Текст книги "Седьмое небо"

Автор книги: Элис Хоффман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

– Послушай, Кэти, я не нарочно, – сказал он.

– Ничего, – Кэти вытащила из сумочки салфетку и принялась оттирать след.

– Попробуй «Пайнсолом», – посоветовал Эйс, – Моя мать все время его использует.

– Хорошо. Попробую.

– Или нашатырем. Может, отойдет.

– Маккарти! – рявкнул учитель.

Эйс закрыл рот. Дэнни Шапиро заерзал на месте и ухмыльнулся, он явно решил, что Дэнни пытается заигрывать с Кэти.

– У тебя очень симпатичная сумочка, – прошептал Эйс, наклонившись вперед, – Правда.

Кэти обернулась к нему и так широко улыбнулась, как будто он сделал ей величайший комплимент в мире, словно никто и никогда раньше не говорил ей ни одного доброго слова. От этого Эйсу стало только хуже, ну почему совесть не заглохла в нем полностью? Тогда его не потянуло бы извиняться. Он сидел и ждал звонка, стараясь не смотреть на черный след. Когда урок наконец закончился, он встретил Дэнни на выходе и, прежде чем тот успел сказать хотя бы слово, сунул ему реферат. Какая разница? Этот придурок Миллер не станет заваливать его из-за одного реферата. Самому же потом придется терпеть его на своих уроках еще один год.

Весь день Эйс только и думал, что о Рикки Шапиро, и к вечеру был влюблен в нее по уши. Он не понимал, как можно жить дальше в таком состоянии. Ему невыносимо было даже думать о том, как отреагировал бы Святой, если бы узнал, что именно ему хотелось сделать с Рикки в коридоре – задрать ей юбку и запустить руку в трусики, заставить ее стонать, почувствовать, какая она влажная и податливая, как сильно она хочет его вопреки всем своим уверениям. О, Святой не произнес бы ни слова, за него все сказал бы его разочарованный взгляд, так что Эйсу сразу стало бы ясно, как низко он пал. Вот Джеки, тот непременно нашел бы подходящие слова. «Ну ты и придурок, – сказал бы он, но не потому, что Эйс хотел ее, нет, а потому, что она была ему небезразлична, – Она считает, что слишком хороша для тебя. Так что возьми ее, возьми – а потом брось. Да, дружище, брось, а еще лучше – сначала заставь ее сходить по тебе с ума. Пускай умоляет тебя вернуться. Пускай плачет».

Когда-то давно у Джеки была постоянная подружка, Жанетт, и когда он приходил к ней, они запирались в комнате, даже если ее родители тоже были дома. Жанетт это не заботило. Но Джеки никогда не разговаривал с ней, она всегда сидела позади, когда он катался на машине с дружками. В конце концов она бросила школу и выскочила замуж за какого-то легавого из Оушенсайда, теперь она каждый год присылала открытку на Рождество, адресованную всей их семье. Если почту забирал Джеки, он неизменно выбрасывал открытку, он даже не помнил, как выглядела эта девушка, а если натыкался на ее фотографию в альбоме у кого-нибудь из друзей, всегда спрашивал: «А это что за дура?»

Джеки знал Кэти Корриган, и его друзья Пит и Доминик тоже ее знали, как и еще множество других парней, и знакомство с ней было не из тех вещей, которыми хвастаются, в этом даже не принято было признаваться. К Кэти Корриган шли, когда совсем уж прижимало или когда хотелось чего-нибудь такого, на что ни одна девушка в своем уме не согласилась бы. Вообще-то она была симпатичная, несмотря на то что немного косила. Самое смешное заключалась в том, что она была неравнодушна к Джеки, хотя он вел себя с нею по-скотски. Она жила на другом конце Кедровой улицы, и Джеки знал, что время от времени она нарочно попадалась ему на глаза: якобы случайно проходила мимо, как раз когда он обихаживал свою машину, якобы случайно надевала именно то, что, по ее мнению, должно было ему понравиться, – новую кофточку или такую короткую юбку, в какой ни одна другая девушка не осмелилась бы выйти на люди. Как-то раз он обмолвился при ней, что считает кольца в ушах очень сексуальными, и с тех пор она носила их не снимая, и это лишь побуждало Джеки к новым жестоким выходкам.

