Текст книги "Бастарды"

Автор книги: Эльхан Аскеров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Очень часто в разговорах старых рубак она слышала имя легендарного капитана Расула. Отставники рассказывали, что он, уйдя в отставку, собрал своих гвардейцев и, купив землю где-то на окраине сатрапии, отправил их всех туда. Каждый отставной гвардеец получил надел земли, дом и мог спокойно дожить остаток дней.

Старики завидовали. По их мнению, гвардейцы всегда получали все самое лучшее. То, что Расула убили, не имело особого значения. Каким-то образом слухи о сыне капитана просочились в столицу, и старики свято верили в существование такого города.

Старый солдат удочерил Лейлу, и однажды, когда во время нападения ему не повезло, она заняла его место. Ее дерзкий, властный характер помог ей стать главарем банды, и они пошли за ней. Со временем старики ушли, уступив место в банде более молодым и дерзким. Многие нашли свою смерть в схватках с охраной караванов, те же, кому повезло больше всех, вышли из банды и, собрав нехитрые пожитки, отправились искать лучшей доли в других местах.

Почти год она держала в страхе все караванные пути, но судьба сыграла с ней злую шутку. Ее сестра, жившая в их старом доме в Кортесе, постепенно превратилась в юную красавицу. Однажды ей случилось попасть на глаза главному евнуху сатрапа, и ее схватили.

Лейла не задумываясь ни секунды, отправила сатрапу письмо с угрозой разорять каждый караван, идущий по пути в Кортес, если сатрап немедленно не отпустит девушку. Но он предложил другое. Ему нужна была голова Ал-Тора. Он предложил обмен. Жизнь сестры на жизнь бастарда. Лейла, недолго думая, согласилась и отправилась в степь. Но боги решили по-своему.

Выслушав ее, воин грустно улыбнулся и спросил:

– Неужели ты и вправду поверила словам этого мерзавца?

– Меня интересует только моя сестра.

– Не сомневаюсь. Но боюсь, что она уже побывала в его постели. А тебя он просто прикажет повесить сразу после того, как увидит мою голову.

– Во-первых, он давно уже ни на что не способен как мужчина, а во-вторых, ему просто незачем так поступать со мной.

– Дура! Ты считаешь, что сильным этого мира можно верить? – резко пробасил кузнец, шагнув вперед.

От избытка чувств он швырнул на землю гердан, и все стоящие ясно ощутили силу этого удара, когда тяжелая палица отскочила от утоптанной земли, словно мяч. Ал-Тор опустил меч.

– Кажется, она говорит правду, – услышал он тихий голос клинка.

– Ты так думаешь? – мысленно спросил воин, моментально отключившись от всего окружающего.

– Да. Она и вправду верит, что… – клинок не успел договорить.

Стоящие рядом солдаты разразились громким хохотом. Пока воин и меч вели мысленный диалог, Лейла попыталась воспользоваться близостью оружия и схватилась за рукоять палицы. Но гердан оказался слишком тяжел для ее рук. Рванувшись вперед, она не смогла поднять это оружие и растянулась во весь рост, взметнув тучи пыли.

– Девочка, этот гердан ковал для себя еще учитель моего учителя, и очень немногие могут даже поднять его, не говоря уже о том, чтобы воспользоваться, – проговорил кузнец сквозь громовые раскаты смеха.

Поняв всю тщетность своих усилий, Лейла не выдержала и разрыдалась.

– Будь ты проклят, ублюдок! Это все из-за тебя! Ненавижу! Проклятое варварское семя!

– Заткнись! – рявкнул десятник, влепив ей полновесную оплеуху. – Ты, проклятая дура! Это сатрап забрал твою сестру! О вашем существовании никто из нас не знал, и мы были счастливы в своем неведении. Это ты пришла сюда и привела на смерть этих людей!

– Оставьте ее! – приказал Ал-Тор. – Сатрап использовал тебя, а когда ты выполнишь свою миссию, тебя повесят. Хочешь убедиться в этом? – спросил он Лейлу.

– Как?

– Возьми любую голову и потребуй выдать тебе сестру в обмен на мешок.

– И что?

– Остальное ты увидишь сама.

