Текст книги "Смена командования"

Автор книги: Элизабет Зухер Мун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

Сесилия расправила скатерть. На белом фоне была вышита широкая полоса цветов, деревьев, птиц, звезд и еще каких-то символов. Наверное, религиозных.

– Очень… очень красиво. Вышивка действительно великолепная. На такой скатерти фарфор Пирса и Сэмюэлсона будет вполне уместен.

К этому времени ароматы кухни привлекли и остальных обитателей дома. Сверху спустились мальчики. Они казались намного взрослее и подвижнее, и хотя накануне немного приболели, теперь это было незаметно. Малыши сразу же ринулись к столу, а Рафаэлла попыталась их остановить. Терри схватила Саломара, а Раффа Питера.

– Какие большие мальчики! – запричитала Терри. – Ваши, мэм?

– Да, – ответила Раффа. – Но какая же я «мэм», зовите меня Раффой. Может, вы поможете мне и удержите мальчиков, чтобы они пока не садились за стол…

– Я отведу их в сад и помогу Симплисити следить за детьми.

Когда она ушла, Сесилия посмотрела на Раффу.

– Они никогда не поверят, что ты выносила и родила этих мальчиков. Они поймут, что дети не твои.

– Да, но никто не будет знать, чьи они, – твердо – сказала Раффа.

Сесилия заглянула на кухню. Такой пол, как в этом доме, невозможно отмыть до блеска, но еще бы чуть-чуть, и он заблестел. Рут Энн месила тесто на рабочем столе, который тоже блестел. Одна из женщин мыла посуду, другая резала что-то. Запах стоял потрясающий. Туда-сюда сновали старшие дети, одни приносили какую-то зелень из огорода, другие выносили мусор, третьи – с разрешения Раффы – взялись за мытье пола в гостиной.

Электричество снова включилось незадолго до появления Ронни.

– О Боже, – произнес Ронни, заходя в дом. Женщины склонили головы в молчаливом почтении. —

Ну и сюрприз.

Рут Энн подняла на него взгляд.

– Мы обычно не поминаем имя Божье всуе, – сказала она. – Я думала, вы собираетесь произнести молитву.

– Да, конечно… послушайте, что вы тут такое сделали? Откуда все это?

– Обыкновенная еда, – ответила Рут Энн.

– Никакая это не обыкновенная еда, – возразил Ронни. – Это настоящий пир.

– Тогда можете поблагодарить Бога, – продолжала Рут Энн и сурово посмотрела на Ронни.

Тот покраснел и с трудом вспомнил детскую благодарственную молитву. Сесилия могла бы поклясться, что он ни разу за последние десять лет не произносил эту молитву. В конце все женщины хором сказали: «Аминь».

Хорошо прожаренное мясо было нарезано ровными, красивыми кусками. Булочки напоминали воздушные облака. Картофель покрывала хрустящяя корочка. Свежая зелень, не горькая и не кислая.

– Настоящий пир, – сказала Раффа. – Не представляю, как вам удалось починить эту старую жуткую печь. С тех пор как начались перебои с электричеством, мы столкнулись с ужасными трудностями. Аппарат выпечки хлеба не работает…

– Но для этого не нужно никаких аппаратов, – сказала Рут Энн.

– Мне нужен, – и Раффа искренне улыбнулась, она не хотела никого обидеть. – По-другому я не умею. Я пробовала смешать все ингредиенты, которые мы обычно загружаем в аппарат, в большой миске, но получился какой-то жуткий кислый ком.

– А вы месили тесто?

– «Месила»? А что это такое? Я просто все перемешала. Разве не так?

Терри фыркнула, Рут Энн строго на нее посмотрела.

– Я не собираюсь ни над кем смеяться, – начала она.

– Можете смеяться, сколько хотите. Только научите меня готовить, как готовите вы, – ответила Раффа. – Если бы у меня хоть раз получилась съедобная буханка хлеба…

– Нельзя научиться делать хлеб, если не печь его постоянно, – сказала Рут Энн. С каждой минутой она чувствовала себя здесь все лучше и лучше. Сесилия была права. Действительно тут она нужна, этим людям не хватает ее знаний и умений.

