Текст книги "Ветер моих фантазий (СИ)"
Автор книги: Елена Свительская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Она подпрыгнула, выпустив зеленую струю в глаза статуи – те зашипели – и на пол выпали новые бляшки. Она запустила в них огненной струей, прижав к ладони четыре пальца и выставив большой – они заволоклись дымкой и исчезли. Девушка довольно потерла ладонью о ладонь и зашла внутрь. Стена вернулась на место. И казалось, будто не было ее.
Молодой мужчина с белыми прядями у висков в черных волосах, отливающих синевой, спал, откинувшись на металлическом кресле с деревянным сиденьем и подлокотниками. Тускло освещенный зал. И в три стороны выходили лучи-коридоры. За толстыми стенами стекол-аквариумов стояли люди. Голые женщины, мужчины, дети… разве что стариков не было. Крепкие тела, с мышцами, где надо. Они ярко выделялись внутри заполняющей аквариум жидкости, белея среди голубовато-зеленой едва колеблющейся густой массы…
– Не спи. Лекция начнется!
– Э… э?.. – протерла глаза, со стоном села, откинувшись на спинку. И с воплем отшатнулась.
Потому что парень, сидевший на соседней парте, был почти с таким же лицом, что лицо мужчины из аквариума в моем сне, с тем же лицом, на котором та рыжеволосая девушка задержала взгляд до того, как зловещее помещение подернулось рябью и исчезло!
Глава 4.1
Незнакомец торопливо захлопнул толстый блокнот, взглянул на меня неодобрительно. Нервно постучал по столешнице концом механического карандаша.
– Учитель придет. Сейчас.
Я какое-то время пялилась на черную гелевую ручку, которую он заложил за ухо. Это было стремное украшение, но в целом, с его растрепанными криво обрезанными до плеч черными волосами с шестью синими прядями и рубашкой с узором из мелких самолетиков, а так же с серьгой-черепушкой в ухе, она смотрелась в общем-то органично. Я заинтересованно опустила взгляд ниже. Ага… черные дырявые джинсы с блесками по бедру, наподобие струи пламени, черные кроссовки с красными шнурками на левом и ядовито-зелеными на другом. Чуть отстранившись, опять оглядела картину целиком. Потом заметила, что из кармана джинсов висит подвеска-брелок. С косой. Такой, какую обычно рисуют почти обязательным аксессуарам фигуры в черном балахоне.
– Большой маленький друг. Ага, – ответил он с акцентом.
Недоуменно уставилась на него. До меня не сразу дошел смысл его слов и то, что он не правильно понял. А когда сама поняла, ощутила жар в щеках. Я там, наверное, аж покраснела.
Парень насмешливо сощурился, и его черные глаза утонули в полосках густых черных ресниц. Не выдержав его долгого и прямого взгляда, смутилась и потянулась за мобильником, будто пронзенная вибрацией от внезапно нагрянувшего смс.
– Яй, лекции закончились! – радостно возопила я, увидев время на экране.
– Одна будет, – невозмутимо заметил китаец, возвращаясь к своему блокноту, впрочем, держа его так, чтобы стоящая боком обложка прятала от меня его содержимое.
– Че?! – взвыла я.
– Философия будет. Учитель сказал.
– Э… – растерянно огляделась, рассматривая пустую аудиторию, в которой никого не было.
Даже в коридорах царила непривычная тишина.
– А где все?
– Все ушел.
– Ушли?
– Философия будет, – сказал он с сочувствием, как пенсионерки объясняют мелким карапузам, что такое автобус и почему он движется сам, хотя его никто за веревочку спереди не ведет.
– А… че?! Почему вечером?
Ставить философию не с утра – это же адовы пытки! Это ж надо всякую муть записывать, от которой безумно спать хочется!
– Учитель сказал: будет философия, – он невозмутимо передернул плечами.
