Текст книги "Речной король"

Автор книги: Элис Хоффман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

Потепление закончилось, температура воздуха падала, и, хотя Элен должна была переживать по поводу собственной немощности, в такие ночи она больше беспокоилась о Полуночнике. Эйбел Грей тоже поглядывал на кота с беспокойством, как будто бы у него были равные с ней права переживать об этом звере.

– Кот мой, – напомнила ему Элен. – У меня есть счета от ветеринара, которые это подтверждают. Когда он лишился глаза, доктор сказал, что он подрался с другим котом, но я считаю, это сделал какой-то негодяй. Каждый раз, завидев подростка, он убегает. О чем, по-вашему, это говорит?

– Что он обладает высоким интеллектом?

Элен засмеялась, довольная ответом.

– Это был злой умысел. Поверьте мне.

– Их еще полно в этом мире.

На темном небе до сих пор выделялась синяя полоска, а по периметру лужайки зажглись фонари, похожие на желтые светящиеся глобусы, загорелись светлячками в ночи.

– Думайте себе что угодно, – сказала Элен, когда они пожелали друг другу спокойной ночи, – но это мой кот.

– Ладно, – согласился Эйб, направляясь к своей машине. Он помахал на прощание, когда пересек лужайку. – Только скажите это ему.

Когда наступила пятница, а за ней замаячили выходные, не заполненные ответственными делами и планами, Эйба не было среди тех, кто устремился в «Жернов», чтобы напиться и забыть, что понедельник наступит всего через два дня. Он был сейчас неподходящей компанией, это любой бы понял; даже Расселл Картер, самый покладистый из всех их друзей, отметил скверное настроение Эйба, когда они накануне вечером встретились в спортзале начальной школы, чтобы поиграть в баскетбол.

– Ну, я даже не знаю. – Расселл покачал головой. Эйб чертыхался по поводу каждой неудачной подачи. – Ты сегодня просто не ты, Эйб.

– Ага, ну да, и кто же я такой?

– Может, Тедди Хамфри, человек, знающий тысячи ругательств. Только не обижайся, – прибавил Расселл.

Кем бы он ни был, Эйб в пятницу после работы заскочил в мини-маркет при заправке и купил там упаковку из шести банок «Сэмюеля Адамса». Он собирался подробно изучить отчет о вскрытии тела Гаса Пирса, потом пойти куда-нибудь поесть. Он был жив и здоров, даже счастлив, ведь впереди был свободный вечер с одной початой и пятью дожидающимися своей очереди банками пива, но чем дольше он смотрел на отчет, тем больше его беспокоили некоторые детали… Отметины на лбу и спине мальчика признали повреждениями, полученными в результате движения тела в потоке воды. Здоровье у Пирса было прекрасное, хотя токсикологическая экспертиза выявила положительную реакцию на тетрагидроканнабиол, означающую, что за сорок восемь часов до смерти он курил марихуану.

От подобных официальных отчетов всегда веяло такой определенностью, что Эйба передергивало, факты неизменно заставляли его задумываться, ведь столько всего зависело от того, кто именно обнаружил тот или иной факт и какова его точка зрения на случившееся. Одна деталь особенно беспокоила Эйба, пока он расправлялся со второй банкой пива, беспокоила настолько, что он отнес оставшееся пиво на кухню и позвонил отцу во Флориду. Эрнест Грей знал реку Хаддан как никто другой, это о нем друзья шутили, что в один прекрасный день его придется хирургическим путем отделять от удочки. Во Флориде Эрнест купил себе лодку, к отчаянию матери Эйба, и начал ловить марлинов. Однако они не заменяли ему хадданской форели, и Эрнест постоянно тосковал по Хаддану. Однажды, когда Эрнест был еще совсем молод, он выудил самую большую форель за всю историю округа, из нее набили чучело, которое до сих пор было выставлено в ратуше, как раз над дверью, ведущей в транспортный отдел.

Сначала Эйб поговорил с матерью, Маргарет, что всегда было гораздо проще, потому что, когда трубку взял отец, последовала неизменно возникающая между ними неловкая пауза. Но напряженный тон переменился, как только Эйб упомянул, что утонул парень из Хаддан-скул.

