Текст книги "Атлантида"

Автор книги: Элеонора Раткевич

Соавторы: Алексей Фомичев,Евгений Малинин,Юлия Остапенко,Дмитрий Воронин,Денис Юрин,Владимир Васильев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 39 страниц)

– Но почему? – Шеккиха мутило, и не только от запаха. Он вспоминал Ветта, и тот представлялся ему таким же невыразимо гнусным, как и смрадное содержимое ящика.

– Почему… – тоскливо вздохнул Лейр. – Если хочешь знать – изволь…

История Ветта особой таинственностью не отличалась. Наоборот, все было очень просто и очень противно. Ветт даже и сейчас еще был весьма недурен собой, хотя и на довольно пошлый манер. А в молодости этот лощеный сердцеед девушкам головы кружил с легкостью – и с разбором. Опытных женщин он избегал – они-то ни на мгновение не обманывались его заученными речами и показной галантностью. Зато умные, романтически настроенные молоденькие девушки пленялись восхитительным кавалером и влюблялись всерьез. Ветту удалось обворожить совсем еще юную дочь одного из магов.

– Называть его не буду, – хмуро произнес Лейр. – Незачем его срамить. Он славный старикан, и позора такого не заслужил.

Ветт рассудил весьма основательно: времена бывают всякие, и тот, кто в мирное время был человеком влиятельным, в военное время иной раз и плевка не стоит. А стоит окончиться войне – и великий военачальник, спаситель целой страны, мигом стушуется перед каким-нибудь сутягой. Нет, будущих родственников надо так выбирать, чтобы от них во всякое время польза была. Старый, искусный в своем деле маг – самый подходящий тесть. Что бы ни случилось, его влияние непоколебимо.

Ясное дело, старому магу смазливый слизняк вовсе не пришелся по сердцу. Но свадьба все же состоялась. То ли девушка так уж отчаянно влюбилась, то ли по какой другой причине… трудно сказать. Ветт-то в любом случае остался в выигрыше. До начала войны он сделался вхож в самые знатные и родовитые семейства – из уважения к тестю принимали и зятя. Военной службы Ветт ухитрялся избегать очень долго – даже дольше, чем холеные придворные щеголи. Когда он все же угодил в армию, нашлись доброхоты, пристроившие его интендантом в надежде, что он замолвит за них тестю словечко. Напрасные обольщения: если бы Ветт и был способен хлопотать не за себя, единственного и неотразимого, а за кого-то другого, тесть бы его не послушал. Старый маг презирал зятя. С назначением его старик, впрочем, смирился: и то уже ладно, что трусливый захребетник не станет срамиться, хватаясь за оружие своими неумелыми руками. Какой из него воин – позору не оберешься!

Ветт, хотя и испугался поначалу, с новой должностью освоился быстро. Крал он беззастенчиво и нагло, полагаясь на могущество и связи тестя: не захочет же старикан единственную доченьку печалить. Тесть-то, может, и захотел бы, но до его ушей известия о проделках Ветта не дошли. Покой и сосредоточенность престарелого мага оберегали очень тщательно: он был лучшим в королевстве мастером по магическому переносу. Совсем не просто во мгновение ока перенести с места на место целую армию – особенно если по пути нужно пересечь области, магически защищенные. Малейшая ошибка – и бесчисленные жертвы неизбежны. Будучи не в духе, к такому делу не приступишь. Хорошее настроение старого мага стоило больше, чем Ветт за всю свою жизнь наворовать успел бы. Скандал замяли, а Ветта отправили в захолустье, на маленькую заставу, предполагая, что уж здесь-то ему не развернуться. Ограбленные скрежетали зубами – а треклятый Ветт еженедельно отсылал домой обстоятельные письма о своем житье-бытье… так что прихлопнуть его без ведома старого мага представлялось невозможным.

– Иначе я бы его на своей заставе не потерпел ни дня, ни часа, – закончил свой рассказ Лейр. – Сам уговорил тебя отпустить его подобру-поздорову… потому что нельзя иначе… но вот попадись он мне сейчас – живым бы не ушел. Его счастье, что не знал я про эти сапоги!

– А что бы ты с ним сделал? – вздохнул Шекких.

– Сожрать заставил бы! – рявкнул Лейр. – До последней подметки! Здесь ведь не вражеский тыл, а приграничная полоса! Здесь без сапог все равно как без ног остаться.