– Я в вашем распоряжении, – промолвила Раффа. – Я хочу научиться.

Рут Энн вспомнила Хэйзел и немного засомневалась. Эта женщина намного старше Хэйзел, если у нее нет природного чутья, ничего не получится. Но… все же и ее можно научить не забивать слишком много дров в плохо закрывающуюся печку, научить равномерно прожаривать кусок мяса в духовке.

После ужина младшие жены убирали со стола, Рут Энн обсуждала с Рафаэллой цель своего приезда.

– Нам очень нужны ваши советы и наставления, – говорила ей Раффа. – В последний раз, когда леди Сесилия была здесь, я сказала ей… у нас здесь много хороших, трудолюбивых людей, но никто из нас никогда не жил без электричества, водопровода и остальных удобств цивилизованного мира. Не только я, мы все. Из книг или по учебным кубам научиться этому невозможно.

– Тогда начнем с вас. В этом доме достаточно места, можем попробовать… А поняв, что нужно вам, мы поймем, что нужно всей вашей планете.

На следующий день работа закипела вовсю. Рут Энн прекрасно представляла, какой именно должна быть настоящая кухня, чтобы в ней можно было спокойно работать и не натыкаться друг на друга. Она не могла поверить… но она, женщина, указывала мужчинам, что нужно делать.

– Сделайте мне вот такой длинный рабочий стол.

И они делали стол необходимой длины. Их это не раздражало, и Рут Энн сама радовалась. Остальные тоже. Все эти месяцы женщины только и слышали, что они отсталые, и страдая от постоянного гула работающих машин, все время чувствовали себя неуверенно и скованно. А теперь…

– Если вы сделаете грядки таким образом, чтобы тень более высоких растений не падала на более низкие, то и урожай будет лучше, – объясняла Бекки Рафаэлле. – Видишь, вы посадили их вдоль… если бы вы посадили их поперек…

– Ой, Бекки… объясни мне просто, как все это должно быть, а я нарисую план посадок на следующий сезон.

– Ладно…

Терри пошла наверх приводить в порядок спальни. Они уже провели здесь одну ночь, и Рут Энн осталась недовольна беспорядком, царившим в спальнях. Мальчики работали в садике перед домом, они мастерили простую мебель – подвесные постели, чтобы не спать на полу. Рут Энн выглянула на улицу из гостиной и увидела, что целая толпа мужчин наблюдает за работой мальчиков. Странно, конечно, что мальчики учат мужчин, но как хорошо, что мужчины и мальчики трудятся вместе. Она сделал вид, что не заметила двух женщин в брюках.

К обеду шаттл привез остальной их багаж, включая раскладушки, купленные леди Сесилией. В доме появилась новая атмосфера, а на лице Ронни новое выражение – именно такое, какое, с точки зрения Рут Энн, и должно быть на лице хозяина дома. Конечно, он не ее муж, и она постоянно себе об этом напоминала, но ей нравилось смотреть, как мужчина ест с удовольствием.

Через несколько дней Сесилия покинула их. Рут Энн была так занята делами, что едва нашла время попрощаться. На кухне у нее появились новые рабочие столы, а в саду летняя кухня – для того, Чтобы делать запасы на зиму.

– Нам надо открыть кулинарную школу, – сказала как-то Раффа, наблюдавшая за женщинами, собравшимися у летней кухни, – Шелли учила всех готовить желе. – С большой кухней, чтобы туда мог кто угодно прийти учиться готовить, и еще, наверное, с рабочей комнатой для обучения шитью.

– И с ткацкой, – добавила Рут Энн. – Ткань из этого фабрикатора получается слишком грубая. А еще нужна большая печь для выпечки хлеба.

Раффа осмотрелась вокруг.

– Наверное, все это возможно, если мы с Ронни переберемся в дом поменьше.

– Нет, – твердо сказала Рут Энн. – Ваш муж губернатор, вы должны жить в этом доме. Мы построим другой большой дом.

Школа была выстроена гораздо быстрее, чем предполагала Раффа. Сесилия привезла строительные плиты и специальную арматуру, поэтому они смогли быстро построить здание с крепкими стенами. Одна из колонисток, в прошлом занимавшаяся керамикой, обнаружила на реке место с хорошей глиной и попробовала делать кирпичи.

