Текст книги "Кольцо мечей"

Автор книги: Элинор Арнасон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

19

Она проснулась утром и вдохнула аромат кофе, забрала одежду в охапку и пошла в ванную. Ей было слышно, как Ник на кухне насвистывает что-то вроде бы классическое. Из какой-то оперы?

Анна приняла душ и надела балахон из домотканой гватемальской ткани с узором из узких вертикальных полосок – красных, зеленых, голубых, желтых, черных и белых. Сандалии на плоской подошве, очень удобные, прятались под краем балахона. В уши она вдела длинные серьги и посмотрела на себя в зеркало, на круглое бронзовое лицо, напоминавшее о предках-метисах. Черные чуть раскосые глаза над широкими скулами. Полные губы и нос с изгибом, типичным для индейцев майя. Она даже не огорчилась, что не умеет краситься. В это утро она выглядела замечательно.

– Анна? – окликнул ее Ник из большой комнаты.

Она вышла к нему. Завтрак стоял на одном из столиков, а Ник прислонялся к стене с кружкой в руке. Оглядев ее с головы до ног, он сказал:

– Очень мило.

Анну обожгло раздражение. Какие типичные взгляды и слова для мужчины-землянина. Ему следовало бы за двадцать лет среди хвархатов приобрести манеры получше.

Она села. Завтрак состоял из кофе, ломтика поджаренного хлеба и миски с серой массой. Еще вариант человечьей жратвы, подумала она, но, попробовав, обнаружила, что это овсянка. И вдруг увидела сахарницу, полную коричневатых кристалликов, и кувшинчик с жидким голубоватым молоком. Когда она добавила их в миску, они немного помогли, но овсянка сохранила вкус овсянки.

– Что произошло вчера?

– На совещании? Лугала Цу внезапно решил, что хочет участвовать в переговорах. Право на это у него есть. Он головной.

– И вас убрали?

– Да. – Он отхлебнул кофе.

– Почему?

– Этот головной чувствует себя со мной неуютно. Он готов сидеть лицом к лицу с инопланетянами. Без этого не обойтись, иначе какие же переговоры? Но он не желает, чтобы инопланетянин маячил сбоку от него.

Прямой намек, что Ник ненадежен, что в зале он на стороне землян?

– Какая жопа!

– Если вам угодно, но вы незаслуженно оскорбляете крайне полезную часть тела. Я предпочитаю считать Лугалу злокачественной опухолью.

Она засмеялась.

– Значит ли это, что вы сможете участвовать в беседах с женщинами?

– Не исключено. Цей Ама Ул попросила, чтобы меня прислали сегодня, и вот я здесь. Однако Лугала Минти скорее всего разделяет чувства своего сына. Для нынешней встречи это роли не играет. Она на ней присутствовать не будет. Но потом…

– Они стараются сорвать переговоры.

Ник помолчал.

– Пожалуй, об этом я воздержусь высказываться. А как вам понравилась форма, в которую облекся сын Лугалы?

– Ее следовало бы сшить на размер больше.

– Поразительно, правда? Но художественный корпус обычно очень и очень надежен.

Она впервые слышала, чтобы он говорил таким тоном – злокозненно сладким, и вспомнила, что он участвовал в постановках пьес. Вероятно, в художественном корпусе у него немало друзей.

– Не слишком ли это мелочно?

– Анна, вы еще не видели настоящей мелочности! Когда парочка крутых личностей вроде генерала и Лугала Цу готовы к открытому столкновению, распахивается такая перспектива мелочности, какой нам с вами толком и не осмыслить. Помните свое впечатление, когда вы впервые увидели Скалистые горы? Или океан? Или Землю из космоса? Если эти ребята разбушуются вовсю, то получится что-то именно в этом роде.

– А они разбушуются? Намечается что-то вроде междоусобицы?

– Не знаю.

Анна допила кофе, и они отправились в уже привычную комнату встреч. Обе инопланетянки ждали их там, облаченные, как всегда, в великолепные наряды. У Цей Ама Ул он был из мерцающей синей ткани, у Ама Цей Индил – из сверкающей желтой парчи. В большие уши были вдеты несколько пар серег – на этот раз цепочки из золота, завершавшиеся золотыми шариками. При каждом движении шарики раскачивались и блестели.

