Текст книги "Речной король"

Автор книги: Элис Хоффман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

– С вами все будет хорошо, – прошептала Карлин.

Это была совершенная неправда, и мисс Дэвис это знала, но она все равно была тронута, когда заметила, как побледнела девочка, – обычно люди бледнеют так, когда по-настоящему переживают, действительно обеспокоены.

«Не забудь выключить духовку», – хотела сказать Элен девочке, но она смотрела на розы за окном, потрясающие алые розы сорта «Линкольн». До нее доносилось умиротворяющее гудение пчел, как всегда бывает в июне. Каждый год в это время территория школы взрывалась пятнами белого и красного, расцвечивалась лентами персикового, розового и золотого, все благодаря Анни Хоув. Некоторые говорили, что пчелы слетаются сюда со всего штата, привлеченные розами Хаддан-скул, и все знали, что местный мед отличается особенной сладостью. «Не забудь радоваться жизни, по которой идешь», – хотела сказать Элен, но вместо этого взяла девочку за руку, и они вместе ждали, пока приедет «скорая помощь».

Это была бригада добровольцев, мужчин и женщин, которых оторвали от ужина, и, как только вошли в комнату, они сразу поняли, что сегодня им никого не спасти. Карлин узнала некоторых членов бригады, здесь была женщина, которая руководила школой танцев, человек из мини-маркета и еще два школьных охранника, мимо которых Карлин ходила много раз, но никогда не обращала на них внимания. Женщина из школы танцев, Рита Имон, измеряла пульс Элен и выслушивала сердце, пока остальные вкатывали баллон с кислородом.

– Отек легких, – сказала Рита Эмин остальным, затем повернулась к Элен. – Не хочешь ли кислорода, дорогая? – спросила она.

Элен отмахнулась от предложения. Над ней было голубое небо и столько роз, тех самых, которые во время дождя источают аромат клевера, и других, от которых на пальцах остаются лимонные разводы, и роз цвета крови, и роз белых, как облака. Срежешь одну розу, и на ее месте вырастут две, говорят садовники, и так оно и было. Розы были одна краше другой, и такие красные, как драгоценные камни. Элен Дэвис пыталась сказать: «Посмотрите на них», – но единственный звук, который ей удалось выдавить из себя, убедил их в том, что она задыхается.

– Отходит, – произнес один из добровольцев, человек, который выполнял свою работу достаточно долго; он даже не вздрогнул, когда Карлин заплакала.

Это был один из охранников, сын Мари и Билли Бишопа, Брайан, он довольно долго работал в Хаддан-скул и даже некоторое время назад чинил мисс Дэвис холодильник. Все говорили, будто мисс Дэвис противная, но Брайан ни разу этого не замечал, она усадила Брайана за стол, пока он работал, больше никто в школе не делал ничего подобного. Она дала ему в тот жаркий день стакан лимонада, и теперь Брайан Бишоп отвечал ей добром за добро. Он взял мисс Дэвис за свободную руку и сел напротив Карлин, как будто у него дома не простывал ужин, как будто у него было полно времени.

– Она уходит без страданий, – сказал он Карлин.

Кто-то из бригады, должно быть, выключил духовку, когда заходил в кухню позвонить в полицейский участок и сообщить о смерти в кампусе, потому что несколько часов спустя, когда Карлин вспомнила о пудинге и поспешила вынуть сковородку, пудинг оказался прекрасно пропеченным, а сироп сверху пошел пузырями и был еще теплый. В директорском доме догадались, что что-то происходит, когда подъехала «скорая помощь». Доктор Джонс вызвал Боба Томаса, который отправился выяснить, что же случилось, и очень удивился, поняв, что откуда-то знает шофера из медицинской бригады. Человек, которого Боб Томас так и не смог вспомнить, был Эд Кемпбелл, из обслуживающего персонала, он косил лужайки и посыпал солью дорожки в Хаддан-скул уже больше десяти лет. Стоял мрачный вечер, дурные предчувствия так и витали в воздухе.

