега реки поросли речными цветами, над которыми вились огромные темно-синие стрекозы. Валентина часто вспоминала свое детство, когда река казалась ей очень большой, и она не могла переплыть на другой берег. В то время она мечтала полюбоваться яркими ромашками, колокольчиками, лютиками и дикой гвоздикой на красивом лугу на недоступном берегу.

Бедна Владимирская земля, а потому только великим труженикам становится она матерью. На скудной песчаной почве лишь сосны хорошо растут, поэтому земледельцы, предки Валентины, отправлялись зимой на заработки в города.

Дом, в котором родилась Валентина, состоял из трех изб, и в одной избе располагалась мастерская. В ней ее отец и его работники изготовляли рамы для парников, которые поставляли в монастыри. Одним зимним днем отец Валентины привез рамы в Новодевичий монастырь и зашел пообедать в трактир на Большой Пироговской. За обедом он отравился и умер, и девочка осталась сиротой.

Дед Валентины пил горькую, но после смерти сына бросил и стал поднимать внуков. Деду нельзя было сказать ни слова, женщины в то время права голоса в семье не имели. Бабушка Валентины осмеливалась обратиться к мужу, только чтобы спросить, что варить на обед.

Маленькая Валя водила лошадей в ночное с шести лет. Дед сажал ее вечером на коня и отправлял к реке, где пастух пас уставших после тяжелой дневной работы животных. Снимая Валю с лошади, пастух причитал над ребенком: «Бедная ты, несчастная сирота!» Валя босиком бежала ночным лесом домой. Дорога ее проходила через сосновую рощу, которую в деревне называли Волковцы. Маленькая Валя очень боялась волков и, умирая от страха, мчалась в деревню.

Валентина с детства была приучена к тяжелой деревенской работе, которая получалась у нее легко и незаметно для окружающих, как будто сама собой. Валя любила работу и видела в ней смысл своей жизни.

В школе Валентина была лучшей среди одноклассниц, и после окончания школы вышла замуж за лучшего ученика среди мальчиков. Если во время учебы школьникам нужна была подсказка, они спрашивали Валю или ее нареченного Ваню.

Девочка выросла завидной невестой, и дед дал за ней хорошее приданое. Он внес за жениха Вали пай в таможенную артель.

После свадьбы муж Валентины Иван получил место бухгалтера в этой артели. Он много работал, и в семье был достаток. С мужем они никогда слова плохого друг другу не сказали. Иван привозил домой конфискованный на таможне товар, добротную материю, дорогие ювелирные украшения. Он работал на таможне в Одессе, а Валентина с детьми жила в деревне со свекровью.

Свекровь Валентины сильно пила, и в каждом углу дома стояла четверть водки, покрытая чайной чашкой. Невестка ни слова ей не говорила, с почтением и терпением относилась к матери мужа. Однажды свекрови приснился сон, как на нее нападают три мужика в красных рубахах, и она умерла от инсульта. Валентина с двумя детьми отправилась к мужу в Одессу. Она впервые ехала одна на поезде, раньше она уезжала из деревни только в Москву. Валентина очень боялась за деньги, которые были завязаны в угол платка, но благополучно добралась до Одессы.

Она часто вспоминала, как по городу стрелял броненосец «Потемкин». Волосы на ее голове ходили ходуном от страха, а зубы стучали так, что она не могла говорить.

Из Одессы семья переехала в польский город Калиш. Калишская губерния была в те времена частью Российской империи. Большую часть жителей составляли поляки, и сосед поляк однажды обратился к Валентине:

– Пани бухгалтерша, еще Польска не сгинела! А кацап поляку будет ботинки чистить!

– Ну что вы, быть такого не может, – возразила Валентина, которая гордилась своей

страной.

Незадолго до революции Иван получил место бухгалтера в Ярославской губернии, на большой ткацкой фабрике, которая поставляла ткани Императорскому двору. Многодетная семья обосновалась на втором этаже просторного двухэтажного дома.

Валентине, как и в Федосеево, приходилось держать корову, теленка, кур и много работать на огороде, чтобы прокормить большую семью. Она носила тяжелые ведра с водой на второй этаж, и спускалась вниз с кормом для коровы. Муж Иван был человеком сердечным и хлебосольным, и в семье часто гостили родственники. Валентина обслуживала и многочисленных гостей, а ноги ее все чаще болели.

