Текст книги "Что было, что будет"

Автор книги: Элис Хоффман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Рядом с этой женщиной вышагивала внучка Элинор Спарроу со спортивной сумкой в руке и рюкзачком, перекинутым через правое плечо, так как левое, поврежденное при родах, ныло в сырые дни, как этот. Девочка была светленькой, что очень удивило Элинор. Все в роду Спарроу всегда рождались темноволосыми, мрачными, склонными к трагизму и меланхолии, но Стелла показалась ей жизнерадостной, когда оглядывала платформу. Высокая девочка с тонкими чертами лица, наверняка смышленая, ибо сразу узнала бабушку, хотя прежде они никогда не виделись. Узнала и тут же начала махать рукой.

– Ба! – крикнула Стелла. – Мы здесь!

Возможно, страх помешал Элинор Спарроу сдвинуться с места или взгляд Дженни, когда та повернулась и посмотрела на мать. Элинор прочла в нем то же самое разочарование, которое не скрывала Дженни в тот день, когда было снято проклятие и пчелы вернулись в сад, в тот день, когда она решила, что мать опоздала со своими извинениями и ничего теперь не исправить.

К счастью, Стелла не терзалась подобными чувствами. Она подбежала к бабушке и обняла ее:

– Даже не верится, что я наконец здесь.

– А ты поверь.

Элинор одобрительно оглядела внучку: перед ней стояла приветливая, отзывчивая девочка, не боявшаяся говорить то, что думает. Такая не станет забиваться в угол и дуться там до тех пор, пока что-то изменить уже будет поздно.

Женщина в плаще приблизилась более сдержанно. На ней были дорогие кожаные сапоги, она слегка подкрасила губы, но в чем-то дочь совсем не изменилась, оставаясь прежней раздражительной особой.

– Поезд опоздал, – сказала Элинор Спарроу, глядя на Дженни.

Первые слова, обращенные к дочери почти за двадцать пять лет, прозвучали как жалоба, хотя Элинор вовсе этого не хотела.

– Ты хочешь сказать, что это моя вина? – Дженни держалась, как всегда, холодно, а тут вообще ощетинилась. – По-твоему, я несу ответственность за то, чтобы поезд ходил по расписанию, так?

Тут вмешалась Стелла, поспешив прервать назревавшую перепалку.

– Бабушка лишь сказала, что поезд опоздал. Ничего больше.

Откровенно говоря, Стелла рассуждала более здраво, чем мать или бабушка. Элинор и Дженни молча уставились друг на друга. Непонятно, кого из них увиденное потрясло сильнее. Умело подстриженные темные волосы, тонкие морщинки вокруг глаз и рта. Седой пучок на голове, трость, согбенная спина. Двадцать пять лет как-никак. Четверть века. Время взяло свое.

– Стелла права, – в конце концов согласилась Дженни. – Ты оказываешь мне услугу, и я не собираюсь с тобой конфликтовать. – Она направилась к стоянке машин. От одного сознания, что она вернулась в Юнити, ей стало холодно, пришлось застегнуть плащ на все пуговицы. Дженни даже пожалела, что не надела шарф. – Надо полагать, тот джип-развалюха твой? – прокричала она через плечо.

– Она всегда была с тобой такой несносной? – спросила Стелла, пока они с Элинор пересекали стоянку.

Стелле хотелось, чтобы бабушка замедлила шаг. Ей хотелось побыть с ней подольше. У нее вдруг снова загудело в голове, и она слегка задохнулась, вдыхая сырой воздух. В первую же секунду, когда она увидела на платформе бабушку, она поняла, как все закончится: светлым тихим днем выпадет снег. Она поняла, что времени у них осталось только до зимы, а этого ей было мало.

– Поначалу нет, но потом я ее разочаровала.

Элинор сердилась на себя за то, что еле ковыляет. Ей понадобилась целая вечность, чтобы пересечь парковку. Дженни уже забиралась на переднее сиденье, а они не прошли даже полпути.

– Это не повод, чтобы так себя вести. – Стелле нравилась бабушка, нравилось, что у них была своя тайна – телефонные звонки, о которых Дженни не подозревала. Девочка частенько обращалась к бабушке за поддержкой и советом. – Каждый испытывает разочарование.