Девушка задумалась. Это был шанс. Слабый, призрачный, но шанс. И она решилась. Ничего другого ей все равно не оставалось. Добровольно этот бастард не расстанется с головой, а заставить его у нее не было никакой возможности.

Молча кивнув, она встала на ноги и принялась отряхивать одежду. Ветераны поймали ее коня и отдали оружие. Осмотревшись, Лейла поняла, что голову ей придется искать самой. Причем голова эта будет принадлежать одному из ее людей. Вздрогнув от такого открытия, девушка растерянно посмотрела на воина.

Догадавшись о ее вопросе, Ал-Тор жестко усмехнулся и покачал головой:

– Придется самой повозиться. Здесь нет твоих прихвостней. Ты сама пришла сюда, вот и управляйся.

– Ублюдок, – выплюнула девушка и, гордо отвернувшись, направилась в поле.

Ей пришлось долго бродить среди убитых, чтобы найти труп с подходящей раной. Это было сложно. Почти все были убиты из арбалетов. Тяжелые болты пробивали кожаный доспех, как пергамент. Рассматривая сквозь слезы тела тех, кто еще утром сражался рядом с ней, Лейла наконец набрела на труп самого молодого из банды.

Этот юноша примкнул к ним несколько месяцев назад. Старики часто подшучивали над ним, потешаясь над его наивностью и деревенской обстоятельностью, но он ей нравился. Теперь ему предстояло послужить ей в последний раз.

Арбалетный болт пробил ему правую руку, пригвоздив ее к голове. Удар был так силен, что наконечник расколол череп, как гнилую тыкву.

Прошептав короткую молитву, Лейла взмахнула палашом, и голова парня откатилась в сторону. Осторожно, стараясь не запачкаться в крови, она сунула ее в мешок и вскочила на коня. Но не успела она разобрать поводья, как на плечи ей упала петля аркана.

– Не так быстро, подружка, – проговорил один из десятников. Другой натянул волосяную веревку.

– Что еще надо? – резко спросила Лейла.

– А кто будет хоронить твоих дружков? Мы? Ошибаешься. Ты их сюда привела, ты и похоронишь, – жестко закончил он, и Лейла почувствовала, как петля выдергивает ее из седла.

Ударившись о землю, она непроизвольно вскрикнула. Сморгнув набежавшие от боли слезы, она увидела направленные ей в грудь арбалетные болты. В сухую землю вонзились лопата и заступ. Только теперь она поняла, что они не выпустят ее, пока не добьются своего.

Петля аркана ослабла и Лейла повела плечами, освобождая руки. С трудом поднявшись на ноги, она взяла инструменты и вопросительно посмотрела на десятника.

– Вон туда, за холм. Нечего у самого дома погост устраивать, – кивком головы он указал ей направление, и девушка нехотя поплелась в указанную сторону.

Вся троица охранников двинулась следом. Уже взойдя на холм, Лейла невольно оглянулась, высматривая виновника всех своих бед, но его уже не было. Только из ворот медленно выкатилась телега, и четверо ветеранов принялись складывать на нее трупы.

Два дня ушло у нее на то, чтобы выкопать одну могилу на всех. Руки девушки, привыкшие к мечу, покрылись кровавыми мозолями и сильно саднили, но она не позволяла себе расслабиться. Она должна была освободить сестру. Любой ценой. Сатрап обещал не трогать девочку, пока она не вернется, но отведенное ей время подходило к концу.

Наконец, засыпав эту братскую могилу, Лейла отбросила лопату, и устало выпрямила спину. С последним комком земли, упавшим на этот скорбный вал, в ней самой что-то умерло. Она не знала, что именно, но знала только одно, больше в ее жизни не будет вольной степи и отчаянных друзей. Вместе с теми, кого она похоронила, умерла и ее воля.

Ветераны отдали ей коня и, развернувшись, не спеша направились к крепости. Взведенные арбалеты лежали на плечах, словно ожидая, что она кинется в атаку. Такая мысль не раз посещала ее, но она умела правильно оценивать свои силы. Кроме того, сейчас ей было не до мести. Всему свое время.

