Текст книги "Корни гор"
Автор книги: Елизавета Дворецкая
Жанр:
Эпическая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 41 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]
Борглинда зажмурилась. Она так ясно представила себе все это, даже не картину запустения, а ощущение пустоты, смерти там, где недавно дышала жизнь. Синяя зимняя ночь, гладкие груды нетронутого снега, закрывшего развалины домов... Будущее казалось безнадежным.
Не в силах больше сидеть под грузом этой тоски, Борглинда встала и пошла из девичьей, бессмысленно вертя в руках ключ от сундука. Ей хотелось хоть немного простора, движения и воздуха, хоть один глоток!
На дворе был поздний осенний вечер. Все небо затянули темно-серые, с синеватым отливом тучи, только на западе висела неширокая багряно-розовая полоска, маленькая, робкая. Она точно сама удивлялась, как ее занесло в это железное царство и почему тупые и тяжелые облака до сих пор не задавили ее. Если полоска не врет, завтра будет ясный день...
Ветер нес запах загнивающей листвы и морской воды. Было слышно, как по каменным плитам, выступающим из земли, с шорохом катятся сухие листья. Борглинда вертела в руках ключ, и ей нестерпимо хотелось домой. Так легко было представить, что за спиной у нее не это сборище всякой швали, а прежний дом Лейрингов. Тот дом, в каком она жила маленькой – с отцом, с дядьками, братьями, с кучей всякой родни и гостей. Конечно, Йорунн и тогда ворчала по всякому поводу и без повода, Далла и Мальфрид вечно ссорились, Гудрун ссорила братьев и поклонников, а отец, Халькель, на пирах напивался и так безбожно хвастал, что мать краснела и даже Борглинде делалось стыдно. Но все же это был их дом, усадьба Лейрингов. Ее прозвали Вороньим Гнездом, но с ней считался даже конунг. А теперь даже тот фьялль, Асвальд ярл, больше хозяин здесь, чем они...
Кто-то тронул ее за плечо. Борглинда вздрогнула и отшатнулась, а уже потом обернулась.
– Да не бойся, это я! – сказал смутно знакомый голос. Фигура показалась чужой, но по белеющей в темноте светловолосой голове она узнала того парня-барландца, что рассказывал «сам ты не покойник». Грам... Гельд.
Борглинда перевела дух и нервно засмеялась, подавляя стыд и досаду. Подумать только! Девушка из рода Лейрингов на пороге своего собственного родного дома боится любого шороха, точно в темном лесу!
– Это ты! – небрежно сказала она. Сердце билось, и ей было неловко, точно он мог как-то увидеть ее безрадостные и унизительные мысли. – Что ты тут бродишь? Отхожее место вон там, за углом справа.
– Не беспокойся, прекрасная дева, это строение я умею находить в любой усадьбе, – ответил барландец, и по голосу было слышно, что он улыбается. – А ты не туда ли собралась? Давай я тебя провожу. Мало ли что...
– Ну, да! Придумал укромное темное место! – Борглинда вспомнила слова обиженного вандра. – Нет уж, Фрейр[45]45
Фрейр – бог плодородия.
[Закрыть] лживых саг! У себя дома я сама найду дорогу куда мне надо!
– Ты обиделась? – уже без смеха, встревоженно спросил Гельд. – Я не хотел. Ты помнишь, что про укромное место вообще сказал не я? Не считай меня неучтивым дураком, я знаю, что можно говорить служанкам, а что родственницам конунга. Мне не пришло бы в голову...
– Ах, иные служанки сейчас счастливее, чем родственницы конунга! – перебила его Борглинда. – Я бы лучше была служанкой где-нибудь подальше, чтобы не видеть ни конунгов, ни фьяллей!
– Зря ты так. – Гельд прислонился плечом к стене, как будто устраивался для долгой беседы.
Он держался так просто, без надменности и без заискивания, как будто говорил с собственной сестрой. Сам голос его вызывал доверие, и Борглинда слушала, чувствуя невольную благодарность хоть к одному живому человеку, который расположен с ней поговорить.
– У всех свои несчастья, – говорил он, держа в руке деревянный стаканчик с игральными костями и легка им потряхивая. – У нас прошлой зимой был мор, из каждых пяти человек двое умерло. А у грюннингов два сына старого конунга делят власть: обходят страну каждый со своим войском, требуют от тингов[46]46
Тинг – собрание свободных людей, место разбора судебных дел и принятия общественно важных решений. Тинг племени проводился обычно раз в год. В особенных случаях созывался «домашний тинг» – в усадьбе или даже на корабле.
