Текст книги "Корни гор"

Автор книги: Елизавета Дворецкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 41 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Гельд почти не смотрел на нее, и мало-помалу Эренгерда успокоилась. Она не знала, что за ней наблюдает одни очень зоркие глаза, наблюдают с такого близкого расстояния (близкого во всех отношениях), что ее тайна уже почти раскрыта.

Если бы Борглинда не так внимательно смотрела на Гельда, она могла бы ничего не заметить. Он был спокоен, весел, оживлен, даже горд исходом всего дела, но сравнивая его нынешнего с тем Гельдом, которого она видела на Остром мысу, Борглинда не могла не заметить разницы. Сейчас под его оживлением таилась какая-то тяжелая мысль. Он смеялся немножко не так, и глаза его оставались серьезными даже во время смеха. Рассуждая о торговых путях, ценах и кораблях, он все время думал о чем-то другом, и его взгляд казался отстраненным. Только раз он стал четким и осмысленным – когда упал на Эренгерду. Как бы случайный, ничего не значащий взгляд, но все в лице Гельда встало на свои места. Эренгерда и была предметом его тайных напряженных раздумий.

Только пылкая юная любовь, вооруженная зоркими юными глазами, могла все это заметить. Борглинда заметила, и светлое солнце, озарявшее гридницу для нее погасло. Гельд, думающий об Эренгерде, был как бы и не Гельд вовсе. Это хуже, чем если бы он сейчас был на Остром мысу, в Эльденланде или в Ветроборе, о котором как раз зашла речь. Горячий родник в груди Борглинды мгновенно застыл и превратился в ледяной клинок. От острой боли ей было трудно вдохнуть, и она почти удивилась: откуда это?

Тролли их знают, имела ли Эренгерда дочь Кольбейна какое-то отношение к ссоре Гельда с Ормом и убийству, или Гельд просто переживает скорую разлуку с ней. Это было для Борглинды безразлично. Но ледяной клинок отрезал все сияющие пути к счастью, которые лишь сегодня днем казались ей такими прямыми, простыми и даже почти короткими. Может быть, он отлично справится с поручением, прославится, станет хирдманом и даже ярлом – плоды всего этого достанутся Эренгерде. Ради нее он хочет отличиться. Он думает о ней и старается для нее. До Борглинды ему нет дела. Она была как бы оттерта наружу, за стену, которая ограждала Гельда с Эренгердой от всего мира. Больше не поднимая глаз, Борглинда тупо смотрела на край стола и старалась не заплакать. Глаза ее были сухими: слезы застряли где-то на полпути и мешали ей вздохнуть. Сердце билось какими-то странными толчками. Только бы никому не пришло в голову к ней обратиться – она не сумеет ответить. И до самого конца пира Борглинда больше не взглянула на Гельда.

Три или четыре дня, за время которых «Рогатую Свинью» готовили к дальней дороге (Торбранд конунг все же дал новый парус, канаты и все снаряжение, которое никак не могло его выдать), Борглинда почти не видела Гельда. Дни, которые поначалу казались золотыми самородками, превратились в бурые тусклые камешки. Угрюмо сидя в девичьей, она целыми днями ковыряла иглой свое будущее приданое (засадить ее за это дело догадалась фру Стейнвёр). Мысли вертелись вокруг одного и того же. Это Эренгерда во всем виновата! Борглинда перебирала воспоминания и убеждала себя, что по своей воле Гельд не мог на все это решиться. Совсем недавно, по пути в Аскефьорд, он сам говорил ей: «Как я могу принять сторону какого-то племени, если не знаю, откуда я сам? А вдруг я стану противником родного отца?» Он не мог забыть об этом: у него легкий нрав, но его никак не назовешь легкомысленным, он понимает других, но крепко держится собственных убеждений. В чем же дело? Почему же он взялся добывать оружие для фьяллей, попросился в дружину конунга? Из-за этой Эренгерды он забыл и Борглинду, и самого себя!

Гнетущая тоска обессилила ее, пальцы не могли поднять иголки, и по большей части Борглинда сидела неподвижно, уронив руки на смятое шитье и тупо глядя в пол. Когда в девичьей кто-то был, она для вида пыталась работать, но какое же счастье, что плодов этой работы не видела старая Йорунн! Из-за одной только рубашки, сшитой Борглиндой за эти три дня, она охотно повторила бы подвиг Тора, отрубившего Старкаду[86]86
  Старкад – древний герой, ведущий свой род от великанов: у него были огромные клыки и шесть или восемь рук, пока Тор не отрубил лишние. Старкада воспитывал сам Один и одарил его огромной силой; всю жизнь Старкада сопровождало множество чудес и, как водится у героев, неприятностей.