Боб Томас дождался звонка из больницы в Гамильтоне; ему сообщили, что свидетельство о смерти оформлено, и он велел дежурному охраннику позвонить в колокол часовни. Все собрались в обеденном зале, и тогда было объявлено о смерти Элен Дэвис. Она проработала в школе так долго, что никто не мог себе представить жизнь без нее, никто, кроме Эрика Германа, который уже сбился со счета, сколько лет он ждал, пока освободится место заведующего кафедрой.

– Если она была так сильно больна, это самый лучший исход, – сказал Эрик, когда увидел, насколько расстроена Бетси.

Но его слова ее совершенно не утешили. У Бетси было такое чувство, будто что-то уронили в колодец, что-то ценное и незаменимое, мир стал казаться гораздо меньше, когда мисс Дэвис перестала быть частью его. Бетси извинилась и пошла в «Святую Анну», небо было черное, звездное, холодное и бездонное. Северный ветер сотрясал деревья, но в зеленой беседке за «Святой Анной» спали в ветвях два кардинала, один серый, как древесная кора, а второй алый, как сердцевина розы.

Карлин все еще находилась в кухне, наводила порядок. Она надела один из белых фартуков мисс Дэвис и была по локоть в мыльной пене, она плакала, отчищая кастрюли. Карлин выпила уже три бокала мадеры, которая стояла в шкафчике под мойкой, и вино сильно на нее подействовало: лицо у нее пошло розовыми пятнами, а глаза покраснели. Первый раз за все время черный кот не просил, чтобы его выпустили в темноту, вместо этого он сидел на столе и неуверенно мяукал. Когда Бетси вошла, она бросила пальто на кухонный стул и посмотрела на полупустую бутылку мадеры.

– Можете меня заложить, если хотите. – Карлин вытерла руки и села за стол напротив мисс Чейз. – Хотя я никому не говорила, что вы водите к себе мужчин.

Они пристально смотрели друг на друга, у обеих от запаха роз кружилась голова, губы пересохли от горя. Бетси налила себе вина и заодно заново наполнила пустой бокал Карлин.

– Это был один-единственный мужчина, – сказала Бетси. – И я не обязана перед тобой оправдываться.

– Мисс Дэвис была к нему неравнодушна. Она пригласила его на рождественский обед. Это, конечно, не мое дело, но лично мне кажется, что он, безусловно, достойнейший из мужчин.

У мадеры было насыщенное, терпкое послевкусие, идеально подходящее к сложившимся обстоятельствам. Несколько дней назад Бетси дошла до телефонной будки у аптеки и позвонила Эйбу, но, как только он ответил, она повесила трубку, совершенно лишившись самообладания от звука его голоса.

– Все уже позади, и я не хочу об этом вспоминать.

Карлин пожала плечами:

– Вам же хуже.

– Что это за запах? – спросила Бетси.

Запах роз был теперь повсюду. И совершенно точно, аромат был слишком уж цветочный, чтобы исходить от пудинга, стоявшего на столе. Бетси изумилась, узнав, насколько хорошо Карлин готовит, она и не думала, что кто-то еще делает десерты из остатков, когда для всего придуманы растворимые заменители, для всего, кроме любви и брака. Бетси посмотрела в окно и заметила сидящих в ветвях кардиналов, она смутилась – на мгновение она приняла их за розы.

Они выпустили кота, когда он начал мяукать под дверью, затем заперли квартиру, хотя здесь нечего было красть. Пройдет всего несколько дней, и команда технического обслуживания оставит в квартире только голые полы и стены, отправит мебель в социальный магазин при церкви Святой Агаты, а сложенные в коробки книги – в букинистический в Миддлтауне. К этому времени запах роз сделался таким сильным, что Карлин начала чихать, а Бетси ощутила, как на самых нежных участках кожи вздуваются волдыри: у основания шеи, под коленями, между пальцами на руках и ногах. Запах роз просачивался в коридоры, поднимался по лестницам, заползал под закрытые двери. В эту ночь все девочки, которым было о чем сожалеть, ворочались и метались, горели от жара во сне. Эми Эллиот, с ее кошмарными аллергиями, покрылась сыпью, а Морин Браун, которая не переносила розовую пыльцу, проснулась с черными пятнами на языке, в которых школьная медсестра признала пчелиные укусы, хотя, конечно, такой диагноз был просто невероятен в это время года.