[Закрыть] признания и убивают тех, кто успел признать другого. А у вандров вообще нет конунгов – у них пятнадцать или двадцать штук хёвдингов, и каждый полный хозяин в своей округе. Они только и делают, что ходят войной на соседей. Так что тихое место... Разве что Эльденланд. И то там, говорят, из земли брызжет огонь. Не знаю, может, врут. Я, кстати, туда собираюсь. Не хочешь со мной?
Борглинда криво улыбнулась, стараясь сдержать слезы. Рассказ о несчастьях чужих племен ничуть ее не утешил, наоборот. Эта тьма заливает весь мир! На всей земле нет спокойного места. Поедем со мной! Смеется, что ли? Куда она может отсюда уехать?
– Тебе хорошо, – ответила она, наконец, слыша, что от сдержанных слез голос стал густым и неровным. – Ты куда хочешь, туда и едешь. А я тут... как коза на веревке. И все жду, что со мной будет. Йорунн все грозится... У меня было три сестры! Где они все?
– Ну, ладно! – Гельд тоже услышал, что она едва не плачет.
Неожиданно он подвинулся к ней, обнял за плечи и хотел прижать к груди, как обиженного ребенка, но Борглинда вырвалась и отстранилась. Вот еще!
– Все в конце концов может выйти не так плохо! – продолжал Гельд. – Когда-нибудь все устраивается. Жизнь, понимаешь ли, как река: даже если ее завалит камнями, она все равно пробьет себе дорогу. По капельке, по ручейку... Каждый человек хочет жить, и каждый в отдельности делает все, чтобы выжить. И в итоге общими усилиями жизнь налаживается. Видела когда-нибудь муравейник?
– Тебе хорошо говорить! – повторила Борглинда. Слезы наконец отступили, голос стал обычным, и она горячо продолжала: – Жизнь налаживается, если ее налаживать. А если каждый рушит собственный муравейник, тащит на себя свои иголки... И лучшее, что они могут – забиться в щель и ждать! И повторять, что честь – богатство сильных! А слабым, дескать, все прощается! Прощается даже перебить во сне людей, которым клялся в дружбе, и... Копать могилу самому себе! Только так все и выходит! Все хуже и хуже!
– Вот оно что! – тихо и значительно протянул Гельд. – Копать могилу... Ты хочешь сказать, что твой родич конунг... Он прямо сегодня собирается их перебить?
Борглинда молчала, соображая, насколько проговорилась и чем это грозит.
– Понимаешь ли, у меня тут два сундука с цветным сукном, и если ночью будет пожар... – словно стараясь оправдать свой вопрос, опять заговорил Гельд. – Я уже сторговался – мне тут один вандр дает золотое обручье за всю тысячу локтей, а это, знаешь ли, хорошая цена... Будет обидно, если мои сундуки сгорят. А эти фьялли такие упрямые парни – ни за что не дадут себя убить просто так.
– Не беспокойся, – снисходительно ответила Борглинда. Пусть хоть весь свет знает! Ей все равно! – Их будут убивать не тут, а в Медном Лесу на обратном пути. Так что когда Торбранд Тролль придет сюда мстить за своих людей, ты и твое сукно, то есть ты и твое обручье уже будете в Эльденланде. Попутного тебе ветра! Смотри не обожгись, когда из земли плюнет огнем.
– Спасибо! – учтиво поблагодарил Гельд. – Я привезу тебе оттуда маленького тролля с длинными ушами, в корзинке.
– Буду ждать и смотреть в море! – пообещала Борглинда и ушла в дом.
Ей вдруг стало очень холодно. Руки совсем застыли, пока она там стояла возле порога. Кто-нибудь увидит, как она с ним болтает – и завтра вся усадьба заговорит про «укромное темное место». Ну и пусть говорят! Чтоб им всем провалиться!
***
Гельд вернулся в спальный покой, задумчиво покачивая в руке деревянный стаканчик с игральными костями. То, что он узнал во время случайной беседы с девушкой, заслуживало того, чтобы подумать как следует. Разнородные постояльцы усадьбы уже спали, и он ступал осторожно, стараясь не задеть широкие спальные помосты вдоль стен. Сыроватые поленья в очаге дымили, после свежего воздуха двора тут казалось нестерпимо душно.