[Закрыть] лишние руки. Правда, у Старкада их было шесть или даже восемь, а у Борглинды всего две, но любая хозяйка сказала бы, что и те лишние.

Приблизился последний вечер, который барландцам оставалось провести в Аскефьорде. Борглинда рано ушла из гридницы и даже думала лечь спать, но все не ложилась, с ужасом предчувствуя долгий, долгий, темный, угрюмый и одинокий вечер. Теперь, когда Гельду предстояло исчезнуть из ее жизни, возможность еще раз увидеть его снова представилась драгоценной.

Она несколько раз вставала, намереваясь вернуться в гридницу, где раздавались звуки продолжавшегося пира, но опять садилась. Лишний раз увидеть его – мучение. Лучше покончить с этим быстрее. Может быть он до весны не вернется, даже скорее всего. А весна – это так нескора. Мало ли что произойдет за полгода. Он уезжал как бы навсегда. А она никогда не будет его, и всю жизнь, сколько бы ей не напряли норны, она будет ощущать то же тяжелое, острое, холодное отчаяние невосполнимой потери. Завтра он уедет и для нее вовсе не настанет никакого завтра, одна холодная пустота! И пусть у нее потом будет хоть четыре мужа и восемь детей – она всегда будет любить Гельда так же сильно, как сейчас!

Шум пира мало-помалу умолк, женщины стали по одной возвращаться в девичью, вытирая руки о передники, вздыхая, зевая, вяло переговариваясь перед сном. Нельда уложила Свейна и сама клевала носом, ленясь раздеться, чтобы лечь. Борглинда чувствовала, что сама себя ограбила: вот и все, больше ей его не увидеть. Он уже спит, а завтра он уйдет, пока она еще будет спать. И даже если она встанет и пойдет провожать – утро, бледный свет, холод и туман, корабль, отходящий от берега под скрип весел и свист ветра... Нет, не надо. Слишком больно.

– Эй, йомфру! – Кто-то тронул ее за плечо. Обернувшись, Борглинда увидела Смиллу и невольно сжала руки, точно ее мысли можно было подглядеть. – Ты еще не спишь... Ты не хотела бы выйти ненадолго... Туда, на заднее крыльцо? – Служанка показала на дверь, ведущую из девичьей прямо на задний двор.

– Зачем? – тревожно спросила Борглинда. Смилла смущенно улыбнулась:

– Я бы не посмела сама тебя тревожить, но он сказал, что если ты разгневаешься, то на него, а не на меня. Он все берет на себя.

– Кто? – шепотом выдохнула Борглинда, и сердце ее забилось так сильно, что кровь горячо и стремительно хлынула по жилам.

– Этот... – осторожно шепнула Смилла, украдкой оглядываясь. – Он сказал, что по пути может вдруг повстречать кого-то из твоих родичей... Он ведь поплывет мимо Острого мыса, как же еще отсюда попадешь к кваргам? Он мог бы передать от тебя весточку, если ты хочешь послать два-три слова матери. Я думаю, конунг не разгневался бы, если бы об этом узнал.

Упоминание о конунге уже не дошло до слуха Борглинды; едва лишь сообразив, что речь идет о Гельде она поднялась, как завороженная, и двинулась к двери. Сделав шаг, она обернулась и взглядом спросила у Смиллы: я правильно иду? Служанка закивала, мягко улыбаясь. Борглинда толкнула дверь, через узкую щелку торопливо проскользнула в сени и закрыла дверь за собой, пока никто ничего не видел.

В сенях было темно, и она протянула обе руки вперед, уперлась ладонями во вторую дверь, нашарила круглое кольцо, обжегшее ей руки железным холодом, потянула ее на себя. Дверь подалась неожиданно легко, точно ей помогли снаружи. В лицо Борглинде пахнуло свежим холодом осенней ночи, где-то высоко блеснула белая искорка звезды.

– Я здесь. – Чья-то горячая рука тут же взяла ее за руку и потянула вперед. – Иди сюда.