Иван был честным и порядочным человеком. Когда пришла советская власть, красный директор его уволил. Иван жил работой, и увольнение для него означало конец жизни. Вскоре он тяжело заболел малокровием. Семье пришлось вернуться в родовой дом в Федосеево.

Соседи завидовали Валентине и ее мужу. Ведь они и говорили по-другому, и вели себя по-другому, и вещи у них были не такие, как у деревенских. У них была красивая посуда, мебель, одежда из Одессы, Калиша и других городов Российской империи.

– Интеллигенция паршивая, – говорила соседка Пашка, глядя на рождественскую елку в окнах дома Валентины. Наряженную ель она отродясь не видала. Дерево было украшено игрушками сказочной красоты из Москвы, а может быть, из Польши. Пашка и другие соседи, как завороженные, смотрели в окна Валентины, но она словно не замечала их, даже занавески не задергивала. Как будто людей вообще не существовало.

Дом Валентины в Федосеево был одним из самых больших в деревне. Построенный в конце девятнадцатого века, он был поделен на зоны. Лучшая его часть, собственно «дом», была отапливаемой, в ней располагалась огромная русская печь, занимавшая пол-избы. В большой комнате «дома» было четыре окна, все они выходили на улицу.

Терраса была пристроена позже, она служила кухней и столовой. В «дом» из террасы попадали через сени, которые представляли собой узкий коридор из двух частей, смыкающихся под прямым углом. Из сеней двери вели в «дом», в чуланы и в сарай с земляным полом. За сараем располагался огород, он также казался больше из-за множества грядок и клумб, на которые он был поделен.

В деревне Федосеево была одна улица. Дома на ней стояли одноэтажные, и только один дом был двухэтажный, его первый этаж занимал деревенский магазин. Cын Валентины, Михаил в восемнадцать лет стал директором этого магазина. Через несколько месяцев произошла растрата, и партнеры свалили вину за нее на Мишу, который был слишком молод и наивен, чтобы понимать, что происходит.

Когда Валентина узнала про сына, свет померк в ее глазах.

– За что же это! – взмолилась она, не в силах двигаться. Так и сидела без движения всю ночь на кровати, молилась до утра. Мысли крутились в голове: " Всю жизнь честно работала, за что такое наказание, в чем провинилась и кто заступится за нее".

Ни слова не сказала Валентина мужикам-соседям, партнерам Михаила. Помощи ждать было не от кого, и Валентине пришлось продать корову, чтобы выплатить долг Михаила.

Времена настали тяжелые, голодные. Младшие дети Валентины учились в школе в районном центре, который находился в четырнадцати километрах, и пешком приходили домой на выходные. Валентина давала с собой продуктов детям в обрез, ведь она сама не видела лишнего куска хлеба от своего деда. Младшая дочь Валентины, Дарья, заболела малокровием, как и ее отец. Но девочка очень хотела жить и смогла справиться с тяжелой болезнью.

Деревенскую церковь, в которой венчались Валентина и Иван, взорвали. Набожная Валентина ходила в церковь в соседнее село за пять километров каждое воскресенье, не пропуская ни одной службы.

Люди говорили, что Бога нет. Но Валентина в Бога верила. Она не верила в людей.

– Мишка семью без коровы оставил, а Анька за пьяницу замуж вышла, – думала про своих старших детей Валентина, пропалывая грядки на огороде.

– Да как можно так, что же они делают! – кричала про детей Валентина, боясь, что ее внутренние крики услышит соседка Пашка.

***

Через несколько лет дочь Дарья, после окончания техникума в Москве, уехала по распределению в Красноярск, и вышла замуж за партийного работника. Богомольная Валентина не препятствовала выбору дочери. Она считала, что вся власть от Бога. Она принимала все, что с ней происходит, по-христиански, без протеста.

На террасе Валентины висел большой плакат с фотографией Сталина: «Смело и безбоязненно внедряйте критику и самокритику». Впрочем, общественная жизнь ее никогда интересовала, она жила исключительно личной.

В доме Валентины висели иконы, и всегда горела лампадка. Однажды ночью с окно ее спальни постучался ночной путник. В те времена ночью передвигались те, кто, спасаясь от гонений, боялся идти днем. Верующая Валентина не могла не помочь попавшему в беду. Оказалось, что ночной путник хотел спросить дорогу. Поблагодарив Валентину за помощь, он сказал:

– Вижу, что лампадка горит, верующий человек живет, потому и постучал.