– Это еще почему? – удивился Шекких.

– А потому, что даже самый глупый маг самому себе капканы под ноги ставить не будет. Ему ведь тоже ходить где-то надо. А где прошел маг, и мы пройти сможем. Скажешь, нет? А здесь не маг свое жилище обустраивал, здесь армия отступала. И проходы за собой закрывала намертво. В здешних лесах ловушка на ловушке – ступить некуда. И ловушки эти совсем другого разбора. – Лейр примолк на мгновение и зябко передернул плечами. – Не знаю, как тебе, а мне на задания случалось и вовсе налегке хаживать. Бывало, что и босиком.

Шекких кивнул: ему тоже не всегда доводилось очутиться в замке черного мага при полном снаряжении. И всякий раз, когда он лишался части своей амуниции или был вынужден избавиться от нее сам, он люто досадовал: большинство магических ловушек срабатывают от прикосновения к живой плоти – а обувь и одежда изрядно смягчают удар. Схватись голой рукой за дверную ручку с наложенным на нее заклятием – и тебя мигом разнесет в клочья. Но задень ее случайно рукавом – и только дырку в рубахе прожжешь. Если в приграничном лесу такие ловушки понаставлены…

– Вот я как-то раз и навестил одного мага босиком. И наступил у него в коридоре на ловушку. – Лейр невольно взглянул мельком на свою изувеченную ногу и тут же отвел взгляд. – Ничего, жив, как видишь. Покалечился только малость. А в лес наш я и сам босиком не пойду, и парней своих не пущу. Тут ведь не на одиночек, вроде нас с тобой, ловушки понаставлены. Это не штучный товар, а ловушки армейского образца. На такую босой пяткой наступи, попробуй – она на одного тебя, она сотню человек положит. А у нас в лесу этой дряни столько понапихано – три дивизии выкосить можно. Наследство со времен второго Юго-Западного прорыва.

Шекких только вздохнул: Юго-Западный прорыв мог оставить по себе очень тяжкое наследство. То была единственная в своем роде военная операция. Противник отступал, его гнала победоносная армия освободителей. Победоносная, голодная, оборванная и разутая. О чем разведка противника доносила своему командованию неустанно. И отступающий враг усеивал землю за собой магическими ловушками. Наступление захлебнулось. А спас его некий столичный купец, потерявший на войне двоих старших сыновей. Все свое состояние на это дело ухнул, ни гроша под ноготь не зажал. Две дивизии на свои деньги одел-обул. Купцу за Юго-Западный прорыв пожаловали дворянство. Мага, совершившего стратегический перенос сапог, штанов и всяких прочих портянок, тоже как-то наградили. Участникам прорыва орденов навесили, сколько на грудь поместилось. А ловушки остались, где и были. Не все, конечно, – по меньшей мере половина из них окончила свое существование под солдатскими каблуками. Но те ловушки, на которые никто не наступил ненароком, по-прежнему ждали своего часа.

– Нам как раз и положено эти ловушки обезвреживать, – хмуро произнес Лейр. – Из-за них я сапоги и затребовал. Одних докладных понаписал столько – отсюда до деревни дорогу выстелить можно. И все впустую. Денег у командования на нас не осталось и до зимы не будет. Последние гроши Ветт в свой карман положил… а нам взамен подсунул эту тухлятину! – лейтенант с ожесточением прицельно сплюнул в самую середину подметки.

– А если на свои деньги… в складчину как-нибудь? – неуверенно предложил Шекких.

– Да ты что, «шуршунчик», какие деньги? – перекривил рот Лейр. – Нам по случаю очередного грандиозного прорыва за два месяца жалование не плачено. Жрать скоро нечего будет… Тут тебе не «Шелест», так что привыкай.

Что верно, то верно: в «Шелесте» Шекких ни с чем подобным не сталкивался. Эльфийские отряды всегда были на особом положении. Кормили-поили, что называется, от пуза, и жалованье всегда выплачивали вовремя, день в день – хотя нужно эльфам то жалованье, как одеялу тетива… но все равно платили его исправно: не то как бы чего не вышло. И обмундирование всегда новенькое, с иголочки, и оружие всякое… а как же иначе – самолучшие бойцы, гордость и надежда, все до единого сплошь герои…

Надо признать, обещание свое показать Шеккиху войну полковник Кейрист сдержал, и даже с лихвой. Вот, значит, как выглядит война – не в особом отряде, не в направлении главного удара, а на обочине, на маленькой пограничной заставе, позабытой богами и начальством.

