Текст книги "Что было, что будет"

Автор книги: Элис Хоффман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

Исцеление

1

Стелла прожила на одном месте тринадцать лет, а тут за короткий срок ее заставляли переезжать во второй раз. Все согласились, что так будет лучше всего; модель домика украдена, страхи возобновились, поэтому было решено, что Стелла должна покинуть Кейк-хаус. Но куда ей деться? Один вариант – уехать к кузине Эйвери в Нью-Йорк, другой – пансионат в Род-Айленде или Коннектикуте. Но Стелла отказалась уезжать из Массачусетса. Она не собиралась поступать в третью школу за один учебный год. Каковы бы ни были обстоятельства, она планировала закончить девятый класс в школе Юнити. Будь там потоп или голод, реальная опасность или обычное родительское волнение, она заявила, что не тронется с места. Впервые в жизни она училась на одни пятерки; ей нравилось посещать клинику и дом престарелых вместе с доктором Стюартом. К тому же у нее были личные причины. Что станет делать без нее Хэп? Если Стелла уедет из города, то за кем будет ходить хвостом Джимми Эллиот, в чьи окна он будет швырять гальку поздними вечерами, когда наступает тьма и затягивают свою последнюю песню желтые древесницы?

– Я никому не доставлю хлопот, – обещала Стелла. – Буду тихой, как мышка, – клялась она.

Семья Спарроу мало к кому могла обратиться в городе; если люди полагают, что лучшие соседи – это те, кто с тобой не разговаривает, то в трудную минуту им почти некого позвать на помощь. Но Лиза Халл, добрая душа, не подвела. Когда Дженни позвонила ей и спросила, нельзя ли Стелле пожить у нее, Лиза ни секунды не раздумывала. Не прошло и нескольких часов, как Стелла уже устроилась с удобствами в гостевой комнате над чайной. Пахло ванилью, мыльной водой, чаем «Ассам». Совершенно отдельная комната с замком на двери и видом на платановые деревья. Если это и была благотворительность, то Стелле она пришлась по душе.

Лиза даже не задавала вопросов, просто застелила кровать свежими простынями и научила Стеллу регулировать кран в ванной, из которого почему-то всегда текла или чересчур горячая, или чересчур холодная вода. Вещей у Стеллы было немного – один рюкзачок да легкая сумка, – тем не менее ей предоставили в полное распоряжение старый дубовый комод, принадлежавший в прошлом Лизиной бабушке, той самой, которая еще девчонкой записала лучшие рецепты Элизабет Спарроу.

– Я очень рада, что ты у меня поселилась, – объявила Лиза Стелле.

Она обняла девочку, и, хотя Стелла не была любительницей такого проявления нежностей, в Лизе ей все нравилось. Что касается чайной, то жизнь здесь была очень приятной, если не считать утра, когда, начиная с семи часов, посетители прибывали один за другим, так что Стелле уже было не уснуть, даже с натянутым на голову одеялом. Да и как тут уснуть, если то тарелки зазвенят, то вода зашумит в трубах, когда включают посудомоечную машину. Скорее всего, поспать подольше ей не удалось бы в любом случае из-за надоедливых желтых древесниц, поднимавших трескотню в кустах сирени за окном, причем самые храбрые мостились на подоконнике и стучали клювиками в стекло – чайная привлекала их надеждой получить крошки или корочки.

Приближались долгожданные выходные, на которые у Стеллы и Джулиет Эронсон были особые планы. Правда, Стелла не посвятила в них свою мать, никогда не одобрявшую Джулиет. И то верно, Джулиет умела удивлять; она была особенная и не имела ни малейшего желания сливаться с толпой. В последний раз, к примеру, когда они разговаривали, Стелла призналась подруге, что не знает, к кому именно из здешних парней сердечно расположена. К чему прислушиваться – к разуму, сердцу или разгоряченному биению пульса?

– Воткни в свечку булавку и зажги фитилек, – посоветовала Джулиет. – Когда воск догорит до булавки, в дверь войдет твоя истинная любовь.

Стелла расхохоталась:

– Высоконаучный метод. – Нелепость, разумеется. Тем не менее стоит попробовать. Всего лишь разок. – Но какая нужна свеча?

– Обычная старая свеча и обычная старая булавка. Срабатывает верно, без осечек.