Борглинда послушно сделала несколько шагов. Ей вспомнился тот вечер на Остром мысу, когда Гельд подарил ей серебряный бубенчик. Сбылись ее ожидания, что бубенчик непременно послужит залогом новой встречи.

Гельд остановился под стеной дома в двух шагах от дверей, не выпуская руки Борглинды. Она по-прежнему дрожала от волнения, но и наслаждалась этим ощущением бьющей ключом жизни, которое в ней разбудила его рука, его голос. Подумать только, до чего застывшей и мертвой была она совсем недавно и какой живой стала сейчас!

– Я боялся, что, ты теперь стала такой важной особой, что не захочешь со мной проститься! – шепнул Гельд.

Борглинда не ответила: опасение было слишком глупым. И голос его был чуть-чуть виноватым, скованным, не таким свободным, как раньше.

– Ты на меня не сердишься? – спросил он, наклоняясь и стараясь при рассеянном свете звезд рассмотреть ее лицо. – Ты ведь совсем не глядела на меня в эти дни... Но, понимаешь, я не виноват... Ну, не слишком виноват, что пришлось служить Торбранду конунгу...

– Ты же говорил! – упрекнула его Борглинда. Его ощущение придало ей уверенности, и она горячо заговорила, будто этим можно было что-то исправить: – Ты же говорил, что не можешь служить конунгам и воевать на стороне одного племени! Что же ты теперь?

– Я... – Гельд понимал, что квиттинка обижена за свое племя, и не знал, как рассеять ее обиду. – Как говорится, от судьбы не уйдешь. Когда я это говорил, я хотел… Я и сейчас хочу жить по-старому, но это не в моей власти...

Как он мог ей объяснить то, что сам едва понимал? Что заставило его изменить себе: любовь к Эренгерде, случайность, сделавшая его убийцей? Его мир был так прост, открыт и светел. Он хотел и в любви идти простой и светлой дорогой, а вышло так, что он зашагал по самой что ни есть чужой: по дороге войны. И пути назад нет. И Эренгерда... Опомнившись от первого потрясения, Гельд снова любовался ею и снова не мог не надеяться. Она слишком испугалась там, на поляне. Все обойдется, он вступит в дружину конунга, и она не станет больше стыдиться своей любви к нему.

– Ты не хочешь передать со мной что-нибудь твоим родичам? – тряхнув головой, Гельд вспомнил о Борглинде и о том, зачем позвал ее. – Гримкель конунг едва ли очень о тебе печалится, но у тебя же там мать...

– Да, расскажи ей... как я тут, – ответила Борглинда, для которой даже разлука с матерью сейчас значила очень мало.

Она была достаточно взрослой, чтобы обходиться без матери, и именно поэтому не знала, как будет обходиться без Гельда! От тоски и ревнивой горечи у нее сжимало горло, ей было трудно говорить и она отчаянно боялась как-то выдать свои чувства.

– Не сердись, – ласково попросил Гельд и хотел взять ее за плечо, но она упрямо отстранилась. – Какие вы обидчивые, дочери Ярла, – вздохнул он как бы про себя. – Как дети... Помнишь, я тебе обещал тролля в корзиночке? Может быть, теперь и привезу. Только Один знает, куда меня занесет... Ты будешь меня ждать?

– Пусть тебя другие ждут, – неопределенно и почти враждебно бросила Борглинда, и голос ее казался зажатым, глухим. – Им и дари своего тролля! Таким, кому только тролля и не хватает! А мне ничего не надо.

Гельд тихонько протяжно просвистел, выражая недоумение. Недоумение было наигранным: он столько думал об Эренгерде, что слышал намеки на нее даже там, где их не могло быть. Но нет, она их не выдаст. Она горяча и порывиста, но сердце у нее благородное. Они в дружбе, она хорошая девочка и не уподобится Орму Великану.

– Нет, так не пойдет! – Гельд взял ее за плечи. Она опять вырвалась, но он придвинулся к ней ближе. – Не злись, пожалуйста! Мне и так здесь досталось! Мне и так не слишком нравится совать ногу в чужой сапог! Хоть бы ты меня пожалела!

– А с какой стати я должна тебя жалеть? – воинственно отозвалась Борглинда, но в душе у нее все трепетало: он ведь и вправду несчастлив! – Что ты мне сделал хорошего?

