Текст книги "Китайский секрет"
Автор книги: Елена Данько
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)
Подобный цветку Нарцисса
Шесть чашек, шесть белых фарфоровых чашек стояли перед Бётгером, отражаясь в красной полированной доске стола, как в зеркале.
Солнце золотом струилось сквозь желтые занавески в окнах малой залы королевского дворца.
Шесть ученых мужей в высоких париках, с орденскими лентами через плечо, шесть ученых советников Августа прикладывали лорнеты к глазам и рассматривали работу Бётгера.
Чашки протяжно звенели, если по ним щелкали пальцем. Их донышки казались желтоватыми и чуть-чуть прозрачными, если их разглядывали на свет. На их блестящей белой поверхности не оставалось ни царапинки, ни трещинки, если по ней скребли ножом.
Это был настоящий фарфор – не хуже китайского.
Скрипя гусиным пером, ученый секретарь собрания записывал по-латыни на большом листе с королевским гербом:
«Сего числа господин Иоганн Бётгер показал нам сделанный им фарфор, полупрозрачный, молочно-белый, подобный цветку нарцисса».
Да, это был настоящий белый фарфор!
Бётгер сделал эти чашки из шнорровской земли, прибавив к ней алебастр. Шнорровская земля заменяла собой белую глину – као-лин, а алебастр служил плавким прозрачным веществом – вместо китайского пе-тун-тсе.
Старинный секрет был раскрыт.
Если бы Чирнхауз увидел эти чашки, как бы порадовался он новой победе! Какой ласковой улыбкой осветилось бы его строгое лицо!
О, Чирнхауз помог бы Иоганну составить краски, чтобы расписать эти белые фарфоровые чашки; он нашел бы причину, почему на некоторых из них выступили маленькие черные точки! Но Чирнхауз давно уже был в могиле.
Бётгер ходил по зале, пока придворные ученые шептались над его чашками и, скрывая свою зависть, поздравляли его, суля королевские милости и награды.
Король?
Король отнял у него свободу, король шесть лет держал его, как в тюрьме, за бессмысленной работой – варкой золота. Сколько раз король грозил ему виселицей! Чего еще ждать ему от короля?
Бётгер почувствовал, как он ужасно устал, устал до смерти. Теперь король всю жизнь не отпустит его от себя из боязни, что изобретатель фарфора продаст свой секрет другим королям и те тоже откроют у себя фарфоровые фабрики.
Свободы не будет, из этого проклятого круга нет выхода. Тоска сдавила горло изобретателю.
Он повернулся и вышел из дворца, нахлобучив шляпу.
Игра
Не глядя ни на кого, Бётгер быстро шел по улицам на окраину города, туда, где в кривом переулке примостился подозрительный кабачок.
Хозяин, толстый пьяница с воровским лицом, встречал Бётгера как старого знакомого. Одноглазый банкомет в дырявом атласном кафтане, с грязными кружевами на манжетах, бросал засаленные карты на стол, покрытый лужами пива и остатками еды.
Обтрепанные занавески на окнах не пропускали дневного света. Здесь изобретатель играл в карты с продувными парнями и пил пиво стакан за стаканом.
Нет нужды, что в карманы одноглазого банкомета переходили червонцы, данные химику на постройку новых печей на фабрике, на жалованье фабричным рабочим.
Изобретатель хотел забыться в пьяном веселье, в азартной игре. Не вспоминать больше, что молодость прошла в трудах над проклятым философским камнем, что он раб короля – до самой смерти.
Забыться – это было самое главное! А король? Пусть же платит король за отнятую у него молодость, чорт побери!
И Бётгер ставил на карту червонец за червонцем. Под вечер распахивалась дверь, открывая заревое небо.
Приземистый человек с хитрыми глазами входил и садился за столик позади Бётгера. Его пристальный взгляд заставлял химика обернуться.
Бётгер выпивал залпом стакан и стучал кулаком по столу.
– А, шпион? Шпион его величества? Пррр-о-клятая собака уже пронюхала, что я… – говорил он заплетающимся языком и ронял тяжелую голову на стол.