– Конечно, еще не очень, – призналась она, – но для начала хорошо. Лучше бетона и пыли.

И в школе впервые на планете полы были выложены кирпичами, сделанными из местного материала.

Это была настоящая школа для женщин. На кухне стояла большая плита, и все могли учиться так же, как научилась когда-то сама Рут Энн. Будут смотреть и повторять, а если нужно, то и получать по костяшкам пальцев деревянной ложкой, как когда-то получала и она. На улице была установлена огромная печь, в ней можно было одновременно выпекать несколько дюжин буханок хлеба. Ткацкая пристройка. Как жаль, что они лишились женщин-пленниц, они были такими прекрасными ткачихами. Но Терция Крокетт, которую теперь все звали Анной, была, в общем, ничуть не хуже. В солнечных комнатах учились вышивать.

Как и предполагала Рут Энн, из Рафаэллы вышла средняя повариха. Она слишком сильно мяла песочное тесто и недостаточно сильно месила дрожжевое, но, по крайней мере, ее выпечка стала съедобной. Однажды Рафаэлла привела с собой двойняшек, когда пришла на урок по домоводству. Глядя на нее, другие женщины тоже захотели, чтоб часть дня их дети проводили в саду под присмотром Симплисити. И теперь сад был наполнен детскими голосами.

При виде двойняшек Рафаэллы у Рут Энн каждый раз возникало странное чувство. Особенно когда она смотрела на Саломара. Ей казалось, что она узнает его… где-то она уже видела такой же вот изгиб рта, такие же брови и, глаза. Рут Энн внимательно всматривалась в Рафаэллу и Ронни, стараясь найти в них те же черты, и не находила их. Ее неотступно преследовала мысль… Хотя разве это возможно? Наверное, это ей только кажется.

Кое-кто из мужчин, жены которых умерли, стал ухаживать за некоторыми женщинами Нового Техаса, правда, большинство бывших жен рейнджеров и слышать не хотели о новом замужестве. У дочерей Рут Энн тоже появились женихи.

А сыновья, о судьбе которых она так беспокоилась, оказались настоящими мастерами по сравнению с бывшими городскими жителями. Наверное, и эти мужчины многое умеют, но им нужны бесконечные хитрые машины. А как пользоваться простым инструментом, они не знают.

В своей мастерской мальчики делали все: от кроватей и столов до простых деревянных мисок. Всем нравилась такая нехитрая мебель и утварь. Один из колонистов попробовал получить краски из местных растений, чтобы окрашивать дерево в различные оттенки коричневого и желтого цветов. И никто не возражал против присутствия в мастерской девочек. Рут Энн не переставала благодарить Бога за то, что они оказались здесь. Так прошла весна, и наступило лето, которое тут длилось очень долго.

– Никогда бы не подумал, что девятнадцать женщин и куча детей могут столько всего сделать, – признался однажды Ронни. Он по привычке зашел за двойняшками и задержался. – Вы своим присутствием оживили всю колонию. Конечно, помогли и дополнительные материалы, которые привезла леди Сесилия, но, честное слово, Рут Энн, в основном это ваша заслуга, ваша и остальных женщин и детей.

Рут Энн искоса посмотрела на него и подумала, что ему еще многому предстоит научиться. Она протянула руку к корзинке с инструментами.

– А пока что… – Она дала ему тяпку и кивнула в сторону теплицы, к которой он прислонился.

Ронни улыбнулся:

– Вы никогда не отдыхаете, правда?

– Если не забываешь про работу, то всегда все успеваешь сделать, – ответила Рут Энн. – Вон те колючие сорняки.

– Хорошо, мэм, – Ронни улыбнулся ей в ответ. – Понемногу я все освою.

– Между прочим, – ей было легче говорить с ним, когда он склонился над грядкой, – эти ваши двойняшки… мне никак не верится, что Рафаэлла могла родить таких крепышей… она у вас такая миниатюрная.

Уши у Ронни покраснели.

– Так оно и есть, – быстро ответил он. – Мы усыновили их.

– Для Бога все равны, – сказала Рут Энн. – Но меня мучает один вопрос. Относительно Саломара. Я знаю, что веду себя бесцеремонно, но он мне кое-кого напоминает.