Через два дня после угона «кадиллака» Джеки и его друзья все еще упивались собственной крутостью. Был вечер пятницы, на улице стояла все такая же стужа, и каждый фонарь на шоссе окружало морозное сияние. Ветви ив и мимоз обледенели, решетчатые изгороди на задворках домов подернулись серебристым инеем. В кондитерской Луи пол приходилось посыпать опилками, чтобы покупатели, заходя за жвачкой или сигаретами, не поскользнулись и не упали. В семь вечера, когда Джеки с дружками зарулили на стоянку, было уже темно, как в полночь. Никаких особых планов у них не имелось: они намеревались купить у Луи курева, а потом, возможно, поехать поиграть в боулинг. Все трое были в начищенных до блеска черных сапогах, а их зализанные волосы настолько намокли, что успели обрасти крохотными кристалликами льда, пока парни шли от машины до кондитерской.

– Поглядите-ка, – сказал Пит, пока Луи доставал им сигареты.

Джеки взял с полки пачку жевательной резинки и сунул ее в карман. За стойкой на высоком табурете сидела Кэти Корриган. На ней было мохнатое пальто под скунса, на плече висела грязная белая сумочка.

– Ну и чувырла, – презрительно бросил Джеки.

– Да уж, – согласился Доминик.

– Позабавимся? – предложил Джеки и ухмыльнулся.

Доминик с Питом ухмыльнулись в ответ. Джеки положил на прилавок какую-то мелочь, забрал свою пачку «Мальборо» и отправился к стойке с газировкой. Под пальто на Кэти до сих пор была форменная блузка кассира. Перед ней стояла тарелка с гамбургером, пачка сигарет и зажигалка лежали рядом с бутылкой кетчупа. Джеки облокотился на соседний табурет.

– Жду тебя на улице, – бросил он, не глядя на нее. Потом закурил, а когда почувствовал на себе ее взгляд, развернулся и пошел к выходу из магазина.

Снаружи его поджидали Пит с Домиником.

– Ну как? – спросил Пит.

– Сейчас она выйдет, – заверил его Джеки.

Они стояли на морозе и курили. Где-то далеко на шоссе взвыла сирена. Ветер сотрясал розовые неоновые буквы вывески кондитерской, и они посту кивали о кирпичную стену. Кэти Корриган вышла из магазина и остановилась, чтобы закинуть на плечо ремешок сумочки.

– Ты не предупредил, что будешь не один, – сказала она Джеки.

– А тебе-то какая разница? – пожал плечами тот.

Он развернулся и зашагал к стоящей перед магазином машине. Доминик с Питом перемигнулись и двинулись за ним, через секунду послышались шаги Кэти. Она семенила следом, чтобы не поскользнуться на льду. Все четверо уселись в машину, подъехали к клубу, остановились в самом дальнем углу стоянки, где было потемнее, и парни по очереди принялись охаживать Кэти. Первым был Джеки, за ним Пит – он уже имел дело с ней прежде, но потом она вдруг заартачилась, и им пришлось буквально уламывать ее, чтобы она допустила до себя Доминика.

– Мне что, будут давать из милости? – возмутился тот.

Ему велели заткнуться, а потом принялись рассказывать Кэти, что Доминик никогда прежде не доходил с женщиной до конца и что она окажет ему огромную психологическую услугу, а когда и это не помогло, Джеки пригрозил, что не повезет Кэти домой, пока она не согласится. Джеки с Питом вылезли из машины и с улицы наблюдали, как Доминик возится с Кэти. Стоял лютый холод, в клубе играла музыка. Они видели белые ягодицы Доминика и полукружия грудей Кэти. Ни одному из них даже в голову не пришло раздеть ее, когда был их черед развлекаться с ней.

– Я хочу познакомить ее с моей мамочкой, – дурашливо протянул Пит.

– Угу, – рассмеялся Джеки. – Предлагаю сброситься на кольцо.

Пит потер руки, потом подул на ладони, пытаясь согреть их.

– Холод собачий, – сказал он.

Джеки оглядывал стоянку в поисках «кадиллаков». Ни у одной машины не было более плавного хода – ни у его «шеви», ни у «корвета». Пит больно ткнул его локтем.