Заупокойная служба была назначена на утро субботы в церкви Святой Агаты, в последнее холодное утро января. Присутствовало несколько горожан, в их числе Майк Рэндалл из банка и Пит Байерс, который заказал цветы в «Счастье цветовода» и сидел на первой скамье вместе с племянником и Карлин Линдер. Эйб пришел уже к концу службы, одетый в старое дедово пальто, поскольку своей одежды, подходящей к случаю, у него не оказалось. Он остался в последнем ряду, где ему было удобнее всего, кивнул Рите Имон, которая пришла засвидетельствовать свое почтение, как делала всегда, если их бригада неотложной помощи имела несчастье потерять пациента, позвонившего по 911. Он махнул Карлин Линдер, похожей на какого-нибудь эльфа из ада с остриженными волосами и в поношенном черном пальто, готовом разойтись по швам.

После службы Эйб ждал на улице в сыром январском воздухе, глядя, как прихожане выходят из церкви. Карлин накинула на голову зеленый шерстяной шарф, но когда она спускалась по ступеням, то была бледной как мел и казалась промерзшей до костей. Шон Байерс шел рядом с ней, любой мог бы понять по выражению его лица, какие чувства он испытывает к этой девушке. Люди, видевшие, как переживает этот хулиган, испытывали к нему одновременно сочувствие и зависть. Питу пришлось едва ли не силком тащить парня обратно в аптеку, оторвав его от Карлин, и, когда это ему наконец удалось, Карлин подошла к Эйбу. Они вместе смотрели, как шестеро крепких мужчин из погребальной конторы выносят гроб.

– Ты же не собираешься разбивать Шону Байерсу сердце, правда?

Эйб видел, как сраженный любовью юноша все оглядывается через плечо, идя вслед за дядей по Мейн-стрит.

– Если хотите знать мое мнение, люди сами разбивают себе сердца. И вообще, это не ваше дело.

День отлично подходил для похорон, мрачный и холодный. Погребение должно было состояться на школьном кладбище, и Карлин с Эйбом двинулись в том направлении. Карлин ничего не имела против общества Эйба – это все равно, что быть одной. Ей не требовалось быть с ним вежливой, и он явно ощущал то же самое. Когда у нее с головы соскользнул шарф, Эйб кивком указал на то, что она сделала с помощью бритвы:

– Угодила в газонокосилку?

– Что-то вроде того. Я себя изуродовала.

– Отличная работа. – Эйб не смог удержаться от смеха. – Если Шон Байерс хочет тебя и в таком виде, он обязательно добьется своего.

– Да он даже не заметил, – признала Карлин. – Кажется, он думает, что у меня на голове всегда было такое.

Они прошли мимо дома Эвансов, и Эйб помахал Шарлотте, которая смотрела из выходящего на улицу окна, охваченная любопытством, кто может гулять по Мейн-стрит в такой мерзкий день.

– Зачем вы ей помахали? – Карлин покачала головой. – Я бы не стала утруждаться.

– Она не такая плохая, какой кажется.

– Некоторые люди даже хуже, чем кажутся. Гарри Маккенна, например. Я думаю, он в чем-то виновен. Если нет, то он точно знает, что случилось с Гасом. Просто омерзительно, что он продолжает преспокойно жить дальше, как будто ничего не случилось.

– Может быть. – Они срезали путь через сад миссис Джереми, чтобы выйти на короткую дорогу к лугу. – Может быть, нет.

Теперь они шли по высокой коричневой траве, выбрав дорогу, вдоль которой рос боярышник. Могильщики рано принялись за работу; земля промерзла, и, чтобы пробить ее, потребовалось три человека. Небольшая похоронная процессия собралась перед кладбищем: члены факультета, которые чувствовали, что это их гражданский долг – отдать последнюю дань уважения. Куча земли лежала под оградой, замерзшие комья грунта валялись на дорожке.

