Текст книги "Жемчужина Авиньона"
Автор книги: Элейн Кейн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)
– Пойдемте с нами, госпожа Катарина, сегодня у вас был тяжелый день.
Она не помнила, как оказалась снова в своей келье, как преодолела двор, как поднималась по ступенькам. Когда она пришла в себя, то уже лежала на узкой кровати, уткнувшись лицом в подушку, а две пухлые сестры подносили к ней нюхательную соль и еще какие-то снадобья.
Она не слышала их голосов, что-то бесконечно бормотавших в полумраке комнаты. Все, что она слышала, это шум дождя, барабанившего по черепичной крыше аббатства, по окрестном полям, по ее сердцу.
Глава пятнадцатая
Дождь барабанил час за часом и ночи, казалось, не будет конца. В комнате Катарины слышался приглушенный разговор, кто-то ходил взад и вперед за дверью, но ей ни до кого не было дела. Она как сквозь сон видела тени Бастона, Гриера, Гладмура и дю Фона, о чем-то тихо шептавшихся при свете единственной свечи, освещавшей ее келью. Ей ни с кем не хотелось говорить, и она лежала на своей кровати, позволяя слезам беззвучно стекать на набитый соломой матрас.
Катарина вслушивалась в шум дождя с благодарностью, он был как бальзам на ее измученную душу, пополняющий источник, из которого струились ее слезы, давая ей возможность выплакать боль, обиду, одиночество и печаль. Она знала, что Аврил сидит на маленьком трехногом табурете в ногах ее кровати, но не смотрела на него. Однажды он тихо позвал ее по имени, но она отвернулась к белой чистой стене и не ответила ему. Ей не хотелось говорить с ними, не хотелось слушать их соболезнования, не хотелось видеть выражение боли на их лицах и слушать, как Аврил говорит о том, сколько горя доставил ей Хью. Она хотела только одного, чтобы кончилась эта бесконечная ночь, а с ней и боль, которая пульсировала в ее сердце.
В конце концов, Катарина погрузилась в глубокий сон и уже не слышала и не видела ничего. Когда она снова открыла глаза, в келье уже было совсем светло, а на белой стене играли солнечные зайчики. Катарина повернулась на спину и провела рукой по распухшим от слез глазам. В дальнем углу комнаты сестра Жюли отложила вышивание и, подойдя к ней, присела на кровать, заняв почти половину своим пухлым телом.
Она смотрела на Катарину с выражением участия на круглом лице.
– Мне так стыдно, – призналась она, наконец, выжимая полотенце, лежавшее в тазу с водой рядом с кроватью. – Стыдно за то, что я вчера наговорила тут о бароне, о вашем замужестве и о том, какая вы счастливица. – Она ласково приложила влажную, прохладную ткань к лицу Катарины. – Я и не подозревала, какие новости ожидают вас в этом письме.
Катарина слабо улыбнулась и отрицательно покачала головой.
– Это не ваша вина, сестра.
– Мы все так расстроены, моя дорогая. Вы плакали и плакали, и никто не понимал, в чем дело. Ваши спутники тоже ничего нам не сказали. Мужчины бывают такими скрытными! Но вот, наконец, сестра Марианна решила прочитать письмо от вашего батюшки. Тут-то нам все и стало ясно. Подумать, вся жизнь ваша изменилась в одно мгновение, когда вы прочитали его. Но, милая моя, надо положиться на милосердие Господа нашего. На все воля Божья и на все есть причины, не ведомые нам. Надо молиться, – заключила она. – Молиться и трудиться.
– Где Аврил? – тихо спросила Катарина.
– Аврил? А, это тот симпатичный маленький паж, который просидел всю ночь у вас в ногах, как собачонка! Он уехал, моя дорогая.
– Уехал?
– Да, рано утром, как только кончился дождь.
– А Гладмур и де Фон? А Хью?
– Все уехали вместе, а с ними и эта тощая госпожа Адель.
Катарина закрыла глаза и вздохнула.
– Да, конечно.
– Настоятельница хотела бы видеть вас, как только вы сможете прийти. Могу я сказать, что вы скоро посетите ее?
Катарина прикрыла глаза и вздохнула.