Стелла разыскала на кухне свечу и старый медный подсвечник; найденные вещицы она припрятала в шкафах в чайной до той поры, когда ей захочется проверить глупый метод Джулиет. Но что, если в дверь войдет Джимми Эллиот? Будет ли это означать, что она привязана к нему? А если это окажется Хэп, то не испытает ли она разочарования?

Наконец наступила пятница, день приезда Джулиет. Подруга Стеллы должна была прогулять уроки в школе Рэббит и успеть на трехчасовой поезд. Какая удача, что Дженни не работала в конце недели, брала выходные. Она все равно не знала отдыха, так как теперь, с болезнью Элинор, на нее свалились все домашние хлопоты. Но кто мог себе представить, что в Кейк-хаусе останутся жить эти двое? Что в доме у озера накопится столько дел? Нужно будет съездить за продуктами в Гамильтон, постирать в жуткой старой машине, что стояла в чулане, приготовить цыпленка с рисом для Аргуса, чей желудок с каждым днем становился все чувствительнее.

К пятнице Дженни окончательно вымоталась. Ноги гудели после целого дня беготни, руки щипало от мыльного раствора, а еще она всякий раз начинала дрожать, когда в открытое окно возле кассы задувал ветер. Наступило темное дождливое утро, что обычно означало напряженную работу в чайной. Люди стремились оттянуть начало рабочего дня, засиживались за лишней чашкой кофе или чая, лишь бы согреться, прежде чем выйти под дождь и ветер, где их ждала тяжелая работа. «Каменный дождь», – называла такой ливень Элинор; он обрушивался с небес, нимало не заботясь о людях; потоки воды были настолько тяжелыми, что причиняли боль и затопляли все дорожки, канавы и рытвины. Из-за этого дождя Дженни не могла уснуть полночи, так сильно он стучал по старой крыше. Она все время думала о Мэтте Эйвери, даже когда не хотела. Она потеряла из-за него сон, терзаясь каким-то неясным томлением, с которым никак не могла справиться. Даже когда взошло солнце, небо оставалось свинцово-серым. Единственным светлым пятном за все утро было то, что Стелла задержалась ненадолго у прилавка, чтобы перекусить, прежде чем умчаться в школу.

– Какая вкуснятина эти бриоши, – сказала Стелла с набитым ртом и налила себе чашку чая.

Раньше она никогда не пила чай. Раньше она предпочитала бриошам булочки с корицей. У Дженни появилось чувство, будто дочь, отдаляясь от нее, становилась счастливее. В темном зале Стелла сияла даже ярче свечей, которые Дженни зажгла на буфете.

– Лиза! Твои бриоши – самое лучшее, что есть на этом свете, – заявила Стелла, когда Лиза вошла в зал, чтобы выставить в витрину два черничных пирога.

Прежде чем вернуться на кухню, Лиза подошла к Стелле и поставила перед ней блюдечко с маслом и порцию домашнего яблочного джема.

– Ты рассказала маме о своих планах на выходные? – поинтересовалась она.

– Еще успею, – заверила Стелла Лизу, скрестив за спиной пальцы.

– А какие у тебя планы?

Дженни вернулась к прилавку, приняв заказ у вечно брюзжащего Илая Хатауэя.

– Только не предлагайте мне ничего полезного, – потребовал Илай. В тусклом сером свете таксист выглядел совсем древним старцем. – Крепкий кофе и два пончика с желе. Вот что я хочу. И не пытайтесь меня отговорить.

В меню не было никаких пончиков с желе, но Дженни искренне надеялась, что он довольствуется малиновым штруделем. Зрение у Илая порядком ослабло, так что он, вероятно, даже не заметит разницы.

– Я планировала помочь тебе здесь в выходные, – ответила Стелла.

Хорошо хоть Лиза к этому времени ушла на кухню и Стелле не пришлось признаваться, что она ждет в гости Джулиет. Однако новичку всегда трудно дается ложь, и Стелла закашлялась оттого, что слова застряли у нее в горле. Дженни похлопала дочь по спине и налила ей стакан воды.

– Это совсем не обязательно, – сказала Дженни. – Школа важнее.

– Но ведь Синтия работает.

Мать и дочь обменялись взглядами.

