Текст книги "Седьмое небо"

Автор книги: Элис Хоффман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

В гостиной парень включил телевизор. Был вечер субботы, и родной сын Хеннесси, Стиви, сейчас, наверное, дома смотрел тот же самый канал. Показывали вестерн, «Золотое дно». Джо застыл на пороге ванной. На полотенце, брошенном на край ванны, темнели пятна крови. Наверное, когда Соренсон с Бруэром приехали, жена приводила в порядок лицо и промокала разбитую губу. Хеннесси сказал себе, что должен обращать внимание только на пятна крови, а грязная ванна и унитаз его не касаются, и глупо недоумевать, какой никудышной хозяйкой надо быть, чтобы запустить собственный дом до такой степени. Однако он обязан был осмотреть спальню, так что волей-неволей увидел и неопрятную мятую постель, и кучу грязного белья на полу, в том самом углу, где у них с Эллен стоял сосновый комод. Хеннесси прошел в самую дальнюю комнату, дома у них там спала его трехлетняя дочь Сюзанна. Он даже не сразу осознал, что так разительно отличало эту комнату от остального дома. В ней был порядок. Игрушки оказались разложены по коробкам, а стены украшали аккуратно вырезанные из журналов и приколотые кнопками фотографии диких животных, лошадей и собак. Посветив фонариком по углам комнаты, Джо увидел маленькую девочку лет семи-восьми, лежавшую под ветхим одеялом.

– Черт побери, – донеслись до него из гостиной слова хозяина, – Этот придурок что, всю ночь здесь торчать собирается?

У малышки, которая поддерживала в своей комнате такой порядок, отлично получалось притворяться спящей, во всяком случае, куда лучше, чем у детей самого Хеннесси, когда он вечером заглядывал к ним в комнаты. Но в тот самый миг, когда он уже вполне мог бы решить, что она спит, до него донеслось ее учащенное дыхание. Не будь у него своих детей, возможно, ей удалось бы его провести, но дети у него были. Он подошел к кроватке и присел на корточки.

– Ты видела, что случилось? – шепотом спросил он.

– Ничего, – прошептала малышка в ответ, и Хеннесси понял, что она все видела.

– Кто-то плохо поступил? – предположил он.

Девочка помотала головой и поглубже спряталась в одеяло.

– У тебя очень красивая комната, – заметил Хеннесси, – Мне понравились картинки на стенах. Моя дочка тоже обожает лошадей.

Он почувствовал, что ему удалось завоевать ее доверие, это оказалось так просто, что у него защипало в носу. Малышка приподнялась на локте, чтобы лучше видеть его.

– Моя дочка любит таких желтых лошадей, с белыми гривами, – продолжал Хеннесси.

– Они называются пегие, – уточнила девочка.

– Он обижает тебя?

– Только ее.

Хеннесси поймал себя на том, что держит руку за пазухой, поближе к пистолету.

– А у вашей дочки есть лошадь? – спросила девочка.

– У нас точно такой же двор, как у вас. Лошадь там не поместится.

– A-а, – разочарованно протянула девочка, – Знаете что? Тогда можете отвезти ее куда-нибудь покататься. Ей понравится.

Дверь неожиданно распахнулась, но девочка оказалась проворней. Она плюхнулась на подушку, закрыла глаза, и дыхание ее стало ровным, как у спящей. На пороге стояла ее мать, сейчас, когда свет в коридоре бил ей в спину, синяки на ногах были не видны. Хозяйка выглядела как самая обычная женщина, молодая и красивая, которая просто не успела причесаться.

– Не вздумайте разбудить мою дочку, – со злобой бросила она.

Хеннесси поднялся, в коленках у него что-то хрустнуло. Он подошел к женщине и, стараясь говорить деловитым тоном, как будто каждый день вот так врывался в чужую жизнь, произнес:

– Можете прямо сейчас выдвинуть против него обвинения.

– Не дождетесь, – фыркнула женщина.

– Я могу выдворить его из дома.

– Да неужели? – прошептала женщина, – А потом будете всю оставшуюся жизнь сидеть у меня на крыльце, чтобы он не вернулся? Так и будете дальше нас пасти?