– Неприятная ситуация, – произнес Эрнест.

– Что беспокоит меня больше всего, они нашли у него в легких фекальные массы.

– Ты хочешь сказать, человеческое дерьмо?

Теперь Эрнест по-настоящему заинтересовался.

– Именно человеческое.

Эйб принялся за третье пиво. Он чувствовал, что просто обязан это сделать, ведь была пятница, и он был один. Скоро к задней двери придет кот, будет скрести дверь лапой, стремясь оказаться дома, чтобы ни говорила Элен Дэвис.

– То, что говорится в отчете, просто невозможно, – заявил Эрнест с полной уверенностью. – Ничего подобного в Хаддане быть не может. Мы провели экологическую экспертизу, когда пропала форель. Именно тогда город принял самые суровые во всем штате законы о сточных водах.

Никто из них не упоминал, что еще случилось в тот год, как их жизни раскололись на части по непонятной им до сих пор причине, как будто вселенная взорвалась прямо под их крышей.

– Нескольким горожанам с Мейн-стрит пришлось устанавливать совершенно новые сточные системы, – продолжал Эрнест. – Обошлось это в целое состояние, так что они не были в восторге. Пол Джереми тогда был еще жив, он устроил огромный скандал по этому поводу, но мы настояли ради спасения реки, и с тех пор все стоки чистые. Так что не говори мне, что в Хаддане плавает дерьмо, потому что его там нет.

Эйб обдумал полученную информацию, затем позвонил Джоуи и попросил встретиться с ним в аптеке как можно быстрее.

– Надеюсь, оно того стоит, – сказал Джоуи, когда они встретились. Он заказал кофе и два пончика с повидлом, не потрудившись даже снять пальто. Ему было некогда устраиваться поудобнее, он не собирался засиживаться. – Мы с Мэри-Бет собирались провести приятный вечер, отправив детей в кровать. Она так злится на меня за то, что я никогда не бываю дома, что даже не позволяет садиться в собачье кресло.

Собака была маленький терьер, которого Джоуи ненавидел, подарок на последний день рождения Эмили, и жил он не во дворе в будке, а в любимом кресле Джоуи.

– Что, если в отчете о вскрытии имеются некоторые нестыковки? – спросил Эйб, понизив голос.

– Это какие?

– Что, если он утонул не в Хаддане?

– Чтобы меня убедить, тебе требуется только одно, – сказал Джоуи. – Доказательства.

– Я их еще не нашел. Пока не нашел.

– Так что же у тебя есть, приятель? Ничего?

Эйб положил на стойку фотографию Гаса.

– И что же это такое? – поинтересовался Джоуи.

– Я не знаю. Может, привидение?

Джоуи захохотал так громко, что его было слышно во всей аптеке.

– Ага, точно! – Он толкнул фотографию обратно по стойке. – А я реинкарнация Джона Кеннеди. – Он впился зубами в пончик с повидлом. – Младшего.

– Ладно. И что же это, по-твоему?

– По-моему, это чертовски плохая фотография. По-моему, тебе остается лишь надеяться, что эта цыпочка из школы, на которую ты запал, в постели справляется лучше, чем с фотоаппаратом.

– Может быть, образ на фотографии появился из-за энергетического поля, оставшегося после покойного.

Эйб не желал отказываться от этой мысли. Он помнил, как старые полицейские в участке настаивали, что убитый может запросто застрять где-нибудь между этим миром и следующим. Может быть, они просто пугали Эйба, уверяя, что всякий раз, когда поднимается ветер, один из таких покойников болтается в дверях, оставшись здесь, среди живых.

– Ты же шутишь, да? – спросил Джоуи. – Скажи, что не веришь в весь этот бред.

– Но у тебя вроде нет объяснения получше.

– Да его и не требуется, Эйб. Тебе хочется верить, что тот, кто уже умер, продолжает тем или иным способом существовать, я тебя понимаю, черт возьми, я тоже терял близких. Но если ты собираешься меня в чем-то убедить, предоставь мне доказательства. Что-то, что я мог бы увидеть, потрогать, почувствовать. А не привидений.