– Собачий, – повторил он. – Дошло?

Доминик вылез из машины, заправляя рубаху в штаны. Кэти на заднем сиденье складывала форменную блузку, потом, порывшись в сумке, на ощупь нашла расческу.

– Ты же слышал, что о ней говорят, – подмигнул Пит. – Она трахалась с псом, а потом родила от него щенка.

– Вали отсюда, – сказал Джеки. Он вытащил сигарету и попытался закурить, прикрываясь от ветра.

– Честное слово, – не унимался Пит, – У нее во дворе живет щенок. Говорю тебе, это она его родила. Небось, еще и сиськой его кормит.

– Ну ты и придурок, – бросил Джеки, – Тебе кто-нибудь говорил, что ты придурок?

– А то, – ухмыльнулся Пит. – Можно подумать, мне есть до этого дело.

На обратном пути все трое сидели впереди. Когда они проезжали мимо единственной рощицы, уцелевшей на обочине шоссе, Доминик оглянулся назад.

– Господи, – произнес он. – Она плачет.

– Я выхожу, – заявил Пит, – Высади меня на углу.

Джеки притормозил, и Доминик с Питом вылезли из машины.

– Спасибо вам большое, – бросил им в спину Джеки и взглянул в зеркало заднего вида.

Кэти Корриган не издавала ни звука, но в свете месяца Джеки увидел, что по щекам у нее катятся слезы.

– Ради бога, успокойся, – сказал он, – Я отвезу тебя домой. – Он потянулся за сигаретами, а когда снова бросил взгляд в зеркало, она все еще плакала. – О господи, – он ткнул пальцем в прикуриватель, – Ну ладно, ладно. Садись вперед.

Кэти выбралась из машины и пересела на пассажирское сиденье. Под глазами у нее темнели потеки туши, выглядела она, как жертва автокатастрофы.

– Мог бы сказать мне про них, – произнесла она.

– Подай на меня в суд, – пожал плечами Джеки и резко сорвался с места, он чувствовал себя хозяином положения.

Кэти взглянула на него, но не произнесла ни слова, даже когда он промчался по Кедровой улице мимо ее дома. Они приехали на учительскую стоянку за школой, и Джеки остановил машину. Он ненавидел школу, пока учился, но теперь раз за разом упорно возвращался сюда и даже не задавался вопросом почему.

– Снимай с себя все, – велел он Кэти.

– Ты что? – пискнула она.

По ее голосу понятно было, что она перепутана. Он не стал глушить мотор, чтобы не отключился обогреватель, и погромче выкрутил радио.

– А то, что я еще не закончил, – сказал он.

Кэти недоверчиво смотрела на него, будто боялась, что он заставит ее раздеться, выставит голышом на мороз и уедет. Такое уже случалось с ней прежде – в другой машине, с другим парнем.

– Господи боже мой, Кэти, – поморщился Джеки, – Доверься мне.

Кэти Корриган рассмеялась. Звук вышел сухой и негромкий, как будто у нее запершило в горле. Она сняла пальто, стала расстегивать блузку, потом собралась с духом и сказала:

– Ты меня даже не поцеловал ни разу.

– И что? – поинтересовался Джеки.

– Не знаю. Просто подумалось.

Он прикинул: если он откажется, она начнет ломаться, да и вообще, никто ведь ничего не узнает. Тогда Джеки обхватил Кэти, притянул к себе и легонько поцеловал. Губы у нее, к его изумлению, пахли клубникой. И вообще, целоваться с ней оказалось не так уж и противно. Не отрываясь от ее губ, он принялся расстегивать оставшиеся пуговицы у нее на блузке. Если бы он не был так занят, если бы радио не играло так громко, возможно, он и услышал бы, как на стоянку въехала еще одна машина. Когда Пит на отцовском «олдсмобиле» подрулил вплотную к «шеви» и осветил его фарами, Джеки словно мороз продрал. Он вырвался из рук Кэти. Сквозь запотевшее лобовое стекло он различил лица Пита с Домиником и Джерри Тайлера; там были еще другие, но их он не разглядел.

– На пол, – зашипел он Кэти.

Та недоуменно уставилась на него, не понимая, что с ним. А он не хотел, чтобы их увидели вместе и узнали, что он целовался с Кэти Корриган. Это был позор, от которого не отмыться.