Хеннесси чувствовал себя дураком. Он знал, что девочка сейчас внимательно его слушает. Что он предлагал этим людям?

– Вы можете получить предписание суда.

– Послушайте, – сказала женщина, – Я не понимаю, о чем вы.

– Ладно, – ответил Хеннесси. Бог ты мой, как быстро он согласился. Он вытащил визитку, такую новенькую, что от нее до сих пор пахло типографской краской, и протянул женщине – Если передумаете, можете звонить в любое время.

Женщина снова фыркнула, как будто он был сумасшедшим, и отмахнулась от визитки. Хеннесси вышел из комнаты следом за ней, но перед этим украдкой сунул картонный прямоугольник девочке под матрас. Папаша сидел в гостиной, делая вид, будто смотрит «Золотое дно» и ему вообще решительно на все наплевать, но Хеннесси видел, что тот ждет. Увидев, что полицейский ничего не нашел, он неторопливо поднялся с дивана и ухмыльнулся:

– Передай моим соседям, пусть катятся к чертовой матери.

Больше всего Хеннесси сейчас хотелось оказаться за порогом.

– Это мой дом, понял? – не унимался парень.

– Понял, – ответил Хеннесси, – Но если ты не угомонишься, я вернусь. Заруби себе на носу.

Джо завел двигатель и уехал не оглядываясь. Он направился прямиком к закусочной на Харвейском шоссе, но еда не шла в горло, он даже кофе не мог проглотить. Из головы у него не выходил тот дом, внешне ничем не отличавшийся от прочих. Даже с закрытыми глазами он вполне мог бы найти топливный котел в подвале. По внешнему виду никто ничего бы даже не заподозрил, и Хеннесси задался вопросом, что на самом деле скрывается за стенами соседских домов, которые он видел каждый день на протяжении этих шести лет. Его замутило. У него было такое ощущение, как будто он сам избил ту несчастную женщину: он знал, что ее избили, но без заявления ему оставалось только уехать несолоно хлебавши. А самое поганое было то, что он уехал с облегчением. И именно поэтому теперь, неделю спустя, Джо стоял на дорожке перед домом на рассвете, дожидаясь молочника.

Он попытался думать о собственных детях, которые мирно спали в своих кроватках. Потом о деньгах на хозяйство, которые его жена хранила на полке над плитой в сливочнике, и о свежем влажном запахе рубашек, которые она гладила ему каждое утро. Он давным-давно должен был забыть картинки, приколотые к стенам комнаты маленькой девочки, и не вспоминать, какой формы и цвета был синяк, наливающийся под глазом у ее матери.

До него донеслось тарахтение: приближался фургон молочника. На другой стороне улицы, у бывшего дома Оливейры, трава, которую подстригал Хеннесси, успела вымахать заново и уже была высотой до середины бедра. Фургон затормозил у обочины, и до Хеннесси донеслось позвякивание бутылок: молочник принялся выгружать свой товар. Хотелось одного: чтобы все было как раньше. Он ни о чем больше не просил.

Подошедший молочник напугал его.

– Как поживаете? – спросил он, будто Хеннесси каждый день выходил из дома ни свет ни заря, чтобы встретить его фургон.

– Холодно что-то, – ответил Джо и вдруг понял, что закоченел. Погода переменилась, а он был в рубахе с короткими рукавами и брюках.

– Две кварты молока и творог? – уточнил молочник.

Хеннесси кивнул, хотя представления не имел, что заказывала Эллен. Молочник передал ему бутылки и коробку с творогом.

– Всего доброго, – попрощался он и, захватив металлическую корзину, уселся в кабину и медленно тронулся с места, поскольку ехать ему предстояло совсем недалеко, до участка Шапиро.

Если не будет никакого знака, загадал Хеннесси, стало быть, все останется как прежде. Я уберу молоко в холодильник, вернусь в постель и буду жить с уверенностью, что моим ребятишкам ничего не грозит, когда они играют на улице. Я буду каждое утро есть на завтрак яичницу и никогда больше ни о чем не попрошу. Только пусть все будет как раньше, взмолился он про себя, но было уже слишком поздно. Он хотел стать детективом, и он им стал – и теперь никак не мог отделаться от мыслей о работе и обо всем, что вынужденно узнал на ней.