Точно так же Джоуи отреагировал давным-давно, когда Эйб рассказал ему, что слышит голос Фрэнка. Как только Эйб увидел тогда выражение лица напарника, он понял, что ему лучше помолчать. И теперь он чувствовал то же самое.

У Джоуи еще оставалось время, чтобы заскочить в мини-маркет за бутылкой вина и вернуться в объятия Мэри-Бет, так что он распрощался, оставив Эйбу счет. Когда он ушел, Эйб заказал очередной кофе, пока Пит Байерс искал в задней комнате одну из тех стерильных банок, в каких обычно носили мочу на анализ в центр здравоохранения в Гамильтоне. Эйб выпил уже слишком много, и у него гудела голова. Однако пульсация в висках не помешала ему отправиться дальше, как только он получил от Пита стеклянную банку. Была ветреная ночь, по небу быстро неслись тучи, освещенные луной. В такие ночи Фрэнк всегда нервничал. О нем говорили, что он неутомимый, что в нем слишком много энергии, но в последние годы Эйб думал, что, наверное, было в нем и что-то еще: боязнь темноты, самого себя и того, что творилось у него в голове. Когда они детьми играли в прятки, Фрэнк всегда брал с собой фонарик и никогда не отваживался заходить далеко в лес. Как-то раз Эйб натолкнулся на брата во дворе, тот глядел на тысячи звезд в небе так, как будто уже был среди них, без всякой надежды отыскать путь домой. Никогда еще Эйб не видел подобного одиночества, хотя Фрэнк находился всего в нескольких шагах от двери собственного дома.

Размышляя обо всем этом, Эйб едва не пропустил первый поворот, который выводил на дорогу к реке. Он остановил машину на песчаном берегу, затем пошел вперед, пока не оказался на территории Хаддан-скул, хотя и знал, что ни Глен, ни Джоуи не одобрили бы его. Он хотел подойти как можно ближе к тому месту, где Гас мог бы изначально упасть в воду, поэтому дошел до заросшего камышами берега рядом с «Меловым домом». Эйб не ощущал себя злоумышленником: никаких потных рук, никаких спазмов в животе. Он провел на этой реке больше времени, чем некоторые в собственном дворе, и до сих пор прекрасно помнил поездку на каноэ с отцом и дедом в то время, когда ему было года три-четыре, помнил зеленые кроны деревьев над головой и плеск воды, когда они двигались вниз по течению. Каждый раз, когда он пытался заговорить, взрослые шикали на него, говоря, что он распугает всю рыбу. Они в тот день пробыли на реке так долго, что Эйб заснул на дне лодки и проснулся, искусанный комарами. Никто не верил ему после, когда он говорил, что во сне слышал, как рыба проплывает под лодкой.

Эйб пришел на древнюю плоскую скалу, откуда они с Джоуи ныряли летом, пробираясь сюда, когда учеников распускали на каникулы и не было никого, кто мог бы обвинить их в нарушении границ частной собственности и нажаловаться родителям. Камышей оказалось больше, чем помнил Эйб, густо растущие кусты боярышника хватали его за ноги. Но он все равно добрался до скалы, ботинки у него промокли, потом он опустился на колени, и джинсы промокли тоже. Он набрал воды в стерильную банку, затем надежно закрыл ее и сунул обратно в карман куртки.

К этому времени похолодало настолько, что Эйб видел, как его дыхание вырывается струйками пара. Скоро вода на отмелях покроется коркой льда, такой тонкой, что ее и не заметишь, пока не бросишь камень. Поскольку Эйб все равно зашел уже слишком далеко, он двинулся еще дальше, прошел мимо ангара для лодок. Забавно, как люди умудряются скрываться от самих себя, но он действительно не понимал, где находится, пока не оказался рядом со «Святой Анной». Живые изгороди шуршали на ветру, прозрачные, подсвеченные луной облака неслись по небу. Он прекрасно видел в окне Бетси. Она, в хлопчатобумажном халате, с волосами, мокрыми после душа, сидела в кресле с потертой обивкой, поджав под себя голые ноги, и просматривала фотографии учеников. Лампа в глубине комнаты давала слабый свет, поэтому заглядывать в освещенное окно было все равно что смотреть внутрь пасхального яйца с заключенной внутри его картинкой, такого, которое можно держать в руке и заглядывать, когда пожелаешь.