Покуда Лейр изливал свою досаду, солнце уже успело порядочно сместиться на небосклоне. Крохотный солнечный зайчик пристроился Шеккиху на самый кончик носа.

– Одним словом, ни сапог, ни денег, – подытожил Шекких, медленно, словно нехотя, потянулся и встал.

– Ты куда? – не подымая головы, осведомился Лейр.

– Посмотреть, под каким кустом у вас тут сапоги произрастают, – отозвался Шекких так мрачно, что даже у Динена получилось бы не в пример веселее.

Дорогу, ведущую к деревне, Шекких отыскал с легкостью, да и шагалось по ней легко. Деревья и травы вдоль дороги росли по большей части незнакомые, и Шекких то и дело нет-нет, а взглядывал на них с таким пристальным любопытством, словно и впрямь надеялся обнаружить кустик, нагусто усыпанный спелыми сапогами. Мрачное настроение миновало бесследно. Ну и что с того, что денег нет? Все равно он сапоги раздобудет. Навряд ли это намного трудней, чем раздобыть морионовый чародейный перстень прямо с руки черного мага – а ведь перстень Шекких в свое время стянуть ухитрился. Просто теперь у него другое боевое задание, только и всего. И обстановка боевая в какой-то мере схожая: в деревне, как и в замках всевозможных магов, вести себя следует тихо и вежливо, и шуму не подымать. Жаль только, что искомый предмет нельзя позаимствовать без ведома владельца. А хотелось бы. Очень уж велико искушение. Деревня и сама могла бы додуматься помочь заставе в нужде. Тем более такая деревня…

Уже сам вид дороги – широкой, плотно утоптанной, с глубокими колеями от тележных колес – навел Шеккиха на догадку о том, что вскорости предстанет его взору. И деревня не обманула его ожиданий. Она оказалась в точности такой, как Шекких себе и представлял. Небольшая, но опрятная и никак уж не голодная. Здесь даже колья в ограде выглядели сытыми. Маленькая приграничная деревушка из тех, кого война обошла стороной. Шеккиху и раньше доводилось видеть подобные деревни – и всегда возле самой границы. Если село оказалось на пути захватчиков – оно обречено. Однако если такая деревенька притулилась в стороне от главного удара, ничего непоправимого с ней не сделается. Да кому она нужна, мелочь придорожная, чтобы ради нее с пути сворачивать! Кто станет тратить на нее время и силы, когда впереди поджидают баснословные сокровища беззащитных в своей беспечности городов? Городов, задыхающихся от своего неимоверного богатства, словно боров от лишнего жира… да пес с ней совсем, с этой жалкой деревушкой! Может, определят в ней кого на постой, а может, и того не случится. Совсем рядом – рукой подать – война перекатывается с брюха на спину и обратно… а местным жителям и горя мало. Торговлишка, конечно, плоховато идет, потому как дороги перекрыты… ну ничего, дайте только срок, и маленькая тихая деревушка не сплошает. Наверняка местные умельцы мастерят что-нибудь из старых, довоенных еще запасов в ожидании ярмарки. И если в этом захолустье найдется хоть один сапожник…

– Эй, парень, – окликнул Шекких конопатого мальчишку, пасущего на лужке возле дороги задиристых гусей, – не подскажешь, как мне сапожника отыскать?

Мальчишка ткнул своим длинным прутом куда-то перед собой.

– Вот по этой улице четвертый дом будет, – сообщил он. – У него еще башмак деревянный над крыльцом приспособлен.

Для форсу, не иначе: и без вывески в селе всякий знает, где живет сапожник, а где колесник. Или сапожник приезжий, из городских – и дом обустроил по прежнему своему обыкновению? Над этим стоит подумать, прежде чем заводить разговор. Мелкая вроде деталь, а тоже может оказаться небесполезной.

– Благодарствую, – рассеянно ответил Шекких и направился к дому сапожника, прикидывая, как завести беседу и что предложить в промен на сапоги.

Однако все соображения вылетели у Шеккиха разом из головы, едва только он увидел, чем занимается сапожник.