И тут он сделал огромную ошибку. Надо было развернуться и уйти в дом, а он вместо этого взглянул на небо, где догорали последние звезды, и они поманили его к себе, как других манят бриллианты. Он покосился на восток, чтобы посмотреть, встает ли уже солнце, и увидел на крыше дома Оливейры женщину. Она чистила водосточный желоб, не замечая ничего вокруг, и Хеннесси понял, что опоздал с зароками. Он уже о чем-то попросил, и случилось то, что происходит всегда, когда получаешь желаемое. Ему захотелось большего.

К половине восьмого в воздухе пахло кофе и тостами, гремели крышки железных ящиков, где молочник оставлял свой товар, ревели, прогреваясь, двигатели машин: отцы семейств во всем квартале собирались ехать на работу. Очень скоро дома пустели: оставались лишь матери с малышами, которые только-только начинали учиться ходить, и грудными младенцами. Стайки ребят постарше к восьми пятнадцати начинали стекаться к школе: впереди мальчишки в новеньких брюках из твила и клетчатых рубашках, время от времени обмениваясь тумаками и устраивая потасовки на газонах, следом девочки с аккуратно заплетенными косичками и в гольфах, натянутых на коленки.

Билли Силк провожал их взглядом с крыльца своего дома. Он до сих пор был в пижаме и босиком. Мама спала, но малыш Джеймс проснулся в шесть, Билли сунул ему бутылочку с соком, и тот сонно зачмокал в своей кроватке. Мистер Поппер увязался за Билли на улицу и теперь сидел рядышком, вылизывая лапу и не обращая на мальчика ни малейшего внимания. Билли потрепал кота по шерсти, тот выгнул спину дугой, но своего занятия не прекратил и даже не покосился в сторону хозяина. Билли поймал себя на том, что скучает по Везунчику. По утрам, когда все остальные еще спали, Билли прокрадывался к холодильнику, доставал оттуда морковку и просовывал ее сквозь прутья кроличьей клетки. Везунчик неизменно отвечал мальчику благодарным взглядом и позволял погладить себя через решетку, а сам довольно барабанил лапами по полу клетки.

Утро выдалось прохладное, и Билли Силк пожалел, что не надел тапки. Он грыз черствое печенье, а до этого выпил бутылочку шоколадного молока, стоя перед открытым холодильником. Если он не насытится печеньем, можно будет съесть один из зеленых помидоров, которые мама положила дозревать на подоконник. Билли обнаружил, что в последнее время поглощает еду в чудовищных количествах. Мама притворялась, будто сидит на диете, хотя все видели, что никакая диета ей не нужна, и он сделал вывод, что у них кончаются деньги. Каждый день Билли давал себе слово не есть так много, но ни разу не сдержал его, в то время как мама питалась исключительно черным кофе, подслащенными половинками грейпфрута и снятым молоком.

Нора ни за что не призналась бы в этом, но Билли знал, что с каждым днем она обнаруживает в доме все новые и новые недостатки. Гараж оккупировало семейство белок, холодильник барахлил, так что иной раз молоко скисало, а иной раз яйца замерзали прямо в скорлупках. В дождь раковина в ванной заполнялась водой, а как-то раз они обнаружили в подвале ужа. Нора упрямо твердила, что все у них в полном порядке, а если и не совсем в порядке, то скоро будет. Она принялась распространять по телефону подписку на журналы и устроилась маникюршей в «Арманд», салон красоты при супермаркете. Последние несколько дней Нора тренировалась на себе, так что весь дом пропах ацетоном, а Билли находил пилки для ногтей то на кухонном столе, то между диванными подушками. Но если у них все так прекрасно, то почему она питается кофе с грейпфрутами и почему никто из соседей до сих пор не сказал им ни единого слова?

Ссутулившись, Билли проводил взглядом последних школьников. У каждого из них была с собой специальная сумка для завтрака. Билли знал, что Нора собрала ему завтрак еще с вечера, на случай, если проспит, и сложила сэндвич и апельсин в небольшой пакет из коричневой бумаги. Ему вспомнился отцовский фокус с исчезновением, когда от него оставалась только одежда: интересно, передаются ли такие способности по наследству? Он почти верил, что превращается в невидимку, ощущал какое-то шевеление внутри.