– Ложись на пол, – повторил Джеки.

Голос у него дрогнул, наверное, именно потому Кэти выпрямилась на сиденье и отрезала:

– Нет. Не лягу.

Джеки зло посмотрел на нее, ему хотелось дать ей оплеуху, но не было времени.

– Тогда полезай на заднее сиденье, – велел он, а когда она не шелохнулась, толкнул ее. – Живо.

Он выпихивал ее, пока она не повисла на спинке кресла. Парни в «олдсмобиле» открыли окна и принялись улюлюкать и смеяться над ним, мигая фарами. Он очутился в ловушке вместе с ней; настал его черед сделать ход. Ослепленный светом фар, Джеки протянул руку и дернул рычаг коробки передач. Машина сорвалась с места так стремительно, что Кэти отбросило назад, когда он утопил в пол педаль газа, она негромко ахнула и вцепилась в спинку сиденья.

Поначалу «шеви» ехала по прямой, нога у Джеки точно налилась свинцом, и он не смог бы отпустить педаль газа, даже если бы попытался, а когда их вынесло на лед, просто не успел отреагировать. «Шеви» описала полный круг и продолжила движение, накренившись набок, так что дверца машины скребла по асфальту. И ничто уже не могло бы остановить их, когда они влетели в сетчатую изгородь, которая отделяла стоянку от спортивной площадки. Они неслись по обледенелому асфальту, а звезды в вышине над ними пульсировали белым светом. Кэти Корриган одной рукой ухватилась за свою сумочку, а другой вцепилась в спинку кресла, верхом на котором очутилась, когда Джеки попытался затолкать ее на заднее сиденье. Когда они врезались в изгородь, Джеки услышал ее вскрик, а потом раздался какой-то металлический звук, как будто металл, словно живой, исходил криком. Но на самом деле это он сам закричал – словно криком можно было поправить случившееся.

На этом все было кончено. О происшествии сообщили в полицейский участок, как раз когда там появился Джо Хеннесси. Он только что сменился с ночного дежурства и не обязан был ехать к школе, но она лежала у него на пути. На площадке яблоку было негде упасть: там стояла машина, у которой толклись перепуганные бледные мальчишки, «скорая», три полицейских патруля и еще один детектив, Джонни Найт. Хеннесси вылез из своего «фордика», застегнулся и подошел к Найту, на ходу закуривая сигарету.

– Девчонка погибла, как только упала на землю, – сказал Найт.

На спортивной площадке лежало тело, накрытое серым суконным одеялом.

– Ох уж эти детки, – вздохнул Найт, – Вечно они уверены, что с ними никогда ничего не случится. Она решила подурачиться. Сидела на спинке пассажирского кресла. Ну и вылетела в лобовое стекло.

Хеннесси кивнул и затянулся.

– Не возражаешь, если я взгляну? – спросил он.

– Да пожалуйста, – пожал плечами Найт, – Сколько угодно.

Джо отошел к изгороди. «Шеви» превратилась в груду искореженного железа, битого стекла валялось столько, что казалось, будто асфальт вокруг усеян звездами. Под ногами тускло блеснуло что– то белое. Он наклонился и лишь тогда понял, что это вовсе не осколок стекла. На ладони у него лежал безукоризненно белый зуб.

Флаг перед зданием школы два дня был приспущен, в память о Кэти устроили общее собрание. Даже самые грубые мальчишки – те, которые спали с Кэти Корриган, и те, которые лишь хвалились, будто спали с ней, – ходили притихшие, в белых сорочках и черных галстуках. Девчонки, которые не упускали случая помадой написать на зеркале в девчачьем туалете, что Кэти шлюха, и отказывались сидеть с ней рядом на уроках, жались друг к другу, готовые в любой момент зареветь. Кровь на спортивной площадке, бурые пятна, заставлявшие примолкнуть всех, кто проходил мимо, были видны еще неделю, пока снова не выпал снег.