– Да, конечно, передайте ей, что я скоро буду готова. Мне нужно всего несколько минут, чтобы прояснилось в голове.
Менее чем через час Катарина была готова. На той табуретке, что ночью служила не самым удобным сиденьем для Аврила, она нашла чистую блузу и платье того же цвета, что и вчерашнее. Катарина причесалась и заплела волосы, умыла лицо прохладной водой, сделала несколько глубоких вдохов, как учила ее мать, взяла себя в руки и приготовилась к встрече с миром, в котором для нее больше не было надежды.
Она нашла сестру Марианну склонившейся над ворохом сухих листьев иссопа. Подняв один лист, Катарина размяла его в пальцах, чтобы ощутить знакомый аромат лечебного растения, напомнивший ей о тех временах, когда мать учила ее разбираться в травах.
– Доброе утро, дитя, – приветствовала девушку настоятельница, поднимаясь на ноги. – Ты не против, если мы с тобой немного пройдемся? Ноги мои теперь устают быстрее, чем в молодости, и я считаю не лишним изредка упражнять их, – сестра Марианна сняла перчатки, в которых она разбирала травы, и набросила на себя накидку. Кивнув Катарине, она направилась к выходу из аббатства, а оттуда в поле. Девушка молча последовала за ней.
– Я знаю о печальных новостях, госпожа Катарина. Жаль, что содержание письма мне не было известно заранее; в этом случае я могла бы подготовить вас, и происшедшее не явилось бы таким ударом. Я очень сожалею, что так случилось.
Катарина проглотила подступивший к горлу комок. Что ж, наверное, хорошо, что настоятельница и остальные монашенки считают, что именно гибель барона вызвала такую реакцию с ее стороны. По крайней мере, они не подозревают, что она влюблена в другого мужчину, и именно то, что она увидела его с нареченной невестой, вызвало такую боль.
– Здесь уж ничего не поделаешь, матушка. На все воля Божья, – тихо сказала она.
– Это так, дорогая Катарина, но твою рану надо исцелить, и я не знаю более подходящего места для врачевания души, чем монастырь. Здесь многие обрели душевный покой. Я верю, что мы сможем помочь тебе.
Катарина с удивлением посмотрела на нее. Настоятельница продолжала:
– Я знаю, что целью и причиной твоего приезда к нам было подготовить тебя к замужеству. Но многое здесь может помочь тебе. Покой и труд, вот что лечит. Работа занимает руки и отвлекает от тягостных мыслей. Ты увидишь, что то, чем мы занимаемся здесь, в аббатстве, не оставляет времени на воспоминания. К тому же здесь ты сможешь принести много пользы.
Катарина не знала, что отвечать. Она ни о чем не думала, кроме того, что Адель оказалась живой и невредимой, и Хью, по всей вероятности, послал за ней, чтобы она встретила его здесь, в аббатстве. Теперь она понимала, почему Хью не захотел заехать в Париж, а решил сразу же ехать в Шантильи, где его уже ждала Адель. Только одна мысль о том, что Хью послал за Аделью, вызвала такую боль в груди Катарины, что несколько мгновений она не могла вздохнуть. Настоятельница тем временем степенно продолжала свой рассказ о том, чем занимают себя послушницы в монастыре:
– У нас есть пчелиные ульи, на зиму мы варим разнообразные варенья и желе. Выращиваем мы и самые разнообразные травы, полынь и горчицу, шалфей и эвкалипт. Все это собирается для приготовления целебных настоев и мазей. Мы еще п учим детей, Катарина. Твои родители написали мне о том, что у тебя есть определенный талант в этой области. Молодые женщины, которые должны провести здесь зиму, будут учиться искусству вышивания, вязанию, игре на музыкальных инструментах. Почему бы им не научиться читать и писать, а также тому, какие травы, надо применить, если заболеет кто-то из их крестьян.
Сестра Марианна остановилась посреди поля и огляделась вокруг.
– Здесь так мирно, Катарина. Лучшего места для успокоения не найти.
Катарина закрыла глаза и вдохнула свежий, прохладный осенний воздух. Она подумала, что не сможет ехать домой прямо сейчас. По той же дороге, по которой они ехали с Хью. Одна только мысль об этом была невыносимой для нее. Открыв глаза, она улыбнулась аббатисе.
