Текст книги "Что было, что будет"

Автор книги: Элис Хоффман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

Как-то раз Синтия и Стелла взломали шкафчик Джимми и оставили на его учебниках, ни один из которых, видимо, никогда не открывался, очищенную луковицу с воткнутой в нее булавкой. Это была шутка, но Джимми повсюду раструбил, что Стелла навела на него порчу, а все потому, что втюрилась по уши. Пройдет совсем немного времени, утверждал Джимми, и Стелла будет умолять его прийти к ней на свидание.

– Перестань, прошу тебя. Джимми Эллиот просто идиот. Какой нормальный боится луковицы?

После этого разговора Стелла повеселела и даже съела три куска пиццы, предварительно выковыряв все кусочки колбасы. Отец Хэпа поел в кабинете, перед телевизором, а доктор Стюарт разговаривал по телефону и в кухню вошел только тогда, когда Хэп и Стелла мыли посуду.

– Пойди спроси отца, не хочет ли он кофе, – предложил доктор Стюарт Хэпу.

Когда тот отправился в кабинет, доктор подошел к Стелле и остановился рядом. Он сразу понял, что эта девочка не пасует перед смертью, а это качество он ценил во всех людях. Лучше заглянуть в пропасть, чем отвернуться и бежать, как поступали многие.

Брок Стюарт видел столько смертей, что и не сосчитать, и его всегда поражало, насколько одна смерть отличалась от другой. Сильные мужчины, от которых он ожидал, что они уйдут легко, звали своих матерей и плакали. Почтенные граждане признавались шепотом, что готовы продать душу дьяволу, если нужно, в обмен на еще один день, еще один час, еще одно мгновение этой жизни, которой они так дорожили. Были и такие смерти, которых он панически боялся, терзаясь ужасом и печалью, безвременные кончины, проходившие, против ожидания, очень легко, словно вздох, словно камень, упавший в стоячую воду. К примеру, тот младенец, которого родила Лиза Халл почти пятнадцать лет тому назад. Он появился на свет с пороком сердца, серьезным и необратимым. В отделении для новорожденных Гамильтонской больницы Лизу с самого начала предупредили, что ребенок протянет самое большее несколько месяцев. К этому времени Лиза успела развестись с мужем, одним из кузенов Хатауэй, что жили в Бостоне, и тот поступил в торговый флот, поэтому у доктора Стюарта вошло в привычку наведываться в детское отделение и с печалью наблюдать, как угасает младенец.

Лиза позвала его, когда конец уже был близок. Она хотела, чтобы все случилось дома. Так все и произошло: они втроем оказались в Лизиной спальне в ее маленькой квартирке над чайной, когда за окном опустились сумерки. Доктор Стюарт еще по дороге туда попытался себя подготовить. Он предполагал, что это будет один из самых сложных уходов – новая жизнь оборвется едва начавшись, молодая мать останется ни с чем, но все обернулось не так, как он ожидал. Брок Стюарт к тому времени думал, что успел повидать многое, но он впервые стал свидетелем такой тишины и умиротворенности, какая была тогда в квартирке Лизы. Лиза держала дочку и в то же время отпускала ее, их дыхания слились в едином ритме, и только легкое дуновение, едва слышный вздох подсказал ему, что ребенка больше нет.

По опыту доктор Стюарт знал, что момент смерти всегда сопровождается выдохом, не похожим ни на какой другой. Словно душа поднимается из тела, чтобы слиться с воздухом, словно человеческая суть больше не может находиться в тисках плоти и крови. В этот самый момент Лиза Халл наклонила голову и поцеловала ребенка в губы; тогда его душа, видимо, перешла в нее. Они на целую секунду стали одним существом.

Доктор просидел с Лизой всю ночь. Он рассудил, что эта бедная женщина заслужила хотя бы это: ночь без сирен, карет «скорой помощи» и свидетельств о смерти. Она заслужила несколько часов покоя, когда весь мир замер. Утром, с первыми лучами рассвета, пронзившими небо, док Стюарт позвонил в Гамильтонскую больницу и указал время смерти – 5.30. Когда пришла пора, Лиза завернула ребенка в одеяло. Она была готова к приезду «скорой помощи».

«Благодарю, – сказала она, прежде чем спуститься вниз с ребенком на руках. – Вы не оставили меня, когда больше всего были мне нужны».