Когда Элинор уселась в джип, то оказалось, что Дженни успела опустить все стекла.

– Здесь пахнет старой псиной. А у меня аллергия, если ты, конечно, помнишь, – сказала она матери.

Стелла была снаружи – укладывала сумки в багажник.

– Как прошел ее день рождения? – поинтересовалась Элинор у дочери.

– Нормально, – сухо ответила Дженни, – как у обычной девочки тринадцати лет, без всякой наследственной чепухи, способной разрушить ее будущее.

– Я имела в виду не дар, а свой подарок, модель Кейк-хауса.

– Вот, кстати. Подарок ты, конечно, выслала, но этот домик принадлежал мне. Ты не имела права его дарить.

– Значит, она не получила ничего другого, какой-нибудь семейной черты. Все-таки это лучше, чем видеть чужие сны. Тебе этот дар не сослужил хорошую службу.

Элинор сразу поняла, что ее замечание больно кольнуло. Дженни взглянула на нее темными глазами, которые Элинор так хорошо помнила – казалось, они всегда упрекали ее то за одно, то за другое. Что ж, раз на то пошло, пусть Дженни сердится. Пусть узнает правду.

– Как, например, дар распознавать лжецов, а потом судить их до конца их жизни за одну или две ошибки? Ты считаешь, мама, что такой талант предпочтительнее?

Стелла открыла заднюю дверцу и забралась в машину.

– Ругаетесь?

Элинор и Дженни сразу умолкли. Одна из них превратилась в львицу, вторая – в ягненка, но кто стал кем – определить было невозможно.

– У меня отличная идея, – объявила Стелла. – Давайте съездим куда-нибудь перекусить.

– Мы не можем, – отрезала Дженни. – Я хочу тебя устроить и вернуться сюда, чтобы успеть на трехчасовой поезд в Бостон.

– Я сама устроюсь. Сейчас мне нужно поесть. Что скажешь, ба?

Двое против одного, Дженни прекрасно это поняла. Как хорошо они спелись. Ничего не оставалось, как заехать в чайную Халлов, где они заказали китайский чай, сэндвичи с яичным салатом и лепешки со сливками и джемом. Обслуживала их официантка-старшеклассница, которую звали Синтия Эллиот. Она работала здесь по выходным и после школы. Синтия была соседкой Элинор и приходилась правнучкой Сисси Эллиот, той властной старой даме, которая считала удобным задержать набитый пассажирами поезд, пока она будет в него усаживаться. Элинор, однако, не узнала юную официантку.

– Здравствуйте, миссис Спарроу, я Синтия. – У нее был черный лак на ногтях, а волосы заплетены в десятки тонких рыжих косичек. – Я живу по соседству с вами.

– Очень за тебя рада, – равнодушно произнесла Элинор, протирая не совсем чистую ложку.

– Привет, – обратилась Синтия к Стелле, чувствуя в ней родственную душу.

– Привет, – неуверенно поздоровалась Стелла.

– Не дружи с этой девочкой, – сказала Дженни, когда официантка ушла выполнять заказ. Синтия была на несколько лет старше ее дочки и, разумеется, гораздо опытнее. – Слышишь?

– Слышать-то я тебя слышу, но это не означает, что послушаюсь.

Стелла повернулась поглазеть в окно, выходящее на Мейн-стрит. Липовые деревья уже зеленели, пели птицы. Все вокруг, казалось, окутано дымкой и готово расцвести. Лужайку перед чайной заполнили ландыши, целое поле цветов, которые когда-то были печалью.

– Мне нравится этот городок, – объявила Стелла. – Здесь все идеально.

Ее мать так потрясло это заявление, что она заерзала на стуле, случайно покачнув стол, кое-как установленный на неровном полу. Вода в бокале Дженни пролилась, а нож со звоном упал. Элинор невольно вспомнила любимую присказку своей прабабушки Корал: «Уронишь нож – придет женщина. Уронишь его дважды, и она задержится надолго».

– Не очень-то привыкай, – посоветовала Дженни дочери. – Ты здесь только до тех пор, пока не утрясутся неприятности с отцом.

– Ты полагаешь, это произойдет скоро? – поинтересовалась Элинор.