– Я остаюсь.
Сестра Марианна ободряюще пожала ей руку.
– Я сообщу твоей семье.
* * *
Катарина заглянула в большой горшок, стоявший на плите и кивнула Эсселине, бросающей щепотки пряностей в кипящую жидкость.
– Теперь надо хорошенько это размешать и дать остыть. Когда загустеет, можно будет разложить смесь по горшочкам, – сказала она, кивая в сторону приготовленной посуды. Девушка принялась мешать варево деревянной ложкой, а Катарина подошла к окну и взглянула на холмы Шантильи.
Прошло уже два месяца с той поры, как она приехала в аббатство. Дни ее были заполнены тишиной и покоем. У нее появилось множество подруг среди монахинь, особенно много времени она проводила с сестрами Эдит и Жюли. Эта парочка по-прежнему была неразлучной. Обе монахини носились с Катариной, как наседки. Впрочем, Катарину было за что ценить. Знания по медицине, которыми она щедро делилась с монахинями, оказались во многом новыми, и вскоре два барона из Парижа даже отправили в монастырь своих дочерей специально для того, чтобы они поучились у Катарины. Она была очень занята в монастыре. Ей было хорошо здесь, но она не забыла.
Все вокруг было покрыто тонким слоем белого снега, и она вспомнила ту ночь, когда они с Хью прятались в кусте можжевельника. Прислонившись спиной к каменной стене, Катарина позволила своим мыслям унестись к тем счастливым временам. Она вспомнила Хью, скачущего на своем Цефее за кабаном или оленем еще в те времена, когда ей было двенадцать. Каким сильным и безупречным казался он ей тогда. Как же она не смогла разглядеть его истинного лица? Как не поняла, что он просто хотел приятно провести с ней время?
Она вспомнила злые слова Жофрея Уинфри. Голос его звучал в ее ушах, как ни старалась она прогнать воспоминания о событиях той трагической ночи. Как часто она слышала эти слова – во сне, во время работы, снова и снова. Злые, резкие, безжалостные слова. Она не поверила им, но они оказались правдой. «Мы говорим, что стремимся к правде и благочестию, Катарина, но мы всего лишь пленники собственных страстей. Что же хуже? Признать правду или скрывать ее?»
Катарина ненавидела Жофрея Уинфри тогда, продолжала ненавидеть его и сейчас. Но он оказался более честным человеком, чем тот, которого она любила.
К Катарине подошла Эсселина, глаза ее возбужденно блестели.
– Катарина, представляешь, у нас на Рождество будут гости!
Катарина взглянула туда, куда указывала пальцем ее подруга. Она увидела двух всадников, скачущих по белой дороге по направлению к аббатству.
– Рыцари, – сказала она с грустной усмешкой. – Это всего лишь пара рыцарей.
* * *
– Мир вам в светлое Рождество, – крикнул Теренс монахиням, вышедшим встретить их у дверей аббатства. Спешившись, он низко поклонился, прижимая покалеченную руку к туловищу.
– И вам счастливого Рождества! – хором ответили монахини.
– Прямо, как жирные куропатки, ждущие, чтобы их подали к столу, – шепнул Жан ему на ухо.
Теренс широко улыбнулся и кивнул.
– Можем ли мы предложить вам кров в эту холодную ночь? – осведомилась одна из монахинь.
– Конечно, можете, – ответил Теренс. – Нам много не требуется. Хватит и соломенного тюфяка в хлеву.
– Ну что вы, мсье, – возмущенно заговорила вторая послушница. – У нас прекрасный дом для гостей, вам там будет удобно. Там вам подадут горячий ужин. Наш долг оказывать путешественникам такого рода услуги.
Теренс снова поклонился, благодаря монахинь за гостеприимство.
– В таком случае следуйте за нами, – сказала одна из сестер и направилась в сторону конюшни. – Мы предложим вам кров и стол, но за своими лошадьми вам придется ухаживать самим.
– Мы у вас в долгу, сестры.
– Куда вы едете? – поинтересовалась одна из сестер, та, которая показалась Жану более разговорчивой.
– Скажите, сможем ли мы сегодня увидеть настоятельницу?