Брок Стюарт уже тогда был врачом с большим стажем. Он многое повидал: инфаркты, рак, медленно текущие болезни, внезапные смерти от несчастных случаев, как, например, было, когда двое мальчишек провалились под лед и замерзли насмерть, держась за руки. Но в ту ночь, когда умер младенец Лизы, Брок Стюарт сел в свой «линкольн», машину, способную проехать везде – через грязь, снег, наводнение, – и заплакал. В спальне Лизы Халл что-то произошло, какое-то откровение, которого доктор до тех пор не переживал. Он все время сражался со смертью, своим врагом, непобедимым чудовищем. И только теперь понял, что ошибался. Он словно видел один только камень, не замечая реки, поглотившей его. Смерть была его неразлучным спутником, он осознал это. Она следовала за ним рука об руку, когда он навещал больных, когда проходил по улицам, и была неотъемлемой частью того, чем он занимался – спасал жизни, принимал роды, побеждал лихорадки.

«Благодарю», – сказал он Лизе Халл, сидя в своей припаркованной машине и наблюдая, как карета «скорой помощи» медленно отъезжает от дома, направляясь в морг Гамильтонской больницы.

Вот почему он хотел, чтобы Хэп, которого он очень любил, стал врачом. Он хотел, чтобы внук тоже знал, каково это – переживать такие мгновения, каково это – сидеть в припаркованной машине, когда рассвет прогоняет ночь и небо сияет серебром; каково это – быть с кем-то рядом в самый важный для того человека час. Что ж, мальчик явно не создан для этого, зато эта девчушка, Стелла, – совсем другое дело.

– Того пациента доставили в клинику вовремя, – сообщил он, пока она вытирала тарелки. – Ты оказалась права. Разрыв печени. Больной потерял очень много крови, но шансы у него отличные. Врачи не теряют надежды. Хорошая новость.

Стелла едва сдерживала радостное волнение. Если она видела смерть, которой затем дали отпор, выходит, она предрекает не верную гибель, а всего лишь ее возможность? Так может быть, и другие смерти не обязательно произойдут, их удастся предотвратить, если повести себя правильно?

– Просто я в библиотеке проглядывала кое-какие книжки по анатомии, – сказала она доктору. – А там, в клинике, соединила вместе кое-какие симптомы и удачно угадала.

– Не просто удачно, а блестяще.

Стелла так возликовала от комплимента, что даже не нашлась что ответить.

– Я езжу в клинику каждую субботу. – Доктор старался говорить как ни в чем не бывало, избегая давления. Все равно с Хэпом и сыном Дэвидом оно не помогло. – По дороге заезжаю также в дом престарелых. Если интересно, могу тебя прихватить. Мне кажется, в тебе есть медицинская жилка.

– Конечно интересно. – Стелле понравилась экскурсия в клинику; там она чувствовала себя как рыба в воде. Да что там, она даже не заметила, что забрызгала кровью ботинки. – Спасибо. Я поеду с удовольствием.

Она так обрадовалась сегодняшним новостям – у молодого человека были отличные шансы, и, оказывается, существует возможность повернуть человеческую судьбу даже в последний момент, – что порывисто обняла доктора и только потом направилась к черному ходу.

– Мне пора домой. Передайте Хэпу, что мы увидимся с ним в школе.

Стелла прошла по подъездной дороге и остановилась на краю поля. Ее распирала изнутри какая-то странная радость, как будто она вдруг обрела некую значимость. Не помня себя от счастья, она помахала Торопыге, но конь только посмотрел на нее и спокойно продолжил щипать траву. Некоторые лошади могли запаниковать от резкого порыва ветра или пролетающих облаков, они шарахались в сторону, когда из травы взмывали вверх птицы, когда полевые мыши разбегались во все стороны, – но только не Торопыга. Он видел слишком многое, чтобы пугаться; он жил слишком долго, чтобы испытывать тревогу.

– Желаю тебе поскорее околеть, – сказала Стелла коню. – Ну же, – подзадорила она и подняла руки к небу, словно прогоняя прочь будущее, в котором увидела Хэпа, как он летит с лошади, а вокруг нет никого, кто бы мог облегчить его падение. – Умри! – скомандовала она старой кляче.