– Самое большее, ты останешься здесь до конца семестра, – продолжала Дженни, пропустив вопрос матери мимо ушей, что проделывала раньше сотни раз. – Не забудь оповестить об этом своих учителей. Ты приехала не навсегда. Ты просто временная ученица.

За едой они почти не разговаривали, а после задержались еще ненадолго: им подали десерт, хотя они его не заказывали.

– Вы только посмотрите! – воскликнула Стелла, не сводя глаз с целого блюда крошечных пирожных, которое несла к их столу владелица чайной, Лиза Халл. – Какие аппетитные.

– Дженни Спарроу, – сказала Лиза Халл, угощая их от заведения. – Глазам своим не верю! Вот уж кого не ожидала еще раз увидеть в этом городе. Наверное, все птицы действительно когда-нибудь возвращаются домой.

Лиза и Дженни учились в одном классе, но никогда особенно не дружили, так что теперь не было смысла прикидываться закадычными подругами.

– Я здесь всего на один день. Моя дочь, Стелла, останется подольше.

– Мне нравится это место, – объявила девочка во второй раз, но уже гораздо увереннее. – Мне нравится этот городок. Мне нравится эта чайная. Мне нравятся эти пирожные. Вы сами их испекли? – спросила она у Лизы, откусывая кусочек птифура.

– Я испеку их для тебя в любое время, когда тебе захочется. – В школе Лиза была простушкой, которую никто не замечал, но теперь оказалось, что у нее прелестная улыбка; она нашла себя в этой жизни, и потому от былой неуверенности не осталось и следа. – Я вижу, твоя дочь унаследовала от Уилла цвет волос и глаз. Счастливица. – Улыбка заиграла на ее губах. – Он частенько заглядывал сюда, когда его мама болела. Всегда заказывал яблочный пирог.

– Вот как? – Разумеется, Дженни он об этих визитах даже словом не обмолвился.

– Ну да. Уилл Эйвери так и остался городским мальчишкой, пусть даже он закончил Гарвард и женился на тебе. – Лиза повернулась к Стелле: – Рада, что ты поживешь у нас какое-то время. Хочешь взглянуть на кухню?

– Похоже, Уилл бегал сюда потихоньку, даже когда его мать умирала, – сказала Элинор, как только Стелла ушла осматривать пекарню. – Я ведь тебе говорила, что от него не жди ничего, кроме беды. Он был лжецом с самого первого дня.

– Послушай, ма, я больше не обязана прислушиваться к твоему мнению. Я ценю тот факт, что ты берешь к себе Стеллу, но, поверь, я бы ни о чем не попросила, если бы был другой выход.

– Это я знаю, – ответила Элинор. – Ты бы предпочла сдать ее в зоопарк ко львам.

– Откуда мне знать, что ты будешь о ней хорошо заботиться? Обо мне ты ведь никогда не заботилась. Твоя правда, я вовсе не в восторге от того, что она останется здесь, как не была в восторге, узнав о вашем с ней телефонном общении. Я хочу, чтобы Стелла получила больше, чем я.

– Понятно. – Элинор отставила чашку. Ей стало вдруг жарко. Она буквально пылала, что довольно часто случается с людьми в это время года. – А ты сама идеальная мать?

– Я этого не утверждала.

– Хорошо. Потому что Стелла тоже этого не утверждает.

Всегда одно и то же: они слишком быстро в своих спорах доходили до критической точки, бросая друг другу колкости, от которых потом было трудно отделаться, как от заноз, как от колючек или травинок.

– По крайней мере, я старалась.

– И разумеется, ты единственная, кто так поступал.

Тем временем Стелла получила в подарок от щедрой Лизы Халл целый пакет плюшек и, повернувшись к их столику, помахала обеим. Вид у нее был счастливый, даже Дженни увидела это. Ясно, что Юнити одурманил девочку; она попала под обаяние птичьих песен, светло-зеленой весны, начинающей распускаться прямо за окном форзиции, когда кажется, что все ветки кустарника обсыпаны искорками.