– Постой, я сама догадаюсь. – Стелла совсем скисла, даже позеленела. – То, что подходит Синтии, не годится для меня. Тебе никогда не нравятся мои друзья.

Стелла схватила рюкзак и направилась к двери.

– Неправда, мне нравится Синтия. Просто мне кажется, что у нее слишком много проблем, только и всего.

– У всех много проблем, – парировала Стелла. – И ты не исключение.

Разгорался спор, такой же сильный, как дождь за окном, он так же больно хлестал и оставлял раны, которые, возможно, никогда не затянутся. Перепалка набирала силу, но тут произошла очень странная вещь, и, когда это случилось, спорщицы затихли. А все дело в том, что на комоде рядом с сахарницами стояли свечи, и одна из них вдруг ярко вспыхнула в темноте, словно блесточка мелькнула. За окном каменный дождь забарабанил сильнее, а тут такое сияние. Это была булавка, которую Стелла воткнула в воск.

– Где ты взяла свечи?

Стелла запаниковала, словно испортила все гадание.

– В ящике за салфетками. Когда я пришла сюда, было очень темно. Наверное, когда буду возвращаться домой, то придется смотреть в оба – на подъездной дорожке будет полно черепах.

Дженни перестала вытирать прилавок. Она тоже заметила искру. Дождь грохотал, словно камнепад, тысячи тяжелых капель падали с неба прозрачными, как первый лед, что затягивал озеро Песочные Часы зимой. Стелла стояла в дверях, держа в руках рюкзак, зонтик и желтый дождевик, одолженный Лизой. Дождь бил в затянутую сеткой раму, и в девочку летели брызги – холодные и беспощадные.

Закрой дверь и не смотри. Когда пламя коснется булавки, войдет твой возлюбленный.

– И ты узнаешь, кто твоя истинная любовь, – заверила ее Джулиет Эронсон. – Можешь не сомневаться.

Пламя коснулось булавки, но ничего не произошло. Никто не пришел. Может, это даже к лучшему. От Стеллы не зависело, кто войдет через дверь, как не зависело, на кого падет ее любовь. По крайней мере, теперь она сможет рассказать верной подружке, что попробовала сыграть в ее глупую игру.

– Мне пора, – сказала Стелла.

– Я могла бы тебя подвезти. – Дженни выписала счет Илаю Хатауэю; она оказалась права – он не пожаловался насчет штруделя.

– Нет. Ты на работе. Не беспокойся. Я сама о себе позабочусь. Не утону.

Ночная тьма все еще не рассеялась, парковку освещали лишь фары подъехавшего грузовика. Под дождем пробежал Мэтт Эйвери в старой парусиновой куртке и протекающих ботинках. Дуб, видимо, дал ему еще одну передышку. В такой день нельзя было спиливать дерево. Мэтт не придержал дверь, и она захлопнулась за ним, а он стоял на пороге и вытирал мокрое лицо.

– Всем привет, – сказал он, чуть не натолкнувшись на племянницу, которая не сдвинулась с места, а уставилась на него, открыв рот.

Пламя обожгло булавку, и Стелла увидела, каким взглядом Мэтт посмотрел на ее мать.

– Привет.

Стелла окончательно смутилась и решила, что ей не помешает охладиться, поэтому она открыла дверную раму с сеткой и запустила в чайную брызги.

– Хочешь, я подвезу тебя в школу? – спросил Мэтт.

– У тебя есть более важные дела, – ответила дяде Стелла.

Он рассмеялся:

– Какие, например?

– Какие угодно. Все равно желаю удачи. Она тебе понадобится.

– Подростки, – произнес Мэтт, подсаживаясь к прилавку.

– Они все сумасшедшие, – согласилась Дженни.

Она налила Мэтту чашку кофе, но по-прежнему избегала смотреть ему в глаза. Ей казалось, она тоже потихоньку сходит с ума в этом тускло освещенном зале, где Мэтт смотрит на нее не отрываясь, а Илай Хатауэй стучит ложечкой по стакану, требуя еще одного куска малинового штруделя.

– Поживее, девочка, – позвал ее Илай, – а то я умру с голоду. Принеси мне еще один пончик с желе.

«Девочка», – подумала Дженни и рассмеялась.