Торопыга остался стоять, где стоял, жуя траву. Зато появился кто-то еще; по дороге с другой стороны тихо подошел Джимми Эллиот, он слышал каждое слово. На нем были джинсы и темная рубашка, позволившая оставаться незаметным в тени. Теперь он подошел и остановился рядом со Стеллой.

– Это можно устроить, – сказал он.

– Отлично. – Стелла рассмеялась. Ей бы следовало удивиться при виде его, но она почему-то не удивилась – И что ты собираешься сделать? Пристрелить его? А может, ты просто швырнешь в него луковицу. Это здорово может напугать.

– Ха. Очень смешно. – По правде говоря, Джимми сберег ту луковицу, спрятав в пластмассовую сумочку на молнии в дальнем углу шкафа. – А что не так с этим конягой? С чего вдруг ты хочешь, чтобы он околел? Вид у него вполне безобидный. Я бы даже сказал, жалкий. Совсем как у твоего приятеля Хэпа.

Вообще-то Джимми сам не знал, что он здесь делает. Стоило ему заметить Стеллу и Хэпа в машине доктора, когда они проезжали по городу, как он опомнился, когда уже шагал по подъездной дороге к дому Стюартов, а потом остановился, чтобы повисеть на заборе и поглазеть на какого-то старого мула.

– Он представляет угрозу для общества. – Стелла вспомнила слова мистера Стюарта о том, что ее мать сводила всех мальчишек с ума, тогда как Стелла на нее совершенно не похожа. Она посмотрела на Джимми и встретила его удивленный взгляд. Видимо, отец Хэпа ошибся. – Совсем как ты.

– И ты можешь это определить, только взглянув на меня?

Джимми рассмеялся, но сам не узнал свой смех, тогда он сделал вид, что закашлялся, и почувствовал, что сердце ударилось о ребра.

– Я уже говорила тебе раньше, что хорошо разбираюсь в людях. – Стелла отскочила от забора и пустилась бежать. – Спорим, я быстрее добегу до дороги?

Но Джимми не тронулся с места и лишь глядел ей вслед, хотя она быстро удалялась. По какой-то причине он никак не мог отвести от нее глаз, даже если это означало уступить ей победу.

– Вряд ли ты хорошо в них разбираешься! – прокричал Джимми Эллиот и заулыбался, когда она достигла дороги. Все произошло так, как он надеялся: она победила, но не зазналась. Обернулась и помахала рукой. – Иначе ты не стала бы со мной разговаривать.

3

Никто не будил Уилла на работу, да и самой работы не было, как не было жены, которая бы бранила его за лень и неряшливость. Поэтому он просыпался не раньше двенадцати. Никто не напоминал ему мыть за собой посуду, поэтому она накапливалась в раковине, пока не достигала монументальной высоты, этакая гора произвольной формы из вилок, ложек, мисок с недоеденным чили и застывшими макаронами, и все это балансировало на любимых чайных чашках Дженни, трещавших под грузом кастрюль и сковородок. Другие квартиросъемщики давно поняли, что никакие их жалобы не заставят Уилла подчиняться общепринятым правилам. Да что там, он больше не утруждался выносить мешки с мусором даже на лестницу, не говоря о том, чтобы спускать их по мусорной трубе, – просто сваливал за дверью в кучу. Миссис Эрланд консультировалась со своим племянником, юристом, занимавшимся жилищным правом, но избавиться от Уилла Эйвери не представлялось никакой возможности, даже когда жильцы начали жаловаться, что в холле завелись мыши.

По выходным, слава богу, у соседей Уилла наступала передышка, так как он часто проводил пятницу и субботу в доме у Эллен Пакстон, той самой, что пользовалась духами с жасминовым ароматом, который учуяла в своей квартире Дженни. Эллен преподавала пение в музыкальной школе, и, хотя она не была сногсшибательной красоткой, Уилл мог вполне прилично у нее пообедать, а после заняться отличным сексом, если только не перебирал спиртного, конечно. В последнем случае он часто засыпал на диване, служа подушкой линяющей хозяйской кошке, которую Уилл ненавидел.