– Что? – Гельд усмехнулся, вспомнив Острый мыс и себя прежнего, веселого и независимого. – Да хотя бы то, что я рассмешил тебя, когда тебе было грустно. Помнишь: «Ты не покойник!» – «Сам ты не покойник!»

Гельд так забавно передразнил недоверчивого покойника, даже лучше, чем тогда в усадьбе Лейрингов, что Борглинда не смогла удержаться и фыркнула. Приободренный Гельд опять взял ее за плечи. Борглинда больше не вырывалась: она раза два фыркнула от смеха, потом вдруг прижалась лицом к груди Гельда, и он услышал немного другие звуки – звуки сдержанного плача.

– Ну, ладно, не грусти! – приговаривал Гельд, обнимая ее и как ребенка поглаживая по волосам. – Все совсем не плохо. Я живой, конунг мной доволен, а потом, может быть, будет доволен еще больше. Конечно, со мной все вышло совсем не так, как я раньше хотел, но кто поклянется, что я хотел правильно? – Он сам не знал, для нее рассуждает или для себя. – Своей судьбы никто не знает. Ты думаешь о себе одно и хочешь одного, а потом все оказывается по-другому. И сам ты оказываешься другим, не таким, как сам про себя думал. Встретится тебе... кто-нибудь, кого ты раньше не видел, и вся жизнь потечет совсем в другую сторону. И это не так уж плохо. Движение и есть жизнь, только мертвым уже ничего не нужно, с ними ничего не может случиться. Я скоро вернусь. Может быть, даже раньше весны. Ты и не заметишь, как время пройдет. Когда дни одинаковые, они бегут незаметно. А потом и ты поедешь домой. Когда-нибудь все кончается и твое здешнее время кончится, и ты опять будешь среди своих. Помнишь про мой бубенчик? Не потеряла? Значит, рано или поздно ты вернешься домой и все будет хорошо.

Он не говорил «не плачь», зная, что именно этот призыв обычно вызывает новый поток слез, а отвлекал ее от грустных мыслей, болтая что подвернется на язык, но обязательно – бодрое и полное надежд. Борглинда цеплялась за него обеими руками, и в эти мгновения для нее не существовало разлуки: всю свою жизнь она будет вот так стоять рядом с ним, вцепившись в его плечи, и никакие силы ее не оторвут.

– Ты замерзнешь, – сказал наконец Гельд, обнаружив, что она вышла к нему в одном платье, – уже поздно. Иди спать. Ты будешь хорошо спать и видеть сладкие сны. Я тебе обещаю. Маленького тролля в корзиночке, с длинными ушами и пушистым беленьким хвостиком. Иди.

Обнимая ее за плечи, Гельд довел Борглинду до сеней и открыл ей дверь. Повинуясь мягкому толчку в плечо, она вошла в сени и ощутила, что осталась одна. На ходу вытирая лицо и надеясь на темноту в девичьей, она вошла и при свете очага пробралась в дальний угол к своей лежанке. Она больше не грустила, потому что он не велел, и собиралась крепко и быстро заснуть, потому что он сказал, что так будет. Холодная пропасть долгой разлуки отодвинулась куда-то, вернее, Борглинда не заглядывала больше туда, потому что Гельд велел не смотреть. Тоска, терзавшая ее вечером, исчезла, сейчас ей было почти легко. Она не оглядывалась назад, не вспоминала. Гельд хотел ее утешить, и она, повинуясь ему, чувствовала себя утешенной.

И только утром, может быть, даже не на следующий день, она поуспокоится и разглядит тот черный камень, который лежал на дне пропасти. Гельд утешал ее перед предстоящей разлукой, ее, но не себя. Его разлука с Борглиндой не терзала, потому что он-то отлично без нее обойдется.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ЗЛОЕ ЖЕЛЕЗО

За два месяца, прошедших после отплытия из Аскефьорда, Гельд и Бьёрн успели не так уж мало. Правда, успехи были своеобразные. «Если ты убедился, что в этом лесу нет грибов, то больше не станешь ходить туда, – говорили когда-то Сёльви и Слагви. – А значит, ты провел время не зря». Вот и теперь Гельд мог с чистой совестью сказать себе, что провел время не зря. От Трехрогого фьорда, где стояла последняя, пограничная усадьба Торбранда конунга, он пустился через открытое море напрямик, не приближаясь к берегам раудов и западному побережью Квиттинга, где было нечего взять, а ему, которого там уже видели вместе с фьяллями, не слишком бы обрадовались. «Рогатая Свинья» не подвела нового хозяина: ее пятачок смотрел точно на юг и вывел прямо к берегам полуострова Квартинг. Но ни у кваргов, ни у их соседей железа на продажу не имелось, а если было, то по такой цене, что из него впору ковать гривны и обручья, а не мечи и копья. Зная, что добыча на Квиттинге разорена, торговцы придерживали запасы, выжидая, пока обстановка прояснится и цены установятся. И Гельд их вполне понимал.