– А я считала, что у вас диабет! – прокричала она неугомонному посетителю.

Все равно ей придется взглянуть на Мэтта, поэтому она решила больше не откладывать. За окном орал хор лягушек, засевших в луже возле ступеней. Еще слышался шум дождя, такой дождь бывает во сне – бесконечный, невидимый, словно бьется пульс вселенной.

– Как твой брат? – поинтересовалась Дженни, отрезая штрудель для Илая и передавая Мэтту меню.

– Опять этот Уилл. – Мэтт подлил в свой кофе сливок. – Нам никак не удается от него отделаться.

И оба призадумались над сказанным, пока Дженни относила Илаю Хатауэю заказ. Так вышло, что Уилл поселился у брата. Вместе с Генри Эллиотом они сходили к судье и рассказали о краже маленького домика. Уилл, разумеется, старался помочь и подробно описал типа, представившегося репортером, который легко мог оказаться убийцей, так что художник нарисовал с его слов портрет. Мэтт сообщил Дженни, что судья позволил Уиллу пожить в Юнити под присмотром брата, пока рассматривается его дело.

– Выходит, теперь ты опекун собственного брата?

– Ему больше негде жить.

От этого дождя начинала кружиться голова, нет, правда. Мэтт припомнил одну запись из дневника Антона Хатауэя, присланного его матери после того, как юноша пал в бою. Антон заметил, что люди в его отряде больше всего боялись дождя. Именно в дождливую пору они сильнее всего тосковали по дому; воины, которые не отступали перед кровью и пулями, начинали звать маму, стоило прогреметь грому и начаться ливню.

– Я заплатила за аренду, – разозлилась Дженни. Она передала заказ Мэтта – ржаной тост и яичница, поджаренная с двух сторон, – на кухню вместе с новым пареньком, нанятым Лизой, чтобы тот мыл тарелки и выносил мусор. – Не понимаю. Я отослала чек задолго до начала месяца.

– Ты отослала чек, но Уилл его обналичил. Видимо, модель Кейк-хауса не единственная вещь, которой он лишился. В последнее время он жил на деньги за квартиру. Я ездил туда, хотел забрать кое-какие вещи, но миссис Эрланд лишь передала привет.

– Отлично. Просто великолепно.

Дженни и себе налила кофе. Пришли братья Хармон, Джо и Деннис, начали топать и отряхиваться. Когда-то Дженни училась с Джо Хармоном в одном классе начальной школы. Ей даже не верилось, что она так долго проработала в чайной, что успела запомнить наизусть предпочтения братьев: один рогалик, один ржаной тост, два сырных омлета, хорошо прожаренных.

– Тебе не показалось, что Стелла сегодня немного странная? – спросила Дженни, выполнив заказ братьев.

– Может быть, у нее сегодня контрольная. Учеба в старших классах накладывает свой отпечаток.

Каждый раз, когда Мэтт оказывался рядом с Дженни, ему начинало казаться, что он видит сон, уносящий его из привычной пустоты жизни наяву. Зато Дженни, привыкнув смотреть чужие сны, начала видеть и собственные. Прошлой ночью ей приснился лабиринт из зеленой изгороди, бесконечный лабиринт, по которому она бежала, задыхаясь, готовая упасть.

Мэтт заговорил о предстоящем дне – нужно было тащиться в Бостон за вещами Уилла, теперь хранившимися в подвале миссис Эрланд. Он надеялся, однако, что в конце недели вернется к прежней работе и все-таки спилит это старое дерево. Если не было дождя, то ему мешали другие заботы, поручения, а кроме того, в кузове грузовика с ним ездил рой пчел, пьяных от весенней пыльцы с целого поля красного клевера, что рос позади Локхарт-авеню. В этом месте его рассказа Дженни удивленно уставилась на Мэтта. Во сне, что она видела прошлой ночью, в зеленой изгороди были пчелы, сидели на каждом листочке.

– Что с тобой? – спросил Мэтт, увидев выражение ее лица.

– Нет-нет, ничего, все в порядке.

Дженни принесла ему завтрак и смотрела, как он ест. Тарелка быстро опустела. Он уже собрался уходить, когда она, подстегиваемая любопытством, захотела узнать кое-что еще.