Дженни уехала, и у Эллен появилась надежда, что ее отношения с Уиллом к чему-то приведут, а Уилл, в свою очередь, не очень торопился разрушать эти надежды, хотя бы до тех пор, пока у него в кармане не заведется наличность. Ни к чему отказываться от вкусных обедов и возможности иногда перехватить взаймы у Эллен в случае крайней нужды. Разумеется, ей незачем было знать, что он также спал с Келли Батлер, официанткой из «Осиного гнезда», которой было всего двадцать три, и по молодости она не обращала внимания на кавардак в квартире Уилла и на тот факт, что он никуда ее не водил.

Правда заключалась в том, что больше всего в жизни ему не хватало Стеллы, доверия Стеллы, ее веры в него. Дочка часто звонила, оставляя сообщения на автоответчике, так как он всегда либо отсутствовал, либо спал. Она скучала по отцу, просила, чтобы он приехал в Юнити хотя бы ненадолго. Но по условиям поручительства ему было предписано не покидать пределов Бостона. Этот Бостон превратился для него в чугунные оковы. Бостон – жестокий и бездушный город, если у тебя нет денег и устремлений. Все эти магазины и кафе на Ньюбери-стрит, симфонический зал с идеальной акустикой, отель «Ритц» с потрясающим видом из окон – что толку от всего этого человеку без денег и перспектив? Уилл был на мели, разочарование вконец его доконало; по ночам он не мог заснуть, не пропустив несколько стаканчиков, но и тогда его сон был беспокойным, лишенным сновидений – он словно погружался в глубокую яму, откуда не выбраться. Он часто просыпался, охваченный дрожью, словно только что нырнул в холодную воду, после чего едва дотянул до берега. Он бессвязно бормотал, выпивал несколько чашек кофе, но по-прежнему продолжал дрожать.

Теперь, проходя по парку, он смотрел только вперед, не желая видеть бездомных, которые вытягивались на деревянных скамейках так, словно лежали в собственных кроватях. Дженни когда-то рассказывала Уиллу, что этим людям чаще всего снятся яблочные пироги и чистые простыни, во сне их кто-то любил и поджидал у дверей, а еще им грезились сотни милых пустячков, которые теперь ускользали от Уилла. Рояль остался в прежней квартире в качестве залога, да и все равно руки у Эйвери теперь постоянно дрожали, так что почти весь день он проводил за телевизором. Он начал потягивать виски с самого утра, со второй чашкой кофе – просто для того, чтобы взбодриться. Поэтому однажды днем, когда в дом проник репортер, Уилл уже успел окосеть. Репортера никто не остановил, и тот беспрепятственно нашел дверь Эйвери. Особого труда это ему не составило, так как список жильцов висел внизу в вестибюле. Рядом с фамилией Уилла кое-кто из соседей приписал несмывающимся маркером довольно грубые комментарии: «Пойди и устройся на долбаную работу. О крысах слышал? Выбрось свой чертов мусор!»

– Я вынужден просить вас уйти, – заявил Уилл, открыв дверь незнакомцу, который поспешил представиться репортером. Уилл после сна так и не переоделся, потому набросил на себя спортивную куртку, чтобы выглядеть более или менее презентабельно – Я не даю интервью после моего последнего прокола. Вечно ляпну лишнее.

– Я знаю, – не возражал репортер – Поэтому я вас легко нашел. Вы снялись перед фасадом дома с номерной табличкой. Весьма неудачная идея.

Уилл рассмеялся:

– Их у меня полно.

Он почувствовал какое-то родство с этим парнем, сумевшим его выследить. Репортер оглядел Уилла с ног до головы и правильно оценил ситуацию.

– Послушайте, я не стану печатать ничего без вашего разрешения. И это еще не все. – Репортер смущенно покашлял и оглядел замусоренный коридор как будто сокрушенно. – Я заплачу за интервью.

По правде говоря, у Эйвери уже урчало в животе и голова покруживалась от выпитого с утра кофе с виски. В холодильнике у него лежала половинка холодной пиццы, да, в общем-то, и все. Еще немного – и он бы пересилил себя и позвонил Джен, чтобы попросить денег. А может, в очередной раз его выручил бы Мэтт. Генри Эллиот недвусмысленно предупредил, чтобы он не смел разговаривать об этом деле ни с одним репортером и вообще с кем бы то ни было. Но Генри всегда был самоуверенным болваном, да и Уилл не привык прислушиваться к чужим советам.

