Текст книги "Ветер моих фантазий (СИ)"
Автор книги: Елена Свительская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Просто я считаю этот жанр реально крутым.
Но бабушка не сдавалась, пытаясь подключить тяжелую артиллерию:
– Фу, слово-то заморское… противно! Такая большая уже девушка, а все еще пишешь сказки про принцев и единорогов!
Вздохнув, провыла отчаянно:
– Бабушка, сколько раз говорить, что фэнтези – это не только про принцев и единорогов?! Есть еще и про вампиров…
– Тьфу, мерзость какая! – пожилая женщина скривилась.
В это мгновение она очень напомнила мне маму.
Эх, она б еще знала, что есть эротика, слэш… и чего только нету в фэнтези. У нее бы язык не повернулся звать этот достойнейший из жанров сказками про принцев и единорогов!
Так, стоп.
Александра, не уходи мыслями в карьер! Тебе надо поторопиться с приготовлением обеда. Смилуйся над телом, которое сегодня почти не спало, дай ему хоть пожрать!
– Сядь, сама нарежу. Поешь пока, – велел генерал номер два. Хотя, если честно, бабушке об этом лучше было не заикаться: и она, и мама считали себя главным генералом всея Руси, то есть, нашей квартиры.
– Нет, я сама! Ты опять столько чеснока наложишь, что меня изжога сожрет!
– Капризная какая! Вечно цепляется!
– А фэнтези вполне может быть серьезным, – проворчала я, тихо, но дед меня расслышал.
– Ну, выходит, фэнтези – это сказки для взрослых?
– Возможно, – задумчиво отправила в рот ломоть помидора. И, покосившись на тарелку, добавила еще и пару ложек каши в пузо. То наслаждалось едой и неожиданным уютом в нем, пока опять меня не настигли цепкие лапы моих муз. А музы мои были крайне общительными…
– Ну, если так подумать… – дед задумчиво сел на свободный стул рядом со мной, – Есть же книги про приключения, детективы, ужасы вот в последние годы… Людям хочется читать о приключениях.
– Агась.
– Парня бы тебе, – сурово вклинилась бабушка, – Сразу бы вышла эта твоя дурь из головы. Эти твои вампиры.
– Я влюблена в творчество, – усмехаюсь, – И в искусство!
– Я в твои годы уже замужем была. С ребенком.
Тяжело вздохнула.
Ну, не везет мне в любви! Купидон, если и пролетает мимо меня, то только уже усталый и с поля боя, изведя весь свой боевой запас.
– Саш, скажи… – многозначительно начал дед, подаваясь вперед и подпирая лицо ладонями.
– Ась?
– Неужели, ты никогда не испытывала восхищение каким-нибудь парнем?
– Эм… – потерла бровь тыльной стороной ладони, – Было дело.
Дед прямо оживился. Да и бабушка как-то вдруг присела на стул, приостановилась, прислушиваясь.
– И что же? Он сильный? Тебя защитил? Или прикалывается на уроках, шутник?
– Он…
Тот день никогда не забуду. Тот дождь. Тот холодный пронизывающий ветер. Аничков мост. И мальчика-художника возле. В черной толстовке с черепушкой на спине. Укрывшего лицо промокшим капюшоном. Да и весь он вымок насквозь. Но он стоял у стены, смотря на мост, и рука его порхала над большим альбомом, вооруженная заточенным ножом карандашом с почти уже истершимся грифелем. Его тонкие руки то легко, почти неощутимо касались к поверхности вымокшей бумаги, то наводили толстые штрихи…
Мне надо было спешить. Мы с экскурсией ходили с классом в Эрмитаж. Я отпросилась заскочить в кафе по пути, по нужде, когда до музея оставалось еще сколько-то идти. И учительница, одноклассники и двое родительниц ушли вперед, чтоб успеть к назначенному времени. И мне наказали поторопиться. Меня пустили в первом же попавшемся кафе, едва только робко спросила у девушки у кассы. А потом, когда вышла, ноги мои поскользнулись в промокших сандалиях, я упала… А когда со стоном села, то увидела его… мальчика-подростка, рисовавшего под дождем то ли мост, то ли улицу… Я видела, как увлеченно он рисует, но не видела его лица, скрытого капюшоном…
Мне надо было торопиться, но любопытство пересилило. Я подкралась, заглянула ему через плечо. И слова, и восхищенный возглас застыли у меня в груди. Я смотрела и не могла насмотреться…
Это был город… мой город… и не мой город…
Лошади моста и укрощавшие их юноши были как живые, но… но за ними, по ту сторону реки взмывали в небо дома, напоминавшие кристаллы… На просторном льде замерзшей реки катались люди. Катались, будто танцуя. Коньков у них не было… казалось, будто кто-то из них летит, вот-вот обратятся в крылья полы плащей и рассеченных по бокам длинных юбок, широкие рукава…