Здание чайной, как рассказали Стелле во время экскурсии, было единственным, если не считать Кейк-хаус, выстоявшим в пожаре 1785 года, когда весь город сгорел дотла. В то время в пекарне работала Лиони Спарроу – счастливое обстоятельство, ибо именно Лиони принялась таскать в кожаных ведрах воду из озера Песочные Часы, чтобы поливать крышу домика, таким образом не позволив соломе и черепице заняться огнем. Лиони воспользовалась помощью нескольких посетителей, создав бригаду, а сама бросилась домой, в Кейк-хаус, где продолжала бороться с пламенем, хотя любой другой на ее месте давно бы задохнулся от дыма. Своим поступком, заявила Лиза, Лиони положила начало добровольной пожарной команде Юнити.

– Пожарную машину назвали «Лиони», – добавила Лиза. – Сейчас они получают вторую машину и планируют назвать ее «Лиони-два».

– Заедешь домой? – спросила у дочери Элинор, расплачиваясь по счету.

– Думаю, у меня не хватит времени.

Было почти два часа. Настала пора уходить, выбраться из этого города, прежде чем он и ее завлечет своим зеленым светом и форзицией.

– Пожалуй, я лучше вернусь на вокзал. И еще одно, мама, – добавила Дженни таким тоном, словно собралась проглотить яду. – Как ты думаешь, нельзя ли нам перестать сражаться на то время, пока Стелла у тебя живет? Ради нее.

– Конечно можно.

Ведь могут же другие люди ходить по стеклу, обходиться без сна, распознавать лгунов, находить потерянное, видеть чужие сны.

– В таком случае, надеюсь, тебе удастся оградить ее от всего, что связано с Ребеккой Спарроу. Я не хочу, чтобы она выслушивала смехотворные байки.

Дженни поспешно поднялась из-за стола, желая уйти. Если она опоздает на поезд, то окажется в ловушке. Если она на него опоздает, то придется пройти по Локхарт-авеню до Кейк-хауса, повернув у огромного дуба, который, по заверениям некоторых, был самым старым деревом в штате. Дженни схватила сумочку и плащ. Вот тут-то на пол свалился второй нож. Услышав, как он ударился о деревянный пол, Элинор почувствовала, как у нее подпрыгнуло сердце.

«Уронишь его дважды, и она задержится надолго».

Пусть Дженни старается сделать все возможное, лишь бы не ступить на тропу, где Ребекка Спарроу вынимала из своего бока наконечники стрел. Пусть себе целует дочку на прощание и торопится на вокзал, не обращая внимания на лягушачьи трели и заросли ландыша. Пусть себе бежит по Мейн-стрит, если уж это так нужно, чтобы успеть на трехчасовой поезд в Бостон. Пусть пытается держаться подальше, но уже сейчас совершенно ясно, что никуда ей не убежать. И нечего тут сомневаться. Птицы всегда возвращаются в свои гнезда. В самом скором времени Дженни Спарроу тоже вернется.

2

День выдался теплый, слишком теплый для шерстяного свитера, который выбрала Стелла для своего первого дня в средней школе Юнити. Она впервые пожалела, что перескочила через класс. Если бы она записалась в восьмой класс начальной школы Хатауэй, то, возможно, страх сейчас не подкатывал бы к самому горлу, не давая возможности дышать, пока она шла по аллее. Когда-то этим маршрутом ходила в школу ее мать. Стелла, правда, не знала, проносились ли тогда мимо голубые сойки, пахло ли тогда лавром, посаженным первыми колонистами для защиты от молнии. С тех пор он рос везде как дикий кустарник.

В этот день по небу плыли огромные кучевые облака, и Стелла ощущала в воздухе душную сырость, от которой успели закурчавиться волосы. Все в Кейк-хаусе слегка отсырело – и одеяла, и напольные покрытия. Всю ночь напролет Стелла слушала лягушек и шелест камыша. Она вспомнила, как учительница естествознания в школе Рэббит рассказывала на уроке, что облако представляет собой дрейфующее по воздуху озеро. Подумать только: такая прорва воды плывет над крышами, деревьями, над головами – целое озеро. Стелла лежала в кровати на сырых простынях и изо всех сил пыталась уснуть на новом месте. Ее поселили не в спальне матери, а в небольшой комнатке на втором этаже, простоявшей закрытой много лет, пыльной и душной, зато с красивым видом на озеро. Но лягушки так орали, что задремать было невозможно. Вскоре после полуночи Стелла спустилась вниз, к телефону в гостиной, и набрала номер Джулиет Эронсон.