– Сколько? – спросил он.

– Двести баксов.

– Ну, не знаю. – Уилл постарался изобразить задумчивость. Должен же он, в конце концов, заботиться о себе? – Как насчет тысячи?

– Пятьсот. Больше не могу. – Репортер достал бумажник и отсчитал пять стодолларовых купюр. – И никто не заплатит больше.

– Ну, не стану спорить.

Уилл взял деньги и, сложив, спрятал в карман куртки. Потом он улыбнулся и распахнул дверь пошире, позволив гостю войти, и как раз вовремя, так как по лестнице уже поднималась миссис Эрланд с очередной жалобой на мусор и орущий допоздна телевизор из открытого окна. Когда миссис Эрланд постучала в дверь, Уилл успел проводить репортера в гостиную. На стук он не обратил внимания и, сняв куртку, набросил ее на стол, заваленный неоплаченными счетами. Наверное, из-за этого миссис Эрланд и подняла крик – из-за просроченной арендной платы.

– Так в какой газете, вы сказали, работаете?

– В «Бостон геральд». Меня зовут Тед Скотт. Я вас не задержу. Знаю, все так обещают, но я серьезно.

Уилл сгреб в кучу журналы и газеты, раскиданные по дивану и креслу. Он, если честно, даже обрадовался возможности с кем-то поговорить. Гораздо лучше выплеснуть все наружу, чем таить в себе, как советовал Генри Эллиот, который еще в школе был упрямым остолопом. Кроме того, все, что сказал Уилл в этом интервью насчет Стеллы, было не для протокола: тот факт, что именно она предложила ему обратиться в полицию, что именно она каким-то образом увидела смерть этой женщины в Брайтоне.

– Нельзя ли поговорить с вашей дочерью? – поинтересовался репортер. – Хотя бы минутку?

– Господи, нет. Она сейчас у бабушки. Живет в огромном старом доме в лесу. В нескольких милях от города. Там она в полной безопасности.

– А что еще она видела? – продолжал репортер. – Какие-нибудь подробности? Быть может, она разглядела, как выглядел убийца?

Уилл налил себе еще одну порцию виски. Ему нравилось, как оно обжигало его внутри, словно там не было пустоты.

– Только между нами, – напомнил он своему гостю. – Она видела лишь, что у бедняжки перерезано горло.

Уилл уже думал о пяти сотнях баксов и о том, как он их потратит. Теперь он сможет хоть каждый вечер наведываться в «Осиное гнездо», как только оплатит свой счет в баре. Можно будет даже угостить Келли Батлер обедом. Он успел позабыть, что значит хорошо поесть. Он даже забыл, насколько голоден.

– Пойду перехвачу кусочек чего-нибудь. – Он направился к кухне. – Вам принести? Хотите пива?

– Рановато для меня, – ответил репортер – Все равно спасибо. Мне ничего не нужно.

Уилл достал из смятой картонки кусок пиццы. В доме не осталось чистых тарелок, поэтому он воспользовался бумажным полотенцем. Захватил заодно и пивка. Последняя бутылка из упаковки в шесть штук, но ничего, в самом скором времени он это исправит.

– Вернусь через минуту, – прокричал Уилл, – только найду перец! По моему скромному мнению, пиццу нельзя есть без жгучего перца.

Он понес все в гостиную, толкнув дверь бедром.

– Точно ничего не хотите? – спросил он.

Но, как оказалось, Уилл разговаривал сам с собой. Стул, на котором еще минуту назад сидел репортер, был пуст. В открытое окно влетал легкий ветерок и ворошил сброшенные на пол газеты. Тед Скотт как в воду канул.

– Черт, – буркнул Уилл.

Швырнув пиццу и пиво на журнальный столик, он постоял секунду, чувствуя холодок во всем теле, затем подошел к столу и проверил куртку. Деньги из кармана исчезли.

Дверь в квартиру осталась открытой, в коридоре никого не было. Мешки с мусором, оставленные Уиллом снаружи только этим утром, кто-то второпях опрокинул. По полу раскатились пустые пивные бутылки. Он никогда не утруждался сортировкой отходов – так далеко он не умел мыслить. Мать когда-то предупреждала, что легкость, с которой он живет, в конце концов его погубит. В последний его приезд она схватила Уилла за руку и принялась просить прощения.