И сегодня, спустя почти две недели после аварии, Эйс Маккарти в очередной раз проснулся затемно. Через несколько часов должен был вернуться из больницы его брат, но Эйс оделся и вышел из дома, не дожидаясь, когда проснутся родители. Рассвет застал его у разбитой изгороди. Снегу навалило уже по щиколотку. Он приходил сюда каждый день, но теперь все следы аварии скрылись под сугробами. Было так холодно, что снег казался голубоватым, и Эйсу пришлось дыханием согревать сложенные ковшиком руки. Он стоял, пока не окоченел, стоял, пока перед глазами у него не возникло видение аварии. Тогда он поднял воротник и сунул руки в карманы.

Домой он пошел кружным путем, как делал теперь каждый день, мимо дома Кэти Корриган в конце Кедровой улицы. Для этого ему пришлось сделать крюк по Тополиной, и когда он добрался до конца Кедровой, сапоги у него совсем промокли. Он остановился перед домом Корриганов и закурил, прислушиваясь к собачьему лаю, как делал каждый день. Отец Кэти водил продуктовый фургон, который стоял сейчас на дорожке, ящики с бутылками лимонада и сельтерской воды занесло снегом. Эйс стряхнул с сигареты пепел и обошел фургон, чтобы лучше видеть, – мимо невысокой зеленой изгороди к калитке в сетчатом заборе. Во дворе стояли стол для пикника и жаровня для барбекю, которые в конце лета никто не потрудился убрать. В снегу виднелась туго натянутая веревка. Эйс взялся за калитку и сморгнул с ресниц снежинки. Он пытался воскресить в памяти Кэти, какой она была шесть лет назад, когда все они только переехали сюда и каждый вечер играли в мяч, но не смог вспомнить даже, как она выглядела, когда он в последний раз видел ее.

Отец Кэти Корриган вышел на крыльцо и вооружился лопатой. Он двинулся к дорожке, но при виде Эйса остановился и буркнул:

– Что ты здесь забыл?

Эйс обернулся и заморгал. Все вокруг было подернуто белесой дымкой.

– Я хотел посмотреть, что там такое.

– Ну конечно, – сказал мистер Корриган, – Так я и поверил, – На нем были толстые кожаные рукавицы. Он подошел чуть ближе, – Нечего тут ошиваться. Отправляйся к себе.

– Ладно, – согласился Эйс. Пальцы ног у него совсем закоченели, он их даже не чувствовал, – Что там у вас?

– Если твой братец попадется мне на глаза, – процедил мистер Корриган, – я могу его просто убить.

Он развернулся и принялся откапывать свой грузовик.

– Вам помочь? – спросил Эйс.

– Ничего мне от тебя не нужно, – пробормотал тот и продолжил работать. Изо рта у него голубоватыми клубами валил пар.

Эйс подошел поближе и застыл, не сводя глаз с мистера Корригана.

– Ты что, не слышал? – Тот прекратил копать, – Пошел вон отсюда.

Они стояли, глядя друг на друга; во дворе надрывалась собака.

– Я просто хотел узнать, что там, – повторил Эйс.

– Щенок Кэти. Только это тебя не касается.

– На улице слишком холодно. Для щенка.

– Да? – спросил мистер Корриган. – Тебе так жалко щенка? А как же моя дочь? Ее кто-нибудь пожалел?

Он снова принялся раскидывать снег, по щекам у него текли слезы.

– На улице слишком холодно, – повторил Эйс, слова застыли у него на губах и переломились пополам.

– К черту, – рявкнул мистер Корриган, – К черту все.

Собачий лай стоял в ушах у Эйса всю дорогу до дома. Под снегом все жилища казались на одно лицо – с остроконечными крышами, заснеженными кустами и залепленными номерными табличками. Когда вокруг вьются снежные вихри, от них мутится в глазах и легче легкого сбиться. Рикки Шапиро перебралась через заносы на дорожке, ведущей к дому, и направилась к Норе Силк, чтобы посидеть с ее мальчиками, как вдруг увидела его. Он казался черным пятном, движущимся посередине улицы. Было тихо, лишь где-то лаяла собака, и с каждым шагом Эйса Рикки все отчетливей слышала его дыхание. Она могла бы развернуться и пойти к Норе, но так и осталась стоять посреди тротуара, в шерстяной шапочке и розовых варежках в белую полоску, хотя в обычных обстоятельствах скорее провалилась бы сквозь землю, чем позволила кому-то увидеть ее в таком наряде. Эйс подошел и остановился напротив нее.