Сапожник пытался выжать небольшую делянку перед домом. Судя по каплям пота, усеявшим его голую спину, занимался он этим уже давно. Неизвестный Шеккиху злак отличался высокими и завидно крепкими стеблями – но умелыми руками да хорошим серпом такую делянку в два счета выжать можно. Так то – хорошим серпом… Шекких глаза от изумления выпучил. Такого дикого зрелища он даже и вообразить не мог. Серп был изъеден ржавчиной почти до дыр и зазубрен самым невероятным и прихотливым образом. Он не срезал, а с усилием рвал крепкие стебли, то и дело застревая в них намертво. Сапожник остервенелым рывком высвобождал застрявший серп и снова опускал его в гущу упрямых колосьев. С тем же успехом он мог жать их собственной ладонью.

– Послушай, – вырвалось невольно у Шеккиха, – это не серп, и это не жатва.

Сапожник натужно разогнулся.

– А ты кто таков будешь, умник? – со злостью сказал он.

– Я с заставы, – неопределенно ответил Шекких. – Новенький…

– А-а, – проворчал сапожник таким тоном, что у любого бездельного зеваки мигом отбил бы охоту глазеть и потешаться. – Ну так и иди себе на свою заставу.

Шекких не двинулся с места.

– Ступай, говорю, с миром, – почти выкрикнул сапожник. – Нашел, понимаешь, забаву… Ступай прочь! Не видишь – делом человек занят!

– Да от такого дела, хозяин, недолго и ноги протянуть, – Шекких толкнул калитку и вошел. – Как это вас так угораздило?

Он шагнул навстречу сапожнику и улыбнулся. Больше всего на свете сапожнику хотелось бы сейчас поднять свой ржавый иззубренный серп и обрушить его на эту улыбку… хотелось бы – не будь эта улыбка такой сочувственной и понимающей, лишенной малейшей тени насмешки.

– Обыкновенно как, – буркнул сапожник, отводя взгляд от незваного гостя. – В первые же дни войны всех кузнецов и шорников – на нужды армии. А как мы обойдемся, никому и дела нет.

Неправ оказался Шекких в своих предположениях – война все же затронула деревню.

– Шорничать я сам помаленьку выучился, – не без гордости сообщил сапожник. – Ремесло хоть и не ближнее, но и не самое дальнее. А вот по кузнечной части… – он сокрушенно вздохнул и развел руками, зацепившись злополучным серпом о штанину. Почему-то именно эта незадача и переполнила окончательно чашу его терпения. Сапожник беззвучно выругался одними губами, размахнулся и отшвырнул серп, не глядя. Шекких изловил серп за рукоять, внимательно оглядел его и тихо, безнадежно присвистнул.

– Хоть бы ярмарку поскорей объявили, – помолчав, горестно произнес сапожник. – У меня из старых запасов целая кладовая сапог да башмаков нашита. Авось бы хватило… что там серп – ты еще не видел, чем по нынешним временам косить приходится! А как по весне пахать будем, если ярмарку не. откроют, я и вовсе ума не приложу.

Целая кладовая, доверху забитая сапогами… у Шеккиха пересохли губы от неожиданности.

– Неужто от прежнего кузнеца ничего не осталось? – хрипло спросил он.

– Осталось, – уныло протянул сапожник. – И кузня осталась, и инструмент кой-какой… да что толку?

– А то, – ответил Шекких, вновь улыбнувшись широко и беспечно, – что в цене мы, если не ошибаюсь, сойдемся. Никто в накладе не останется.

ЛЕЙТЕНАНТ ЛАЗЕРЕТНОЙ ЗАСТАВЫ
Стрела третья

Когда Шекких почти затемно объявился на заставе с парою новых сапог в руках, Лейр не знал, что и подумать. Не о сапогах, конечно, – о самом Шеккихе. Интенданту бы радоваться впору, смекалкой своей похваляться, а он только отвечает на все расспросы вялым «да» и «нет». И собой хорош, как позавчерашний покойник: лицо землисто бледное, веки набрякшие и глаза без блеска. Сумерки там или не сумерки, а сразу видать, что худо человеку. Лейр так и подмывало узнать, откуда сапоги взялись – в конце концов, он здесь командир, и знать ему обо всем полагается – но сначала следовало поговорить о другом.