Ронни покраснел еще больше и очень сдержанно спросил:

– Кого же?

– Мне кажется… – Рут Энн опустила руку с иголкой, потому что рука начала дрожать. – Мне кажется, он напоминает мне мужа. И вот я думаю, раз он так напоминает мне Митча, то, наверное, и вы не случайно так волнуетесь. Вы к нам необыкновенно добры, и мне совсем не хочется причинять неудобства и беспокойство. Но если… если все так, как мне кажется, то я бы хотела, чтобы вы знали, что я совершенно не возражаю. Я даже рада, что мальчик здесь. Оба мальчика.

Ронни ничего не ответил, но так резко ударил тяпкой по грядке, что земля полетела во 'все стороны.

– Больше я не буду говорить на эту тему, – сказала Рут Энн.

– Все… в порядке. – Ронни повернулся к ней, глаза у него блестели от слез. – Я… мы… не знали, что вы приедете сюда, иначе… Ох, я все так запутываю, Раф-фа убьет меня за это. Но раз уж вы сами догадались, то так тому и быть…

– Я родила этому мужчине девятерых детей. Я узнаю их из тысячи, – ответила Рут Энн. Она ничего не сказала об отце Питера, хотя прекрасно знала, кто это.

– Брюн хотела, чтобы они жили в хорошей семье. Она боялась, что, их могут выкрасть, а потом использовать в каких-то политических целях.

– Не надо оправдывать ее передо мной. – Рут Энн все еще не могла понять, как женщина может отдать своих детей кому-то другому, но спорить она не собиралась. Если бы Брюн не отдала мальчиков, Тут Энн никогда бы не увидела их. – Вы даже не представляете, как хорошо, что эти дети здесь. Я так много думала об этом. Митча я уже никогда не увижу, но я очень волновалась за будущее этих детей. Как вы думаете, Раффа не будет на меня сердиться? Я обещаю вам ни во что не вмешиваться.

– Все шишки достанутся мне, – ответил Рон-ни. – Рут Энн, вы совершенно необыкновенная женщина.

– Я стараюсь, как могу, – спокойно сказала Рут Энн, но ей было приятно услышать похвалу. Она встала и откинула голову. – Благодарю Бога, что вы не рассердились на меня и что в будущем не будете изолировать мальчика. Я думала, что уже не буду счастлива, но, кажется, такой счастливой, как здесь, я не была никогда.

Глава 13

Доброта, Нуова Веница, Санта Люсия

Член Ордена Клинков после выполнения специального задания должен обязательно исповедаться у священника Ордена. Но даже на такой исповеди говорить можно было далеко не все, если, конечно, хочешь остаться в живых. Священники обладали правом, божественным и юридическим, выносить приговор, в том числе и смертный.

Хостайт Фиедди молча преклонил колено в ожидании прихода священника. Он думал о предстоящей исповеди, о том, что стоит говорить, а что не стоит. Когда Хостойт был молодым, он плохо понимал разницу между отчетом и исповедью, но теперь уже привык ко всем хитростям Ордена.

Тихо прозвенел колокольчик, и Хостайт произнес начальные слова старинного обряда: «Прости меня…». Он говорил и говорил, продолжая думать о том, чего говорить не следует. Как отделяют коз от овец, он отделял ту правду, в которой можно покаяться, от той, о которой следует умолчать, если хочешь остаться маэстро фехтования.

– Тебя давно не было, – заметил священник.

– Я выполнял задание, – ответил Хостайт. – Был в далеких мирах.

– За пределами Церкви? – спросил священник.

– Ничто не может быть за пределами Церкви, – ответил Хостайт. – Но я был вне досягаемости священников Ордена Клинков.

– Хорошо. Продолжай.

Он выкладывал все, что обременяло душу: рассказывал о соблазнах, перед которыми не устоял, и о соблазнах, которые остались лишь в помыслах, о приказах, которые исполнял, и о приказах, которые нарушал. Он каялся искренне, от всего сердца, каялся в том, что совершил по необходимости, выполняя свой долг. Если бы он мог, то предпочел бы жить так, чтобы больше не в чем было раскаиваться, разве что в минутном вожделении по отношению к дочери какого-нибудь соседа.