Ручка упала и прокатилась. Парень шустро кинулся прикрывать блокнот и только затем полез доставать ее ногой из-под стула моей парты.
Так, я вроде бы сторонница синего диплома и красного лица. С другой стороны, на уроках Петра Семеновича может удастся поспать? А дома будет мама зудеть над ухом и брат, кстати, может приехать. Тогда опять громкая музыка и шум стрелялок из-за стены. Короче, никакого покоя. Кстати, близилось полнолуние, в которое музы звереют и становятся на редкость общительными.
Не то, чтобы этот парень вызывал у меня симпатию и, уж тем более, отнюдь не доверие. Но зверски хотелось спать. Хотелось досмотреть тот сон, если мне повезет, и он все же вернется. И я еще понадеялась, что насиловать меня в стенах вуза ему не припрет в голову. По крайней мере, хотелось бы верить, что даже в аудитории есть камеры. Или что какой-нибудь ботаник забредет, менее стремный. Все-таки, лекция для общего потока. Потому опять села за парту, руки положила на столешницу.
– Когда учитель придет – разбуди, – попросила и опять пристроила голову на скрещенных руках.
Какое-то время тишину нарушали только росчерки ручки по бумаге, деловитые. Пишет? Нет… странно как-то рукой по бумаге двигает. Скорее уж, рисует. И ладно, не до меня ему. Зевнула. И потом я провалилась туда…
Девушка, криво усмехнувшись, достала отломанную руку статуи и со всей силы запустила по большому экрану перед центральным проходом-туннелем к аквариуму с неподвижными людьми. К размаху добавила еще хвост серебристо-белых искр.
Сначала рука просто упала, натолкнувшись на полупрозрачную преграду с вязью каких-то букв. Потом с шипеньем поползли трещины по экрану. И… и он слился на пол лужицей воды.
В этот момент проснулся спящий в кресле напротив мужчина, в ужасе уставился разрушенную технику. Потом, вскочив, яростно уставился на девушку.
Та, гадко ухмыльнувшись, раздавила руку статуи ногой. Какое-то время он смотрел на то, как крошится в песок обломок руки, потом поднял обезумивший взгляд на нее.
– Лерьерра!!! – прорычал он.
Стены задрожали. По стеклам аквариумов пошла трещина. Истаяла дымкой раздавленная рука статуи – и одно из поднявшихся облачек мерцающей пыли коснулось струи липкой, густой жидкости выпучившейся из трещины в стекле аквариума.
Мужчина отчаянно закричал. Но было поздно – смешавшиеся пыль и густая голубоватая жижа зашипели, разъели перегородку… с шипеньем провалились в вывалившуюся наружу жижу, обнажавшую бледные, почти белые неподвижные тела. Натянулись нити-провода, поддерживающие их в стоящем виде. Замерцала, заискрилась голубая жижа вокруг нечаянно образовавшейся смеси… Изошла туманом… туман накрыл фигуры детей и взрослых примерно по пояс. Оборвалось несколько нитей-тросов. Какие-то фигуры взрослых и детей упали в загорающуюся жидкость, растаяв в ней. А другие…
Девушка и мужчина в ужасе смотрели, как выступающие над горящей смесью фигуры искажаются, меняются… Красивые здоровые тела покрывались темной бурой шерстью, густой, противной… спины съеживались, сгибались… руки удлинялись… ноги укорачивались… головы вытягивались, отчего подбородки начинали выступать вперед, губы становились надутыми… выпадали роскошные волосы с голов… Облысевшие затылки покрывались короткой темной шерстью… А потом… потом эти обезьяноподобные существа открыли глаза и уставились на двух напряженно замерших людей…
Какие-то из них еще как-то напоминали людей, хотя и излишне волосатых, да и головы были уродливыми. Какие-то уже превратились в зверей, наподобие обезьян. А потом одна из фигур, звероподобная, мрачно рыкнула и направилась к стоящим людям… И остальные, полулюди и звери, чуть помедлив, последовали за той.