Как они обожают броскую пестроту! И почему, если художественный корпус так надежен, а портные способны создавать такие одежды, почему у Ника столь нередко вид, как у чучела?

После обычных церемонных приветствий они сели. Ник по обыкновению чуть сзади.

– Моя старшая партнерша сказала, чтобы я начала, – заговорила Ама Цей Индил. – По ее мнению, мужчины… – Она закончила фразу на родном языке.

– Мужчины увязают в дерьме, – перевел Ник.

Ама Цей Индил наклонила голову, шарики закачались.

– В нашем языке мы пользуемся другим идиоматическим выражением – запутывают пряжу. Что стало особенно ясно теперь, когда сын Лугалы решил затеять ссору с сыном Эттина. Цей Ама Ул не станет ничего говорить о таком поведении, типичном для мужчин, и вовсе не рекомендующем ни Лугалу, ни Эттин как источник желательного генетического материала. Однако она убеждена, что переговоры очень важны и не должны быть сметены в сторону, потому лишь, что двое мужчин стараются оттеснить друг друга назад. Женщина Цей Амы не будет говорить о войне или о военных делах. Сражения – дело мужчин. Но переговоры касаются не только войны, но и мира, а мир – это сфера женщин.

До чего они прямолинейны! Она бы не смогла говорить так почти без единой оговорки или уточнения – особенно после стольких лет, посвященных писанию научных статей и докладов.

– Цей Ама Ул желает услышать, что произошло вчера, прямо от Сандерс Никласа, а затем она хочет узнать ваше мнение о переговорах, женщина Переса.

– Хорошо, – сказала Анна.

Ник заговорил по-хварски. Тон его ничего Анне не сообщал – слишком уж непривычно было само звучание языка. Голос его оставался неизменно спокойным. Инопланетянки внимательно всматривались в него. Он не поднимал глаз кроме тех случаев, когда Цей Ама Ул обращалась к нему – вероятно, с вопросами. Тогда, прежде чем ответить, он быстро взглядывал на нее.

Этот язык взглядов оказался, сложнее, чем ей представлялось раньше. Когда Ник встречал взгляд женщины, он словно утверждал: «Я говорю правду. Я говорю, как равный. Я говорю, как друг».

Наконец он кончил.

– Теперь моя старшая партнерша хотела бы услышать, как оцениваете происходящее вы, – сказала затем Ама Цей Индил.

Анна на мгновение встретила взгляд желтых глаз женщины Цей Амы.

– Я не вполне уверена. В дипломатии я разбираюсь плохо. Моя область – инопланетный разум. И сюда я попала более или менее случайно, из-за того, что произошло во время прошлых переговоров. Что, по-моему, происходит? – Она посмотрела на ковер темно-винного цвета. – Мне кажется, Чарли Хамвонгса искренен – честный человек, который хотел бы заключить мир. У меня создалось впечатление, что искренен и Эттин Гварха, хотя мне не очень ясно, что им движет. Лугала Цу, по-моему, ищет ссоры.

– Это переведите вы, – сказала Ама Цей Индил Нику. Что он и сделал. Цей Ама Ул ответила:

– Здесь вы вовсе не случайно. Ваши прежние поступки показали, что вы будете поступать порядочно и с честью, даже если это вызовет конфликт между вами и остальными человеками. И очень хорошо, что при обсуждениях присутствует специалист, привыкший размышлять над проблемами разума. Для того, чтобы мы могли разговаривать, нам нужно подумать о том, чем люди отличаются от животных. Иначе различия между хвархатами и человечеством покажутся непреодолимо огромными.

– Трудно описать, – продолжала она, – насколько ваше поведение смущает и тревожит нас. Мы всегда считали, что секс составляет одно из важнейших отличий между людьми и животными. У животных есть брачные сезоны. У людей их нет. У животных секс и произведение на свет потомства почти одно и то же. У людей такая связь практически отсутствует. Мы считали это естественным и само собой разумеющимся. Стоит животным обрести интеллект, позволяющий сделать выбор, и они отвергнут образ жизни своих предков, мешавших все воедино – драки, размножение, выращивание потомства, поиски любви. И без малейшей попытки к обособлению. Ха! Подобное мы наблюдаем в полях и на берегах нашей планеты. Как самцы набрасываются друг на друга, как рвут клешнями, как затем спариваются в бешеном исступлении, как погибают детеныши… – Ама Цей Индил замолчала, переводя дыхание.