Муж Валентины Иван не нашел в себе силы жить при советской власти и сгорел от малокровия. Рано овдовев, Валентина быстро превратилась в старуху. Ее ноги, обмороженные в детстве и поврежденные от поднятия тяжестей, сильно отекли. Руки скрючились и покрылись шишками. Спина сгорбилась и стала почти параллельной земле.

Валентине одной в деревне зимой становилось все тяжелее. Дочь Дарья стала забирать ее на зиму в город. Во время войны мужа Дарьи перевели работать в Москву, и мать проводила у дочери в зимние месяцы.

Соседка Пашка круглый год жила в деревне. Уезжая на зиму в город, Валентина оставляла ей ключи от дома. Каждую весну, приезжая с московской зимовки, она не досчитывалась подушек, пропадала и одежда, но Пашке ни слова не сказала.

Дочь соседки работала в банке, и ее посадили в тюрьму за недостачу. Пашка продала полдома, чтобы выплатить долг, и у Валентины появились другие соседи.

– Один зять все приданое пропил, а другой меня обворовал, ничего не оставил, – приговаривала Валентина уже почти в полный голос, работая на огороде, так что могло показаться, что она разговаривает сама с собой. Детям мать никогда плохого слова не сказала, по-христиански нося в себе всю боль.

– Я все молчу и молчу, – любила повторять она, делая ударение на первом слоге.

Мужа дочери Дарьи, уважаемого партийного работника, Валентина часто обвиняла в том, что он украл у нее золотые украшения. Она не помнила, что продала все свои ценные вещи и потратила все сбережения, чтобы купить парную печенку для смертельно больного мужа.

Старшей дочери, красавице Анне, Валентина с мужем еще до революции дали прекрасное образование, и она стала учительницей русского языка. У Анны было шикарное приданое, но дочь вышла замуж за пьяницу, и он все пропил.

Родители умоляли Анну ее перед свадьбой :

– Не выходи ты за него, если и было у Вас что, мы ребенка воспитаем.

Но Анна любила без памяти веселого и красивого мужа, и то разводилась с ним, то снова сходилась, но бросить его так и не нашла в себе силы. Она обвиняла мать и благополучную сестру Дарью в своей загубленной жизни, устраивая истерики и скандалы.

Анна любила играть в карты, и когда она гостила у матери в Федосеево, по вечерам у нее собирались пьяные компании, посиделки заканчивались далеко за полночь.

Валентина долго молчала, Анне ничего не говорила, лишь качала головой и замечала:

– Неча делать.

Как-то летом Анна устроила матери скандал, потому что ее грибы не были высушены в печке в первую очередь.

В семье Валентины все ходили за грибами, которые заготавливали и на зиму. Возить на поезде в Москву сухие грибы намного легче, чем соленые. Из Федосеево до Москвы ехали с пересадкой, и до станции нужно было идти несколько километров.

Когда Анна ушла в лес, мать собрала ее вещи, и выставила в сумке за дверь.

***

Внучка и правнук Валентины любили гостить летом у бабушки в деревне. Бабушка их баловала. С правнуком Валентина даже играла в футбол.

Бабушка Валя не любила, когда внуки одевались неряшливо в деревне, говорила:

– Это в городе вас никто не знает, ходите как хотите, а здесь все вас знают.

Дом Валентина содержала в чистоте, убравшись, говорила:

– Теперь похоже на наш дом.

Но клопы у нее водились огромные, матрас, на котором она спала, кишел ими.

Мылась Валентина редко, говоря дочке Дарье и внучке:

– Это вам надо мыться, вы об мужей пачкаетесь, а мне это ни к чему, я вдова.

Валентина презирала плоть и плотские удовольствия, даже в баню не ходила. Не любила толстых людей, и говорила:

– Очень она толстая, – делая ударение на букву а.

Валентина почти ничего не ела, а только пила воду.

Единственным развлечением для Валентины было «пройтись до братца».

Заложив правую руку за спину и размахивая левой рукой, согбенная старица шла в гости в дом на деревенском перекрестке, напротив двухэтажного магазина.

Брат был единственным собеседником Валентины. С остальными людьми она никогда не советовалась. Вынося какое-либо суждение о человеке, Валентина более его не меняла, говорила "Балабол", "Толстая" или "Неча им делать".