– Даже не верится, что я здесь, – прошептала Стелла подруге.

Она свернулась калачиком в старом широком кресле на двоих, обивка которого настолько отсырела, что ткань в рубчик стала зеленоватой.

– А мне не верится, что ты уехала, не сказав мне ни слова, – возмутилась Джулиет – Я как сумасшедшая пробегала все утро, искала тебя. Как ты могла так поступить?

– Вообще-то это была не моя идея. Моей матери. Интересно, от чего она решила меня защитить?

– От жизни, – буркнула Джулиет.

Именно по этой причине Дженни велела Элинор Спарроу избавиться от всех газет. Бедняжка Стелла даже не подозревала, как развиваются события, связанные с убийством. Поэтому Джулиет вслух зачитала ей теперь статьи из «Бостон геральд» и «Бостон глоуб». В обеих газетах Уилл Эйвери фигурировал как подозреваемый. Стелла почему-то встревожилась, словно предчувствуя, что теперь может случиться все, что угодно. Она потеряет отца и больше его не увидит. Такое случается даже с теми, у кого самая стабильная жизнь. Мать Стеллы, например, была на три года ее моложе, когда лишилась отца, разве нет? Возможно даже, она сидела в этой комнате, когда пришло известие о его смерти. Возможно, она глядела в это самое окошко, слушая кваканье лягушек, не в силах заснуть. С этого места в кресле Стелле были видны ветки форзиции, сиявшей в темноте. А дальше – темнота, одни только тени.

– В школе обо мне говорят?

– Не забивай себе голову подобной ерундой. Хотя, можешь мне поверить, со словом «тюрьма» рифмуется много словечек. В нашей школе учатся одни идиотки, Стелла. Сама знаешь.

– Точно.

Стелла испытала облегчение, что не придется иметь дело с одноклассницами. Возможно, в Юнити люди окажутся добрее. Да что там, они могут даже не знать о той ситуации, в какую попал ее отец; для них она будет обычной девочкой, ничем не примечательной особой, если не считать длинных светлых волос, живущей в конце тупика, в доме у своей бабушки. Заурядной девятиклассницей, не очень успевающей по математике, но обожающей естественные науки; верной подругой, умеющей слушать.

– Если бы я так не волновалась об отце, я бы даже радовалась возможности пожить здесь. Подальше от матери. Подальше от всех Хиллари Эндикотт в мире. На воле.

– И что ты там делаешь на этой самой воле? – поинтересовалась Джулиет, которая была девчонкой городской до мозга костей. – Бродишь по лесам?

– Здесь город, Джулиет. Не какое-то там захолустье. Здесь есть магазины.

– И обувной?

– Пока не видела, – призналась Стелла.

– По-моему, любое поселение, где нет обувного магазина, нельзя считать городом. Это деревня. Шутка.

Сейчас, направляясь в школу, Стелла брела по грязной дороге, подъездной аллее, такой узкой, что ветви боярышника и липы встречались наверху, образуя темный туннель. Стелла призналась самой себе, что Джулиет в очередной раз оказалась права. Это действительно деревня – ни тебе автомобильных гудков, ни транспорта, ни пешеходов. Девочке, выросшей на пересечении Бикон-стрит с шумным федеральным шоссе, все здесь казалось пустынным и заброшенным. Стелла позвенела бубенчиком на браслете, попыталась насвистывать песенку, но все это не помогло. Начинать в новой школе всегда нелегко, и, когда она добралась до конца аллеи, ее по-настоящему била дрожь. Сворачивая на мощеную Локхарт-авеню, она заметила деревянный столб, к которому кто-то прибил дощечку с выведенной от руки надписью черной краской: «Аллея Дохлой Лошади». Чудесно. Деревня, где полно погибших животных.

– Предположительно, на дне озера находится мертвая лошадь, – произнес мальчишеский голос, напугав ее.

Стелла обернулась и увидела рядом с собой высокого парня. Он был старше ее, примерно на год, с ясными голубыми глазами. Он улыбался, словно они успели познакомиться.