Не падая духом, Гельд повел «Рогатую Свинью» на восток мимо земель граннов, тиммеров, хордов. Там ему предлагали много полезных вещей: горшки и котлы из «тихого камня»[87]87
  «Тихий камень» – жировик, особый минерал, который шел на изготовление посуды. Хорошо греется, легко поддается обработке. «Тихим» называется потому, что шаги по нему почти не слышны.


[Закрыть], которые так хорошо греются и держат тепло, меха и шкуры, мед и говорлинский лен лошадей, всякую мелочь вроде резной кости. Предлагали и оружие, но по сходной цене можно было взять только такое истертое старье, какое постыдишься показывать конунгу.

– Вам надо в Эльвенэс, – не раз советовали им, – там все есть. Слэтты покупают все железо Квиттингского Востока. В этом году, рассказывают, Хильмир конунг столько набрал, что может отдать и дешево.

– Значит, Квиттингский Восток все-таки добывает железо?

– А что же ему еще делать? Только слэтты покупают все. Говорят, Хильмир конунг обязал всех тамошних людей никому не продавать железа, кроме него. Иначе зачем бы он стал собирать войско и помогать им против фьяллей?

Гельд и Бьёрн кивали: все это они уже слышали в разных местах, в том числе и на самом Квиттинге.

– Зря мы ввязались в это дело! – ворчал украдкой Бьёрн. – Незачем было и браться, если не знаешь, как выполнить.

– А разве у меня был другой выход? – вяло отвечал Гельд, которому быстро надоело оправдываться. – Ты предпочел бы, чтобы с меня там сняли голову? Или даже взяли виру: эйриров двести серебра?

– Кольбейн ярл добился бы, чтобы ее снизили на треть! Есть такой закон!

– Хорошо: по закону вышло бы сто тридцать три эйрира и... еще сколько-то пеннингов. У нас есть лишние?

На это Бьёрн не находил возражений. Какой же порядочный торговец признается хотя бы сам себе, что у него есть лишние деньги?

– А кроме того, выбора мне не предлагали, – добавил Гельд.

– Зато теперь мы, хоть и сберегли сто тридцать эйриров, можем лишиться всего! – нашелся Бьёрн чуть погодя. У него никак не укладывалось в голове, что этот трудный и довольно-таки опасный поход был неизбежен.

– А просто так мы не можем лишиться всего. Шесть лет назад, когда разбило о камни нашего старого «Кабана», помнишь, когда с нами был Альв? Тогда мы тоже лишились всего, а виноваты были гораздо меньше нынешнего. От судьбы не уйдешь.

– Ты мне сын не многим меньше, чем Альву! – немного торжественно заявил Бьёрн, как всегда, когда собирался сказать что-то неприятное. – И никто не скажет, что я мало к тебе привязан. Но мне сдается, что только разные дураки, бездельники и трусы валят свои неудачи на судьбу! А достойные люди должны бороться с судьбой!

– Спасибо тебе! – душевно поблагодарил Гельд. – Я про это еще в детстве слышал. Такая сага есть, и не одна. О Сигурде, о Хельги, о Хёгни и Гуннаре... Давай не будем заново изобретать колесо.

Все шло к тому, что попытать счастья придется в Эльвенэсе. Гельд уже пошучивал, что будет рад вновь увидеть свою «родину» и ту землянку на поле тинга, от которой вел отсчет своих земных дорог. Бьёрн, напротив, беспокоился.

– Ты слышал, что говорят? – ворчал он. – У Хильмира конунга сын женился на квиттинке, а она запрещает ему торговать с фьяллями. Если кто-то узнает, что мы ищем железа для Торбранда конунга, в Эльвенэсе нам гнутого гвоздя не продадут! Проездим в такую даль зря! Да еще зимой!