В последние годы бабушка Валя с уничижением говорила и о себе.

– Да кто есть? – спрашивала она и сама себе отвечала:

– Нищуха.

***

Гангрена у Валентины началась внезапно, но развивалась стремительно и не давала шансов на обжалование приговора врачей – ампутация ноги. Ногу отнимать Валентина не стала, не хотела предстать перед Создателем калекой. Улыбнувшись, она сразу сказала:

– Как же я буду без ноги-то.

Валентина ползала по ковру, собирая крошки, потому что не могла жить без работы.

– Надо чё-то делать, – говорила она.

Гангрена заживо пожирала тело, которое причинило ей столько боли и страдания. Ее плоть таяла, растворялась на глазах.

Правая нога Валентины превратилась в костяную.

Валентина всю жизнь работала от зари до зари, и покоится великая труженица на высоком берегу прекрасной реки. Внизу под обрывом река петляет, делая крутые повороты, и стайки байдарок плывут по ней в теплое время года. В лесу рядом с кладбищем растут душистые сосны, и кажется, что свежее и звонче этого воздуха нет на земле.

Зеленые человечки

Низкие кусты облепихи тесно примыкали друг к другу гроздьями маслянистых оранжевых ягод в мелких замшевых листьях, окружая небольшую поляну в таежном лесу. Облепиха, осенние желтые березы и зеленые ели стали единственными свидетелями сцены, которая произошла на лесной поляне.

Высокий темноволосый парень первым пересек границы поляны. За ним сквозь таежные заросли пробралась низенькая курносая девушка в цветастой юбке.

Девушка присела на сваленную березу и внимательно посмотрела на парня, как будто чего-то ждала.

Парень тоже смотрел на девушку, но их взгляды не пересеклись. Его взгляд был сначала прикован к ее пышной груди под ситцевой рубашкой, потом скользнул по тонкой талии и остановился на цветастой юбке, обтягивающей бедра девушки.

Через несколько мгновений цветастая юбка уже сливалась с пестрой сентябрьской травой, а тела парня и девушки стали единым целым, естественной составляющей таежной поляны, поросшей облепихой, и леса, обступающего ее со всех сторон. Стремительное соитие молодых людей не противоречило увядающей природе, оно было частью осенних брачных игр, входивших в обычаи этих мест.

Девушка встала и быстро отвернулась, чтобы скрыть слезы, текущие у нее по щекам. Ведь она не дождалась того, что хотела получить от этого парня. Если уж она пришла сюда, на эту лесную поляну, поступившись своей женской гордостью, то должна была быть щедро вознаграждена. Она ждала поцелуев, ласковых слов, нежных прикосновений, и, конечно, признаний в вечной любви, преданности и заверений в обеспеченном будущем. Вместо этого Василий удовлетворил с ней свое желание, как это делали на этой поляне медведи, волки и лисицы, и теперь молча шел по тропинке в небольшой сибирский городок, куда Дарья была направлена из Москвы на комсомольскую стройку.

«Еще одна юбка», – думал Василий, пробираясь сквозь заросли ельника к опушке леса и глядя на мелькавшую впереди фигуру Дарьи.

Когда они уже почти дошли до городка, Дарья все же переборола свою гордость и обратилась к Василию:

-Ты же жениться предлагал!

–Так мы и поженились, – ухмыльнулся Василий.

–Я, между прочим, девушкой была, – засмущавшись, продолжала Дарья.

–Ври больше!

Дарья остолбенела от такой наглой лжи. Крови, действительно, не было видно, но что там можно было разобрать, в пестрой траве? Василий был ее первым мужчиной, и должен был это понять. Дарья не привыкла сдаваться без боя. Насупившись, она исподлобья посмотрела на парня и четко произнесла:

–По-моему, это ты врешь. И запомни, я этого так не оставлю. Обещал жениться, значит должен жениться. Я в партком пойду жаловаться. В Москву напишу. Надо будет, до самого Сталина дойду.

Дарья развернулась и быстро зашагала вперед, в сторону города, оставив обескураженного Василия стоять, как вкопанного, на тропинке. Василия недавно приняли в партию, что ему, как сыну раскулаченного и сосланного отца, далось очень нелегко. Он вспомнил слова парторга:

-Вася, один твой просчет и ты вылетишь из рядов коммунистов навсегда.