– Я подумываю о том, чтобы уехать из Хаддана, – сказала Карлин Эйбу.

Уехать из Хаддана показалось Эйбу заманчивой идеей, особенно после того, как ему пришлось взглянуть на Бетси, стоявшую между Эриком Германом и Бобом Томасом. На ней было черное платье, в котором она пришла к нему в дом и осталась на ночь, но сегодня она надела солнечные очки и зачесала волосы назад, поэтому выглядела совершенно не так, как в ту ночь. Священник из церкви Святой Агаты, отец Минк, крупный мужчина, о котором все знали, что он одинаково рыдает и на похоронах, и на свадьбах, пришел освятить землю, и кружок людей в трауре расступился, давая возможность провести обряд.

Эйб видел в блеклом зимнем свете, как присутствующие склонили головы.

– Наверное, это мне стоит подумать об отъезде отсюда.

– Вам? – Карлин помотала головой. – Вы никогда отсюда не уедете. У вас здесь корни. Я не удивлюсь, если вас по специальному разрешению похоронят на этом самом кладбище, прикрепив к Хаддан-скул.

У Эйба не было шанса быть похороненным на этом кладбище ни сегодня, ни в тот день, когда он будет готов к переселению в мир иной. Он предпочел бы, чтобы его могила была где-нибудь на лугу, как могила той женщины, нашедшей упокоение на ферме Райта, память которой он чтил прямо среди луга.

– Бьюсь об заклад, я уеду отсюда раньше тебя.

– Мне нельзя заключать такое пари, – сказала Карлин. – Мисс Дэвис оставила мне деньги, хватит, чтобы покрыть все расходы на обучение.

Пункты в завещании мисс Дэвис были совершенно ясны. Ее сбережения, мудро помещенные этим любезным Майком Рэндаллом в банк под проценты, должны пойти на программу поддержки для неимущих учеников, каждый семестр будет отчисляться определенная сумма, гарантирующая, что такому ученику не придется работать и он сможет при желании ездить куда-нибудь во время каникул. Мисс Дэвис оговорила в особом условии, что Карлин Линдер должна быть первой, кто воспользуется таким правом: все ее расходы будут оплачиваться до последнего дня последнего года обучения. Если ей потребуется одежда, книги или семестр в Испании, она должна только составить запрос и передать его Майку Рэндаллу, который выпишет чек и обналичит необходимую сумму.

– Так что в финансовом смысле мне не о чем беспокоиться. – Карлин обмотала шею зеленым шарфом. – Если я останусь.

На прошлой неделе Карлин исполнилось пятнадцать, но она никому не сказала, да и не чувствовала, что у нее есть повод для праздника. Однако сегодня она выглядела не старше чем на двенадцать. У нее на лице было написано недоверие, часто сопутствующее первому шоку от осознания утраты.

– Ты останешься.

Эйб смотрел на маленького каменного ягненка, который был украшен венком из жасмина.

– Мисс Дэвис рассказывала мне, что люди приносят сюда цветы на счастье, – сказала Карлин, заметив его взгляд. – Это памятник ребенку доктора Хоува, тому, который так и не родился, потому что его мать погибла. Каждый раз, когда в городе заболевает ребенок, мать приносит сюда такую гирлянду и просит помощи.

– Я никогда об этом не слышал, а мне казалось, я знаю все местные легенды.

– Может быть, вам не о ком было просить.

Когда Карлин пошла на кладбище на погребальную церемонию, Эйб остался там, где стоял, затем развернулся и отправился той же дорогой обратно на луг. Голос отца Минка был приглушенным и траурным, и Эйб решил, что он предпочел бы слышать в память о мисс Дэвис пение птиц, которым она, как бы ни была больна, всегда вывешивала кусочки сала и насыпала семечки.