– А откуда кто-то узнает, что мы ищем железа для фьяллей?

– Мало ли кто мог тебя с ними видеть? Ты же ходил чуть не в обнимку с тем сутулым парнем, Асвальдом. Я тебе всегда говорю: надо быть осторожнее! А ты никогда не слушаешь! Уж если к кому привяжется злая судьба, то от нее не отвяжешься!

– Может, и так. Но я вовсе не думаю, что ко мне привязалась злая судьба! – с упрямой веселостью отвечал Гельд. – А если кто так о себе думает, то ему остается одна дорога – туда!

И он кивнул за борт корабля, в серые зимние волны. У хордов «Рогатая Свинья» задержалась дней на десять: дурная погода не давала выйти в море. Целыми днями зимняя буря с ревом бросалась на прибрежные скалы, ярилась и кипела, снова и снова кидалась, грозя вывернуть их из тела земли и уволочь с собой, не могла, но не сдавалась и ночью принималась снова. Даже в отдалении от моря грохот волн мешал спать. А когда погода прояснилась, Гельд удивил Бьёрна неожиданным решением.

– Я думаю, нам с тобой не стоит ехать сразу в Эльвенэс. – сказал он – Мы и так знаем что сумеем там найти. Давай-ка зайдем на Квиттинг. На восточном побережье о нашей дружбе с Асвальдом ярлом никто не знает. А мы сможем узнать, не осталось ли у них что-нибудь от слэттов. А если и нет, то узнаем много ли слэтты забрали. Тогда они нас не проведут, когда начнут жаловаться на бедность.

Бьёрн начал было возражать, но быстро бросил. В ответ на его возражения Гельд бодро улыбался и твердил свое.

– Делай как знаешь! – в сердцах ответил Бьёрн. – Ты у нас доказал свою великую удачу, вот на нее и надейся. А если...

Середину Зимы Гельд и Бьёрн встретили на восточном побережье Квиттинга, в усадьбе Речной Туман. Она была расположена в устье короткой, но широкой речки с топкими берегами; по утрам над ней поднимался такой густой туман, что полностью скрывал ее земляные стены и дерновые крыши. Проплывая в такую пору мимо, ее можно было вообще не заметить. Но торговцы и прочие бывалые путешественники хорошо знали это гостеприимное место, и хозяин Речного Тумана, Эйвинд Гусь, круглый год жил среди множества постояльцев.

К пирам Середины Зимы гости съезжались со всех сторон. По вечерам даже в гриднице перед скамьями раскладывались охапки елового лапника, а на них стелились постели. К почетному хозяйскому сиденью была прислонена деревянная волчья голова, снятая с корабельного штевня. Мирному и ничем не примечательному дому это придавало воинственный и даже величественный вид.

– Э, да твоему «Волку» тут скучно! – воскликнул Гельд, когда хозяин усадьбы провел их в гридницу. – Ты не будешь против, если я поставлю возле него нашу «Свинью»? Она тоже любит погреться у очага!

В тот же день Гельд снял со штевня деревянную голову свиньи и с двумя товарищами притащил ее в гридницу. Гости смеялись, разглядывая рогатую хрюшку, тут же стали вспоминать, кто еще видел какие корабли работы Эгиля Угрюмого. В тепле свинья заулыбалась еще явственнее. Когда вокруг нее клубился дым очага, она словно бы морщилась и подергивала пятачком.

– Она подмигивает, подмигивает! – хохотали гости. – Сейчас захрюкает.

Захрюкал сам Гельд, и все остались очень довольны.

– На этом корабле я ходил, когда мы с Дагом сыном Хельги разбили фьяллей! – показывая на деревянного волка, гордо рассказывал хозяин усадьбы, Эйвинд хёльд по прозвищу Гусь. У него была длинная тонкая шея, которую он часто вытягивал и вертел по сторонам головой, что и правда придавало ему сходство с гусем. – Тогда, позапрошлой весной после Праздника Дис[88]88
  Праздник Дис – праздник начала весны.


[Закрыть], к нам приплыли сначала пять кораблей, а вел их сам Хродмар ярл! Это была славная битва! Хродмар ярл занял со своими людьми усадьбу Поросячья Радость и собирался оттуда идти к нам сюда. Но Даг, сын нашего хёвдинга Хельги, привел войско, и я тоже пошел с ним! Мы разбили дружину Хродмара ярла, а его самого взяли в плен! И он жил у нас до самой битвы... ну, той, когда Торбранд Тролль дал обет не ходить дальше.