Обе монашки резко остановились и с подозрением посмотрели на него.
– Я уверена, что настоятельница встретится с вами завтра, – вежливо сказала одна из них. —
Сейчас она на мессе, затем будет вечерняя трапеза, затем исповедь. Потом она будет молиться, а потом будет уже слишком поздно, чтобы принимать посетителей.
– Боюсь, моему другу необходимо увидеть ее, – мягко сказал Теренс, бросив на Жана предостерегающий взгляд. – Видите ли, мы полагаем, что его сестра находится в монастыре.
– Ваша сестра!? О, как это чудесно! Так на кого же вы похожи? – воскликнула одна из монахинь, внимательно разглядывая Жана в свете заходящего солнца.
– Он похож на сестру Констанцию, дорогая, – заявила вторая.
– Нет, нет, ты ошибаешься, у него черты сестры Дельфины-Марии.
– Да нет, это ты ошибаешься.
– Вы обе ошиблись, сестры, – вставил, наконец, слово Жан. – Мою сестру зовут Катарина. Катарина де Трай, и она не послушница, а гостья.
– Катарина! Вы брат нашей дорогой Катарины? Как чудесно! – воскликнула та из сестер, что показалась Теренсу чуть меньше ростом. – Вот будет сюрприз для нее! Она ведь не знает, что вы приезжаете, верно?
– Нет, я не успел послать письмо, – объяснил Жан.
– Чудесно, тогда вот что мы сделаем…
– Теренс! Жан! О, Жан! – Катарина свесилась с балкона второго этажа, оживленно размахивая руками.
– Катарина! – воскликнул Жан.
– Подождите! – крикнула она. – Я сейчас!
Девушка скрылась в комнате и несколькими мгновениями спустя, выбежала к ним навстречу. Крепко обняв брата, она крепко расцеловала его в обе щеки, затем, наступила очередь Теренса.
– Откуда вы взялись? – смеясь и плача, спрашивала она. – И почему вы не прислали письма, я бы смогла подготовиться к вашему приезду!
Жан добродушно рассмеялся и взъерошил тщательно уложенные волосы сестры.
– Похоже, ты слишком долго пробыла в аббатстве. Ты становишься такой же болтливой, как и остальные послушницы.
Две монахини с укоризной взглянули друг на дружку, а Катарина улыбнулась.
– Если это и так, то только потому, что я сберегла слишком много слов за последние два месяца. Впрочем, довольно разговоров. Сейчас я провожу вас в дом для гостей, где мы сможем спокойно сесть и поговорить.
Вечер прошел весело. Сидя у очага в гостевом доме, они делились друг с другом событиями последних месяцев, как будто со времени отъезда Катарины прошли годы. Заходила сестра Марианна, чтобы поприветствовать гостей, а монахини принесли им сытный, вкусный ужин. Катарине хотелось узнать обо всем; она скучала по родному гнезду, по родным и близким. Она узнала, что ее маленькие сестрицы живы и здоровы, так же, как и остальные родственники. Она не забыла спросить и об Амаранте, о том, хорошо ли Фома заботится о ее соколе. Все интересовало ее, и Теренс с Жаном едва успевали отвечать на ее вопросы.
Было уже совсем поздно, и Жан давно отправился спать, когда разговор, наконец, зашел о Хью.
– Не получала ли ты каких-либо вестей от моего брата? – поинтересовался Теренс, когда они с Катариной вдвоем мирно сидели у очага.
– Нет, Теренс, – тихо сказала Катарина. – Он уехал на следующее утро после нашего приезда сюда, и больше я о нем ничего не знаю.
– Что же все-таки произошло, Катарина?
– О чем ты? – у Катарины не было ни малейшего желания снова вспоминать о последних часах, проведенных ею вместе с Хью. – Мы приехали сюда, мужчины отдохнули ночь и уехали. Что еще?
– Не думаю, что все было так просто, – искоса взглянув на нее, покачал головой Теренс. – Так же, как и ты, я ничего не слышал о Хью с того момента, как вы уехали из Авиньона. Это совсем на него не похоже. Когда вы уезжали, между вами не все было хорошо. Что случилось в дороге, Катарина? – он помедлил и продолжал. – Я беспокоюсь за него. Если тебе что-то известно, ты должна сказать мне.