Глядя на нее с улицы, Эйб чувствовал себя отчаянным и дерзким, точно так он ощущал себя в те годы, когда грабил чужие дома. В очередной раз он был жертвой желания и обстоятельств. Он слышал голоса девочек, доносящиеся из спального корпуса, ощущал запах реки, острую смесь сырости и гнили. Он отодвинул ветку, заслонявшую ему вид. Разница между прошлым и настоящим в том, что сейчас он взрослый мужчина, который сам принимает решения, а не мальчишка, лезущий в дом к директору школы. Никто не неволил его торчать под окном Бетси, здесь не было ни запоров, ни замков. Человек разумный развернулся бы и побежал, но эта ночь не имела ничего общего с разумом. Каждый раз, арестовывая кого-нибудь, Эйб всегда старался представить, какими мотивами руководствовался правонарушитель. «О чем ты думал, приятель?» – спрашивал он время от времени, дожидаясь «скорой помощи» вместе с подростком, который разбил машину папаши, или отвозя в тюрьму в Гамильтон мужчин, которые слишком часто и слишком сильно поколачивали своих жен. В последний раз он имел дело с парой мальчишек, которых поймали на воровстве сигарет из мини-маркета. «О чем вы думали?» – спрашивал он, вытряхивая содержимое их рюкзаков. Мальчишки были испуганы, ничего не отвечали, но Эйб наконец узнал ответ: они вообще не думали. В какой-то миг они стояли в темноте, не собираясь делать ничего из ряда вон выходящего, а в следующий уже действовали, подчиняясь инстинкту, рвались вперед с одной-единственной мыслью в голове: «хочу», или «мне нужно», или «я должен заполучить это сейчас же».

Всегда оставалась возможность отступить и найти другой путь; при взгляде назад, в прошлое, все неверные решения и ошибки становятся совершенно очевидны, и даже самые бестолковые личности понимают, насколько нелепо себя вели. Позже Эйб гадал, вел бы он себя так же безответственно, если бы не приступил к пиву в такую рань, если бы остановился на аптеке, если бы уехал назад, взяв воду из реки. Стоило ему изменить один шаг, и он избежал бы всех остальных, но цепочка неверных решений привела его под окно Бетси и заставила застыть там.

Он подумал о том мальчике, который погиб, ушел настолько рано, что никогда еще не смотрел на женщину вот так, весь завязанный в тугой узел, распаленный собственными желаниями. Глядя в залитое желтым светом окно, выискивая прекрасное усталое лицо Бетси, Эйб чувствовал собственный голод, голод был мучителен, и Эйб ненавидел себя за него, но не мог от него отречься. Если он останется еще на какое-то время, то, наверное, обогнет здание и зайдет с другой стороны посмотреть, как она готовится ко сну, и кто он после этого будет? Один из тех типов, с какими сотни раз имел дело, было ли это на дороге после аварии или же на стоянке у «Жернова», – человек, который уже утратил контроль над собой.

Заставив себя отвернуться, Эйб подумал обо всех тех случаях, когда ему было наплевать: о девушках в школе, с которыми он целовался так бездумно, о женщинах, с которыми жаркими летними ночами ходил плавать на реку. Их было слишком много, да что там, один раз это было даже с Мэри-Бет на Новый год, когда они оба слишком много выпили: горячечный, нелепый случай, о котором оба они благоразумно предпочли позабыть. Ему было наплевать на всех этих женщин, на всех до единой, большое достижение для такого деликатного человека, как Эйб, достижение, которым он гордился, как будто бы никого не любить являлось для него делом чести. Поэтому для него стало сильным потрясением обнаружить, что он может желать кого-то так сильно, как желал Бетси. Он-то думал, будто пройдет по жизни, не испытав боли, он думал, что одиночество станет ему утешением, поможет ему прожить до конца его дней, но он ошибался. Дед всегда говорил ему: любовь никогда не приходит, вежливо стучась в парадную дверь, как добросердечный сосед, и спрашивая разрешения войти. Наоборот, она поджидает человека в засаде, набрасывается, когда он меньше всего ожидает, когда не может защититься, и даже у самого большого упрямца, каким бы тупоголовым или неверующим он ни был, не остается иного выбора, как только сдаться, когда такая любовь является к нему.