Люди, побледнев – впрочем, кожа у мужчины итак была достаточно бледной – отступили к стене…
Их окружали. Фигура вожака снова издала рык, мощнее и сдвинула губы, обнажая кривые уродливые зубы…
Я вырывалась из крепких лап чудовищ, но они цепко меня держали…
И ругались они какими-то жуткими, непривычными звуками. А потом одна из лап дернула меня за волосы, злобно… Я извернулась, чтобы дать ей в глаз…
И моя рука замерла почти у самого глаза Виталика.
Который, кстати меня держал. Вместе с китайцем.
Тот неловкий момент, когда на тебя смотрят, как на идиота, и ты в ужасе понимаешь, что сейчас действительно ведешь себя как идиот…
– Сашка, че орешь? – мрачно спросил мой друг. И кивнул азиату.
Тот, вздохнув, выпустил меня. И отступил к своему блокноту на котором что-то темнело…
Заметив мой взгляд, парень торопливо заслонил парту и блокнот собой. Кажется, он смутился. И руками, не глядя, торопливо нащупал свое сокровище и захлопнул.
– Хрень какая-то приснилась, – нажаловалась я.
Хотя, конечно, он не мог мне помочь.
Виталий закатал рукав, глянул на часы.
– Блиин, препод счас придет! Давай бегом, пока еще можно прогулять!
– Да ну? – скептически сощурилась, – Нафиг?
– Ну… – парень задумчиво поскреб волосы, – Может, в кино завернем? Я угощаю.
У него единственного из нашей троицы водились свои деньги: он работал. Давно уже, еще со школы. Потому что начал тайком курить, а предки бы ему на такое денег бы не давали – и он пошел работать. Потом стал мечтать о навороченном процессоре. Потом – вообще о гоночной машине. Подсидел, подсчитывая деньги, сколько тратит на сигареты в месяц, в год, за двадцать лет. И отчаянно, с двадцать третьей попытки – он всем радостно докладывал про каждый свой подвиг – наконец-то бросил курить, чтобы откладывать деньги на машину. Впрочем, жмотом не был – и временами водил меня и Леру в кино, подкармливал время от времени фастфудом или сладким.
Чуть помедлив, Виталий покосился на новенького:
– Ки Ра, ты с нами?
– Нет, – запоздало ответил тот, видимо, обдумав, чего у него спросили, – Здесь тихо. Я хорошо сидел буду.
– Ну, ладно, – Виталий зацапал меня за запястье, – Сашк, давай, собирай шмотки! Отчаливаем! И побыстрее!
Уже выползая из аудитории, все же обернулась с порога. И натолкнулась на задумчивый взгляд новичка, смотревшего на меня. Этот цепкий взгляд чуть прищуренных черных глаз мне как будто кого-то напомнил.
– Сладко спалось? У, бли… – парень поперхнулся, увидев скользящего по коридору Петра Семеновича, – Погнали!!!
Пожилой мужчина недоуменно оглянулся, туда, куда был устремлен взгляд моего приятеля. А Виталий сжал мое запястье и побежал, уволакивая меня за собой, лишая возможности призадумываться, а нужен ли мне такой прогул, да еще и будучи замеченной преподом почти перед самой аудиторией?..
Потом, когда мы уже сидели в кафешке – передо мной отчаянно таяли два шарика мороженного, крем-брюлле и апельсин – я, как водится, с опозданием расстроилась, что, кажись, все-таки не надо было так делать.
– Че нового? Что ты такая расстроенная? – уточнил парень между поеданием второй тарелки салата из капусты с морковкой, политых чем-то кислым.
Вздохнула. Рассказала про то, что, кажись, посеяла мой блокнот с заметками к новой книге.
– Да кому они нужны?..