– Я ничего не знаю о нем, Теренс, я говорю правду. Ничего, с тех пор, как он вместе с Аделью уехал отсюда.
– С Аделью? – спросил Теренс, видимо пораженный этим известием. – Откуда здесь взялась Адель?
Катарина переплела пальцы рук, старая боль снова напомнила о себе.
– Он послал за ней.
Брови Теренса поползли вверх.
– Послал за ней? Нет, Катарина. Хью никогда не послал бы за Аделью.
– Ты ошибаешься, Теренс, – Катарина почувствовала, как слезы наворачиваются на глаза. – Наверное, ты плохо знаешь Хью. Он не тот, кем многие считали его.
Наклонившись вперед, Теренс уперся локтями в колени и внимательно всмотрелся в лицо Катарины.
– Я хорошо знаю своего брата и совершенно определенно могу сказать, что он никогда не послал бы Аделью. Особенно если учесть, как сильно любил он тебя!
– Любил меня? – голос Катарины дрогнул, и она не сразу смогла продолжать. – Нет, Хью не любил меня.
– Тогда ты должна мне сказать, почему так считаешь, – спокойно сказал Теренс.
Медленно, с усилием, Катарина начала рассказывать историю их путешествия. Она не упустила ничего, рассказала и о смерти Жофрея Уинфри. Когда она описала сцену, участницей которой стала в той самой комнате, где они сейчас сидели, Теренс надолго замолчал, а Катарина пошла умыть свое залитое слезами лицо.
Вернувшись, она медленно опустилась в кресло.
– Он всегда говорил мне о честности. О долге и чести. Казалось, он всегда стремился делать правильные вещи. Я не могла и подумать, что моя любовь ничего для него не значит. Я думала, если он по-прежнему помолвлен с Аделью, он скажет мне об этом. Он не должен был целовать меня, Теренс, но он сделал это. Он сказал, что любит меня, и я ему поверила. А днем позже он уже целовал Адель, – она пристально посмотрела на Теренса и продолжала. – Жофрей Уинфри был прав, и я ненавидела его. Хью говорил неправду, а я любила его. Это самое ужасное из всего.
– Жофрей Уинфри был плохим человеком, Катарина. Не стоит думать, что он был прав. Ты знаешь, что он послал своего пажа обратно в Авиньон?
Катарина удивленно посмотрела на него.
– Я помню, что его паж куда-то уехал. Аврил сказал мне об этом, потому что Уинфри заставлял других пажей прислуживать ему так же, как и своим господам.
– Он послал его в Авиньон с письмом для твоего отца. Насколько я знаю, письмо было написано, чтобы вызвать гнев Бернара в надежде, что он пошлет кого-нибудь другого, чтобы заменить Хью. Он утверждал, что Хью недостойно ведет себя по отношению к тебе. Но Бернар не доверял Уинфри и верил Хью.
– Это Жофрей вел себя недостойно, Хью никогда не позволял себе ничего, что могло бы оскорбить меня. Я потерялась в лесу в первую же ночь, и именно Хью спас меня.
– Значит, Бернар был прав, доверяя ему. Думаю, и ты была права.
– Я полностью верила ему. Я думала, что нам надо заботиться друг о друге. Я думала, что если есть причины, по которым нам нельзя делать этого, то Хью обязательно скажет мне об этом. Я же все сказала ему о бароне.
– Да, он знал, что между вами ничего не может быть, – кивнул Теренс.
– И я знала об этом.
– Тогда что же так задело тебя, Катарина? Что такое случилось, что Хью даже никого не оповестил, что добрался до Понтуаза живым и невредимым?
– Как ты не понимаешь, Теренс? Хью ни разу не сказал мне, что Адель жива. Зачем он целовал меня, зачем говорил, что любит?
– Может, у него просто не было сил не сказать тебе об этом?
Катарина сжала губы и почувствовала, как тугой комок снова подступает к горлу.
– Зачем он послал за ней, Теренс? Почему ей надо было приезжать в аббатство? Неужели стоило лишать нас последнего вечера вместе? Хью так хотел видеть Адель, так хотел забыть меня, что послал за ней. Конечно, он любит ее, Теренс… и не любит меня.