Василий привык легко знакомиться с девчонками и также легко с ними расставаться. «Если не берегут они свою комсомольскую честь, пусть руководство с ними идейную работу проводит», -думал он. Но никто из них никогда ему не угрожал, как Дарья. Они были знакомы всего несколько недель. Да, чем-то, конечно, она его зацепила. Но не более того. Немного успокоившись, Вася закурил и, не спеша, зашагал домой.

* * *

Вернувшись в тесную комнату в бараке, которую она делила с подругой Зоей, Дарья упала на покрытые казенными одеялами нары и зарыдала. Надвигалась суровая сибирская зима и, оказавшись в небольшом таежном городке без теплых вещей, в холодной комнате, Дарья все чаще чувствовала, как леденящий ужас комком подступает к горлу. Василий, перспективный молодой руководитель, представлялся ей спасительным звеном в цепи невезений, постигших ее в последнее время.

Дарья никогда не ошибалась. Она всегда все просчитывала до мелочей, тасуя людей вокруг себя, как карты в колоде, пока в ее руках не оказывалась самая крупная козырная карта.

Василий сказал ей, что эта карта выпала у нее из рук, что у нее одни шестерки и крыть ей нечем. Дарья всхлипнула и вытерла глаза краем подола. Поразмыслив, она поняла, что он прав. У нее нет свидетелей, нет доказательств, ничего, что бы она могла предъявить ему. «Он все равно никуда не уйдет, – думала Дарья, – сжимая в руках подол злосчастной цветастой юбки, – он вернется ко мне».

Через несколько дней подруга Зоя рассказала ей новость, облетевшую комсомольское общежитие: Василий уехал в Красноярск, где должен был приступить к новой работе. «Представляешь, – щебетала Зоя, – у него теперь своя комната в настоящем кирпичном доме с отоплением и удобствами».

«Своя комната, – со злостью думала Дарья. – Я тут должна зимовать в холодном бараке вдвоем с подругой, в комнате, где с трудом умещаются нары. Сделал свое дело и уехал, значит. Все они такие, мужики, всем им одного надо».

* * *

Зоя, проснувшись холодным октябрьским утром, увидела Дарью, с чемоданчиком в руках, в пальто и в коричневом берете, по-модному натянутом на одно ухо.

-Ты куда это? – ничего не понимая, испуганно спросила она подругу.

–Я в Красноярск. К мужу. Я теперь там жить буду.

–К какому мужу? – удивилась Зоя.

–К Василию. Он меня давно замуж звал. Вот приеду, говорил, в Красноярск, устроюсь, а ты недельки через две приезжай. До свиданья, Зоя.

Оставив Зою в полном недоумении, Дарья уверенно зашагала на железнодорожный вокзал, где села на поезд до Красноярска.

Козыри нынче пики, а значит, она, пиковая дама, снова в козырях, и ее пиковый король будет при ней. Дарья поняла это, когда не дождалась своих обычных женских недомоганий, которые случались у нее регулярно через двадцать пять дней. Подождав для верности неделю, Дарья окончательно убедилась в том, что беременна, и поехала в Красноярск, чтобы убедить в этом и Василия. Дарья смотрела на холмы за окном поезда, покрытые желтыми березами и зелеными елями, и жмурилась от удовольствия. Теперь ему крыть нечем. Все козыри у нее на руках.

Увидев на пороге Дарью с чемоданчиком, Василий едва не лишился чувств.

–Ты зачем приехала? – только и смог вымолвить он.

–Я жить здесь буду, – с достоинством ответила девушка и стала спокойно распаковывать чемодан. – Я ребенка от тебя жду.

Василий, который уже приготовился послать непрошенную гостью ко всем чертям, задумался. Рано оставшись без матери, а потом и без раскулаченного отца, он с трепетом относился к семье, к маленьким детям и особенно к беременным. Если Дарья действительно беременна от него, он не мог оставить ее зимовать в холодном бараке таежного городка.

Но было и другое, что заставило Василия серьезно задуматься. Если эта ненормальная додумалась приехать к нему в Красноярск, куда ее никто не звал, то она сможет, наверное, дойти и до парткома, как она обещала там, на опушке леса. Перед глазами у Василия уже стояла картина, как парторг, напряженно глядя ему в лицо, заявляет:

–Партбилет на стол, Василий!

-Ну что ж, располагайся, раз приехала, сказал он Дарье.