Едва удержалась, чтоб не одеть ему на голову вазочку с мороженным. Мне они как сокровище! Святое для меня! Правда, мороженное было подаренное и купленное на заработанные не мной деньги. И так манило прохладой… И вообще, в некоторых сетевых кругах я уже имела сколько-нибудь заметную популярность. Да и, если так подумать, я свой блокнот на всякий случай все же подписала, е-мэйл приписала внутри обложки. Если повезет – и его найдет добрый человек, то, быть может, мои наброски ко мне вернутся? Хочется верить, что мои идеи не украдут.
Ложка с каплей мороженного упала мимо вазочки.
Еще десять минут назад мы были в аудитории. Потом едва успели добежать – единственные удачливые из всех невольных марафонцев на редко ходящий троллейбус – и вот теперь сидим в кафе. Но… за столиком напротив сидит тот самый китаец с блокнотом, в котором что-то увлеченно чиркает ручкой, иногда отхлебывая уже остывший кофе! Он уже успел переодеться в серые дырявые джинсы и черную рубашку со стразами в форме черепушке на правом кармане. Серьга-черепушка при нем. И тот же самый блокнот… э… он умеет телепортироваться?!
Глава 4.2
– А похожи… – озадаченно отметил Виталий, проследив за моим взглядом.
Тонкая рука с длинными худыми пальцами потянулась к и без того встрепанным криво обрезанным волосам. На указательном пальце блеснуло кольцо – китайский дракон между двух шипов.
– Эхм… А, кажись, у Ки Ра такого не было? – задумчиво добавил мой друг.
Запоздало заметила, что у этого парня несколько прядок выкрашено не в синий, а в красный цвет. Опять китайцы с их странной модой!
Поскольку рядом был только Виталий, я могла озвучить свои мысли. А вот на Леру как красная тряпка на быка действовала одна лишь фраза что «китайцы все на одно лицо», а уж за критику их нынешней моды подруга и вовсе могла в клочья порвать.
Виталий долго разглядывал того незнакомца. Еще внимательнее даже, чем я. Потом, помрачнев, отвернулся от него. И у меня спросил серьезно:
– Что нового у тебя? – парень опять посмотрел на часы, но торопить меня не стал. Видимо, время до кино еще было.
– Шикарная идея!
– Вау! И о чем?
– Обезьяны произошли от людей! А также кроманьонцы и неандертальцы!
– Хм… – парень задумчиво подпер подбородок рукой. И как-то слишком серьезно посмотрел на меня.
Прикидывает, что ли, пора меня уже сдавать в психушку или рано еще, вдруг обойдется?..
– Но позвольте!.. – подскочил из кресла заднего столика молодой мужчина, – Согласно теории, кроманьонцы – это наши с вами прародители. Люди, то есть. Да и я впервые слышу, чтоб обезьяны произошли от людей, а не наоборот. Где вы такое вычитали?
– Альтернативная история допускает такую мысль. Вполне.
– Но где доказательства?! – он был в шоке.
– Вы историк?
– Эм… да… – он чуть смутился, потом приосанился, – Археолог.
– А я – фантаст.
– А-а-а… – презрительно протянул незнакомец.
Тьфу, блин! Достали! Писатель, это, что ли, несерьезно?! А историк – серьезно. Ну-ну. Вам хотя бы платят чаще, чем писателям. Но мы трудимся больше, даже в ночную смену. А днем учимся или работаем!
– Типа, это такая мутация? – друг намеренно повысил градус видимого интереса, полностью игнорируя незваного собеседника.
– Именно! Причем, кажется, что к их появлению был причастен создатель… вот тут я точно не знаю… Те люди в аквариуме – это были трупы или гомункулы? Или клоны?.. – задумчиво протерла подбородок, – Надо подумать.
– Ты ж вроде готовила постапокалипсис?
– Было дело, – теперь и я смутилась.
Потому что еще пару месяцев назад была одержима другой книгой. О погибшей цивилизации и немногих выживших.
– Как там ее… «Последний влюбленный»?..
– Ага, – просияла, вспомнив про заветный файл.