– Ты скверно выглядишь, – без обиняков начал Лейр.

– Устал я, – бесцветным голосом ответил Шекких, избегая смотреть лейтенанту в глаза.

Экую новость сообщил! Оно и так видно, что устал. Ты хоть как рожу в сторону вороти, а все равно видно.

– Это не последние, – Шекких сунул сапоги Лейру прямо в руки и тут же тяжело повалился на постель. – Завтра еще будут. А эту пару отдай Динену, сделай милость. Не то он мне еще ночью приснится, так я же заору на всю заставу.

Шутка прозвучала невесело. Нет, Лейр никак не мог смолчать. Он было и рот открыл, но его опередили.

– Где ты шлялся? – встрял Айхнел.

– Нишкни, – отрезал Шекких и натянул одеяло на голову. Лейр шагнул к постели, и Шекких высунулся из-под одеяла.

– Извини, командир, – вымолвил он так тихо, что Лейру поневоле пришлось нагнуться, чтобы расслышать его. – Устал я.

– Ладно, – отрывисто произнес Лейр. – Спи.

Последнее дело – приставать с расспросами, когда у человека от усталости язык во рту не ворочается. Разговор можно и на завтра отложить. Все с утра пораньше разузнать, а заодно и попенять новому интенданту за вчерашнее. Сапоги, конечно, дело хорошее, но и доводить себя до такого изнеможения тоже не следует, особенно после контузии… нет, никак у Лейра из ума не шло выцветшее лицо Шеккиха.

А утром Шекких уже умчался куда-то ни свет ни заря. Даже словечком ни с кем не перемолвился. И что теперь делать прикажете?! Хватать за рукав всех встречных-поперечных, засматривать в глаза и спрашивать заискивающим голоском: «Я тут интенданта своего потерял – вы, часом, не видели?» Ладно же, пусть только появится, голубчик!

Лейр рассердился не на шутку, хоть вида и не показывал. Весь день он только о Шеккихе и думал, и потаенная злость подсказывала ему такие слова, что любого до самых печенок проймет. Хоть Шекких и с норовом парень, а и он возразить не посмеет.

Однако при виде Шеккиха все заготовленные слова застряли у Лейра в глотке. Интендант осунулся за день так страшно, словно сапоги кроил из собственной кожи, а вместо дратвы не иначе как жилы из себя тянул. Лейру эта картина представилась явственно до дурноты. А покуда он тряс головой, отгоняя от себя навязчивое видение, Шекких с грохотом обрушил на стол еще три пары новехоньких сапог и замертво повалился на постель. Уснул он почти мгновенно.

– Что делать будем? – тихо и задумчиво произнес Лейр.

– Это ты меня спрашиваешь? – язвительно осведомился Айхнел в полный голос.

Лейр был уверен, что Шекких проснется, но тот даже не шелохнулся. Только лицо его перекривилось болезненной гримасой. Она-то и навела Лейра на смутную, неясную пока еще догадку.

– Послушай, – поинтересовался Лейр, не отрывая глаз от Шеккиха, – а что у него за контузия была, ты не знаешь? Хотя нет, погоди… незачем нам его беспокоить. Давай на вольном воздухе потолкуем.

С этими словами он снял меч со стены и вышел, поплотнее притворив дверь.

– Вечер-то какой! – томно и разнеженно прозвенел Айхнел, когда Лейр пристроился на крылечке. – А мой балбес дрыхнет без задних ног.

– И где ты словечек таких нахватался? – невольно вырвалось у Лейра.

– Так ведь с вами, людьми, поведешься… звякнул Айхнел. – Воспитания ну ни на грош. Вот хотя бы тебя взять, к примеру. Расселся под самым окном – а нет бы догадаться приоткрыть его, чтоб не в духоте парню спать…

– После открою, – возразил Лейр, – Незачем нам беднягу разговором беспокоить. Пусть выспится. Так что у него за контузия была? Или ты не знаешь?

– Как это не знаю? – обиделся Айхнел. – При мне все и произошло…

Выслушав цветистое повествование Айхнела, Лейр поначалу не сказал ни слова. Он сидел молча, уставясь на предзакатное небо, пересеченное длинным узким облаком. Айхнел из уважения к его задумчивости тоже замолк.