ЖЕНЩИНА ПОД ВУАЛЬЮ

В конце месяца пошел холодный дождь, капал, не переставая, час за часом, пока его ритм не остался единственным, что слышали люди. Это был необычный дождь, потому что он был черным, дождь из водорослей, древний феномен, который пожилые горожане помнили со времен своего детства. Например, миссис Эванс и миссис Джереми в детстве как-то играли под черным дождем, и им совершенно заслуженно досталось от мамаш, когда они явились домой в мокрой почерневшей одежде. Теперь обе соседки стояли, каждая под укрытием своего крыльца, и переговаривались, замечая, как сильно всем повезло, что этот дождь не прошел весной, тогда все сады были бы погублены странной субстанцией, шток-розы и дельфиниумы покрылись бы черной слизью, их листья сделались бы черными как уголь.

Люди надевали плащи и шляпы, чтобы добежать от машины до дома или до магазина. У задних дверей стелили коврики, но, несмотря на все предосторожности, черные следы все равно тянулись по полу и коврам, дюжины зонтиков были испорчены, и их пришлось выбросить в мусорные бачки. В Хаддан-скул лицо статуи доктора Хоува сделалось угрюмым и черным, и каждый, кто подходил к нему близко, ускорял ход, поскальзываясь на лужах, которые как будто состояли из чернил. Бетси Чейз, кажется, была единственной, кто извлек какую-то пользу из черного дождя: она решила отправить своих учеников в город, чтобы фотографировать его в свете столь странных обстоятельств. Хотя на большинстве проявленных позже снимков не получилось ничего, кроме смазанных пятен, было среди них и несколько запоминающихся образов, в том числе и Пит Байерс, выметающий черные лужи со своей дорожки, Дик Джонсон, мрачный, без рубахи, поливающий из шланга каноэ в ангаре, и два черных лебедя, прячущихся под деревянной скамейкой.

Когда дождь наконец закончился, сточные канавы были полны водорослей, а весь город провонял плесенью и рыбой. Некоторые привычные места были затоплены: котловина вокруг городской ратуши, задние дворы тех домов, которые стояли ближе всего к железнодорожным путям, сырой подвал «Мелового дома». Привезли гидравлический насос, и, пока все суетились, гадая, как лучше выкачать грязь, затопившую подвал «Мелового дома», и переживали, насколько очередная серьезная буря скажется на конструктивной целостности здания, Бетси воспользовалась моментом, чтобы подняться на чердак в комнату Гаса, теперь пустую, если не считать письменного стола и кровати. Оконные рамы были забрызганы черными водорослями, и только слабый, цвета рыбьей чешуи, свет проникал сквозь них. Дождь просочился под раму, оставив черные пятна на подоконнике. Несмотря на скудное освещение, Бетси отсняла одну пленку, запечатлев каждый угол комнаты.

Оказавшись в темной комнате, Бетси была готова к появлению на пленке любых странностей, но там оказались только потолки и двери, белые стены и одинокая кровать, не застеленная и ничем не примечательная. Этим вечером, встретившись за ужином с Эриком, Бетси все еще размышляла, что же такое случилось с первой пленкой. Она поняла, что разочарована отсутствием на снимках нового образа.

– Ты когда-нибудь думал о том, что будет после? – спросила она Эрика за ужином.

По причине особенного времени года подавали суп с индейкой и пирог с картофелем и пореем. Обеденный зал был украшен шляпами пилигримов, которые на ниточках свисали с потолка.

– Кафедра на гуманитарном отделении, – нисколько не колеблясь, ответил Эрик. – В конечном итоге перевод в университет.

– Я имею в виду – после смерти.

Бетси помешала суп. Кусочки морковки и рис всплыли на поверхность мутной похлебки.

– Если повезет, нас обоих похоронят на кладбище Хаддан-скул.

Бетси задумалась над его словами, потом отодвинула от себя тарелку.