Пока Билли дожевывал последнее печенье, из соседского дома показался Эйс Маккарти. На нем была белая рубашка, которую его мать отгладила, пока он завтракал, и черные брюки, которые он клятвенно пообещал Святому выбросить, потому что они были в обтяжку. Остановившись на дорожке, он вытащил из пачки сигарету.

– Здорово, – кивнул он Билли Силку с другой стороны газона.

Билли уставился на Эйса и продолжил грызть печенье. Эйс собирался зайти за Дэнни Шапиро, чтобы вдвоем идти в школу, но вместо этого двинулся через лужайку. За ночь на траве выпала роса, и его черные сапоги покрылись крохотными капельками.

– Вот черт, – выругался Эйс, заметив, что вымочил сапоги. Он остановился перед Билли и закурил, одним глазом посматривая в сторону дома, чтобы мать, если ей вздумается выглянуть из окна, не застукала его за курением, – Ты здесь живешь? – спросил он.

Билли кивнул и поджал пальцы на ногах.

Эйс ткнул дымящейся сигаретой в сторону Билли и задумчиво прищурился.

– Второй класс, – предположил он.

– Третий, – поправил Билли Силк.

– Бедолага, – сказал Эйс и, заметив, что Билли до сих пор в пижаме, добавил: – Твой отец тебе всыплет.

– He-а. – Билли перекатил языком изюмину, – У меня нет отца.

– Нет? – изумился Эйс, – Ты что, сирота?

– He-а, – повторил Билли, – Он в Лас-Вегасе.

– Не слабо, – уважительно протянул Эйс.

Входная дверь распахнулась, и на пороге появилась Нора в ночной рубахе, держа на бедре Джеймса.

– Почему ты до сих пор не одет? – напустилась она на Билли, – Ноги небось уже ледяные. Ты опоздаешь. Давай, приятель, пошевеливайся.

Эйс Маккарти уставился на захлопнувшуюся дверь.

– Это твоя мать? – поинтересовался он и, когда Билли кивнул, покачал головой, – Ничего себе!

– Что значит «ничего себе»? – почему-то обиделся Билли.

– Ничего, – Эйс затушил окурок о каблук, – Просто она не похожа ни на чью мать.

– Угу, – буркнул Билли Силк.

Отчасти он даже понимал, что имел в виду Эйс.

– Ладно, бывай, – сказал тот и неторопливо зашагал по дорожке, как будто ему и не нужно было спешить в школу.

Билли сидел на крыльце, пока не вышел Дэнни Шапиро. Он проводил этих двоих взглядом и почему-то почувствовал себя дураком в своей пижаме, поэтому вернулся в дом и оделся, пока Нора кормила малыша завтраком.

– Давай, давай, – подгоняла она его, хотя сама была еще не готова.

Билли рассматривал свой новый голубой блокнот, когда она появилась на пороге его комнаты. На ней было черное платье и черные туфли на высоком каблуке, талию перетягивал черно-золотой ремень с массивной золотой пряжкой.

– Тебе не о чем волноваться, – заверила она сына.

Лицо у нее раскраснелось, ногти были накрашены ярко-розовым лаком.

– А я и не волнуюсь, – заявил Билли, хотя на самом деле готов был упасть в обморок.

Начальная школа находилась всего в трех кварталах, но, поскольку они опаздывали, Нора решила ехать. Греть машину времени не было; двигатель чихал и фыркал, угрожая заглохнуть совсем. Нора затормозила напротив изогнутого проезда, где стояли автобусы. Последние опоздавшие скрылись за дверями школы, но в воздухе до сих пор стоял запах арахисового масла, мыла «Айвори» и бензина. Нора вытащила ключ из зажигания, взглянула в зеркало заднего вида, поправила золотистый ободок на голове и взбила челку.

– Ну? – обернулась она к Билли.

– Ну и никуда я не пойду, – ответил тот.

– Еще как пойдешь.