Над людьми в небе летели странные приспособления, напоминавшие угловатых птиц или тарелки… да вообще было непонятно что это! Они по формам не походили на самолеты и, лишь отдаленно, походили на птиц, но они летели! Совсем низко или над шпилями домов-кристаллов…
И… и посреди его картины танцевала, кружась на льду, девушка, в развевающихся одеждах – под взмахами разрезанной на две полосы длинной юбки были видны черные штаны и странной формы сапоги… длинные волосы ее разметались… над одной ее рукой кружилась чайка… они летели… они то ли танцевали, то ли летели…
И это чувство полета… оно захлестнуло меня, оно забрало мою душу… Казалось, что там я… другая я… вот, я раскинула крылья и то ли парю над льдом и вот-вот оторвусь от него, то ли танцую, скользя… и развеваются мои странные одежды…
Чудный город поглотил меня… дождь исчез… исчез шум машин…
Все исчезло… остались только девушка, катающаяся по замерзшей реке вместе с чайкой, и дивный город, подобного которому я никогда не видала на фото… и в книгах… город, которого, кажется, никогда не существовало на земле… этот город был таким реальным! И то чувство танца-полета, охватившее меня, впившееся в мою душу…
Город мой и город чужой… город несказанно красивый… чарующе прекрасный… и девушка, танцующая с чайкой на льду… как сбывшаяся мечта…
Этот мост моего города перенес меня в город другой… этот толстый лист мокрой бумаги перенес меня в мир другой, в другую реальность…
Хрупкий мир грез был разрушен внезапным писком. Юный художник достал мобильник – тоньше моего и совсем не похожий на него, щелкнул по кнопке пальцем с грязными ногтями – под них забилось что-то зеленое и желтое, наверное, краска – поднес к уху:
– Нани?..
Я застыла, услышав это странное слово. А он шумно выдохнул и почти сразу же отключил связь, убрал телефон. Сложил альбом, сжал под мышкой и торопливо ушел. По мосту, в другую сторону. А мне казалось, будто этот мальчик уходит по знакомому мне мосту в другой мир. Он не был похож на человека нашего мира. И его картина… его рисунок… это было ожившее волшебство, настоящее волшебство!
Я никогда не забуду этого мальчишку, чье лицо я так и не увидела!
Потому что его мир поглотил меня… он преследовал меня…
Да, я тогда развернулась к нему спиной и побежала к музею, догонять своих. Мне надо было успеть. Потому что мама тогда денег дала, а у нас тогда был сложный период…
Да, я все-таки остановилась почти сразу, обернулась – он как раз уже взошел на середину моста – и медленно исчез по ту сторону, словно растворяясь в проходе-переходе иного мира…
Он ушел – и я никогда более не видела его. Но его мир поглотил меня. Его картина стояла у меня перед глазами. Даже в музее, уже догнав своих – успела таки просочиться к ним через толпу – я, кажется, оглохла. Так как учительница что-то ворчала – лицо у нее и взгляд были сердитыми – но я ее не слышала. У меня перед глазами стоял тот, иной город. И лед под ногами девушки раскрасился отблесками желтыми, розовыми, голубыми и тускло-сиреневыми… И то чувство полета, тот диковинный танец захватили ее… И экскурсовод что-то говорила, долго… и меня тормошили Лерка и Нина, но их всех я тоже не слышала…
Та девушка все еще танцевала на замерзшей реке неведомого города…
Я… я танцевала на льду неведомого города, а надо мной вилась моя подруга-птица…
Ее белое тело с черными росчерками было как моя одежда – светлая с черными росчерками деталей…
Мои руки раскинула в сторону…. Развевался подол юбки из двух кусков… развевались рукава и мои темно-каштановые волосы с рыжеватыми прядями…
Он ушел – и я никогда более не видела его, но его мир поглотил меня – и вечером того дня я впервые взяла в руки ручку не для того, чтоб делать домашнее задание, а для того, чтобы выпустить на свет мою первую историю…
Старейшины, оставшиеся в столице, пытались предотвратить извержение вулкана, спасти огромный город, будто сложенный из ледяных или хрустальных глыб, и людей, не сумевших покинуть его. Тысячи людей, собравшиеся вокруг, надеялись, что их защитникам и на этот раз все удастся. И одна из многих девчонок-подростков, Кареэйа, тоже верила в это.
