Текст книги "Летучие образы (Истинные звезды)"
Автор книги: Элизабет Адлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)
ГЛАВА 28
Каролина с удивлением наблюдала, как Даная вихрем вылетела из студии, бросив через плечо своей ассистентке Фрости:
– Ради Бога, согласуйте свои действия.
С тех пор как месяц назад она вернулась из Вашингтона, казалось, она была на пределе. Больше, чем на пределе, думала Каролина. Она была похожа на одержимую женщину. Гримеры и парикмахеры скучали в безмолвии долгими часами, которые были вынуждены проводить в ожидании, модели тихонько переговаривались, с недоумением глядя на Данаю и за ее спиной делая друг другу знаки, что работать с ней просто невыносимо. Стилист Моника вынуждена была начать жевать бесконечные сладости, чтобы не нервничать, а бедная Фрости, разбросав всюду оборудование, старалась как-то влиять на нее и сдерживать, как готовый извергнуться вулкан.
В самом деле, со стороны Данаи было совершенно нечестно так обращаться с людьми, думала Каролина. Но фотографии Данаи были фантастичны, самые лучшие журналы хотели с ней сотрудничать, она была дорогим гостем для редакторов журналов мод.
Если вы работаете с Данаей, на вас падает отражение ее славы, поэтому, конечно, никто не уходил, но атмосфера в «Имиджисе» сильно изменилась. Каролине всегда нравилось думать, что «Имиджис» был чем-то вроде театрального клуба, где все друг друга знали и уважали талант каждой отдельной личности, но сейчас это больше напоминало какое-то провинциальное шоу с трагической развязкой. Даная-деспот – имя, которое прочно пристало к ней, хотя она об этом не знала, но Каролина очень опасалась, что они были правы.
«Совершенно определенно в этом замешан мужчина, разве не так всегда происходит?» – мрачно думала Каролина, спускаясь по лестнице и направляясь в третью студию, чтобы выяснить, что там было не так на этот раз. Гала рассказала, что все это происходило из-за Вика Ломбарди, телерепортера, с которым Даная познакомилась на съемках на острове Харбор. И конечно, с ним Даная сбежала в Вашингтон, оставив их на растерзание толпам раздраженных клиентов, перед которыми им нечем было оправдываться. Если это был способ Данаи так выражать свои чувства, то, несомненно, их отношения зашли далеко.
Она помедлила у дверей студии, пытаясь понять, что происходит внутри, но там царила тишина. Не было музыки, громких голосов, всхлипываний, смеха ребят из рок-группы. Больше не было ощущения, что здесь один за всех и все – за одного. Джесси-Энн и Даная были захвачены водоворотом событий собственной жизни и решали личные проблемы за счет «Имиджиса». А во всем виноваты мужчины!
Открыв дверь, Каролина увидела мрачную молчаливую сцену. Гала в коротком облегающем черном шелковом платье стояла, печально прислонившись к белой стене, сбросив замшевые туфли на каблуках, на лице с безупречно-изысканным макияжем – выражение усталости. Чтобы поддержать ее, Каролина ободряюще улыбнулась и подумала, что Гала обладает некоей магической красотой даже в выражении крайней усталости.
Фрости с банкой колы небрежно откинулась в кресле и выглядела бледной, но стойкой. Моника доедала какие-то сладости, обертки от двух конфет, съеденных раньше, скатанные в маленькие шарики, валялись под ногами. Гектор тихо курил в углу, хотя в «Имиджисе» курить было строго запрещено, а Изабель, облокотившись на ярко освещенный туалетный столик в уборной, внимательно разглядывала свое отражение в зеркале. Целый кронштейн изысканной одежды «от кутюр» нескольких лучших американских фирм ждал, пока Даная обратит на все это свое внимание, а рядом выстроились раскрытые чемоданы с аксессуарами – обувь, ремни, сумки, ленточки, шарфы.
– Я думаю, бесполезно спрашивать, что не так, – произнесла Каролина со вздохом.
– Все как обычно, только и всего, – пробормотала Моника, – обычная нахлобучка Данаи.