Глаза Эйба щипало от мороза, но ему все равно предстояло вернуться обратно к церкви, где он оставил машину, однако он обнаружил, что движется в противоположном направлении. Это было лишено всякого смысла, ему следовало держаться подальше от школы, но он все равно шел через луг. Во время долгого, неспешного пути до лужайки посреди кампуса он совершенно замерз. На деревьях сидели скворцы, и по причине того, что светило бледное солнце, розовые шпалеры перед «Святой Анной» были полны птиц. Эйб не видел их, зато слышал, как они распевают, словно пришла весна. Он узнал пение кардиналов и различил подвывание черного кота, который тоже услышал их песню. Кот замер под шпалерой, наклонив голову, зачарованный парой сидящих над ним птиц.

Может быть, в Хаддане был еще один кот с одним глазом, но на этом был ошейник с отражателем, который Эйб купил на прошлой неделе в «Кэтсетера», в торговом центре Миддлтауна. Совершенно точно, его кот и кот Элен Дэвис был одним и тем же животным. Если бы кот никогда не появлялся у него под дверью, Эйб был бы счастлив жить один, но теперь все изменилось. Он оказался причастным, он покупал ошейники, беспокоился. Например, сейчас он поймал себя на том, что по-настоящему рад встрече с этим жутким созданием, и подозвал его, посвистев, словно это был пес. Птицы улетели, вспугнутые звяканьем колокольчика на новом ошейнике, но кот даже не взглянул на Эйба. Вместо этого он двинулся по направлению к «Меловому дому», вышагивая по льду и бетону, не останавливаясь, пока его путь не пересекся с путем парня, шедшего к реке играть в хоккей без правил. Это был Гарри Маккенна, он посмотрел вниз на кота.

– Отвали, – сказал он грубо.

Гарри всегда чувствовал необходимость выделиться. Было здорово сознавать, что он заткнул за пояс тех дураков, считающих себя храбрецами, которые ловили в силки беспомощных кроликов в ночь инициации. Он вместо этого выбрал черного кота и таким образом заполучил сувенир гораздо более интересный, чем кроличья лапка, сувенир, который он держал в стеклянной пробирке, вынесенной из биологической лаборатории. Сейчас желтый глаз сделался молочным, как один из тех шариков, в которые Гарри играл в детстве, а когда он встряхивал пробирку, глаз гремел, словно камешек.

Направляясь играть в хоккей на льду, Гарри знал, что с Хаддан-скул уже покончено, он был уверен в этом точно так же, как и в том, что победит та команда, в составе которой будет он. Его интересовало только будущее. Ему разрешили досрочное поступление в Дартмут, однако иногда его мучили кошмары, в которых все его выпускные оценки вдруг изменились. После таких снов Гарри просыпался в поту, тошнота подкатывала к горлу, и даже черный кофе не помогал отделаться от тягостного ощущения. Утром после увиденных кошмаров он нервничал, что удивляло его самого. Любая мелочь могла вывести его из равновесия. Например, черный кот, на которого он время от времени натыкался. Хотя это было совершенно невозможно, кот, кажется, его узнавал. Он останавливался перед ним, как сделал сегодня днем, и просто-напросто отказывался двигаться с места. Тогда Гарри приходилось орать на него, а когда и это не действовало, он запускал в кота книгой или футбольным мячом. Кот был мерзким животным, и Гарри чувствовал, что на самом деле не причинил ему особого вреда. Его хозяйка, эта противная старуха Элен Дэвис, баловала котяру еще больше после этого случая. Так что, с точки зрения Гарри, кот вообще должен был быть ему благодарен за гарантированную сладкую жизнь, полную сострадания и сливок. Теперь, когда мисс Дэвис не стало, может быть, кот последует ее примеру, что только пойдет на пользу им обоим, вот каково было мнение Гарри. Мир будет гораздо лучше, когда в нем не будет этих двоих.