Шпионы короля следили за каждым его шагом.
Тюрьма или фабрика
Замок Альбрехтсбург был окружен глубоким рвом. Подъемный мост, скрипя железными цепями, опускался над ним только для тех, кто знал условный знак или тайное слово.
Никто чужой под страхом смерти не смел проникнуть в замок. Там шла тайная работа – выделка фарфора. Когда новый мастер или рабочий поступал на фабрику, ему завязывали глаза и долго вели по каменным коридорам, пахнувшим плесенью. Потом снимали повязку с его глаз.
Он видел себя в большой подземной зале с каменными сводами. Мшистые стены освещались красноватым светом факелов. В углах царила темнота.
За длинным столом сидели неведомые люди в масках и черных мантиях.
Справа от стола стоял священник с бледным суровым лицом, поднимая в руке распятие.
Слева виднелась дыба, висели кандалы, и палач держал в руке блестящий топор.
Посередине на возвышении стоял черный гроб. Череп и скрещенные кости были нарисованы на нем белой краской.
– Клянешься ли ты, что не выдашь никому тайны фарфора? – спрашивал ужасным голосом черный человек, поднимаясь из-за стола.
– Клянусь! – отвечал мастер, у которого начинали дрожать колени и холодела спина от всей этой чертовщины.
– Повторяй за мной, – говорил человек: – клянусь, что я не выдам тайны фарфора ни отцу моему, ни сыну, ни брату, ни жене, ни другу, ни врагу, ни за деньги, ни за ласку, ни ради спасения жизни. Я не открою этой тайны ни священнику на исповеди, ни врачу на моем смертном одре.
Мастер повторял всё это слово за словом, хотя у него от страха заплетался язык.
– Клянись на распятии! – говорил священник и прижимал холодный металл креста к губам мастера.
Тогда черный человек обращался к другим, сидевшим неподвижно, как статуи.
– Вы слышали, братья, как поклялся этот человек? Что ждет его, если он нарушит клятву?
– Смерть! – восклицали «братья», и, вскочив на ноги, они, все как один, выхватывали блестящие кинжалы и, потрясая ими в воздухе, кричали:
– Смерть!
– Смерть! – гудел палач, размахивая топором.
Потом они бросались на полумертвого от страха мастера и, схватив его, кто за ноги, кто за руки, укладывали в гроб.
Лежа в гробу, мастер трижды повторял слова клятвы, и трижды «братья» махали кинжалами и вопили: «Смерть!»
Потом наступала темнота.
Кто-то натягивал повязку на глаза мастера, выволакивал его из гроба и опять вел по коридорам на свежий воздух.
Когда с него снимали повязку, его глаза резал дневной свет, в ушах еще звучали крики «смерть» и страшное лязгание кинжалов. Одурелый входил он в мастерскую и не сразу понимал, что ему говорил старший мастер.
А мастерские были устроены так, что рабочие одной мастерской не знали, что делается в соседних, и никогда не виделись с другими рабочими.
Тот, кто промывал глину, понятия не имел, что в эту глину подбавляют, чтобы сделать фарфор.
Токари, точившие посуду из массы, не знали, из чего составлена масса и как обжигается посуда в печи.
Только три человека – Бётгер и его помощники доктор Бартоломэн и Штейнбрюк – знали все, что творилось на фабрике.
Все это делалось для того, чтобы сохранить в тайне секрет фарфора, чтобы никто, кроме Августа, не мог устроить у себя фарфоровую фабрику.
Искусители
С тех пор как фабрика в Альбрехтсбурге стала выпускать белую посуду, такую же твердую и прекрасную, как китайская; с тех пор как Бётгер нашел синюю кобальтовую краску, которой можно было писать узоры на белых чашках; с тех пор как он научил мастеров делать блюда и чаши с кружевными стенками и лепные фигуры, – Август стал есть и пить на своем фарфоре и от гордости еще выше задрал свой острый нос на толстом лице, а все другие короли и князья только и видели во сне, как бы им узнать секрет фарфора и завести свои фабрики.