– В тот вечер, когда вернулся Уилл, ты стоял на крыльце. На тебя села пчела, а ты ее смахнул. И ничуть не всполошился.

– Пчелы обычно не жалят, если ты с ними вежлив. И наоборот, стоит их проклясть, как они начнут тебя преследовать. Я видел, как это бывает.

Дженни рассмеялась:

– Однажды я их прокляла. Чтобы не летали в саду моей матери. Все сработало, но потом она узнала, что я натворила, приготовила какое-то месиво из бисквита с бренди, и пчелы прилетели обратно. Их стало даже вдвое больше.

Мэтт любил слушать ее смех, напоминавший ему тот день на лужайке, когда все вокруг зеленело и он в нее влюбился. Ему захотелось хоть что-то ей подарить, но у него ничего не было, кроме знания родного городка. Он обратился к истории здешних мест, пытаясь припомнить какую-нибудь мелочь, которая могла бы понравиться Дженни.

– Если играют свадьбу, то нужно и пчелам предложить кусочек торта, на удачу. Так поступила Элизабет Спарроу в день своей свадьбы, и ее брак продлился шестьдесят лет.

– Нашел когда рассказать, – упрекнула его Дженни. – После того как мой брак развалился.

Они уставились друг на друга. Свеча догорела, обратно не вернуть.

– Может, это и была удача.

Он становился неисправимым болтуном, вроде того глупого фермера Хатауэя, который винил себя в том, что случилось с Ребеккой. Чарлз Хатауэй никогда не переставал сокрушаться по поводу своих ошибок, так что со временем все горожане, которые вели дневники, записали, что начали его избегать. Мэтт сделал последний глоток кофе и надел куртку. Единственное, чего он не хотел делать в этот хмурый апрельский день, когда дороги наверняка залиты дождем, – это везти своего брата в Бостон и обратно.

– Кажется, я поработал в стольких садах в этом городе, что все пчелы меня знают, – сказал он Дженни напоследок. – Поэтому и не жалят.

Это Уилл боялся пчел, это у него была аллергическая реакция, это Уилл получал все, что хотел, любой ценой. Только в одном Мэтту повезло. Стоя за прилавком и глядя вслед Мэтту, нырнувшему под дождь, Дженни невольно спросила у самой себя, почему она сразу не поняла, что это был он.

2

Поезд прибыл вовремя, но Стеллу попросили убрать в научной лаборатории, поэтому она опоздала. Пришлось бежать всю дорогу до станции, разбрызгивая лужи, так что под конец она едва дышала. Дождь утих, перешел в моросящий, но небо было по-прежнему мутным, как пар. Джулиет Эронсон сидела на одной из деревянных зеленых скамеек на платформе, курила сигарету и потягивала кофе, купленный в автомате на вокзале. Волосы она убрала с лица, затянув на затылке, и накрасилась помадой, хотя ее следов на губах почти не осталось: она всегда нервничала, уезжая из города в незнакомые места, а потому нервно покусывала губы. На Джулиет было черное платье, заимствованное из тетушкиного шкафа, и легкий шелковый блейзер, совершенно не подходящий для такого промозглого дня.

– Ну наконец-то, – объявила Джулиет при виде подруги. – Я уже думала, что отморожу задницу.

Она отбросила сигарету, и девочки обнялись. Потом Джулиет отстранила Стеллу и внимательно ее рассмотрела.

– Ну и видок! Настоящая деревенщина.

Стелла оглядела свою желтую куртку, тяжелые ботинки на шнуровке, промокшие джинсы. Волосы у нее завились от сырости, на бледном личике – ни грамма косметики. За спиной висел рюкзак, набитый книгами и пробирками для новых проб воды.

– Деревенщина означает, по-моему, что-то плохое.

Джулиет рассмеялась:

– Не волнуйся. Мы все исправим. Хотя мне до сих пор не верится, что ты живешь в такой дыре. – Джулиет подхватила со скамейки свою легкую сумку от Гуччи, украденную из универмага «Сакс». – Скажите пожалуйста. У вас тут даже растут деревья.

Последнюю неделю шли сплошные дожди, и деревья покрылись листочками. Теперь же, когда девочки взглянули наверх, то само небо показалось им зеленым. Обычно Стелла шлепала по лужам, но на Джулиет Эронсон были хорошие кожаные сапожки, поэтому они не пошли напрямик через городской луг, а направились по улице. Стелле предстояло еще заняться домашним заданием, но ей было все равно. Она пребывала в приподнятом настроении. Наступила пятница, Джулиет наконец приехала, да и дождь заканчивался.