В заключение Цей Ама Ул сказала:

– И вот мы обнаружили существа, обладающие речью и материальной культурой, способные проникать в космос, – и они ведут себя друг с другом таким образом, который, по нашим понятиям, несовместим с разумом. Вот почему так важна ваша специальность, мэм Перес.

Пресвятая Дева! Анна поглядела на Ника.

– Что мне сказать?

– Правду, ничего, кроме правды, Анна.

Но в чем правда? Анна опять быстро посмотрела на Цей Ама Ул.

– Я не уверена, что ответить. Я даже не знаю, задали ли вы вопрос. Мы всегда считали гетеросексуальность нормой. Она же присуща всем другим животным нашей планеты, размножающимся половым путем. Мы считаем нормой, что мужчина и женщина живут вместе и вместе растят детей. У многих животных это именно так. Наша реакция на вас была примерно такой же, как ваша на нас. Весь прошлый год я беседовала с множеством специалистов. Большинство твердо считает, что ваше общество не укладывается ни в какие рамки, что оно попросту не может существовать. И многие убеждены, что оно и не существует вовсе, что наша информация неверна. Пленные либо лгут нам, либо принадлежат к изгоям общества, к аберрантной культуре. Перевод привнес искажения. Или переводчики лгут. Один так мне прямо и сказал. Он знал про Ника.

Никлас засмеялся.

– Мы находимся в такой же ситуации, как и вы. Мы ожидали встречи с инопланетянами, не имеющими с нами никакого сходства. Вообще никакого. И не ожидали встретить инопланетян удивительно сходных с нами при нескольких резких отличиях. Это выбило нас из равновесия и, некоторые из нас… не скажу, что они хотят войны, но просто не в состоянии вообразить, что ее возможно избежать, и опасаются предпринять шаги, ведущие к миру. Они думают, что нас обманут и предадут. И секретность тут плохая подмога. Как мы можем вести переговоры, не располагая достаточной информацией?

Никлас перевел ее речь.

Цей Ама Ул слегка вздернула голову – движение, которое могло означать почти все что угодно. Потом что-то сказала.

Ама Цей Индил перевела:

– Вы считаете, что большинство ваших людей хочет мира?

– Ник, вероятно, рассказывал сам про нашу планету. Прежде у нас существовало много разных обществ – разных наций, и объединились они совсем недавно. У нас еще нет ни единой культуры, ни единого правительства. Различные группы хотят разного. Большинство хочет мира, но есть исключения, а в настоящий момент наше правительство имеет такую сложную структуру, включает столько различных фигур, что сложно решить, к чему оно стремится, и стремится ли вообще.

Цей Ама Ул выслушала, а потом спросила.

– Вы думаете, что эти переговоры могут принести вред вашим людям или Людям?

– Не знаю. Сама я считаю, что знание всегда лучше невежества, и что обмен информации будет полезен и вам, и нам. А сверх этого… кто возьмется предсказывать? Вполне возможно, что человечеству в данный момент нужен внешний враг, поскольку мы объединились совсем недавно. В таком случае, заключение мира, пожалуй, причинит нам вред. А вдруг вы – злобные чудовища? Я ведь не могу судить. Правда, Ник за вас ручается, а я доверяю ему.

Он снова засмеялся.

– А, может быть, человечество заключает в себе что-то, представляющее серьезную опасность для вашего общества. Опять-таки, я не знаю.

Цей Ама Ул выслушала перевод, после чего сказала:

– У нас всегда были враги. Наши мужчины всегда сражались. Им было бы трудно отказаться от этого. А нам было бы трудно придумать, что делать с ними, если бы наша долгая история непрерывной борьбы пришла к концу. Ха! Страшная мысль! Для чего нужны мужчины, если нет врагов и нет границ, которые нужно защищать? На что они будут тратить свое время? Как они сумеют сохранить уважение к себе?

Она уставилась на Анну, словно в мрачном размышлении. Анна опустила глаза.