Гельд отметил про себя, что Хродмар ярл ни словом об этих событиях не упоминал. Должно быть, все правда[89]89
  Подробнее об этих событиях – в романе «Щит побережья».


[Закрыть].

– Он и сейчас здесь, – пискнул чей-то слабый голос. – Он где-то здесь... Спрятался...

Возле самой двери на полу сидели две бедно одетые женщины, худые, изможденные, похожие на бродяжек. Одна из них была старухой, а вторая – молодой, но лицо ее было таким измученным, что утратило возраст. Сейчас она суетливо озиралась, делала непонятные знаки дрожащими пальцами, точно обирала паутину перед собой.

– Он здесь... Опять здесь... Тролль, рябой тролль... – бормотала она. Вдруг лицо ее исказилось мучительной тоской, и она пронзительно закричала: – Убейте его, убейте! Вон он, вон он!

Ее вытянутый тонкий палец указывал на Гудлейва Дрозда, одного из соседей Эйвинда, приглашенного на пир. Гудлейв изумленно смотрел на бродяжку и даже приоткрыл рот, ткнул себя в грудь, точно хотел спросить: она имеет в виду меня? Домочадцы и гости ошарашенно переглядывались.

– Помолчи! – Старуха дернула девушку за руку, и та мигом умолкла. – Хродмара Рябого тебе не поймать. Нету его здесь, нету. Сиди смирно, пока не выгнали.

Девушка послушно замолчала, съежилась и спрятала лицо в коленях. Гудлейв Дрозд облегченно вздохнул, покрутил пальцем возле лба. Кое-кто засмеялся

– Не слушай, Гудлейв! – утешила его Фрейдис хозяйка. – Она помешанная. Ее так и зовут – Гальни. У нее, бедняжки, даже имени не осталось. Не выгнать же ее в лес среди зимы. Не слушайте ее, ей теперь везде мерещатся фьялли. Она никого не сглазит.

– Должно быть, она их повидала немало? – спросил Гельд. – То есть фьяллей?

– Она с Запада, – коротко пояснила хозяйка. Гости понимающе закивали.

Долгими зимними вечерами обитателям любой усадьбы найдется о чем поговорить. Рано или поздно все разговоры сводились к войне. Селедка резво прыгала с языка на язык и незаметно превращалась в кита: Гельд услышал и старые саги о том, как Хродмар сын Кари сражался с великаном (чего не было), как Эрнольв Одноглазый котлами черпал золото из озера в Медном Лесу (чего тоже не было). Не остались без внимания и подвиги Асвальда ярла: по побережью, как оказалось, вовсю гуляла повесть о том, как квиттингская ведьма превратила всех убитых квиттов в железных великанов и они наголову разбили огромное войско фьяллей.

– Ну уж это неправда! – не выдержал Гельд, который покатывался со смеху, слушая все это. – Не всех убитых, а только одну отрубленную голову. И Асвальд Сутулый увел оттуда целой почти всю свою дружину.

– А ты откуда знаешь? – оживились гости. – Разве ты это видел?

Бьёрн Точило насупился: похоже, этот парень собрался сам себя погубить.

– Я слышал, как об этом рассказывали сами фьялли, – не смущаясь, ответил Гельд. – И даже видел эту железную голову.

– Ты был в Аскефьорде?!

– Был. – Гельд гордо приосанился, будто рассказывал о великом подвиге. – Мы подумывали, нельзя ли купить у них железа, раз они собирают дань с Квиттингского Запада и Юга. У граннов и тиммеров на железе сейчас можно очень хорошо заработать! Кто бы стал отказываться! Но только у фьяллей железа нет, кроме одной железной головы.

–И та на плечах у конунга! – вставил молодой парень, сын Эйвинда, и все расхохотались.

– И как тебе у них понравилось? – полюбопытствовала Фрейдис хозяйка. – Небось у каждого на руке по золотому обручью? Хотя бы у себя дома они похожи на людей?

– Как сказать... – Гельд помедлил.

На самом деле он отлично знал, что у себя дома фьялли похожи на людей не меньше других. Но как сказать это при бедной дурочке Гальни, что из-за них лишилась рассудка?