– Ты даже не похожа ни на чью мать, – буркнул Билли.

– Будем считать, что это комплимент, – заявила Нора. – Так что большое тебе спасибо, приятель.

Она вышла из автомобиля, обошла его, распахнула заднюю дверь, вытащила малыша и встала на тротуаре, дожидаясь Билли. Деваться было некуда, придется выходить. Из школы показалась еще чья-то мама; она была в шортах-бермудах и косынке. Нора поправила свой ремень. У нее где-то валялись бермуды, она натягивала их, когда затевала в старой квартире мытье полов. Изогнувшись, она оглядела себя в боковом зеркале: наверное, не надо было красить глаза и душиться. Она постучала в окошко, и Билли вскинул на нее глаза.

– Вылезай, – произнесла она через стекло.

Билли отпер дверцу и выбрался из машины. Следом за матерью он поплелся через улицу и вошел в школу. Высокие каблуки Норы гулко цокали. Джеймса она примостила на плече, и малыш немедленно потянулся к Билли и закричал «Ба-ба-ба», так что его звонкий голосок эхом заметался по школьному коридору. Билли отстал, чтобы никто не подумал, что он с ними, в руках он крепко сжимал пакет с завтраком.

– Что ты там плетешься, копуша? – бросила через плечо Нора.

Надо было сделать Билли яичницу с ветчиной на завтрак. Она всегда готовила Роджеру яичницу, когда он уходил на представление, пока не обнаружила, что он куда чаще демонстрирует свои таланты какой-нибудь очередной девице в постели, чем перед публикой на сцене. В то утро, когда он сказал ей, что уходит, Нора накормила его смесью хны, лука и яиц, чем испортила ему всю малину. Когда Роджер наконец позвонил ей из Лас-Вегаса, то признался, что две с лишним тысячи миль страдал от поноса. Можно подумать, ей было до этого какое-то дело! Можно подумать, она обязана дать ему бесплатную врачебную консультацию!

– Поделом тебе, – сказала ему тогда Нора, – Зато теперь всем ясно, что в тебе одно дерьмо.

Когда они добрались до кабинета директора, оказалось, что куда-то запропали медицинская карточка Билли и табель. Норе пришлось перерыть свою сумку и вывалить содержимое прямо на стол перед директором, тюбики губной помады и сигареты с ментолом раскатились в разные стороны.

– Я точно помню, что клала их, – весело произнесла Нора.

Она спустила малыша на пол, и из карманов его вельветовых штанишек посыпались кукурузные колечки. Билли Силк сидел в мягком кресле и разглядывал звукоизолирующие панели на потолке. Джеймс вцепился в штанину брата и, подтянувшись, поднялся во весь рост, и Билли принялся небрежно покачивать ногой, пока малыш не шлепнулся на пол.

– Он отлично успевал, – сообщила Нора директору, передавая наконец найденные бумаги.

– Сегодня отправим его в третий класс, – сказал директор, – но потом все равно придется устроить ему проверку, посмотреть, готов ли он.

– Давайте устраивайте вашу проверку. Только должна вас предупредить: он умеет читать мысли еще до того, как они до конца оформились в голове.

– Прививки от полиомиелита все сделаны? – спросил директор.

– Да, конечно, – ответила Нора и, не поворачиваясь к Билли, прошипела: – Оставь в покое голову.

Билли прекратил теребить волосы. Нора наклонилась и подобрала с пола рассыпавшиеся кукурузные колечки.

– Мне очень нравится ваша школа, – сообщила она, когда директор вел их по коридору. – Здесь такая жизнеутверждающая атмосфера!

Билли оглядел светло-серые стены; он был уверен, что именно в этот оттенок красят тюремные камеры.

– Третий класс через две двери после спортивного зала. Ну что, Билли, не заблудишься?

Билли впервые за все время поднял глаза на директора и произнес:

– Он в Лас-Вегасе.

– Ты о ком? – смутился директор.

– О моем отце.

Директор обернулся к Норе:

– В документах Билли нет ни слова о вашем муже.