– А во что превратится вселенная, если по ней распространятся такие, как вы? Не слухи, не смутно прогнозируемое будущее, а как наши соседи. Уже мы начинаем ставить под сомнение нашу историю, наши понятия о том, что верно и что неверно. Однако мне не нравится мысль о войне с неизвестными из-за неосведомленности без установленных правил, без пределов, поставленных насилию. Это означало бы возвращение к свирепости животных. Это означало бы отказ от всего, чего мы достигли с тех пор, как Богиня вручила черную шкатулочку с моралью Первой Женщине и Первому Мужчине.

После паузы она что-то добавила.

– Беседа окончена, – сказал Ник. – Женщина Цей Амы говорит, что у нее заболела голова.

Когда они с Никласом вышли, он спросил:

– Вы правда говорили с кем-то, кто считает, что я сочинил хварское общество?

– Ну-у, так прямо он не формулировал, но указал, как интересно – нет, он употребил слово «многозначительно», – что ключевым лицом в группе человеческих переводчиков был… – Она слегка замялась, ища как бы смягчить.

– Скажите прямо «гомосексуалист». – Голос его был невозмутимым, чуть весело насмешливым. – Тут есть одна закавыка. Мне в этом термине не нравится его неправомерное образование, и какой-то антисептический привкус, запашок науки и интеллектуальности. Я бы предпочел определение с запахом будничной жизни. Но для групп, вызывающих антипатию, никогда не бывает симпатичных названий.

Ей почудилось, что невозмутимость и насмешливость прячут гнев.

– Что вы подразумеваете под неправомерным образованием? – спросила она.

– Коренные слова взяты из разных языков. «Гомо»– из греческого «однородный»и «сексуалист» из латыни от «пол». Кто-то в девятнадцатом веке спаял их, и я просто не понимаю, о чем он думал!

Они пошли к ее комнатам. Свернув в очередной коридор. Ник сказал:

– Иногда мне приходило в голову, что этот термин не подходит для меня с Гвархой. Мы не принадлежим к одному эволюционному виду. Можно было бы указать… Черт, я укажу, что мы принадлежим к сходному или аналогичному полу. В таком случае верным было бы слово «гомосексуалист» от латинского «пол»и греческого «подобный». Есть что-то завлекательное в изобретении совершенно новой формы секса, а также обозначения для нее.

В его голосе прозвучало искреннее удовольствие, а гнев полностью исчез. Они подошли к ее двери, и она приложила ладонь к панели.

– Я должен явиться к генералу, – сказал Никлас.

– Что вы думаете о том, как прошло совещание?

– Не знаю. Все слишком усложнилось. Лугала Цу решил вмешаться. Цей Ама Ул решила, что женщины обязаны принять меры. Только Богиня ведает, кто примет следующее решение.

Он ушел, и Анна вошла в открытую дверь, сразу за ней закрывшуюся. Она обессиленно опустилась на диван. Который сейчас час? Конец утра. Ей следовало бы пойти в человеческий сектор и позавтракать с делегатами. К черту! Она приняла душ и легла вздремнуть.

Ближе к вечеру (если такое определение годилось для станции) она отправилась к Чарли и рассказала ему об утренней встрече.

– Могу понять, почему у Цей Ама Ул началась головная боль, – сказал он. – У меня у самого голова раскалывается. По-моему, пора запросить совета с Земли.

Ей уже объяснили, как осуществляется такая связь. Почти столь же запутанно, как их делегацию доставляли на станцию. Хвархаты доставляли запечатанное сообщение на первый пункт переброски, затем с собственным зондом отправляли его на ожидающий земной космолет, где зонд вскрывали, извлекали сообщение и передавали его по адресу.

Ответ доставлялся тем же способом, но в обратном порядке – человеческий зонд до первого пункта переброски, а затем хвархатским зондом или кораблем.

Такой способ исключал всевозможные приемы перехвата и подмены, чересчур сложные, чтобы их запоминать, и, как показалось ей, на редкость скучные. Бесспорно, доверие сэкономило бы время и позволило бы употребить энергию с большей эффективностью.

20

Генерал был занят до второй половины шестого икуна. Я написал рапорт о беседе с Цей Ама Ул, потом отправился в ближайший зал и поупражнялся в ханацине без партнера, отрабатывая перед зеркалом медленные движения, что было трудно. Не люблю зеркала, и медленные движения тоже. Но это дисциплинирует, а я, пожалуй, сторонник дисциплины.