– Моя дружба с ними не очень-то получилась, – наконец сознался Гельд как бы нехотя. – Я там убил одного человека, да еще и из дружины конунга. Мы с ним повздорили... и теперь о нашей встрече только я один и могу рассказать. Он умолк навсегда.

– Ну, и правильно! – Эйвинд хёльд одобрительно похлопал его по плечу. – Так с ними и надо. Вот когда мы в той битве захватили Поросячью Радость...

Похоже, что расположение хозяина к Гельду укрепилось после того, как тот «вполне правдиво» рассказал о своих фьялленландских подвигах. Говорят, что неполная правда есть та же самая ложь. Гельд старался не думать об этом: было слишком неприятно ощущать себя лжецом. А сказать всей правды никак нельзя: ведь сейчас он старается раздобыть у квиттов железо, из которого будут выкованы мечи на квиттов же. Собравшись с силами, Торбранд конунг попытается подчинить себе и Квиттингский Восток. Это будет уже не его дело. Но все же Гельд, сидя у очага Эйвинда Гуся, не мог избавиться от мерзкого ощущения, будто явился сюда убить хозяина и разорить его дом.

Но что он мог поделать? За прошедшее время душа его не успокоилась. Не только Бьёрну, а и самому себе Гльд каждый день заново твердил, что у него не было другого выхода кроме как взяться за поручение Торбранда конунга. Но неприятное чувство не проходило, и назавтра он твердил свои оправдания снова, с настойчивостью и какой-то злобой, но спокойнее ему не становилось. Это злосчастное убийство... хм, этот злосчастный случай с Ормом – даже в мыслях Гельду было гадко повторять слово «убийство» – сбил его с прямой и ясной дороги и теперь заставлял лгать. Всю жизнь открытый для мира и людей, теперь он был вынужден прятать от них комок грязи в самой глубине души. Да, Орм оскорбил его, но Гельд, действительно, дал тому повод усомниться в своем благородстве. Разве достойный человек обнимает тайком невесту конунга, с которым хочет быть в дружбе? А зачем он это делал...

Об Эренгерде Гельд старался не вспоминать. При мысли о ней в его душе вспыхивал целый пожар надежд и тревог. Если она его любит... но об этом еще рано думать. А если все же не любит... тогда к чему все это, весь этот поход за железом? Зачем он вообще живет? А задавать такие вопросы опасно, иначе жить не захочется, и Гельд гнал от себя образ Эренгерды. Она так прекрасна, светлая и живая, как сама богиня Фрейя, но почему воспоминание о ней наводит на мысль о смерти? Или дух Орма Великана тянет убийцу за собой?

Ночью Гельда мучили тяжелые мысли: он просыпался ни с того ни с сего и принимался ворочаться. Но днем, среди людей, он забывал о неприятном и сам верил, что ничего особенного с ним не было. В нем теперь образовалось как бы два человека, и он сам не знал, который из них настоящий.

– Знаешь, у меня тут есть кое-какой товар! – сказал ему Эйвинд хёльд через несколько дней после приезда. – Пойдем-ка посмотрим, если ты ничем не занят.

Гельд насторожился. Пока что он не заводил определенных разговоров о торговле, выжидая, как требует вежливость. Но если хозяин сам заговорит о делах, кто же станет отказываться?

– У меня есть хороший лен, для своей хозяйки купил, – рассказывал ему Эйвинд, ведя за собой через двор. – Вот тут. – Он отпер дверь клети, выстроенной отдельно от дома. – Тут у меня лен, есть готовое полотно, локтей двести простого и полсотни крашеного. Есть хорошие оленьи шкуры...

Войдя вслед за хозяином, Гельд оставил дверь открытой, чтобы в клеть проникал дневной свет. Эйвинд деловито гремел ключами, отпирая лари. Для крепости они были окованы железными полосами, украшенными цепочками из руны «одаль», охраняющей имущество.

– Ты хочешь это продать? – Гельд внимательно оглядывал полотно и шкуры, хотя они были ему не нужны. – Товар, конечно, неплохой. А замки, скажу честно, еще лучше. Только не разберу, откуда.

– Это наш Рам ковал. Моей хозяйке, видишь ли, приглянулось твое обручье. – Эйвинд вытянул шею и кивнул вниз, на опущенную руку Гельда.