– Откуда ты знаешь, что я тебе подхожу? – спросила она вдруг. – Почему ты так уверен?

Не успел Эрик ответить, как в их сторону двинулся Дак Джонсон с нагруженным подносом.

– А вы будете есть этот фруктовый пирог? – спросил он, вечно голодный.

– Угадай, кого Боб Томас пригласил на День благодарения? – похвастался Эрик, передавая ему свою порцию десерта.

– Мои поздравления. – Дак жизнерадостно закивал. – Молодчина!

Только главы кафедр приглашались на обед к декану в этом году, когда состояние здоровья Элен Дэвис ухудшилось, так что Эрик сделал шаг вверх по служебной лестнице. Однако сообщение о приглашении на обед было совершенной новостью для Бетси, которая планировала на праздничные дни поездку в Мэн. Было бы здорово сбежать на время, не только от школы, но и от вероятности натолкнуться на Эйба Грея, отправившись по делам в город.

– Мы можем съездить в Мэн когда угодно, – заверил ее Эрик.

Хотела бы Бетси забыть о предостережении Элен Дэвис! С другой стороны, у кого время от времени не возникают сомнения? Ни одна пара и не должна жить в вечном согласии или проводить каждый миг жизни, купаясь в счастье. Достаточно посмотреть на Карлин Линдер, которая должна была бы радоваться, что Гарри Маккенна так ее обожает. Остальные девочки из «Святой Анны» ходят за ним по кампусу, будто стая прирученных птиц, а Карлин начала его избегать. Она чувствовала неодобрение Гаса каждый раз, когда оставалась с Гарри, и со временем начала замечать те особенности, о которых предупреждал ее Гас: улыбку, которая надевалась и снималась по желанию, эгоистичность, уверенность, что его собственные потребности должны стоять в основе мироздания. Она все больше и больше отдалялась от Гарри. Если он приносил ей шоколадки, она говорила, что не может есть сладкого. Если Гарри заходил за ней, она посылала кого-нибудь из соседок сказать ему, что уже легла спать, слишком устала или нездорова, поэтому не может ни с кем встречаться.

Гарри, привыкший всегда получать то, чего хочется, лишь сильнее желал ее, когда она его избегала.

– Он о тебе беспокоится, – говорила Эми Эллиот Карлин, поскольку Гарри начал исповедоваться Эми, которая умела быть хорошей слушательницей, когда это требовалось для достижения цели.

Эми обладала обманчивым голоском маленькой девочки, но за ним скрывалась личность, твердо намеренная добиваться желаемого, а желаемым в данном случае был Гарри. Поскольку Карлин уже заполучила его, Эми начала подражать стилю соседки в надежде перетянуть на себя часть ее везения. Она закалывала волосы серебристым зажимом, а ее новое фирменное пальто из шерсти отдаленно напоминало покрой пальто Гаса.

– Что случилось? – спрашивала Эми. – Если ты больше не хочешь Гарри, поверь мне, на него найдется много желающих.

Девушки вроде Эми верили, что получат желаемое, стоит только скрестить пальцы или загадать на звезду, но Карлин было невозможно обмануть. Она несла в себе горе и не могла выпустить его. Бетси заметила этот феномен, когда фотографировала команду пловцов для информационного бюллетеня совета выпускников. Когда начала проявляться та самая фотография, Бетси пожалела, что рядом нет Эйба Грея, тогда он собственными глазами увидел бы, что начало возникать в ванночке с проявителем. Любовь, как ничто другое, похожа на свет, она освещает нечто, о существовании чего никто бы даже не догадался в темноте. Карлин Линдер стояла в последнем ряду улыбающихся девчонок, мрачное выражение лица выделяло ее среди остальной группы. Руки скрещены на груди, уголки рта опущены, но, хотя она стояла как бы в отдалении от других, Карлин была не одна. Он был рядом с ней, стоял, вытянувшись на фоне холодных голубых кафельных плит, сотканный из равных частей жидкости и воздуха, вытащенная из воды рыба, мальчик, лишившийся земной формы, захлебнувшийся и в этой жизни, и в следующей.