– Вот что, – произнес Лейр, поднимаясь с крыльца, – я вроде сообразил, что с ним стряслось, но еще не наверняка. Мне в деревню надо заглянуть… утвердиться в своей догадке. Я прямо сейчас и пойду, пока еще не совсем свечерело. Тебя оставлю за караульного. Непохоже, конечно, чтобы Шекких ни с того, ни с сего вдруг проснулся и усвистал прочь… ну, да шут его знает. Если все же засобирается куда, скажи, что я велел меня дождаться. Не прокараулишь?

– С какой стати? – пренебрежительно тенькнул Айхнел.

– Я скоро обернусь, – обнадежил его Лейр.

– Скоро, не скоро, а в ножны меня вернуть изволь. Зябко становится. Запозднишься, а я тут по вечерней росе совсем издрогну. Знаю я вас, людей. Все до единого обормоты.

Тихонько вернув Айхнел на место, Лейр спустился с крыльца, прихрамывая чуть больше обычного, и неторопливым шагом направился в деревню. Путь недальний, так что спешить ему некуда. И можно все спокойно обдумать на ходу… или нет, лучше не погружаться в свои мысли, лучше полностью сосредоточиться на ходьбе. Проследить, чтобы искалеченная нога не слишком сильно волочилась по земле, вздымая дорожную пыль: негоже ведь командиру заставы показываться в деревне неряхой.

Из-за хромоты своей Лейр в деревне бывал нечасто, но все же несколько раз наведывался. Ему не было нужды спрашивать, где проживает сапожник – дом с диковинным деревянным башмаком он давно уже заприметил. Странно, конечно, что деревенский сапожник примостил вывеску над домом – но куда странней было бы, окажись жильцом этого дома не сапожник, а, скажем, повивальная бабка. Нет, Лейр не сомневался, в каком доме ему следует искать разгадку.

Хозяин дома беседовал о чем-то с соседом через ограду. В руках его поблескивал новехонький серп. Именно серп и служил предметом завистливого соседского любования. Да, по всему выходит, что прав Лейр… однако удостовериться окончательно не помешает.

– Вечер добрый, – негромко произнес лейтенант. Дорога, пусть и недолгая, все же порядком утомила его, и чуть сиплый от усталости голос прозвучал неприветливо, несмотря ни на какие старания Лейра.

Сапожник прервал беседу и выжидательно воззрился на вновь прибывшего.

– И вам доброго вечера, господин лейтенант, – откликнулся он тем неуловимо настороженным тоном, каким в деревнях обычно разговаривают с чужаками, надолго осевшими по соседству. – Зачем пожаловали?

– Да я, собственно, только спросить хотел, – ответил Лейр, намеренно выбирая самые общие слова, – как вам наш новый боец?

Сапожник так и разулыбался. Настороженность его мигом исчезла: о таком славном парне, как Шекких, и потолковать приятно – а с его командиром в особенности.

– А спасибо вам, господин лейтенант, – разом оживился сапожник. – Просто нет слов, какое вам за него спасибо. И за работу свою полишку не берет, и руке своей в кузне хозяин полный…

Так оно и есть! Ну, Шекких, ну погоди ж ты мне!

– И обхождение у него такое приятное, – продолжал между тем сапожник.

Насчет приятности Шеккиха в обхождении Лейр изрядно сомневался, но спорить не приходилось.

– Назавтра он со мной уговорился, – подал голос сапожников сосед, – так я прямо дождаться не могу…

– Завтра не получится, – прервал его Лейр. – Другого кузнеца вам завтра пришлю. Он, может, и не такой приветливый, но в деле своем тоже мастер, и лишнего не запросит.

– А он точно не хуже сделает? – усомнился сосед.

– Может, и лучше, – пообещал Лейр. – И времени у него больше будет. Его я хоть на день, хоть на два отпустить могу.

– А расплачиваться как? – выспрашивал сосед.

– По старому, сапогами. Все, что мой парень наработает, не ему отдавать, а соседу вашему. А уж он сам прикинет, сколько сапог за такую плату выдать можно. Вы ведь так с моим парнем договаривались?

Сапожник кивнул. Принахмурившееся было лицо его соседа вновь прояснилось – ведь он и по новому уговору никакого урону не потерпит – но сапожник огорчился совершенно бескорыстно: ему-то Шекких успел весь инструмент исправить. Видно, по сердцу ему пришелся мастеровитый и не заносчивый новичок с заставы.