– Не совсем обычная, – поправила Гала устало. – Просто она четыре часа потратила на то, чтобы снять это платье, и ей не нравится ни один из снимков. Она обвинила Монику, что она не могла при помощи аксессуаров добиться того эффекта, который нужен, кричала на Гектора, что мои волосы не так уложены, но мы пробовали причесать их несколько раз, предлагали разные прически, но она всех их ненавидит. Изабель меняла оттенки макияжа, пробовала золотой и бронзовый, потом перешла к пурпурно-розовым тонам, она пробовала изобразить невинный взгляд, потом взгляд умудренного опытом человека, но Данае ничего не понравилось, она ничем не была довольна. А бедная Фрости просто ничего не могла сделать правильно.
– И во всем этом она винит Галу, – добавил Гектор. – Даная держит этого бедного ребенка под раскаленными лапами с одиннадцати утра, она даже не разрешила ей присесть, потому что платье настолько облегающее, что может расстегнуться… Моника должна стягивать его каждый раз, когда Изабель вынуждена переделывать макияж. Даже для всех нас это невыносимо, но только Бог знает, как терпит все это Гала! Знаешь, девочка, – сказал он, поворачиваясь к Гале, – ты – личико номер один Соединенных Штатов Америки. И ты не должна хлебать это дерьмо, ты можешь выбирать любую работу, какую захочешь, и любого фотографа.
Гала посмотрела на свои отекшие ноги в туфлях, которые были на полразмера меньше и нещадно впивались.
– Я уверена, что Даная не хотела нас обидеть, – прошептала она. – Просто глядя в объектив, она не видит того, что хотела бы видеть. И поэтому она расстроена, потеряна. Как вы не можете понять?
– Если честно, то не могу, – холодно ответила Фрости. – Она так же, как и я, великолепно знает, что и ты и это платье – все выглядит изумительно. Ей действительно не так уж много приходится делать, чтобы покупатели были счастливы: просто выбрать нужный ракурс и хорошее освещение, а у нас определенно все это есть.
– А ведет себя так, будто она – недоделанный Рембрандт, или некто в этом роде, – добавил Гектор, – и сводит нас всех с ума.
Стоя в проеме двери, Даная холодно смотрела на них.
– Это и в самом деле так, Гектор? Хорошо, если я свожу тебя с ума, тогда можешь уйти до того, как я тебя уволю.
– Это мне подойдет, – выпалил Гектор, глядя на нее.
– Вы, двое, прекратите, – резко сказала Каролина. – Совершенно ни к чему так далеко заходить. Ладно, у Данаи сегодня выходной день. Мы все имеем на это право, и ты тоже, Гектор. Вы люди, которые творят, и прекрасно знаете, что означает, когда все идет великолепно и все получается, и как тоскливо и безрадостно, когда неважно, что вы делаете, но нет этого полета и блеска. Дайте Данае отдохнуть, хорошо? Она так выкладывается, так старается в своих работах показать что-то совсем особенное.
– Я старалась, – поправила ее Даная, – но на этом – все, Я просто ухожу.
Они смотрели на нее, пораженные.
– Что ты собираешься делать? – требовательно спросила Каролина.
– Я ухожу. – Даная опустилась в кресло, откинулась на спинку и провела рукой по спутанным волосам, которые выглядели так, словно их разметал ураган.
– Я позвонила редактору «Вог» и сказала, что к этой одежде нельзя добавить ничего нового, чтобы преподнести ее с другой стороны. У меня лучшая модель, а я – лучший фотограф, и я просто ненавижу то, что мы делаем!
– Ты позвонила редактору «Вог» и сказала все это?
– Конечно, сказала. – Даная принялась внимательно рассматривать что-то на потолке, будто там была фреска Микеланджело из Сикстинской капеллы, легкая морщина легла меж бровей. Она была похожа на ребенка, который знал, что вел себя плохо, сердито думала Каролина, но понимал, что держит взрослых в своих руках.
– А нельзя ли узнать, что на это ответил редактор? – холодно осведомилась она.
– Конечно. Она согласилась с моими новыми идеями.
Взгляд Данаи нашел Галу – она все еще стояла, прислонившись к стене и все еще боялась сесть, чтобы не растянуть платье и держалась рукой за ноющую ногу.
Они молча ждали, что еще скажет Даная, но она молчала.
– Так, – начала Каролина, – а какая у тебя новая идея?