Джулиет подергала носиком и поморщилась:

– Что-то здесь попахивает.

– Грязь? – хохотнула Стелла.

– Да, сейчас. Деревенские духи. Нет, нужно что-то делать с этим городом.

Они зашли в пиццерию, заказали четыре порции и уселись напротив друг друга в красной пластмассовой нише. Джулиет разложила локти на столе. Прежде Стелла не замечала, что у ее подруги нервный тик над глазом.

– Ты погадала на любовь?

– Ничего не вышло. – Стелла вспомнила взгляд матери, когда в чайную вошел Мэтт. «Закрой дверь и не смотри». – Если что и получилось, то не для меня. По-моему, я все дело испортила.

– Это означает, что ты пока не решила, в кого именно хочешь влюбиться. Итак, когда я познакомлюсь со знаменитым Хэпом, таким умным и обаятельным? Хочу сравнить его с печально известным Джимми, который, судя по твоим рассказам, настоящий болван.

Вообще-то Стелла не планировала знакомить Джулиет с кем-то в городе. Скорее она предполагала, что этот визит пройдет изолированно от ее обычного окружения, на этаком воздушном шаре, поднявшемся над крышами и деревьями, чтобы у Джулиет не было случая пообщаться с местными жителями и раскритиковать ее теперешнюю жизнь.

Джулиет перешла на шепот:

– Это тот парень, что уставился на нас?

Речь шла о разносчике пиццы. Стелла узнала в нем того, кто доставил пиццу в дом доктора в тот вечер. Должно быть, он совсем недавно на этой работе, потому что Джессика Хармон, заправлявшая пиццерией, жена Джо, старшего из братьев Хармон, сейчас наклонилась над картой и давала парню какие-то инструкции.

– Клянусь, он только что пялился. Тьфу. Ему, должно быть, лет тридцать. Не смотри туда, – зашипела Джулиет, когда Стелла сделала попытку оглянуться. – Нам нужно думать о другом. Сегодня мы просмотрим весь твой гардероб и отбросим то, что не срабатывает. Это должно помочь тебе выйти из разряда деревенщин.

– Нет у меня никакого гардероба. Я привезла с собой три пары джинсов, четыре футболки и четыре свитера. А, ну еще несколько пар носков.

Джулиет заулыбалась и, потянувшись к сумке, достала пару пакетиков красителя.

– Черный, – объявила она. – Без него не выхожу из дома. Сегодня вечером у тебя будет гардероб.

Хэп Стюарт присоединился к ним вскоре после того, как девочки побывали в аптеке, где Джулиет удалось стащить тюбик туши для ресниц и пару серег в форме колец.

– Всегда в своем стиле, – пробормотала она, прикарманивая сережки.

– Здесь не то что в Бостоне, – поучала подругу Стелла, пока они шли по Мейн-стрит. – Все друг друга знают. Ты не можешь просто взять и украсть.

– А я вот взяла и украла, – состроила рожицу Джулиет. – Маленькая мисс Честность.

– Эй, подождите!

Это Хэп догонял их, идя размашистым шагом по лугу.

Пока он приближался, у Стеллы упало сердце. На ее глазах собирались столкнуться две вселенные, и она догадывалась, какая из них одержит верх.

– Хэп Стюарт.

Джулиет оглядела его оценивающим взглядом с ног до головы.

Стелла заметила, что Хэп тоже выглядит деревенщиной в своей коричневой куртке, не по размеру большой, грязных сапогах, с волосами, завившимися в глупые кудряшки, и широкой улыбкой. Без всякой на то причины она почему-то вспомнила лицо Джимми Эллиота в тот день, когда они разглядывали докторскую лошадь, – каким изумленным он выглядел, как, глядя на него, она хотела громко расхохотаться.

– Тебе недавно исполнилось пятнадцать, ты собираешься учиться в Колумбийском университете, если примут, хотя тебя это не очень волнует, потому что всегда есть возможность поступить в государственный колледж. Интересуешься биологией, но мечтаешь стать фотографом. Рост шесть футов два дюйма, шатен, но на солнце – блондин. Не любишь вида крови. Чудесно улыбаешься. Хэпгуд – фамилия твоей матери.