Запрыгнув в седло, она дала шпоры коню и понеслась обратно в Кортес. В запасе у нее было четыре дня и все, что ей оставалось, это молить богов о ниспослании ее коню сил и ровной дороги.

Спустя три дня стражники восточных ворот с удивлением пропустили в город измученную всадницу верхом на шатающемся от усталости коне. Предъявив им подорожную с печатью самого сатрапа, она тряхнула поводьями и направилась в сторону дворца.

Лейлу провели во внутренний двор и оставили одну, дожидаться, когда сатрап соизволит дать ей аудиенцию. Измученная усталостью и долгой дорогой, Лейла опустилась на каменную скамью и незаметно для себя уснула.

В чувство ее привел сильный удар кованого сапога. Вскрикнув от боли и неожиданности, она проснулась, первым делом хватаясь за меч. Но ножны оказались пусты. Палаш успели вытащить раньше.

Еще один удар пришелся в челюсть, и девушка рухнула как подкошенная. Ей быстро связали руки и поставили на колени. С трудом сфокусировав взгляд, она увидела сатрапа, сидящего в кресле. Один из наемников вытряхнул мешок и, подняв за волосы голову, повернул ее лицом к сатрапу.

– Это не он, – разочарованно проговорил венценосный пьяница, брезгливо отведя взгляд.

– Где моя сестра? – прохрипела Лейла в ответ.

– О ком она говорит? – деланно удивился сатрап.

– О той малышке, что смогла доставить вам удовольствие, господин, – подобострастно изогнулся один из евнухов.

– Старый ублюдок! Если ты коснулся ее, я тебя уничтожу! Где она?! – забилась Лейла в жесткой хватке наемника.

– Приведите ее. – Усмехнулся сатрап. Евнух поклонился и быстро засеменил к дверям. Через несколько минут он вернулся, ведя за руку девушку, закутанную в газ по самые глаза. Лейла впилась взглядом в эту фигуру, но рассмотреть, кто это, было просто невозможно.

– Откройте ей лицо. Я должна знать, что это она, – потребовала воительница, и сатрап кивнул, усмехаясь и явно развлекаясь. Евнух отбросил покрывало и Лейла застонала. Это была ее сестра, но что с ней сделали, она не поняла. На юном лице блуждала странная улыбка. Она словно не понимала, что происходит.

– Что ты с ней сделал!? – выкрикнула Лейла, пытаясь добраться до сатрапа.

Державшему ее наемнику надоели эти дикие прыжки, и он резко ударил девушку кулаком под лопатку. Лейла упала на колени, на время потеряв возможность резко двигаться. Удар выбил воздух из легких.

– Пыльца черного лотоса иногда дает очень интересные результаты, – посмеиваясь, произнес сатрап. – Она вдохнула его только второй раз, но уже готова к самым смелым развлечениям. В первый раз она была несколько скованна, зато теперь, мы испробуем самые разные способы любви.

Медленно поднявшись, сатрап направился во дворец, сделав евнухам знак привести девушку.

– А что делать с этой, господин? – окликнул его один из наемников. Сатрап обернулся и, небрежно пожав плечами, ответил:

– Если хотите, пропустите через казармы. Но потом посадите на кол.

Наемники молча переглянулись, затем старший угрюмо ответил:

– Она не нужна нам. И, кроме того, мы не палачи.

– Вот как? – издевательски произнес сатрап. – Что ж, у меня есть настоящие палачи, они не откажутся немножко развлечься, – зло оскалился он и дал знак слугам.

Через минуту во дворе появилась троица заплечных дел мастеров. Двое младших ловко скрутили девушку и, не оглядываясь, поволокли ее в сторону зиндана. Старший молча поклонился и, бросив косой взгляд на наемников, двинулся следом за подручными.

Наемники переглянулись и, развернувшись, молча вернулись в казармы. Весь вечер десятник Ваган ходил сам не свой. Отказавшись от вина и костей, он уединился в углу и долго что-то доказывал сам себе. За этим спором и застал его сотник, пришедший в казарму проверить своих людей.

– В чем дело, старина? Что ты задумал? – спросил сотник, усаживаясь на свободный табурет.