– Я просто сказала ей, что эта одежда очень стандартна, очень однообразна, в ней нет ничего нового, и она согласилась со мной. Я сказала ей, что этой одежде нужен настоящий старомодный шик, тот, который можно было увидеть в одежде двадцатых-тридцатых годов. Для того чтобы показать эту одежду, чтобы превратить ее в волшебные одеяния для чувственных женщин, нужна великолепная обстановка и изысканные позы, чтобы женщины в этой одежде превращались в тех женщин, которые бросают вызов мужчинам. Подумай, Гала-Роза, ты готова к этому? – бросила она насмешливо.
Гала пожала плечами:
– Я сделаю все, что ты скажешь, Даная. Гектор глянул с отвращением.
– Почему ты не постоишь за себя? – спросил он. – Что происходит с тобой, Гала-Роза?
– Гала-Роза очень мила, вот и все, – ответила Даная. – Она знает, что больше никто не сделает ее такой, какая она сейчас. Без меня Галы-Розы не существует.
Гектор посмотрел на Галу, ожидая, что она ответит, но Гала закусив губы, пунцово-красная, смотрела в пол.
– Это еще хуже, чем я думал, – неприязненно воскликнул он. – Ты не только воображаешь себя Рембрандтом, Даная, ты изображаешь из себя Господа Бога!
– А это так и есть в моем маленьком мире, – ответила Даная. – Кому это не нравится, могут уйти прямо сейчас.
– Значит, это буду я, хорошо! – Не оглянувшись, Гектор пошел в уборную и принялся шумно собирать ножницы, фены, щетки, расчески, шампуни в свой портфель, бубня под нос что-то о зазнавшейся богине.
– Гектор, пожалуйста, подожди! – Гала стояла в проеме двери, серые глаза умоляли его. – Она просто не знает, что говорит, она очень, очень… расстроена сейчас. Это тот парень. Я думаю, он очень обидел ее и поэтому она выплескивает свою обиду на нас, заставляя страдать. И нам достается то, через что она прошла сама, одна.
Гектор прекратил лихорадочно собирать вещи.
– Она сказала тебе это? – спросил он все еще злым голосом.
– Да… нет. Ну, скажем, она частично рассказала все это. – Гала не хотела пересказывать Гектору подробности, но в ту ночь, когда Даная вернулась из Вашингтона, она позвонила ей и попросила немедленно прийти. Гала пришла и увидела рассерженную, готовую расплакаться Данаю и Вика Ломбарди. Она искала выход среди бутылок шаманского, решив по-своему утолить печали, хотя терпеть не могла вкуса спиртного.
После второй бутылки сложилась история о том, что сказал ей Вик Ломбарди. Она не просила сочувствия или совета, она только просила, чтобы Гала была рядом, когда она вслух отстаивала свою правоту, настаивая на том, что права она, а он просто недооценивал ее работу, ее талант, ее личность. Потом она перешла к точке зрения Вика, плача и говоря, что, конечно, он прав – ее работа банальна, это просто технически хорошо выполненные снимки и она не научилась, как использовать это умение.
– Она признает, что у меня есть талант – жаловалась она, – но теперь уже я не так уверена в этом. Я никогда раньше не сомневалась в себе, Гала, и это ужасно, лишает меня покоя, подрывает все, что я знала, на чем строила свою карьеру…
– Поверь мне, – тихо сказала Гала Гектору, – Даная совсем не думает так, как говорит. Она злится на себя, а вовсе не на тебя, меня или любого из нас. Не уходи от нее, Гектор.
Он не мог противиться умоляющему выражению глаз Галы и, несмотря на свой гнев, уже немного расслабился.
– Хорошо, может, я тоже немного погорячился, – признал он. – Но, Боже, Гала, тебе не следует разрешать ей так разговаривать с собой. Это неправильно, и то, что она говорит, неправда!
– Может быть, – ответила Гала еле слышно, но в глубине души знала, что это правда. Без Данаи Гала-Роза, модель, не существовала.
– Пожалуйста, – начала Каролина, когда Гектор и Гала появились из уборной, – давайте сохраним все, как есть. Вы все нужны «Имиджису». Взглянем на вещи как они есть. Сама подумай, Даная, ты никогда не найдешь такого парикмахера, работой которого восхищалась бы так же, как работой Гектора, а ты, Гектор, знаешь, что Даная – лучший фотограф Нью-Йорка.