– Я случайно тут оказалась, – проговорила Рикки, – Я тебя не подкарауливала. Меня ждут сидеть с детьми.

Лицо Эйса заливала мертвенная бледность, в глазах застыло отсутствующее выражение, словно он смотрел куда-то мимо нее.

Рикки покраснела.

– Я тебя не подкарауливала, – повторила она и только тогда поняла, что еще как подкарауливала, причем уже давно.

Эйс подошел к ней вплотную и обнял, запустив руки под пальто.

Рикки Шапиро попыталась отстраниться, но Эйс прижал ее к себе. Если бы он попытался позволить себе какую-нибудь вольность или полез целоваться, Рикки впала бы в панику, помчалась домой прямо по сугробам и заперлась на ключ. Но Эйс лишь прижался лбом к ее лбу, а потом произнес то единственное слово, которое могло заставить ее остаться.

– Пожалуйста, – сказал он совсем тихо, едва слышно.

– Я тебя не понимаю.

На самом деле она прекрасно все понимала. Она всегда поступала как полагалось, и это ничего ей не дало. Может быть, она просто никогда ничего не хотела по-настоящему?

– Я могу встретиться с тобой сегодня вечером, – сказала Рикки, должно быть, она повредилась умом, потому что никогда и никому таких вещей не говорила.

Эйс попятился. Вечером ему предстояло сделать кое-что еще.

– Я могу оставить окно у меня в комнате незапертым, – прошептала Рикки, хотя вокруг не виднелось ни одной живой души, кроме Эйса.

– Ага, – прошептал тот в ответ, – Только не сегодня.

Рикки осталась смотреть ему вслед. Рукавицы у нее были в снегу, и она похлопала рука об руку, чтобы стряхнуть его. Он пренебрег ею, сказал: «Не сегодня», и все равно она хотела его. Она не узнавала себя. Куда подевалась ее гордость? Ей хотелось творить с ним такое, в чем она никогда не призналась бы Джоан Кампо. Никогда в жизни. Щеки у нее запылали и продолжали гореть даже тогда, когда она очутилась в доме Норы, сняла пальто и сапоги и присела, чтобы взять малыша Джеймса на руки. Пока Нора собиралась на работу, малыш протянул руку и пальчиком ткнул пылающую щеку Рикки. От его прикосновения девушка ахнула и лишь тогда поняла, что перенеслась куда-то в другое место – вернее, в будущее, в ту ночь, когда Эйс заберется к ней в окно и бесшумно спрыгнет на пол, а она будет его ждать.

Святой уже расчистил подъездную дорожку и тротуар и теперь прилаживал цепи к колесам своего «крайслера», чтобы не проскальзывали на льду. Его жена Мэри на кухне пила кофе. Во рту у нее с утра не было ни крошки, если не считать двух кусочков итальянского печенья, которые она проглотила, даже не почувствовав вкуса. Все мысли ее сейчас сосредоточились на том, как перевезти Джеки домой из больницы. У него был перелом ноги в двух местах, вывих плеча и трещины в двух ребрах, но хуже всего то, что он лишился всех зубов разом. Когда они врезались в изгородь, он ртом налетел на руль, и даже после того, как груду железа, в которую превратилась его «шеви», свалили в гараже у Святого, рулевое колесо оставалось в белом крошеве.

В ту ночь, когда случилась авария, Мэри примчалась в приемный покой, взглянула на окровавленный рот старшего сына и лишилась чувств. Ей дали понюхать нашатырю, и, очнувшись, она принялась клясть девицу, которая ехала с ее мальчиком в машине и отвлекла его от дороги. Эйс заменял брата на бензоколонке после уроков и на выходных, но так и не смог заставить себя навестить его в больнице. Предстояли долгие недели, быть может, даже месяцы ожидания, пока стоматолог и челюстно-лицевой хирург приведут его в порядок и снабдят новыми зубами. Джеки только-только перевели с внутривенного питания на молочные коктейли, и он пил их через пластиковую соломинку.