– Явился наконец! – Бьёрн Точило, товарищ Гельда, с которым они совместно владели кораблем, приподнял голову. – А я уж думал, ты хочешь выиграть у того толстяка весь корабль, а у нас гребцов не хватит... Ты чего такой мрачный? Проигрался?
Гельд молча покачал головой и присел на край помоста рядом с ним. С Бьёрном Точило он был знаком сколько себя помнил, поскольку еще воспитатель Гельда, Альв Попрыгун, владел с ним кораблем на половинных началах. Еще старым, предыдущим «Кабаном». Бьёрну было от пятидесяти пяти до шестидесяти (он сам не знал толком, сколько ему лет), но он был еще крепок и даже не умел предсказывать погоду по нытью своих костей. На его макушке светилась лысина, но окружал ее довольно густой лес пегих волос, полутемных-полуседых. Черты лица у него были крупными, кожа загорелой и темной, зубов не хватало, а небольшие глаза быстро уставали и щурились. Нрава он был беспокойного, но сговорчивого, и Гельд отлично с ним ладил. Бьёрн относился к нему почти как к сыну, и Гельд не возражал, поскольку отца у него не было вообще.
– Знаешь, Точильный Медведь[47]47
Игра слов: имя Бьёрн означает «медведь».
[Закрыть], похоже, тут замышляется подлое дело, – сказал он наконец.
– Против нас? – Бьёрн насторожился и сел на лежанке.
Гельд опять покачал головой:
– Нет. И когда все это случится, нас тут не будет.
– А! – удовлетворенно ответил Бьёрн и снова улегся. – Тогда пусть.
– Да, но... – нерешительно продолжил Гельд, покачивая на ладони стаканчик днищем вверх и потряхивая кости, будто собирался бросить. – Я тут подумал: если здешние хозяева опять подерутся с гостями, то ведь вся эта кутерьма начнется опять... Помнишь, когда не советовали ходить вблизи Квиттинга...
– Да ну! – Бьёрн опять сел. – Слушай, перестань выражаться как вёльва сквозь сон – я не Один и не умею разгадывать загадки. Говори толком. Что ты там услышал? Надо собираться прямо сейчас или можно до утра подождать?
– Я думаю, что суетиться ночью не стоит, – утешил его Гельд. – Но если здесь сгорят все дома, где мы устроимся со своими товарами летом? А? Я правильно рассуждаю?
На самом деле он рассуждал про себя, мысленно.
– Делай что хочешь! – Бьёрн махнул рукой, опять улегся и отвернулся. Он отлично знал привычку товарища говорить вслух много ерунды, а главное держать про себя, пока не придет время. – Я спать буду. Разбуди меня, когда крыша загорится.
– Обязательно! – твердо пообещал Гельд и стал неспешно раздеваться.
Нет, суетиться ночью не стоит, но если есть способ помешать Гримкелю конунгу опять поссориться с фьяллями, это нужно сделать непременно. От этой их войны одни убытки. Опасность для кораблей, недостаток железа на продажу, нехватка места для пристанища... Три года назад было бы десять покупателей на ту тысячу локтей крашеного полотна, а тут два дня искал, пока напал на того вандра... Знатные квиттингские хёльды перебиты, а у оставшихся нет ни пеннинга лишнего. Они теперь не покупатели... Гельд мимоходом вспомнил девочку, с которой только что разговаривал. Платье третий день одно и то же, а между бронзовыми застежками – ни единой цепочки, ни единого колечка на пальцах... А у фьяллей... Гельд вспомнил надменное молодое лицо с острым подбородком и огромными глазами, зелеными, как у кошки. Острый нос с горбинкой больше подойдет троллю... Вроде их конунга Торбранда, тот тоже такой длинноносый. Может, порода такая?
Асвальд ярл выглядит человеком надменным, но не глупым. Что он сделает, если узнает?
Гельд улегся рядом с Бьёрном и завернулся в плащ. Завтра будет видно.
Наутро, счастливо избавившись от полотна, Гельд отправился прогуляться по Острому мысу. На руке его блестело новое золотое обручье в полторы марки[48]48
Марка – мера веса, обычно драгоценных металлов, равная 215 г.