– А почему последний-то? – недоуменно уточнил Виталий, – В ее жизни? Или типа последний из могикан?
– Последний во все мире!
– Типа, всех зарезала?
– Не, ты что! Акио была добрая!
– Значит, все погибли?
– Нет, немного людей выжило. Акио, Алексантр…
Почему-то взгляд мой невольно скользнул на следующий столик. И я обнаружила, что в этот самый миг незнакомый китаец как-то странно на меня смотрит. Чуть прищурившись. Эхм, недоуменно даже? Хотя, может, и не китаец. Это надо у Леры спрашивать. Она спец. Она отличит китайца хоть от японца, хоть от корейца. Знаток чтения по лицам – уже сколько дорам перевидала за несколько лет! И даже временами отличает корейцев, снимающихся в японских дорамах, или обнаруживает, что в той китайской дораме снимался японец, еще до того, как пойдет перечитывать про актерский состав и национальность актеров. Короче, знаток. Но, увы, это не ко мне. Вот она бы с этого азиата глаз не сводила. Она и так на азиатов долго смотрит, замучилась ее уже от южан оттаскивать: они эти долгие взгляды порою совсем не правильно понимают. Хотя странно, что на нашего нового студента по обмену она особо не смотрела.
– Ешь быстрее. Оно скоро отойдет в мир иной, – Виталик мрачно кивнул на две крохи мороженного, плавающие в растаявшей жиже.
– Ой, прости! – смутилась.
– А я вот не понимаю, чего люди нашли в этом жанре? – отозвались со столика сзади.
Мы историка нагло проигнорировали. Но он намека не понял и не унялся:
– Эти разрушающиеся здания… бесчисленные фильмы от катастрофах… Следить за отчаянием и муками немногих выживших… что в этом интересного?
– Типа уроки ОБЖ, – сострил мой друг, – Что делать в трудной ситуации.
– Да так уж и полезно убивать всех?
– Выживает сильнейший – сие есть закон джунглей, – парень назидательно поднял указательный палец.
– Но мы-то с вами не в джунглях живем, а среди людей, – проворчал археолог.
– Вы так в этом уверены?..
– Я предпочитаю верить в людей. Как сказал Федор Достоевский: «Я не хочу и не могу верить, чтобы зло было нормальным состоянием людей».
Вздохнув, закончила:
– «А ведь они все только над этой верой-то моей и смеются».
– О, вы читали Достоевского? – оживился мужчина.
Это мой любимый писатель! Ну, точнее, один из любимых. Но сознаться в том, что я добровольно и вполне сознательно, даже не под дулом пистолета, читала многие из произведений Достоевского, я не решилась. А то этот философ может приклеиться к нам надолго. Испортит наши дружеские посиделки. Которые со стороны даже напоминают свидание. А то когда еще у меня что-то серьезное в жизни будет?..
– А вот вы, как писатель… вы признались, что вы пишите. Чем вам нравится описывать катастрофы? Вы упомянули, что пишите что-то в этом жанре.
Так… он там весь наш диалог сидел и подслушивал?!
Мне стало не по себе. Вздохнув, оглянулась на молодого русского мужчину. Тот внимательно и серьезно смотрел на меня.
– Если честно, мне не нравится описывать гибель людей.
– Тогда зачем вы это пишите?
Пожала плечами, добавила:
– Они сами приходят. Все эти истории.
– Так что вам мешает переделать концовку? Что кто-то успел спасти мир?
– Во-первых, герои, спасающие мир, причем, благополучно, это уже слишком избитый сюжет. Во-вторых, истории бывают двух видов: одни приходят такими, как есть, и я чувствую, что не могу их поменять. Другие – могу.
– Да какая разница? – недоуменно уточнил ученый, – Вы берете ручку, водите по бумаге. Можете в любой момент вычеркнуть строку или вырвать лист. Если набираете текст на компьютере – еще проще. Секунда на выделение, секунда на удаление.