Мэри отправила Святого в магазин за блендером еще до того, как улицы расчистили от снега, но он не стал разговаривать с продавщицей, просто ткнул в нужную модель и расплатился. По дороге из больницы домой он молчал и с тех пор не произнес ни слова. Мэри привела Джеки на кухню, сняла с него черную кожаную куртку и усадила за стол. Она так улыбалась и щебетала, что никто не заподозрил бы, что последние две недели напролет она проплакала.

– Шоколадный коктейль? – предложила она.

Джеки отрицательно покачал головой. Он положил руки на стол и поерзал в кресле, движение отдалось болью в ребрах. Его сломанная нога была обута в специальный башмак, позволявший принимать душ и ходить по снегу, не опасаясь намочить гипс.

– Вкусный, густой, – не сдавалась Мэри, пытаясь соблазнить его. – С сиропом.

Святой налил себе кофе. У него побаливало горло, но после горячего кофе стало получше.

– Хотя бы попробуй, – Мэри вытащила из холодильника мороженое и полезла за бутылкой молока и двумя яйцами. – Ты такой блендер купил? – спросила она у мужа, – У Линн Вайнман побольше.

Святой мучительно сглотнул, потом выдавил:

– Мне нужно открыть бензоколонку.

– Сегодня? – поразилась Мэри. – Когда твоего сына только выписали?

– Людям все равно нужен бензин. И антифриз.

Мэри поджала губы и принялась лить в стакан сироп. Святой поставил чашку из-под кофе в мойку и залил ее холодной водой. Он ощущал присутствие Джеки в кухне, но как-то странно и смутно. Обычно сын болтал не переставая: о своих планах, о том, какой он крутой и как ему везет. Авария есть авария, но почему отца не покидало чувство, что виноват в ней Джеки? Почему в лобовое стекло вылетела девушка? Святой обернулся к сыну, без зубов лицо у того казалось каким-то маленьким и усохшим.

– Та девушка, – произнес он, – Она была твоя подружка?

Джеки пожал плечами и уставился прямо перед собой.

– К чему этот допрос? – возмутилась Мэри, – Его только что выписали.

– Ты отвечал за нее, – сказал Святой сыну, – Раз уж посадил ее к себе в машину. Кто она была тебе?

Джеки вскинул глаза на отца и открыл рот, черный и какой-то острый, словно птичий клюв. Язык у него распух и ворочался с трудом.

– Никто, – прохрипел он.

Святой вышел в гостиную, он дышал слишком часто. Он не знал, что Эйс еще затемно поднялся и вышел из дома, поэтому позвал:

– Собирайся. Пойдем на работу.

Из-за Джеки День благодарения в этом году они не праздновали, у Мэри не было никакого желания устраивать застолье, когда ее сын в больнице. Все в округе угощались индейкой, а в доме Маккарти ели консервированный суп и горячие бутерброды. Но на следующий день Святой принялся украшать дом рождественскими гирляндами. Он приставил лестницу к гаражу, надеясь, что предрождественские хлопоты остудят его гнев, хотя и понимал, что этого не будет.

Чтобы дать Эйсу время одеться, Святой присел на диван, но младший вышел из комнаты уже в куртке и перчатках и спросил:

– Он уже дома?

Отец кивнул. Диван, на котором он сидел, был ярко-оранжевого цвета, к нему прилагался кофейный столик и еще два журнальных столика красного дерева. Святой потерял невинность, когда ему исполнилось двадцать пять, и это было в их первую брачную ночь с Мэри. Когда все было кончено, его переполнял такой восторг, что он ушел в ванную и разрыдался.

– Идем, бать, – позвал Эйс. – Пошли на работу.

Святой поднялся, и они вдвоем вышли на кухню. Там жужжал блендер, взгляд Джеки был устремлен на холодильник. Эйс сунул руки в карманы.

– Привет, Джеки.

Больше всего ему сейчас хотелось оказаться подальше отсюда, он протиснулся мимо матери и вышел через боковую дверь. Святой взял с полки над плитой связку ключей, судя по звуку, Эйс счищал с лобового стекла «крайслера» снег.

– Ты можешь хотя бы вернуться домой к шести? – окликнула Мэри, – Я была бы тебе очень признательна.