***

В первые же дни совместной жизни Дарья, выросшая, как Василий узнал, в крестьянской семье, поразила его своей медлительностью и нерасторопностью. Накрыть на стол Дарье удавалось с большим трудом. Когда она готовила еду, ставила на стол посуду, подавала блюда, она как будто не могла сосредоточиться и все делала медленно и неаккуратно.

Только Дарья знала о том, что это происходило потому, что у нее перед глазами постоянно находились предметы и существа, которых на самом деле не было. Когда она хотела поставить кастрюлю на стол, казалось, что на нем уже есть одна, а рядом стоит горшок с цветами, а на стуле сидит зеленый человечек и кричит ей:

-Дура ты, Дашка, я все про тебя знаю. Будут тебя черти на большой сковороде жарить!

Когда Дарье было лет двенадцать, она впервые начала видеть странные, не существующие в реальности предметы и поделилась этой новостью с младшей сестрой Шурой. Они с Шурой жили тогда в рабочем поселке, в пятнадцати километрах от их родной деревни, чтобы ходить в школу, которой в деревне не было.

Шура не видела ни ярких цветов, ни червей, ни каракатиц, то есть видела только то, что действительно существовало. Шуру не вдохновили откровения сестры. Она стала обзывать ее ненормальной и пригрозила рассказать про ее видения родителям, чтобы они отправили ее в больницу.

У матери Дарьи и Шуры в деревне были в достатке яйца, молоко и картошка, и даже рыба. Но в семье было много детей, поэтому девочкам, приходившим на выходные из поселка домой, она давала с собой очень мало еды, недостаточно, чтобы питаться целую неделю. Поэтому за каждый кусок хлеба у девочек шла борьба. Шура использовала узнанную тайну и говорила Дарье:

-Если ты не отдашь мне еще кусок хлеба, я всем расскажу про червей и про каракатиц, все будут знать, что ты сумасшедшая и тебя посадят в дурдом!

Дарья отдавала Шуре хлеб, но она хотела есть, она постоянно хотела есть, и теперь получалось так, что практически все, что им давала мать, Дарья отдавала Шуре как плату за молчание. Дарья панически боялась, что ее секрет будет предан огласке, и что родители отведут ее к доктору, который отправит ее в больницу для психов. Страшный призрак уездной палаты N6 терзал душу Дарьи сильнее, чем голод терзал ее тело.

Доведенная до отчаяния голодом и страхом, Дарья решилась на поступок, который давно обдумывала. Она знала, как она сможет заставить замолчать сестру раз и навсегда. Из всех возможных способов убийства наиболее простым ей представлялось отравление. Дарья подсыпала сестре крысиного яду в чай, сдобрив несколькими кусками сахара.

В тот вечер Шура, как всегда, жадно ела свой ужин, запивая большими глотками чая.

-Стакан, что ли, грязный, -сказала она, – вкус у чая какой-то странный.

* * *

После смерти сестры к цветам, червям и каракатицам присоединились зеленые человечки. Один из них сейчас сидел на краю стола, за которым сидели Дарья с Василием и, мерзко хихикая, изрекал:

-Знаем мы, все про тебя знаем! Одну сестру убила, а другую замуж за алкоголика выдала!

Насчет второй сестры зелененький явно врал, и Дарья могла бы с ним поспорить, но после случая с Шурой она решила никому не рассказывать о том, что видит, и, тем более, не разговаривать с человечками при свидетелях.

Старшая сестра, красавица Анна, действительно, спросила у нее совета, за кого из двух ухажеров выходить замуж. Дарья тогда была девочкой-подростком, и наобум ответила, а Анна ее послушалась. Получилось так, что ее сестра Анна, красавица-умница, уже несколько лет мучается с беспросветно пьющим мужем.

Хотела бы Дарья спросить этого зеленого человечка, раз он такой умный и все знает, разве виновата она в том, что никогда не ошибается? Разве виновата она в том, что у нее так мало сил, что она обязательно должна бить точно в цель, ведь на вторую попытку энергии у нее уже не будет, и она должна попасть в яблочко сразу?

«Эй, ты, зеленый, шел бы ты лучше со стола, не мешал бы ужинать», – думала про себя Дарья, но вслух сказать боялась, потому что Василий был рядом и требовал подать ему горячий чай.