Все эти сведения, которые Стелла постепенно сообщала Джулиет в течение последних нескольких недель, теперь были выложены в один присест. Джулиет повернулась к Стелле, окаменевшей от неожиданности:

– Я все верно изложила?

– Вполне.

Стелла не могла себя заставить взглянуть на Хэпа, который теперь узнал, как много всего она пересказала Джулиет. Неужели он почувствует, будто его предали? Но нет, сведения поступали и в обратном направлении, а потому Хэп не перестал улыбаться.

– Джулиет Эронсон. – Они пошли дальше по траве, но теперь с ними был Хэп, и Джулиет, видимо, уже не заботило, что ее сапоги промокнут. – Тебе исполнится пятнадцать двадцать седьмого июля. Твоя мать находится в женской тюрьме в Фрамингеме, и ты не совсем понимаешь, что такое преступление, совершенное в состоянии аффекта. Тебе нравятся сигареты, черная одежда, золотые серьги, мужчины постарше. Ты гораздо умнее, чем кажешься большинству. Ты красива.

Стелла подняла взгляд; последнее утверждение было собственным наблюдением Хэпа.

– Относительно упоминания мужчин постарше. Это не всегда так.

Джулиет тоже заулыбалась. Стелла отметила про себя, что теперь, когда рядом был Хэп, исчезло всякое упоминание о деревенщинах. Стелла украдкой оглядела Хэпа. Он и в самом деле грыз травинку. Ну чем не настоящая деревенщина?

– А мне она нравится, – доверительно сообщил Хэп, когда Джулиет немного отстала, застряв у припаркованного грузовика, чтобы, глядя в боковое зеркало, попробовать новую, только что украденную тушь для ресниц.

– Вот как? – холодно отозвалась Стелла. – Что ж, отлично.

Когда Хэп отправился домой, Стелла и Джулиет пошли к чайной.

– Какой странный, – сказала Джулиет о Хэпе. – Он мне нравится. – Тут она, должно быть, заметила холодность Стеллы и поспешила добавить: – Я имею в виду, он хорош для тебя. Господи, не для меня же.

Они дошли до угла Ист-Мейн и увидели, что из трубы поднимается дым – видимо, Лиза разожгла огонь. Все было серым, и, наверное, поэтому Джулиет не заметила на углу Джимми Эллиота. Он привез на велосипеде сестру, но задержался после того, как Синтия начала смену; Джимми поступал так почти всегда, делал вид, будто чего-то или кого-то ждет, тогда как на самом деле вокруг него ничего не было, кроме тумана.

Стелла заранее все решила: если Джимми окажется на своем месте, она даже не упомянет о его присутствии. Она не скажет: «Видишь того парня с темными глазами? Он часто пялится на меня, а я, сама не понимая почему, пялюсь на него». Впервые ей не понадобилось чужое мнение, кроме собственного. Стелла открыла дверь, пропустила вперед Джулиет, а потом быстро обернулась и помахала. Убедившись, что он обнаружен, Джимми оседлал велосипед и помчался по улице прямо по глубоким лужам.

– Прямо как Гензель и Гретель [5]5
  Персонажи сказки братьев Гримм, попавшие в домик из хлеба с пряничной крышей и сахарными наличниками.


[Закрыть], – прокомментировала Джулиет, едва они сняли куртки.

В доме пахло пряными яблочными пирожками, недавно вынутыми из печи.

– Бьюсь об заклад, если попадешь в такой домик, никогда из него не выйдешь. Тебя заколдуют, и ты останешься в нем до конца своей жизни.

К счастью, Дженни уже ушла, отработав день; Стелла все время посматривала на часы, чтобы не заявиться в дом раньше половины пятого. Незачем матери знать о каждом ее шаге, о каждом друге, о каждом желании. Незачем вообще что-либо знать.

Когда девочки вошли на кухню, там была только Лиза – в белой поварской куртке поверх фуфайки и синих джинсов, с повязанным на голове платком.

– Какая жалость! Всего минуту назад ты бы не разминулась со своей мамочкой.

Стелла и Джулиет переглянулись, стараясь не захихикать.