– А другие грехи за тобой водятся… похоть, к примеру?

Священники всегда спрашивают о блудных помыслах, прекрасно зная, что положение Хостайта и определенные условия, в которые он был поставлен, полностью исключили эту сторону жизни. Но Хос-тайт ответил, как отвечал всегда, и, как всегда, получил епитимью в полной кротости духа. Когда он состарится, когда потеряет возможность выполнять свой долг, он исповедуется в последних грехах и отойдет в мир иной с чистым сердцем. Тогда и только тогда он перестанет быть Тенью танцоров и наполнится светом. Так ему было обещано, в это он верил.

Для него не существовало никакой другой жизни, никакого другого будущего.

– Хостайт! – его мечты прервал окрик Мастера.

– Милорд. – Хостайт легко поднялся с колен и обернулся.

– Председатель желает услышать подробный отчет о положении дел в Правящих Династиях.

– Милорд.

– Сегодня днем мы получим аудиенцию. Я пойду с тобой вместе с Ягином Персеем. – Персей, еще один маэстро, недавно завершивший свою миссию в Правящих Династиях. Хостайт старше его на три года, но Персей первоклассный агент. – А сейчас отправляйтесь к портному Ордена, он примерит вам костюм.

– Да, милорд. – Хостайт поклонился. Мастер вышел из часовни, а Хостайт отправился в кладовые Ордена, где хранились наряды, которые могли пригодиться его членам. Он мало задумывался о предстоящей аудиенции. Ходило много слухов об аудиенциях у Председателя, но Хостайт уже бывал на подобных приемах и ничего не боялся. Он не боялся даже смерти.

Костюм, в котором маэстро фехтования должен был предстать перед Председателем, выглядел довольно просто. Черное трико, как вторая кожа, облегало тело. Задумай он взять с собой какое-нибудь оружие, спрятать его было бы абсолютно негде. Алый бархатный берет и туфли того же цвета мог носить только маэстро фехтования. Через эполеты на плечах были продеты золотой, зеленый и красный шелковые шнуры. По этим шнурам можно было узнать о нем абсолютно все: и степень его мастерства, и количество убитых врагов как у себя на родине, так и в далеких мирах, – если, конечно, владеть символикой. Председатель, естественно, владеет. Хостайт примерял туфли, когда в комнату вошел Ягин Персей. Он молча кивнул Хостайту. Хостайт кивнул в ответ. Они не имели право обсуждать что бы то ни было, пока не доложат обо всем Председателю. В противном случае их могли заподозрить в сговоре.

После примерки вплоть до самого обеда Хостайт изучал свой отчет на кубе, с помощью закодированной информационной палочки исправлял незначительные грамматические ошибки. Впереди сидел Персей, он был занят тем же самым. Обедали они в общей столовой Ордена, но за разными столиками. Хостайт ограничился, как того требовала епитимья, прозрачным бульоном, стаканом воды и «хлебом грешников» – твердым, пресным, вполне съедобным, но не очень вкусным.

В приемной Председателя Мастер Ордена Клинков протянул свой красный бархатный плащ охранникам в серой форме, потом отстегнул пояс со шпагой. Хостайт подумал, зачем требовать от Мастера, чтобы он явился сюда при полном параде, а потом снимал плащ и пояс. Но какой смысл об этом думать. Такова традиция. Они с Персеем протянули охранникам свои бархатные береты и снова надели их после проверки.

Председатель сидел за большим столом из черного мрамора, блестящая поверхность которого отражала его лицо. По обе стороны от стола стояла личная охрана Председателя.

– Фиедди, вас посылали к Барраклоу… что вам удалось узнать?

Хостайт поклонился и начал рассказывать, стараясь не смотреть на Председателя. Вместо этого он сосредоточил свой взгляд на бронзовой табличке на стене прямо за его спиной.

– В третий раз я побывал в одном из старших семейств септа Барраклоу под видом заезжего инструктора труппы танцоров с саблями. На четвертый день объявили об убийстве лорда Торнбакла. Танцевальная труппа состоит из местных жителей, хотя все они занимались под руководством различных маэстро фехтования. По их реакции мне удалось понять, что им было известно об определенном напряжении в отношениях между лордом Торнбаклом и его младшим братом, а также между Торнбаклом и представителями септа Конселлайнов-Моррелай-нов.