– Ничего, командир, – угрюмо ответил десятник, не поднимая глаз.

– Брось. Я слишком давно тебя знаю. Раз ты начал спор с самим собой, значит, жди каких-то неприятностей, – усмехнулся сотник, не сводя взгляда с десятника.

– Ответь, командир. Ты помнишь ту историю с отставным капитаном, которого сатрап приказал казнить?

– Еще бы! Мы тогда потеряли лучших людей. Обидно, что нашими руками он погубил такого солдата.

– У капитана был сын. Приемыш. В тот день ему удалось бежать.

– Это я помню, но какое отношение этот бастард имеет к нам теперь?

– Сегодня, сатрап приказал посадить на кол девушку, почти девчонку. Ее сестру он взял в гарем и сделал поклонницей порошка лотоса.

– И что? – недоуменно пожал плечами сотник: – Нам-то что до этого. Пусть старый пьянчуга сам разбирается со своими шлюхами.

– Эту девушку он отправил убить бастарда. Но у нее ничего не вышло. Это и не удивительно, он мастер.

– Ты-то откуда знаешь?

– Я видел. Когда мы ловили в степи бандитов, мой десяток наткнулся на дом, точнее, небольшую крепость. Там он и живет. Помнишь, того молодого кретина, что так и не вернулся из разведки?

– Да.

– Парню потребовалось только два удара, чтобы покончить с ним.

– И ты молчал?!

– Я дал клятву крови. Мои люди тоже. Только так я мог спасти их. Этот демон не знает жалости и ненавидит нас. Хотя я его не виню.

– Это все интересно, но я так и не понял, что ты задумал?

– Уйти.

– Куда?

– Пока не знаю, но служить такому нанимателю означает позорить свой клинок. Я пес войны, но не подонок. Не хочу! – почти выкрикнул последнюю фразу Ваган, грохнув кулаком по столу.

– Не горячись, – попытался остудить его сотник, но десятника понесло. Обложив командира так, что все в казарме замерли и восторженно прислушались, он подскочил к своей койке и, быстро увязав в узел немногочисленные пожитки, широким шагом вышел на конюшню. Оседлать и вывести коня было делом нескольких минут. Очень скоро высокий чалый жеребец уносил бывшего десятника в степь, подальше от подлости дворцовых интриг.

* * *

В тот день Ал-Тор с самого утра не находил себе места. Все вроде бы было, как всегда, но чувство тревоги не покидало молодого воина, с каждым часом становясь все сильнее.

Наконец, устав от этой маеты, он приказал седлать коня и, с трудом дождавшись, когда его выведут, вскочил в седло, не коснувшись стремени. Вороной, которому словно передалось настроение хозяина, взял с места в карьер. Не дожидаясь, когда мост полностью опустится, жеребец просто перемахнул оставшееся расстояние и понесся в степь.

Отпустив поводья, Ал-Тор дал полную свободу коню, предоставив ему самому выбирать дорогу. Взлетев на очередной холм, конь резко остановился и вскинулся на дыбы. В трех полетах стрелы, между холмами, медленно двигался большой отряд.

Присмотревшись, юноша решил, что это карательный отряд, посланный сатрапом Кортеса за его головой. Чуть усмехнувшись, он разобрал поводья и сжал колени, заставив жеребца стоять смирно. Обиженно всхрапнув, вороной замер. Ему, как и хозяину, не терпелось кинуться в драку.

Стоящего на холме воина увидели и от двигавшейся по дороге сотни отделились три всадника, галопом направившиеся к воину. Не доезжая нескольких шагов, кавалеристы осадили коней и на Ал-Тора уставились три пары растерянных глаз. Сотник наемников и двое его десятников не могли поверить в свою удачу. Человек, которого они пустились искать, опираясь только на слухи и домыслы, стоял перед ними живьем, из плоти и крови.

Первым опомнился десятник Ваган. Тряхнув поводьями, он подъехал вплотную к замершему, как каменное изваяние, воину и, склонив голову в знак почтения, заговорил:

– Мастер, позволь представить тебе моего командира, сотника Деметриса.