– Фу ты! – У Джулиет была способность говорить искренне и серьезно в самые щекотливые минуты. – А я так хотела повидаться с ней.

– Зато у вас есть я, – улыбнулась Лиза и велела им присесть, чтобы перекусить. – Будете моими дегустаторами. Новый рецепт. Вообще-то он старый. Один из рецептов Элизабет Спарроу.

– Это моя прапрабабушка, – пояснила Стелла.

Девочки попробовали взбитый творог со сливками под малиновым соусом и с восторгом отозвались о новом десерте, хотя предложили поменять название, если Лиза собиралась добавить его в меню, – мол, творогом в наши дни никого не удивишь, лучше назвать его пудингом или даже муссом.

– Слышала об отце? – поинтересовалась Лиза. – Он переезжает жить к Мэтту. – Она стянула с головы платок и провела пальцем по волосам, которые были когда-то темно-рыжими, а теперь потускнели, приобретя мышиный оттенок. – Если уже не переехал. В свою старую комнату.

– Ура! – провозгласила Стелла. – Я очень рада, что он остается. Он замечательный, – сообщила она подруге. – Я хочу, чтобы ты с ним познакомилась.

– Тогда пойдем туда сегодня вечером. Напросимся на ужин. Мне так и не удалось познакомиться с ним в Бостоне. Он всегда отсутствовал.

Они начали планировать вечер, позабыв, что их слушает Лиза, но потом Джулиет толкнула Стеллу локтем.

– Гляди, – одними губами проговорила она. – Влюбилась.

– А почему бы вам не пойти с нами? – предложила Лизе Стелла. – Заодно и дорогу нам покажете. Я еще ни разу не была в доме у дяди.

– Ой, нет. – Лиза вспыхнула и принялась вытирать глаза, словно туда попали соринки. – Я не могу.

– А знаете, что нам нужно сделать для начала? – Кто-кто, а Джулиет Эронсон понимала, что такое уязвимая натура. Она знала, что чувства проявляются на лицах людей, когда те даже не подозревают об этом. – Хорошо бы выкрасить вам волосы, – сказала она Лизе. – Бьюсь об заклад, вы когда-то были рыжей.

– Это было давным-давно, – возразила Лиза.

Джулиет потянулась к своей сумке. Вместе с черной краской для одежды она привезла с собой несколько коробочек египетской хны. Никогда не знаешь наперед, а вдруг кому-то понадобится сменить внешний облик, как, например, Лизе Халл. Да что там, у нее в волосах даже начала проступать седина. И помадой она, наверное, не пользовалась уже много лет. Что бы они с ней ни сделали, все равно будет только на пользу.

– Пожалуйста, Лиза, – принялась канючить Стелла, – а если вам не понравится, то всегда можно восстановить то, что было.

На самом деле понадобилось бы добрых три месяца, чтобы смыть цвет, но Джулиет согласно закивала.

– И время как раз подходящее. Будем только мы и двое мужчин – отец Стеллы с ее дядей. А кому интересно их мнение?

Ловушка была простая, но Лиза сразу в нее попалась. Джулиет заулыбалась, увидев, как Лиза стала совсем пунцовой. Да, действительно, дело тут нечисто. Когда девчонки в конце концов уговорили Лизу испробовать на себе действие хны и помчались наверх по узкой изломанной лестнице за шампунем и полотенцами, Джулиет Эронсон буквально давилась от смеха. Ей нравилось, когда она оказывалась права.

– Десять к одному, что Лиза влюблена в твоего дядю, – проворковала она. – Ах, любовь, любовь. Ей все подвластны.

Стелла остановилась в узком проходе и пропустила Джулиет вперед. Стоя там, на полутемной лестнице, она поняла, почему Лиза позволила им вымазать ее волосы хной, чтобы полностью измениться. Всему причиной была истинная, долговечная, невостребованная любовь, та страсть, от которой, по словам некоторых, не было лекарства. В то же время другие считали, что любовь изменчива и непостоянна, поэтому кто-то вроде Стеллы выглядывал в окно, перед тем как лечь спать, и приходил в ярость, заметив Джимми Эллиота внизу под платанами, но испытывал еще большее разочарование в те редкие случаи, когда Джимми не появлялся.