* * *

Через месяц в Красноярск приехал Юрий, однокурсник Дарьи по московскому техникуму, которого она когда-то в Москве выручила, одолжив достаточно большую для студентов сумму денег. Она заработала их в маслобойном цехе кондитерской фабрики. Там производили подсолнечную халву, и Дарья ночами отжимала жмых в душном и сыром помещении. Юрий остановился у Василия с Дарьей.

Когда Василий ушел на работу, и Юра с Дарьей остались вдвоем, Дарья сказала:

–Я ребенка от Василия жду.

–Так он твой муж что ли?

–Вообще-то мы не расписаны, -ответила Дарья и грустно посмотрела на Юрия.

–Понял, -сказал Юра. -А как же Толя?

Толя, с которым у Дарьи в техникуме был трогательный роман, считался ее женихом и писал ей из армии нежные письма.

-Вася жениться обещал. Все вы, мужики, одинаковые, – сказала Дарья и смахнула слезу.

Вечером после ужина Юрий сказал Василию:

–Пошли что ли, покурим, пока Даша убирается.

Они вышли на лестницу и закурили.

–Слушай, браток, нехорошо получается, – начал Юрий, – Даша хорошая девчонка, мы с ребятами в техникуме никому ее в обиду не давали. Ну, что вы так живете? Пошли бы в ЗАГС, расписались, свадьбу бы комсомольскую сыграли, все как полагается!

На следующий день Дарья и Василий расписались в Красноярском ЗАГСе, а Юрий стал их единственным свидетелем. Потом они втроем отметили это событие, а утром Юрий уехал на далекую комсомольскую стройку.

***

Зеленые человечки беспорядочно бегали по комнате, не давая Дарье сосредоточиться на вязании пинеток.

–Зачем сестру Шуру убила? – спрашивал один, особенно наглый, с большим зеленым носом.

–Зачем Анну замуж за алкоголика выдала? – не унимался другой, с длинным хоботом.

–Зачем Ваську насильно на себе женила? – подзуживал третий, с ядовито-зеленым хвостом и острыми клыками.

–Идите вы все к...! – не выдержала Дарья.

–Куда, куда идти, мы не знаем, – заверещали человечки, которым, видимо, тоже наскучило общество мрачной и недружелюбной Дарьи. – Нам к тебе сказали придти, а ты, скажи, к кому, мы пойдем.

Дарья задумалась. Мужа дома не было, но при всем ее желании насолить ему она понимала, что неразумно было бы отправлять зелененьких к нему. «Василий, -думала Дарья, – человек сентиментальный, слабохарактерный и вряд ли сможет выдержать напор агрессивных зеленых человечков так же достойно, как она. Неизвестно, что с ним будет. Могут с работы уволить, из партии исключить».

Дарья вспомнила про еще одно человеческое существо, находившееся в комнате. «Он все равно еще маленький, не поймет ничего, – решила она. – Он, наверное, еще ничего не слышит и ничего не видит, находясь у нее в животе».

-Идите вы к сыну моему! – В эту минуту Дарья поняла, что ее будущий ребенок мужского пола. -Он хороший мальчик, – продолжала она, – спокойный, и до сих пор не доставлял мне никаких хлопот, напротив, всегда мне очень помогал.

-Такие нам нужны, – проверещал зелененький с большим носом.

–Таких мы любим, – подхватил его приятель с длинным хоботом.

–Давно бы сказала! – третий зелененький радостно завилял хвостом и почти перестал скалить зубы.

Через секунду в комнате стало пусто. Зелененькие покинули ее, как будто их и вовсе не было.

Беспризорник Жук

Право выбора жизненного пути – большой подарок судьбы. У Василия этого права не было. Он безропотно принял выбор, который за него сделала судьба, и это был великий шаг.

Василий родился в семье зажиточного кулака в Брянской области. Когда мальчику исполнилось три года, его отец сошелся с работницей. Мать Василия была из семьи священника, и ничего мужу не сказала, по-христиански терпела все обиды и унижения.

Вскоре мать умерла от отравления, и по деревне поползли слухи. Но доказательств вины в смерти женщины не было, да и искать было некому.

Отец Василия женился на работнице, которая уже была на сносях. Дети у мачехи Василия пошли один за другим.

В восемь лет мальчик сбежал из дома. Он прибился к шайке беспризорников и промышлял мелким воровством на вокзале в Брянске. Богатые господа с чемоданами безразлично проходили мимо, когда он просил копеечку, и ему приходилось воровать.