Атлантида не должна погибнуть! Ее люди преодолеют и это! Опять наступит зима, и Кареэйа снова будет кататься, танцуя, по замерзшей реке. Ее подруга чайка будет кружиться вокруг. Будет поблескивать снег на берегах реки. И Карнт, кутаясь в свой старый синий плащ, опять украдкой будет подсматривать за танцем Кареэйи, напоминающим полет. Он не полюбит ее никогда: ведь не может же старейшина из знатной семьи, один из самых одаренных жителей Атлантиды, всерьез заинтересоваться служанкой из простого народа! Но он будет украдкой любоваться ее танцем, а она – танцевать для него…
А потом Кареэйа прислушалась к разговору усталых старейшин. И с ужасом поняла, что на этот раз они бессильны. И у оставшихся здесь спасения уже не будет: старейшины даже самих себя не смогут переместить в безопасное место. Что уж говорить о необходимом для нового перевоплощенья обряде! Но что ей до гибели Атлантиды! Что ей до ее собственной смерти! Ей так хочется, чтобы жил Карнт! Чтоб он снова мог родиться! Но у нее даже слабого дара нет…
И откуда взялась решимость? Кареэйа вдруг рванулась к старейшинам, прорвалась через их круг, стала около Карнта. Поток силы, чистой, светящейся устремился от ее сложенных рук в небо. Старейшины замерли изумленно: давно иссякла такая могущественная чистая сила у людей. И тут опять пробудилась. И у кого! И что эта безумная девчонка собирается делать? Да какая разница? Без опыта, с только что пробудившимся даром она не сможет ничего!
А в непреклонном мрачном небе что-то вздрогнуло и изменилось. Луч солнца прорвался через облака и упал на Кареэйю, соскользнул по ее кроваво-красному платью, упал к земле.
Они зазнались, эти люди. Но влюбленная девчонка вымолила для них всех возможность опять вернуться в жизнь. Осознание этого осветило лица старейшин улыбками. И обычные люди заулыбались вслед за старейшинами, веря в близкое спасение. Карнт восхищенно взглянул на танцовщицу, впервые подумав, что эта девчонка красива. Жизнь торжествовала совсем недолго…
…Ночь спустилась на Россию, тихо ворчал во тьме Питер. Девушка задумчиво рассматривала законченный рисунок, лежащий на столе пол яркой лампой. Там какая-то девчонка танцевала на льду и чайка вилась вокруг нее. Но откуда у художницы такое чувство, будто это она там танцевала? Будто она, ни разу не встававшая на коньки, знает это чувство полета? Будто этот замерзший лед был на реке в Атлантиде?
Ночь молчала. Кареэйа продолжала разглядывать рисунок и почему-то думала о давно погибшей, а то и вовсе мифической Атлантиде. Девушка не помнила ни эту, ни другие прошлые жизни. Их редко когда помнят те, кто живет уже не в первый раз. Она уже не помнила, что ее когда-то звали Кареэйей. О том, что она вымолила другим и себе возможность родиться вновь. Но когда при ней кто-то говорил о возможном конце света, допустим, указывал на приближающийся 2012 год, она почему-то всегда была уверена, что никогда не прекратится жизнь. Да, собственно, жизнь и не прекращалась, хотя погибла не одна лишь цивилизация, не одна лишь Атлантида…
Да, математичка потом ругалась за мою первую историю, будучи первым человеком, который увидел мое рождение как писателя. Да, она раскритиковала мое первое творение в пух и прах, негодуя за мое самовольство и вообще, признаться, я никогда не была внимательна на ее уроках, даже на контрольных…
Но после того, как я увидела картину того мальчишки-подростка, я начала сочинять истории.
Он рисовал свои фантазии в жанре фэнтези, смешал дерзко мой родной и какой-то чужой город. И моя первая история была смесью грез с реальностью – если все-таки давно исчезнувшая Атлантида была чем-то больше чем просто легендой, а когда-то действительно была реальностью. Моя первая история была в том же жанре, что и самая яркая в моей жизни картина – фэнтези.