[Закрыть] весом, день выдался ясным, и ему было весело. Посвистывая, он обходил дворы, разглядывал корабли, зашел кое-куда посмотреть кое-какой товар. Однако, бедновато. Разве три года назад такое было? Железо по цене приближается к серебру. А, вон он!
Гордый Асвальд ярл с десятком людей величаво вышагивал по берегу. За его плечами вился по ветру красный плащ, широкая серебряная гривна с крупным молотом Тора[49]49
Тор – бог грома, сильнейший из асов, победитель великанов
[Закрыть] сверкала на груди. Сразу видно – посланец могущественного конунга! Красавец! В любимой Гельдом «Песни о Риге»[50]50
«Песнь о Риге» – одна из песней «Старшей Эдды», повествует о том, как один из асов, Хеймдалль, под именем Рига обходил человеческие дома и положил начало различным общественным сословиям: рабам, бондам, ярлам.
[Закрыть], которую он помнил от первого до последнего слова, про ярла сказано как нарочно про Асвальда:
– Приветствую тебя, Асвальд ярл! – Гельд остановился, загораживая фьяллю дорогу.
– Что-то я тебя не припомню, – надменно отозвался Асвальд, но все же остановился и смерил Гельда оценивающим взглядом. Парень с барландским выговором был хорошо одет, вид имел уверенный, но на знатного человека все же не походил.
– А ты меня не знаешь. Я – Гельд, меня зовут воспитанником Альва Попрыгуна. Мы из Барланда и здесь ведем торговлю. Я хочу узнать, не нужно ли тебе чего-нибудь.
– Пока нет, – сразу ответил Асвальд, слышавший этот вопрос уже много раз. – Вот когда вернемся...
– Тебе, как видно, требуется железо?
– Верно. Но не по тем ценам, что приближаются к ценам серебра.
Гельд с трудом удержал усмешку: они со знатным ярлом провели одинаковые изыскания и пришли к одинаковым выводам.
– А хлеба тебе не нужно? Говорлинская пшеница, крупная, как брусника осенью на кусте первого года.
Асвальд усмехнулся. Барландец держался так свободно, говорил так легко и дружелюбно, что при взгляде на его лицо делалось весело и хотелось ему верить. Даже что-нибудь у него купить. Умеют же некоторые делать свои дела!
– Но ты не думаешь, что мои семь кораблей нагружены золотом? – уточнил Асвальд, намекая, что умеет считать деньги, даже если ему улыбаются. – Скажу честно, это не я ограбил Фафнира.
– За вес вот этого молотка я тебе насыплю полкорабля пшеницы. – Гельд глазами показал на гривну Асвальда. – Пойдем-ка. Потолкуем. И скажи своим людям, чтобы не наступали мне на пятки. Я не собираюсь втыкать тебе нож в бок. Мне это совершенно ни к чему.
Асвальд внимательно посмотрел ему в глаза. Гельд отметил, что не ошибся: фьялль – человек умный. Понял, что ему хотят сказать что-то занятное не только о пшенице.
– Пойдем, – сквозь зубы бросил Асвальд и шагнул к морю, где толкалось поменьше народу.
– Слушай, – заговорил Гельд, неспешно шагая вдоль полосы прибоя, жестко шуршащей ледяной крошкой. – Я вижу, ты достойный человек. Мне хотелось бы вести с тобой дела и будет обидно, если ты не вернешься из Медного Леса.
– Подумать только, как трогательно обо мне заботятся незнакомые люди! – хмыкнул Асвальд. – Я был в Битве Конунгов и своими глазами видел того великана. Так что я знаю, что меня ждет.
– Все знают только Один и Фригг[52]52
Фригг – мудрая богиня, жена Одина.
[Закрыть], не считая спящей вёльвы. Знаешь, как говорят: и маленькая кочка может опрокинуть большой воз. Даже если ты одолеешь великана... Короче, если бы я был конунгом квиттов, я бы не очень хотел, чтобы ты вернулся...
Асвальд опять хмыкнул:
– Я думаю, он хочет, чтобы я вообще не родился на свет. И все фьялли тоже.
– Приятно говорить с умным человеком! – искренне восхитился Гельд. – Некоторые, знаешь ли, думают, что весь свет плачет от счастья, когда их видит.
– Я так не думаю! – уверил его Асвальд. От света он ждал примерно той же любви, какую питал к нему сам, то есть весьма умеренной.