– Вы разговаривали с членами самого семейства?

– Я давал частные уроки шести членам семейства, в том числе и Стефану, теперешнему главе семьи. Еще его жене Миеран, его сыновьям Рудольфу и Джеймсу, его дочери Катарине и племяннице Виоле. Стефан обсуждал со мной только вопросы, касающиеся искусства фехтования, он прекрасно владеет тремя видами оружия, но мечтает стать профессионалом. Он спрашивал, не посоветую ли я ему постоянного учителя, Мастер Ордена предвидел подобный вопрос, и я порекомендовал, как мне было указано, Алена Детура. Миеран сказала, что смерть лорда Торнбакла большое несчастье, но что во многом виноват сам лорд. Она также высказала надежду, что террористы из Нового Техаса ограничатся одним убийством.

– Как она фехтует? – спросил Председатель.

– Она прекрасно отражает атаки, – ответил Хостайт, – но делает это слишком примитивно. Не просчитывает дальнейшего хода боя. Большинство женщин в ведущих Династиях более хитры и коварны.

– А остальные члены семьи?

– Рудольф предпочитает парпон. Фехтует он только потому, что так принято в семьях его круга, его вполне удовлетворяет средний результат.

– Сын своей матери… – заметил Председатель. – Продолжайте.

– Джеймс участвует в турнирах, проводимых в школе. Он все время пытается добиться похвалы. Из него может получиться неплохой фехтовальщик.

– Каким оружием он владеет?

– Эспадроном, но, думаю, потом сможет перейти и на саблю.

– Продолжайте.

– Катарина и Виола обе неплохо фехтуют, учитывая то, что они женщины.

– Больше вам о них нечего сказать?

– Они фехтуют потому, что так принято, так же как играют в игры с мячом или занимаются плаванием.

– Они хорошенькие, Фиедди?

Хостайт задумался. Он прекрасно помнил лица девушек, но не знал, каков эталон красоты у Председателя.

– Они молоды и богаты, – ответил он. – Им не стать танцовщицами.

Председатель рассмеялся.

– У вас, насколько я вижу, высокие стандарты. Ну что ж… Ягин Персей. Вас посылали к Конселлай-нам. Что вам удалось обнаружить?

– Хобарт Конселлайн до сих пор уверен в том, что его недооценивают. Хотя теперь он признанный глава семьи и септа, Хобарт и этим недоволен. Ему не хватает уважения, которым пользовался его брат. Он честолюбив и эгоистичен. Мечтает править бесконечно.

– Он омоложенный?

– Да, проходил процесс несколько раз. Презирает тех, кто не может позволить себе омоложение и живет всего одну жизнь.

– А ему известно отношение Доброты к омоложению?

– Да, сэр. Он говорит, что это единственная слабость Доброты.

– Какова его религия?

– Он не верит ни во что, кроме богатства и власти, сэр.

– Ага. Такие люди подвержены суевериям и предрассудкам. Хостайт, а как насчет Барраклоу?

– Кое-кто в семье придерживается религиозных взглядов, но их вера отличается от нашей. Их предшественники когда-то давно, еще на Старой Земле, откололись от Священной Церкви и восстали против нее. Сейчас они деградируют.

– Хостайт! А я и не знал, что вы обладаете красноречием. – Такая реакция может таить в себе опасность. Хостайт постарался очистить ум от посторонних мыслей, нужно помнить только о долге. – Значит, вы ревностный поклонник Церкви?

– Сэр, я являюсь членом Ордена Клинков. С самого раннего детства моя жизнь принадлежит Ордену.

– Мне это известно, Хостайт. Но я уловил в вашем голосе какие-то глубокие переживания. Вас когда-нибудь посещали видения или откровения Господа Нашего?

— Нет, сэр, ничего особенного, обычные детские фантазии. Но, общаясь с этими неверующими в Правящих Династиях, я осознал, как бесценна истинная вера. Они играют со своей верой, как малые дети, когда им вера не нужна, они просто задвигают ее в дальние уголки памяти. Но такое невозможно с истинной верой.