Ну, с этой точки зрения все просто. Раз – вычеркнул несколько строк, удалил страницы. И мир спасен. И герои живы.
Но… иногда бывают такие истории, что я чувствую, что я так не могу. Они… они приходят сами. Я не являюсь богом, который творит описанный в них мир. Я могу только наблюдать. Но не могу вмешаться. Иначе все рассыплется. Не будет всей этой картины, всего этого сюжета…
А есть истории, в которых я могу самоуправствовать от корки до корки, гонять героев куда угодно и как угодно, сколько угодно вмешиваться в судьбы их миров. И…
И я не знаю, почему так! Просто есть истории, которые приходят сами, как будто извне, уже готовые, и истории, которые я сама сочиняю. Но… я не знаю, как объяснить это людям! Например, вот этому любопытному историку! Это звучит как бред… что эти истории приходят ко мне сами, я их вижу, я их записываю, но изменить в них ничего не могу.
Нет, я, если честно, как-то пару раз пробовала. Вот с тем самым «Последним влюбленным», к примеру. Но такое ощущение было… странное… будто картинка пропала. Та, что я ощущала и видела где-то внутри меня, то ли в душе, то ли в мозгу, то ли внутренним зрением, короче, внутри меня. Все разрушилось. Я уже не видела этой истории. И, бывало, не могла уже убедительно прописать дальнейшее поведение героев. История становилась какой-то блеклой…
А, ладно, успокойся, Александра! Ты уже заметила, что писатели – люди особые, местами чудики, местами – даже чудики махровые. И что толку объяснять любопытствующим?.. Есть я, и есть мои истории, а еще есть истории, которые я просто записываю.
Сидеть, развернувшись так к этому ученому, было неудобно. Тело, и без того замученное в последние предноволунные дни, затекало. И я отвернулась. Взгляд невольно перетек на столик напротив. И… и тот китаец все еще внимательно на меня смотрел. Подперев подбородок ручкой.
Или… просто задумался? Когда я сочиняла, Лера и Виталий как-то ради прикола сняли меня на камеру. Физиономия у меня была самая что ни на есть отсутствующая! Хотя… нет, так не говорят. Взгляд! Вот, взгляд у меня был вполне отсутствующий. Будто бы моя душа или мысли были где-то далеко. А они действительно тогда были не там, а витали где-то в других мирах. Он… он студент или… или тоже над чем-то корпит?
К задумавшемуся китайцу подошел другой, лет сорока. Точнее, подкрался. Когда положил молодому руку на плечо, тот вздрогнул.
– Акира!
Парень – китаец за столом был довольно-таки молодой – смахнул руку пришедшего, резко обернулся. Тот, пользуясь его замешательством, сцапал его блокнот.
– Каэрэ!!! – возмутился молодой азиат.
Старший опустил ему на колени увесистый бумажный пакет:
– Фукукаварэба, – мужчина ухмыльнулся, – Модосу.
Эхм… или все же не китаец?.. У тех много слогов резких, всякие там цынь, пынь, дзян, сян… а тут другая вроде речь. Хотя и резковат голос старшего.
– Похоже, его зовут А Ки Ра, – шепнул Виталий, нагнувшись ко мне, – Забавно, не находишь? У нас новенький Ки Ра, а этот, так похожий на него, А Ки Ра.
– В принципе, любопытное совпадение.
– Леры на него не хватает! – ухмыльнулся друг.
Ага, подруга бы нам еще с порога вычислила его национальность. Да, и ей случалось задумываться, но она утверждала, что по звучанию китайский, корейский и японский сложно спутать. В принципе, я ей верила: она уже несколько лет дорамы смотрит, дорамщик махровый. Раз даже призналась, что ей уже привычнее видеть азиатские лица на улице, чем русские. Но мы тогда шли с чьей-то днюхи, где нас старались напоить. Так что я надеюсь, что она это несерьезно говорила.