– Хорошо, извините, ребята, – сказала Даная, и неожиданно ее лицо утратило то стальное выражение. – Признаю, что была сегодня неправа, и покончим с этим. Извините меня. Слушайте, я всех угощаю шампанским. И самого лучшего шампанского для моей команды! Ведь мы все еще одна команда, да? – Она победно улыбнулась, зеленые глаза сверкали. Ее желтый бант сполз на затылок с растрепанных медных волос, рукава белой шелковой блузки засучены по локоть, и Гала подумала, что она напоминает слишком худого игрока в теннис. Но казалось, только она видела напряжение за ослепительной улыбкой Данаи и беспокойным блеском глаз… Даная была более хрупкой и ранимой, чем они могли предположить.
– Все в порядке, – согласился Гектор, подходя к Данае и целуя ее.
– О, ради Бога, принесите шампанского, – простонала устало Фрости, в то время как остальные обнимали и целовали Данаю. – И давайте же сделаем это шоу!
По дороге домой, сидя на заднем сиденье такси, Гала думала, как она скажет Маркусу, что в эти выходные она уезжает на работу… Даная не знала, как долго продлится это путешествие, она просто сказала, что недели на три, четыре, пять.
– Это не просто фотографирование моделей, это будет фотоэссе моды. «Вог» планирует выпустить его в трех номерах. Это будет триумф, Гала, вершина моей карьеры. Пока.
И это «пока» беспокоило Галу. Чего еще она хотела достигнуть? Дело в том, что Даная, со всей своей фантастической энергией, опустошала. Она устало откинулась на потертое сиденье такси. Она не обвиняла остальных, которые недоумевали, отчего она терпит от Данаи столько оскорблений. Она знала: они думают, что Даная оплела ее волшебными чарами, а Гала слишком слаба, чтобы бороться с волшебством, и может быть, так оно и было. Она смотрела на ноги в бело-серых туфлях, купленных всего несколько дней назад в роскошном и дорогом магазине на Мэдисон-авеню, вспоминая, как, бывало, она с тоской смотрела на витрины Бонд-стрит и те дешевенькие подделки, которые разваливались через несколько недель хождения по лондонским улицам в поисках работы. Сейчас у нее дюжина пар туфель от Россетти, платья от Валентино, одежда от Ральфа Лоренса, и если бы она захотела носить мех, то могла бы себе позволить купить его. У нее была своя квартира и то количество денег в банке, которое она считала огромным. Куда бы она ни шла, ее всюду узнавали, и она была блестящей моделью с ослепительным будущим. И что лучше всего, у нее была любовь Маркуса. Правда заключалась в том, что, не будь Данаи Лоренс, ничего бы этого у нее не было.
Расплатившись с таксистом, она проскользнула сквозь хлопающие двери, торопясь миновать элегантно-скромное фойе, которое было больше, чем все комнаты дома в Йоркшире, вместе взятые. Свежие цветы меняли каждые два дня – огромные, великолепные букеты роз, гвоздик и лилий, а лифт, отделанный светлым деревом, был по величине таким же, как ее спальня в Гартвейте. Повернув ключ, она открыла дверь своей квартиры, красивой, белой квартиры. Дом, который принадлежал только ей, где все было новым, ни к чему не прикасались чужие руки. Она сама поддерживала чистоту и порядок, надев джинсы и подвязав волосы шарфом, возясь с пылесосом, стирая пыль, моя раковины и ванну, с особым удовольствием абсолютного владения. Сначала она, правду сказать, боялась жить на двадцатом этаже – она думала, что никогда не сможет привыкнуть к вертикальным зданиям Манхэттена, они возвращали старые кошмары и страхи о Вейне Брейсуэлле, неустойчиво балансирующем на крыше, а земля так далеко под ногами, но постепенно начала привыкать, и ей удалось выбросить это из головы.
Сбросив изящные туфли, она, босая, прошла по мягкому белому ковру к телефону и включила автоответчик. Но от Маркуса сообщений не было, и, перейдя в спальню, она разделась и аккуратно развесила одежду. Стоя под резкими струями душа, она почувствовала, как усталость покидает ее ноющее тело; подняв голову, она подставила лицо воде, смочив волосы, смывая косметику и лак для волос, и с ними – напряжение рабочего дня.