– Нет, конечно нет. Давайте вернемся к тому, для чего вы сюда пришли. Как семейство Барраклоу относится к омоложению?

– Большинство из тех, кому за сорок, прошли омоложение, сэр, но кое-кто из стариков категорически отказывается омолаживаться. В семействе Барраклоу старший выбирается на собрании септа. Стефан, теперешний глава семьи, не старший сын старшего сына. У него есть старший брат, Виктор, который занимается теорией юриспруденции. Так вот, он отказался пройти омоложение, причем высказал свой отказ публично, ссылаясь на сложности повторных омоложений. Сейчас Виктору за семьдесят. Дочь Виктора Вивиана прошла процесс омоложения по новой методике в сорок лет, сейчас ей сорок пять, но мне стало известно, что она не собирается проходить процесс, омоложения вторично. 'Стефану пятьдесят семь, он прошел омоложение дважды, на вид ему около тридцати. Но он против так называемых «необузданных» омоложений.

– Хм-м-м… вопрос к обоим: как относятся к омоложению простые граждане Династий, с точки зрения закона, социальных и религиозных взглядов?

Хостайт задумался, но Ягин тут же начал говорить:

– Хобарт Конселлайн всегда готов поболтать, пожалуй, разговаривать он любит больше всего на свете, так что у меня собраны кое-какие данные на этот счет. Его очень беспокоят противники серийного омоложения. Беспокойство это подогревается зависимостью доходов семейства от количества проведенных процессов омоложения. Конселлайны вложили немало средств в фармацевтические заводы по производству омолаживающих препаратов. До скандала на Пэтч-коке эти заводы приносили им двадцать процентов общей прибыли. Конселлайны активно выступали за пересмотр закона против повторных омоложений. Сам Хобарт Конселлайн считает, что повторное омоложение может сделать жизнь человека вечной, и те, кто смог накопить достаточно средств, чтобы позволить себе омоложение, вполне достойны жить вечно.

– Ага, а как насчет внешней политики… у него такие же взгляды?

– Более или менее. Он необыкновенно энергичен. Я часто наблюдал, как он ведет себя за обеденным столом и в кругу семьи, и могу сказать, что он относится к тем людям, которым всегда чего-то не хватает. Если бы он не мог позволить себе омоложение и дорогостоящих врачей, то давно бы умер от излишеств в еде и питье.

– Истинно, воздержание помогает спасти не только душу, – и Председатель улыбнулся Хостайту. Сам Председатель в свои шестьдесят был таким же стройным, как в тридцать, и в такой же прекрасной физической форме. Он никогда не проходил омоложения и не собирался этого делать. Церковь запрещала омоложение, но он бы и сам ни за что не согласился на нечто подобное ради эгоистичных целей. – Значит… Хобарт Конселлайн, новый глава правительства, человек завистливый и самолюбивый, безжалостный интриган, который не остановится ни перед чем, пока не обретет полный контроль. А что, по-твоему, Хостайт, станут делать Барраклоу, когда он попробует подмять их под себя?

– Виктор будет сражаться, у него достаточно юридических знаний, но в Правящих Династиях нет официальной конституции. Стефан сначала воздержится от активных действий, но если Хобарт не оставит его в покое, возглавит оппозицию. Вряд ли Стефана можно назвать мудрецом. Он может сражаться с явным врагом, но тайного не заметит.

– Почему же именно его выбрали главой семейства?

Хостайт откашлялся.

– Из всех возможных кандидатов он меньше всех остальных совал нос в чужие дела. Лорд Торнбакл к тому времени уже занимал пост Спикера, да он и не хотел становиться главой семейства. Его младший брат Харлис не очень популярен среди родственников. Виктор отклонил предложение. И хотя в Правящих Династиях женщинам позволяется становиться главой семьи, это редко практикуется в ведущих династиях. Никто из женщин септа Барраклоу даже не претендовал на этот титул.

– Значит, их женщины заняты своим делом?

– Не все, но они находят другие способы удовлетворять свои амбиции. Например, леди Сесилия де Марктос разводит лошадей.