Он ушел – и я никогда более не видела его, но его мир поглотил меня – и вечером того дня я впервые взяла в руки ручку не для того, чтоб делать домашнее задание, а чтобы выпустить на свет мою первую историю…
Я видела, как увлеченно он рисует, но не видела его лица, скрытого капюшоном…
Я искала его… я прогуляла уроки – впервые в жизни прогуляла школу – на следующий день. Помню, тот день, в противоположность прежнему, был солнечный, теплый яркий. Помню, как отчаянно билось мое сердце, когда я влетела на трамвай, чтобы добраться дотуда… как мне казалось, будто я ради него прошла по подземелью… и как бешено билось сердце, когда эскалатор поднимал меня к выходу на Невский проспект… как я отчаянно бежала по улице к Аничковому мосту…
Ведь сегодня было солнце! Сегодня он мог спокойно наполнить свой рисунок красками! Я почему-то думала, будто знаю, какими цветами он его раскрасит… Ведь он должен же был доделать свой рисунок! И я сегодня не буду прятаться! Я обязательно спрошу его телефон! Я хочу поговорить с художником, в чье творчество я так влюбилась! Интересно, как же его зовут? Мне почему-то казалось, что его имя тоже начинается на «а»… что его зовут как-то вроде Александра… Он – Александр, а я – Александра… хотя… нет, тут что-то не то…
Но у моста никого не было. Даже туристы в этот солнечный день почему-то обходили эти улицы и мост стороной.
Он… не пришел или уже ушел?..
Я прождала его до вечера, прогуляв заодно и контрольную по русскому и шанс выступить с моей домашкой по литературе, которую несколько дней назад так старательного готовила…
Этот мальчик не пришел…
Я никогда не забуду этого мальчишку, чье лицо я так и не увидела! Он ворвался в мою жизнь внезапно, будто волшебник, со своей необыкновенной картиной – и также внезапно ее покинул…
Я приходила туда и на следующий день…
Я ходила туда еще с неделю, каждый день, отчаянно прогуливая уроки ради встречи с ним…
Он не пришел…
Я ходила еще с две недели по ближайшим улицам… разбила мою любимую голубку-копилку и потратила все свои сбережения на дорогу. А новых мама моя, поговорившая с классной руководительницей, мне не давала. Раз она даже пыталась запереть меня, а я вылезла на балкон и спустилась вниз по дереву. О, как потом на меня ругались! Мол, третий этаж, ты могла бы разбиться… но добрая Лерка, когда я, запыхавшаяся и рыдающая, позвонила ей в дверь и попросила денег «на вопрос жизни и смерти», даже не расспрашивала, а с готовностью разбила для меня свою копилку. И я вновь пошла к Аничковому мосту…
Но и в этот день его там не было. Этого юного художника, перевернувшего всю мою жизнь. Я с рыданиями упала на колени. Вдруг ощутила прикосновение теплых рук к моим плечам. Сердце рухнуло куда-то. Я с надеждой обернулась…
На меня смотрела Лерка.
Я никогда не забуду этого мальчишку, чье лицо я так и не увидела…
– Он… он какой? – с улыбкой спросил дедушка, вытрясая меня из воспоминаний, тягучих, сладко-горьких.
– Он… – невольно улыбнулась, но горько, – Он – художник. И его картина – самая красивая из всех, что я когда-либо видела. Жаль, я не знаю, как его зовут.
Я ведь искала его! Искала спустя года, уже в старшей школе, через интернет! Я и сейчас порой провожу много часов за разглядыванием галерей на сайтах для художников и, особенно, любителей рисовать в стиле фэнтези! Я… признаюсь, я все еще мечтаю однажды найти там его картину и наконец-то узнать его имя… но он ни разу и нигде с ней не появился…
Я регистрировалась на бесчисленном количестве форумов для любителей рисования и профессиональных художников, спрашивая об этой картине. О, мне так хотелось, чтобы кто-нибудь где-нибудь увидел ее! Ее бы запомнили, я уверена!
Но никто не знал о нем и о той картине. Ничего. Никто. Будто он появился в один только день в нашем мире, а потом – испарился! Или… он ушел туда, в тот неведомый мир, прикосновение которого нарисовал к нашему мосту?