Когда Мэтт Фаррис переслал факс лабораторного заключения, результаты были такими, как предсказывал отец Эйба. Вода была чистейшая, в ней присутствовали следы рыбьей икры и водорослей, и ничего больше.

– Не отвлекай меня, – сказал Джоуи, когда Эйб подходил к нему с отчетом. – Я подсчитываю наши месячные расходы.

Эйб стоял перед ним, рубаха вылезла из штанов, на лице застыло странное выражение, можно подумать, будто он никогда в жизни не слышал о месячных расходах. С той ночи, когда подглядывал в окно за Бетси Чейз, он все время был занят и чрезвычайно рассеян. Он так часто забывал выносить мусор, что у задней двери скопилась целая куча, он ни разу не проверил почту, так что отдельные счета и рекламные проспекты начали вываливаться из почтового ящика перед домом. Этим утром он по ошибке надел один из старых костюмов деда, вынутый из дальней части шкафа. Пиджак пришелся как раз по его худощавой фигуре, и он удивился, насколько хорошо он сидит. Эйб и не думал, что он такой же высокий, как дед, но оказалось именно так, и поскольку время уже поджимало, он так и пошел на работу в этом костюме.

– Отличный костюм, – заметил Джоуи. – Ты в нем просто другой человек.

Эйб положил заключение из лаборатории поверх столбцов цифр, над которыми трудился Джоуи. Напарник взглянул на распечатку, затем откинулся на стуле.

– И что?

– А то, что человеческие экскременты обнаружены в легких мальчика, зато в реке Хаддан их нет.

– Я повторю. – Джоуи залпом допил остывший кофе и передернулся от горечи. – И что?

– Для тебя это не имеет никакого значения?

– Не больше того, что мне приходится по выходным работать охранником, чтобы скопить на поездку в «Дисней уорлд». Для меня ничто не имеет значения. И с чего бы? Это совершенно ничего не значит.

– Ты просил доказательств. Вот они. Он утонул не в реке.

Джоуи смотрел на старого друга так, словно тот сошел с ума. Возможно, так оно и было. Все, чем занимался Эйб всю прошедшую неделю, подтверждало это предположение.

– Знаешь, почему ты так думаешь? Все из-за того, что ты ни с кем не спал уже целую вечность и тебе больше нечем занять мозги, только и остается что выдумывать нелепые версии, основанные на пустом месте. – Джоуи подтолкнул бумагу обратно к Эйбу. – Оставь это дело в покое.

Эйб хотел бы просто положить в папку заключение из лаборатории и забыть об этом деле, которым ему вовсе не поручали заниматься, но он был не такой человек. Незадолго до полудня он отправился поговорить с Гленом Тайлзом. Эйб выбрал для этого совершенно неподходящий момент. У Глена было повышенное кровяное давление, и жена держала его на голодной диете, чтобы беречь сердце: перед ним на столе стоял творог и лежало одинокое яблоко. Эйбу следовало бы знать, что обед не лучшее время для разговоров с начальством, но он все равно вошел. Глен пробежал глазами заключение, затем уставился на Эйба:

– Ты хочешь, чтобы я читал за едой о дерьме?

– Я хочу, чтобы ты прочитал об отсутствии дерьма.

Эйб сел напротив Глена, глядя, как тот читает. Закончив, Глен отдал бумагу Эйбу и тут же принялся за свой творог.

– Я считаю, что мальчик утонул не в Хаддане, – сказал Эйб.

– Угу, Эйб, а может, он вообще был пришелец. Об этом ты никогда не думал? – Глен ел, как ест умирающий с голоду человек. – Или, может быть, все это просто сон. Может, это мой сон и тебя на самом деле тут вообще нет, ты просто мне снишься. И значит, я могу заставить тебя делать то, что мне захочется. Я могу прямо сейчас заставить тебя встать на голову или закудахтать как курица, если пожелаю.

– Его могли убить где-то в другом месте, а потом уже бросить в реку, – настаивал Эйб. – Я говорил об этом с Эрнестом. Ты же знаешь, он последний человек, готовый принять мою точку зрения, но даже он считает, что здесь что-то не сходится.