– А тот парень так и не придет больше? – не скрывая расстройства, спросил сапожник. – Так бы хотелось…

– Ему бы тоже хотелось, – усмехнулся Лейр. – Так ведь служба солдата не спрашивает.

Наутро Шекких проснулся с головой до того тяжелой, что поначалу никак не мог сообразить – то ли сон ему снится такой мучительный, то ли он все же пробудился, и это явь такая мерзкая. Можно, конечно, попробовать глаза открыть да посмотреть… вот только где взять силы сперва спихнуть с век мешки с тухлыми портянками, которые неведомый доброхот умудрился во сне навалить ему на лицо?

– В свой угол, – бесцеремонно вторгся в его размышления ехидный голос Айхнела, и Шекких мигом раздернул слепленные сном веки, не дожидаясь, пока голова откликнется привычной болью.

Зрелище ему представилось престранное: Айхнел коротал время с лейтенантом Лейром за игрой в «восемь углов». Значит, не сон. Такой бред ни в каком сне не привидится. Такое может быть только наяву.

– Да не в твой, а в мой свой угол, балда, – скомандовал Айхнел, и Лейр со вздохом повиновался. – Теперь в подветренный угол… нет, в твой подветренный… фигуры, фигуры свои съеденные снять не забудь… правильно, а теперь из твоего подветренного в мой – и все. Можешь кукарекать.

– Ку-ка-ре-ку, – произнес Лейр и подавил зевок.

– Отыграться хочешь? – невинным тоном поинтересовался Айхнел, когда Лейр принялся вновь расставлять фигуры.

– А как же, – снова зевнул Лейр, – Я тебе четыре раза за ночь проиграл… ну хоть бы разок послушать, как ты кукарекаешь, и с меня довольно.

– Xa, – удовлетворенно заявил Айхнел. – Вот когда тебе исполнится столько десятков лет, сколько мне – сотен, тогда и поглядим. А до тех пор даже и не мечтай.

После нескольких веков томительной скуки в плену у черного мага Айхнел развлекался во все тяжкие. Шекких уже и счет потерял, сколько раз бессонными ночами он сам кукарекал, проигрывая своему мечу во все мыслимые и немыслимые азартные игры. Правда, со времени прибытия на Лазаретную заставу Шекких с ним еще не игрывал – не до того ему было. Он даже совестился немного, что оставил Айхнела в одиночестве. А этот пройдошливый тип, оказывается, и сам неплохо устроился. Нашел себе забаву, нечего сказать! До сих пор Шекких Айхнелу потакал, жалеючи… но посадить вместо Шеккиха кукарекать его командира – это форменное безобразие.

Шекких фыркнул возмущенно и приподнялся.

– Проснулся? – окликнул его Лейр, устремив на интенданта неприветливый взгляд.

– Угу, – неразборчиво согласился Шекких и полез из-под одеяла.

– Куда заподскакивал? – холодно осведомился Лейр. – Лежи. Лежи, кому сказано!

– Но мне идти надо, – запротестовал Шекких.

– Никуда тебе не надо, – отрезал Лейр. – И без тебя кузня не остынет. Динена я туда послал. Он у нас, конечно, парень страсть какой приветливый – но дело не хуже тебя смыслит.

Лейр неожиданно зевнул, смешал ладонью расставленные на доске фигуры и тяжело поднялся из-за стола.

– А ты, – произнес он, наклонясь над Шеккихом, – запомни: я – лейтенант Лазаретной заставы. Лазаретной, а не Покойницкой. Понял? С такой контузией, как у тебя, кузницу за милю обходить надо – а он гляди, что удумал! Герой-одиночка. Еще раз устроишь одиночный десант на кузницу – душу вытрясу. Приказ ясен?

Шекких не ответил. Он даже в лицо Лейру не взглянул. Неотрывно и сосредоточенно он глядел на его изувеченную ногу.

– Ты сам-то скоро ли привык не бегом бегать, а шажком ходить? – как бы невзначай поинтересовался он.

Лейр стиснул зубы – аж желваки заиграли, – однако смолчал.

– Вот и я еще не привык, – заключил Шекких.

– Это на первый раз – не привык, – возразил Лейр. – Ну а на второй день, когда ты уже скумекал, что стучишь молотом не по наковальне, а по башке своей блажной? Ведь знал уже, на что идешь.