Их шпионы, переодетые то бродячими торговцами с тюками за спиной, то нищими, то печниками, ищущими работы, так и шныряли вокруг Альбрехтсбурга и, облизываясь, как коты на масло, следили за клубами дыма, поднимавшегося над старинными башнями.
Они подкарауливали рабочих, выходивших из замка по праздникам, угощали их добрым пивом в кабачках и старались выведать о том, что творилось на фабрике.
Особенно охотились они за «арканистами»; так назывались рабочие той мастерской, где составлялась фарфоровая масса.
Одного «арканиста» итальянские шпионы напоили сонным зельем, уложили в карету и увезли. Он очнулся только за итальянской границей.
Ему дали денег и велели устроить фарфоровую фабрику в Милане.
Но из этого ничего не вышло. «Арканист» не знал секрета фарфора.
Иные рабочие, усталые от своей фабрики-тюрьмы, были не прочь бежать из Альбрехтсбурга. Они обещали шпионам открыть секрет фарфора, если им дадут денег и свободу.
Они убегали из замка, захватив с собой запас фарфоровой массы, сколько им удавалось утащить с фабрики.
Попав ко двору князя или епископа (как это было в Берлине, в Фульде и в Бранденбурге), рабочий делал несколько чашек и тарелок из украденной массы. Его покровитель уже трубил повсюду, уже хвастался своей «собственной» фарфоровой фабрикой, которая заткнет за пояс саксонскую фабрику короля Августа.
Слухи об этом доходили до Саксонии.
Разгневанный Август призывал к себе Бётгера и кричал, что теперь все потеряно, секрет утащили у него из-под носа! Никто больше не станет покупать саксонскую посуду. Где слава, где деньги, которые обещал Бётгер?
Бётгер устало хмурился.
– Они не знают нашего секрета, государь. У них ничего не выйдет, – отвечал он.
Так оно и случалось.
Бежавший рабочий изготовлял несколько чашек из украденной массы, а когда его запас кончался, он не знал, что делать дальше: составить массу сам он не умел. Скоро его прогоняли прочь.
Но Август приказывал еще строже следить за рабочими.
Ни одна пылинка массы не должна была выходить за ворота Альбрехтсбурга. Рабочих били плетьми и сажали в подземелье, если находили кусочки массы в их карманах, если подозревали, что они хотят бежать.
Порядки на фабрике становились еще жестче.
Бётгер устало хмурился.
Он понимал, что рабочим хотелось на волю из фабрики-тюрьмы. Он сам был рад удрать от Августа хоть на край света.
Зеркало
Бётгер был уже не похож на веселого студента в дырявом плаще, постучавшего когда-то в дверь старого Кирхмайера.
Лицо его обрюзгло. Серые мешки набухли под глазами. От бессонных ночей над очагом алхимика, в едком дыму серы, от бессонных ночей за попойками его веки стали красными и воспаленными. Глаза слезливо щурились от дневного света. Светлые кудри заменил высокий парик на лысой голове.
В редкие хорошие дни, когда он составлял новую массу или чертил планы новых печей, его взгляд становился острым, ловкие руки безошибочно отвешивали на весах нужные количества глины и алебастра, шаги по-юношески легко звучали в подземельях Альбрехтсбурга.
Но это бывало редко. Обычно он был вялым тучным человеком, внезапно приходившим в дикую ярость, если его помощники ошибались в работе.
Его дрожащие пальцы сыпали на карточный стол червонцы Августа и расплескивали бокалы с вином.
Он устроил себе пышную квартиру, увешал ее стены французскими гобеленами, покрыл полы пушистыми коврами. Он заказывал себе золоченые кафтаны, и его манжеты были из лучшего бельгийского кружева. Бётгер торопился жить, наверстать ушедшую молодость.
Тратить деньги ему помогал молодой ювелир Конрад Гунгер. Он приносил Бётгеру золотые табакерки, кольца и другие побрякушки и соблазнял его покупать эти вещи.