– Это не строго научное утверждение. Озеро бездонное, относится к озерам ледникового происхождения, питается подземным источником. Предположительно, во времена наших прапрапрадедов какой-то идиот на спор решил проехать верхом по тропе, по которой запрещается ходить, той самой, где ничего не растет. Лошадь испугалась, сбросила наездника, и он сломал шею. Говорят, лошадь ни на секунду не остановилась. Так и продолжала нестись по озеру, пока не достигла середины, где и утонула. Но все это полная чушь, так что не пугайся.

– Меня не так-то легко напугать.

Стелла и мальчик теперь шагали по Локхарт-авеню рядом.

Мимо пролетела на полной скорости машина, так близко к обочине, что Стелле и ее спутнику пришлось отпрыгнуть в заросли крапивы.

– Увидимся, Хэп! – проорал с пассажирского сиденья какой-то подросток.

– Не сомневайся, придурок! – прокричал в ответ спутник Стеллы. – Джимми Эллиот с дружками, – пояснил он, как только машина скрылась из виду. – Джимми – полнейший идиот. Я подтягиваю его по английскому и естественным наукам, так что мне ли не знать. Вообще здесь у нас полно болванов.

– В моей прежней школе их тоже хватало, – сказала Стелла. – Только все они были девочки.

– Ты училась в девчоночьей школе? Это еще хуже, чем учиться в Юнити.

Только тут они представились. Он оказался Хэпом Стюартом, внуком доктора Стюарта, который жил по ту сторону леса, рядом с владениями Эллиотов.

– А я живу у бабушки, – сказала Стелла. – В Кейк-хаусе.

– Ну, это я знаю. – Хэп широко улыбнулся. – Я все про тебя знаю. Хотя, может быть, не все, – поспешил он исправиться, заметив недовольство Стеллы.

Тем не менее он признался, что они встретились не случайно. Он поджидал ее на углу.

– Дедушка сказал, что тебе нужно помочь освоиться.

– Вовсе мне это не нужно. – В чем Стелла не нуждалась – так это в жалости.

– На самом деле я пришел потому, что хотел с тобой познакомиться. Ты наша ближайшая соседка. Стоит только пересечь лес, обойти ядовитый плющ, не набраться клещей и прошагать пять миль, как окажешься у моей двери.

Стелла рассмеялась:

– Мне повезло.

– Я подумал, что ты, возможно, захочешь выслушать дружеский совет о том, как здесь обстоят дела. Например, пусть люди тебя узнают, прежде чем выяснят, кто ты такая.

Мимо проехал школьный автобус, и, стоя в облаках выхлопного дыма, Стелла вновь ощутила шум в голове. О чем этот мальчишка тут толкует? Советует не раскрывать своего происхождения? Тоже мне, благодетель, заранее предупреждает, что ее здесь не примут.

– Ты так говоришь из-за моего отца, – догадалась Стелла.

Несколько стаек детей шли по Локхарт-авеню в ту же сторону, все они свернули на Мейн-стрит на перекрестке, где стоял более трех сотен лет старый дуб.

– А он тут при чем? – удивился Хэп.

– Так ведь он сидит в тюрьме.

– Да? Надо же. Впервые слышу, чтобы кто-то из Юнити угодил в тюрьму.

Теперь Стелла почувствовала себя еще глупее. Оказывается, об этом несчастье в ее жизни Хэп даже не подозревал. И чего ради она оделась так тепло – вот теперь вся взмокла от волнения. Того и гляди, придется подышать в бумажный пакет, совсем как отец, когда разнервничается. Стелла стянула шерстяной свитер и запихнула его в рюкзак.

– Он ни в чем не виноват. Скоро его отпустят под залог.

Какое-то время они шли молча. По правде говоря, Стелла была благодарна парню за то, что не придется заходить в новую школу одной. Они обогнули старый дуб, вокруг которого вздыбился кирпичный тротуар; проросшие корни растянулись почти на весь квартал – ни асфальт, ни кирпич, ни трава им были не помеха.

– В чем его обвинили? – поинтересовался Хэп.

– В убийстве.

Оба перепрыгнули через кривой корень. На этом самом месте старики обычно спотыкались и каждый раз, проходя мимо дерева, проклинали его. Зато ученики младших классов совершали к дубу экскурсии, водили вокруг него хороводы и танцевали в первый день весны.