– Знал, – кивнул Шекких. – А вот чего я не знал – так это что у вас на заставе кузнец есть.

– А как же иначе? – изумился Лейр. – Ждать, пока нам через три года авось что прислать сподобятся – не то рукояти для стрел, не то оперение для мечей? На любой заставе какой-никакой кузнец или оружейный мастер имеется. Только при Ветте нам с деревней меной заниматься смысла не было. Этот паразит все бы к себе подгреб. Теперь, конечно, дело другое.

– Это хорошо, что другое, – заметил Шекких. – Сапоги мы, считай, что уже сладили. Посмотрим, что еще можно к делу приспособить.

– Опять ты за свое? – перебил его Лейр. – Я думал, ты уймешься… а нам, выходит, сердечный разговор только предстоит. И не смотри на меня, как эльф на какашку! Ишь, как оно у тебя ловко выходит: ты себя ради пары портянок в гроб положил, крышкой накрылся, и нет тебя – а я с горсточкой нестроевой пехоты против банды один-одинешенек?

– Какой банды? – выдохнул Шекких.

– Вот и подобрались к сути дела, – хладнокровно прокомментировал Айхнел. – Вот теперь разговор и впрямь пойдет сердечный и даже задушевный.

Разговор и впрямь до того задушевный пошел, что хоть диву давайся.

Недосуг было Шеккиху Лазаретную заставу особо разглядывать – то он за бывшим интендантом гонялся, то спозаранку сапоги раздобывать уходил, – но то, что бревенчатые стены потемнеть еще не успели, все же заметил. А когда им было потемнеть, если горела застава за недолгое время своего существования уже дважды? При Лейре набегов на заставу еще не было, но Лейр не сомневался нимало – будут. Затаилась банда. Выжидает. Шутка ли сказать: не кто-нибудь, «паучок» новым командиром назначен. Надо же проведать про новичка все, что только возможно. А уж как проведают… быть налету, и не в отдаленном грядущем, а в самом скором времени.

– Выхода у них другого нет, – хмуро сообщил Лейр, постукивая по столу игральной фишкой. – Особенно теперь.

Прав был Лейр: только одно и оставалось бандитам – лютовать, зверствовать, запугивать. Ибо уйти им было некуда. Война давно уже перекатилась через Порубежье – и с каждым днем все сильней отдалялась, а не приближалась. Конечно, в банде немало подобралось самого разного охвостья – как говорится, на всяк образец. А вот заправляли бандой бывшие офицеры противника. Поначалу-то им было полное раздолье… но теперь, когда армия отступила, они оказались зажаты на вражеской территории. Будь они посмышленей, не прельщались бы легкой добычей, а прихватили что поценней да полегче и драпанули, пока не поздно. Слишком легко плыла им в руки пожива, слишком весело было куражиться над беззащитными… слишком поздно опьяневшие от безнаказанности бандиты поняли, что уходить им уже некуда. Что придется им вековать свой век в Порубежье. Всякого шороха сторожиться, любой неизвестности опасаться. Нет уж, чем жить с опаской, пусть уж лучше от тебя за милю шарахаются. Чтобы никто не то чтобы тронуть – помыслить о том не смел. Любая сила вдесятеро сильней становится, когда ей страх дорожку расчищает. Налететь, затравить, запугать – да так, чтоб люди и дохнуть без спросу боялись. На колени поставить и самих себя жрать заставить. А для этого мирных поселян резать никак не довольно. Безоружный – он безоружный и есть. Хоть ты его в клочья накромсай, а другой такой же безоружный беспременно подумает: дескать, будь я при оружии, нипочем бы… нет, мало для настоящего-то ужаса овечек душить – не ровен час, овчарками себя возомнят. Чтобы должный страх навести, нападать надо в первую голову не на беззащитных, а на вооруженных. Смять, в прах столочь, в пыль стоптать непокорную заставу. Да так, чтоб и помину ее на земле не осталось. Чтоб каждый сидел в своем дому и трясся, и приговаривал про себя: уж если они настоящих воинов, да при оружии, таково разделали, что ж они со мной, бедняжечкой, утворить могут? Тогда и только тогда банда сможет утвердиться в Порубежье. А до той поры здешним жителем остается хоть самая малая надежда.