То, чего не понимал никто – это то, что она любила Данаю. Даная была ее настоящим другом. Для Галы было настоящим шоком понять, что больше не придется быть бедной и одинокой. А Даная, познавшая успех, была такой же одинокой, как Гала в Лондоне. Все, для чего жила Даная, была работа, и все вечера и шоу, которые посещала Даная, не могли заменить личной жизни. Когда Даная ночью возвращалась в пустую квартиру, ее телефон звонил, чтобы пригласить ее на открытие, или требовал ее присутствия и ее работ на демонстрации моделей, но никто никогда не звонил, чтобы сказать: «Привет, Даная!», а потом посмеяться и посплетничать. Гала знала, что Броди Флитт потихоньку ушел из жизни Данаи, и больше не звонил, потому что какой мужчина захочет ждать случая, чтобы Даная вдруг изменила свое решение? А сейчас такая же катастрофа произошла с Виком Ломбарди, и на этот раз рана была очень глубока.
Она поможет Данае пережить это сложное время, как та помогла ей, клялась Гала, выходя из-под душа и вытираясь насухо, потому что друзья для этого и созданы. Если она сейчас откажется ехать с Данаей на съемки, то тогда этот крепкий, высокий, неколебимый фасад может треснуть и Даная будет уничтожена. Она просто надеялась, что Маркус поймет, вот и все.
ГЛАВА 29
Совершая привычный обход студий «Имиджис», Джесси-Энн печально думала о том, куда подевались радость и подъем. Дела шли прекрасно, слово «Имиджис» было на устах всего города, несмотря на то что они, как на качелях, раскачивались между черной и красной границей неплательщиков банка. Разве она не достигла успеха во всем, чем пыталась заниматься? В своей работе моделью? В «Имиджисе»? В браке и материнстве? Чего еще, спрашивала она себя, может желать женщина? Тогда почему не давало покоя это маленькое, беспокойное сомнение? Почему, когда «Имиджис» нуждался в ней, она стала сомневаться, а нужно ли ей ее детище?
Она скажет Каролине, что собирается меньше заниматься работой, решила она, когда шла в свой офис. А потом постарается убедить Харрисона сделать то же самое. Сейчас их разделяло огромное расстояние. Он был в Японии две недели, и она скучала по нему, как сумасшедшая.
Дверь в ее кабинет была открыта, и Лоринда раскладывала огромное количество бумаг на ее столе.
– Привет, Лоринда! – поздоровалась она. – Еще работа для меня?
– Несколько счетов. Я бы хотела, чтобы вы отдали распоряжение, прежде чем я оплачу их, – ответила Лоринда, отводя глаза от большого коричневого конверта, который она только что положила на поднос с корреспонденцией Джесси-Энн. Это был конверт с вырезками из газет, который она перепаковала, чтобы Джесси-Энн не узнала его.
Сев в большое голубое кресло, Джесси-Энн взяла счета и на некоторых проставляла свои инициалы, чтобы Лоринда знала, что их можно оплатить, а некоторые откладывала, чтобы их просмотрела Каролина. Когда она возвращала их Лоринде, она увидела большой коричневый конверт.
– Что это? – спросила она, улыбаясь. – Надеюсь, не счета?
– Не знаю, – пробормотала Лоринда, направляясь к двери, – когда я вошла, конверт уже лежал… Хорошо, спасибо, Джесси-Энн.
«Лоринда сегодня немного резка, – думала она, вскрывая большой конверт, – и ужасно торопится. Может быть, мы слишком загружаем девушку? Лучше потом переговорить об этом с Каролиной». Насколько она недолюбливала ее, настолько девушка хорошо делала свое дело, и ей не хотелось ее терять. Огромное количество вырезок высыпалось из конверта, и она решила, что это от еженедельной службы, которая присылала все, что появлялось в прессе об «Имиджисе». В замешательстве она смотрела на большое фото Харрисона и Мерри, танцующих щека к щеке в Сан-Франциско, потом еще одна фотография – смеющихся во время обеда в ресторане в Вашингтоне, и еще одна – у элегантного бассейна в Палм-Бич во Флориде. Она недоверчиво просмотрела подборку фотографий и колонки сплетен, задержавшись на фотографии Мерри и Харрисона в Японии за традиционным обеденным столом. На Мерри свободно задрапированное платье, она обнимала Харрисона за шею, прижимаясь к нему щекой.
Поза была настолько интимна, что у Джесси-Энн не осталось сомнений, что Мерри знала ее мужа так же хорошо, как и она сама, а может быть, и лучше…
Постоянно присутствующее чувство беспокойства, которое было раньше, выплыло на поверхность и обрело черты паники. Итак, Рашель была права в конце концов! И это послала Рашель? Могла ли Рашель быть такой жестокой, такой мстительной? Рассыпав вырезки по столу, она с щемящим сердцем увидела знакомый красный шрифт.