– Катарина, в том, что ты рассказала мне, многое неясно. Я собираюсь найти ответы на твои вопросы. Или сделать так, чтобы Хью сам ответил на них. Я пришлю тебе письмо из Понтуаза, обещаю тебе!
Катарина сидела, не шевелясь, повесив голову и сложив руки перед собой.
– Ты сможешь подождать? – спросил он. – Обещаю, что письмо ты получишь не позже, чем через две недели. Повремени до тех пор судить моего брата.
Какое-то время она не отвечала, погруженная в свои мысли. Она вспоминала, как бежала сюда, чтобы сообщить Хью известие о гибели своего жениха, как открылась дверь, и вошел Хью, целуя руку Адели. Он видел только Адель, а Катарина видела торжество в ее глазах.
Катарина наклонила голову, не пытаясь сдерживать вновь хлынувшие из глаз слезы.
– Я подожду твоих известий, – сказала она, наконец. – До тех пор я буду верить в него.
– Хорошо, – Теренс наклонился к ней и нежно поцеловал в лоб.
– Теренс, – прошептала она. – Он даже не сказал мне прощай.
– Может, он не хотел прощаться с тобой?
Катарина смотрела на огонь, уютно потрескивающий в очаге, а слезы чертили мокрые дорожки на ее похудевших щеках.
Глава шестнадцатая
Церемония была скромной. На ней присутствовали старший брат Хью с женой, семья Адели и священник. После самой церемонии бракосочетания не было ни торжеств, ни праздничного застолья, которых можно было бы ожидать от женитьбы хозяина замка, особенно такого большого и пышного, как Понтуаз. Адель считала эти обычаи «языческими» и «богопротивными». Единственное, на что она согласилась, был скромный семейный ужин, на который не были приглашены ни жители Понтуаза, ни вассалы, присягнувшие Хью на верность. Пока слуги и вассалы судачили о странной свадьбе нового герцога, Адель старательно угощала свою семью в Большом Холле Понтуазского замка.
– Адель, или я должен теперь называть тебя герцогиней? – рассмеялся Филипп де Пизан, взяв с подноса еще одну фазанью ногу. – Ты сегодня превзошла самое себя.
– Вы довольны, отец?
– Доволен? – фыркнул Филипп, вытирая пальцы о рукав. – Да я не знаю, как войду сегодня в двери.
Адель состроила гримасу, которую сама она считала любезной улыбкой, и отметила про себя, что прислуживающая им девушка с длинными волосами и пышной грудью слишком медлительна. Завтра она прикажет высечь ее ивовыми прутьями. Это послужит ей хорошим уроком, пусть знает, что леность на руку дьяволу, старание хорошо выглядеть ведет к еще более тяжелым грехам.
Петра, жена Жиля, подошла к ней и погладила по руке.
– Мы так рады, что ты теперь член нашей семьи, – сказала она.
Адель осторожно высвободила руку и посмотрела на свою невестку круглыми глазами.
– Довольно удачно получилось, – заявила она, – не так ли?
– Прости, о чем ты? – спросила Петра Вунэ.
– О том, что я с рожденья была помолвлена с человеком, который был не способен ни на что, кроме как продавать свое умение воевать, а теперь я – герцогиня.
– Едва ли будет справедливо говорить так о Хью, – возразила Петра. – Он всегда был одним из самых верных вассалов нашего короля и пользовался его доверием. Так же ценил его и король Балдуин Иерусалимский. Его талант вряд ли можно называть умением воевать.
– Зови это как хочешь, – пожав плечами, бросила Адель. – Если бы я не уговорила Хью встать под знамена крестоносцев, он бы не сидел сейчас в кресле герцога Понтуазского. Только благодаря милости Божьей мы сегодня находимся здесь.
– Это, конечно, так, – согласилась Петра, – но, думаю, в этом есть и немалая заслуга Хью.
Адель посмотрела на Петру так, как будто у той выросла вторая голова.
– Всем, что у нас есть, мы обязаны Господу, и только ему!
Хью отодвинул свой стул и встал из-за стола. Он больше не мог выносить этого ни единой минуты.
– Хью, куда ты? – спросила Адель, поворачиваясь к нему.