Конрад Гунгер охотно садился за карточный стол, когда нехватало партнера.
Конрад Гунгер всегда был рад устроить попойку.
Конрад Гунгер умел провести за нос купцов, когда они приходили к Бётгеру требовать уплаты долгов. Он занимался делами Бётгера больше, чем своим ювелирным ремеслом.
Конрад Гунгер привел однажды в дом Бётгера приезжего итальянского графа, игрока в карты. Они начали крупную игру. Длинные пальцы графа, в фальшивых бриллиантах, не раз передвигали по зеленому столу столбики золотых монет. Золото из кармана Бётгера переходило в кошелек графа. Игра длилась всю ночь.
Бётгеру не везло. Он проиграл сначала свои деньги, потом деньги, которые надо было отдать рабочим на фабрике, он проиграл дорогой перстень – подарок Фюрстенберга. Он хотел бросить игру.
– Не волнуйтесь, господин Бётгер! – учтиво говорил итальянский граф. – Не стоит бросать игру из-за такого пустяка. Давайте играть на слово. Мы с вами сочтемся.
Бётгер хотел отыграться, он стал играть на слово. Скоро он проиграл столько, что не мог бы выплатить долг и в три года.
Свечи треща догорали в канделябрах, над их дымящими фитилями горбатился неснятый нагар. Бётгер встал из-за стола и отошел к окну. За тяжелой портьерой розовело небо.
Проигрыш был огромный. Король не согласится его уплатить.
Итальянский граф опозорит Бётгера. Это был долг чести, игра на честное слово.
Тупая тоска опять мучила Иоганна.
Исхода не было.
– Не надо грустить, уважаемый хозяин, не надо грустить! – пропищал тонкий голос за его спиной. – Тому, у кого в руках великий секрет, грустить не приходится. Все пути к богатству и славе перед ним открыты.
Бётгер вздрогнул и обернулся. Маленький человек в рыжем парике, молчавший весь вечер и не игравший в карты, стоял перед ним и буравил его взглядом острых, настойчивых глаз.
«Кто это? – мелькнуло у Бётгера в голове. – Ах да! Это – секретарь графа».
А тот не сводил с него глаз и выводил высоким фальцетом:
– Что значит жалкий проигрыш для того, кто владеет великим секретом? Богатство и слава в его руках.
– Что вы хотите сказать? – рванулся к нему Бётгер.
Лицо рыжего человека сморщилось.
– Приходите завтра к обедне в церковь Екатерины на Старой площади, – быстро прошептал он и отошел.
Полусонный граф рассовывал по карманам червонцы. Гости расходились, только Гунгер спал в углу на диване, глупо раскрыв рот.
Свечи догорели, на столе валялись карты и стояли бокалы с остатками вина. Бётгер нагнулся, чтобы поднять упавшую на ковер карту. Это был червонный король, похожий на Августа. Бётгер бросил его под стол.
Утренний полусвет проходил в окна. Бётгер сделал несколько шагов в пустой комнате, и вдруг ему навстречу из простенка вышел тучный немолодой человек в парчевом кафтане. В сумерках утра его лицо казалось обрюзгшим и серым. Бётгер остановился, тот остановился тоже.
– Да ведь это мое отражение в зеркале, – сказал Бётгер вслух и хотел расхохотаться над своей ошибкой.
Но смех не прозвучал. Глаза у его двойника были грустные. От носа к углам рта шли глубокие складки. Он тоже вышел из комнаты, где на стенах висели гобелены и блестела золоченая мебель, за которую не было заплачено купцам. На нем был такой же дорогой кафтан.
– Так вот каким я стал! – сказал Бётгер и сел у зеркала в кресло. Вся прошлая жизнь стала проходить перед ним.
Где теперь его мать, майор Тиман и учитель Цорн?
Иоганн не видал их ни разу с тех пор, как девятнадцатилетним мальчиком бежал из Берлина.
Разве Август отпустит его когда-нибудь на свободу, в родные места?