Ал-Тор медленно оглядел фигуру замершего перед ним всадника. От этого взгляда по спине сотника пробежали мурашки, отчего он непроизвольно поежился. Весь вид сотника выдавал опытного кавалериста, много лет проведшего в седле, но даже жизнь в казармах, среди грубых, а подчас и жестоких наемников не смогла стереть лоск благородных манер, привитых ему с самого детства.

Сотник держался в седле с той непринужденностью, которая давалась только годами бесконечных походов. Его изящная, чуть небрежная посадка дополнялась добротным и когда-то явно дорогим нарядом. Темно-синий колет, застегнутый позолоченными пуговицами, выгодно подчеркивал стройную, гибкую фигуру всадника. Пышные рукава, в разрезах которых просвечивали шелковые белые вставки, скрывали мускулатуру сотника, но жилистые, загорелые запястья и покрытые мозолями ладони ясно говорили, что их обладатель не понаслышке знает, с какой стороны берутся за меч и что такое солдатская служба.

Кожаные лосины плотно облегали сильные бедра, а на ногах были высокие кавалерийские сапоги. Внимание Ал-Тора привлекли шпоры сотника. Длинные стержни из чистого серебра заканчивались острыми, как иглы, серебряными же звездочками. Такие приспособления могли не только заставить двигаться самое упрямое животное, но и сильно ранить его. Сам Ал-Тор предпочитал пользоваться плетью и мундштуками. Наряд сотника довершала роскошная кожаная перевязь, покрытая тисненым узором трилистника.

– Не могу сказать, что я рад этому знакомству, десятник. Ваша сотня задолжала мне и моим людям очень много. Но сейчас разговор не об этом. Главное, что мне хотелось бы знать, зачем вы здесь? Неужели жадность оказалась настолько сильной, что ты решился преступить свою клятву, десятник? – медленно проговорил Ал-Тор, не сводя взгляда с сотника.

– Нет, мастер. – Посуровел лицом Ваган. – Я решил уйти из отряда. Собрал вещи и, сев на коня, уже выехал из города, когда услышал, что меня догоняют. Это был сотник. Мы долго спорили и мне удалось убедить его, что сатрап поступает все хуже и хуже. Его поступки перестали быть поступками человека, заботящегося о своих подданных. Так поступают люди, уверовавшие в свою безнаказанность и утопившие в вине последние остатки разума.

– Возможно. Но какое вам до этого дело? Вам платят, а для наемника, это самое главное.

– С этим трудно спорить, – вступил в разговор сотник, подъехавший ближе, – но у любого солдата, даже наемника, есть чувство гордости за свое дело. Я собрал свой отряд не для того, чтобы прослыть бандой безжалостных убийц без совести и чести. Да, наемники сражаются за деньги, продают свои мечи тому, кто готов их купить, но мы сражаемся в войнах, там, где есть прямой противник, а не простые крестьяне, вся вина которых заключается только в недороде и падеже скота. Мне не нравится, когда меня и моих парней втягивают в дворцовые интриги. Последней каплей стало то, что сатрап решил использовать моих солдат в качестве палачей. Неделю назад во внутреннем саду схватили какую-то девчонку, и он приказал посадить ее на кол, предварительно пропустив через казармы, но мои парни отказались. Тогда он отдал ее палачам. Ваган после этого просто взбесился. Когда он умчался в пустыню, даже не потребовав своих денег, я понял, что могу потерять весь свой отряд. Я собрал парней и объявил, что увожу сотню из Кортеса. Кто не согласен, волен остаться. Таких набралось около дюжины. Остальные решили идти со мной.

– И что вы намерены делать дальше?

– Отправимся на восток. Я слышал, что на границах империи снова неспокойно.

– Но восток в другой стороне! Вы здорово отклонились от своего маршрута. Как вы объясните это? – жестко спросил Ал-Тор, наклонившись к сотнику.

Десятник Ваган растерянно оглянулся на своего командира. Усмехнувшись, сотник развел руками и, покачав головой, ответил:

– Никогда не был силен в интригах. Что поделать? Одному – лисья хитрость, другому – львиная храбрость, а третьему – орлиная гордость…

– А что вам, сотник? Шакалья подлость? – презрительно спросил воин, потянувшись за оружием. Но ему не дали взяться за меч. Пока сотник заговаривал воину зубы, сотня подтянулась к холму и наемники окружили говоривших. Один из наемников, встав за спиной Ал-Тора, незаметно приготовил пращу и, увидев движение воина, ударил его по голове ремнем с заложенным в него камнем.