– Так вот: если бы я не хотел, чтобы ты вернулся, я запросто мог бы подстеречь тебя на обратном пути из Медного Леса. А потом сказать твоему конунгу, что тебя и твоих людей погубили квиттингские ведьмы. Ведь твой конунг поверит?
–Откуда ты знаешь? – Асвальд резко повернулся и впился взглядом в лицо Гельду.
Его зеленые кошачьи глаза вспыхнули яростью, и Гельду захотелось похлопать его по плечу, чтобы успокоить. Но не стоит: знатный ярл все-таки, еще обидится.
– Вот об этом ты меня не спрашивал! – Гельд предостерегающе поднял руку. – Этот вопрос стоит слишком дорого. Да тебе это и не нужно. Просто я бы тебе посоветовал задуматься о такой возможности.
Асвальд отвернулся от него и сделал несколько шагов вперед, крепко уперев руки в бока и глубоко дыша. Гельд видел, что фьялль изо всех сил старается взять себя в руки, и еще раз удовлетворенно отметил: с этим зеленоглазым дело иметь можно.
– Ты, конечно, можешь мне не верить, но у меня нет причин понапрасну ссорить тебя с квиттами, – продолжал Гельд, тронувшись вслед за Асвальдом и отставая на шаг: ярости требуется простор. – Мне как раз нужны мир и покой. А если с твоими кораблями что-нибудь случится, а твой конунг придет жечь Острый мыс...
– Может быть, ты мне посоветуешь что-нибудь еще? – со сдержанной яростью спросил Асвальд ярл, ненавидяще глядя куда-то в море.
– Можно много чего придумать! – ненавязчиво намекнул Гельд, который и правда много чего придумал за ночь. Он любил задаваться вопросом, а что сам сделал бы на месте разных людей. – Я на твоем месте повел бы себя так, чтобы не нарываться на драку, если ее не предложат другие, но быть к ней готовым, если предложат. Здешний конунг не слишком умен... Как и не слишком отважен. Если, скажем, ты объявишь, что на время твоего похода в Медный Лес посылаешь корабли в Ветробор покупать говорлинскую пшеницу... Сошлись на меня, что это я тебе посоветовал и цены тамошние назвал, кстати, совершенно правдиво. А на самом деле эти корабли могут ждать тебя у другого выхода из Медного Леса, совсем не на ближайшем перевале отсюда...
Асвальд повернулся и посмотрел ему в глаза. Он мучительно колебался: верить или не верить?
– А если не веришь, так я сам пойду с тобой, – неожиданно для себя самого предложил Гельд. И прибавил, оправдывая эту беспричинную отвагу: – Обидно, понимаешь ли, когда подлостью губят достойных людей. Хотя, конечно, это совсем не мое дело. Но если пустить подлость расти и процветать, то скоро от нее некуда будет деваться.
Асвальд задумчиво покусал нижнюю губу. Строго говоря, ничего неожиданного в этих новостях не было. От Гримкеля вполне можно ждать чего-то в таком роде. Но отказаться от похода – невозможно! Надо идти во что бы то ни стало. Хоть погибнуть! Но лучше, конечно, вернуться. И навсегда отучить Гримкеля подличать.
– Знаешь, как у нас говорят? – Барландец ободряюще улыбнулся, будто читал его мысли. – Ложь сама дает лжецу по шее! Давай проверим, много ли правды в поговорке.
– Если все это так – ты участвуешь в добыче наравне с моими людьми, – сказал Асвальд. Он решился.
– Кто бы стал отказываться! – Гельд опять улыбнулся и поднял руку. – Только уговор: если здесь загорятся крыши, я выбираю в усадьбе Лейрингов одного человека, любого, который мне понравится.
Асвальд кивнул. За такую услугу можно и десять человек подарить, не то что одного.
Узнав, что Гельд собрался в Медный Лес вместе с фьяллями, Бьёрн Точило схватился за голову. Гримкель конунг тоже не слишком обрадовался, когда услышал, что фьялли отсылают свои корабли к говорлинам.
– Кто же знал, что у них с собой столько серебра? – прошипела раздосадованная фру Йорунн, пока Гримкель старался справиться со своим лицом и улыбнуться Асвальду ярлу. – Между прочим, это все наше серебро!