Иоганн вспомнил, как однажды, в воскресенье, мать надела на него новую курточку, и майор Тиман повел его с собой на ярмарку. Иоганну было семь лет, В лотке у ярмарочного торговца майор купил ему розового пряничного коня, которого было жаль есть, такой он был хорошенький!..
Колокол ударил к ранней обедне. Бётгер вспомнил рыжего человека.
Что значили его слова? Все равно, – хуже, чем есть, быть не может. Он решил пойти к обедне и, взяв шляпу, вышел из дома.
Донос
В ночь со второго на третье декабря в доме у директора королевской фабрики Иоганна Бётгера была крупная игра.
«Иоганн Бётгер проиграл большую сумму денег итальянцу, называющему себя графом Бураттини. Третьего декабря, в восьмом часу утра, Иоганн Бётгер вышел из дому. Я последовал за ним, как обычно. Придя на Старую площадь, он вошел в церковь Екатерины, где в левом приделе к нему подошли итальянец Бураттини, называющий себя графом, и другой итальянец, называющий себя секретарем графа. Удалившись в затененный колоннами угол, они стати беседовать. По словам, долетевшим до меня, я понял, что итальянцы предлагали Иоганну Бётгеру бежать из Саксонии и продать секрет фарфора за 100 тысяч талеров, обещая ему уплату долгов в Дрездене и милость одной коронованной особы. Они передали Иоганну Бётгеру письмо, прочитав которое, он задумался и обещал дать ответ нынче ночью. Все трое условились встретиться ночью на Каменном мосту и разошлись. Иоганн Бётгер направился в Альбрехтсбург, а итальянцы в трактир, где они проживают.
Я последовал за Иоганном Бётгером и, показав караулу пропуск его величества, прошел на фабрику. Придя на фабрику, Иоганн Бётгер снял свой кафтан и, надев рабочее платье, пошел в мастерские. Это дало мне возможность вынуть из кармана его кафтана полученное им от итальянцев письмо и доставить его вашему величеству…»
Август скомкал донесение шпиона и схватил приложенное письмо, на котором стояли печать прусского короля и собственноручная подпись: «Фридрих».
– Схватить эту гадину, заковать, на виселицу его! Нет, сначала на дыбу! Вот где измена, вот – в самом сердце фабрики! Бётгер – предатель, клятвопреступник! Вот его благодарность за всю нашу любовь к нему! – кричал Август прямо в лицо Фюрстенбергу, задыхаясь от гнева и бегая по кабинету. Он остановился и топнул ногой. – А вы – вы всегда защищали его! Я бы давно вздернул его на виселицу, этого шарлатана-алхимика, но вы говорили: «Нет, он себя еще оправдает». Вот он оправдал себя, ваш талантливый химик!
Август передохнул и разразился снова:
– Мало ему того, что мы дали ему свободу ходить по улицам, что я платил его долги, что он жил, как принц, что я ежедневно осыпал его благодеяниями, – ему этого было мало! Он предал меня тем же пруссакам, от которых я когда-то спас его жизнь. Я отогрел змею на своей груди!
Август растрогался своей добротой и был готов пустить слезу. Фюрстенберг смущенно молчал. Может быть, он вспоминал тот вечер, семнадцать лет тому назад, когда молодой студент, рыдая, просил отпустить его на свободу – учиться в университете – и клялся, что он не знает секрета золота. Может быть, Фюрстенберг не был уверен, что Август ежедневно осыпал химика благодеяниями.
– Но, ваше величество, – сказал он наконец, – ведь мы не знаем, что ответит Бётгер агентам прусского короля. Может быть, он еще откажется. Подождем до ночи!
– Как! – заорал Август, – мы будем ждать, чтобы он сегодня передадим рецепт массы! Вы с ума сошли! Арестовать его немедленно, посадить в тюрьму! Слышите?
Фюрстенберг, опустив голову, вышел из комнаты.