– Он в Лас-Вегасе, – повторила Нора, – В Неваде, – уточнила она зачем-то и, подтолкнув Билли перед собой, повела его к спортивному залу. – Прекрати подслушивать чужие мысли!

– Я сам найду класс, – уперся Билли.

– Я серьезно, – настаивала Нора. – Люди не любят, когда их подслушивают.

Они остановились перед дверью третьего класса. За окнами на деревянном флагштоке развевался американский флаг.

– Ладно, – пообещал Билли, хотя и не был уверен, что сдержать обещание в его власти. Он ведь не смог не есть, хотя и давал себе слово, – Не буду.

– Вот и славно, – заключила Нора, – Все взял? Блокнот? Пенал?

Билли кивнул.

– Господи, – вздохнула Нора, – До чего же ты бледный.

Она пощупала лоб сына, опасаясь, нет ли у него температуры. Из-за двери донесся голос учительницы; она просила кого-то раздать учебники.

– Не бойся, никто тебя не съест, – сказала Нора, – Просто расслабься, и все.

– Угу, – буркнул Билли.

– Скажи себе, что ты им понравишься, тогда так оно и будет.

– Покуришь, пока будешь идти до машины, – отозвался сын.

Нора поджала губы и легонько подтолкнула его. Она дождалась, когда Билли войдет в класс, закрыла за ним дверь, потом поспешила к машине и первым же делом после того, как устроила Джеймса на заднем сиденье, вытащила пачку сигарет и немедленно закурила.

Ну ошиблась Нора, она и раньше ошибалась, она ведь тоже не совершенство. Будь она совершенством, разве пришлось бы ей по субботам делать маникюр чужим женщинам, в то время как ее собственные дети оставались на попечении едва знакомой шестнадцатилетней соседской девчонки? Будь она совершенством, разве прочищала бы засорившиеся трубы в ванной, в то время как ее бывший муж позировал фотографу на фоне отеля «Сэндз», где по вечерам пел Фрэнк Синатра? Ну не сходятся на ней больше ее обтягивающие красные брючки, ну продала она за две недели всего четырнадцать подписок на «Лайф» и «Домашний очаг», ну ненавидят Билли все в классе – что с того? Все ведь меняется. Она намеревалась напечь кексов, украсить их розовой глазурью и жевательным мармеладом и в конце недели отнести Билли в класс. Она раздобудет список учеников и пригласит их в гости, всех до единого, и приготовит свежий попкорн, и позволит им беситься сколько угодно, и попытается подкупить их при помощи лимонада и игрушечных пистолетов. Она начнет продавать пластиковые судки «Таппервер»; малыша Джеймса можно брать с собой на показы или устраивать их прямо у нее на кухне. А если она будет продолжать сидеть на грейпфрутовой диете, то очень скоро снова сможет влезть в свои обтягивающие красные брючки.

В конце концов, здесь такие яркие звезды, каких в городе отродясь никто не видел. И вечера благоухают вишнями, а не копотью. Порой поздно ночью, когда дети крепко спали, Нора выходила из дома и босиком бродила по газону. Здесь уже чувствовалось дыхание надвигающейся осени: стала холоднее трава, по утрам светало позднее. Нора не мечтала о поцелуях, о танцах всю ночь напролет, об отпуске на взморье вдвоем с каким-нибудь мужчиной. Она ставила на своем стареньком проигрывателе пластинку Элвиса и училась оснащать окна зимними рамами. Она распевала «Don’t Be Cruel» и выстилала фольгой противень для жарки цыплят. Она стала собирать волосы в хвост и носить старые рубашки Роджера. Соседки нередко видели ее на приставной лестнице с тряпкой в руке. Рядом с лестницей возился в песке малыш, и она, казалось, не замечала, что носки у него чернее черного, а руки перемазаны в грязи. Ребенок беспрепятственно тянул в рот прутики и опавшие листья и был одет в легкий шерстяной свитерок поверх тоненькой пижамки. Соседки могли бы поклясться, что слышали, как она за мытьем окон распевает «А Fool Such As I». От их зорких глаз не укрылось, что на руке, в которой она держала бутылку «Виндекса», нет обручального кольца.

– Может, у нее отекли пальцы и она убрала кольцо в буфет? – предположила Линн Вайнман.