Юноша рухнул под копыта коня, не издав ни звука. Вороной жеребец дико захрапел и, вскинувшись на дыбы, опустил кованое копыто на голову одного из солдат. Дрессированное животное устроило над телом своего хозяина настоящую пляску смерти. Боевой жеребец кусался, бил копытами и лягался как бешеный до тех пор, пока сотник, окончательно озверев от злости, не разрядил в него арбалет.

Стальной болт пробил коню грудь, вонзившись в сердце благородного животного по самое оперение. Изогнув могучую шею, жеребец зубами ухватил болт, словно пытаясь вытащить его, но это было последнее движение уже мертвого коня. Стройные, сильные ноги подогнулись, и жеребец рухнул в сухую траву, издав жалобное ржание.

Десятник Ваган, которого просто оттерли в прошедшей схватке в сторону, растерянно переводил взгляд с лежащего на земле Ал-Тора на своего командира, пытаясь осознать произошедшее. Наконец, что-то решив, он рванул поводья и, подлетев к сотнику, заорал в полный голос:

– Что все это значит, командир?! Что происходит?

– Ты хочешь знать, что происходит, Ваган? Я отвечу тебе, хотя ты мог бы и сам догадаться. Но ты всегда отличался тупостью и упрямством. За голову этого парня назначена такая награда, что любой, кто притащит его в Кортес мертвым, будет жить безбедно до самой старости, а за живого награда в два раза больше. Ты был достаточно глуп, чтобы ничего не заподозрить и привести нас к его логову.

– Я дал слово. Кровную клятву! Как вы можете так поступать со мной, со всеми нами? Я столько лет провел рядом с вами, считал вас своим другом, я верил вам!

– И что? Поэтому ты решил, что я откажусь от возможности заработать хорошие деньги и обеспечить себе безбедную старость? По-твоему, я должен всю жизнь мотаться по дорогам, жить в казармах и общаться с такими дуболомами, как ты? Я! Человек, рожденный в благородной семье, должен всю жизнь скитаться, только потому, что какому-то вонючему десятнику вздумалось дать кровавую клятву, принятую у наемников?! – проревел багровый от злости сотник и, выхватив палаш, поднял коня на дыбы.

Отточенный до бритвенной остроты палаш описал длинную дугу и опустился на голову десятника. Бедолага до самого конца не мог поверить в подобное предательство командира, которого он знал много лет. Он так и остался сидеть в седле, даже не предпринимая попытки защититься. Используя силу инерции коня, сотник нанес удар, разрубивший десятника от плеча до пояса.

Солдату из десятка Вагана, который попытался что-то возразить, сотник располосовал горло от уха до уха. Затем, развернувшись к сотне, Деметрис вскинул палаш и, обведя солдат полубезумным взглядом, грозно спросил:

– Ну, кто еще хочет оспорить мои приказы?

Наемники, натыкаясь на дикий взгляд своего командира, шарахались в сторону, украдкой делая пальцами охранные знаки. Ни один из оставшихся в живых солдат не рискнул возразить, хотя многие отводили взгляд и отъезжали подальше, чтобы избежать участия в этом грязном деле. Вскоре рядом с сотником осталось не больше дюжины самых преданных наемников.

– Свяжите ублюдка, пока не очнулся, – рявкнул сотник оставшимся прихвостням.

Спрыгнув с коней, наемники быстро скрутили запястья лежавшего в беспамятстве воина за спиной и вздернули его на ноги. Голова пленника безвольно мотнулась из стороны в сторону, и длинный конский хвост волос откинулся за плечо, обнажив шею. На плечо воина ручьем стекала кровь из пробитой головы.

– Ты случайно не перестарался, Живоглот? Не зашиб подонка? – озабоченно спросил один из держащих пленника наемников.