– Его задержали только для того, чтобы допросить, – добавила Стелла.

– Понятно.

Услышанное явно произвело на Хэпа впечатление.

– Но он этого не делал, – довела до его сведения Стелла.

– Разумеется.

Девчонки из школы Рэббит все обзавидовались бы, если бы увидели Стеллу сейчас, как она идет по дороге с высоким красивым парнем и разговаривает о дохлых лошадях и убийстве, как об обычных делах. Стелле не терпелось рассказать обо всем Джулиет Эронсон. Что самое привлекательное в Хэпе Стюарте? Определенно, его рост.

– Я просто хочу, чтобы ты знала: в школе найдется много таких, кто верит самому плохому. Особенно если дело касается Кейк-хауса. Какие-то идиоты предложили сотню баксов любому, кто пройдет по тропе, где ничего не растет, и останется жив, чтобы потом рассказать об этом. Джимми Эллиот осилил тропу лишь до середины. Он клянется, что видел мертвую лошадь. Скорее всего, это был болотный газ. А может быть, сам Джимми напустил газы. Он на это мастак.

Оба посмеялись, и у Стеллы немного отлегло от сердца.

– А почему на той тропе, о которой ты говоришь, ничего не растет?

– Именно там пролилась кровь Ребекки Спарроу. Теперь там нет даже сорняков. Вот таким свойством обладала ее кровь.

Выходит, Стелле нужно было скрывать вовсе не отцовскую историю. Теперь она поняла: все дело в Ребекке Спарроу.

– Это из-за нее я не должна никому говорить, кто я такая.

Хэп кивнул:

– Да, из-за колдуньи с севера.

– Абсолютная чушь, – отрезала Стелла.

Хэп взглянул на нее и улыбнулся.

– Абсолютная и полная ерунда, – согласился он.

Они дошли до школы; как только миновали вершину холма на Мейн-стрит, школа возникла перед ними на спортивном поле, как мираж. Рядом фырчали школьные автобусы, не заглушившие моторов; толпы учеников заходили в здание.

– Она гораздо больше, чем моя старая школа, – призналась Стелла, а сама подумала: «Вот черт, дело дрянь. Пожалуй, если потихоньку удрать с обеденного перерыва и пробежать через лес, можно успеть на трехчасовой поезд в Бостон».

– Не волнуйся, все будет в порядке.

– Даешь слово?

Она попыталась рассмеяться, но у нее ничего не вышло.

– Помни одно: это ерунда, – напутствовал ее Хэп.

Он умел говорить очень убедительно. И действительно, до обеда с ней было все в порядке. А затем, пока Стелла стояла в очереди в кафетерии, зал которого показался ей больше, чем вся школа Рэббит, какие-то мальчишки за ее спиной начали издавать отвратительные звуки – посвистывать и по-птичьи чирикать. Подражание воробью, решила Стелла. Просто детский сад.

– Эй, мисс Пташка, покажи, как ты летаешь! – прокричал кто-то из очереди.

Раздались смешки, несколько человек уставились на Стеллу, ожидая, какая последует реакция. Она от души пожелала дразнившим ее мальчишками нырнуть головой в озеро Песочные Часы.

Тут к ней подошел какой-то умник.

– В последнее время не видела дохлых лошадок? – поинтересовался он.

– Разве что в буррито, – спокойно ответила Стелла. Сама она прошла мимо этого блюда, предпочтя салат, и теперь улыбнулась, глядя на полную тарелку мяса на подносе умника. – Поосторожнее, а не то подавишься, – предостерегла она.

К первому мальчишке присоединился второй – довольно симпатичный, на несколько лет старше, с темными волосами и сутулый. Джимми Эллиот.

– Угрожаешь?

– Кто, я?

Просто смех. Все утро Стелла терялась в бесконечных коридорах, пыталась найти конспекты пропущенных занятий, одалживала то листок бумаги, то карандаш у одноклассников, которые были не очень-то ей рады. Хорошо хоть она оказалась в паре с Хэпом Стюартом на уроке естествознания, и они получили одно задание на двоих, чему Стелла обрадовалась, так как прежде ей не доводилось заниматься исследованиями вне школы. И вот теперь она сердито посматривала на темноволосого парня и вдруг узнала в нем того самого, кто высовывался из окна машины, чуть не раздавившей ее с Хэпом на дороге. К счастью, она не разглядела ничего в его будущем – ни смерти, ни трагедии, – видела только его темные глаза.