(Нет. Терпишь ее, когда у тебя нет другого выхода, и избегаешь, когда можешь. И никогда не обнимаешься с ней.)

Потом бродил по станции, пока не подошло время для доклада.

Генерал предупредил меня, что будет у тетушек. Комната оказалась поразительно пустой. Пол из отшлифованного камня, оштукатуренные желтые стены, никаких признаков дверей, хотя я ведь только что вошел туда через дверь. Зато в каждой стене по большому высокому окну, которые выходили на обдуваемый ветром берег. С двух сторон виднелся океан – пенные валы, одевающие кружевом песок пляжа, с остальных двух – дюны, поросшие серебристо-серым кустарником. Среди кустарника рыскало высокое двуногое животное, шаря головой на длинной шее в серебристой листве, явно ища добычу. Его кожный покров был глянцевым и голубым, возможно, чешуйчатым.

Вся мебель в комнате исчерпывалась пятью деревянными креслами, расставленными кругом. В одном сидел генерал, в трех – его тетушки в платьях из простой тусклой ткани – деревенская одежда, которую носят дома.

Я сделал жест почтительного приветствия. Комната была озвучена: я слышал грохот океанских валов, пронзительные крики, видимо, каких-то неведомых мне животных. Но не голубого охотника.

– Сядь, – сказала Эттин Апци.

Я сел в свободное кресло.

– Докладывай, – распорядилась Эттин Пер.

Я изложил беседу Цей Ама Ул с Анной.

Когда я кончил, Эттин Пер сказала:

– Какого ты мнения о женщине Земли?

Я на мгновение поднял глаза, но посмотрел мимо ее лица на вершину дюны. Ветер колыхал длинные узкие листья. По синему небу бежали облака.

– Она мне нравится. С первой же нашей встречи. Другие человеки смотрели на Людей со смущением и тревогой. А на меня тем более. Меня поразило выражение ее лица, когда она посмотрела мимо меня на Гва Хаттина: словно ребенок на рождественскую елку.

– Ты употребил слова, нам непонятные, – сказала Эттин Сей. – Объясни.

– Это праздничное дерево, на которое раз в году человеки – некоторые человеки – вешают подарки для своих детей. Праздник этот приходится почти на зимнее солнцестояние в самое темное время года, а там, где рос я – и Анна – и очень холодное. Подарки должны приносить радость. Анна посмотрела на Хаттина и увидела подарок. Когда она посмотрела на меня, ее выражение изменилось, но я не уверен, что сумел его понять. Но неловкости она, по-моему, не почувствовала. Скорее любопытство. И настороженность. И я подумал, что ее не отпугивают люди, которых она не понимает. Среди человеков это редкое качество.

– И среди Людей тоже, – произнесла Эттин Пер своим глубоким низким голосом. – По-твоему, мы можем ей доверять, Ники?

– Да.

– А она считает, что человечий посол достоин доверия, – продолжала Эттин Пер. – Гварха?

– Согласен, хотя не понимаю положения посла. Человечьи воины не подчинились ему во время прошлых переговоров. Это как будто указывает, что он не головной и не один впереди. Если мы заключим с ним соглашение, так чего оно будет стоить? Я понятия не имею.

– Ники? – спросила Эттин Сей.

– Определенный риск тут есть. Как сказала Перес Анна, структура землянского правительства очень сложна, и отдельные части не всегда поддерживают друг друга. Но, насколько я могу судить, положение посла теперь лучше, чем прежде. Военные по-настоящему облажались и, думается, им пришлось отступить далеко назад. Среди тех, кто с ним, никто не станет противостоять ему открыто или игнорировать его приказы. Так мне кажется. Но мне неизвестна ситуация на Земле, и даже тут ситуация может измениться.

– Тем не менее, – сказала Эттин Пер, словно размышляя вслух, – у нас среди человеков есть два возможных союзника. Об этом стоит подумать.

– Имеются три проблемы, – начала Эттин Сей. – Человеки, Лугалы и Цей Ама Ул. То, что Гварха говорит о Цей Ама, стоит взвесить.