Признаюсь, что однажды даже хотела спрыгнуть с Аничкова моста, в надежде, что мне откроется портал в неведомый мир, его мир… мир его…
Но Лерка меня отговорила. Сказала, что других миров не существует. Сказала, что я могу попасть под катер – и утону. А если я утону, захлебнувшись, то, когда этот парень – он уже должен был вырасти – снова будет рисовать, может, даже, на том же самом мосту, я уже его не увижу. И потому я передумала. И потому я любила слоняться по городу, заглядывая через плечо всем художникам, попавшимся под прицел моих глаз.
Я никогда больше не встречала его. Только один раз. Только в тот день. В тот дождливый день, когда никто не мешал ему рисовать, даже дождь…
Я никогда не забуду этого мальчишку, чье лицо я так и не увидела…
Надеюсь, что он никогда не перестанет рисовать! Потому что его рисунок был самой прекрасной картиной, которую я когда-либо в жизни видела! Потому что такой дар не должен исчезнуть! Потому что фэнтези – это не приговор. Фэнтези – это ожившее волшебство. Фэнтези – это мастера, которые дают нам возможность прикоснуться к чуду, хотя бы ненадолго… даже если чудес не существует… даже если их никогда не существовало… даже если более нет никаких миров… как же сладко, как же вкусно, как горько и как больно думать, что они существуют! Они существуют, но вдали от нас… не для нас…
– Опоздаешь! – проворчала бабушка, – жестоко вырывая меня из грез, когда на несколько мгновений силуэт того подростка в черном стал таким реальным и реальным, как и чувство полета, захватившее меня, когда смотрела на его картину.
Я торопливо заложила помидоры кусками черного хлеба, сверху, упаковала. Руки сполоснула. Сбегала в комнату. Там задержалась. Бесшумно прокралась к двери, закрыла ее. Залезла на шкаф, доставая заветную красную папку. Папку цвета крови. Папку цвета жизни. Раскрыла, грустно улыбаясь…
По льду замершей реки каталась девушка, а на руке ее сидела птица. Кажется, чайка… лед отливал то серым, то пастельно-желтым, то розовым, то тускло-фиолетовым, то голубым… за ее спиной был мост… На мосту стояли, облокотившись о перила, двое, судя по смутно видным силуэтам, мужчина и женщина… Под мостом был виден другой мост где-то позади… и дома странной формы, напоминавшие лед… тусклое желтое солнце на голубом-голубом небе, подернутом дымкой… и две странных машины летели в небе, то ли рядом, то ли так, что казалось, будто крылья одной касаются брюха другой…
Этот рисунок мне подарила Лерка. Лера… я ей столько раз говорила о том подростке-художнике и его картине, то со слезами, то с улыбкой, что она не выдержала. И, однажды, прогуляв контрольную, опоздав, с немытой головой и опухшими глазами, довольно улыбаясь, протянула мне красную папку…
Никогда не забуду тот восторг, когда снова увидела девушку, летающую по льду!
Она была не похожа… Лера рисовала похуже того неизвестного знакомца…
Но подруга очень старалась…
И так у меня появился осколок моей мечты: я снова смогла увидеть девушку, то ли скользящую, то ли танцующую по льду, по разноцветному льду неизвестного города, вместе с птицей… я могла теперь любоваться ею, когда хочу! И это было чудо! Ожившее чудо! То чудо, которое моя подруга подарила для меня!
Это была другая девушка, другая птица, другой город.
Хотя…
Моя подруга никогда не видела той картины, но что-то в силуэтах ее домов и в фасоне одежды у застывшей в полете незнакомки было похожее… Я не могла бы внятно описать словами те дома, странные дома, и те странные летающие машины, но… что-то в Лерином рисунке было похоже… Даже лед… разноцветный лед… он почему-то был разноцветным… Во льду были всполохи рыжего цвета. Я никогда не говорила Лере, что лед отливал еще и рыжим – она так увидела и нарисовала – но… это было похоже… Почему-то мне казалось, что если бы тот мальчик раскрасил свой рисунок, то лед должен был быть разноцветным… что лед с лериного рисунка и с его картины могли быть похожи…
Я бежала в вуз, вдоволь насмотревшись и безбожно опаздывая.
Я бежала, задыхаясь, но не жалела.
Так бежала, так ушла в свои мысли о новой истории, что на кого-то налетела.
Мы, вскрикнув, упали по разные стороны дороги. Сели, обдирая ладони об асфальт. Мрачно посмотрели друг на друга.
Парень-азиат. Невысокий. Худой. Узкие плечи. Встрепанные черные волосы. И… и негодующе смотрящие на меня черные, совсем черные глаза, выделявшиеся на непривычно бледном лице.