– Постой, сейчас угадаю. Это ты тот болван, которого нужно натаскивать по английскому и естественным наукам? Это ты любишь оскорблять людей и сгонять их с дороги? В таком случае ты, должно быть, Джимми Эллиот.

Вместо того чтобы уйти или ответить на оскорбление той же монетой, Джимми Эллиот заулыбался. Ее ответ, видимо, его удивил и даже не был ему неприятен.

– Молодец, – одобрительно кивнул он. – Думаю, ты действительно похожа на ту Ребекку.

Стелла понятия не имела, считать это комплиментом или оскорблением.

– Я просто хорошо разбираюсь в людях, – сообщила она Джимми чуть более взволнованно, чем ей хотелось бы.

– Вряд ли, – ответил он, ставя себе на поднос тарелку с буррито, – иначе ты не стала бы со мной разговаривать.

Вместо того чтобы усесться за уроки после школы, Стелла вознамерилась найти в Кейк-хаусе ответы на некоторые вопросы. Бабушка была занята мульчированием почвы, что давало Стелле свободу обыскать дом. Она погрохотала в кладовой, исследовала содержимое комодов, порылась в передней в битком набитом шкафу, куда складывались старые плащи и сапоги. Прошло несколько часов, а Стелла так и не нашла ничего стоящего. Вернее, не нашла до тех пор, пока не добралась до гостиной. В этой комнате было столько пыли, что она кружила маленькими торнадо в лучах света, просочившихся сквозь зеленоватые окна. Стелла прошла в угол, где висели книжные полки. Любая библиотека была бы рада выставить на всеобщее обозрение подобные издания, но никто эти книги не открывал сто лет, кожаные переплеты потрескались, золотые буквы стерлись, от хрупких страниц несло плесенью.

Стелла провела пальцами по корешкам, затем сняла с полки старую морскую раковину и поднесла к уху. Ни звука. Никакого морского шума. Только паутина с несколькими дохлыми мухами внутри. Она вернула раковину на место и подошла к шкафу, завешенному тканью, что стоял справа. Вышитая шаль, закрывавшая шкаф, была украшена плакучими ивами и гнездящимися птицами. Все картинки были вышиты черными и коричневыми нитками, а вокруг шел бордюр из красных крестиков (красный цвет символизировал защиту, верность и удачу). Убрав покрывало, Стелла так и замерла на том самом месте, где когда-то стоял ее отец, бесшабашный мальчишка, потрясенный увиденным. Осторожно она расчистила ладошкой кружок на стекле. На желтом куске пергамента стояла дата: 1692. Красивым круглым почерком было выведено: «Сохранено в память о Ребекке Спарроу».

Стелла расчистила участок побольше, потом сняла обвязанный вокруг пояса шерстяной свитер и вытерла все стекло, нимало не беспокоясь о том, что свитер почернеет от грязи. Она увидела наконечники стрел, уложенные в ряд, совсем как в маленьком домике, присланном ей в подарок. Единственная разница была в том, что здесь не хватало десятого наконечника. Но когда-то он тут точно лежал – на атласе до сих пор сохранилась вмятина.

В дальнем углу шкафа Стелла увидела серебряный кружок – старинный компас. В противоположном углу был выставлен тусклый колокольчик, очень похожий на тот, что висел у Стеллы на браслете. Глаза у нее защипало – возможно, от пыли, но скорее всего от вида косы Ребекки Спарроу – черных заплетенных волос с обтрепанной ленточкой. Теперь она поняла, почему эти реликвии хранились за стеклом. Она поняла, почему ее мать убежала из Юнити без оглядки. Дженни не хотела знать того, что случилось; она бы пошла на что угодно, лишь бы держаться подальше от семейной истории. Но Стелла ничего не унаследовала от матери. Дженни годами следила за Элинор из окошка своей спальни, а сама ничего не предпринимала. Стелла, наоборот, сразу прошла в сад, где ее бабушка орудовала граблями, собирая мульчу в высокую кучу.