– Прогуляюсь по своим владениям, Адель. Ты не присоединишься ко мне?
Адель презрительно фыркнула только при одной мысли об этом.
– Нет, иди, если тебе это нужно. Я никогда не понимала, что за удовольствие месить ногами всю эту грязь и мерзость. Впрочем, вы, мужчины, мало в чем разбираетесь.
– Это не грязь и не мерзость, Адель, – сказал Хью с металлом в голосе. – Это моя земля. Земля, на которой мои крестьяне будут выращивать для нас хлеб и все необходимое для жизни. Тебе стоило бы относиться к ней с большим уважением.
– Полно тебе, – заявила Адель. – Все, что мне необходимо, даст мне Господь, если я буду усердно молиться. Тебе бы тоже не стоило забывать, что все, что мы имеем, дал нам Бог, а не какие-то грязные крестьяне.
Хью не ответил. Он прошел мимо кресел, на которых сидели его брат со своей женой, и направился к выходу, прихватив по пути длинную мантию, висевшую на крюке у двери – ночь была морозной и ветреной. Выйдя во двор своего замка, он глубоко вздохнул и закрыл глаза.
Он был женат. Женат на Адели. Он знал о том, что этот день наступит, уже более двадцати лет, и именно он, а не кто другой, назначил день свадьбы, когда они с Аделью приехали в Понтуаз. Он хотел, чтобы это произошло, считая, и вполне справедливо, что ожидание кошмара порой бывает страшнее самого кошмара. Он хотел, чтобы все произошло, как и было назначено ему судьбой. Почему же теперь все в его душе омертвело? Если Господь хотел, чтобы он женился на Адели де Пизан, почему же он сделал так, что Хью теперь ясно знал: жизнь его кончена?
Хью открыл глаза и огляделся. Понтуаз был великолепным замком. Он был построен всего десять лет назад и был более современным, чем другие замки, которые ему приходилось видеть. Просторный, с большими окнами, он казался светлее, и в нем было легко дышать. Внутренний двор мощен булыжником, а красная черепица на крыше тщательно уложена наподобие рыбьей чешуи. Внутри было большее количество комнат, чем в других замках. Кроме Большого Холла, существовал еще специальный обеденный зал, а кухни являлись частью замка, а не отдельным строением, как это обычно бывало. Даже часовня была каменной, с черепичной крышей и изящными маленькими башенками по углам. Единственным зданием не из серого камня была маленькая старенькая церковка, стоявшая здесь еще до того, как был построен замок. Впрочем, она стояла в дальнем углу двора и не привлекала внимания. Хью нравился его новый дом. Ему даже нравилась маленькая деревянная церковка, чей уютный вид смягчал суровое впечатление от серого камня.
– Поздравляю вас, мсье Хью, сегодня хороший вечер для свадьбы, – к нему через двор направлялся Гладмур с протянутой в приветствии рукой.
Хью пожал протянутую руку и попытался улыбнуться.
– Благодарю тебя, Гладмур.
– Но что вы делаете на дворе сейчас, когда надо наслаждаться обществом новобрачной?
– Я устал праздновать в одиночку.
– В одиночку? – вассал нахмурился.
Хью коротко хмыкнул.
– Представь себе, в одиночку. Люди, сидящие за столом в зале, пришли сюда не для того, чтобы отпраздновать мою удачу. Они поздравляют Адель, считая, что ей повезло. Они расхваливают Понтуаз, как будто это ее замок. Они говорят, что хотели бы поселиться в моем замке, но не говорят этого мне! Только брат с женой радуются за меня. Другие люди, которых я хотел бы видеть у себя за столом, не приглашены.
– Кого вы имеете в виду, мой господин?
– Кого? Да тебя! Других моих вассалов. Тех, кто честно служит мне, и заслужил добрый ужин и веселье. Моих крестьян, которые обрабатывают мою землю. Все они должны были быть здесь.
– Верно, господин, – кивнул Гладмур. – Я рад слышать это от вас.
Хью посмотрел на своего вассала, и лицо его потемнело от огорчения.
– Вы оскорблены этим неуважением, не так ли?
Гладмур помедлил. Он сложил руки за спиной и посмотрел в темноту.