«Тебе следует вымыть рот с мылом, – шептала она, читая записку. – Ужасный, жестокий, безумный человек». А потом реальность происходящего дошла до нее, и рыдания ключом забили где-то в горле. Горючие слезы полились из прекрасных голубых глаз, и она причитала:
– Боже, сделай так, чтобы все это оказалось неправдой, пожалуйста… сделай, чтобы этого всего не было. – Но она знала, что это было, но даже не хотелось думать об этом, потому что было слишком больно. Ей не хотелось думать о Мерри – какая она хорошенькая, и очаровательная, и насколько доступна. И не хотелось думать о том, что Харрисон и Мерри вместе в Японии. Боль потерянной любви волной прокатилась по ней, и она смела вырезки в корзинку для бумаги. Через мгновение она уже проходила через голубые двери «Имиджиса» к такси, чтобы ехать домой. Домой? А был ли ее дом настоящим домом? Она помнила пригородный дом в стиле ранчо, чудесное детство – чистый дом, полный книг, журналов, пластинок, звонящий телефон, вкусные запахи, доносящиеся из кухни, друзья, которые постоянно заходили. Он был совсем обычный – маленький, потертый, веселый, настоящий дом…
Слезы заливали лицо, и она вытерла их уже намокшим платком, а такси прокладывало себе дорогу сквозь потоки машин.
– Не расстраивайтесь так, Джесси-Энн, – сказал водитель, узнав ее. – Вокруг всегда найдется полно мужчин! – Он узнал меня, думала она.
Стоя в ожидании лифта, она с гневом думала: «Как Харрисон мог так со мной поступить? Как он посмел? Думал ли он о счастье маленького Джона, когда, чтобы побыть с Мерри Макколл, летел через континенты?» Дрожа от накопившейся ярости, она влетела в квартиру и сразу же прошла в детскую на второй этаж, нетерпеливо зовя няню.
Джон заканчивал ужин, счастливо запустив пальцы в красное желе, которое стояло на подносе. Няня с удивлением смотрела на лицо Джесси-Энн со следами слез.
– Упакуйте все, няня, – скомандовала Джесси-Энн, целуя Джона и вытирая желе с его лица. – Мы уезжаем.
Няня с тревогой смотрела на нее: миссис Ройл выглядела очень расстроенной и совсем не походила на себя… Что-то произошло, она поняла это.
– Но, миссис Ройл, мы уезжаем в отпуск?
– Не в отпуск, няня. Просто упакуйте все вещи Джона, его игрушки… все. Мы уезжаем отсюда надолго.
Няня почти почувствовала, как бледнеет.
– Но, миссис Ройл, это слишком неожиданно. Я не смогу вот так, сразу, все собрать. И разве нам не нужно подождать мистера Ройла и поговорить с ним?
– Мы не будем говорить с мистером Ройлом.
– Мне необходимо время, – протестовала няня, зная, что подтверждаются самые худшие опасения относительно молодой миссис Ройл. Молодая женщина была слишком эксцентрична, металась и разрывалась между домом, работой и маленьким Джоном. Нет, решила няня, в этом не было ничего хорошего…
– Возьмите прислугу, чтобы они помогли вам, – сказала Джесси-Энн, снимая трубку и набирая номер отеля.
– Но, мадам, я думаю, что нам все же стоит поговорить сначала с мистером Ройлом. – Голос няни совсем затих, когда Джесси-Энн выразительно взглянула на нее. – Или, по крайней мере, с миссис Рашель Ройл…
– Через час мы уезжаем отсюда, няня. Будьте готовы, – сказала Джесси-Энн.
Через полтора часа она и Джон с дюжиной чемоданов и огромным количеством коробок с игрушками и недовольной няней переехали в лучшие апартаменты отеля «Карлайл».
Джон возбужденно бегал из комнаты в комнату, раскрывая буфеты, шкафы, и крутил кран биде в ванной до тех пор, пока струя не взлетела так высоко, что чуть не достигла потолка. Няня выглядела несчастной, и чтобы успокоить свои английские нервы, ей требовался чай. А Джесси-Энн заперлась в роскошной безликой спальне и плакала.