У черного кота, как оказалось, была удивительно долгая память, он смотрел на подростка единственным прищуренным глазом так, словно хорошо его знал. Оттуда, где он стоял, Эйбу было прекрасно видно, как Гарри замахнулся на кота хоккейной клюшкой, заорал, чтобы тот проваливал к черту, но кот не пошел так далеко. Жестокость всегда в итоге обнаруживает себя, хотя в действительности просто не существует способа сбежать от того, что ты сделал. Пусть шаткое и недостаточное, каким оно могло показаться, это было как раз то доказательство, в котором нуждался Эйб. В этот холодный день, когда разлетелись все птицы, он обнаружил виновную сторону.

ИСЧЕЗАЮЩИЙ МАЛЬЧИК

Они планировали сделать совсем другое, но планы часто идут вкривь и вкось. Стоит хотя бы посмотреть на только что построенный дом, и всегда заметишь десятки ошибок, несмотря на все старания архитекторов. Что-нибудь обязательно будет не в порядке: раковина установлена не у той стены, половицы скрипят, стены отклоняются от вертикали и сходятся не под тем углом. Гарри Маккенна был автором их плана, который, начав претворяться в жизнь, оказался состоящим всего-навсего из запугивания и угроз. Кстати, разве не на этом основывается всякая власть? Разве не грубая сила заставляет даже самых неуправляемых подчиняться законам и правилам и строиться в шеренги?

Огаст Пирс был ошибкой с самого начала. Они уже видели таких, как он. Парней, которые любили играть по собственным правилам, которые никогда не становились членами каких-либо клубов, таких индивидуалистов, которых требовалось убедить, прежде чем они понимали, что в коллективе заключена не только сила, но и непреходящая власть. Вот ради чего проводился обряд инициации – чтобы усвоить урок, и усвоить его хорошо. К несчастью, Гаса никогда не волновали подобные вопросы, и, когда его заставляли являться на встречу, он приходил в своем черном пальто и с неизменным выражением презрения на лице. Некоторые даже утверждали, будто он еще и в наушниках, скрытых воротником пальто, и что он проводит большую часть времени, слушая музыку, вместо того чтобы конспектировать правила, как делали другие новички. Поэтому они и решили проучить его и показать, где его место. Каждый день его нагружали работой и унижали, заставляя чистить туалеты и мыть пол в нижнем этаже. Это наказание, призванное воспитать в нем преданность, дало обратный результат: Гас ушел в глухую оборону. Когда старшеклассник приказывал ему отнести подносы в столовой или собрать тарелки, он просто отказывался, хотя было известно, что даже новички из «Шарп-холла» и «Отто-хауса» не позволяют себе подобного. Он не давал списывать домашние задания и не делился конспектами, а когда ему сообщили, что уровень его личной гигиены не отвечает стандартам «Мелового дома», он решил показать им, что такое быть по-настоящему грязным. Он перестал менять одежду, перестал умываться, перестал отправлять белье в стирку по средам. С гигиеной было и вовсе покончено, когда несколько мальчишек решили, будто здорово проучат его, если отключат воду, пока он находится в душе. Старшеклассники ждали, что он выскочит в коридор, шампунь будет щипать ему глаза – они уже приготовили скрученные полотенца для воспитательных ударов по обнаженной плоти. Но Гас так и не вышел из душевой. Он простоял в душе добрых полчаса, замерзая, дожидаясь, когда они уберутся. А когда они в итоге сдались, он домылся над раковиной и с тех пор вообще не ходил в душ.

Несмотря на все нападки, Гас выяснил о себе кое-что такое, о чем не подозревал раньше: он способен перетерпеть наказание. Сама мысль о том, будто он, больше чем кто-либо, обладает силой, вызвала бы громогласный хохот, но, когда дошло до дела, он, судя по всему, оказался самым сильным человеком в городе, учитывая, сколько всего он пережил. Остальные первокурсники из «Мелового дома» даже не предполагали, что можно отказать старшим и лучшим. Натаниэлю Гиббу, который раньше никогда не пробовал алкоголя, влили в глотку столько пива через воронку, с помощью которой фермеры с семнадцатого шоссе раньше откармливали гусей и уток, что с тех пор его начинало рвать при одном только запахе пива. Дейв Линден тоже не жаловался. Он каждое утро вычищал камин в комнате Гарри Маккенны, хотя от золы начинал чихать, он каждый день пробегал по две мили, как велели ему старшие, какой бы скверной или мокрой ни была погода, отчего приобрел лающий кашель, который не давал ему уснуть по ночам, а потом он клевал носом на занятиях, и его средние баллы опускались ниже некуда.