– По словам Ники, Цей Ама Ул предостерегла нас, – добавила Эттин Апци. – Эта ссора бросает тень и на Эттина, и на Лугалу.

– В данный момент, возможно, и так, – возразила Эттин Пер. – Однако, если Гварха сумеет оттеснить сына Лугалы назад и заключить соглашение с человеками, он окажется впереди всех головных. Ведь так?

– Я буду в хорошей позиции, – осторожно согласился Гварха.

– У него нет детей, и он приближается к возрасту наиболее благоприятному для детей. Если текущие трудности будут преодолены удачно, Цей Ама проявит интерес. Вопрос в том, помогут ли они нам теперь? И что мы можем им предложить?

Последнее было очевидно даже мне: первая заявка на семя Эттин Гвархи, плюс гарантия, что число его детей будет ограничено. Очень выгодная сделка, которую Цей Ама Ул вряд ли упустит, если только не решит, что ей требуется больше информации о Гвархе. Если у нее есть серьезные сомнения относительно него и его генетических качеств, она подождет разрешения нынешней ситуации. Но в таком случае безвозвратно упустит выгоднейшую сделку.

(Тут ты абсолютно прав.)

– Ники нам еще нужен? – спросил Гварха.

Тетушки ответили, что нет, и любезно меня поблагодарили. Гварха явно обрадовался. Он знает мое мнение о генетических подборках. Если бы меня прельщали разговоры вроде этого, я бы остался в Канзасе и поступил в сельскохозяйственный колледж.

Я ушел, оставив их взвешивать и прикидывать. Мне хотелось узнать про вид из окон, но случая спросить не представилось.

(Запись сделана в доме на восточном побережье большого северного континента. Мои тетки гостят там, когда заседает Сплетение. Как сказано поэтом: «есть горы, и еще есть океан».)

Позже вечером я спросил у него, бывают ли эти разговоры ему в тягость. Он раскладывал доску, готовясь сыграть еще одну партию в эху с давно умершим мастером.

– Не понял, – сказал он.

– Тебе не в тягость, что другие решают все, что касается твоих детей – и даже, иметь ли тебе их?

Он кончил раскладывать камешки и посмотрел на меня.

– У меня есть право голоса. Я сказал теткам, что мужчины Цей Амы и Ама Цей ничем не выделяются. Если договариваться о ребенке, то только о девочке. Мужчины, которых производят эти два рода, не поднимут нашу репутацию, и ленивые сыновья мне не нужны.

Ну, конечно, нет, радость моя. Тебе нужны умные закаленные молодые люди с безупречными манерами, стремящиеся к власти с пугающей настойчивостью. Через двадцать лет, если я еще буду тут, то, глядишь, повстречаюсь с ними на периметре.

(И повстречаешься.)

– Не понимаю, что ты предлагаешь? Чтобы я учил моих теток, как им выполнять свои обязанности? Мне бы не понравилось, если бы они взялись учить меня, как быть головным.

Ну, как объяснить? Меня уязвляло, что он благодушно слушает, как его тетушки взвешивают наиболее выгодную возможность распорядиться его потомством, точно он племенной бык. Меня уязвляло, что нечто принадлежащее ему – его связь с будущим. Богини ради! – превращается в фишку, в карту в игре женщин Эттина.

Он слушал, не шевелясь, очень серьезно. А когда я наконец замолчал, поднял на меня глаза. В тусклом свете его зрачки расширились, и я их видел ясно – широкие черные полоски поперек радужек.

– Ты словно бы считаешь, что у меня есть право на все, что вырабатывает мое тело. От такого права я отказываюсь с радостью. Никакого желания держать при себе мое дерьмо у меня нет. Мне все равно, что с ним произойдет, лишь бы произошло это заведенным порядком.

Он помолчал.

– И в каком смысле мой генетический материал принадлежит мне? Я ведь не сотворяю его из ничего. Он восходит к женщине Эттина и мужчине Гва, а они получили его от своих родителей, и так от поколения к поколению до времен, когда ни единого рода еще не было. По-моему, с тем же правом я мог бы утверждать, что мне принадлежат холмы Эттина, или реки, текущие между ними, или небо вверху, или дом, где я родился.

Из журнала Сандерс Никласа и т.д.