– Ничего, он ведь пошлет с кораблями своих людей, – отозвался Гримкель шепотом. – Не меньше половины. Все выйдет еще лучше. Хотя, конечно, корабли... Конечно, корабли тебе не нужны, раз ты пойдешь по суше! – повысив голос, повторил он самому Асвальду и наконец оживился. – Да... Конечно, зачем им стоять? А у говорлинов, все говорят, пшеница дешева, куда дешевле, чем у нас тут... Но ведь для охраны такого богатства надо посылать много людей!
– Да, разумеется, – с небрежностью уверенного в себе человека бросил Асвальд. – Я пошлю не меньше половины, и поведет их Хьёрлейв Изморозь.
Наблюдая за лицом Гримкеля, он поздравил себя с тем, что поверил барландцу: у конунга квиттов совесть была нечиста... То есть совести у него не было вовсе, такой роскоши он не мог себе позволить, но у него имелся тайный замысел, над которым сейчас нависла угроза.
Лошади и припасы, выделенные из Гримкелевой части годовой дани, уже были готовы, и фьялли тронулись в путь на четвертый день после прибытия на Острый мыс. Вечером перед этим Гельд Подкидыш без видимой цели слонялся по усадьбе Лейрингов, вскидывал глаза навстречу всякой женской фигуре, оборачивался на каждый скрип двери.
– Если тебе не повезет, потом не говори, что я смошенничал, пока ты отворачивался! – посмеиваясь, предостерег его бородатый вандр, потряхивая стаканчик с костями. – Ты что, влюбился в кого-то?
– А хотя бы, – мимоходом бросил Гельд. – А мошенничать не пытайся: у меня третий глаз на затылке.
– Ну, ты скажешь!
Когда Борглинда дочь Халькеля прошла через кухню к сеням, Гельд даже головы не повернул. В это время он рассказывал очередную «лживую сагу», но Борглинда теперь была умнее и даже не глянула в ту сторону, где звучало что-то весьма занимательное:
– ... И сколько хозяина ни искали по всей округе, найти его не могли. Поговаривали, что Аса затащила его к себе в могилу, но проверять никто не смел. И вот однажды Хрольв на ночь положил себе под изголовье рубаху хозяина, чтобы ему приснился вещий сон. Колдунья его предупредила, чтобы он до полуночи не засыпал, и он попросил мальчика, который спал в том же покое разбудить его, если все же заснет. И вот мальчик сидит и поддерживает огонь в очаге, а Хрольва сморил сон. А в полночь вдруг открывается дверь и входит Аса. На шее у нее была видна большая рана, а в руке что-то блестело...
Зато когда Борглинда шла обратно, Гельд совершенно случайно оказался снаружи возле дверей. Она шла мимо, будто не видя, но он слегка тронул ее за локоть:
– Постой-ка, йомфру[53]53
Йомфру – обращение к знатной девушке.
[Закрыть]! Поговори со мной немножко.
Борглинда остановилась и изобразила на лице удивление, как будто давно забыла, кто это такой. На самом деле вот уже два дня вечерняя беседа с Гельдом и сам Гельд не шли у нее из ума. Вспоминать его было приятно: хоть один живой человек среди тех троллей, что ее окружают. Но его присутствие беспокоило ее и томило, как будто перед ней была возможность изменить свою жизнь, а Борглинда не могла ею воспользоваться. Да и про «укромное темное место» следовало помнить, так что она никогда не позволила бы себе искать новых встреч с ним.
– Разве у тебя недостает покупателей на «лживые саги»? – надменно осведомилась Борглинда.
– Этого добра всегда хватает! Просто я, видишь ли, собираюсь в Медный Лес, и только норны знают, вернусь ли я оттуда...
– А чего ты там забыл? – от изумления Борглинда сбросила вид натянутого высокомерия и шагнула к нему ближе. Она знала о переменах в замыслах фьяллей и догадывалась, что тут не обошлось без Гельда, которому она проболталась о замыслах Гримкеля. Но ей не приходило в голову, что он может пойти с ними сам. – Ты что, думаешь заговорить до одури самого Свальнира?
– Нет, заклинать великанов я не умею... пока не пробовал, – честно сознался Гельд. – Просто, понимаешь ли, на свете есть несколько сумасшедших, которым до всего есть дело, даже до того, до чего им дела нет. Я, должно быть, как раз из них.
– Это и видно.