– Это меня нисколько не удивляет. Твой отец и раньше пытался хвататься за соломинку. – Повисло неловкое молчание, и в итоге Глену ничего не оставалось, кроме как извиниться. – Прости, – проговорил он. – Это я зря сказал.

– Видишь ли, речь идет сейчас не о Фрэнке, а о Гасе Пирсе, в легких которого найдено дерьмо, хотя его вытащили из реки, которую вычистили больше двадцати лет назад. Возможно, это самая чистая речка во всем треклятом штате!

– Ты, Эйб, может, и недоволен, однако в Хаддан-скул все совершенно удовлетворены нашим расследованием. Они даже прислали благодарственное письмо, и более того, фонд ассоциации выпускников сделал на добровольных началах денежное пожертвование. Они считают, мы отлично поработали, и я с ними согласен. Парень утонул в реке. Конец истории.

Эйб согнул заключение пополам и убрал в карман пиджака, туда, где уже лежала фотография погибшего мальчика.

– Вот в этом ты не прав. С самого начала не прав.

– Это на тебе костюм Райта? – спросил Глен, когда Эйб уже уходил. – Просто он тебе велик.

Эйб доехал до мини-маркета, купил кое-что на обед и поехал дальше. Ему не приходилось задумываться, когда он ехал по Хаддану, он знал его так хорошо, что мог бы с тем же успехом придумать его сам. Он мог есть бутерброд, думать о сексе и убийстве и в то же самое время ехать по улицам. Он выехал на семнадцатое шоссе, размышляя о своих дальнейших действиях и интуитивно двигаясь в сторону дедовской фермы. Кроме костюма Райта он обнаружил в глубине шкафа узкий черный галстук, который, как он только что сообразил, душит его, Эйб распустил галстук и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, наконец-то дышать стало легче.

Эта часть Хаддана изменилась больше всего с тех пор, как Эйб был мальчишкой. Сейчас дома выросли там, где тогда тянулись поля, а на том месте, где когда-то с лотка у фермы Хейли продавали желтую фасоль и капусту, стоял магазин «Заплати и обрети». Ухабистая грязная дорога, на которой Эйб ловил идущий в школу автобус, была заасфальтирована, но хотя бы поля вокруг фермы деда сохранились в прежнем виде. Ферма была оформлена на имя Эйба, и он не мог заставить себя продать землю кому-нибудь из тех дельцов, которые все время зондировали почву, выслеживая его и предлагая постоянно растущие суммы. Подъехав к дому, Эйб посидел в машине, доедая обед и наблюдая за певчими птицами, которые летали над лугом так низко, что крыльями задевали высокую траву. Сегодня Эйб ощущал свое одиночество в этом мире. Он прожил в городке всю свою жизнь, рос вместе с Джоуи, Мэри-Бет, Тедди Хамфри и остальными, но среди них не было ни одного человека, у которого он хотел бы спросить совета. Как жаль, что он не может поговорить с дедом, вот в чем беда. Райту Грею можно было доверять. То, что ему рассказывали, не уходило дальше его – он терпеть не мог тех, кто выставляет на всеобщее обозрение свои личные проблемы или жалуется на судьбу, – и уж слушать дед точно умел.

Эйб вышел из машины и зашагал в поле. Луговые травы, хотя и побуревшие, сладко пахли. Весь мир казался ему в этот миг загадкой, и он размышлял обо всем, что пока не успел сделать. Желание обладать Бетси раскрыло перед ним сотни других возможностей, и теперь он был человеком, сдавшимся на милость собственной тоски. Похолодало, а Эйб был без пальто, ветер задувал прямо под костюм деда, Эйб ощущал его на коже так, словно вообще был голый. Поле от дороги отделял забор, но Эйб перелез через него. Здесь трава доходила ему до пояса, но он все равно лег на спину. Он глядел на облака и небо над головой. Из этого положения он слышал северный ветер, но и только, – ветер пролетал над ним. Эйб почему-то почувствовал себя счастливым, в первый раз за долгое время. Никто в мире не знал, где он сейчас, а он был здесь, в траве, думал о любви и о том, как вдруг встретил ее, пусть и поздно, и как благодарен за это, как сильно и безоговорочно изумлен.