Странно, что никто даже не догадывался о творящемся в «Меловом доме». Медсестра Дороти Джексон ни разу ничего не заподозрила, хотя из года в год наблюдала алкогольные отравления и знала, что всех первокурсников мучает бессонница и крапивница. Дака Джонсона, наверное, было легко одурачить, но как Эрик Герман, обычно такой дотошный, мог ничего не замечать? Неужели его беспокоило только одно: как бы не помешали его работе? Неужели он хотел только тишины, и гори синим пламенем все, что творится у него над головой?

Гас же ждал от этих ответственных людей хоть какого-то участия, и, когда мистер Герман отказался выслушать его, он отправился поговорить с замдекана по воспитательной работе, но уже скоро понял, что ничего из этого не выйдет. Его почти час заставили просидеть в приемной, и, когда секретарша, Мисси Грин, проводила его в кабинет к Томасу, у Гаса уже вспотели руки. Боб Томас был крупный мужчина, он с бесстрастным видом восседал в кожаном кресле, пока Гас рассказывал ему о гнусных обычаях, царящих в «Меловом доме». Слова Гаса казались жалкими и заискивающими даже ему самому. Он поймал себя на том, что не может посмотреть Томасу в глаза.

– Так ты пытаешься мне рассказать, будто тебя кто-то обижает? – переспросил Боб Томас. – На самом деле лично мне кажется, вид у тебя вполне цветущий.

– Это совсем не похоже на то, когда тебя бьют на улице. Это не то, когда на тебя наваливаются всем скопом. Это просто мелочи.

– Мелочи, – задумчиво сказал Боб Томас.

– Но они все время повторяются, и в них заключена угроза. – Гас самому себе казался бесхребетным малолетним ябедником. «Они кидались в меня песком! Они нечестно играют!» – Это гораздо серьезнее, чем звучит на словах.

– Настолько серьезно, чтобы я устроил общее собрание дома и заставил твоих соучеников выслушивать твои жалобы? Это ты мне хочешь сказать?

– Я думал, во всем можно разобраться анонимно.

Гас осознал, что от него воняет никотином, а во внутреннем кармане лежит половина «косяка» с марихуаной, так что, когда дойдет до обвинений, оказаться отчисленным в итоге может он сам. Это уж точно совсем не то, чего ждал от него отец, отправляя сына в Хаддан-скул.

– «Желание анонимности часто бывает вызвано недостатком храбрости или неверными моральными ориентирами». Это цитата из Хостеоса Мора, из тех времен, когда он был здесь директором, и я полностью разделяю его убеждение. Ты хочешь, чтобы я отправился доложить обо всем доктору Джонсу? А я ведь могу. Я могу прервать его, даже если он сидит на преподавательской конференции в Бостоне, я могу вызвать его обратно в Хаддан-скул, чтобы доложить обо всех твоих «мелочах», если ты именно этого от меня хочешь.

Гас оказывался проигравшей стороной столько раз, что всегда понимал, когда дальнейшая борьба бесполезна. Поэтому он ничего не ответил и ни словом не обмолвился Карлин, потому что, если бы он рассказал ей что-нибудь, она точно кинулась бы к доктору Джонсу, должно быть, больше всего негодующая по поводу несчастных кроликов, уничтоженных за все эти годы. Она наверняка захотела бы драться за него, а этого Гас не мог допустить. Нет, у него появился план получше. Он сумеет превзойти «Клуб магов». Он исполнит тот невозможный фокус, который много лет назад доктор Хоув предложил выполнить своей жене.