– Я просто подумал... Посмотри! – Гельд вынул из-за пазухи небольшое ожерелье из узорных серебряных бусинок. К ожерелью был подвешен серебряный бубенчик с тем же узором, а от него на цепочках спускались три таких же, только маленьких. – Я бы хотел подарить это тебе... Если ты сочтешь этот дар достойным тебя! – высокопарно закончил Гельд, поскольку обычных слов почему-то подобрать не мог.
Это сама Борглинда виновата. Она еще не выросла толком, она – нечто среднее между ребенком и женщиной. Не придумаешь, как с ней надо разговаривать, чтобы не причинить обиды ни ее чистому сердцу, ни натянутому, как тетива, самолюбию. Родичи не слишком-то хорошо с ней обошлись. Сначала они воспитали в ней гордость от того, что она – из рода Лейрингов, а потом сбежали в Валхаллу, не оставив ей никаких возможностей поддерживать эту гордость.
Борглинда подозрительно посмотрела на него, но все же взяла ожерелье в руку, поднесла к глазам, пытаясь получше рассмотреть в полутьме осенних сумерек, погладила кончиками пальцев узорные бусинки, потом потрясла бубенчик и послушала, как внутри него звенит маленький железный шарик.
– Похоже на козий колокольчик! – Она фыркнула. – Это зачем?
– Зачем? – Гельд пожал плечами. – Первый раз встречаю девушку, которая спрашивает, зачем ей украшения. Да затем, что твой родич конунг нескоро тебе подарит что-нибудь такое, а если подарит, то потом отберет для следующей дани.
– Так уж и отобрал! – Борглинда с каким-то мстительным удовольствием сжала подарок в ладони. – Разевай рот пошире! Пусть хоть с себя последние штаны снимает, а моего я больше ничего не дам!
– Это правильно! – Гельд негромко рассмеялся. Ему нравилось видеть в ней такую решимость постоять за себя, потому что никто другой, как видно, за нее постоять не мог. – Значит, возьмешь? А я боялся, что недостоин делать тебе подарки!
– Возьму! – с вызовом ответила Борглинда и оглянулась на хозяйский дом, возле угла которого они стояли. – Ты бы видел, какие сундуки увезла отсюда Мальфрид! А я ничем не хуже нее, только мое приданое все ушло к фьяллям!
– Ничего! Тебе ведь еще не скоро замуж?
– Нет! Знатный жених меня теперь не возьмет, а за незнатного я не пойду!
Гельд смеялся: его забавляла эта странная смесь детского чистосердечия и взрослой надменности. Но при этом он понимал, что смешного на самом деле мало: ей живется тяжеловато.
Борглинда надела ожерелье и потрясла бубенчик: он мягко звякнул.
– Как у коровы в лесу! – определила она. – Зато не потеряюсь!
– Пусть этот бубенчик сделает так, чтобы ты всегда находила дорогу домой! – пожелал Гельд.
Борглинда вздохнула и промолчала, зажав бубенчик в кулаке. Он угадал ее желание – вернуться домой, в тот дом, который был у нее три года назад! Но как найти туда дорогу через время? Про такое ни одна сага не говорит.
– Все время что-то меняется, – сказал Гельд. Он чувствовал, что ее тоска устремлена к чему-то недостижимому, к тому, что она утратила, потому что ничего другого она не успела повидать. – Но некоторым людям везет: при них все меняется не слишком резко. Тебе не так повезло, но, ты знаешь, я бы на твоем месте гордился, что именно мне выпала судьба держать на себе честь всего рода. Когда-нибудь все выправится. И ты будешь гордиться, что именно ты удержала свой род от бесчестья, когда тебе совсем никто не помогал.
Борглинда по-прежнему молчала. Это очень красиво – то, что он говорит. Но от этих слов она ощутила свое одиночество с такой остротой и болью, что опять захотелось плакать. А Гримкель говорит, что сейчас не время складывать саги! У Гримкеля и Гельда как бы разные миры, и жить ей приходится в мире Гримкеля! Она прикована к этой подлой, унизительной жизни. Но плакать нельзя! Раз кроме нее некому постоять за честь рода, она больше не имеет права оставаться ребенком!
– Подлость, говоришь, оружие слабых? – добавил Гельд. – Это верно. Только, я смотрю, иные люди нипочем не хотят признавать себя слабыми. Хоть умрут, а не признают. Чудаки!