Снова тюрьма
Когда Бётгера ввели в тюремную камеру и замок глухо защелкнулся за ним, он невесело усмехнулся – «не привыкать стать!» Решетчатое окно и покрытые плесенью стены напомнили ему келью в Альбрехтсбурге, где он варил золото. Здесь не было только чугунной печки для опытов, да на его руках теперь гремели кандалы. Зато Август не требует больше ни золота, ни фарфора. Можно отдохнуть. Давнишняя знакомка, виселица, не отпустит его на этот раз. Она всю жизнь охотилась за ним. Бётгер устал бегать от нее.
Агенты прусского короля, выдававшие себя за итальянцев, были арестованы. Они показали, что Бётгер согласился передать им секрет фарфора. Теперь ему не удастся убежать от виселицы. Зато можно отдохнуть.
В ушах у него звенело, голова была как свинцовая. Сторож внес кружку с водой и кусок хлеба. Замок опять защелкнулся.
С трудом передвигая ноги, Бётгер отошел от окна и лег на деревянную койку. Стены камеры закружились перед ним, пришлось закрыть глаза.
Он постарался вспомнить, о чем он думал, когда удар колокола напомнил ему о рыжем человеке. Он думал тогда о чем-то хорошем. Ах да! – о розовом пряничном коне.
Как было весело на ярмарке! Карусели вертелись под музыку. Иоганн сидел верхом на белом лебеде и, замирая от страха и восторга, мчался куда-то. Разноцветные флаги и золоченые тряпки вихрем неслись вместе с ним.
Карусель остановилась, а ему еще казалось, что все плывет кругом в сияющем вихре под волшебную музыку.
У лотка, пахнувшего корицей и еще чем-то сладким, майор Тиман купил Иоганну розового пряничного коня с черными изюминками вместо глаз. Потом они вошли в лавку и выбрали синюю шаль с пунцовыми розами – для мамы. Купец ловко складывал ее вчетверо, чтобы с поклоном отдать ее майору, как вдруг Бётгер вспомнил, что это был не купец, а аптекарь Цорн.
Бётгер ясно увидел перед собой аптекаря в черной шапочке на макушке. Он учил Иоганна скатывать пилюли из муки с водой.
– Бери осторожнее, мальчик, двумя пальцами, – услышал Бётгер знакомый голос аптекаря, – бери и катай комочек. Вот так – раз, два!
Из пальцев аптекаря выкатился круглый шарик. Иоганн тоже хотел катать пилюли, но вспомнил, что у него заняты руки, он все еще держал розового коня, и пилюли у него не выходили. Впрочем, это были не пилюли, а шнорровская земля, которую он собрал из складок пудермантеля.
Вот кто был настоящим изобретателем фарфора – аптекарь Цорн! Ведь это он когда-то выучил Иоганна скатывать пилюли. Без него Иоганн не скатал бы шарика из шнорровской земли, не нашел бы белую глину. Смешно, что это не приходило ему в голову раньше!
Иоганн громко захохотал.
Потом ему показалось, что он лепит большую вазу с фигурными ручками. Ваза превратилась в голову Августа, и вышло так, что Иоганн держит короля за уши.
– Пора на виселицу, – сказал Август и превратился в червонного короля. Он созвал своих червонных валетов, и они, пища, потащили Иоганна куда-то.
Вдруг раскрылась дверь, и вошел Чирнхауз. Карты с шипением рассыпались. Чирнхауз сел к Иоганну на койку и взял его за руку. Тогда стало хорошо и спокойно. Чирнхауз всё знал и всё простил Иоганну. Теперь было не страшно. Можно было спросить учителя и друга: отчего на фарфоре выступают иногда черные точечки?
Утром сторож вошел в камеру. Хлеб и вода стояли нетронутые. Узник громко бредил, смеялся и плакал и метался по койке.
– У него горячка, – сказал присланный от Фюрстенберга старый врач.
Так прошло много дней и ночей. Бётгер умер, не дождавшись суда. Он навсегда избавился от виселицы.
А фабрика продолжала работать и выпускать прекрасный фарфор на зависть всем королям в Европе.