– Не. Шарахнул в самую тютельку. Плесните ему воды в морду, сразу очухается, – шмелем прогудел здоровенный, звероподобный наемник, имя которого толком никто не знал. Среди наемников он давно уже был известен как Живоглот, за звериную ярость, огромную силу и любовь к людским страданиям.

Плоский, несколько раз переломанный нос, близко посаженные к переносице, скрытые под тяжелыми надбровными дугами глаза, неопределенного, серо-болотного цвета. Щербатый рот и изуродованный шрамом квадратный подбородок. Вдобавок к этому огромный рост, широченные, как у быка, плечи, и почти полное отсутствие мозгов.

Единственный человек, которого Живоглот по-настоящему боялся и уважал, был сотник Деметрис. На чем основывалось такое поклонение, не знал никто, но любой приказ сотника Живоглот выполнял с удивительным рвением.

Прислушавшись к дельному совету, один из наемников достал из переметной сумы кожаное ведро, предназначенное для поения лошадей на привале, и, зачерпнув из ближайшей лужи, с размаху выплеснул грязную воду в лицо пленнику.

Тихо застонав, юноша поднял голову и обвел наемников мутным, рассеянным взглядом. С трудом сфокусировав взгляд на сотнике, Ал-Тор разлепил окровавленные губы и хрипло спросил:

– Это и есть ваше исполнение слова, сотник? Похоже, кровавая клятва наемника стоит не больше навозной кучи. Что ж, чему удивляться? Недаром говорят, что в жилах наемника дерьмо вместо крови.

– Заткнись, мразь! – взревел один из державших его сотников, с размаху ударив юношу по лицу. Латная рукавица рассекла скулу и разбила рот.

Сплюнув кровь, Ал-Тор презрительно усмехнулся и спросил:

– Что, легко быть смелым против беззащитного? Развяжи мне руки, и я вышибу тебе последние мозги, даже не обнажая меча. Жалко пачкать благородный клинок той пакостью, что течет в ваших жилах. Ну что? Рискнешь? – бросил Ал-Тор десятнику.

Это был откровенный вызов, не ответить на который было равносильно признанию собственной трусости.

Десятник потянул из ножен кинжал, когда над холмом раздался рев взбешенного слона.

– Не сметь! Ты с ума сошел, десятник?! Я слишком много сил потратил на то, чтобы поймать его живьем, – проорал взбешенный сотник, размахивая палашом. – А кроме того, он и вправду может выбить из тебя все дерьмо голыми руками, – рассмеялся он, жестом указывая Живоглоту забрать пленника.

– Он бросил мне вызов, сотник, – угрюмо проговорил десятник, с силой вбивая кинжал в ножны.

– Конечно. Он и рассчитывал на то, что ты его примешь.

– Но нас здесь сотня, а он один, – продолжал упорствовать оскорбленный.

– Этот один стоит больше любого из вас. Спроси людей из десятка Вагана, они должны помнить, что он устроил на арене шесть лет назад, – ответил Деметрис и продолжил, обращаясь к юноше: – Твои обвинения в клятвопреступлении беспочвенны, бастард. Ваган не выдал твоей тайны. Но он и не обещал, что не поедет сюда. Мы просто сопровождали его в этом путешествии. Он был слишком доверчив.

– Был?

– Был. Оглянись, и увидишь все сам. Он не преступал клятвы. – Жестко усмехнулся Деметрис и, тряхнув поводьями, направился к собравшейся у подножия холма сотне.

Ал-Тор медленно оглянулся и увидел, как четверо наемников на плащах уносили тело десятника Вагана. Все четверо были из его десятка и теперь с грустью отдавали последнюю дань погибшему командиру. Остальные парни из десятка уже рыли могилу.

Грустно кивнув головой, Ал-Тор негромко произнес, медленно оглядев стоящих рядом наемников:

– Приятно знать, что хоть один из вас оказался человеком чести, умеющим держать слово.

– Ты бредишь? Какая честь может быть у обычного пса войны? – удивленно прогудел Живоглот, державший юношу за связанные руки. – Честь, это для благородных, а он такой же, как мы, без роду, без племени…

– Дурак, – презрительно бросил Ал-Тор через плечо. – Честь принадлежит любому человеку от рождения. Вопрос только в том, что с ней сделает сам человек потом, в течение всей своей жизни.