Взяв сигареты, Святой вытянул из пачки одну. Он всегда держал Эйса в ежовых рукавицах, это был его долг, ведь из двоих сыновей он любил младшего больше. Ему вспомнились все оправдания, которые он придумывал для Джеки. Сколько раз он закрывал глаза на проделки старшего сына? Ведь знал же, что мальчишка таскает у него из кошелька деньги, что он покуривает, а может, и попивает, знал, что старший сын вырос с гнильцой. «Вот когда я заработаю свой первый миллион», – обычно говорил Джеки, когда они собирались на работу. «Вот когда я обзаведусь собственным пентхаусом…», «Вот когда я буду ездить на лимузине…»

Святой вытащил из кармана серебряную зажигалку и откинул крышечку. Прикуривая, он поднял глаза и увидел, что Джеки наблюдает за ним. Тот поспешно отвел взгляд.

Отец положил в карман ключи и двинулся к выходу, но, проходя мимо стола, остановился и протянул сыну дымящуюся сигарету. Джеки в замешательстве вскинул на отца глаза, но когда Святой кивнул, Джеки взял сигарету и поднес к губам. Глубоко затянулся и медленно выдохнул дым.

– Джон, – упрекнула его Мэри, расстроенная, что муж поощряет старшего сына снова начать курить.

– Увидимся в шесть, – сказал ей Святой.

Он вытащил из кармана шерстяную шапочку, на бензоколонке сегодня будет очень холодно, даже если они включат печку на полную мощность.

– Па, – произнес Джеки.

Святой взялся за ручку двери. Он не обернулся, но и не вышел.

– Спасибо, – сказал Джеки.

К полуночи снег перестал. Из своего окна Эйс видел, что в комнате Рикки Шапиро горит свет. Пытаясь не думать о ее незапертом окне, он натянул пальто и бесшумно выскользнул из дома. На улице было темно, заиндевевшие фонари почти не давали света. Щенок все еще лаял, но снег приглушал все звуки, так что лай, казалось, доносился откуда-то из невообразимой дали. Южное шоссе утихло, быть может, потому, что не было слышно привычного шума, Эйс вдруг задумался о том, куда оно ведет, и попытался вообразить, каково это – выглянуть из окна автомобиля и увидеть полынь и песок или очутиться в городе, где никто не знает ни твою семью, ни даже как тебя зовут? Почему он никогда не задумывался о том, что есть другие города, другие штаты, места, где дома не похожи как две капли воды?

Он двинулся через сугробы в синюю даль улицы. После целого дня работы на морозе руки потрескались и саднили. Сейчас он мог бы целоваться с Рикки Шапиро, а вместо этого шел по безлюдной улице. В небе висела огромная круглая луна, и было так тихо, что Эйс слышал, как скрипит снег у него под ногами. Дойдя до участка Корриганов, он завернул за угол и быстро перелез через изгородь. Приземлился в сугроб, потом подобрался к дому, стараясь держаться в тени, миновал боковую дверь и пустую темную кухню, стол для пикников и жаровню. Он вспотел, пот замерзал на лице и щипал кожу. Ему подумалось обо всех жителях их квартала, которые сейчас мирно спали: о его брате, о Дэнни Шапиро, о родителях Кэти Корриган. В памяти всплыла поваленная изгородь за школой, похожая на порванную серебряную цепочку. Он упрямо пробирался вперед и остановился лишь, когда увидел пса, привязанного к дикой яблоне.

Веревка была длинная и могла дотянуться до навеса из гофрированного пластика, пристроенного над заасфальтированной площадкой. Всю площадку замело снегом, и пес в свете луны казался синеватым. Это был щенок немецкой овчарки, совсем молодой, не старше шести месяцев, и он сидел на улице с самой аварии. Рядом стояла большая миска с кормом и ведро с намертво замерзшей водой.

Пес продолжал лаять, но лай был сиплый, сорванный. При виде Эйса он немедленно затих и навострил уши, но не двинулся с места. Эйс подошел к нему и принялся распутывать веревку, которой пес был привязан за металлический ошейник. Ему пришлось отогревать ее собственным дыханием, пока она не начала гнуться. Он отряхивал снег с заледеневшей собачьей шерсти, пока от холода у него не свело пальцы, потом наклонился, взял щенка на руки и почувствовал, как рядом с его собственным сердцем бьется еще одно. И в груди у него защемило от холода и муки, которую не выразишь словами.