Пит Байерс сказал ему, что это осуществимо. Пит кое-что понимал в розах, поскольку его жена, Эйлин, была превосходным цветоводом. Даже Луиза Джереми время от времени звонила спросить совета то по поводу уничтожения японских хрущиков без помощи пестицидов (опрыскивание настоянной на чесноке водой было куда надежнее), то по поводу способа прогнать жаб из цветника с многолетними растениями (радуйся, что они у тебя живут, был ответ Эйлин, потому что жабы поедают комаров и тлю). В июне прямо под окном спальни Байерсов распускалась величественная «Вечерняя звезда», серебристого оттенка, и казалось, будто луна спустилась к ним в сад.

Пит был в саду простым помощником, рассыпал мульчу или разбрасывал семена. Пролистывая всего лишь несколькими днями раньше садоводческий журнал в поисках информации об удобрениях, он изумился, обнаружив в нем статью Эйлин, посвященную ее любимой теме: разведению белых садов. То, что она опубликовала статью, ни словом не обмолвившись ему, поразило Пита, он никогда не думал, будто у Эйлин могут быть тайны, как и у него самого. Он внимательно прочитал статью, поэтому запомнил рассказ Эйлин о викторианских временах, когда сады были полны именно белыми цветами для того, чтобы удивлять публику тем самым фокусом, о котором спрашивал его мальчик.

Гас издал радостный вопль, услышав, что превращение вовсе не является чем-то невероятным, он перегнулся через прилавок, облапил Пита и сжал его в медвежьем объятии. Каждый день после того Гас заходил узнать, не прибыл ли его заказ, и наконец, за день до Хэллоуина, Пит отдал ему кристаллы анилина.

В ту ночь Гас пришел на кладбище успокоить нервы и подумать обо всех фокусниках, которых он видел в детстве. Что общего имелось у них у всех, и у посредственных, и у великолепных, так это чувство уверенности в себе. Ворона с верхушки вяза высказывала свое неодобрение по поводу сгорбленной фигуры мальчика. Такая птица гораздо ловчее, чем когда-либо будет Гас, проворная воровка. Однако Гас знал, что самое важное всегда остается невидимым для обычного взгляда, и он сидел, молча выжидая, когда Карлин Линдер, которая избегала его несколько недель, появится на дорожке.

Гасу следовало бы промолчать, но вместо того он позволил своей боли вылиться в приступ гнева. После того как они поссорились и он перелез через железную ограду, странное спокойствие охватило его. Было уже за полночь, когда он вернулся в «Меловой дом», но остальные ждали. Это был час фокусов и глубоких обид, тот час ночи, когда люди никак не могут заснуть, хотя в городе стоит тишина, если не считать шума реки, которая казалась в такие часы совсем близкой, можно даже было представить, как она течет по Мейн-стрит.

Гас вошел в комнату Гарри в эту особенную, торжественную для него ночь. Мальчики окружили его, уверенные, что к утру Гаса Пирса уже не будет, его инициация провалится, он либо уедет из города по собственному желанию, либо его исключат, когда воспитатели обнаружат марихуану, которую Робби с Гарри сунули на верхнюю полку его шкафа. Так или иначе, он скоро сядет на вечерний поезд и сделается частью истории Хаддан-скул. Но прежде чем он уйдет, его ожидает еще один сюрприз, в некотором роде прощальный подарок. Они понятия не имели, что и у Гаса есть для них сюрприз. Хотя в комнате Гарри стояла жара, Гас был в своем черном пальто, потому что под ним были спрятаны белые розы, которые он купил в «Счастье цветовода». Он знал, что отец гордился бы его манерой, – он репетировал, пока не научился доставать розы с эффектной небрежностью профессионала. Розы как будто засветились в темноте комнаты, и все эти кретины, с которыми вынужден был жить Гас, эти идиоты, которые с таким удовольствием его унижали, разом притихли.

Это был долгий и чудесный момент, беззвучный и острый, как стекло. Огаст Пирс отвернулся от публики, быстро посыпал анилином цветы, затем развернулся лицом к мучителям. И вот у них на глазах розы превратились из белых в красные, оттенок был такой тревожный, что многие в комнате немедленно подумали о крови.