– Думаешь? – усомнилась Эллен Хеннесси, – Где тогда ее муж?

Дамы тщательно обдумали такую возможность. Они сидели у окна в гостиной Эллен Хеннесси, откуда их новая соседка была видна как на ладони.

– Может, он коммивояжер? – высказалась Донна Дерджин, но все знали, что Донна до крайности наивна, и не обращали внимания на ее простодушие, равно как и на ее лишние килограммы.

– Ты думаешь то же, что и я? – спросила Линн Вайнман у Эллен Хеннесси.

Сын Эллен, Стиви, был в школе, а дочь, Сюзанна, поила чаем кукол у себя в детской в компании двух девочек Линн Вайнман. Полуторагодовалая дочка Донны, Мелани, крепко спала на одеяльце под кофейным столиком.

– Еще бы, – отозвалась Эллен Хеннесси, – Это единственное объяснение.

– Что?! – захлопала глазами Донна Дерджин. – Какое объяснение?

Но они не могли ответить ей, не могли заставить себя произнести вслух слово «разведенка», однако не привиделась же им держащая бутылку «Виндекса» рука без обручального кольца! Сами они были давно и прочно замужем, все три. Эллен Хеннесси, Донна Дерджин и Линн Вайнман виделись едва ли не каждый день. Летом они по очереди устраивали у себя во дворе детские пикники с гавайским пуншем и сэндвичами с болонскими копчеными колбасками, они обменивались детскими одежками, из которых вырастали их собственные отпрыски, они вместе ходили за покупками и играли в канасту, пока их чада строили дома из деревянных кубиков и усеивали дом крошками от печенья.

Женщины решили позвонить Мэри Маккарти и, когда она появилась, расселись возле нее полукругом. Им не терпелось услышать ее мнение о новой соседке. Дети у Мэри уже выросли, и она виделась с другими матерями не так часто, но любая из них знала, что если у младшенького будет жар, в любую минуту можно позвонить Мэри, хоть посреди ночи, и та всегда посоветует, что делать. Когда у малышей резались зубки и никакие рекомендации докторов не помогали унять плач, она советовала втирать в десны немного рома; никто не умел лучше ее готовить лазанью и мясной рулет с зеленым луком и томатным соусом. Она всегда готова была посидеть с детьми, когда кому-то из соседок нужно было к дантисту или срочно требовалось купить новое платье, а тащить детей в «К. Кляйн» или, если платье предполагалось на выход, в «Абрахам и Страус» не хотелось. Если у какой-нибудь из женщин случалась размолвка с мужем, она всегда могла отсидеться у Мэри на кухне, и та никогда не докучала вопросами, а лишь подливала чай и подкладывала печенье до тех пор, пока обиженная жена не находила в себе достаточно душевных сил, чтобы вернуться домой.

Она прошла через это все, и это вселяло надежду, но мысль о том, что на их улице появилась одинокая разведенная женщина, пугала даже Мэри. Она должна была давным-давно пригласить новенькую на чашку кофе и предложить ей при необходимости присмотреть за детьми. Однако, едва увидев побитый жизнью «фольксваген», из которого вышла эта женщина с двумя своими чадами, Мэри почуяла неладное. Где ее муж? Вот о чем она спросила соседок.

– Думаю, вы правильно догадались, – прошептала она таким тоном, что даже Донна Дерджин, никогда в жизни не видевшая своими глазами разведенную женщину, уяснила положение Норы.

Слово «разведенка» не было произнесено вслух, однако же вошло в их словарь и повисло в воздухе, точно облако над кофейными чашками. Все умолкли, и Мэри принялась угощать леденцами, которые принесла для ребятишек, их матерей, хотя даже конфеты не могли перебить кислый вкус, надолго поселившийся во рту у каждой из них.