Девушка все молчала. Гельд больше ничего не мог ей сказать, но ему было жаль уйти и оставить ее, с ее детской восприимчивостью под грузом взрослого долга. Он все-таки обнял ее за плечи и поцеловал в лоб, хотя она и пыталась увернуться. Больше он ничем не мог ее утешить. Борглинда недовольно буркнула что-то и торопливо ушла в дом, больше не глянув на него. Гельд остался стоять возле угла, глядя на двери. Среди этих высокородных потомков Рига попадаются неплохие ребята, только уж очень они все обидчивые.
***
На рассвете корабли под предводительством Хьерлейва Изморози ушли на юг, и почти одновременно Асвальд ярл с половиной своих людей пешком направился к темнеющим на севере горам Медного Леса. Два десятка лошадей было нагружено съестными припасами и всяким прочим грузом в дорогу. Потом на них можно будет посадить раненых. Асвальд надеялся, что обойдется без этого, но исключать такой возможности не следовало.
Довольно часто на их пути попадались усадьбы и дворы, однако некоторые выглядели запущенными, а несколько мелких дворов оказалось и вовсе брошено. Обитатели уцелевших жилищ при виде большого вооруженного отряда начинали суетиться, и фьялли успевали заметить, как в близкий лес поспешно гонят трех-четырех коров, десяток овец, волокут узлы и корзины. Асвальд приказал обыскать на пробу одну усадьбу, выглядевшую побогаче прочих, но оказалось, что тут Гримкель Черная Борода не обманул. В усадьбе нашлось ровно столько припасов и скота, чтобы ее обитатели пережили зиму.
– У меня погибли сын, два зятя и одиннадцать человек работников и бондов, – спокойно пояснил хозяин, пожилой и лысый бородач с прикрытым правым глазом. – Некому работать. А железо у меня искал еще Гримкель конунг, а после него Гутхорм ярл. Если хочешь, я покажу тебе мою луговину, где руда. Плавильные печи и угольные ямы там же. Вот только рабочих рук у меня нет. Если хочешь, копай руду сам, доблестный ярл.
– Значит, у тебя есть место для ночлега, – так же спокойно ответил Асвальд. Ничего другого он здесь и не ожидал.
На другой день они еще засветло приблизились к горам. Солнце уже клонилось к закату, но Асвальду так хотелось взглянуть, наконец, на Медный Лес, что он решил пройти перевал и устраиваться на ночь в следующей долине.
– Не слишком умно соваться в Медный Лес на ночь глядя, – сказал более осторожный Исбьёрн из Трирека. – Переночевать лучше здесь.
– Если там есть опасность, лучше узнать об этом сейчас, пока выход близко, – возразил ему Гейрбранд Галка. – А то мы так заберемся вглубь, что потом не выйдем назад.
Асвальд промолчал: идти назад он не собирался ни в коем случае. Ничего зловещего или загадочного в облике «южных ворот» Медного Леса не было. Склон горы довольно полого поднимался к перевалу; за тысячелетия вода и ветер выгрызли в теле горы уступы, вроде плоских плит, положенных одна на другую. Получились своеобразные ступени, которыми с благодарностью пользовались слабые человеческие ноги, поэтому перевал называли Ступенчатым. На сером камне заметно выделялись то зеленые пятна елей, то желтые и красноватые остатки осенней листвы. Это зрелище радовало глаз пестротой красок, но Асвальд смотрел на перевал с подозрением. Для начала Медный Лес выглядел уж слишком гостеприимным, но только глупец обрадовался бы этому.
Сыновья Стуре-Одда первыми стали подниматься по серым ступеням: благодаря дружбе их отца с троллем из Дымной горы близнецов считали чем-то вроде живых амулетов войска. Гельд очень быстро научился их различать; по правде сказать, спутать их было бы затруднительно. В совершенно одинаковых чертах их лиц было совершенно разное выражение: спокойное и серьезное у Сёльви и сияюще-задорное у Слагви. Это были совсем разные лица. Сёльви казался чуть старше, хотя первым родился как раз Слагви. Гельду они нравились, они весело болтали втроем всю дорогу, потешая всех вокруг, и сейчас Гельд из одной вежливости приотстал от приятелей, чтобы пропустить перед собой Асвальда ярла. Вождь все-таки, еще обидится. Здесь уже было безлюдно, и человеческая фигура, вдруг возникшая впереди на середине подъема, сразу бросилась в глаза.