– Хочешь сказать, что эта самая честь была даже у меня? – рявкнул Живоглот, разворачивая юношу лицом к себе, как тряпичную куклу. От сильного движения голова воина резко мотнулась, и он не смог сдержать стона.

Сцепив зубы, он переждал приступ боли и, помедлив, ответил, стараясь говорить так, чтобы дошло даже до этого толстокожего животного.

– Да. Она была даже у тебя. Возможно, когда-то тебя бесило несправедливое отношение людей к тебе и твоим близким. Может быть, ты даже пытался защищать их, бороться с этим. Возможно. Я не знаю твоей прошлой жизни, и мне не дано знать твоей дальнейшей судьбы, но я знаю только одно: однажды наступает день, когда человек просто вспоминает всю прожитую жизнь и понимает, что очень многое он сделал бы по-другому, будь у него такая возможность. Но боги дают человеку только одну жизнь, и изменить в ней что-то сделанное невозможно.

Живоглот попытался понять услышанное, делая титанические усилия и обильно потея от этого непривычного процесса. Наконец, сообразив, что все это сказано про него, гигант просто отшвырнул от себя юношу и, злобно отряхивая руки, проворчал:

– Не знаю, какой болтун рассказал тебе про мою жизнь, но клянусь бедрами Деркето, если узнаю, вырву поганцу язык.

– Мне никто не рассказывал о тебе. Я же сказал, что это возможно, – ответил Ал-Тор, с трудом удержавшись на ногах после мощного толчка.

– Значит, ты еще и колдун?! – прорычал в ответ Живоглот, сжимая огромные кулаки.

– Спаси нас боги от безмозглой скотины, – проворчал один из десятников вполголоса. Но слух Живоглота оказался не в пример острее ума.

– О чем это ты? – моментально развернулся он к говорившему.

– Что? – не растерялся десятник, сделав вид, что не понимает, о чем речь. – А, это мы о своем, занимайся пленником, – ответил он, отворачиваясь.

Живоглот замер, подозрительно рассматривая соратников и словно пытаясь разгадать подвох. Потом, убедившись, что на него не обращают внимания, снова повернулся к пленнику. Но не успел сделать и двух шагов, как послышался окрик сотника:

– Живоглот, тащи сюда ублюдка. Нам пора выступать.

Вскинувшись, как хорошо выдрессированный охотничий пес, Живоглот радостно оскалился и кинулся к пленнику. Трудно было ожидать подобного проворства от такой туши. Не желая терять времени, Живоглот просто вскинул юношу на плечо и, пыхтя, как гиппопотам, понесся к подножию холма.

Наемники с проклятиями отвели в стороны коней, когда он пролетел сквозь походный строй сотни. С трудом остановив свой разбег, Живоглот подошел к сотнику и, сбросив с плеча пленника, огляделся.

– Ты что-то потерял, малыш? – усмехнулся Деметрис.

– Своего коня, командир.

– Эй, вы! Где тот монстр, которого малыш приспособил для езды? – заорал сотник, и из задних рядов наемники выгнали боснийского тяжеловоза. Огромное животное было под стать своему хозяину, с той разницей, что было намного добрее и покладистее него. Только такой конь мог нести огромный вес Живоглота. Неторопливость коня с лихвой компенсировалась его выносливостью и огромной силой. Рысью тяжеловоз мог идти сутками.

Только это мирило сотника с его медлительностью. Ведь всегда можно было оставить Живоглота в арьергарде, прикрывать отступление. Ну а если не успел за отрядом, винить некого, Живоглот сам выбрал себе такого скакуна.

Усевшись верхом, Живоглот развернул коня и молча направился в конец колонны, когда сотник снова окликнул его:

– Малыш, а ты ничего не забыл?

Живоглот растерянно огляделся, пытаясь понять, что сделал не так. Он давно уже не обольщался насчет отношения к нему соратников, но насмешки сотника больно ранили его. Это чувство было сродни чувству преданного пса, которого пнул пьяный хозяин. Обида и непонимание, за что.