Китаец между тем мрачно зыркнул на отобравшего его сокровище, подхватил пакет и удалился. Я задумчиво подперла подбородок ложкой. В голове стал вырисовываться новый сюжет. Пока еще смутно.
А Ки Ра… Ки Ра… два похожих парня… Приходились ли они кем-нибудь друг другу? Нет, имена я возьму другие…
– Саш, пойдем.
Я задумчиво ковыряла ложкой по дну опустевшей вазочки.
– Александра!
Очнувшись, заметила робко замершего возле нас официанта, косившегося то на опустевшую вазочку, то на Виталия, подсчитывающего содержимое кошелька. И… и взгляд мой почему-то скользнул между столиков.
И я не сразу поняла, что этот молодой азиат в черном костюме с белой рубашкой, серым галстуком и блестящими черными штанами – это тот самый, с черепушкой из страз на кармашке черной рубашки, который еще недавно сидел на столике напротив. Даже волосы у него были причесаны аккуратно. И, впрочем, уже скучно. И… и красная краска исчезла, оставив девственную черноту волос. Но, впрочем, тот, поднявшийся со стола, довольно на него посмотрел и добавил:
– Иие. Ано канодзе кинииттасоона.
Молодой азиат снова покосился на меня, ухмыльнулся. Мрачно зыркнула на него.
– Эй, все пропустим! – Виталий сцапал меня за запястье, – Хватай сумку – и бегом!
Когда друг тащил меня мимо их столика, к выходу, я невольно поймала еще один взгляд незнакомца. Он… я не знаю, что это был за взгляд. Но этот парень почему-то вновь смотрел на меня.
Виталий, как оказалось, утащил меня смотреть боевик. Лере тоже звонил. Но та, шмыгая носом, отчаянно провыла: «Я не могу уйти! Я не знаю, выживет он или нет!»
– Тьфу, опять? – взвыла я, смотря на мобильник, отставленный Виталиком от уха, так, чтоб я слышала их разговор, – Да когда он уже умрет? Две аварии уже было!
И прохожие на меня косились. Крайне неодобрительно. Мол, у той девушки в телефоне горе, а я…
Нет, я бы, может, и посочувствовала, услышь я подобные завывания от другого голоса и из другого телефона, но это был телефон Виталия и с того конца говорила Лера. А это значит, что она смотрит энную по счету дораму, где опять помирает кто-то из ее героев-любимчиков. Вот, так переживает, что снова ревет и не может оторваться от экрана ноутбука, чтобы лишний раз увидеться с друзьями! И, причем, это уже не первая дорама в ее жизни! Не первый пострадавший няшка-герой! Возможно, их уже несколько сотен, ею просмотренных азиатских сериалов, но опять все та же история! Уу, как я зла на всех этих няшек-актеров и сценаристов! Из-за них я лишилась моей лучшей и, между прочим, единственной моей подруги!
Хотя… на вкус и цвет… Кто-то смотрит какую-нибудь экранизацию европейского писателя, где герои убивают друг друга всеми возможными и невозможными способами, а кто-то как Лера подсел на дорамы, в которых какая-то цензура все же есть. И можно даже найти историю, где никого не убивают, а только романтика, комедия и любовь.
Кстати, о любви… На экране кинозала мужчина-киллер и охотившаяся было за ним девушка-полицейский заперлись в комнате и стали яростно целоваться и сдирать друг с друга одежду. Откуда-то с задних рядов, кажется, донеслись чмоки. Свет на экране стал приглушенным.
Я потянулась было к Виталию, но экран некстати погас, погружая зал в темноту. Таки, цензура зарезала картинку, но вот звуки…
Хотела шепнуть парню в ухо, но из-за такой подлянки то ли от цензуры, то ли от режиссера я промазала. И с ужасом поняла, что попала губами другу в ухо. Как будто поцеловала. Тот озадаченно застыл.