– Мы все огорчены. Не нам указывать вам, как поступать со своей жизнью. Но вы сильно изменились с того момента, как мы приехали сюда.
Хью знал, что Гладмур в последний миг сказал не совсем то, что хотел сказать, однако его невысказанная мысль отражала то, что творилось в душе у Хью. Он изменился с тех пор, как покинул Шантильи. С того момента, как отправился в Понтуаз вместе с Аделыо, а Катарина осталась в монастыре. – Кажется, будто… – Гладмур помедлил.
– Говори! – приказал Хью. – Выскажи, что хотел. Я не из тех, кто наказывает людей за то, что они говорят правду, которая может не понравиться.
Гладмур вздохнул и продолжал:
– Получается, что вы больше не хозяин. Все делается так, как того хочет Адель. А Хью… – вассал откашлялся. – Вы должны быть тем, кто говорит «да» или «нет»! Крестьяне и слуги должны видеть, кто их хозяин. Вы герцог, и они ожидают, что вы будете принимать решения, хотя бы это касалось и того, кому прислуживать вам за столом.
Хью нахмурился и стиснул челюсти.
– А кто сказал, что не я буду решать, что и как в моем замке? Я здесь меньше месяца и, возможно, упустил кое-что, но у меня есть намерение быть хозяином на своих землях.
Гладмур посмотрел Хью в глаза.
– Сегодня прибыл новый управляющий имением, – сказал он.
Голос Хью был спокоен и ровен.
– Когда? – спросил он.
– Прямо перед вашей свадебной церемонией. Челядь только и говорит об этом. Похоже, его хорошо знают и не любят.
– Как его имя?
– Гаспар Корви. Выглядит очень скользким, если вам интересно мое мнение. Глаза так и бегают. Я перебросился с ним парой слов, чтобы понять, правду ли о нем говорят.
– И что?
– Он не дал мне ни одного прямого ответа. Скользкий, как угорь. Не могу сказать, что мне он понравился.
– Ты не спросил, кто его нанял?
– Нет, Хью, это не мое дело. Но крестьяне… – он не закончил и махнул рукой.
Руки Хью сами собой сжались в кулаки. Что Адель позволяет себе? Разве ей мало, что он выполнил все ее желания, касающиеся их свадьбы? Его люди были отставлены в сторону, а семья Адели пирует за столом, который мог бы накормить сотню человек. Хотя ему это и не нравилось, но это была свадьба, и он не захотел отказывать невесте в ее просьбе. Неужели он позволит ей, чтобы в Понтуазе все было так, как хочется ей? Она наняла управляющего, даже не посоветовавшись с ним. Почему? Конечно же, потому, что она считает его неспособным ни на что. Для нее он просто солдат. Гора мышц и полное отсутствие мозга.
У Хью задергалась щека, а откуда-то из-под ложечки поднялась волна слепой ярости. Он увидит этого управляющего и отправит его прочь из Понтуаза еще до восхода солнца! И он устроит праздник для своих вассалов и крестьян. Он будет пировать вместе с ними. Наплевать, если Филиппу де Пизан не достанется больше ни куска. Он и так уже жирный, словно боров. Пару недель голодовки, несомненно, пошли бы ему на пользу.
– Гладмур, – процедил он сквозь зубы, едва сдерживая гнев. – Собери остальных и скажи, что я приказал им явиться к кухне. Я буду ждать их.
– Да, мой господин, – кивнул Гладмур, и Хью уловил нотку удовлетворения в его голосе.
Хью повернулся и широкими шагами направился в сторону кухни. Они занимали три комнаты замка, и когда Хью вошел туда, то увидел главного повара, как раз собирающегося огреть одного из поварят длинной деревянной ложкой. Однако при виде герцога ноги его задрожали, и он принялся, как заведенный кланяться, размахивая во все стороны своей ложкой.
– Господин, – испуганно бормотал он. – Чем я могу помочь вам? Неужели что-то не так с едой? Что случилось?
– Я крайне недоволен! – рявкнул Хью так, что повар едва не лишился чувств. – Мне не нравится, что такое огромное количество пищи пропадает впустую! Что ты собираешься делать со всей этой едой?
Повар замялся, глядя по сторонам и стараясь не встречаться взглядом со своим господином.