Мужчины, как обычно, ничего не заметили. О, они видели «фольксваген» и сошлись во мнениях, что ему не помешало бы отцентровать колеса. Они видели, что никто до сих пор так и не отремонтировал сломанные ставни, и сами первым делом после переезда раздобыли бы ведро цемента и укрепили ступеньки крыльца. Джо Хеннесси, недавно возведенный в ранг детектива, гордился способностью подмечать мелочи, на которые никто другой просто не обратил бы внимания, но когда он в тот день пришел домой с работы и положил пистолет в тумбочку у кровати, то не заметил, что его жена до мяса обгрызла ногти. Сняв спортивный костюм и переодевшись в домашнее, он наполнил пластмассовое ведро мыльной водой и отправился мыть машину: света по вечерам еще хватало, чтобы можно было заняться какими-нибудь делами по хозяйству. Пока он нес ведро к дороге, вода расплескалась и остался мокрый след. Он поставил ношу на землю и потянулся за губкой, и тут у него знакомо закололо в затылке. В памяти воскресли лунная ночь и соседка на темной крыше, и его охватило желание бежать сломя голову куда глаза глядят. Белый «фольксваген», стоящий перед домом Оливейры, поблескивал в последних лучах заходящего солнца.

Хеннесси заслонил глаза ладонью и стал смотреть на дом. Во дворе в манеже сидел малыш, и Джо показалось, что мальчик машет ему ручкой. Или он просто пытался ухватить срезанную травинку? Травинки эти стояли в воздухе столбом, потому что из– за угла дома вышла Нора Силк, толкая перед собой допотопную газонокосилку Оливейры. Она всем телом налегала на агрегат, который пыхтел, как паровоз, и выплевывал клубы черного дыма. По пятам за ней с граблями шел мальчик постарше.

Джо задался вопросом, что же это за мужик, который позволяет своей жене работать во дворе. Одно дело – цветник, женщины вроде как сами любят возиться с цветами, а вот содержать в порядке газон перед домом – это уже совсем другой коленкор. И тем не менее эта женщина вкалывала, как вол, надев кожаные перчатки, чтобы не стереть руки, и ковыляя по заросшей лужайке в своих босоножках на высоких каблуках. Хеннесси смотрел, как Нора сражается с косилкой, безуспешно пытаясь развернуть ее. Косилка запуталась в бурьяне и не двигалась ни туда ни сюда, а мотор хотя и заводился, но каждый раз тут же глох. Джо прожил по соседству с Оливейрой пять лет, но в доме был всего однажды, почти в самом конце, когда у старика разыгрался артрит и Хеннесси заглянул к нему продуть батареи и проверить отопительный котел в подвале. Хотя, как оказалось потом, этого можно было и не делать, поскольку старик умер сразу же после Дня благодарения.

Хеннесси бросил губку в ведро с водой и двинулся через улицу.

– Черт бы тебя побрал, – выругалась женщина прямо при мальчике.

Во всяком случае, так Джо показалось, хотя рев косилки заглушал все прочие звуки. Повсюду вокруг была трава: в складках ее хлопчатобумажной рубахи, в волосах малыша. От терпкого запаха у него запершило в горле и захотелось пить; покалывание в загривке стало почти невыносимым.

– Она засорилась, – сказал, точнее, прокричал Хеннесси, и Нора обернулась к нему, вздрогнув от неожиданности. Она оказалась совсем не так молода, как он думал, зато глазищи у нее были такие черные, что выглядели ненастоящими.

Джо наклонился и выключил косилку.

– Трава забилась внутрь, – пояснил он, почему– то чувствуя себя глупо.

Присев перед косилкой, он вытащил травинки, застрявшие между лезвиями. Мальчик наблюдал за ним, опершись на грабли; его младший брат уцепился за бортик манежа и встал на ножки.

– Ну вот, – сказал Джо. Поднявшись, он отряхнул руки одна о другую, но трава не желала отлипать от влажных ладоней, – Теперь должно заработать.

– Ух ты, – сказала Нора. Сердце у нее колотилось как ненормальное. Она поправила челку и пожалела, что стянула волосы в хвост. При всем желании ей не удавалось отвести глаза от незнакомца: точно все рухнет, если она перестанет на него смотреть, – Спасибо вам огромное, – произнесла она наконец.

– Убедите мужа раскошелиться на новую косилку, – посоветовал Хеннесси.

– На новую косилку, – задумчиво повторила Нора.

– Кто бездельник? – заинтересовался мальчик.