«За что?» – рассмеялся Уилл.

«Наверное, мне не стоило настолько облегчать тебе жизнь, – ответила Кэтрин Эйвери. – Наверное, лучше было хвалить тебя за каждое твое хорошее дело».

Вот такая она была женщина, всегда готовая взять на себя вину даже за его неудавшуюся жизнь.

«Мать», – произнес тогда он, наклонившись к ней поближе, несмотря на то что от нее шел жуткий запах, а он всегда воротил нос от неприятных вещей. Дышала она с трудом, и он сразу понял, что так ни разу и не поинтересовался, как она живет. Да что там, он даже не знал, за кого она проголосовала во время последних выборов, или какие фильмы ей нравились, или читала ли она по ночам, когда ждала его, не в силах сомкнуть глаз. «Ты отлично потрудилась, – сказал он ей. – За все свои проколы отвечаю только я».

«Я очень тебя любила», – произнесла она, отдавая последние силы, и при этом так крепко сжала его руку, что он испуганно отпрянул.

Не будь он таким жадным глупцом, мог бы почуять, что с этим типом, Тедом Скоттом, что-то неладно. Рыбак рыбака видит издалека – разве не так, если верить пословице? Что ж, на сей раз оказалось не так. Его ослепили несколько бумажек. Он дозвонился до «Бостон геральд» и совсем не удивился, услышав от редактора, что среди сотрудников никогда не было никакого Теда Скотта. Тогда он обзвонил все желтые газетенки, но о Скотте нигде не слышали.

Каждый хитрюга когда-нибудь попадается на чью-то чужую хитрость. Уиллу не верилось, что он упустил пять сотен долларов. Да, видно, теряет хватку. Он уставился на себя в зеркало, которое Дженни откопала в антикварной лавке на Чарлз-стрит, когда они только переехали в эту квартиру. Он ясно увидел, что теряет не только хватку, но и внешность. Кто другой, возможно, ничего не заметил бы. Конечно, если бы не стал тщательно его рассматривать. Лицо припухло, темные круги под глазами, кожа желтовата, и на этот раз объяснить плохой цвет лица ужасным тюремным освещением не получится.

– Идиот, – сказал он своему отражению.

Неужели он думал, что всегда будет легко? Неужели воображал, что ему никогда не придется платить по счетам за все те проступки, которые он совершил в своей жизни? Он вспомнил бедолаг на скамейках Бостонского парка: как им снилось то, что было у них украдено или от чего они сами отказались. В последнее время его посещали мрачные обрывки снов, в которых он видел то же самое: чистые простыни, настоящую любовь, женщину, которой все равно, как он выглядит и сколько денег у него в бумажнике.

Впервые за долгое время Уилл посмотрел в зеркало мимо своего отражения. Там, в зеркале, в пределах видимости, стоял раскладной столик, на котором Дженни оставляла почту, школьные завтраки для Стеллы, а еще раньше записки для Уилла с напоминанием его домашних обязанностей и поручениями, хотя, конечно, он все равно их не выполнял. Лишь сейчас до него дошло, что стоявшая на столике модель Кейк-хауса – совершенно бесполезная вещица, только пыль собирает – исчезла. Он сразу это понял, увидев отполированный прямоугольник на пыльной столешнице. Старый дом в лесу был отдан как подарок, безвозмездно. Точное указание, где сейчас находится его дочь, свидетель преступления, которое тогда еще не совершилось.

Зазвонил телефон, но Уилл не снял трубку. В животе у него начался ад. Возможно, звонил Генри Эллиот или, что еще хуже, брат. Уилл не был готов разговаривать с кем бы то ни было. Ему понадобилась минута, чтобы признать, какую ошибку он совершил. Теперь у того, кто захочет найти Стеллу, будет нечто гораздо более полезное, чем карта. У него будет модель дома, и пройдет совсем немного времени, как он сумеет отыскать оригинал, точный адрес, где растет форзиция вовсе не с фетровыми, а самыми настоящими буйно распускающимися бутонами. Живая изгородь из лавра в этом году так разрослась, что никто и не увидит, когда в ней кто-то спрячется и будет вдыхать пряный аромат в окружении гудящих пчел. Пройдет совсем немного времени, и этот человек окажется перед входной дверью в натуральную величину.