– Это она была на Ксавье, – Председатель сказал это с таким презрением, что у Хостайта сердце замерло. Он должен был предвидеть такую реакцию, ведь он слышал все, что говорили о ней родственники. – Может, она и занимается только лошадьми, но именно она несколько раз чуть не сорвала все наши планы. Когда Лепеску провалился на Сириалисе, она тоже была там…

– А Лепеску был наш? – спросил Ягин. Председатель бросил на него такой взгляд, что

Хостайт пожалел Ягина.

– Нет. Я бы никогда не имел дела с таким ничтожеством. Одно дело убивать или даже наносить увечье, чтобы проучить кого-то, но совсем другое, когда человек не уважает своего врага, обращается с ним не по-человечески. Но я вспомнил, что именно Сесилия де Марктос отвезла принца крови назад к отцу, и вообще она всегда вмешивается в наши планы. Я не отдавал приказа убрать ее, но эта дама снова возникла на Пэтчкоке и опять вмешалась не в свое дело. Слишком много совпадений для одной женщины.

– Еще Херис Серрано, – пробормотал Хостайт. – Эта женщина-капитан тоже была там.

– Да. Серрано всегда были преданы Династиям. Они связаны особыми узами с Барраклоу…

– Херис Серрано подала в отставку. Она сотрудничает с леди Сесилией, – это сказал Ягин.

– Спасибо вам обоим, – произнес Председатель. – Мастер, останьтесь ненадолго…

Хостайт попятился назад от стола Председателя. Наконец он нащупал ногой небольшой выступ на поверхности ковра. Теперь можно повернуться.

Хостайт был весьма удивлен, что ему удалось спокойно покинуть комнату Председателя. Вместе с Яги-ном они прошли в гардеробную. Хостайт чувствовал облегчение, как всегда, когда понимал, что смертельная опасность миновала.

Председатель внимательно смотрел на Мастера Клинков.

– Хостайт наш самый старший маэстро, не так ли?

– Да, сэр.

– Странно, что маэстро фехтования живет так долго. Он какой-то необычный. Вам не кажется?

– В своем роде да.

– У него чистый удар, – продолжал Председатель. – Он бьет наверняка, к тому же из личных источников мне известно, что он кроток и трезв.

– Это правда, Председатель.

– Но?

– Но я не чувствую к нему сердечного расположения, Председатель.

– Именно, и именно поэтому я настаиваю на том, что он не прошел свой путь. У нас должен быть хотя бы один маэстро фехтования, который не нравится Мастеру Клинков.

Мастер поклонился. Они уже говорили на эту тему.

– Новости, которые мы услышали относительно Хобарта Конселлайна, крайне неутешительны. Если такой человек почувствует опасность, он способен на все. Мы думали, что когда обнаружится, что омолаживающие препараты могут быть недоброкачественными, у них поубавится энтузиазма относительно омоложения… зачем рисковать собственным здоровьем ради того, чтобы продлить жизнь?

– Они боятся смерти?

– Не только это. Они проходят омоложение задолго до возраста, в котором обычно умирают. Просто им нравится оставаться молодыми. Я пробовал объяснить это себе декадентской классовой структурой их общества. Думал, что омоложение затронет только его верхушку, а профессионалов и рабочих не коснется. Но все оказалось иначе. Они стремятся не к вечной жизни, а к вечной молодости. А это не одно и то же.

– Да, Председатель.

– Сначала мы этого не знали и не понимали их мотивов. А без этого невозможно и правильно действовать. Их поступки непонятны даже Единому, их можно считать только еще одним подтверждением грешной природы. Но для нас это представляет определенную проблему. Стратегия, которую мы подготовили, не подходит при изменившейся ситуации… – Он замолчал и уставился в окно. Дети. Они настоящие дети, которые стали взрослыми и скоро состарятся, но ничему в жизни не научились и не хотят сами ничего добиваться. Они не признают дисциплину истинной веры. Как можно подействовать на взрослых детей? Он вспомнил лицо Хобарта Конселлайна, которое много раз видел в программах новостей, и представил, что через сто лет, когда его самого уже давно не будет в живых, то же самое лицо будет так же мерзко и противно улыбаться. И с ним будет уже иметь дело преемник его преемника. К тому же появится еще множество таких же, как этот Конселлайн.